Детективные истории Таоса

Текст с иллюстрациями доступен по адресу:
https://alexabora.livejournal.com/5286.html
-------------------------
Мэйбл Лухан — писательница, журналистка, светская львица и покровительница искусств. Её благосклонность распространялась на людей одарённых, но зачастую наделённых человеческими пороками, присущими и самой Лухан. Поселившись в Таосе (Нью-Мексико, США), она решила превратить его в «город на холме». Став негласной дуэньей, она всю оставшуюся жизнь призывала к Таосу «великие души», среди которых были писатели Девид Лоуренс, Робинсон Джефферс, Уилла Кэсер, Томас Вулф, Элизабет Сарджент, художники Джорджия О'Кифф, Эндрю Дасбург, Дороти Бретт, Николай Фешин и многие другие.
Хильдегарда Нэш — известная американская скрипачка.
Уна Джефферс — жена Робинсона Джефферса, американского поэта, драматурга. В США при жизни он был назван «величайшим поэтом XX века».
-------------------------
13 июля 1938 г. газета “Santa Fe New Mexican” опубликовала заметку о женщине, раненной в результате случайного инцидента в Таосе:
“Как сегодня стало известно, Миссис Робинсон Джефферс, гостившая с мужем и двумя сыновьями у миссис Мэйбл Лухан, находится в больнице Святого Креста, оправляясь от легкого ранения, полученного в результате неосторожного обращения с огнестрельным оружием в прошлую субботу,
Муж миссис Джефферс и миссис Лухан подтвердили, что инцидент с миссис Джефферс, считавшейся исключительным стрелком, произошел во время чистки своего револьвера, так как она не подозревала, что он заряжен. В результате происшествия она получила легкое ранение в живот.
В больнице сообщили, что миссис Джеферрс будет выписана через несколько дней.
Как сказала миссис Лухан, миссис Джефферс, готовясь к стрельбе по мишеням вместе с мужем, сыновьями Гартом и Доннаном и другими гостями решила почистить пистолет".
Если учесть, что Уна Джефферс после бурной сцены ревности с мужем, предварительно опустошив флакон снотворного, решила «почистить» револьвер сидя в ванне, при этом направив его себе в сердце, то можно только предположить скольких усилий стоило «правительнице Таоса» превратить попытку самоубийства в неосторожное обращение с огнестрельным оружием, как это прозвучало в прессе.
Стремясь замять случившийся скандал, медперсонал больницы, участвовавший в промывании желудка и проведении операции, начальник полиции, выезжавший на осмотр места происшествия, журналисты, узнавшие о «жаренном факте» и жаждавшие разместить сенсационный материал на первых полосах газет, были «обработаны» Мэйбл.
Сама она была крайне раздражена поступком, Уны понимая какие пересуды вызовет этот случай в Таосе.
Так из-за чего разгорелся сыр-бор?
Причиной скандала в семье Джефферс, с последовавшей за ним попыткой самоубийства, стала миссис Хильдегарда Дональдсон.
Хильдегарда Бердсли Нэш родилась 19 июня 1895 г. в городе Уотертаун, штат Массачусетс, где провела свое детство.
В 1902 г. вместе с родителями переехала в г. Ньютон.  Через год начала учиться игре на скрипке под руководством мисс Ффайф, дочери адмирала Ффайфа, параллельно посещая частную школу мисс Кэрролл.
Вскоре после смерти мистера Нэша (1904) мать задумалась о переезде в Европу, чтобы дать возможность Хильдегарде учиться в одной из лучших скрипичных школ в мире. В 1906 г. Мэйбл Неш с дочерями Хильгдегардой и Вирджинией поселяются в Брюсселе.
Кроме успехов в музыке, в Европе проявились лингвистические способности Хильдегарды, в дополнение к своему английскому она прекрасно начала общаться на немецком, французском и итальянском языках.
Закончив школьное образование в возрасте 14 лет Хильдегарда, блестяще поступает в Королевскую консерваторию Брюсселя, пройдя жесткий экзамен по французскому языку, являющимся официальным языком учебного заведения.
На выпускном концерте при окончании консерватории в 1912 г. она признается лучшей в мастерстве игры на скрипке. Наряду с высокой наградой Хильдегарда получает трехлетний контракт на мировое турне с концертной деятельностью, однако отказывается от лестного предложения ради совершенствования своей техники и расширения репертуара.
В ноябре 1914 г., из-за разразившейся I Мировой войны, Мэйбл Нэш с дочерями возвращается в Америку, решив, что необходимый технический уровень мастерства Хильдегардой достигнут.
С этого времени начинается концертная деятельность Хильдегарды, сосредоточенная в основном на восточном побережье США.
В 1916 г. она знакомится с Норманом Дональдсоном, работником отдела рекламы и продаж компании «Sentinel Manufacturing Co.», Нью-Хейвен, штат Коннектикут и в апреле 1917 г. в Протестантской епископальной церкви Благодати и Святого Петра в г. Балтимор проходит церемония их бракосочетания.
Хильдегарда переезжает к Норману в Нью-Хейвен, где в январе 1918 г. у них рождается дочь Вирджиния Луиза, которую все звали Мидж, а в марте 1920 г. – сын Гарри.
Во время вынужденного перерыва в концертной деятельности, связанного с рождением детей, Хильдегарда преподает в музыкальной школе Нью-Хейвена.
С 1923 г. она возвращается к публичным выступлениям. Начав с концертов в Бостоне, она, по мере возвращения уверенности в своей виртуозности и восстановления технического мастерства выступает в Филадельфии, Мичигане, Вермонте, Колумбии, Нью-Йорке и выходит на международную арену, дав концерты во Франции в 1935 г. и в Англии в 1936 г.
