Дневник беженца. Страх, смятение, курица гриль

Я проснулась с ясной мыслью – хочу курицу гриль.
Удивилась. Наверное, сразу нескольким вещам – что, пожалуй, впервые за последние полгода проспала дольше двух часов подряд. А еще тому, что я, оказывается, еще при этом чего-то хочу. Курицу. Большую, румяную, ароматную. И жрать ее по-свински прямо руками, глядя какой-то фильм. Лучше всего – глупый. Глупый фильм под курицу гриль в воскресный вечер.
Вот такой атрибут богатой и спокойной жизни. Забытые радости какой-то другой, уже как будто совсем не моей реальности.
Наверное, пора завести какой-то отдельный лист в блокноте. Писать список того, что я сделаю, когда вернусь домой: приму ванну, выброшу все эти странные чужие и пахнущие чужими людьми вещи, сделаю стрижку и маникюр, посмотрю какое-то кино… От начала и до конца. За один раз. Без перерывов на слезы и метания в панике по тесной квартире. Да, с недавних пор у меня появилась такая особенность – ничего не могу делать непрерывно, дольше пятнадцати минут к ряду. Обязательно или плакать начну, или вот так метаться по тесной квартирке: четыре шага из кухни в прихожую, пять шагов из прихожей к балкону, от балкона на кухню – три. Все. Вот и весь мой скудный метраж. Но за день могу находить тут километры.
Страшно. Паника нападает.
Как я завтра? Как там мои родные? Что… Что мне делать?!
Шагаю по квартире. Или, если сын уже спит, раскачиваюсь, как будто сама себя убаюкиваю. Вот сижу за компьютером, пишу что-то, потом слезы начинают капать в кофе и я непроизвольно раскачиваюсь, обхватив себя руками. Побаюкаю-побаюкаю и дальше писать… Еще стирка немного спасает. С маленьким ребенком ее накапливается много – замочу в голубой детской ванночке, если нужно пометаться, как зверь в клетке, а сына пугать не хочется, то иду и стираю. Но этими странными метаниями, а еще больше раскачиванием я напоминаю себе слона в одесском зоопарке. Он целый день стоит один посреди небольшого загона и раскачивается из стороны в сторону, порой обсыпая себя пылью. И все дети, все до одного, подходя к загону, говорят:
– Какой старый слон!
Как минимум с десяток раз сидела у того вольера и слушала детские голоса. Что же они видят в этом слоне? Я, вот, не вижу. Для меня это вполне обычный слон. Не старый, не молодой, а просто – слон. Я даже потом специально гуглила и выяснила, что не слон, а слониха. И она, кстати, в полном расцвете сил. Просто одинокая. Потому и раскачивается, потому и грустит. Ей тесно, страшно и одиноко.
Как и мне.
Тесно. Страшно. Одиноко.
А люди, проходящие мимо, наверное, видят во мне какого-то странного старого слона.
Совершенно непонятно, чем я кажусь окружающим. Но чувствую, меня, как и реальное положение дел, не все способны рассмотреть и понять. И даже если я что-то пытаюсь объяснить – не все хотят слышать, не все слышат, а если слышат – не все понимают. Так вот и выходит, что для некоторых я – как провинившийся, сосланный на перевоспитание дальний родственник. По их мнению, мне полезно пострадать и потом-кровью отработать свою провинность. Не жить, не любить сына, а еще больше страдать. Например, категорически не желательно искать работу, которая мне хотя бы подходит – по квалификации, по уровню знаний, по возможностям. Обязательно нужно что-то погрязнее и пострашнее. Можно даже без зарплаты. Тогда я буду на своем месте.
Для других – я турист. Нудный гость. Мне советуют лечить хандру положительными эмоциями – есть пиццу, ходить в кино. Присылают афиши, указывают места, где пицца вкуснее. Не люблю пиццу? Попробуй суши! Нет-нет, это же совсем недорого! Ну, что же я все время вредничаю и отказываюсь? Да, не Лувр. Но это же не повод быть такой занудой!
