4. Падение монеты

ПАДЕНИЕ МОНЕТЫ

The Fall of a Coin

Перевод: Елена Горяинова



Менеджер отеля поднялась с ними на два пролёта лестницы до их комнаты. Здесь не было лифта. Как и центрального отопления, уже был апрель, но было холодно.

– Маловата комната, правда? – сказала Нина Армадейл.

– Она на двоих, и боюсь, другой у нас нет.

– Пожалуй, спасибо за то, что не кровать на двоих, – сказала Нина.

Её муж сморгнул при этих словах, и это её повеселило. Она прошла к окну и глянула вниз на узкую внутреннюю алею меж двух кирпичных стен. Часы на соборе пробили пять. Нина представила себе, каково будет ночью каждый час, а может и каждую четверть часа слышать этот бой. К счастью, она взяла с собой снотворное.

Менеджер всё пыталась оправдаться за неудобства.

– Видите ли, завтра в соборе будет большая свадьба дочери сэра Уильяма Тарранта. Около пятисот гостей, большинство из них остановились в городе.

– Мы идём тоже, – сказал Джеймс Армадейл, – поэтому мы здесь.

– Тогда вы понимаете проблему. Итак, ванная вниз по коридору, потом направо, и третья дверь слева. Ужин в семь тридцать, завтрак с восьми до девяти. Пожалуй, лучше показать миссис Армадейл, как включается газовая горелка.

– Не беспокойтесь, – раздражённо оборвала её Нина, – я знаю, как работает газовая горелка.

Она сражалась с дверью гардероба, которая сначала отказывалась открываться, а теперь закрываться.

Менеджер глянула на неё, решив, что спорить бесполезно, обернулась к Джеймсу:

– Я собственно имела в виду газовый счётчик. Чтобы он заработал, надо опускать в щель монеты – пятипенсовые – мы считаем, с такими приборами жильцы легче всего справляются.

Джеймс присел на корточки рядом с ней, изучая серый металлический ящик. Это был старого образца счётчик газа, с латунными фитингами, он таких не видел со студенческих времён, когда жил в съёмном жилье. Красная стрелка на шкале показывала количество оплаченного газа, сейчас оно было равно нулю.

– Повернуть эту ручку налево, вставить монету в щель, и повернуть направо...

Джеймс был рад, что Нина уже не слушала. Хорошо бы предметом их неизбежной ссоры – она наверняка начнётся, как только эта женщина уйдёт – станет дурацкая затея поехать на эту свадьбу, в чём он точно неповинен, а не ужасные условия в отеле, в этом обвинить его вполне можно.

...Повернуть направо и подождать, пока монета не упадёт внутрь. Это понятно?

Джеймс сказал, что понятно, спасибо. Едва дама исчезла из комнаты, Нина, не теряя времени, начала:

– Можешь назвать хоть одну причину, почему мы не могли приехать завтра?

– Могу даже несколько, – ответил Джеймс, покоряясь неизбежному. – Главная в том, что мне не хотелось рулить полсотни миль в визитке и цилиндре на голове.

– То есть в обычном состоянии субботнего с утра похмелья, ты хотел сказать.

– Не будем спорить, Нина. Можно ведь мирно провести хотя бы один вечер. Сэр Уильям глава моей компании. Меня удостоили приглашения на свадьбу, и если в нагрузку к этому идёт малоприятный вечер и ночь, тут уж ничего не поделаешь. Это часть работы.

– Как тебя занесло! – парировала Нина. В случае менее обольстительной женщины это назвали бы брюзжанием. – Интересно, что бы сказал твой сэр Уильям-Чёртов-Таррант, если бы увидел своего директора по продажам после бутылки виски.

– Он меня не увидит, – сказал Джеймс, закуривая, и добавил, поскольку она ещё не испортила ему настроение, – это твоя привилегия.

