Домой

1

Припекало уже с самого утра. Теперь, к полудню облака раскисли и потеряли очертания. Вдалеке в сладкой розовой дымке плыли и таяли белые башни и золотые купола.
Нель приподняла руку и лениво щёлкнула кнопкой смарт-часов. На память об отпуске. О чудесном летнем времени. Хотя, поди теперь разбери, что оно такое, это время...
Она встала и потянулась.
Нэль в который раз попыталась представить себя живущей здесь. Выходил довольно милый лубок. Ну или пасторалька. Об этом приятно помечтать, лёжа на траве в погожий день, но реальные планы подобного рода вызывают улыбку. А вот Нину она нигде больше не могла себе вообразить. Глядя на неё, развешивающую бельё во дворе, проверяющую, дозрел ли сыр, или даже отчитывающую детей, и в голову не приходило, что она может не быть частью всей этой картины. А картина может оказаться без неё.

К ночи наклёвывалась гроза. Травяные метёлки, сушившиеся на вернаде, источали такие запахи, что воздух можно было доливать в чай. Нина неспешными привычными движениями перебирала травы, снимала в пригоршню сухие листья, распределяла по мешкам и банкам: что в холстинку, что в хлопочек, что в стекло. Помогать не разрешала: не сама сделает, так забудет потом, где чего.

 - Свяжешь мне носки из этой вашей волшебной овцы? И варежки хочу - мечтательно произнесла Нэль.
Нина улыбнулась, ласково и как-то по детски.
- Тебе серые или белые?
- Белые. С сердечками
Нина свела брови, не роняя улыбку.
- Всё не повзрослеешь никак. Вот потому и не сложилось там у тебя.
- Может, и потому - без особенной горести вздохнула Нэль, - А рукавички с сердечками хочу всё равно.

Она отщипнула мягкий лист мяты, растерла в пальцах, и вздохнула ещё раз.
- Мне кажется, человеку нужна эта перспектива. Из точки А в точку Б. Из вот этого нашего в то, настоящее, где нет ни печали, ни воздыхания...
- ...Но жизнь бесконечная - договорила Нина, ссыпав иван-чай в мешок. - Так оно ж везде всё то же. Перспектива. Очертания такие. И неизвестность впереди. И то не у всех, а только если веришь хоть во что-то.
- Так это и нужно.
- Зачем?
- Для свободы.
- Допляшетесь вы там со своей свободой.
- А вы со своей дурно понятой моралью - без тени раздражения сказала Нэль. - И знаешь что, давай две пары? Обе с сердечками.
Нина обняла её, крепко и уверенно. Оторвала от себя. Заглянула в глаза.
- Ну хорошо.

Почувствовав, что от трав кружится голова, Нэль вышла на край веранды и открыла дверь в акварельный вечер. Вдалеке, в поле резвился маленький косматый конёк, бегал туда-сюда, взмахивал крыльями. Отсюда он был похож на смешную летучую собаку. Райский зверь, не знающий страха смерти.
*

Усыновили они с Григорием пятерых. Двое старших, соломенноволосых, прямо из иллюстраций к сказкам: брат с сестрой. С войны. Одна тёмно-русая девчонка - в аварии. Ещё двое - при рождении и от аборта. Все весёлые, подвижные и смышлёные, родителям по хозяйству помогают. Старшему, тоже Грише, уже семнадцать. Только Ася, та, что из ДТП, задумчивей прочих.

- Подрастёт, заберу её к нам учиться. Хороший психолог выйдет - прищурившись, шутит Нэль.
- Даже и не думай - бросает Нина, не оборачиваясь, а девчонке грозит пальцем.
- Ну не лежит у человека душа к райской жизни. Сама же видишь.
Ася молчит, и по лицу ничего не разобрать.
- Ладно - соглашается мать - Войдёт в лета, там видно будет. Ужинать лучше садитесь. Готово уже.
На столе перед Асей - кружка с сердечками, Нэлин подарок.
*

- Тоня! - женщина, окликнувшая Нину на рынке, пока та выбирала персики, была немолода и одета как-то немного неряшливо. Нина сделала знак рукой, попросив Нэль рассчитаться, и отошла. Нэль сунула продавцу мешочек с травяным сбором и посмотрела в сторону.
Беседа там шла явно не об урожае и не о вечернем чае. Это Нель уловила с первых слов, которых она, естественно, не слышала, но видела потемневшие напряжённые взгляды.

