Это не игрушки

Ч1

    Мы с Сашкой Головизиным шли по возвышенности над поверхностью огромного заснеженного поля. Но это было и не поле вовсе, это была замёрзшая река Кама. Она здесь широко разлилась, образовав верхний бьеф плотины Нижнекамской ГЭС, на левом берегу которого располагался город Набережные Челны.

    Возвышенность, по которой мы шли, собственно была дорогой уходящей к центру реки и заканчивающейся маленьким островком земли с пирсом для причаливания грузовых судов. Эта дорога к пирсу превратилась в узкую полоску косы после поднятия уровня воды при разливе реки.

    Причал, некогда был частью Челнинского порта и принимал суда с грузами для развивающегося невероятными темпами автозавода КамАЗ. Со вступлением в строй Нижнекамской ГЭС и поднятием уровня реки суда получили возможность подходить ближе к городу. Функции грузового причала на удалённом острове постепенно угасли, и к 1983 году территорию острова облюбовал Набережно-Челнинский яхт-клуб, к которому и лежал наш с Сашкой путь.

    С Головизиным Сашкой мы познакомились совсем недавно буквально месяца три назад, когда в сентябре 1983 года начали учиться на десятимесячных курсах технического училища при КамАЗе. А после того как он сказал, что занимается парусным спортом, у нас с ним сама собой завязалась дружба.

    К тому времени я уже сильно увлёкся яхтами, парусами. Я начал выписывать популярный в то время журнал «Катера и яхты». Запоем читал каждый номер от корки до корки. Покупал книги соответствующей тематики и собирался строить свою собственную парусную яхту.

    Для начала я соорудил зимний виндсерфер (лыжа с парусом). Понёс на замёрзшую Каму на испытания. Лыжа почему-то ехать отказывалась, несмотря на довольно свежий ветер. Я несколько раз «серфер» совершенствовал и снова испытывал. Колдовал с лыжей. Сначала лыжа была одна. Узкая, она мало того, что была неустойчива, ещё и проваливалась в снег. Пришлось сделать санки из двух лыж. Они были неповоротливые и давали сопротивление вдвойне. Окончательно слепив две лыжи в одну, получил удовлетворительную, но слишком широкую лыжу.  Параллельно подшивал парус, который из-за отсутствия подходящей ткани был сшит, из чего попало. Он сильно надувался на ветру, образовывал огромное пузо и от этого терял аэродинамические качества, давал слабую тягу. Ничего не помогало - «серфер» стоял на месте как вкопанный.

    Я варился в собственном соку, и указать на мои ошибки было некому. В моём окружении никто парусами не занимался и я совершенно не предполагал, что в нашем городе, оказывается, есть яхт-клуб и что вообще есть кто-то, кого интересуют яхты.

    А тут, вот он, нарисовался – Сашка яхтсмен. Я был на седьмом небе от счастья – нашлась родственная душа. Я пригласил Сашку к себе на очередные испытания, и… лыжа под Сашкой поехала!
    - Саня! – воскликнул я. – Как так получается - у тебя едет, а у меня нет?
    - Хе…хе… – ухмылялся Сашка и молча ехал на лыже.
    Ехал медленно, но ЕХАЛ чего не получалось у меня.
    - Но, как? – не унимался я.
    Сашка остановился и положил парус на снег.
    - Понимаешь… - начал Сашка - ты, сколько времени под парусом ходишь?
    Я скромно улыбнулся и опустил глаза.
    Вооот! – протянул Сашка. - А я уже четыре года в клубе занимаюсь и имею некоторый опыт. Знаешь что, давай-ка приходи завтра на занятия в спортклуб, а на выходные сходим в яхт-клуб на берег. Я тебе покажу, что такое настоящий зимний виндсерфинг!

    Зима 1983-84 года выдалась хорошей – в меру снежной и в меру холодной. Снег на Каме лежал сравнительно тонким слоем. Сквозь редкие проплешины наста проступали тёмные пятна льда замёрзшей реки. Мы с Сашкой шли по накатанной косе-дороге к маленькому острову, к яхт-клубу. Снег слежался и прекрасно держал на себе путников даже без лыж. Белая поверхность реки была утыкана чёрными фигурками рыбаков, а впереди, далеко за островом, к которому лежал наш путь, через белую равнину реки Камы виднелся крутой, лесистый правый берег. Там располагался густой сосновый лес и посёлок Тарловка.

    У меня от волненья колотилось сердце. Наконец я увижу настоящий яхт-клуб, настоящие яхты, а скоро и сам стану яхтсменом. Мечта сбывалась, и мне было так волнительно, что хотелось не идти потихоньку, а бежать, бежать к заветной цели, которая находилась там впереди на самой середине реки.

    - Да не лети ты так – тормозил меня Сашка, видя, как я всё время забегаю вперёд – Ей Богу как дитё малое. Мы всё успеем, времени достаточно. Тебе ещё надоест.
    - Не надоест – весело возражал я, приостанавливался, но всё равно продолжал обгонять степенно идущего Сашку.

