Прабабушка

       

        По линии мамы все мои предки были тверскими, жили в деревнях по берегам верховья Волги.
        Мой прадедушка – Кузнецов Михаил Варлаамович (из деревни Горки на правом берегу Волги под Тверью). О его судьбе мне почти ничего не известно, кроме того, что он был потомственным кузнецом и крепким хозяином, поскольку владел хорошей по тем временам кузней. Его семья не бедствовала. Судя по фамилии, его предки тоже были кузнецами.
        Он женился на прабабушке Оксинье (Ксении Ивановне), которая в молодости отличалась редкой красотой, и даже не посмотрел на то, что она была из очень бедной семьи - настолько бедной, что в малолетстве вместе со своей мамой маленькая Ксюша ходила по деревням и просила милостыню. Жили же потом прадед и прабабушка хорошо, всегда ладили.
        Прабабушка Оксинья (1865–1953) была родом из деревни Коромыслово. Мы все звали её (по её же просьбе) “мама-старенькая” и относились к ней очень уважительно.
        Когда мои родители купили телевизор “Ленинград Т-2”  (тогда ещё чёрно-белый), то боялись, что мама-старенькая его испугается. Но её реакция оказалась совершенно неожиданной
-  Говорили же люди в старину в сказках про то, как Емеля на печке поехал, а потом появились паровозы; говорили же про то, что можно летать на ковре-самолёте, – вот, самолёты и полетели; говорили же про то, как яблочко наливное по блюдечку катается и разные города и страны показывает, - вот, слава Богу, дожила и теперь вижу, как это выглядит.
        Просто так мама-старенькая никогда не сидела, всё время что-то вязала на спицах. Говорили, что она умела прекрасно готовить, но на кухне я её не помню.
        В свои 83 года у нас дома (в Ленинграде, у канала Грибоедова) прабабушка Оксинья впервые в жизни научилась читать по книжке известного французского собирателя сказок Шарля Перро  “Волшебные сказки”, которую подарили моему младшему брату Жене, когда ему шёл четвёртый год (то есть где-то в районе 1951 года). Книга была большого формата, и в ней были большие буквы.
          Я сам эту книгу очень любил. Там были сказки ”Мальчик-с-пальчик”, ”Спящая красавица”, ”Красная Шапочка”, ”Кот в сапогах”, ”Синяя борода” и, конечно, ”Золушка”,  с которой у сказочника случился казус.
         В 1697 году была сделана одна из самых нелепых и самых прекрасных ошибок перевода. Шарль Перро записывал по рассказу одной из деревенских старушек сказку про Золушку. Когда речь дошла до башмачка, потерянного Золушкой на придворном балу, а точнее, до материала, из которого он был сделан, перо великого сказочника запечатлело не старинное, единственно правильное и в данном случае уместное, слово ”фетр” (франц. feutre), а случайно совпавшее с ним по звучанию в разговорной речи, новое в ту пору французское слово ”стекло” (франц. verre. Отсюда и знакомое, ставшее уже нашим слово ”витраж”).
        Хрустальный башмачок так прочно вошёл в сознание маленьких и взрослых читателей сказок, что об исправлении этой ошибки и думать не приходится. Исправить такую ошибку могли бы лишь педанты или сухари.
        У прабабушки Оксиньи явно были математические способности. Это выяснилось при следующих обстоятельствах. Склонность к математике у меня проявилась довольно рано (в школе, после четвёртого класса). В семье же математиков не было, и родители иногда говорили
- И в кого же ты у нас такой уродился?
         Однажды бабушка Шура, реагируя на этот вопрос, сказала, что её мама (то есть моя  прабабушка Оксинья), лёжа в деревенской избе на печке, перемножала в уме даже трёхзначные числа, и с просьбой о подсчётах к ней из деревни приходили многие, приходили даже купцы со словами  “А ну-ка, Оксинья, прикинь …”. Мол, стало быть, я уродился, наверное, в неё.
        Однажды бабушка Шура вспомнила такой анекдотичный эпизод. Как-то промозглой осенью прабабушке Оксинье захотелось редьки, а с тёплой печки слезать не хочется. А молодухи (так назывались молодые жёны сыновей) с  маленькими детьми сиднем сидят в горнице на лавках. Она и говорит
- Хоть бы кто сходил в огород за редечкой.
        Молодёжь не реагирует. Тут у одной из молодух заплакал грудной ребёнок. Она никак не может его унять и говорит
-  Уймись ты, жарАток  (на тверском диалекте это слово означало “крикун, орун”)!
        А с печки раздаётся голос
-  Он, небось, редечки хочет!
        В деревнях Тверской губернии был обычай при выходе молодицы замуж давать ей из дома (в числе прочего приданого) какую-нибудь ценную вещь на память о родном доме. Прабабушка Оксинья дала моей бабушке Шуре, выходящей замуж за деда, Василия Петрова, и уезжающей с ним в Питер (где он работал литейщиком на заводе “Судомех”), большие настенные часы. Бабушка их берегла, они пережили войну, и я хорошо их помню. На часах были изображены старые римские цифры, в том числе IIII и VIIII. Когда уже в школе я впервые увидел цифру IV, я не мог понять, что это обозначает. Куда делись эти часы, я не помню. Сейчас им у антикваров, вероятно, как говорится, не было бы цены!
