Так начиналось мое познание природы биографии

История рождения нашей с А.Н. Алексеевым электронной книги «В поисках адресата» представлена в документальном рассказе (http://proza.ru/2021/07/23/160). В книге приведена наша переписка в феврале-октябре 2006 года, когда каждый из нас подводил итоги сделанного и задумывался о новых направлениях поиска, однако нас объединял, кроме всего прочего, интерес к биографическому анализу. Алексеев продолжал размышления по поводу проблематики, рассмотренной им в  его фундаментальной 4-х томной работе «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия» и активно работа – совместно с украинским социологом Романом Ленчовским над книгой «Профессия социолог», увидевшей свет в 2010 году.


Я после нескольких лет работы над историей становления в США опросов общественного мнения, публикации ряда статей и двух книг по этой тематики начинал изучение современной (послевоенной) отечественной социологии.
Алексеев постоянно следил за тем, как развивается американская тема и до самой смерти активно поддерживал мое исследование прошлого-настоящего отечественной социологии.


Приводимое ниже (с минимальными купюрами и правками мое письмо Алексееву от 25 июня 2006 года – это ответ на его письмо от 20 июня:
«Борис! Посылаю очередное письмо+проект публикации в "Телескопе," а также сводные тексты.
Твоя книга "Отцы-основатели: история изучения общественного мнения" [1] меня <…> наконец, достигла. Спасибо! Я видел вывешенными на сайте Киевского международного института социологии тома 3 и 4 "Драматической социологии и социологической ауторефлексии". Желательно сделать link с вашим сайтом. Андр. Ал.».
В целом, в этом письме намечается обсуждение характеристики творчества социологов, которую я позже стал называть биографичностью.

                ******
<…>
Теперь, когда ты получил моих «Отцов-основателей» [1] и, может быть, пролистал книгу, тебе будет понятней, почему я в последнее время думаю о методологии биографических поисков и в каком направлении движутся эти поиски. Опуская множество важнейших деталей, скажу так: мне интересна связь между событиями в жизни социолога (социального исследователя, творческой личности), а также средой, в которой он социализировался, с тем, что им было сделано.


При анализе биографий поэтов, писателей связь жизненных обстоятельств и творчества – обыденность. Даже примеры приводить неудобно. Очень интересно устроен мир выдающихся математиков, они – почему? Никто не знает – как бы живут в том мире, который изучают, они его видят целостно. Например, был индийский математик Сринивас Рамануджан, не имевший никакого
математического образования и до 25 лет вообще не видевший ученых. Однако этот самоучка видел в почти завершенном виде закономерности мира чисел, которые открыть можно было лишь с помощью мощнейших аналитических приемов.
Долгая история, но Рамануджан оказался в Англии, где ему очень помог выдающийся английский математик-профессионал Годфри Харди. Как-то Харди сказал Рамануджану, что он приехал к нему на такси со «скучным» номером 1729. Тот немедленно сказал, что это далеко не так: это число является наименьшим, которое может быть представлено как сумма кубов в двух вариантах (10^3 + 9^3 и 12^3 + 1^3). Харди – «отпал».


Но вот книг, в которых рассматривалось бы становление тех ценностей человека и его профессиональных навыков, которые потом отразились бы в его деятельности социального познавателя, – мало. Тем более если речь идет о тех, кто работал в области методологии и методики социологического измерения.Исходно меня заинтересовало то, как «из ничего» возникла выборочная технология опросов общественного мнения. Тогда я и в мыслях не держал изучение биографий, все казалось простым, линейным, коротким во времени. Постепенно понял мое заблуждение.
Прежде всего, пришлось откатиться от середины 30-х в начало освоения Америки англичанами. Затем пришлось осознать, что надо изучать становление рекламы (бизнес впереди политики). Обнаружилось, что анализ биографии – исходно был только Джордж Гэллап – человека должен начинаться с событий, имевших место задолго до его рождения.


В теоретическом отношении, естественно, это всем известно, но меня к такому подходу толкал сам материал, сама практика. Другими словами, в какой-то момент я уже не мог изучать становление технологии опросов, не зная, кто же это делал....
Постепенно я начал задумываться о сути, природе изучения биографий. В «Отцах-основателях» – пять главных биографий (Гэллап, Роупер, Кроссли, Кэнтрил и Грушин) и множество коротких «очерков», хотя о многих героях я мог бы нарисовать самостоятельные брошюры. Мне хотелось после завершения книги написать методологическую главу или параграф, но: а) не решился, б) было оправдание – нет места; я и так «перебрал» с текстом. Хотя, думаю, много методологических рассуждений (прежде всего я их делал для себя) рассыпано по тексту.
Вот и сейчас читал твои заметки для «Телескопа» и одновременно «прилагал» сказанное тобою к теме, которой я занимаюсь. Скорее, не прилагал, но рефлектировал по поводу...


Сейчас я пишу о классике американской рекламы Дэвиде Огилви (1911-1999). Крупными мазками его жизнь: родился в Англии, принадлежал к старому и большому шотландскому клану. Семья была очень небогатой. Кончил привилегированные школы, начал учиться в Оксфорде, через два года ушел. Но «патина» Оксфорда осталась. Стал работать на кухне большой гостиницы в Париже с приготовления еды собакам постояльцев. Быстро стал «шефом». Ряд лет проработал коммивояжером в Шотландии, в 25 лет написал руководство для коммивояжеров, признанное сегодня одним из лучших в области маркетинга. Три года проработал в рекламном агентстве в Лондоне и уехал в Америку. Вошел в литературный и артистический круг Нью-Йорка. Попал к Гэллапу. Стал опытнейшим исследователем киноаудитории, провел свыше 400 опросов. Война: служил аналитиком в английской разведке в Вашингтоне и был вторым секретарем английского посольства. Сразу после войны на три года «провалился» в далекое прошлое: фермерствовал в немецкой общине (амиши) в Пенсильвании, сохранившей до наших дней язык и характер жизни начала 18 века. Не могу понять, почему это произошло...