Для третьих – я досадное недоразумение, которое нужно срочно выдавить куда-то в сторону Европы и помахать белым платком на прощанье:
– И вам пока-пока, вспоминайте добрым словом!
А потом, наверное, скривиться и сказать:
– Фу, какой противный человек… Хорошо, что уехала!
А еще бывает, что меня начинают знакомить с «большой жизнью». Вот с той же пиццей, как будто я пицц не ела. Мне хочется изумляться в ответ:
– О, так у вас дома унитазы стоят? Научите пользоваться!
И очень хочется спросить – вам не мешают мои рога? Мои копыта? Мой хвост? Я же не кажусь вам человеком, а какой-то дикой особью из другого измерения. А вы правда думаете, что там, всего в ста километрах, мир другой? Без людей?
Какая странная игра… Казаться все время кем-то не тем. Казаться, а не быть. И, что самое невероятное, уже самой сомневаться, кто я и какая я. И я до изнеможения, до бессилья я устала рассказывать – кто, почему, как так вышло и чего я, собственно, хочу. А разве я чего-то хочу? Выжить. Выжить очень хочу.
И вернуться домой.
А сегодня еще хочу курицу гриль.
Да, если вспомнить – в жизни были разные времена. Помню, как во время студенчества я научилась премудрости из панировочных сухарей и бульонного кубика делать «мясную закуску». Помню, как пели под гитару у кого-то под балконом, чтоб нам накидали картошки. Строгая соседка швырялась ею от злости, пытаясь выгнать нас со двора, а нам – ужин. А еще помню, как мы на радио всей ночной сменой и всю ночь спорили, что экономнее – питаться одной свеклой или одной морковкой, если до зарплаты еще неделя, а денег осталось только на проезд. Но никогда… никогда мне не приходилось стоять в очереди в «Красный крест» за продуктовым набором беженца. И я никогда не хочу это вспоминать.
Это не я. Это не со мной. От недосыпания ощущение реальности часто как-то притупляется и я как будто смотрю сон наяву. Страшный сон.
Дни ползут, как улитки. Конечно, однажды что-то должно поменяться, но пока у меня есть ощущение, что я стою возле какой-то громадной ямы и заглядываю в ее черную голодную бездну. Проглотит или выкарабкаюсь?
Я ошиблась, переоценила силы, понадеялась на чью-то поддержку и вот, осталась одна в чужой стране. С маленьким ребенком, стареньким ноутбуком, розовым рюкзаком с вырывающейся лямкой и целой палитрой панических расстройств, сомнений и страхов. И ни черта я не умею, кроме писать. Хотя и в этом я уже сильно сомневаюсь. Разве это кому-то нужно? Разве это кого-то утешает? Делает лучше, умнее, добрее? Нет. Папа был прав, когда однажды сказал:
– Никому эта чепуха не нужна. Ты умрешь и все твои тетради просто вынесут на помойку.
Пап, теперь я поняла. Я даже готова сама их вынести на помойку. Когда вернусь домой… Первое, что сделаю – выброшу все, что останется там от прежней, еще живой меня. Поселим там мертвую и разочарованную меня. Никого это не утешает, не радует, не делает мудрее и добрее. Мир хуже, чем всегда хотелось о нем думать. И я… Я ничего не умею! Даже писать!
Я уже даже дружить не умею, и отсутствие чего-то вот настолько элементарно человеческого тоже вызывает фантомные боли, как после ампутации. Там, где была социальная жизнь – дыра. Где были планы на лето – культя. Где были надежды и мечты – кровавое месиво. У меня ничего нет. И меня нет. Только какой-то горлум, какой-то человеческий огрызок, сшитый из страхов, паник, стыда и боли. Из слез.