– Привилегия! – Сердито швыряя из чемодана на одну из кроватей шмотки, Нина сделала паузу, любое занятие отнимало часть энергии, необходимой для ссоры. Она села на кровать и бросила, – Дай мне сигарету. Ну и манеры у тебя. Каким невежей ты выглядишь, не знаешь? Эта дыра тебе в самый раз. Газовый счётчик, и до туалета пятьсот ярдов. Но тебе всё по боку, если есть бар. Спасибо за привилегию спать рядом с мерзким пьянчужкой. – Она сделала глубокий вдох, словно пловец перед стартом. – Ты вообще в курсе, что мы не спим в одной комнате уже два года? Не думал об этом, откладывая бронирование номера до последней минуты? А может – Боже, ну конечно же – ты об этом и думал. О, я тебя слишком хорошо знаю, Джеймс Армадейл. Ты думал, вместе в одной комнате, вместе раздеваемся, и дело сделано. Я вернусь. Мы – как это? – возобновим супружеские отношения. Вот зачем ты загнал нас в эту клетку. Ты это подстроил, чёрт тебя подери!

– Нет, – отозвался Джеймс. Он произнёс это почти неслышно, парализованный внутренним отвращением, он едва мог дышать.

– Ты лгун! Думаешь, я не помню, какой ты устроил скандал, когда я перебралась в соседнюю комнату? Думаешь, я не помню ту женщину, эту Фрэнсис? Никогда не забуду, и никогда не прощу. Так что и не надейся, что прошлое вернётся, если после бара тебе вздумается меня лапать.

– И не собираюсь, – сказал Джеймс, вспомнив, что через четверть часа бар откроется. – Мне больше никогда не захочется, как ты очаровательно выразилась, лапать тебя.

– Ещё бы, ты же знаешь, что ничего не получишь. Кроме хорошей оплеухи, которую нескоро забудешь.

– Нина, прекрати это. Это всё предположения, ничего такого не будет. Если нам предстоит быть вместе, Господь ведает, почему, может попробуем жить мирно?

– Тебе следовало об этом подумать, прежде чем изменять мне с той женщиной, – покраснев, ответила она сдавленным голосом.

– Это было три года назад, – парировал он, – три года. Не стану нарываться, не впервые, но ты прекрасно знаешь, почему я тебе изменяю. Мне всего тридцать пять, я ещё не стар. Мне мало дозволенных супружеских отношений, лапать тебя, если так тебе нравится больше, эдак шесть раз в год. Что, обсудим это всё снова?

– Не ради меня. Мне всё равно, чем ты себя оправдываешь. – Дым в тесной комнате заставил её закашляться, она открыла окно и вдохнула сырой холодный воздух. Повернувшись к нему, сказала, – Ты спрашиваешь, почему нам приходится жить вместе. Я скажу. Потому что ты на мне женился. У меня есть свои права, и я не расстанусь с тобой. Мы вместе, пока смерть не разлучит нас. Только смерть, верно, Джеймс?

Он не ответил. Порыв холодного ветра ворвался в комнату из открытого окна, и он порылся в карманах.

– Если хочешь дожить здесь до ужина, – сказал он, – надо включить газ. У тебя нет пятипенсовых монет? Я не нашёл, разве что смогу разменять.

– О, запросто, в баре. И просто к твоему сведению, я не взяла с собой денег. Это твоя привилегия.

Оставшись одна, она сидела в холодной комнате, уставившись взглядом в кирпичную стену. Пока смерть не разлучит нас, было сказано ею совершенно серьёзно. Она от него не уйдёт, и не даст уйти ему, но очень надеется, что он умрёт. Не её вина, что она фригидна. Ей всегда казалось, что он должен это понять. Что её внешность и таланты как хозяйки дома, умение принимать гостей компенсируют её отвращение к сексу, с которым она ничего не могла поделать. Причём не только с ним, но и с другими было так – со всеми мужчинами. Казалось, он смирился с этим, и был счастлив. Каким-то асексуальным образом она любила его. А потом, когда показалось, что он счастлив, более, чем когда-либо за время их брака, перестал настаивать на тех болезненных процедурах, стал так добр и щедр к ней, осыпая подарками, он вдруг без малейшего стыда признался ей в измене. Она же не против, это понятно. Не станет возражать против того, что он получает в другом месте то, в чём ему отказывают здесь.

