Параллельщики. Отрывок из романа

Издательство "Флюид ФриФлай", 2019

Роман вошёл в лонг-лист премии "Новые горизонты 2018"

***
Вторая половина сентября радовала почти летней погодой — сухо, солнечно, очень тепло, только что ночи уже холодные. Картофельная эпопея давно закончилась, все вернулись к своим обязанностям. Меня всё больше загружали работой, просили то библиографические списки распечатать, то справку по какой-нибудь книге сделать, то послать заказ на электронное издание. Интернета в привычном мне виде — с онлайн-библиотеками, торрентами и тому подобными удовольствиями — здесь не было, «всемирная паутина» развивалась чуть иначе, и оцифрованные книги и статьи следовало заказывать у библиотеки-владелицы оригинала, правда, эта услуга была бесплатна, да и книги присылали в отличном качестве и очень быстро. Как здесь работало авторское право, я не могла понять, потому что никогда не слышала о его защите. Вроде, каждое прочтение электронной книги или статьи уже приносило своим авторам доход, так что они особо не волновались насчёт электронных копий. Я с удовольствием делала запросы на указанные сотрудниками работы и иногда пользовалась служебным положением, заказывая что-нибудь уже для себя. Ещё в начале лета я, узнав о местных особенностях электронных библиотек, «подсела» на старинные дамские журналы полуторавековой давности, и Фо даже ругалась иногда из-за того, что я совсем не интересуюсь современной модой.
— Ты не учитываешь, что и ваши моды для меня — не современные! — защищалась я, читая с нового большого планшета первый перевод «Отверженных» Гюго — дореволюционные журналы мод были посвящены не только одежде.
— Тьфу на тебя! — сердилась Фотончик и убегала из дома, успокаивая нервы в прогулке по магазинам косметики. Впрочем, она редко что-то покупала, ей просто нравилось представлять, что она может приобрести всё, что понравится. Мечты часто приятнее реального обладания вещами, и очень практичная Светлана, зная об этом, поддерживала душевное равновесие такими вот прогулками. А потом звала в гости своих подруг, и они привлекали меня к разработке нового платья или блузки: «Давай, пылеглот, рассказывай, что вычитала в своих манускриптах». Вышивки и отделки из старых журналов вскоре обретали материальность, украшая уже современные платья и сумки.
— Мы тебе ещё и приплачивать за консультации должны! — смеялись обе портнихи. Кью тоже увлеклась рукоделием, и Лот однажды, отозвав меня в сторону, тихо поблагодарил за схему вязаного пояса: он был не только водителем, но и механиком, и частенько работал на сквозняке, а теперь «утеплился» благодаря связанной женой обновке. Понемногу вязала и я, но меня это занятие всё же не очень привлекало.
— Привет, Со, как там мой запрос? — заглянул в библиотеку Лаки.
— Ждём-с, обещали прислать, — я подняла взгляд от компьютера. — Тебе скинуть, или распечатать? Там ведь небольшая статья?
— Можно и так, и так? Не люблю с экрана читать, — он поморщился.
— Тогда будешь должен Маре цейлонский чай, — я сказала это на полтона тише, чтобы не услышала заведующая. — Если бы не она, то следующую распечатку ты бы взял в руки только после Нового года: Мара на той неделе добилась повышения норм на печать справочной документации.
— Я ей ещё и бальзама к чаю куплю! — Лаки рассмеялся. — А тебя в кино в субботу приглашаю. Всё, мне пора, буду завтра.
— Удачи! — я знала, что он добивался обновления каких-то регистраторов в лабораторию и почти каждый день ездил по инстанциям. Да, даже наша, столь нужная и уважаемая контора зависела от бюрократии, но что же делать? Это неизбежное и неуничтожимое зло, которое иногда, в мелких (гомеопатических) дозах всё же является лекарством.
Заказанные Лаки статьи пришли на следующий день после обеда. Было их совсем немного, всего страниц пять, так что распечатать — минутное дело. Я взглянула на часы — начало третьего, значит, он, скорее всего, сидит у Хаука, на третьем этаже.