Домой возвращались молча. Пересекали лужи по хрупким дощатым мостикам. Что-то такое помнилось из детства: и мостики, и персики на рынке, и крылатые лошади во сне. Дома Нина занялась малышнёй, а Нэль - ужином, и пространство наполнилось запахом овощей и тёплого хлеба. Нэли вдруг захотелось стать очень маленькой, крошечной такой дюймовочкой и поселиться прямо внутри, в полости какого-нибудь каравая, которые бабушка ещё там, на земле называла ни то яслями, ни то вертепом... Она подняла голову и увидела, что Нина сидит за столом и смотрит перед собой, уперев подбородок в ладонь.
*

-Подожди, как такое возможно? Все экспаты попадают к вам через нас. Потом с ними беседует ваш старец. Как он прошёл мимо старца?
- Так говорю тебе, вообще неизвестно. К нам в Ступицу своими ногами пришёл неведомо откуда. И в дом постучался. Сам немой. Молчит как рыба об лёд. Грамоте, видать, не обучен. Живёт он у той бабы сейчас, что на рынке ко мне подходила.
- Ладно. - Нэль  сделала ещё круг по комнате. - В общем, так. Сама я его везти не могу: нужно сопровождение, документы... Я вернусь, а шеф за ним пришлёт кого-нибудь. Нина мялась, уперев глаза в стол.
- Да не можем мы его больше здесь держать.
- Почему?
- Не можем. Нечисто у Марьи стало - продолжила она шёпотом.
- Как это нечисто?
- А так вот. Шкафы сами открываются. И щи киснут. Страшно очень.
- Вы ж в раю живёте, что тут может случиться?
- Не знаю, что. Но страшно. К Марье и зайти-то боязно стало, как он у ней поселился.
- А что старец ваш? Говорили с ним?
- Говорили, - тихо ответила Нина. - Не видит его старец. Не видит, и всё.
*

Нэль раза три набирала Люгера. Но шеф не отвечал. А за ужином не вовремя тренькнул браслет. Лимб, округ четырнадцать, Лантерна. Институт исследования переходных состояний. Нэль извинилась и вышла из-за стола.
- Ну, рассказывай, что там у вас стряслось - голос шефа, обычно бархатный, проходя через динамик, исполнялся металла. А, может, это из-за паровой самоходки, в которой он восседал ввиду неспособности ходить, и в речи его чудился лязг металлических запчастей.
- Пришлец - воспользовалась Нэль вдруг пришедшим в голову здешним словом. - Ни имени, ни места приписки. На вид лет тридцать. ...Говорят. Сама с ним пока не встречалась.
- У тебя когда обратный транспорт?
- Через пять дней, утром девятого. Могу раньше, с пересадкой.
- Не надо - отмахнулся Люгер, надевая цилиндр - приедешь, как запланировала. Если что-то  узнаешь - сигналь.

Монитор погас, в тёмном коридоре водворилась тишина, проявившая звуки из комнаты. К стуку столовых приборов примешивались голоса. Негромкие и тревожные.
В темноте о плохом думалось лучше. Экспат. Пришлец. Что же там такое у него внутри? Потерянная душа, миновавшая каким-то образом таможенные посты? Злоумышленник, которого вопреки всем законам природы не отбросило назад на подступах к раю? Или одно из тех запредельно опасных существ, что обитают в самых дальних слоях, никем неисследованных и исследованию не поддающихся?
Где тот же Люгер вот уже сколько времени ищет свою жену, покончившую с собой... А мог бы жить здесь. Ну, не прямо здесь, конечно - Нэль вдруг представила Люгера в Ступице - а в тех райских землях, в которых был бы своим. И ноги бы вылечил - в раю покалеченных ног не бывает. А покалеченных душ - тем более.
Темнота молчала, мягко и отстранённо. Нэль тоже умолкла внутри, постояла ещё немного и вышла на свет.
*

После рассказанного Ниной было ясно, что вечер - не лучшее время, чтобы наведаться к Марье в гости. Но ждать не хотелось. Да и подробный отчёт Люгеру был невозможен без того, чтобы увидеть экпата своими глазами.