Пока он обеспечивает её, ценя её как жену, почти всё свободное время проводит с ней, ей должно быть намного легче, если уж секс так неприятен ей, что он нашёл себе кого-то ещё.

Видимо вся нерастраченная энергия дала ей силы броситься на него, колотить кулаками, выкрикивая слова, которые, ему казалось, она не знала. До конца своих дней она не забудет его изумление. Он всерьёз считал, что она не будет против.

Последующие недели нескончаемых злых придирок, криков и угроз, в конце концов вынудили его расстаться с Фрэнсис. А она выставила его из спальни, и началась та злобная неослабная вендетта, которую она не прекратит, пока смерть не разлучит их. Но даже сейчас он не понимал, до какой степени она оскорблена. Отлучённый от женщин, он начал пить. Сейчас он тоже пьёт, подумала она, и к девяти часам будет мертвецки пьяным лежать на этой кровати, всего в восемнадцати дюймах от неё.

Она больше не могла сидеть в холодной комнате. Попыталась зажечь газ, переведя указатель на «полный», но зажечь его от поднесённой спички не удалось, так что пришлось ей спуститься в небольшой холл, где топили углём, и где можно было смотреть телевизор.






Снова встретились они за столом, за ужином.

Джеймс Армадейл уже был хорош после полпинты виски, теперь же под виндзорский суп и жареного ягнёнка он заказал бутылку бургундского.

– Чисто из любопытства, – спросила Нина, – зачем ты столько пьёшь?

– Чтобы утопить свои печали, – сказал Джеймс. – Классика. В моём случае полностью подтверждённая. Хочешь вина?

– Пожалуй выпью бокал, иначе тебе достанется целая бутылка.

Столовая была заполнена народом в основном среднего и пожилого возраста. Многие видимо будут гостями на свадьбе, как и они. Он понял, что их появление не прошло незамеченным, и обсуждалось за окружавшими их столами. С язвительным удовлетворением он подумал, что их оценят как весьма красивую, гармоничную, наверняка счастливую пару.

– Нина, – начал он, – больше так нельзя. Это ужасно для нас обоих. Мы же губим друг друга. Давай решим, что с этим делать.

– Не упустил случая, да? Я не собираюсь обсуждать это на людях.

Нервно поглядывая на соседние столики, она говорила негромким, сдержанным тоном, совсем не таким оскорбительным, как в их спальне.

– Как раз в публичном месте, я думаю, нам удастся говорить более разумно. Наедине ты начинаешь психовать, и тогда мы оба не способны думать. А сейчас, насколько я тебя знаю, ты не станешь на меня кричать.

– Но я могу уйти, разве нет? К тому же ты пьян.

– Я не пьян. Если честно, наверняка напьюсь спустя час, и в этом другая причина поговорить здесь и сейчас. Послушай, Нина, ты меня не любишь, ты об этом не раз говорила, и что бы тебе не мерещилось насчёт моих желаний к тебе, я не люблю тебя тоже. Это обсуждалось не раз, не стану всё повторять снова, но можем мы найти какое-то приемлемое решение для расставания?

– Чтобы ты имел любых баб, каких захочется? Мог приводить ту сучку в мой дом?

– Нет, – сказал он, – дом я оставлю тебе. Вероятно, по суду ты могла бы получить треть моего состояния, но я дам тебе больше. Я дам половину.

Он едва не добавил, «чтобы избавиться от тебя», но прикусил язык, сейчас не время для провокаций. Сказанное и без того таило угрозу и вызов. Неприятно видеть, что ей приходилось сдерживаться, говорить мягче и следить за лицом. Но слова были те же самые. Он их слышал тысячу раз.

– Если ты уйдёшь, я последую за тобой. Пойду в твой офис и всё расскажу им. Я буду сидеть на твоём пороге. Ты не сможешь меня бросить. Я лучше умру, чем стану разведёнкой. И всё лишь потому, что ты от меня устал.

– Если будешь продолжать в том же духе, ты станешь вдовой. Это тебе понравится?