— Маргарита Васильевна, я отлучусь ненадолго? Отнесу ребятам распечатки?
— Хорошо, Ната. И возьмите на завтра отгул после обеда. Не стоит заставлять Аркадия ждать выходных.
— Спасибо, — я побежала наверх, удивляясь про себя, как Мара осваивает профессию свахи, причём практикуется исключительно на мне, сватая одновременно всех холостяков конторы. А ведь в остальном она очень даже практичный и неромантичный человек. У меня уже некоторое время было подозрение, что она не из-за проснувшейся романтики меня сватает, а пытается покрепче привязать к этому миру, чтобы я не стремилась вернуться домой. Я уже знала, что параллельщиков в филиалах конторы можно было пересчитать по пальцам, хотя зарплату им платили очень хорошую — мои полставки почти равнялись ставке Фо, правда, у неё доплат было больше. Почему-то конторе нужны были параллельщики, пусть даже и не учёные.
— Привет, Пол, а Хаук с Лаки где? — я заглянула в «кубрик» нашей команды — крохотное чердачное помещение, но даже с небольшим окном и красивой печью-камином, жаль, декоративной — трубу давным-давно разобрали по требованиям безопасности: «А вдруг кто пролезет?».
— Со! Привет! — парень оторвался от компа, на котором, кажется, была открыта примитивная игрушка с шариками. — Как раз к чаю заглянула. Парни в городе, технику «выбивают», там какие-то новые проблемы появились, и оба ходят злые, как черти. Сегодня вряд ли уже будут. Чего хотела?
— Лаки статьи пришли, да и для Хаука кое-что есть, — я села на старую, советскую ещё, банкетку, обтянутую вытертым гобеленом.
— А нам? — выглянул из «аппендикса» с окном Сол. — Мы тоже заказывали.
— Пока глухо.
— Ну ладно, садись чай пить, — парни сдвинули гору папок и распечаток, освобождая место под кружки и тарелку с печеньем. — Держи, Кью угостила.
— Вкусно! — я любила это «кудрявое» печенье из песочного теста, которое не выдавливалось формами, а прокручивалось на старой мясорубке.
— Вкусно, — прохрустел с набитым ртом Сол. — А ты когда нас порадуешь? Уже месяц ничего не печёшь, даже Фо тебя обогнала.
— У Фотончика было больше времени, а я только-только курсы закончила, теперь могу сварганить что-нибудь. Ладно, побегу, а то ненадолго у Мары отпросилась. Спасибо за чай!
Примерно через час я, перекладывая бумаги, поняла, что вместе с распечатками для Лаки нечаянно захватила и список новых поступлений, который нужен был мне для работы.
— Маргарита Васильевна, я отойду на пять минут, надо у ребят кое-что взять.
— Идите, Ната, и можете не возвращаться, вы сегодня и так перевыполнили план, а книги вряд ли кто будет брать — поздно уже. Я всё закрою.
— Спасибо! — я обрадовалась и, захватив только что полученные статьи для Сола, снова побежала наверх.
— Ещё раз привет! Держите заказ, — я протянула парням файл с распечатками. А где те статьи, что я для Лаки принесла? Я туда нечаянно свои бумаги сунула.
— Да вон, в папке, — кивнул Сол, уже начиная читать распечатку. — Он забегал недавно, ну и сунул их туда, сказал, что потом папку заберёт. Ты с ним в кино пойдёшь?
— Кажется, в этой шараге только тараканы не знают, кто меня в кино приглашает, и то лишь потому, что у нас тараканов нет, — рассердилась я.
— Да ладно тебе! Мара чудит, но не сплетница, — пожал печами Пол.
— Чего она вообще ко мне прицепилась? Из-за того, откуда я, да? — я потянулась к указанной папке — старой, с растрёпанными завязками и облупившейся краской, под которой виднелся толстый картон корок.
— Вот ты и ответила, — Пол заглянул через плечо Сола. — Она для конторы старается, но границы знает. Если бы ты кому предпочтение сделала, Мара бы молчала, как рыба. Спасибо за статьи, вовремя пришли. Всё, не мешай!