Странные советы мне дают безликие собеседники из сети. Найти друзей. А как вы себе это представляете? Нет никакой особой общности людей – беженцы. Это толпа несчастных, перепуганных людей, с разными историями, планами и взглядами. Даже с разными ценностями, мировоззренческими идеалами. Никто из этой толпы не является никому единомышленником по определению. Это просто человек, который стремится выжить. И выживать он будет по своим силам. Кто имел накопления, которые смог перевести в местную валюту – будет жить лучше, кто ничего не имел – хуже, кто-то легко найдет работу и место, а кто-то будет биться и тонуть в долгах и заботах, пытаясь заново нажить, наработать, отстоять. Искать тут друзей так же сложно, как и в обычном супермаркете в день распродажи. То, что вы оказались в одном помещении в один день, совсем не сделает вас хоть чем-то схожими… А искать друзей среди волонтеров или других, живых, не тронутых бедами – не менее бесполезное занятие. Любое обращение будет восприниматься как просьба, а любое совместное мероприятие – неравномерные расходы. Что, вообще-то, не все готовы терпеть…
Ну и ладно. Я пережила декрет со сложной беременностью, когда на последних сроках хорошо получалось только лежать, и потеря социальной жизни уже успела на мне один раз зарубцеваться.
Что я еще должна потерять? Что еще пройти на этом пути?
Гордость, уверенность в своих силах и даже вера в людей – очень многое рассыпается в песок и приходится переворачивать тонны ила и грязи, прежде чем попадется золотая, очень ценная крупинка, которая подкрепляет последнее, за что хочется еще в себе цепляться – веру.
Впрочем, цепляясь за веру, должна признать – со мной происходят странные вещи. И со мной случаются удивительные встречи. И за последнее время – все чаще. Не знаю, как это работает. Но есть ощущение, что рядом остаются только настоящие люди. Не боты, которые, как в компьютерной игре, появились ради того, чтоб сказать реплику и рассосаться без следа в информационном поле, а настоящие, живые люди – с каким-то необъяснимым, но явственно ощущаемым огнем внутри.
И я не знаю, куда мы все вместе придем, но готова поспорить – у нас выйдет удивительная история.
Как же хочется эту противную курицу гриль, издающую эту божественную вонь!
Где-то там, в далеком, но родном моем городе остался мой близкий друг, с которым у нас была традиция – время от времени запасаться пивом, покупать курицу гриль и до глубокой ночи смотреть сериалы. И это было лучшим лекарством от всех бед на земле!
Ну, кроме одной…
Когда в городе начали выть сирены, когда сон и аппетит у всех совсем пропал, мы еще какое-то время искали способы сохранить что-то, что нам всем приносит радость – играли с сыном в мяч, я писала списки книг и фильмов, которые посмотрю и почитаю тогда, когда все снова вернется на свои места, но главное – мы были рядом.
Сейчас я одна. И чувствую себя так паршиво из-за того, что оставила вас всех там.
Говорят, это и называется синдромом беженца. Нет мне больше нигде радости в мире, пока вы там. Пока в моем городе воют сирены.
Так что же я чувствую, чего хочу? Страх, смятение, курица гриль. Я могла бы написать это в анкете или резюме. Жаль, что понять это можно, только будучи в моей шкуре. Но страх, смятение и курица гриль – это самая точная формула этого внутреннего безумия. Короткая формула, определяющая нечто значительно большее. Это абсолютная нехватка чего-то простого, ясного, четкого в жизни. И яма, которая начинается сразу возле моей постели. Яма, в которую я начинаю валиться сразу, как только наступает новый день. Разрываясь в стремлении подработать, остаться хорошей мамой, решить какие-то текущие проблемы, заткнуть бесконечные дыры, найти правильные пути и решения… Одна, в чужой стране, пока над моим городом воют сирены…
И главное, мне никто не обещал, что я с этим справлюсь. Но, черт возьми, друг, мой драгоценный друг, оставшийся там, в моем близком, но таком далеком городе – мы же должны еще хотя бы разок собраться и досмотреть этот глупый сериал и сожрать румяную, еще теплую, так восхитительно пахнущую курицу… Да?




Поддержать автора:
2202 2023 3930 9985