В 1938 г. Хильдегарда гастролирует с концертной программой по западному побережью США, закончив сезон в Тусоне (Аризона) в конце мая. Отпраздновав свой 43 день рождения, она отправляется в Таос по приглашению Мэйбл Лухан, с которой познакомилась в Нью-Йорке, благодаря прозаику и драматургу Торнтону Уайлдеру: «Дорогая миссис Дональдсон, было бы чудесно встретиться 6 марта, я буду счастлива познакомиться с вам», написала ей Мэйбл из Нью-Хейвена (всего-то 80 миль от Нью-Йорка).
Через два дня Мэйбл заявляет: «Уикэнд с тобой похож на сон. <…> У меня такое чувство, будто я знаю тебя очень давно и вижу насквозь!».
Что-ж, Мэйбл опять использовала излюбленную тактику — заставить раскрыть оппонента свои сокровенные тайны. Романист Майрон Бриниг описал этот прием: «Сначала она ставит перед вами свою чашу меда. Это откровенное Эго без стыда. Вы очарованы обескураживающей грацией, и потягиваете чашу, и ваше Эго нежно ласкается и раздувается. И тогда вы находите в себе странное мужество, мужество раскрыть ей все тайные уголки своей души…».
Именно после их молниеносного сближения Мэйбл узнала, что Хильдегарда пережила тяжелый год.
Подбираясь к своему сорокалетию, с мужем, уже поумерившим свою пылкость к ней, с двумя подрастающими детьми, напоминающими ей о приближающейся старости, она решила бросить вызов своим годам, улыбнувшись одному из студентов так, что он был пойман в ловушку мгновенно, без колебаний.
Их связь, продолжавшаяся шесть лет, держалась на его юности и ее отчаянии. Для него это было подготовкой к настоящей любви, для нее – попыткой удержать свой возраст.
С самого начала она знала, что это проигрышная партия. Когда ее партнер женился и представил ей, уже немолодой женщине, свою невесту, требуя, чтобы она стала ей другом и пожелала им обоим счастья, она с честью вышла из любовного треугольника. Об этой ситуации знали члены ее собственной семьи и некоторые друзья. Узнала об этом и Мэйбл…
Проявив подлинное (или же мнимое?) участие к судьбе Хильдегарды, она приглашает ее на отдых в свое «королевство».
Было ли это сделано бескорыстно или это опять была «многоходовка» Лухан?
За пару дней до появления Хильдегарды в Таосе, отсюда уехал доктор Брилл – психотерапевт Мэйбл и популяризатор учения Фрейда, породив смятение в умах, гостивших здесь уже 10 дней Джефферсов рассуждениями о сексуальном удовлетворении.
И, если Робинсон Джефферс - известный американский поэт и драматург в особом представлении не нуждается, то его жена Уна персона менее известная, но более эксцентричная.
Уна Колл родилась 6 января 1884 года в г. Мейсон, штат Мичиган.
Ее отец, Харрисон О. Колл, был из Нью-Йорка, а мать Изабель Линдси из Мичигана. Ее дедушка по материнской линии был ирландцем, и научил Уну игре на органе.
В возрасте 17 лет Уна покинула свой родной город, чтобы поступить в Калифорнийский университет в Беркли.
Здесь она познакомилась с молодым, подающим большие надежды адвокатом Эдвардом Кустером. В течение года они поженились.
Молодожены переехали в Лос-Анджелес, где Тед создал юридическую фирму. Уна, будучи женой успешного адвоката, наслаждалась светскими мероприятиями высшего общества и титулом миссис Эдвард Кустер.
Уна была умной, общительной и миниатюрной, чуть более 157 см, как указано в ее паспорте. С одобрения Теда в 1905 г. Уна вернулась на учебу в университет Южной Калифорнии чтобы получить степень бакалавра. Там, при посещении курсов продвинутого немецкого языка она познакомилась с Робином. «О, это просто молодой человек, который посещает со мой уроки немецкого языка. Он очень одаренный лингвист, но пишет очень незрелые стихи», так отзывалась Уна о Р. Джефферсе в 1906 г.
После окончания первого года обучения в аспирантуре Робин уезжает с родителями в Европу. Здесь в Цюрихском университете, он продолжал изучение немецкого языка, посещал курсы философии и испанской романтической поэзии.
Однако жизнь с родителями была не по нраву Робину, и он возвращается в Калифорнию. При этом его интерес сместился на медицину, и осенью 1907 года он поступает в медицинскую школу, при Университете Южной Калифорнии.
К этому времени Уна Колл Кустер, получив степень бакалавра искусств, продолжила обучение для получения диплома магистра. Ее энергия била через край. Она играла в гольф, участвовала в автомобильных соревнованиях на выносливость и стала единственной женщиной-водителем, установившей рекорд в гонке «Times to Lakeside Tour» в 1911 году, избыток своей энергии и адреналина она выплескивала с Робином. К этому времени они виделись почти ежедневно. Их сближала общность интересов и взглядов. И если до знакомства с Уной Робин написал лишь несколько слабых вещей, то после того, как они сошлись он начал сочинять великие стихи.
Скрыть связь между Уной и Робином не удалось. Заподозрив жену в адюльтере, Тед нанял детективов и через некоторое время на его столе оказались доказательства супружеской неверности. Ее видели плотских «трудах», в объятиях "этого пьяного зверя". Робин действительно пил.
Соглашаясь попробовать спасти брак, Уна отправиться на год в Европу, чтобы в отсутствии Теда и Робина, разобраться с со своими предпочтениями.
В апреле 1912 г. в Чикаго она оформляет заграничный паспорт и отплывает в Европу из Нью-Йорка. Но не дожидаясь ее отъезда, муж подает иск о разводе, рассмотрение которого было отсрочено на год по решению суда.
Указывают, что она путешествовала в одиночестве, что не является правдой. Вместе с Фанни Роуэн - подругой из Лос-Анжелеса она бродила по музеям Италии и Франции, усваивая и впитывая дух и культуру эпохи Возрождения. В Англии их патронировал Генри Янг, с которым Фанни Роуэн свяжет свою судьбу после возвращения в Америку. Ирландия наложила на Уну глубочайший отпечаток. Тут она ощутила свои корни. В ней проснулось родство с женщинами из баллад, которые высовывались из каменных башен над бурлящими водами....
