Глава 6

В ярко накрашенные темными тенями глаза ударял тяжелыми тугими кулаками ветер, пытался оттаскать меня за волосы по остановке и спихнуть в дорожную лужу возле тротуара, чтобы показать, кто здесь главный. Непогода потела мелкой водяной пылью от натуги в попытках унизить и обидеть прохожих, дожидающихся желтый светящийся параллелепипед сухости и тепла в кожуре троллейбуса, чтобы залезть в него и отправиться по своим делам в какой-нибудь из желтых светящихся параллелепипедов одного из столичных зданий. Есть среди них будто ссохшиеся старички пятиэтажек, оплетенные сетью трещин-морщин. Есть озорные подростки в стильных модных костюмчиках из стекла и железобетона. Есть воротилы бизнеса, скребущие своими затылками небесный купол где-то выше облаков. Есть скромные офисные клерки восьмиэтажек, выгуливающие в своих дворах маленькие смешные домики детских садов. Какой параллелепипед ни возьми, найдешь в его лице пристанище для человеческого улья. Как правило, чем больше здание, тем больше улей, но иногда встречаются пустые кубы метров, не занятые людскими роями, а то и брошенные недостроенным скелетом какой-нибудь обанкротившейся строительной фирмы. Да и там, если поискать, нет-нет, да найдешь какого-нибудь отщепенца социума с флагштоком шприца в руке или с горном стеклянной бутылки из-под водки – таких одиноких воинов не счесть в большом городе. Но они предпочитают оставаться в длинных густых тенях, которые отбрасывают здания на реки асфальта, и не высовываться лишний раз. Редко когда можно столкнуться с носителем стойкого парфюма немытого тела и недельного перегара на автобусной остановке.
Вот и я стояла на ней в полном одиночестве. Те, кому есть к кому возвращаться домой, уже давно вернулись, в те, кого дома ждет только пустые кубометры жилплощади, еще не успели пропитаться безнадежностью ноябрьского вечера в необходимой для возвращения в свою пустую коробку степени. В этот час сотни таких же как я будут набиваться в утлые суденышки баров и клубов, чтобы вместе пуститься в пьяный трип по кружащим голову, иногда до рвоты, волнам кутежа. В таких рейсах редко попадаются не одинокие и не нечастные люди, а если и попадаются, то найти общий язык с матросами судна развязной вечеринки не могут, как рыба не может найти общий язык с охотящимся на нее рыбаком, хотя оба плещутся в одном и том же море.
Занятая этими невеселыми рассуждениями я, полностью готовая к веселью, поступающему в организм в конвертах промилле, с каждой минутой все меньше хотела куда-то с кем-то ехать. Острое желание отправиться в темный мокрый парк боролось с вялой ответственностью перед людьми, с кем я успела договориться. Встретиться ненадолго, сослаться на плохое самочувствие и уйти бродить по парку, оставляя на ночном инее гусеницы неровных следов, чёрными лентами уползающими в ночь под сенью голых деревьев. Я злилась на себя, за то, что договорилась о встрече, хоть и осознавала, что это не то, что было мне нужно в данный момент. А нужно было заняться своей тревогой, которая под воздействием этанола обижалась и запиралась в самых дальних задворках сознания, надутым ребенком делая вид, что ее вовсе нет, с той лишь только целью, чтобы в следующий раз, когда хозяйка соизволит обратить на нее внимание, припомнить эту обиду и закатить небывалый скандал.
Надо продержаться три часа среди людей. Теперь просто надо. Ничего не поделаешь.