Но когда они пришли, оказалось, что немой человек пропал. Его искали всю ночь. В сарае за Марьиным домом, пропахшем квасом и сушёными яблоками, в огороде с тёмными закутками, в полях, залитых луной, и по дороге на речку. Кто-то даже ходил в лес. Когда небо занялось с восточного края, а луна истончилась до прозрачности, пришлось признать, что немой исчез: растворился, как и не было.
- Кто видел его последним? - глухо спросила Нэль.
- Да Григорий мой и видал. - опомнилась Нина. - не муж, а Гришка, старшой наш.

От леса повеяло прохладой, день обещал быть погожим и славным.
- У тебя кофе есть? - на ходу обронила Нэль.
- Нету. Не держим мы тут. Лучше чайку выпей. Я заварю.
Нэль посмотрела на неё с какой-то нежной безнадёжностью. Потом подключилась к сети и вывела на экран часов расписание дирижаблей.

*
Марьин дом и снаружи, и внутри был иллюстрацией особенно проникновенных мест из брошюр о семейной жизни. За большим столом в центре гостиной не хватало столь же большой семьи из бородатого патриарха, пары-тройки женщин в платочках и кучи разновозрастной детворы. А вот мелких безделиц на комоде, серванте и туалетном столике возле трюмо, напротив, хватало с избытком. Нэль выбрала место в двух шагах от двери, лицом к небольшому окошку с геранью и шторой.

Здесь и правда от чего-то было не по себе, не смотря на послеполуденное солнце, щедро льющееся в окно, на цветы и на то, что дом стоит посреди рая, и ничего такого в принципе случиться не может.

На вид комната была пуста. Но присутствие беглеца считывалось как взгляд в спину, как напряжение природы перед грозой или молчание рассерженного человека.

Инструкции и протоколы для институтских сотрудников не рекомендовали говорить с экспатами об обстоятельствах их ухода с земли. Начинать лучше с чего-нибудь нейтрального: ни к чему не ведущей болтовни о мелких событиях, незначительных идеях, да хоть о погоде, но не об этом и не о жизни в нижних слоях - путь к её обсуждению должен быть длинным и гладким, как набор эвфемизмов.
- Ума не приложу, для чего люди заводят домашних певчих птиц, живя в двух шагах от леса - Нэль бросила выразительный взгляд на круглую клетку, завешенную каким-то цветастым платком. Она была странным образом уверена, что беглый экспат сейчас видит её и внимательно следит за каждым действием и жестом. - Вы в безопасности. Я предлагаю Вам просто поговорить. - Нэль прислушалась, задержав дыхание. Тишина. Птичья клетка на столе. В этой клетке ей вдруг увиделась какая-то нарочитая, вызывающая таинственность. Захотелось сделать шаг и сдёрнуть цветастый платок.
Внутри оказалась канарейка. На секунду птичка померещилась ей мёртвой, но нет, наваждение быстро рассеялось, и стала видна мерная пульсация под перьями. - Так будет не всегда - тихо произнесла Нэль, повинуясь какому-то наитию. Сказала и сама не поняла, о чём это - то ли о бессмысленности игры в прятки, то ли о прихотливом птичьем сне, то ли вообще обо всей этой божественной комедии, и кому она это говорит, и для чего...
И вдруг из-за трюмо - из какой-то что ли ниши, не замеченной ею вначале - выглянул резкий «птичий» профиль, потом повернулся анфас - скверно выбритое мужское лицо с застывшим выражением, какое бывает за секунду до сильных восторга или удивления. Ей сделалось жутко, как если бы беглец вылез к ней прямо из зеркала. - Мы просто поговорим - выдохнула Нэль, преодолев мгновенное оцепенение. Возникший молчал, храня на лице напряжённую маску, как таможенную печать.