Она обещала пробыть в разлуке год, но через семь месяцев узнала, что муж утешился с другой, прочитав интервью, где он говорит о своем намерении жениться на 16-летней мисс Эдит Джун Эммонс. Решив, что это является отпущением ее собственных грехов, она поспешила домой, чтобы отыскать Робина.
В октябре 1912 г.. когда Уна вернулась, у нее была духовная сила десяти человек. На вопрос Теда, хочет ли она все же развестись, она без колебаний ответила: «Да!».
Наконец решение о разводе, находящееся во взвешенном состоянии, было принято окончательно.
Газета Los Angeles Herald, неоднократно освещавшая на своих страницах перипетии скандального развода, в начале августа 1913 г. опубликовала очередной сенсационный материал: «Эдвард О. Кустер, лос-анджелесский адвокат, и мисс Эдит Джун Эммонс и школьница из Бейкерсфилда, тихо поженились сегодня утром в 11 часов, через сорок пять минут после того, как судья Маккормик поставил свою подпись под окончательным постановлением о разводе мистера Кустера с его бывшей женой Уной Кустер.
Ровно через двадцать четыре часа после женитьбы ее бывшего супруга в субботу в 11:45 состоялась свадьба Уны и Робина Джефферса. Это последний шаг в распутывании романа Кустера, который с появлением мисс Эммонс превратился из треугольника в четырехугольник и вызвал самый сильный интерес и любопытство в светских кругах этого города».
Несмотря на скандальный развод Уна и Тед остались друзьями, более того, Уна принимала участие и помогала всем, чем могла, его многочисленным женам.
Чета Джефферсонов купила свою полоску земли, и Робин наконец выстроил каменную башню, о которой мечтала Уна, возомнившая себя женщиной из ирландской баллады.
Она родила ему близнецов и, помимо их воспитания, присматривала за Робином, отваживая его от пьянства, требуя поэзии, заставляя работать, находя время читать, писать за него письма. Постепенно Уна взяла ответственность за все его земное существование, установив ему рамки его собственной жизни, и он с радостью пошел на эти ограничения.
Зная, что Робин, как любой мужчина уязвим, и женщины постоянно жаждут удобного случая, чтобы обратить его внимание на себя, она разражалась яростным гневом за любую попытку кокетства с Робином, считая это достаточно надежной защитой от их поползновений. Создав вокруг него искусственный вакуум, она стала его вселенной.
К моменту посещения Таоса и Хильдегарда, и Уна имели опыт внебрачных отношений с другими мужчинами, с единственной разницей, что Хильдегарда была на 11 лет моложе 54-летней жены Робина.
Впервые Робин и Хильдегарда встретились за обеденным столом, в день ее приезда к Мэйбл. Их взгляды пересеклись лишь на мгновение, достаточное для того, чтобы родилась взаимная симпатия.
По странной случайности Уна, обычно бдительная к женщинам, оказывающимся рядом с Робином, упустила данный момент, так-как в этот раз ее глаза были прикованы к тарелке, а язык заплетался больше обычного из-за коктейля перед ужином.
И хотя Мэйбл рассказала ей кое-что из истории Хильдегарды, чтобы пробудить сочувствие, а возможно и заинтриговать, ситуация не вызвала у Уны ни капли подозрения. В своих письмах из Таоса вплоть до 3 июля она отзывалась о Хильдегарде весьма восторженно:
«Доктор Брилл и его жена приезжали сюда из Нью-Йорка. <…> Теперь здесь осталась Хильдегарда Дональдсон (жена менеджера издательства Йельского университета). Она прекрасно играет на скрипке и говорила с интересом о произведениях Робина».
Фотографии совместных выездов на природу иллюстрируют полную идиллию отношений. (Много позже на обратной стороне этой фотографии она напишет «змея».)
Между тем, у Робина и Хильдегардой установились доверительные отношения. Все началось со случайной встречи за домом ранним утром, когда бессонница подтолкнула Хильдегарду выйти и пройтись в сторону гор по пустыне чтобы встретить рассвет. То же самое произошло и с Робином. Это была непреднамеренная встреча и, по всей видимости, целомудренная прогулка. Но необычайность ситуации, покров тайны и время, проведенное в откровенных разговорах, зародили в Робине поэтическую влюбленность, вызвав ответное чувство у Хильдегарды.
Из его рассказа она почувствовала, что Робин нуждается в помощи, т.к. Уна, ограничив круг его общения, заменила ему мать, возлюбленную и пытается быть единственным человеком его внутреннего мира.
Робин жаловался, что чувствует себя загипнотизированным кроликом, словно долгие годы находился под каким-то заклятием. По всей видимости Хильдегарда пыталась объяснить ему причину искусственно созданной ситуации и ее последствия.
После их общения в поведении Робина, вместо обычной инертности стала проявляться некоторая смелость в высказываниях и поступках. Это насторожило Уну и ее тлевший до этого инстинкт пробудился. Осознав, кто может быть причиной этих изменений, она стала внимательно наблюдать за Хильдегардой, становясь все более подозрительной и раздражительной.
Между тем, как пишет Мэйбл в неопубликованных заметках «Робин и Уна в Таосе», было уже поздно, Рубикон был перейден, Робин и Хильгарда познали друг друга. Вполне вероятно, что Мэйбл ничего не придумала, т.к. Робин в письме к Хильдегарде обмолвился: «Здесь есть каньоны, более удобные и более секретные, чем любой овраг в пустыне Таоса, и гораздо более красивые, но я могу достать ключ от пустой хижины—если вы предпочитаете цивилизацию!»
Ситуация подтверждается и словами Хильдегарды в письме к Мэйбл: «Я не рассказала мужу об определенном факте, но сообщила, какое глубокое чувство возникло у нас с Робином».