Будь они одни, она бы закричала – да! Но они на публике, и она многозначительно улыбнулась, что наблюдатель мог принять за реакцию на семейные шутки супругов.

– Да, понравится. Я хочу быть вдовой – твоей вдовой. Продолжай спиваться, у тебя получится, правда? Только так ты избавишься от меня.

К ним подошла официантка. Джеймс заказал двойной бренди и «кофе для моей жены». Он знал, что не сможет избавиться от неё. Не тот человек. Он не перенесёт крушение жизненного уклада, её выходок и сцен на работе, втягивание во всё это друзей и начальства. Если не развод по согласию, тогда ничего. Раз она не слушает его доводов, не желает понимать и прощать, ему остаётся только терпеть. Только вот это мне поможет, подумал он в смутной пелене эйфории от очередной порции бренди. Он быстро допил стакан, пробормотал ей извинения слушателей ради, и вышел вон.

Нина вернулась в холл к телевизору. Показывали спектакль о супругах, чья ситуация почти совпадала с их собственной. Пожилые дамы с вязаньем и старики со своими сигарами безучастно следили за действием. Она подумала, что можно взять машину и куда-нибудь поехать. Не так важно куда, главное, подальше от этого отеля и Джеймса, от неустанного боя часов на соборе, настойчивым медным трезвоном нарезающего время на куски в четверть часа. Должно же быть место в этом городе, где можно выпить приличный кофе, сходить в кинотеатр без фильмов о мужьях и жёнах, и тем более без того, содрогнулась она, что именуют сексуальными контактами. Она поднялась наверх взять ключи и немного денег.

Джеймс уже уснул. Сняв только галстук и обувь, он спал, лёжа на спине, и храпел. Как глупо не накрываться. Он замёрзнет. И может умрёт. Ну, укрывать его она не станет, но окно закроет. Ключи от машины нашлись в кармане его пиджака, там же горсть мелочи. Тепло его тела сквозь ткань заставило её поёжиться.

От него пахло алкоголем, и весь в поту, несмотря на холод. Среди мелочи были две пятипенсовые монетки. Одну из них она оставит на утро, скормить этому газовому счётчику. Невозможно одеваться к свадьбе при нулевой температуре. А вообще-то ведь можно сейчас вставить монетку, а вернувшись ночью, включить газ, чтобы к утру было тепло?

Комнату немного освещал жёлтый свет уличных фонарей на аллее.

Присев перед газовой горелкой, она заметила, что не выключила кран после того, как пыталась спичкой поджечь газ. А что, если заполнить комнату газом на эти пять пенсов? С закрытым наглухо окном и солидной старой дверью без щелей у пола? Она медленно протянула руку, чтобы закрыть кран.

Пальцы коснулись металла. Рука неподвижно замерла. Сердце всё чётче отбивало ритм в полной тишине по мере того, как жуткая мысль овладевала её сознанием. Можно ли...? Она сбрендила? Опустить монетку при открытом кране? И что дальше, каков результат – что в итоге? Отдёрнув руку, сжала их обе вместе, унимая дрожь. Выпрямившись, посмотрела на спящего мужа. На лоб, покрытый потом. Храпел он так же ритмично и напряжённо, как билось её сердце. Одинокая вдова, подумала она, в своём собственном доме. Не развод и презрение, не бедность и издёвки судей со стряпчими над её фригидностью, не насмешки Фрэнсис и её преемниц, но вдова, достойная жалости и уважения общества. И вполне состоятельная, хоть и не богачка, благодаря страховке Джеймса и очень вероятному пенсиону от сэра Уильяма Тарранта.

До полуночи Джеймс не проснётся. Нет, не так. Он бы не проснулся до полуночи. Вернее, не проснулся бы вообще.

Кран всё ещё открыт, полностью открыт. Она взяла монету, на цыпочках подошла к счётчику. Его сейчас и пушкой не разбудишь, а она всё равно на цыпочках. Окно плотно закрыто, а за ним лишь фонарь, дорога, и стены собора.

Опустившись на колени, она изучала счётчик. Впервые в своей удобной, комфортной жизни она имела дело с потребляющим монеты прибором. Но если с ним справляются придурки вроде обслуги отеля с постояльцами, она тоже сможет.

