Этот город 1

На нёбе горчит крепкий кофе, лишь слегка смягченный обезжиренным молоком. Город не дышит
под плотным куполом облаков и уже покрывается трупными пятнами бензиновых разводов на
бесконечных лужах. Мы словно живем внутри одной громадной дождевой капли, которая
неотвратимо приближается к тверди неизбежности, чтобы разбиться об нее вместе со всеми
нашими надеждами и мечтами. А внутри этой капли пасмурной осенней реальности, мутнеющей
выхлопными газами и туманами, тоже постоянно идет дождь разной интенсивности. Иногда это
умеренные осадки, барабанящие по зонту в ритме привычной бытовухи. Иногда – короткий
проливной дождь, в яростном бессилии будто пытающийся смыть Город с тела планеты. Но
большую часть времени в воздухе висит противная, как рыбий жир, морось. Не прекращаясь ни на
минуту, она оставляет после себя прогорклый привкус бесполезности любых попыток что-то
изменить в этом мире. Сиди хоть в свете костра, хоть дорогостоящих неоновых вывесок – все
равно вечер закончится принятием снотворного в виде этилового спирта. Будь то желтый и
мутный, как настроение Города, самогон, или дорогой виси двадцатилетней выдержки.
На одной из граней грязно-синих сумерек – неважно, дороге ли поуже или магистрали пошире –
короткой вспышкой хоть и вредной, но так замечательно помогающей высушить мандрагору
тревоги, привычки сверкнула и тут же погасла зажигалка. Кто-то сейчас сделает глубокую затяжку
сизого дыма, протолкнет ее в легкие поглубже, подержит там какие-то время для умерщвления
волнения (и альвеол заодно) и выпустит на волю вперемешку с углекислым газом. Этому Кому-то
немедленно станет немного легче. Возможно, просто потому, что каждая выкуренная сигарета
хоть на сколько-то, да укорачивает отмеренный срок жизни, а, значит, уменьшается и отмеренный
груз, который предписано пронести через этот временной интервал.
Хотя Кто-то знал лучше всех, что это так не работает. Человек волен сам выбирать себе объем
багажа, не считая, конечно, тех баулов, которые подбрасывают непредвиденные и
непреодолимые обстоятельства. Но и их можно отдать на благотворительность психотерапевтам и
психиатрам для утепления инкубатора науки по врачеванию душ. Вместе с парой сотен тысяч
деревянных за курс терапии.
Кто-то сделал последнюю затяжку, довольно ухмыльнулся и щелчком правосудия отправил бычок
томиться в грязных водах канализации за ливневую решетку у края проезжей части. Это он
хорошо придумал. И табак в частности, и этот мир в целом.
***
Я открыла глаза. За окном было темно, и замутненный странным сновидением мозг все никак не
мог разобраться – уже или все еще. Но, судя по включенной обогревательной лампе в
террариуме, где живут мои питоны и горящей на подоконнике свече – уже. Сейчас, наверное,
ранний вечер, а я проснулась либо раньше поставленного на девятнадцать часов будильника,
либо позже. С этим мне предстояло разобраться, и я стала шарить рукой по простыне в поисках
телефона, напрочь забыв, что левое запястье затянуто часами. В процессе этих судорожных
поисков я сшибла чашку с остывшим кофе, стоявшую на тумбочке. Хотя сейчас любая бурная
деятельность, даже ее имитация, была предпочтительней воспоминаний о Городе в пелене
дождя, Ком-то с сигаретой в, предположительно, зубах и мутном ощущении надвигающейся
беды, никуда не девшимся после пробуждения, чтобы вытереть пол и найти, наконец, смартфон,
придется все-таки включить свет.
Я быстро встала и, громко шлепая босыми ногами по холодному линолеуму, прошла до
выключателя. Комнату осветил яркий желтый свет. Потянулась, было, за лежащей на этажерке там
же, возле выключателя, пачкой сигарет, и вдруг поняла, что курить мне не хочется. Совсем.
А это уже было странно.