БСРФ

    Сочинительство, - штука сложная. Уж если занялся им когда-то, то хочется продолжать им заниматься, как можно дольше. Может быть, до полного исчезновения с лица Земли, например, его самого, - Павла Васильевича Мурлыкина.

     Природа сочинительского вдохновения была неясна Павлу Васильевичу, но однажды ему в голову залетела, откуда-то, или поднялась из глубины его подсознания, мысль, что воображение в сочинителе, если тот когда-то начал писать, сочинять, присутствует всегда, и его, воображение, только нужно уметь ПРОБУЖДАТЬ,  а вот с фантазией дело обстоит сложнее.

    Павел Васильевич подумал и выдал, вслух, слова, которые кроме него самого, в его холостяцкой квартире, никто не услышал:

     - ФАНТАЗИЯ в человеке не живёт постоянно. Она где-то блуждает, шарахается от человека к человеку, ненадолго у кого-то задерживается, а к кому-то прибегает, чтобы остаться у него на длительное время. Например, до завершения какого-то произведения этим счастливчиком!

     Да, сложная эта штука, - сочинительское счастье! Павел Васильевич Мурлыкин взглянул на полки книжного шкафа и наткнулся на труды Льва Николаевича Толстого. И вдруг стал произносить такие фразы:

    - Можно ли Льва Николаевича назвать счастливым сочинителем? Нет, если сочинительское счастье определять, как частые приходы к сочинителю ФАНТАЗИИ и частые её буйства, то есть РАЗГУЛЫ!

     Павел Васильевич Мурлыкин взял ручку и написал на листе бумаги:

    "Сочинительское счастье автора-ФАНТАСТА зависит от того, как ЧАСТО приходила к нему, в его прошлом, как часто приходит, в настоящем, и как часто будет приходить, в его сочинительском будущем,  ФАНТАЗИЯ. Наиболее счастлив тот ФАНТАСТ, все приходы ФАНТАЗИИ к которому были буйными, РАЗГУЛЬНЫМИ. А Лев Николаевич потому и считается писателем-РЕАЛИСТОМ, что у него был богатый, в том числе и военный опыт и рАзвитое, или развИтое, или даже развитОе воображение, которое он умел в себе пробуждать".

     Он, сочинитель Павел Васильевич Мурлыкин, продолжил думать дальше, и понял, где бы ни делать ударение в слове "развитое", природа ВДОХНОВЕНИЯ Льва Николаевича Толстого, как автора-РАЕЛИСТА, серьёзным образом отличается от природы вдохновения таких выдающихся, может быть, даже великих сочинителей, как Николай Васильевич Гоголь, Эрнст ТеодОр АмадЕй Гофман и Михаил Афанасьевич Булгаков. Вслух Павел Васильевич произнёс, в своей квартире, следующее:

     - Ещё Валентин Петрович Катаев, в своём произведении "Алмазный мой венец", заметил, с каким уважением сочинители прозы и поэты в России двадцатых годов, века двадцатого, относились к Николаю Васильевичу Гоголю и Эрнсту ТеодОру АмадЕю Гофману! А Михаил Афанасьевич Булгаков, с которым В. П. Катаев был лично знаком по работе в редакции железнодорожной газеты "Гудок", считал себя последователем Н.В. Гоголя и даже ввёл в обиход московских сочинителей слово "гофманиада".

     Продолжая думать о ФАНТАЗИИ сочинителя и о том, что она, ФАНТАЗИЯ, для достижения сочинительского счастья, должна, в гостях у сочинителя, РАЗГУЛИВАТЬСЯ, пришёл к предарительному выводу, который он и записал, и произнёс вслух:

     - Не каждый приход ФАНТАЗИИ к сочинителю сопровождается её РАЗГУЛОМ. То, что в гостях у сочинителя ФАНТАЗИЯ именно буйствовала, РАЗГУЛЯЛАСЬ, доказывается только появлением в текстах чего-то завораживающего, захватывающего, заставляющего дочитать текст до его завершения. Например, таких, больше ФАНТАЗИЙНЫХ, чем ВООБРАЖЕННЫХ, ОБРАЗОВ, как Азазелло, Воланд, особенно, - кот Бегемот, Коровьев и Илья Ильич Обломов. Мне почему-то всегда представлялось, что в созданном Иваном Александровичем Гончаровым ОБРАЗЕ Ильи Ильича Обломова, РАЗГУЛА ФАНТАЗИИ больше, чем во всех снах Веры Павловны из романа "Что делать?" Николая Гавриловича Чернышевского, человека с рАзвитым, развИтым, или даже развитЫм воображением, который никогда не ждал прихода ФАНТАЗИИ, а начинал писать, сочинять, творить не в надежде дождаться РАЗГУЛА ФАНТАЗИИ, а для воплощения на бумаге каких-то общественно значимых идей.

     Вдруг в голову Павла Васильевича Мурлыкина, рассуждающего о счастье сочинителя, как о результате применения автором-РЕЛИСТОМ своего жизненного опыта и воображения, или как результата РАЗГУЛА, буйства ФАНТАЗИИ, залетела аббревиатура БСРФ.

     Поймав в своей голове, почти как муху рукой, аббревиатуру БСРФ, Павел Васильевич Мурлыкин быстро нашёл с помощью фантазии или подобрал, пользуясь только воображением, её расшифровку, - Банкет по Случаю Разгула Фантазии.

     Забыв о том, как много сейчас людей настороженно относятся к магии, Павел Васильевич стал сочинять сценарий такого "магического" обряда или ритуала, как  БСРФ, - БАНКЕТ по СЛУЧАЮ РАЗГУЛА ФАНТАЗИИ. Он, Павел Васильевич, решил, что этот обряд или ритаул можно проводить как ПОСЛЕ, в БЛАГОДАРСТВЕННЫХ целях, так и ДО разгула ФАНТАЗИИ, чтобы её, ФАНТАЗИЮ, завлечь к себе в гости и заставить буйствовать, РАЗГУЛИВАТЬСЯ в сочинительском творчестве.

     И так как банкет - это не только мясная, овощная, рыбная, сырная еда, но и НАПИТКИ, перед Павлом Васильевичем Мурлыкиным встала проблема ВЫБОРА между алкогольными и безалкогольными НАПИТКАМИ.

     Не зная,  была ли амброзия алкогольной или безалкогольной, Павел Васильевич Мурлыкин, вспомнил, что для некоторых литературоведов и даже теоретиков литературы, ФАНТАЗИЯ было персонифицированной, то есть олицетворЕнной  Николаем Васильевичем Гоголем, а он к концу жизни стал аскетом, почти не терпящим алкоголь, то вызывать ФАНТАЗИЮ, как "дух Гоголя", следовало бы безалкогольной амброзией или другими, более доступными сейчас безалкогольными НАПИТКАМИ.

    Вполне возможно, что БСРФ, БАНКЕТ по СЛУЧАЮ РАЗГУЛА ФАНТАЗИИ, как "духа" немецкого писателя Э.Т. А. Гофмана, можно проводить и с рейнским вином, но Павел Васильевич Мурлыкин, плохо знакомый  с биографией писателя Гофмана, решил остановиться на описании вызывающего ФАНТАЗИЮ разнообразия еды, всяких экзотических блюд, овощей и фруктов и безалкогольных напитков.

    Когда Павел Васильевич Мурлыкин закончил писать сценарий обряда или ритуала БСРФ, он понял, что у него получился небольшой рассказ, который он так и озаглавил БСРФ, - Банкет по Случаю Разгула Фантазии.

     P.S. Автор этого текста посоветовался с Павлом Васильевичем Мурлыкиным, из-за того,  что автору подумалось, - не отнести ли этот текст к литературоведению?  Павел Васильевич заметил, что текст получился слишком фривольным для литературоведения. К тому же внимание читателей, пусть и немногочисленных, рассказы привлекают больше, чем литературоведческие тексты. Автором было решено оставить этот текст рассказом.