*

После проверки багажа таможенник попросил каждого из них предьявить ладонь левой руки и, прислонив к ней какой-то прибор на тонкой ручке, внимательно считывал показания. Процедура была привычной и Нэль в который раз подумала, что возможно, все эти линии жизни и меркуриевы бугорки значат на самом деле совсем не то, что написано в оккультных книжках. Если это «на самом деле» вообще существует... Как бы там ни было, у лантернской таможни своя хиромантия. Григорий предался ей с настороженной покорностью, экспат - с обычным равнодушием.

У багажной ленты к ним подошёл человек и приветственно приподнял цилиндр.
- Мой коллега, доктор Йозеф Кац - отрекомендовала Нэль.
- Мой зять Григорий. Имени экспата никто не знал. Пришедший коротко кивнул мужчинам и бегло приобнял Нэль.

*

Дождь штриховал улицы косыми серебристыми линиями. В кафешках под зонтами и тентами было полно народу: местных дождь не пугал, да и туристам он здесь не был помехой. Экспата поместили в Лауми-Хаус, здешний дом призрения. А Нэль с Григорием обедали на слегка промокшей террасе, смотрели на Тициана в суперсовременной галерее и на инсталляции из проволоки в неоготическом музее. Потом они просто слонялись по старому центру, ели жареный арахис в сахаре, который готовили прямо на мостовых и продавали туристам в хрустящих бумажных пакетиках, и опять пили кофе со сливками.

Нэль всё время фоном гоняла по кругу несвежие мысли.
Кто этот человек? Как он сюда попал? И что с ним сейчас происходит? Беседовать с ним за это время пытались дважды. Человек молчал. Нужно было с чего-то начать.

Откуда он мог появиться? Если мыслить логически. Чьей вообще адаптацией мы тут занимаемся? Правильно, выходящих из Дита. Который сразу за лимбом. Сразу за. Карстовые структуры вселенной. Давай-ка проще: первый круг ада. И круг этот, получается, практически вне подозрений. Те, кто явился оттуда, нуждаются в социализации, иногда пребывают в депрессии, но не в шоковом состоянии с потерей речи и желанием прятаться от людей.
Самый тяжёлый случай в практике Нэль - окно, разбитое пациентом в попытке осознать тщетность своих многолетних терзаний. Потому что на самом деле чтобы уехать нужно просто собрать вещи. Или не собирать. Купить билет и сесть в дирижабль. Не нужно добывать какие-то разрешения, искать «своих людей» в таможне, часами, годами кружить по платформам, ожидая неизвестно чего.
Впрочем, бывало и хуже. Были и те, кто считал - уверенно, неколебимо - что их переселению специально препятствуют некие силы. Выслеживают и преследуют. Не пускают. Таким Кац сразу выписывал рецепт на какой-то аналог галоперидола. В виде суспензии с банановым, кажется, вкусом. Слыша про банановый вкус, некоторые снова начинали плакать. От счастья, на этот раз.

2

Лаванда - дикая трава. Она - с полей, где солнце глядит милосердно, и дышит над ней прованский ветер, и устилает она землю ковром ворсистым. А здесь лаванда почему-то росла прямо под крышей, в четырёх стенах. Вид её и запах должны были успокаивать и пациентов, и специалистов. Но экспат и так был всё время спокоен. По этой, в том числе, причине была окончательно отброшена версия бесоодержания.

Нэль взяла себе шоколадный батончик из автомата. Ещё час назад под дождём, обходя ратушу, она, наконец, решила, что будет ему говорить.

*
Когда она очнулась, было утро. Она поняла это по лучику на кружевной салфетке, прикрывавшей комод, по тому, как тонет отдохнувшее тело в чистой мягкой постели, по ощущению счастья и безмятежности, входящих в резонанс с тиканьем невидимых часов.
Это был дом двоюродной бабушки из смутных детских воспоминаний. Только бабушка теперь была её ровесницей, хотя иногда Нэли виделось в ней что-то такое, неуловимое, старчески ласковое и мягкое.

Нэль осваивалась с новым миром, а в воспоминаниях о прежней жизни зияло множество прорех, блуждало белых пятен и клубилось тумана. Она не знала, что и как с ней случилось, да и не хотела знать. Здесь чувство, что вся жизнь впереди, и что жизнь эта вечна, всепроникающа и не может быть омрачена никакой бедой, было главным, беспредельным, оно высилось над всем остальным, как васильковое небо над маковками церквей и бесчисленных кружевных берёз.

