Глава 20. Письмо счастья

(четверг, 14:00, двое суток до Дня вакцинации)

В освещенном солнцем кабинете Главы города стоял приглушенный гул. Участники назначенного на два часа дня совещания сидели за большим столом и вполголоса переговаривались друг с другом, обсуждая последние события. А сам Глава, обычно весьма пунктуальный, где-то задерживался. Наконец, с опозданием на десять минут, Соловьев стремительным шагом вошел в кабинет, упал в кресло и обвел коллег странным отсутствующим взглядом. Что-то неладное творилось с Главой, видно было, как его переполняют эмоции, и он с трудом пытается сдержать их внутри себя. А присутствующие в свою очередь с изумлением уставились на руки Евгения Васильевича, где красовались тонкие латексные перчатки.
Спустя некоторое время Соловьев все же сумел совладать с собой и совещание началось.
— Как обстановка в газете? — спросил мэр, обращаясь к Ракитину.
— Отлично — бойко отрапортовал тот, — в редакции все идет обычным путем, Бабушкиным никто не интересовался, его отсутствие сотрудники даже и не заметили. А охранникам я сказал, что главный редактор взял отпуск.
— А кто газету в печать подписывает? — перебил докладчика Глава.
— Я отсканировал визу Андрея Николаевича и сам на струйном принтере ее распечатываю поверх оттиска. Получается, как от руки, разницу и не заметить, — скромно ответил Артем.
— Молодец, — пробурчал Соловьев и перевел взгляд на Котова, — у Вас что? Отработали с антиваксерами?
— Так точно, — доложил полковник, — мы провели встречи с завербованными членами партии, но никто из них ничего не слышал о готовящемся покушении.
Он сейчас даже не врал, а просто говорил только часть правды. Встречи с агентами-антиваксерами по распоряжению Котова действительно состоялись в течение прошедших суток. Но никто из завербованных ничего не знал о планирующемся покушении на Бабушкина. Кроме Олега Кузнецова, конечно, но о нем полковник скромно умолчал.
— Подозрительных действий среди руководства партии также не выявлено. Троцкий с Лопатиным ведут себя как обычно, никто из них не пытался выехать из города или скрыться, — продолжал Котов. — Однако, как нам стало известно от агентов, Иван Иванович готовит заварушку на День вакцинации. Хочет митинг на площади провести.
— Я ему проведу, — нервно сказал Глава, — я им всем потом устрою митинг на лесоповале! Здесь Ваша зона ответственности, товарищ полковник, смотрите мне, во время праздника никаких эксцессов возникнуть не должно! — Евгений Васильевич замолчал и очень тяжелым взглядом впился в Котова, а тот, как и всегда в разговоре с начальством, принял вид лихой и придурковатый, и своими честными глазами уставился на Соловьева.
— Что по соседям Бабушкина? — спросил Глава, первым отведя взгляд.
Полковник хотел было доложить о полной их ликвидации, но, видя состояние мэра, решил пока воздержаться от шуток.
— Вчера я отправил в дом к редактору участкового, под предлогом проверки жалобы, поступившей на буйного жильца, что живет в подъезде Андрея Николаевича, — сказал он. — Полицейский обошел все квартиры в доме, побеседовал с соседями в качестве реагирования на жалобу, но никто ничего подозрительного в день убийства не видел и не слышал. Оперативно-следственные действия у Бабушкина также не привлекли внимания соседей. Ведь мы выполнили всю работу на месте преступления тихо и незаметно.
— Труп вы тоже незаметно вынесли? — съязвил Соловьев, не удержавшись.
— Так точно, — лаконично сказал Котов и не стал вдаваться в подробности.
— Неужели вы все квартиры обошли? — усомнился Глава.
— Те, в которых живут люди, все, — заверил полковник, — в доме, разумеется, есть и несколько пустых квартир, но в них и шум услышать некому.
— Понятно, а что у Вас? — Соловьев переключился на главного врача, — как наш покойник поживает?
