Путь в точку отсчета. Глава 2. Часть 1

Родительский дом отца ютился на окраине Колышлевска, не в помпезной двухэтажной витрине для въезжающих, а на задворках, отброшенных от центра на пару километров бездорожья. Тридцать домов, соединённых с городом ниточкой непролазной грунтовки, по странному решению градостроителей, считались рядовой улицей, хотя сами жители называли этот район посёлком.

Антон не был здесь два года, с тех пор, как возил отца на кладбище. Тогда они заехали на несколько минут, переговорить с соседом. Вспомнил, что удивился, узнав, что отец не продал дом после смерти бабушки, хотя покупатели находились. Вспомнил странную улыбку отца, говорящего: «Мы вернёмся туда, сынок, ещё вернемся. Не знаю, возможно, мне не придётся, а тебе он нужен». Молодому человеку не нравился загадочный тон, не нравилось безумное решение сохранять то, что считал ненужным балластом,  сгустком проблем. Наследство требовало присмотра, вложения денег, в конце концов. Отец тогда уверил Антона, что проблема удачно разрешилась: сосед, милейший человек, недавно купивший и переехавший в близлежащий дом, за присмотр и коммунальные платежи арендует недвижимость. Он хозяйствует в огороде, а сам дом сдает,  при этом не только все оплачивает, но даже что-то там постоянно ремонтирует.
«Зачем? Зачем нужны эти договорённости с соседом, если можно просто продать? Невелика ценность», - Антон вспомнил, как после этой фразы посмотрел на отца, и взгляд его вспомнил, обжёгший, заставивший замолчать.

Тот самый сосед поджидал у ворот. Как же его звали? У него еще какое-то странное отчество: Илья Трофимович, Ефимович?
- Заезжай, заезжай, Антон. Я тут и площадку во дворе под машину расчистил, с утра ждем.
- Как с утра? Мы же только с отцом говорили, он мне посоветовал здесь остановиться, в гостиницу не попасть.
- Какая гостиница, сынок? У нас здесь на весь город одна гостиница с десятью номерами и те заняты под спецзаказы, - сосед хмыкнул, - Илья Ефимович я, можешь дядей Ильей звать.
- Я помню, - смутился мужчина.
- Тогда считай,  зря напомнил, - лицо Ильи Ефимовича светилось таким радушием, таким желанием помочь, что Антон невольно рассмеялся.
- Проходи, проходи, ты здесь хозяин. Негоже от родного дома в номера сбегать.
- Какой он же родной, я и не был столько лет.
- Отец твой здесь родился, в силу вошел, бабушка и дедушка дух испустили, как же не родной?
Дом встречал чисто вымытым, соблазнял восхитительными ароматами домашней выпечки. Антон сильно проголодался, за весь день он выпил чашку жидкого чая у Клавдии Олеговны.
- Проходи, сполоснись с дороги, я тебе сейчас все покажу. В ванной дровяной титан, видишь? Ты мойся, потом объясню, как топить. Я тебе нагрел, помыться хватит, а дрова во дворе сложены. Полотенце там, всякие мыльные штуки на полочках, найдешь, а я пока похлопочу на кухне.
Как же он мог забыть? Аромат хвойного мыла, запах горящих дров, основательная чугунная ванна на черных лапах, казавшаяся ему огромным озером в детстве, голос бабушки, укутывающей в полотенце.
«Тошка, Тошка, пойдем едать картошку», - пела, раскачивая на коленках, уворачивающегося от одежды малыша.

Картошка, блестящая от масла, огурчики, нарезанные кружочками бочковые генералы, маленькие пупырчатые корнишоны, янтарное сало с розовыми прослойками, золотистая курочка, какие-то соусы, салаты – стол ломился.
- Да я, да мне…
- Проходи, проходи, не стесняйся, это все моя хлопотала. Обязательно вас познакомлю, а пока, - Илья Ефимович поставил в центр стола бутылку.
- Я не…
- Все мы «не», а только по чуть-чуть, - сосед разливал в маленькие рюмочки, - сам делал, на травах.
Горло обожгло.
- Закусывай, закусывай, не стесняйся.
Антон и не стеснялся, он давно не ел ничего подобного.
- Зверобой, чабрец, немного мяты - мигом вся хандра сойдет.
- С чего вы решили, что я хандрю? – Кислицин проговорил это с набитым ртом.
- Да все вы, городские приезжаете с глазами пыльными. Эх, погостил бы подольше, силой налился. У меня сынок в отпуск приезжает тенью, месяц в чувство привожу. Как отец?
- Болеет, как мать схоронили, так и слег. Из дома почти не выходит.
- Плохо. Я передам ему бутылочку с настойкой. Сам делаю.
- Ему нельзя алкоголь.
- Так я не пить предлагаю, по капелькам принимать и натираться. А лучше привези его, хотя бы на лето. Ко мне ведь лечиться за много верст приезжают, потому и дом ваш кстати, людей здесь селю.
После третьей рюмки улыбающееся лицо Ильи Ефимовича вдруг запрыгало, смешно сотрясая щеками. Будто в унисон начали подскакивать огурчики, ломтики сала пустились в хоровод, и даже степенная курица не выдержала – подергивала ножками.
- Ух, сомлел совсем, пойдем спать, утро вечера мудренее.

Большая кровать с блестящими шариками. Вверх-вниз, вверх-вниз.
«Тошка, Тошка, оголец», - бабушкины натруженные руки ловят, но никак не могут поймать. Вверх-вниз, вверх-вниз.
- Синь – синь – синь… Синь-синь-синь…
Какой странный будильник. Не будильник – синица. Поднялся удивительно бодро, будто и не было этих рюмок с волшебными травками. В титане теплая вода, на кухне убрано. Когда это сосед все успел? Во дворе глазам больно от солнца. Рыхлый снег, рассыпавшийся льдинками, дробь капели о металлические перила крыльца.
- Синь-синь-синь, - совсем рядом.
- Действительно, синь, - согласился Антон, открывая машину.
Но что это, за решетку бампера зацепилась какая-то тряпочка, нет, не тряпочка – ниточка черной бахромы. Платок с бахромой, женщина на дороге, фотография Анны Петровны. Синичка, спорхнув, улетела. Солнце спряталось за сизой тучей. Не синь - серо, в лохмотьях туманной дымки.