Насозерцавшись, Нэль принялась говорить. Расспрашивать и рассуждать. Рассуждать и расспрашивать. Нина слушала, не прерывая, глаза у неё делались внимательными, лицо напряжённым. Она со всем жаром любящей души силилась понять, что тревожит её девочку там, где тревоге не может быть места. Она гладила Нэль по голове, ставила самовар, пододвигала варенье. Это было похоже на попытку помочь сквозь стекло. Нэль прижимала ладони к этой воображаемой преграде, так же искренне стараясь коснуться протянутой руки. Ею овладевала если не грусть, то какой-то её райский аналог.

Дом у старца был весь из дерева. Толстые брёвна пахли смолой и, почему-то ещё зверобоем. Нэль сидела в сенях в очереди с новоприбывшими. Большие семьи с детьми и множеством вещей, одинокие с рюкзаками и чемоданами...

Когда старец закончил таможенный контроль, солнце уже садилось за потемневшую кромку леса. Нэль вошла в просторную комнату, без особенных звуков и запахов. Старец сидел на скамье напротив места для посетителей.

Она невольно ждала каких-то былинных речей, пафосных выступлений в стилистике внешнего вида старца и вообще всей здешней обстановки, однако разговаривал он вполне обыкновенно.
Здесь не было чая и самовара, но ощущение стекла - точь в точь такое, как с прежде - усилилось троекратно. При этом по взгляду старца было очевидно, что пришедшую он видит насквозь. - Я знаю, зачем ты здесь. - говорил он одними глазами.- Но любое твоё решение должно быть только твоим. Сейчас я даже советовать тебе не вправе. Ты сейчас как курящийся лён.

Нэль слушала его и смотрела в окно. Там был сад. Райский сад, щедро усыпанный плодами, которые клевали птицы. И не было в этой картинке ни тревоги об урожае, ни смутной тоски от надвигавшихся холодов, а только свет и покой и чувство правильности момента.

Через месяц она пришла к нему снова - узнать причину собственной смерти. Старец ей этого не открыл.

*
- Куда ж несёт тебя, прямо в осень? - тихо вздыхала Нина.
- Как куда, мир посмотреть - бодро шутила Нэль, собирая рюкзак.
- Ну хоть обещай, что в самый низ не полетишь...
- Обещаю. Туда туристический транспорт не ходит. Так что, не дальше Дита.
Нина охнула и размашисто всплеснула руками, будто обозначая размеры бедствия и собранной в дорогу сумки со снедью. Нэль сразу решила, что сумку возьмёт. Ей этого всего и за месяц не съесть, но нельзя же не взять.

*

В Лантерне была пересадка. Райский транспорт не спускается в нижние слои, туда из лимба идёт другой дирижабль.
Город она увидела ещё на подлёте по россыпям огней в разрывах тяжёлых туч. И тогда же её осенило главное упущение их волнительных сборов. В аду осенью холодно. Очень. А она в юбке, свитере и хлопковом платке.

Она прошла таможенный контроль (офицер многозначительно вскинула брови, глянув на её ладонь) и отправилась в город. Битый час бродила она, пытаясь сориентироваться в лабиринте змеистых улочек, безнадёжно промокнув под дождём, который идёт здесь три четверти года. Наконец, Нэль вынесло к дверце с какой-то яркой рекламой. - -
- Здравствуйте, желаете переодеться? - сказала ей розововолосая девушка изнутри сухого и теплого помещения.
- Желаю - это не то слово - произнесла Нэль. - Добрый... вечер?
- Вечер, вечер - снова кивнули ей - Пока Вы бродили по Старому городу, транспорт на Дит сделал вам ручкой. Следующий - послезавтра в полдень. Чай? Кофе?
- Чай... если можно.
Снисходительную улыбку Нэль прочла в том духе, что все вы просите чай, можно было и не спрашивать.
- Проходите, раздеваться лучше вот здесь - девушка указала за ширму - Чай с  сахаром? С молоком? С корицей?