— Бабушкин помещен в морозильник трупохранилища, записан как неопознанный труп. Я решил не оставлять его в отделении судебно-медицинской экспертизы, у них оборот тел быстрый, и, если покойник долго будет там находиться, это привлечет ненужное внимание. А в трупохранилище до редактора никому нет дела. И морозильник там мощный, тело может лежать в нем сколько угодно, до выяснения личности.
— Хорошо, — сказал Глава и затих. Все присутствующие тоже молчали. Через несколько минут, которые прошли в томительной тишине, хозяин кабинета впервые за все время совещания посмотрел наконец на начальника управления ФСБ.
— Докладывайте теперь Вы, — сказал Евгений Васильевич необычно ласковым голосом. Полковник откашлялся и начал говорить.
Длинный и обстоятельный доклад Бритвина содержал массу интереснейших подробностей о проведенных оперативных мероприятиях, о задействованных сотрудниках, о встречах с агентами, об изучении материалов, о составлении протоколов и т.д., и т.п. Короче, доклад не содержал ничего, кроме воды, и все присутствующие это прекрасно понимали. Они и сами порой составляли подобные отчеты, когда им было нужно что-то показать руководству, а показывать, как всегда, нечего. Единственной заслуживающей внимания деталью стала пуля, извлеченная из головы Бабушкина, калибром 9;19 мм. Но определить по выпущенной пуле марку пистолета, не представлялось возможным. А стреляную гильзу в квартире так и не нашли, скорее всего ее забрал с собой преступник.
— Итак, — Глава перебил докладчика на полуслове, и еще более приторным голосом спросил, — я правильно понимаю, убийцу Вы не нашли, и даже не представляете, где его искать?
— Это только вопрос времени, — уверенно заявил Бритвин, — ведь мы делаем все возможное для того, чтобы…
И тут Соловьева наконец прорвало.
— Ну тогда Я вам сейчас найду убийцу! — он вскочил с кресла и заорал во весь голос, да так, что все от неожиданности вздрогнули.
Глава трясущимися руками в перчатках выхватил из лежащей перед ним папки конверт, и вытащил оттуда листок бумаги.
— ТРЕПЕЩИТЕ! — вдруг заорал он, выпучив глаза.
Здесь даже привычные ко всему члены совещания начали переглядываться в полнейшем недоумении, а главный врач невольно задумался, как бы ему незаметно вызвать неотложку из психиатрической.
— «Трепещите!» — повторил Соловьев тоном ниже, читая с листка, — «Жалкие, окопавшиеся у власти ублюдки! Как выразить мне на бумаге всю пустоту своей обманутой души? Как показать всю накопившуюся в себе усталость? Как жить, когда слепая ярость уже не помещается внутри? Но вот мой час настал! Волна холодной ненависти наконец-то переполнила чашу моего терпения и летит вперед по всей планете. А ядовитый гад Бабушкин уже сметен этой волной с лица Земли!»
Глава обвел ошарашенных слушателей суровым взглядом и продолжил декламировать.
— «Но это только начало! Мое тяжелое дыханье настигнет вас, где бы вы не спрятались! А увесистый молоток в моей руке приведет в исполнение вынесенный вам приговор! Трепещите, жалкие ублюдки! Ведь жить вам осталось совсем недолго. ТРЕПЕЩИТЕ! Л.А.Р.».
Соловьев закончил чтение, сложил листок бумаги, сунул его обратно в конверт и швырнул в Бритвина. Конверт изящным самолетиком скользнул по столу и приземлился где-то под ним. А Глава достал из ящика и кинул полковнику упаковку с перчатками. Начальник управления ФСБ, не говоря ни слова, надел перчатки, отодвинул стул и полез под стол, тяжело сопя и задевая различными частями тела о предметы мебели. Другие участники совещания, затаив дыхание, молча наблюдали за этой сюрреалистической картиной. Взъерошенный полковник Бритвин наконец вылез из-под стола и плюхнулся на свое место, положив конверт перед собой.
— Вот такое письмо счастья я сегодня получил, господа, — уже спокойным голосом сказал выпустивший пар Глава, садясь обратно в кресло.
— Мою смерть не скрывайте! —раздался в полной тишине голос Котова, — я хочу орден посмертно и внеочередное звание.