Вскоре они снова встретились ранним утром перед восходом солнца в пустыне за домом, на этот раз договорившись об этом заранее. Когда Робин вернулся, ведя своего пса на поводке, проснувшаяся Уна уже беспокойно выглядывала его из окна.
К счастью для них, Уна не подозревала об их близости: «Если бы я узнала, что Робин мне изменяет, я бы его погубила. Я бы сделала так, чтобы он не смог повторить этого. Я не хочу, чтобы мой муж сеял свое семя повсюду. Это мое.", категорически заявила она Мэйбл.
Робинсон, во время встреч с Хильдегардой, обсуждал возможность уйти от удушающего влияния Уны, говорил, что их общение вернуло ему жизнь, что он чувствует себя заново рожденным. Однако, он не имел четкого представления о том, что делать дальше и выражал беспокойство своим будущем.
Хильдегарда предлагала ему погостить недельку-другую в их доме в Нью-Хейвене, чтобы уйти от опеки Уны, пока они с мужем будут отдыхать на Бермудах. Он воспринял эту идею с энтузиазмом.
В последние дни перед отъездом Хильдегарды из Таоса, Робин стал слишком смелым. Они разработали безумный план, по которому Робин поедет вместе с Тони - мужем Мэйбл Лухан, якобы проводить Хильдегарду до поезда в Ротоне, а на самом деле, чтобы остаться там с ней хотя бы на день. Но Тони категорично отказался участвовать в этой афере, и задумка не была реализована.
За три дня до отъезда, чувствуя приближающуюся разлуку, Робин с Хильдегардой искали возможность провести вместе какое-то время.
В надежде получить благословение Уны, на прогулку с Хильдегардой, Робин рассказал, какой она интересный собеседник и что они уже мимоходом беседовали. На что Уна тут же раздраженно съязвила: "О чем же? О том как она наставляет рога своему мужу? Шлюха."
Некоторое время назад, пытаясь вызвать у Робина чувство антипатии к Хильдегарде, Уна ему пересказала историю ее адюльтера, которой поделилась с ней Мэйбл. Робин сообщил об этом Хильдегарде. С этого момента ненависть между женщинами стала взаимной. Однако, Хильдегарда, нашла силы преодолеть свои чувства и поговорила с Уной. После разговора Уна поведала Мэйбл: «Хильдегарда осуждала меня за ревность к ней! Она сказала, что они с Робином могли бы вести замечательные беседы, если бы я не противилась этому все время!». Поверила ли Уна сказанным словам или нет, но она разрешила Робину отвезти Хильдегарду в деревню за готовыми фотографиями прежде, чем отправиться на коктейльную партию к знакомым Мэйбл Лухан.
Выпивка всегда подталкивала Уну на неадекватные действия. Согласно ее собственному рассказу, возвращаясь домой после обильного возлияния во время рождественского ужина в Кармеле, она буквально чуть не загрызла Робина, вообразив, что он хочет ее убить. Она прокусила ему шею, исцарапала лицо и грудь.
К концу коктейльной партии в Таосе, после двух выпитых джулепов она перехватила влюбленный взгляд Робина в сторону Хильдегарды, взгляд, которым он уже давно не смотрел на нее и тут же осознала, что ее одурачили, что Робин предпочитает общество скрипачки, а не ее. Она почувствовала, насколько близко Робин подошел к черте, за которой, мир, создаваемый ею в течение долгих лет, может рухнуть навсегда, оставив ее у «разбитого корыта».
Приказным тоном она позвала Робина, сообщив, что они уезжают. На пути к автомобилю, близость Хильдегарды к Робину привела Уну в ярость, и она грубо оттолкнула ее. Едва машина отъехала, как ее безумство вспыхнуло с новой силой. Схватив руку Хильдегарды, она стала выкручивать ее и царапать ногтями, оставляя кровавые следы, похожие на узкие красные ленты, бормоча отрывистые фразы: "Блудница...шлюха... Я научу тебя...".
Мэйбл гнала машину на предельной скорости, чтобы эта ужасная сцена поскорей окончилась. Едва прибыв на ранчо, Хильдегарда сразу убежала в свою комнату, а Джефферсы задержались на пороге. Когда Мэйбл попыталась урезонить Уну, та в злобе отчеканила ей: «Почему я должна прислушиваться к этой шлюхе? Она думает, что я погубила Робина. Она так ему и сказала. Теперь тот рассказ, что ты написала обо мне с Робине, никогда не будет опубликован. Как тебе это нравится? Она говорит, что в нем ты описала, как я разрушила Робина. Эта мерзкая шлюха, которая обманывает своего мужа, которая пренебрегает своими детьми, - она думает, что сможет заполучить Робина! Что ж, ей этого не удастся. Я убью ее. Я ее погублю. Да, я вывернула ей руку и поцарапала. Я сделаю еще хуже.» Она бросилась в дом, и Робин покорно последовал за ней.
За ужином Уна отказалась от всех блюд, вела себя тихо и молчаливо, и никто не мог заподозрить ее в продолжающейся истерике.
После ужина Тони с Мэйбл повезли других своих гостей в Пуэбло смотреть индейские танцы и, как только машина отъехала, Робин и Уна тут же исчезли в своей комнате, продолжив спор. Постепенно их голоса стихли и Хильдегарда, беспокоящаяся о Робине стала успокаиваться, попытавшись отвлечься чтением.
Когда вернулись Тони и Мэйбл с гостями, они посидели вместе с ней несколько минут и пошли в свою комнату.
Было около половины десятого и Хильдегарда, докуривая сигарету собиралась идти спать, когда сверху донесся звук выстрела и крик Робина: "Помогите!". Подумав, что Уна застрелила его она бросилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Последнее, что она услышала были слова: "Уна! Ты дура!”, потому что, ударившись со всего размаха головой о низкую балку она потеряла сознание.
Робин, сбегая по лестнице, чтобы позвать на помощь Мэйбл, живущую в соседнем домике, лишь переступил через бездыханную Хильдегарду. Этот незначительный нюанс явно продемонстрировал кто из них был важнее Робину – жена или Хильдегарда.