Она правда не особо прислушивалась к объяснениям менеджера. Что та сказала? Повернуть рукоятку налево, вставить монету, повернуть направо. Нина ещё минуту колебалась, пока перед ней мелькали обрывки воспоминаний: Джеймс после свадьбы, такой терпеливый в их медовый месяц, убеждавший, что её холодность не катастрофа, если есть любовь и терпение... Джеймс, с вызывающей улыбочкой говорящий о Фрэнсис, и его загулы по три дня лишь потому, что она не в силах притворяться, что её рана не пустячная царапина, и его пьянство, пьянство без конца.

Она недолго колебалась. Надев пальто и опустив в сумочку ключи, снова склонилась к счётчику, повернула рукоятку налево, вставив монету, повернула её направо, и не оглядываясь, вышла вон, закрыв за собой дверь.

Часы пробили без четверти девять.

Когда в половине двенадцатого закрылся бар, толпа народа на лестнице своим шум-гамом разбудила бы любого. Они разбудили Джеймса. Некоторое время он неподвижно лежал с открытыми глазами, пока часы не пробили полночь.

Когда последний удар стих, он протянул руку и включил лампу у кровати. Свет словно ножом пронзил мозг, и он застонал. Но так было каждую полночь, пора привыкнуть. Кто услышит, кому до него дело? Нина вроде всё ещё внизу, в холле. Но не стоит надеяться, что она проторчит там всю ночь, лишь бы не быть с ним наедине. Нет, телевизор выключат, и она появится здесь, и снова начнёт его пилить за пьянство и неверность – и неважно, что после Фрэнсис не было никого – так они будут препираться, пока серое небо за окном не потеснит жёлтый свет фонарей, и пока соборные часы не подскажут, что наступило утро.

И всё же было время, когда она была так мила, так трогательно несчастна в своей неспособности отвечать ему. Он и не думал винить её в этом, хотя тело не могло смириться. И найденный им выход мог стать разумным решением для обоих, вот только быть разумной она не желала. И в тысячный раз он смутно думал, зачем, как ему вообще пришло в голову признаваться, ведь эта маленькая тайна могла сделать его гораздо счастливее, чем когда-либо в жизни. Но думать, даже смутно, он был не в состоянии. Где та тётка сказала, здесь ванная? Направо по коридору, третья дверь налево. Он ещё полежал, часы пробили четверть и он понял, что терпеть уже не может, надо идти искать.

В коридоре холод – Боже, это скорее январь, чем апрель – немного отрезвил его, но в голове пульсировала кровь. Он сошёл с ума, продолжая в том же духе. Какого чёрта, зачем ему стать алкоголиком в тридцать пять? Затем, что нет выхода, он уже алкаш, пьяница. Если останется с Ниной, к сорока это будет мёртвый алкаш. Но как уйти от женщины, которая тебя не отпустит? Уйти с работы, сбежать на край света... Обычные мысли в полночь, но он знал, утром всё останется как есть, он будет терпеть.

Он пробыл в ванной минут десять. Проходя по коридору, услышал шаги на лестнице, зная, как выглядит, и как разит от него алкоголем, отступил за открытую дверь, как оказалось, в кладовку с инвентарём. Но это же всего лишь его жена. Она осторожно приблизилась к двери, словно готовилась ко встрече с чем-то ужасным – видимо с ним, подумал он. Он правда так невыносим, что она должна перед встречей с ним набрать побольше воздуху и сжать кулаки? Бледная, словно больная от страха, она открыла дверь, а войдя внутрь, ахнув, почти вскрикнула.

Он вошёл следом, она обернулась, увидев его, чуть не упала в обморок. Бледное перед дверью, её лицо стало белым, как полотно. Давным-давно, когда он любил её, когда ещё надеялся на взаимность, он бы встревожился. Но теперь ему всё равно, он только спросил:

– Каких-то ужасов по телевизору насмотрелась?