    Наконец мы вошли на территорию яхт-клуба. Я с жадностью рассматривал стоящие на берегу яхты, восхищался и засыпал Сашку вопросами. До этого момента мне никогда не доводилось видеть яхты с такого близкого расстояния. Нет, теоретически я был подкован хорошо, знал строение все атрибуты яхт, каждую деталь, каждую фусечку, но воочию всё видел в первый раз и восхищался тем, как оно всё так красиво сконструировано.

    Сашка терпеливо дождался успокоения моего фонтанирующего восхищения, утоления моего любопытства, а потом взял у сторожа ключи от вагончика, где хранилась яхтенная утварь, и открыл дверцы. Мне в нос сразу бросился особый запах, который навечно поселился в моей памяти.

    Там, внутри аккуратно разложенные по полочкам, подвешенные на специальных подвесах, лежали, висели, стояли лыжи, мачты, гики и паруса. Он сам выбрал из не маленького количества инвентарь в двух экземплярах, и мы с этим богатством выдвинулись на белоснежную равнину реки.

    Я сразу увидел ошибки в конструкции своего «серфа». Парус, прекрасно скроенный и пошитый не из какого-то ХБ с включением лавсановой нити как у меня, а чисто из настоящего парусного материала Дакрон. Он шелестел на ветру, как будто бумага и совершенно не продувался приложенными к нему губами. Гик, удобный, лёгкий, жёсткий со слегка изогнутыми трубами. Прямая противоположность моему гику хлипкому, пружинящему, тяжёлому сделанному из стальных трубок карнизов купленных в хозяйственном магазине. Почти то же можно сказать и об алюминиевой, лёгкой мачте, которую мне пришлось делать из дубового, тяжёлого весла лодки.

    Но основная хитрость конструкции настоящего зимнего виндсерфера заключалась в лыже. Горная достаточно широкая, лёгкая, слабо изогнутая лыжа оказывала наименьшее сопротивление движению. Тогда как мне за отсутствием в продаже горных лыж пришлось купить обычные две беговые лыжи и соединить их в одну. Симбиоз такого тандема давал жуткое сопротивление при движении по снегу.

    Я расстроился, потому что сразу понял свои ошибки. Я делал свой снаряд из того, что смог достать, а надо было делать из того, что нужно. Многое у меня было неправильно. Ошибки одна к одной вылились в плачевный результат – мой «серф» наотрез отказывался ехать.

    - Ну, не грусти – подбадривал меня Сашка – ты всё делал правильно. Ну и что, что твоя конструкция далека от идеала, зато ты её сделал сам, довёл дело до конца и получил результат! Ты молодец! Потому и рекомендовал тебя в нашу команду.
    - Но ведь «он» не едет у меня! – сокрушался я.
    - Как не едет? У меня же поехал – возражал Сашка. – У тебя не ехал, потому что у тебя ещё опыта нет. Вот сейчас потренируешься, и у тебя получится! Ветер надо чувствовать ушами! Смотри.

    Сашка, пока мы болтали, снарядил свой «серф», поднял парус, и ловко прыгнув на лыжу, в одно мгновение оказался за десяток метров от меня. Он, держась за гик, висел под парусом как под крылом самолёта и летел по белоснежному полю стремительно удаляясь. За ним клубился выдавленный лыжей из наста снег, и тянулась ровная как струна колея. Это так затягивало, что я аж побежал было за ним, но вскоре и остановился, понимая всю бессмысленность гонки.

    Заворожено я стоял на месте и наблюдал, как Сашка вдалеке сделал разворот, сменил галс и уже нёсся обратно, при этом ни разу не остановившись. Он уже на подлёте мастерски слегка развернул парус, сбросил ветер и потихонечку величественно подкатил на лыже ко мне.

    - Видал? – гордясь собой, улыбался Сашка. – Теперь твоя очередь.

    Он помог мне собрать вторую лыжу, давая наставления и объясняя, что к чему. Я немного потренировался управлять парусом, сначала без лыжи уперев нок мачты в снег. Потом мы приладили парус к лыже и я, став на неё, пытался удержаться на узкой площадке смонтированной на лыже.

    Постепенно тренируясь наполнять парус ветром, я поехал. Медленно двигаться не получалось. Парус в мгновение ока наполнялся ветром и пытался то завалить меня, то утащить куда-то в небо. Стоя на узкой площадке лыжи это надо делать точно и быстро иначе неминуемо падение. Что сначала и происходило. Я падал еще, не успевая набрать скорость. Не то чтобы я расстраивался или злился. Нет. Это было наоборот весело. И я быстро освоился, падения стали сокращаться и,… я тоже полетел.

    Набирая скорость, я всё увереннее стал себя чувствовать. Увереннее чувствовал снаряд, увереннее чувствовал ветер. Я летел всё быстрее и быстрее. И в какой-то момент я так уверился, что не заметил, как разогнался до скорости автомобиля. Мне это нравилось, и я пытался ускориться ещё.