Через секунду её, и без того мокрую до нитки, прошибло холодным потом: деньги! Чем здесь расплачиваются?! В Ступице их, похоже, не было вовсе, рынок там жил натуральным обменом. И с Ниной они ни разу об этом не говорили, и никто не говорил. Там хватало всего и на всех, это же рай...
Мысли, вероятно, отразились у неё на лице, потому что девушка усмехнулась снова:
- Не переживайте, расплатиться можно едой. Да да, той, что у Вас в мешке.

Вскоре Нэль в джинсах и сухой рубашке сидела на жестковатом, но безукоризненно антикварном стуле напротив камина с кружкой чая в руках. От чая шёл пар. Розововолосая девушка представилась Амандой и взялась за дело без долгих предисловий.
- Могу порекомендовать Вам это. Отличная шуба для адских холодов. Подкладка простёгана. Из прошлогодней коллекции. Мех, понятно, искусственный. Могу намекнуть, где можно купить натуральный, но это незаконно. И вообще не советую: краской могу плеснуть, и всё такое. Короче, мы этим не занимаемся.
Нэль поблагодарила и допила чай. В глубине комнаты на вешалках с товаром она нашла неброский практичный пуховик.
- Тоже неплохо - пожала плечами Аманда. - Вся ваша сумка за минусом того, что съедите в дороге, идёт? Вы ведь не раздумали ехать в Дит?
*

Про ад Нэль рассказала ему совсем коротко. Ну а что можно долго рассказывать о месте, где примета зимы - окоченевшие от холода крысы, а лета - растрескавшаяся под беспощадным солнцем грязь, где каждый встречный - угроза жизни, но на утро ты снова жив, и опять всё по кругу...

Может, ей показалось, но когда речь зашла об окраинах Дита, где насквозь заледеневшие дома смотрят в полярную ночь чёрными провалами окон, взгляд пришлеца стал каким-то более осмысленным, из него почти исчезли неподвижность и безнадёжность, делавшие этого человека похожим на животное перед закланием.

На обратном пути, оказавшись в  Лантерне, она отправилась в библиотеку. Здесь представлявшую собой нечто среднее между книгохранилищем, компьютерным залом и местом для разных активностей вездесущей молодёжи. Последняя функция даже имела какое-то специальное название, но Нэль его не запомнила.

Вначале она зарегистрировала аккаунт в здешней сети и запросила информацию о своей кончине. Замысловатый принтер с медными кнопочками поурчал, поплевался и выдал аккуратный конверт. Нэль сунула его в рюкзак, не вскрывая. Потом открыла страничку с городскими вакансиями.

«...В институт исследования переходных состояний в отдел адаптивных технологий требуется младший куратор. Знание психологии, лингвистики, истории, социологии обязательно. Финансовое образование приветствуется. Коммуникабельность, стрессоустойчивость... От нас - неплохая зарплата, соцпакет, в перспективе - вид на жительство...»

Нэль побродила ещё по дождливому Старому городу, на сей раз почти не промокнув, выпила чаю с корицей в привокзальной кафешке и взяла билет до Ступицы. Чтобы собрать вещи и попрощаться.

Розововолосая Аманда оказалась дочкой главы того самого институтского отдела, господина Корнелиуса Базилиуса ван дер Линдена, для краткости за глаза именуемого коллегами Люгером.

*
Посадка шла уже полным ходом. Григорий благодарил за гостеприимство, обещал передать приветы родне, уверял Нэль в том, что в Ступице её всегда любят и ждут в гости, хмурился и выражал озабоченность тем, как там дома без него дела, ведь его уже чуть не с неделю нет, загостился он что-то... На самом деле шёл третий день его пребывания в лимбе, и сквозь нахмуренность и озабоченность было видно, что он будет рад вернуться. Что дома ему хорошо, и там он действительно на своём месте.
Нэль проводила зятя на посадочную платформу, посмотрела на блестящий бок дирижабля и подумала, что надо бы заглянуть на работу, но тут увидела, что доктор Кац с зонтом наперевес трусит к ней, лавируя в промокшей толпе.
*

-Как исчез, куда? - растерянно переспросила Нэль. Прежде, чем ответить, шеф совершил хитрый манёвр между офисным креслом и шифоньером, в котором хранил документы, и выбил трубку в корзину для бумаг.
- Так исчез. А что тебя тут удивляет? Он и раньше практиковал такие вещи.
- Но он... - Нэль потерянно развела руками - Я имею в виду, он же молчал... за всё время не сказал вообще ни слова.
- Так и утёк он, полагаю, при помощи ног, а вовсе не речевого аппарата. Да к тебе-то претензий никаких, не переживай, - добавил Люгер, выдержав паузу после остроты.