Мэйбл, вызвав доктора Понда, примчалась в большой дом. Уна сидела в ванне, в ее левом боку зияла круглая темная дыра, из которой текла кровь. Подняв свою ночную рубашку над головой, она пыталась спасти ее от пятна, промокая рану влажным полотенцем. Ее лицо было похоже на лицо безумной менады. Робин, дрожа всем телом беспомощно суетился вокруг. Будучи в шоковом состоянии, Уна болтала без умолку. Увидев Мэйбл, она выпалила: "Эта шлюха разбила голову? Она мертва? Я надеюсь, что это так. Я умираю, но встречу ее в аду."
Прибывший доктор, с помощью Робина вытащили Уну из ванны и переложили ее на кровать. После осмотра он попросил Мэйбл вызвать скорую помощь, что бы отвезти Уну в больницу. Когда санитары попытались спустить ее со второго этажа, носилки оказались слишком широки для лестницы, и Робин снес Уну на руках, завернув в одеяло. Теперь она почти молчала. Внизу он бережно переложил ее на носилки, которые погрузили в машину.
Выяснилось, что, когда разбирательство между Робином и Уной закончились и все как будто успокоились, Уна, опустошив флакон со снотворными таблетками ушла в ванную комнату, продолжая подогревать свое безумие.
Высказанные ей обвинения Робина, а она прекрасно понимала с чьей подачи, в том, что она является виновницей в его неспособности писать высокую поэзию, привело ее к осознанию того, что все усилия в направлении и организации Робина для творчества на протяжении стольких лет, на самом деле оказали противоположное действие, ограничили его созидательный процесс, вызвав кризис в работе.
Но набольшую обиду у нее вызвало предательство Робина. Она осознала, если не физическую, то моральную его измену. Он не только согласился, но и принял точку зрения этой скрипачки, чему, конечно же поспособствовала Мэйбл своей рукописью «Уна и Робин», посвященной взаимоотношению Джефферсов. 
Уна забравшись в ванну и полагая, что любовь Робина к ней закончилась, а она лишнее звено между ним и творчеством, решает устранить это препятствие, пойдя на отчаянный шаг – приставляет пистолет к сердцу.
Но судьбе, в этот раз, было неугодно отпустить Уну – выпущенная пуля отскочила от ребра, сломав его, прошла под кожей вокруг грудной клетки и вышла с другого бока не задев сердце.
В больнице ей срезали пороховой след на коже и сделали длинный разрез чтобы исследовать весь путь пули. Затем промыли желудок, ввели лошадиную дозу противостолбнячной сыворотки и снова зашили. Робин всю ночь находился рядом с Уной, поэтому не видел, как Тони в 6 утра повез Хильдегарду в Ратон на поезд.
Проследить дальнейшую ситуацию и оценить чувства людей, втянутых в орбиту произошедшего, можно по их письмах. 
Первое письмо Робин пишет прямо в день отъезда Хильдегарды: «Дорогая, с Уной все будет хорошо, я почти уверен. Не думайте, что в этом есть ваша вина, ибо это не так. Надеюсь, вы не слишком пострадали от потрясения прошлой ночи—я почти ничего о вас не слышал. <…> Робин» [10 июля 1938].
Через три Хильдергарду информирует Мэйбл: «…Конечно, такое смятение и возбуждение, из-за вашей поездки с Робином, когда он отвез вас в центр города, чтобы выполнить поручение, действительно кажется довольно идиотским. <…> Мы не знаем, как долго Уна пробудет в больнице - может быть, две недели, может быть, меньше. Мне так жаль, что вам пришлось так тяжело» [13 июля1938].
В этот же день Робин, уже явно успокоившийся, сообщает ей: «Дражайшая Хильдегарда, сегодня ночью полынь была белой от одиночества. Вся земля была полна лунного света и внезапных воспоминаний. <…> Уна все еще испытывает сильную боль в теле и уме, но быстро выздоравливает. Она всерьез пыталась умереть; двадцать таблеток снотворного, кроме пули, которая шла прямо в сердце, но была чудесным образом отклонена реберным хрящом. То, что она сделала с тобой, было гораздо более безумно и чудовищно, чем то, что она сделала с собой. Я ужасно сожалею обо всем, что произошло. Нет, дорогая, не обо всем. Ты прекрасна, Хильдегарда.» [13 июля 1938].
О состоянии Хильдегарды красноречиво свидетельствует ее ответ Мэйбл: «Теперь я дома, и одна часть меня очень хладнокровна, рассудительна и ясно мыслит, а другая в большом замешательстве. Поездка на поезде была чем-то вроде кошмара с кратковременным сном и внезапным пробуждением, от выстрела и дикого нечеловеческого крика Робина. Нет ничего, что могло бы вытеснить это из моего сознания, что я интуитивно пыталась сделать в течение первых сорока восьми часов. <…> Пожалуйста, передайте Тони, мою благодарность за помощь и за его предложение снять номер в отеле Ратона, с возможностью поспать до поезда, что спасло мне жизнь» [14 июля 1938].
Получив единственное письмо Хильдегарды, переданное ему через Мэйбл, Робин сообщает ей: «Дорогая, спасибо за ваше дорогое послание. Наша хозяйка получила его и протянула мне (и, кажется, прочитала—какая разница?).  <…> Наконец сегодня вечером, когда я держал ваше письмо в кармане, Уна сказала мне, что, возможно, она снова будет счастлива. До тех пор ее разум взывал о смерти, в то время как плоть исцелялась. Я хочу, чтобы она была счастлива, и я хочу быть с ней в ее счастье, но условия еще не определены. Это будет не фальшивое и хрупкое счастье прежних лет, а что-то более великодушное, более свободное и с моей стороны более правдивое. Я люблю тебя, Хильдегарда, и я люблю Уну. Я не позволю ее душе умереть—и моей тоже—и не упущу возможности снова встретиться с тобой» [20 июля 1938].