— Окажешь тут кому предпочтение, — шутливо проворчала я. — Вы только работу любите, и «анализ ситуации» по выходным.
— А ты что, кого-то из нас выбрала? — столь же шутливо ответил Сол. — Выбирай сразу обоих, мы — «сиамские близнецы».
— Упаси боже! Вы выносимы лишь в микроскопических дозах, — я перестала отвлекать ребят и начала просматривать папку Лаки, пытаясь найти среди сотен листов один свой, но буквально сразу же забыла о нём, заинтересовавшись собранными в ней сведениями. Видимо подборку эту начал делать ещё дед Лаки: в папке было много сканов с газетных публикаций, вырезок из газет двадцатилетней давности. Потом шли уже обычные распечатки с новостных лент, все — с точными датами, а то и дополнительными пометками на полях: где именно и когда произошёл случай, кто и каким образом его зафиксировал. Все записи касались того самого разновременья, о котором не так давно говорил Павел Иванович, но не просто констатировали факты, а были разложены по темам: «теория», «доказательства», «исключения», «прогнозы». Причём первый и последний разделы были заполнены в основном сканами рукописи: чёткий мелкий округлый почерк, некоторые записи явно ещё сороковых годов — потом снова стали писать твёрдый знак, а не обозначать его апострофом.
Собранные в папке сведения пугали: влияние техники исконников на мир не ограничивалось «перемешиванием» пространства и блокадой пострадавших местностей. Не меньшее влияние шло на людей: случаи необъяснимых опозданий или, наоборот, опережений событий стали настолько часты, что отговориться обыденными причинами уже не получалось, участились и случаи «потери в пространстве», когда люди неожиданно оказывались в совершенно незнакомых районах города, а то и в других городах, и не могли вспомнить, как они туда попали. Предполагалось, что если нанести на карту все подобные происшествия, то в месте наибольшей их концентрации и будет обнаружен собранный, но ещё не запущенный прибор исконников, контуры которого начинали влиять на окружающее из-за наведённого напряжения.
Я настолько заинтересовалась, что не заметила, как парни ушли из кабинета, и как вернулся Лаки. Он, наверное, несколько минут стоял рядом, наблюдая за мной, потом резко и зло бросил:
— Интересно?
— Лаки? — я подняла голову. — Прости, я нечаянно свои бумаги к твоим положила, начала искать, и…
— Тебя не учили, что чужие записи читать нельзя?!
— Учили, но эта папка лежала открытая, и ребята сказали, что ты мои распечатки убрал именно сюда. Я не хотела лезть не в своё дело. Это всё правда?
— Правда! И установка уже собрана. Но тебя это не касается! Никого не касается! Никому не нужны «эти выдумки»! Отдавай папку!
— Возьми, только потом найдёшь мой лист, он Маре нужен, — я протянула ему тяжёлую папку, Лаки раздражённо бросил её в ящик стола, потом пошарил по столешнице.
— Чего сидишь? Варвара любопытная! Да где же эти ключи?!
— От кабинета? — уточнила я.
— Какая тебе разница? — он уже кричал, не сдерживаясь и выплёскивая на меня всю накопившуюся злость от тупости высшего начальства, от упёртости учёных, предпочитавших самое простое и вроде бы не требовавшее доказательств объяснение воздействия приборов исконников, от всех нестыковок, отсутствия техники, ну и от любопытства «некоторых дур». Кричал он минуты три, одновременно с этим шаря по столу, а потом выбежал из кабинета, хлопнув дверью. Наконец и я могла встать и уйти — до этого мне не удалось бы обойти Лаки, слишком маленьким было помещение.