        Бывало, бабушка и прабабушка начинали вспоминать про деревенскую жизнь, и иногда мне удавалось услышать очень интересные вещи. Именно из их разговоров я узнал, чем отличаются село и деревня. Оказывается, не количеством домов, а тем, что в селе есть церковь.
        Почти сразу после Октябрьской революции поползли слухи, что скоро ради всеобщего равенства всех женщин нарядят в одинаковые платья (тёмный ситец с белыми горошками). И все женщины этого очень боялись, деревня тонула в слезах.
        И вообще, большевистской дури в ту пору было очень много. Достаточно вспомнить хотя бы о том, что Л. Д. Троцкий в 1918 году выпустил известный декрет о национализации женщин в Самаре и Ростове-на-Дону.
Источник: Как большевики секс “национализировали” // 24 часа. – 1998. – № 13.
        Чем, как и когда это закончилось, я не знаю.
        После революции в деревне экспроприировали лошадей, то есть попросту отнимали. Когда у Кузнецовых уводили лошадь, мой прадед, старый кузнец Михаил Варлаамович, горько заплакал и снял с коня посеребрённую уздечку на память. Кузнечное дело в деревне после этой экспроприации умерло, так как ковать уже было некого.
        Когда раскулаченных богатых крестьян посадили на телеги и увозили незнамо куда, их пришли провожать всей деревней. Многие плакали, потому что в основном это были хорошие люди, крепкие хозяева, которые сами работали с утра до вечера и другим давали работу и заработок. Чтобы деревня не роптала, всё имущество увезённых ”богачей” раздали оставшимся крестьянам. И, как говорила прабабушка, мужики за пару лет всё пропили, и деревня навсегда стала нищей.
        Прабабушка Оксинья до глубокой старости помнила даты религиозных праздников и дни  тезоименитства ближайших родственников, то есть  дней,  когда празднуются их именины.
        Кстати, слово «тезоименитство» произошло от старинного славянского слова «тёзка», и тезоименитство надо отличать от Дня ангела. День ангела отмечается в день, когда человек был крещён, а тезоименитство – это  день памяти того Cвятого, в честь которого назван человек. Поскольку в старину существовала традиция - крестить ребенка на восьмой день после его рождения и давать ему имя по Святцам, в честь того Святого, память которого праздновалась в этот день. Вот почему день тезоименитства и День ангела у старожилов, как правило, совпадали.
        Конечно, не обходилось и без исключений из этого правила. Царь Пётр I (Пётр Алексеевич Романов) родился 30 мая (9 июня) 1672 года. В этот день у православной церкви почитался один-единственный святой - преподобный Исаакий Далматский. Это был второразрядный святой (игумен обители Далматской в предместье Константинополя), попавший в святцы практически только за то, что он благословил на царство константинопольского императора Феодосия. Этот исторический эпизод изображён Огюстом Монферраном на западном фронтоне Исаакиевского собора. Давать имя Исаак будущему царю России не решились и назвали его Петром в честь одного из самых почитаемых святых апостолов. Но когда для Петра I стали строить на левом берегу Невы новый собор, то его назвали  Исаакиевским. Все тогда понимали, что это тонкая лесть Петру Великому.
        Во времена Советской власти традицию празднования именин пытались искоренить, но оказалось, что сломать её очень трудно, так как она  складывалась веками.
        Помню, как однажды в День ангела мамы-старенькой бабушка и мама водили её в церковь, благо Николо-Богоявленский морской собор был рядом, через площадь, которая тогда называлась площадью Коммунаров. ( В 1991 году этой площади вернули прежнее название, и она теперь снова называется Никольской). А тётке Марии (старшей сестре мамы) было наказано к их возвращению приготовить угощение.
        Последние годы мама-старенькая провела у своего младшего сына Фёдора Михайловича Кузнецова в посёлке Ижора (на левом берегу Невы). Я привык его называть дядя Федя, хотя, как брат моей бабушки, он приходился мне двоюродным дедом. Это был последний потомственный кузнец из рода Кузнецовых. Он и работал до выхода на пенсию кузнецом на Ижорском заводе.
        Умерла прабабушка зимой 1953 года, тихо, во сне. Мы похоронили её, как она и завещала, рядом с церковью на Ижорском кладбище (на правом берегу Невы). Я тогда спросил, почему могилу вырыли не рядом с церковью. А один из тверских дядьёв объяснил мне, что совсем рядом с храмом хоронят только священнослужителей.
        Тогда я был просто потрясён огромным числом родственников, которых я прежде никогда не видел. С левого берега Невы на правый, где находилось кладбище, мы переплывали аж на четырёх лодках.