- Лучше глянь, что мы на него накопали. - продолжил Кац, протянув ей пачку бумаг.
Нэль стала листать: какие-то письма, фотографии, списки пассажиров из Дита... Нэль пробежала документы глазами по диагонали. На одном маркером было отмечено имя: Дауд Хилый.
- Его адская кличка, по фамилиям они там не записываются. Билета он не брал - прокомментировал Люгер, упреждая её вопрос - Он там у них подрабатывал: убирался на борту дирижабля, и видимо, просто уснул в багажном отделении. Есть подозрение, что наш молчаливый друг злоупотребляет веществами. Видимо, основательно принял перед рабочей сменой. А вот решения покинуть родные пенаты он, судя по всему, не принимал. Поэтому, попав из них аккурат в вашу деревеньку, немного ошалел с непривычки.
- Подождите, как он...
- Оказался на втором дирижабле? Пока точно не знаем, но в его случае это уже и не важно. Кац считает, что наш друг, очнувшись на своём борту, но не проспавшись как следует, отлучился в поисках туалета, а по возвращении малость заплутал.
Удивительно другое - как он так долго пробыл в Ступице, даже умом не тронувшись. Крепкий малый, что тут скажешь.
- Откуда известно, что он в своём уме - спросила Нэль.
- Да доложили нам уже. Вот отчёт от связного: фигурант Хилый жив-здоров, три часа назад благополучно обрёлся на тамошней посадочной платформе.
Нэль помолчала, переваривая услышанное. Сейчас Люгер ввернёт что-нибудь про меры во избежание в дальнейшем. И будет, наверно, прав.

Она полезла в сумку за купоном для кофейного автомата, но в руках оказался тот самый конверт, полученный тогда в библиотеке. И так и не вскрытый. С минуту Нэль молча смотрела на него, а потом, смяв, зашвырнула в камин.
*

Доктор Йозеф Кац тоже мог бы, особенно не напрягаясь, получить райский вид на жительство. Он давно уже не был тем человеком, каким когда-то сюда попал. Возможно, этот самый вид у него даже уже был: Кац как-то взял себе отпуск и подолгу жил там и сям в разных райских местах. Но потом он внезапно возник в Институте и сказал, что да, собирается перебраться, вот только доработает положенное по контракту, защитит диссертацию, и тогда... «Тогда» под смех и подначки коллег тянулось по сей день, который в этих условиях, да и вообще в любых, наверно, и есть та самая искомая вечность.
*

Крыша маленького лесного домика была гораздо более покатой, чем крыши обычных загородных домов, но в чешуйчатом покрытии всё равно застревали сосновые иголки, кусочки коры и шишек. Скромное и чрезвычайно редкое здесь солнце, наконец, соизволило показать свой сияющий лик, и рассветные лучи за окном красили сосны в красный.
Стук в дверь заспанная Нэль едва расслышала. Даже не пытаясь гадать, кто это может быть в такую рань, и кто вообще может искать её здесь, прознав, что она иногда приезжает сюда на выходные ради природы и тишины, она набросила одеяло на плечи и побрела к двери.
- Забирай свою добычу - сказал Григорий вместо приветствия. На пороге кроме него стояли Ася и Гришка-младший, который, как выяснилось, наотрез отказался отпускать сестру «в этот ваш ад одну». - Вот, учиться к вам приехали.
Нэль стояла на пороге, с другой его стороны, уже почти проснувшись, но всё ещё без особенно чётких мыслей в голове. Единственное, что она знала наверняка - зятю она сейчас заварит чай из присланных Ниной запасов трав. А детям сделает кофе с кленовым сиропом.
**