Выйти из кабинета я не успела, потому что, встав, вдруг увидела перед собой не наклонную стенку чердачной комнаты, а тихую вечернюю улочку небольшого городка, громадные тополя, под которыми я играла в детстве — они так и остались в том прошлом, спиленные в год моего поступления в институт, — высокую пожухлую траву под ними, и сверкнувшую среди пожелтевших стеблей и толстых древесных корней искорку. Наклонившись к ней, я подняла с земли серебристые ключи от квартиры Лаки и детское колечко-«хамелеон». Оно тоже было из моего прошлого: простенькпя латунная безделушка с потёртым серебристым напылением внутри и прозрачным пластиком, под которым тускло светились бумажные буквы коротенькой молитвы — снаружи. Детское, давно почерневшее и исчезнувшее из моей жизни колечко. Я выпрямилась, держа на ладони ключи и кольцо, и снова оказалась в крохотном кабинете на третьем этаже конторы. За окнами быстро темнело, слишком быстро даже для пасмурного вечера. В голове у меня родилась странная, бредовая мысль: «Если я успею отдать Лаки ключи, то всё будет хорошо, ведь это так просто — отдать их».
Я выбежала из кабинета и поспешила по узкой лестнице вниз. Сухорукая уборщица начинала наводить порядок — она в эту ночь оставалась дежурной по главному корпусу и перенесла уборку на вечер. Я попросила её, если она увидит Лаки, передать, что я нашла ключи. Я знала, что он не вернётся, но нужно было хоть что-то сказать этой женщине, это почему-то казалось невероятно важным — сказать про ключи.
На крыльце стояли люди, глядя на хмурившееся и вроде бы преддождевое небо. Бухгалтерша пыталась дозвониться до мужа, чтобы он забрал её до дождя, но не дождь был причиной звонка, а страх. Страх остаться в одиночестве, вдали от родных, страх не успеть к ним в этот вечер. Этот страх завладел всеми — неосознаваемый, но властный. Я огляделась — никого из моей компании уже не было, я слишком засиделась за чтением. Надо было ехать домой, но… ключи. Я должна была их отдать. Я откуда-то знала, что Лаки сейчас не едет домой, гадая, на месте ли вахтёр с запасными ключами, а идёт по заросшему уже полёгшим бурьяном пустырю к небольшому зелёному домику в два окошка — даче Хаука. И не просто знала, а видела, столь же ясно, словно это было вот здесь, рядом: пустырь, переходящий в пустой перекопанный огород, небольшой домик, в котором уже скоро зажжётся оранжевый тускловатый свет голой лампочки, разгорятся дрова в старой плите, согревая крохотные комнаты и выгоняя из них осеннюю сырость, забулькает чайник на списанной, но неубиваемой лабораторной электроплиточке.
Вдали, за узкой речкой, вспыхнул крохотный оранжевый огонёк, и я побежала туда: через «рабочие» ворота двора, вниз по узкому крутому проулку, и дальше — по вибрировавшему под ногами железному пешеходному мостику, улочкам бывшего частного сектора. Но теперь там не было чёткой сетки улиц, не было привычных одноэтажных домов. Передо мной вырастали то куски широких, но тёмных, без единого фонаря, старинных проспектов, то высокие доходные дома столетней давности, то закоулки, выводившие в разграбленные, но ярко освещённые голыми лампочками комнаты общаг. Вокруг творилось такое безумие, что в нём проступала логика — иная, нечеловеческая, но упорядоченность абсолютного безумия. Я успевала пробежать по этому лабиринту улиц, пустырей, комнат, и знала, что не найду обратной дороги — её просто нет, она исчезла, исчезли те места, где я была минуты, а то и секунды назад. Я не останавливалась, внутренне зная, куда повернуть, где притормозить, а где бежать до изнеможения. Ни разу не видевшая перемешивания пространств, я почему-то сразу поняла, что произошло, но это понимание было болезненным, столь же странным, как и всё вокруг: прочитанные днём вырезки из газет и записи давно умершего учёного родили во мне детскую веру — если я успею, принесу ключи, если хотя бы что-то будет доведено до конца, нарушится правило разновременья, и всё будет хорошо, всё вернётся на свои места.
