12. Когда я был романтиком. Тропа на перевал

Буря налетела вероломно, без объявления войны. Ударил в борт палатки яростный шквал ветра. Пронеслась по водной глади рябь. Зазвенели, зашипели мелкие брызги, и встала на дыбы пустыня темной колючей стеной. С пулевым свистом взлетали кварцевые песчинки, впиваясь в тело тысячами игл. Заструилась песчаная поземка. Ветер рыдал, ветер стонал, ветер обрушивался в бездумной ярости.
Стало холодно.

– В палатку! Скорее…держать, чтобы не снесло, – мои слова срывало с губ и уносило в море на запад.

Свистели крепежные снасти. Палатка предательски перекосилась. Бичом хлопал не застегнутый выход.

Светка нырнула в палатку и забилась в угол. Я затащил рюкзаки. В палатке уже намело песчаный сугроб. Ветер бросал песок громадными пригоршнями. Я попытался зашнуровать выход, но порыв ветра тотчас вырвал левое крыло из рук. Снова зашуршал, змеясь, песок. Палатку раздувало как воздушный шар.

– Ты бы брюки надел, слышишь, оденься! – причитала Светка из своего угла. – Если снесет в море, в чем в город побежим!

– Отстань, помоги лучше. Держи здесь!

– Не могу!

– Держи!

– Ой, Володька, засыпет нас, засыпет песком!

– Вздор! Держи, я попытаюсь затянуть!

На полу что-то мерзко липло к ногам. Оказалась, опрокинулась банка сгущенки.

– Где фонарь? Поищи фонарь, Светка

Я навалился плечом на наветренный угол палатки. Держать было невероятно трудно – стена, прогибаясь под напором ветра, валила с ног. Изловчившись, я, наконец, поймал развивающиеся по ветру крылья входа, кое-как скрепив их внизу.

– Держи, Светик, держи, что есть сил!

Песок больше не буянил внутри.

– Иди ко мне, садись в этот угол, упирайся плечами, упирайся затылком, держи. Иначе рухнут опоры и вылетят колья. Мне бы не хотелось сейчас в море!

– Мне тоже, – согласилась Светка.

Ветер бесновался. Я слышал, как ведра песка обрушиваются на крышу. Крыша провисла под его тяжестью, и временами приходилось приподниматься, чтобы сбросить с нее песок.
С начала самума, как называют песчаные бури, прошло около часа. Напряженные мышцы болели до судорог, и я понял, что «Атлант» из меня бы не получился.
Эфир все не унимался.

– Кошелек! – вдруг вскрикнула Светка. – Куда ты дел кошелек, растяпа?!

– Я…ммм..не помню.

– Как не помнишь? Я же отдала его тебе.

Это была ловушка. Теперь я понял весь подлый механизм сегодняшних событий.
Выныриваю из палатки, и сразу погружаюсь в холодную, черную метель. Пейзаж вокруг резко изменился. Все потеряло прежние очертания. Плоская раньше прибрежная полоса, отполированная прибоем, покрылась сугробами рыхлого песка. В такой неразберихе невозможно было найти даже автомобиль, не говоря уж о кошельке.
Кляня бога, я сорвал с колышка брошенные брюки и вновь нырнул в палатку.

– Что же мы будем теперь делать? У нас ни копейки денег, – подытожила Светка.

– Светка, черт меня дери. Это я во всем виноват. Что же действительно делать?

– А! Спать, завтра поищем, а теперь, спать!

– Но нас может сорвать в море.

– Ну и пусть срывает, плевать на все. Давай не думать о том, что будет, Володька. Я вообще не люблю думать о будущем, страшно.

На нас накатила вдруг бездумная беззаботность, а у меня вдобавок прорезался волчий аппетит. Как сказал бы Балай: «Жор напал».

Схватив буханку хлеба, я принялся ее поедать, безумно хохоча при этом.

Вокруг палатки шло светопреставление, а мы в хохоте катались по липкому от пролитой сгущенки днищу. Было что-то демоническое во всей этой обстановке, в нашем лихорадочном, болезненном веселье, в реве ветра, в шуме моря.
Я притянут к себе Светку, срывая купальник, покрывая поцелуями грудь, шею глаза, губы, бедра. Потом мы замирали на миг. А потом вновь и вновь трепет тел порождал и отнимал жизнь.
Заснули мы на рассвете.


Пробудился я от зуда. Щиколотки ног нестерпимо чесались. Давешняя буря пригнала откуда-то из дельты Сырдарьи полчища москитов. Эти подлые кровопийцы набросились на нашу кровь, как голодные акулы. Писк в палатке стоял премерзский. Я вспомнил о пропаже кошелька, что отнюдь не прибавило мне бодрости.
Над морем стоял обычный день, тихий, солнечный и знойный. Был час отлива, и море расплескалось в тысячах лагун. Вода в этих крошечных лагунах была горячей, как в ванне.
Наша палатка имела весьма потрепанный вид: крыша сморщилась и обвисла, но колья выдержали вчерашний натиск. У левого борта намело высокий «сугроб».
Все вокруг перемешалось; те участки, где были песчаные бугры – оголились, морские «луга» засыпало и припорошило песком, и водоросли лежали прибитые его тяжестью. Изредка попадались оглушенные ветром, полумертвые ящерицы и насекомые.
Далеко в порту тоскливо выла сирена и вился пароходный дымок.
Давно я не работал с таким усердием. Приходилось, стоя на коленях перерывать тяжелый, сырой песок, досконально, пядь за пядью. Иногда попадались различные предметы, однако, ничего не имевшие общего с предметом поиска. Было извлечено из песка великое множество арбузных корок, кое-что из одежды, и немало всякого мусора из развороченной ветром мусорной кучи.
Я пытался определить направление ветра по завихрениям и песчаной ряби, но все было тщетно – я не знал основного – не знал, где бросил кошелек.
Явилась на подмогу Светка, и мы, разбив район на квадраты, продолжили поиск, бродя по колено по мелководью, как пара фламинго.
Волны прибивали все новые предметы нашего разграбленного лагеря.

– Оставь, Володька. Давай считать, что мы бросили в море монетку, чтобы еще раз сюда вернуться.

Продолжение следует. http://proza.ru/2022/08/14/439