24 июля Мэйбл с облегчением извещает Хильдегарду об отъезде Джефферсов в Кармел и сообщает, что пока Уна была в больнице поведение Робина полностью изменилось: «Он был очень открытым и выразительным и, рассказал мне о своих последних 25 годах. Робин был весел и разговорчив со всеми, кто приходил в дом, и все отмечали произошедшую в нем разницу. Но когда Уна вернулась, на него снова снизошла прежняя молчаливость и замкнутость. <…> Уна сказала мне в одном разговоре или, скорее, в монологе, потому что я абсолютно ничего не говорила, что не было никакой ревности или необходимости в этом. Между тобой и Робином было притяжение, но она сошла с ума, потому что ты каждую минуту была рядом с ним и отравляла ее существование чем-то, что исходило от тебя!» [24 июля 1938].
В знак женской солидарности, жена художника Фешина пишет Уне Джефферсон: «Моя дорогая, Я не могу передать, как я счастлива, увидев, что ты выглядишь такой здоровой и радостной. Жизнь — это чудо! И разве мы, женщины, не играем в этом большую роль?! Я действительно так думаю! Пусть верят в это досконально и несут знамя матери-жены или просто лучшего друга нашего мужчины, смело!
Я испытываю такое непреодолимое желание послать вам что-нибудь в знак моей радости по поводу вашего выздоровления, поэтому прилагаю несколько репродукций картин Фешина в надежде, что, может быть, вы наклеите их на стену вашей милой кухни в Кармеле над плитой. Именно так поступают женщины в России, когда находят понравившуюся им персону (иногда из журнала).
И когда они устают от одного лица, которое смотрит на них, пока они готовят, они просто наклеивают новое прямо поверх того, которое стало скучным. Желаю вам много счастья, любви и крепкого здоровья. Твоя Тинка.
P.S. Я собираюсь написать Фриде Лоуренс о вашем визите. Ей будет приятно услышать об этом, и я уверена, что она будет так же рада, как и я, узнать, как хорошо вы выглядите. Александра Фешина». [20 июля 1938]
После отъезда из Таоса у Робина возникают какие-то безумные идеи насчет Хильдегарды: «Надеюсь, ты сможешь приехать сюда следующим летом; мы должны договориться видеться часто и подолгу. И забудьте о той угрозе [со стороны Уны], это было только гнев и ничего не значило». [1 августа1938].
Вернувшись с Бермуд, Хильдегарда обнаруживает письмо Мэйбл от 2 августа и сообщает новости: «Когда мы добрались до Бермуд, я рассказала Норману обо всем. Я откладывала этот разговор, потому что был таким уставшим, и я подумала, что не смогу добавить ему еще и этот груз. Я не сказала ему определенного факта, но я сказала, какое глубокое чувство возникло между мной и Робином. Он замечательно отнесся к этому случаю и действительно щедр, но сказал, что, если я когда-нибудь оставлю его это его убьет.  <…> Возможно, вы обратили меня к писательству. По крайней мере, я начала писать на Бермудах и настолько увлечена этим, что завершила пролог к своей будущей книге. Я никогда раньше не делала ничего подобного. Независимо от того, будет ли это иметь продолжение или нет, для меня это хорошо, я в этом уверена. Более того, мне очень интересно то, что я делаю и как я это делаю. Может быть, вы сотворили еще одного художника. Пожелайте мне удачи» [14 августа 1938].
Пока обнаружить в архивах, сделанные ею записи не удалось.
Вернувшись и проведя неделю в Кармеле, Уна пытается понять сама и объяснить Мэйбл произошедшее в Таосе: «Спасибо за все, что вы для нас сделали. Большая часть нашего пребывания была очень приятной и все было бы хорошо, если бы эта вредная особа не ходила там на цыпочках, разговаривая высокомерно. Ее постоянное хвастовство своим самолюбием и холодным безразличием к детям не вызывало у меня ни симпатии, ни желания отвести Робина в сторону, чтобы подробно рассказать ему о ее супружеской неверности. Только в последний день, когда я узнала, что происходило все это время, я не сдержалась, хотя и раньше чувствовала ее злой умысел.  Знаете ли вы, что она пыталась разлучить Робина и меня своим сочувствием—красноречиво выраженным ему за его великое несчастье быть управляемым мной! Она сказала ему, что он опустошен, и так далее, и настаивала, чтобы он приехал и пожил в ее доме в Нью-Хейвене, чтобы избежать моего влияния!  Действительно, когда он признался, что прислушивался к ней, я ощутила себя такой несчастной и почувствовала такое отчаяние, что решила распрощаться с жизнью». [3 августа 1938].
Постепенно тема произошедшей в Таосе трагедии уходит на второй план, исчезает она и из писем. Видимо к этому времени Робин возомнил, что Уна уже достаточно окрепла духом, стерла из памяти весь негатив и попытался обсудить с ней неприкосновенность своей личной переписки. Уна фактически убедила его, что не будет предпринимать попыток контролировать его почтовые отправления.
Ободренный Робин в предвкушении переписки с Хильдегардой сообщает ей: «Сегодня вечером я получил от Уны обещание уважать мою почту, я заплачу за это тем, что буду игнорировать все глупые письма» [19 августа 1938].
На вопрос супруги чьи письма не следует ей вскрывать он, не заподозрив подвоха, назвал и Хильдегарду. Это имя для Уны было похлеще красной тряпки для быка, вызвав у нее очередной приступ бешенства. Она тут же пообещала написать обо всем случившемся в Таосе мужу Хильдегарды и доставить ей всяческие неприятности. Робин в ужасе отсылает новое письмо, на этот раз авиапочтой: «Я написал вам вчера получив заверения от жены, что моя корреспонденция будет уважена. Но теперь она грозит нанести вам большой вред, написав письмо вашему мужу и другими способами. Чтобы предотвратить это, мне пришлось пообещать передать ей ваше ответное письмо нераспечатанным. Мне также пришлось пообещать больше не связываться с вами. До свидания, дорогая. Это единственный способ обезопасить вас.  Пожалуйста, сожгите эту записку немедленно. Я не могу допустить, чтобы на земле остались какие-либо записи об этом деле. Робин» [20 августа 1938].