В 38 лет открыл собственное рекламное агентство в Нью-Йорке и через пару лет был безоговорочно признан ведущим в Америке копирайтером. Через два десятилетия отошел от активной работы, купил во Франции замок 12 века, поселился, писал книги о своей жизни и о рекламе, пил красное вино. (Писать книги о нашей жизни мы тоже можем, даже «красненьким» можем побаловаться, но вот замок 12 века – пока не мечтаем...).
Огилви был философом и социологом рекламы и одновременно чувствовал язык, оставаясь при этом иностранцем. Разница между английским языком и американским – для создателя рекламы – лишь немного меньше, чем между Англией и Америкой. Пять книг одного автора о себе и о своем деле – это ли не материал для биографического изучения? Идеальный случай. В книгах Огилви обнаруживаются многие связи, линии между миром, в котором он жил, и миром, который он создавал (в своих рекламах). Хотя, не думаю, что он в таком направлении думал. Он просто вспоминал и писал.


Конечно, как создатель рекламы, он немного продавал и себя. Однако, рекламисты такого уровня (читай мои статьи о Ласкере и Бартоне в последних «Телскопах») рекламируют только такой товар, в качественности которого уверены.
Так что если формально, то я пишу об Огилви, в действительности – опять пытаюсь понять, как писать научную биографию.


Твоя «драматическая социология» – это одновременно и автобиография, и «просто» биографическая книга, которую пишешь как бы не ты, но о себе. Я читаю твои тома с большим интересом, они стимулируют мои поиски. Но на один вопрос я не могу сам ответить... может ты ответишь?
Когда я изучаю биографии и творчество моих героев, то стараюсь увидеть сделанное ими как функцию их жизни в определенной среде. Можно ли сказать, что постижение себя, или не себя, но человека, очень похожего на тебя, стало в какой-то момент главной научной целью твоих изысканий? Т.е., еще на зная того, что тебе предстоит написать (создать) «драматическую социологию», ты начал постигать реальность, действуя в ней, и испытывать себя, участвуя или не участвуя в происходящем. Другими словами, «драматическая социология» – это и процесс твоей деятельности (т.е. внутреннее, или «автобиография»), и главный результат твоей работы (т.е. «биография).


Постараюсь пояснить последнее...Тот же Огилви. Результат деятельности – рекламы, менявшие представление о том, какой должна быть эффективная реклама, и о культуре рекламы в целом. Сама же его жизнь – база его творчества, стимулы...
Гэллап: результат – технология изучения общественного мнения и культивация в обществе потребности в информации о себе, «апостол демократии»... Но сама жизнь Гэллапа – база его творчества, резервуар стимулов...
Мог бы ты прочесть (написать) для студентов курс лекций по драматической социологии? Вот текст, который ты подготовил для «Телескопа», – это, скажем, Лекция 1 – введение, история. Какие темы лекций ты мог бы еще назвать? Можешь считать, что это еще один, несколько затянувшийся по форме, вопрос нашего интервью. <…>


Одно место из твоего письма хочу прокомментировать, ибо оно носит общий характер. Ты приводишь длинную цитату из моего интервью (по моим представлениям, оно уже опубликовано в последнем «Телескопе») и строчки из поэмы Сережи Розета: «...Они не подозревают, что этот мир, руками человека сотворенный, скрывает за квадратиками материи бреды и хотения, воли и злобы, отчаянья, сны и любови, наконец, всех творцов и строителей, и вещи наши в жизни выдыхают все это, и в уже нематериальном сладостном и ядовитом тумане мы рождаемся и создаемся...».
Редактор «Отцов-основателей» и моей предыдущей книжки Наташа Мазлумянова (ты ее знаешь по нашему сайту), опубликовала в последнем «Социологическом журнале» заметку о том, как мы работали над книгами. Она приводит выдержку из моего письма:
«…Есть проза, есть стихи, есть математические формулы. Есть проза, приближающаяся к поэзии. Есть поэзия, приближающаяся к математике. (Здесь еще надо найти место музыке, но это — в другой раз.) Я бы так все упорядочил. Поэзия — между. Она компактнее и гуще, чем проза, описывает картину мира и мир чувств. Потому мы так любим настоящую поэзию. Она зовет нас мыслить, думать, чувствовать... мы задумываемся над фразой, словом, слогом, звуком, знаком препинания... Формула еще компактнее и еще гуще описывает картину мира. К простым формулам, типа теоремы Пифагора или бинома Ньютона (сегодня их нормальный школьник выведет запросто), могли подойти только гении, им это послал Бог, как поэтам или композиторам. Из формул вытекает еще больше следствий, чем из поэзии. В них все так свернуто, что их постижение вызывает мощную энергию творчества, часто приближает к психическим срывам... Но в любом случае работа с ними, как со строчками стихов — это великое наслаждение…».


Так что «поэтическая форма» и на мой взгляд обобщает прозу... с другой стороны, кому больше дано (чувствовать стих и писать), с того и больший спрос...
Сегодня обещают наших 100 градусов, или, по Цельсию, – 38. Но чего не выдержит человек? Читай «драматическую социологию».
Всего наилучшего, Боря


Литература

1. Докторов Б.З. Отцы-основатели. История изучения общественного мнения. М.: ЦСП. 2006.