Я бежала по ночной темноте безумного лабиринта, остановившись всего лишь раз. Это была не тёмная пустынная улица большого города, но и не улочка со старинными одноэтажными домиками, а короткий переулок, утопавший в голубевших под светом фонарей сугробах — последнее я просто автоматически отметила, совсем не удивившись сугробам в сентябре, да и не чувствуя особого холода. По бокам укатанной машинами дороги темнели типовые щитовые балки;*, кое-где в окнах светились гирлянды новогодних ёлок, бросая разноцветные блики на снег и низенькие, едва выше колена, штакетнички, проглядывавшие сквозь самые высокие сугробы. В крохотном, всего несколько шагов в поперечнике, дворике-палисаднике у одного из балко;в играла девочка лет четырёх-пяти, в тёмной цигейковой шубке и пушистом сером платке. Дальше был бред, иначе назвать это нельзя, даже с учётом того, что вообще творилось вокруг. Рядом со мной внезапно появились четверо — мужчина и женщина в современной одежде, кажется, родители этой девочки, и два киношных немца в чёрной форме и с автоматами в руках. Они, эти немцы, были не настоящими, не теми, какие когда-то воевали на нашей земле, а именно что киношными. Но автоматы в их руках оказались реальными, и пули — тоже. Я в последний момент поняла, что происходит, кинулась вперёд, неожиданно зацепившись ногой за возникшую под сугробами колючую проволоку, упала в снег, но успела закрыть собой девочку. Бредовость окружающего проявилась и здесь — меня не видели, хотя я оставляла следы в снегу. Раздалась автоматная очередь, я, лёжа на девочке и стараясь не придавить её, повернула голову и увидела в снегу рядом с собой небольшую чёрную дырочку с красными, набухшими влагой и сразу же замёрзшими краями. Немцы исчезли, мужчина и женщина, не двигаясь, лежали в снегу, девочка ещё не поняла, что произошло. Я же вскочила и побежала дальше, в появившийся прямо за углом балка; тёмный осенний переулок. Задерживаться нельзя, всё, что вокруг — это лишь варианты несбывшейся реальности, они исчезнут, и девочка тоже. Или не исчезнет, ведь до этого я людей на этих улицах не видела. Но её жизнь сейчас зависит от того, успею ли я. Глупая, бредовая, как и всё происходящее, мысль.
Впереди золотисто засветилось окошко, выросли ступени невысокого крыльца, и я поняла, что успела, нашла нужный дом, в котором до этого и не была-то ни разу. Потянула зелёную облупленную дверь, шагнула в крохотную прихожую, из неё — в комнату. Лаки сидел у стола, что-то читая, услышал шум, обернулся, вскочил, чтобы поддержать меня. Я вцепилась в его плечи:
— Успела! Я принесла твои ключи...
***
Очнулась я на продавленном диване, заботливо укрытая ватным одеялом. Попыталась встать и поняла, что не смогу — слабость такая, что еле голову приподняла. На скрип дивана из прихожей зашёл Лаки:
— Пришла в себя? Сейчас пить дам, ты много крови потеряла, да и так — никому из параллельщиков от установок исконников хорошо не бывало. Пей! — он поднёс к моим губам кружку, в которой оказалось невероятно сладкое молоко. Я попыталась сделать глоток, но не смогла, Лаки поддержал мою голову и жёстко приказал:
— Пей! Тебе нужно восстановить силы, сгущёнка для этого отлично подходит. Пей же!
Я заставила себя выпить молоко и откинулась на подушку, Лаки, сев рядом на деревянный крашеный табурет, коротко рассказал, что произошло.
Что исконники собирают установку, он знал давно, как и Ильгиз, и ещё один параллельщик, с которым Лаки поддерживал связь. Но где? Регистрирующая аппаратура ничего не показывала, начальство в предчувствие не поверит, а рядом ещё несколько подходящих городов. Сбор информации, нанесение на карту сведений о разновре;меньи и других признаках результата не давали — такие случаи редко упоминаются в новостях, ведь это «обычный житейский курьёз». Обращение к начальству тоже ничего не дало: Пётр Анатольевич Лаки уважал, но лишь как инженера, мнение деда Лаки, при всём почтении к покойному учёному, считал старческой причудой, ну а более высокое начальство вообще не хотело слушать «этот бред». Хорошо, что всё же выделили деньги на новую регистрирующую аппаратуру. А учёные местного вуза, уважаемого и насчитывавшего десятки лет, решили, что им техника нужнее, чем «недоучкам» из конторы. В глазах местного начальства остепенённые мужи уважаемого вуза занимали более высокую ступень иерархии, чем «полувояки», да ещё и личные причины сказались, поэтому в споре «мундира» и «пиджака» в этот раз победил «пиджак», и без разницы, что контора была почти гражданской. Выделенную для конторы технику собирались отдать ВУЗу, дело затягивалось, напряжение нарастало.