В общей сложности за 70 дней Робин написал Хильдегарде 6 писем со все более удлиняющимися интервалом – первое письмо в день ее отъезда, затем через 7, 12 и наконец через 37 дней. Не является ли это свидетельством угасания его чувства к ней? Последнее письмо красноречиво подтверждает его зависимость от Уны и полное безволие. На этом их переписка и отношения закончились.
Последнее письмо Хильдегарды к Мэйбл датировано декабрем 1938 г. В нем она сообщает о своем визите к психотерапевту - доктору Бриллу в Нью-Йорке, уточняет возможность в следующем году снять гостевой домик для мужа с сыном: «Я так хорошо провела время с Бриллом и просто полюбила его. Он продержал меня больше часа, и мы довольно весело провели время вместе, несмотря на все тревожные подробности. Когда я уходила, он сказал мне, что был очень рад меня видеть, потому что я оказалась совсем не такой, как он ожидал. Я думаю, вы могли бы рассказать мне, чего он ожидал и что обнаружил. Брилл был весьма удивлен, когда я рассказал ему о предложении Робина приехать в Кармел весной, и очень серьезно сказал мне, что это единственное, чего я не должна делать. Но я ответил ему, что на самом деле я не такая дура, какой выгляжу.
Я не верю, что я не писала вам, если только вы не получили мое последнее письмо с сообщением о разрешении Робину от Уны написать мне и ее резкой отмене своего решения через день и его последнем обещании никогда больше мне не писать. С тех пор я ничего о нем не слышала» [15 декабря 1938].
Поняв, что отношения Хильдегарды и Робина прекращены окончательно, интерес Мэйбл к Хильдегарде также угас. В конце декабря 1938 отдыхая на западном побережье в Беверли Хиллс она описала события произошедшие в Таосе летом во второй части своего неопубликованных заметок «Уна и Робин в Таосе».
Очевидно, Мэйбл придавала большое значение Джефферсам, в первую очередь Робину. Однако неоднократные отказы Уны в разрешении публикации, достаточно безобидной первой части повествования, привели к тому, что вторую часть она написала «в стол».
Вопрос о том, была ли это очередная спланированная интрига Мэйбл или отношения между Робин и Хильдегардой родились без ее помощи, остается двусмысленным.
С одной стороны, Мэйбл, приглашением Хильдегарды в Таос во время отдыха там Джефферсов, явно стремилась обратить его внимание на достаточно воспитанную, культурную и, с ее точки зрения, свободную от излишних моральных факторов даровитую женщину, чтобы вызвать в Робине всплеск творчества. Но, с другой стороны, она не могла не отдавать себе отчета в непредсказуемости поведения Уны, которую она изучала на протяжении семи лет.
Вероятно, события стали развиваться по сценарию, отличному от предполагаемого Мэйбл, вышли из-под ее контроля и привели к столь непредсказуемому результату. Испугавшись последствий, Мэйбл всячески пыталась дистанцироваться от произошедшего скандала, для чего и была написана вторая часть повествования, где ее участие сводится лишь к созерцательству и невозможности препятствовать обстоятельствам.
Но, самое интересное, что через 8 лет после случившегося, судьба снова сводит ее с Хильдегардой. В январе 1946 г., сразу после возвращения из Охо-Калиенте, где Луханы принимали мышьяковые ванны, облегчающие боли в пораженном артритом колене Тони, Мэйбл получает письмо от Изабель Уайлдер из Нью-Хейвена. Среди новостей об общих друзьях она написала: «Ты спрашивала о Хильдегарде. Бедная, бедная девочка. В последние годы ей было очень тяжело. Она была так плоха, что я готова разрыдаться. <…> Ее лицо хрупкое, бледное и очень очаровательное, волосы почти белые. Она согнута, ходит с палкой, когда в хорошем состоянии, руки распухли и вышли из строя» [22 января 1946]
Оказалось, что она искалечена тем, что врачи считали артритом, осложненным частыми приступами высокой температуры, источник которой они не могли найти, хотя скрытая инфекция поражала один ее орган за другим, вызывая появление фурункулов по всему телу.
Ее практиковали лучшие врачи Нью-Йорка, но безрезультатно. Отчаявшись попытками обнаружить и устранить причину заболевания, Хильдегарда стала сопротивляться лечению и с каждым годом ей становилась все хуже.
Мэйбл написала Изабель об Охо-Калиенте, где вода источника помогает там, где все другие лекарства терпят неудачу. Хильдегарда заинтересовалась переданной информацией и продиктовала ответ: «Это звучит ужасно захватывающе. Мы изучаем транспортную ситуацию и, если бы вы могли прислать мне названия мест для проживания и приблизительные расходы, я была бы вам очень признательна» [13 марта 1946]. Мейбл сообщает ей наименование отеля, услугах и царящих там нравах.
Хильдегарда бронирует проживание с 14 апреля и сообщает, что поедет туда с подругой, как только оправится от приступа лихорадки: «У меня большие, хотя и несколько неоправданные надежды и я отправлюсь туда числа десятого или одиннадцатого. Во всяком случае, я как-нибудь доберусь в Охо-Калиенте и планирую задержаться там надолго. Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой» [11 апреля 1946].
Несмотря на то, что Мэйбл не была обрадована возвращением Хильдегарды в Нью-Мексико через 8 лет, они с Тони решает все-же навестить ее в Охо-Калиенте и 17 апреля приезжают к ней в отель.