Она не ответила. Села на кровать, сжав голову руками. Джеймс разделся и лёг в постель. Нина поднялась, как автомат медленно снимая одежду. Мозг сжимали спазмы, как всегда, когда он начинал выходить из пьянки. Он лежал без сна. И не уснёт ещё несколько часов. Он следил за ней с любопытством, но без всякого желания, зрелище её раздевания уже давно оставляло его равнодушным. Что его удивляло, она явно была ещё в шоке, у неё тряслись руки, тем не менее она не забыла о своих благопристойных ухищрениях, как то повернуться к нему спиной, снимая одежду, натянуть на голову ночнушку перед тем, как снять нижнее бельё.

Надев ночную рубашку, она ушла в ванную. Вернулась с блестящим жирным лицом там, где снимала косметику. И она дрожала.

– Тебе лучше выпить снотворного, – посоветовал он.

– Уже выпила, в ванной. Хотела принять душ, но горячей воды нет.

Нырнув в постель, она выкрикнула в своей обычной злой манере:

– Чёртово место, ничего тут не работает. Всё не так, как надо!

– Выключай свет и ложись спать. Можно подумать, это на всю жизнь, а не на одну ночь.

Она ничего не ответила. Они никогда не желали друг другу спокойной ночи. Когда она погасила свет, темно не стало, за окном по-прежнему горел фонарь на улице. Ему совсем не хотелось спать. И неожиданно он понял, что меньше всего он хотел бы спать в одной с ней комнате. Раньше он почему-то об этом не думал.

Эта холодная скромность, некогда столь соблазнительная, теперь ему претила. Он приподнялся, опираясь на локоть, взглянул на неё. Она спала в защитной позе на животе, руки под головой, словно опасаясь на себя покушения. Казалось, после снотворного она крепко спала, но тело не расслаблено, в полной готовности дать отпор при малейшем к нему прикосновении. От неё веяло холодом. Резкий солоноватый дух, словно море поблизости, словно у неё в венах не кровь, а морская водица. Он думал о настоящих женщинах с тёплой кровью, о жарких чувствах от близости мужа, когда не с отвращением, но с улыбкой на губах они протягивают навстречу руки. Но она не даст им приблизится, пока он не умрёт, или пока пьянство не сделает его таким же холодным, как она.

Он понял, что не в силах здесь оставаться, в этой комнате. Он сделает что-нибудь ужасное, изобьёт её, может даже убьёт. И, как бы он не хотел от неё избавиться, больше не тратить на неё ни времени, ни денег, думать об убийстве было абсурдно, чудовищно. Немыслимо. Но оставаться он не мог.

Он встал и надел халат. Он возьмёт одеяло, и пойдёт в тот холл, где она смотрела телевизор, просидит там остаток ночи. До девяти она не проснётся, а к тому времени он вернётся, чтобы одеться к той свадьбе. Правда же смешно, они идут на свадьбу посмотреть, как другие готовятся сунуть голову в ту же петлю. Но нет, это вряд ли, ведь если верить офисным слухам, дочка сэра Уильяма с жаром привечала уже не одного мужчину...

Часы пробили один час. К девяти тут будет лютый мороз, без газовой печи не обойтись. Может, положить пока монетку, чтобы включить газ, когда потребуется?

Сама печь в тени, но счётчик хорошо виден в свете фонаря.

Джеймс склонился к нему, вспоминая указания менеджера. Лучше сначала попробовать без пятипенсовой монеты, она у него единственная. И это странно. Он был готов поклясться, что их было две, когда он первый раз ложился в постель. Как она сказала? Повернуть кран налево, вставить монету, затем поворачивать его направо, пока не услышишь, что монета упала. Держа пятипенсовик в руке, не желая потратить монету зря – если Нина права, и ничего тут толком не работает – повернул ручку налево, затем до конца направо.

Звякнула упавшая монета, и красная стрелка поползла по шкале, подтверждая получение платежа. Отлично. Он сэкономил свою монету. Предыдущий жилец видимо вставил свою, но не повернул рукоятку до конца.

Джеймс проверил, закрыты ли окна – и без того холодно – бросив последний взгляд на жену, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.