Лаки уже несколько дней чувствовал непонятную тревогу, такого раньше с ним не бывало. Но списывал всё на неудачу с аппаратурой, другие житейские проблемы, и даже не понял вечером, что с миром творится непонятное. Психанул из-за техники, потом из-за моего любопытства, потерянных ключей, и ушёл ночевать на дачу Хаука — ключи от неё у него были. И лишь когда на улице слишком быстро стемнело, понял, что произошло. Выходить из дома уже было нельзя — прошлые нападения исконников этому научили, — оставалось лишь ждать. Так что парень растопил старую, но ещё рабочую плиту, и взялся за принесённую мной статью — оказывается, он не положил её в папку, а с самого начала захватил с собой. Потом ввалилась я, вся в крови, уцепилась в него, и стала повторять только одно: «спаси и сохрани». Хорошо, он потом увидел у меня на пальце кольцо с молитвой и понял, что я не совсем уж сошла с ума, просто в шоке. Он попытался оторвать от себя мои руки, но это удалось только когда я потеряла сознание и сама отпустила его, упав на пол. Пришлось обрабатывать мою рану, искать мне одежду.
— У тебя скользящее ранение, пуля прошла слева по рёбрам, но ничего особо опасного нет, рана почти зарубцевалась. Думаю, когда эта чехарда закончится, ты уже сможешь ходить. Нам необходимо вернуться в контору.
Я слушала его, словно плавая в своей слабости, и ничему не удивлялась, ведь обо всём этом много раз слышала раньше — что при нападении исконников с пространством и временем творится непонятное, а организм параллельщиков омолаживается, расходуя на это уйму энергии. У Лаки тоже шрамов на теле нет, а ведь он несколько раз был серьёзно ранен. Всё для меня было просто и понятно, по телу разливалось тепло от только что выпитого молока, и я задремала.
Разбудил меня грохот. Я сначала не поняла, что происходит, попыталась вскочить, но это мне не удалось, оставалось лишь лежать и слушать. Как я поняла, кто-то с силой колотил в дверь, грозясь разнести фанерную преграду к чёртовой матери и повышибать все стёкла в доме, но к окнам почему-то не лез.
— Хоть один сунется — перестреляю всех …! — Лаки впервые на моей памяти грубо выругался, потом раздался выстрел, и всё затихло. Через минуту тонко звякнуло оконное стекло в сенях, но не разбилось, Лаки снова выстрелил, и наступила тишина. Я всё же попыталась сесть, — ведь ему может потребоваться моя помощь, — но он уже вошёл в комнату.
— Лежи, они не сунутся.
— Кто? — я всё же села, уцепившись за спинку дивана, чтобы не свалиться на пол.
— Мародёры. Они здесь частенько промышляют по погребам, хотя в дома редко лазят. Эти крысы умудряются и во время нападений приспосабливаться. Увидели свет, решили, что раз есть люди, должна быть и еда, да и безопаснее в доме, ну и полезли, думая, что я их испугаюсь, — Лаки положил на стол пистолет. — Не удивляйся, это дедов, у меня разрешение есть. На дачах вечером без него лучше не появляться.
— Не удивляюсь, — я всё-таки легла.
— Молодец, быстро восстанавливаешься. Сейчас тебе поесть и попить надо, — он полез в навесной шкафчик в углу, достал из него сгущёнку, сладкие сухари и шоколад — стандартный НЗ, у нас с Фо такой же.
— Ты сам ел? — я взглянула на резко похудевшего парня, на которого прибор исконников должен был действовать так же, как и на меня.
— Ел, и сейчас поем, но сначала наведу тебе молоко.