Увидев Хильдегарду, Мэйбл была шокирована ее состоянием: «Там лежала изможденная фигура со скрещенными на впалой груди восковыми руками с пальцами, выгнутыми в неестественных формах, похожими на странно изогнутые лепестки орхидеи. Лицо было мне так незнакомо, как будто я никогда его не видела. За всю свою жизнь я ни разу не видела живого мертвеца, со смертельно бледной кожей, где губы, такие же бесцветные, как и все остальное лицо, незаметно сливались с впалыми щеками, а медленно движущиеся глаза были без пигмента или блеска. Волосы над этим призраком казались белыми на фоне белой подушки. Единственный признак жизни проявился в быстром подъеме и падении костлявой груди, и это прерывистое дыхание заставляло странные, скрюченные руки, казалось, корчиться беспомощно и непроизвольно».
Поразившись тому, что семья отпустила Хильдегарду в таком состоянии, Мэйбл спросила, как она смогла добраться сюда. Оказалось, что ее перевозили на машинах скорой помощи от дома до поезда и затем от одного поезда до другого! В последнее время она не ходила ни к каким врачам. Ее дочь - Мидж вынуждена была бросить работу, чтобы ухаживать за матерью, делать ей уколы и другие процедуры.
В Охо-Калиенте, Хильдегарда, приняв лишь две ванны, почувствовала ухудшение самочувствия - усилилась лихорадка, температура поднялась до 40С.
Мэйбл предложила ей услуги доктора в Таосе: «Я вернулась в мрачную спальню, и сказала без всякой тактичности: "Хильдегарда, я только что разговаривала по телефону с доктором Пондом. Он хочет повидаться с тобой, прежде чем ты снова начнешь принимать ванны, и пришлет за тобой небольшую машину "скорой помощи", в три часа она будет здесь. Ты поедешь?" Я затаила дыхание. Рот Хильдегарды скривился в подобии улыбки, которую она попыталась изобразить. У нее не хватало двух передних зубов.
- Я ... с удовольствием! - прошептала она.
Возвращение Хильдегарды в Таос прошло драматично. Деревенский катафалк, используемый как для перевозки покойников, так и для транспортировки больных, вместо двух часов пути по гладкой дороге, плутал более пяти часов по дороге через каньон.
Подруга Хильдегарды описала Мэйбл это путешествие: «Перевозчики оказались неопытными новичками. Они дважды заблудились, почти доехали до Трес-Пьедрас вверх по реке, прежде чем обнаружили это, потом у них был прокол шины, и они не знали, как ее поменять, так что пришлось нам это сделать! Они оставили все свои собственные одеяла в Охо-Калиенте и вынуждены были вернуться за ними, а спущенная шина осталась в нашей машине, которую мы потом отвезли в гостиницу "Сейдж Браш Инн". Хильдегарда измучена пятью часами ужасов!".
Доктор Понд, связавшись с лечащим врачом Хильдегарды в Нью-Хейвене узнал важный факт, что симптомы артрита не относились к ее первому визиту в Таос. За три года до того, у нее случился первый приступ, но он прошел. Но, начиная с конца 1938 г. у нее случались тяжелые рецидивы, которые ужасно калечили ее, превращая в неподвижную и беспомощную на несколько месяцев, когда она лежала в постели, как истукан, и семья вынуждена была делать все для нее. В конце концов, она выходила из приступа, возобновляла свою скрипичную практику, давая концерты и живя нормальной жизнью.
Несмотря на принимаемые доктором Пондом усилия, состояние Хильдегарды ухудшалось с каждым днем. Она твердо решила уйти из жизни.
Лицо ее приняло жесткое выражение, подбородок приподнял нижнюю губу, и она выглядела как пришелец из ада. «Теперь Хильдегарда боролась с любой помощью, противясь уколам, внутривенному кормлению, кислороду, который позволял ей дышать. Каждый раз, когда ее оставляли на мгновение одну, она отрывала кислородную трубку в ноздре своим жесткими когтями и на ее лице появлялось отвратительное насмешливое выражение триумфа».
Помучавшись неделю с таким непростым пациентом, доктор Понд решил, что настало время вызвать членов ее семьи. Когда муж Хильдегарды добравшись до Таоса, встретился с Мэйбл, он пытаясь сохранить бесстрастное спокойствие попросил ее: «Если есть шанс, хоть один из тысячи, что она сможет выздороветь и вылечиться… если нет, то прекратите все это лечение, лекарства, сделайте ее последние дни как можно комфортнее и позвольте ей уйти…».
Последняя неделя жизни Хильдегарды стала полным кошмаром. Все жаждали, чтобы эти мучения закончилось, хотя и не говорили друг другу об этом.
В ночь на 1 мая у Хильдегарды случился коллапс и вызванный в три часа ночи доктор Понд оказался бессильным что-либо сделать. Хильдегарда умерла.
В архивах семьи Дональдсон сохранились 2 страницы текста преподобного мистера Стивенсона с заупокойной службы в Первой пресвитерианской церкви Таоса. И в тот же день с небольшой задержкой в 10:45 тело передали земле.
При погребении присутствовали только те, кого Хильдегарда знала раньше – Фрида Лоуренс, Дороти Бретт, Спад Джонсон, Мэйбл с Тони Лухан, Мидж и Норман Дональдсон.
У изголовья могилы была установлена маленькая табличка:
ХИЛЬДЕГАРДА ДОНАЛЬДСОН
Умерла 1 мая 1946 года
Возраст 50 лет 10 месяцев 12 дней
Похоронное бюро Хэнлона
Берч-авеню Таос, Нью-Мексико
Хильдегарда мерла в уверенности, что Уна Джефферс наложила на нее заклятие в 1938 г.
При вскрытии не было найдено ничего, что могло бы объяснить разложение организма - ничего в корнях мертвых зубов, ничего в желудке, печени или кишечнике, и только несколько бактерий стрептококка из живого зуба, которые не имели значения.
Если отбросить мистическую составляющую, то все изменения в организме Хильдегарды были вызваны эмоциональными причинами. Первый срыв произошел из-за любовника в 1935 г., второй из-за аффекта от попытки самоубийства Уны.