Этот город 2

Город зацепился крышами своих домов и частоколами высоток за серый синтепон облака. Он не
может выпутаться из него уже больше суток. Картина за окном, куда все жители постоянно
кидают взгляды в порыве задумчивости или прокрастинации, перестала отбрасывать их с
агрессией чего-то нового, непривычного и неправильного. Серое марево тумана перестало быть
чужеродной субстанцией с законсервированными в ней уродцами неведомых страхов и
опасностей. Теперь оно стало просто наполнителем плюшевой игрушки, в которой закоротили
контакты из-за высокой влажности опустившегося на Город облака. Теперь он тысячеголосой
записью детских голосов кричит «мама-ма-ма» и шумит помехами осторожно ползущих по
мокрым проспектам машин.
С заходом солнца становится немного страшнее. Бары и рестораны, закрытые на время локдауна,
слепо разевают свои ярко подсвеченные неоном пасти витрин, вокруг которых в неспешном
хаотичном ритме бессильного разочарования снуют туда-сюда синеющие трупной бледностью
алкоголики. Их пытаются поймать на гарпуны противотуманных фар проезжающие мимо
патрульные автомобили, но плотность туманного синтепона столь высока, что он не пропускает
ничего – ни грубых орудий фонарей и направленных лучей света, ни тонких удочек взглядов.
Рассеивает их в себе цветными облачками пастельных оттенков, на которых если и пасутся
единороги, то с радужной плотью, ошметками свисающей с хрустальных костей.
Такими же ошметками кажутся и редкие прохожие, почему-то не успевшие спрятаться в уютные
квартиры до наступления темноты. Сейчас уже темнеет рано, за пару часов до момента окончания
рабочего дня, ноябрь на дворе все-таки. И горе тем, у кого нет возможности работать на удаленке
из дома, и приходится выходить на промозглую улицу. Словно мотыли залетать прямо в теплое
влажное брюхо кошмарной прожорливой жабы, навевающей сны наяву. Приходится становиться
порождением кошмара какого-то ребенка, который будет с криком «мама-ма-ма» просыпаться
посреди ночи где-то там, в другом мире, трясясь от ужаса и не ведая о том, что его голос только
что стал одним из сонма других, вопящих в Городе и не желающих оставаться в нем ни минутой
дольше.
Но у них нет выбора. Из Города не уйти.
***
Я в очередной раз покосилась в прямоугольное слепое бельмо окна. Землисто-синяя, грязная
взвесь висела за ним, за день став прозрачней слишком незначительно, чтобы давать хоть какую-
то надежду на скорое выныривание хотя бы моего района из этого облака. В горах, где воздух
чист до звона, и всегда можно подняться выше любых туч, такие явления мне всегда нравились.
Поднимаешься выше какой-нибудь хмурой тучки, особенно, если пешком – и чувствуешь себя
королевой этого мира, заставляя ее подобострастно облизывать тебе пятки, пока солнечные лучи
коронуют тебя золотой диадемой, кованной из самого света. Совсем другое дело – утонувший в
сонном непрозрачном мареве мегаполис, который словно топит кто-то большой и очень злой в
его же собственных страхах, чтобы выведать секреты разумности и рациональности, так
мешающие утянуть множество миллионов человеческих душ, принадлежащих горожанам, прямо
в Бездну. Прямо в Город.
Я оторвала взгляд от грязной пустоты за окном и перевела его на пачку сигарет, небрежно
брошенную на письменный стол. Курить по-прежнему не хочется. Уже месяц. Все страннее и
страннее.