— Не надо, — я снова с трудом села, поправила на себе застиранную мужскую футболку, наверняка принадлежавшую Хауку — Лаки у;же в плечах и на полголовы ниже. — Лучше я сгущёнку с сухарями поем, а кипятком запью, так легче.
— Хорошо, — он поставил на табурет тюбик сгущёнки, миску с сухарями и кружку с водой. — Ешь! И спи.
— Ната, просыпайся!
Я сквозь сон кивнула, потом всё же открыла глаза. Рядом с диваном стоял бледный Лаки:
— Как ты себя чувствуешь?
— Сейчас, — я попыталась сесть. — Вроде, нормально, надо пройтись, проверить.
— На улицу не выходи, если что — в коридоре ведро стоит.
— Сколько сейчас? — я взглянула в темноту за окном.
— Два часа дня, но рассвета ещё не было. Очень долгий эффект, или установка до сих пор работает, — он сел на диван. — Поешь, а я посплю.
— Ложись! — я с трудом встала, освободив Лаки место, укрыла парня одеялом. — Что контора?
— Не знаю, связи до сих пор нет. Пока всё это не закончится, на улицу лучше не соваться. Еда ещё есть, эффект на нас с тобой не особо сказывается — видать, установка далеко. Не волнуйся.
Лаки уснул, я же, закипятив на крохотной электроплиточке воды, напилась чая со сгущёнкой. Хотелось чего-нибудь солёного, чтобы перебить приторную сладость, но в шкафчике ничего не нашлось, только соль в солонке. Но я не самоубийца, поэтому пришлось терпеть и мечтать о зажаренной до хруста колбасе. Делать было нечего, оставалось лишь читать нудный детектив, нашедшийся в прихожей и предназначавшийся, наверное, для растопки печи — последние страницы с содержанием и рекламой были выдраны, — и иногда поглядывать в окно, при малейшем шуме хватаясь за лежавший на столе пистолет. Главное, если что, стрелять хотя бы в нужном направлении, а то и Лаки, и себя подстрелю.
Шли часы, за окном всё так же была темнота, в комнате тускло, вполнакала, светила лампочка, чуть потрескивали дрова в плите — я уже раза два подбрасывала туда небольшие полешки, — над ней на верёвке висело моё, наспех застиранное от крови, бельё. Конечно мне, как и любой девушке, было не очень приятно, что его стирал чужой человек, парень, но иначе нельзя: к моменту, когда мы сможем уйти, всё должно быть готово.
— Сплюшка, не спишь? — Лаки сел на диване, протирая глаза. — Сколько времени?
— Девять вечера, — я очнулась от лёгкой дремоты. — Вроде, всё спокойно, но на улице без изменений. Сейчас воды согрею, поедим.
— Угу, — он ненадолго вышел в коридор, потом вернулся. — Ты в окна на той стороне не смотрела?
— Нет, а что там? — я поставила на пол канистру с водой.
— Иди глянь.
Если с нашей стороны дома была полная темнота, то с противоположной — почти на полнеба висела громадная ноздреватая красно-жёлтая луна.
— Это невозможно! — я неверяще глядела на фантастическое зрелище.
— В этих условиях всё возможно, шутки атмосферы и пространства. Посмотри на землю, — Лаки указал вниз, — она практически не даёт света, это просто мираж.
Я, поёживаясь, вернулась в комнату заваривать чай.
— Иди ешь, всё готово.
Мы похрустели сухарями — сгущёнка уже не лезла, — и обсудили, что делать дальше. Я уже более-менее оправилась от ранения и могла идти, Лаки тоже восстановился после слабости прошлой ночи.
— Как только чуть посветлеет — пойдём, — он проверил обойму в пистолете. — Хватит, есть ещё запасная. Тебе не дам, прости.
— И не прошу, иначе сдуру сама себя пристрелю, — пожала плечами я. — Десять вечера, давай спать, а то вымотаемся так без толку.
— Ты спи, я покараулю, — он взял зачитанную книгу.


Полный текст романа: https://www.litres.ru/tatyana-buglak/parallelschiki/