    Вдруг неожиданно, стремительно увеличиваясь, впереди возникла фигурка рыбака сидевшего над лункой. Я нёсся прямо на него. Попытки поработать парусом, чтобы свернуть не венчались успехом. Парус как будто окаменел, и сдвинуть его, куда либо не получалось. Толи это было от паники охватившей меня, то ли от нехватки сил, то ли от аэродинамики паруса превратившегося в жёсткое крыло.

    Впрочем, паника охватила не только меня. Рыбак напрягся, уставился на меня, привстал, но продолжал держать удочку, видимо ещё на что-то надеясь. Явление «сефингиста» на реке для него было не ново, но вот чтоб так нагло, не сворачивая, двигаться в его сторону....

    Справиться мне с парусом всё же немного удалось и я слегка отклонился в сторону. Но этого было мало. Я висящий на гике, буквально в нескольких сантиметрах пролетел над головой рыбака. И уже удаляясь, в клубящемся за мной снежном тумане я успел заметить как фигура, вскочив, затанцевала и замахала руками, видимо от «восхищения» посылая в мою сторону свои «овации».

    Потом мне всё же удалось свернуть, но когда свернул, парус немного обмяк и стал более податлив. Это ветер немного стих. Всё больше поворачивая, лыжа начала останавливаться. И тут бы сделать смену галса, перекинуть парус на другой борт, да не тут то было. Как это сделать теоретически я знал, а вот практически.... В итоге теряя ветер, я плавно опустился вместе с парусом на поверхность и покатился кубарем по снегу. Благо скорость была уже совсем маленькая, и я отделался лёгким испугом. Я встал, отряхнулся, перевернул лыжу в обратную сторону. Снова поймал ветер, теперь то я уже знал, как это делать, и уже осторожно покатил обратно.

    - Вот это ты напугал мужика. У него наверно теперь все штаны мокрые – услышал я весёлый голос за спиной. Это Сашка догнал меня и пристроился параллельным курсом немного позади.
    - Да я и сам прилично испугался – ответил я Сашке. – Слушай, а мужик нам не наваляет?
    - Пусть сначала догонит – засмеялся Сашка
    - А где ты был? Ты же вроде за мной поехал – спросил я Сашку. – Я думал, ты мне будешь подсказывать.
    - Хе. Ты так рванул…. А вообще я специально не вмешивался. Наблюдал, что ты будешь делать в критической ситуации – ответил честно Сашка. – Теоретически ты подкован хорошо, а вот чтоб научиться практически, подобные ситуации и нужны. Они мобилизуют твой мозг. Это лучший способ набраться опыта.
    - Философ – съязвил я. – А если б я своей задницей снёс мужику башку?
    - А ты бы не только снёс ему башку, ты бы и сам слетел с лыжи и хорошо покувыркался – парировал Сашка. – Но ты же кое-что вспомнил, что я тебе говорил, ведь нашёл же способ рульнуть. А вообще ты сам виноват. Я тебе говорил - не разгоняйся. Но ты всё мимо ушей от радости.

    Так состоялось моё посвящение в яхтсмены.

    Зимой у яхтсменов проходили теоретические занятия и физподготовка. Новички и те, кто хотел повысить квалификацию, изучали теорию судов и судовождения в рамках школы яхтенного рулевого. В конце теоретического сезона и в начале навигационного все сдавали экзамены, в том числе и практические на воде, и получали соответствующее звание.

    Я как новичок претендовал на звание яхтенного рулевого 3-го класса и после успешной сдачи экзаменов получал право управлять яхтой общей парусностью до 12 кв.метров. Под эту категорию подходили почти все швертботы международного гоночного класса с одним парусом: олимпийский «Финн», новый «Луч», деревянный «ОК-Динги» (в просторечии – О'кей), совсем детский «Оптимист» (его ещё называют «Мыльница» из-за его «квадратной» формы) и другие. А так же я мог быть капитаном юниорских швертботов двоек, таких как «Кадет» или более серьёзный «420».

    Сашка же за четыре года уже всё это проходил и не раз. Он обкатал все швертботы, что имелись в яхт-клубе, участвовал во многих гонках, побывал в экипажах разных крейсерских яхт в разных должностях. Сейчас у него задача была – поднять свой квалификационный класс до единички. Тогда он получал право самостоятельно управлять крейсерской яхтой парусностью до 60 кв.метров в любое время суток.

    Группа наша была не большая и кроме нас с Сашкой ребята, имея уже 3-й класс рулевого, намеревались подняться на ступеньку выше, пересесть на более крупные яхты и пользуясь правом управлять яхтой парусностью до 30 кв.метров совершать различные походы даже ночью. Для этого они в большей степени налегали на сигнально-навигационную часть яхтенной науки.

    Яхт-клуб был одним из спортивных подразделений спортклуба Набережных Челнов. Хозяином помещений, всего инвентаря и спортивных снарядов, конечно, был спортклуб. Набережные Челны тогда ещё был совсем молодой строящийся город и своих помещений многим организациям (как впрочем и самому КамАЗу) не хватало. Эти организации, и спортклуб, временно арендовали помещения в новостройках социального и жилищного фонда города. Так наш спортзал для физподготовки был в Новом городе в одной из общеобразовательных школ, а теоретические занятия проводились в квартире жилого дома. Квартира находилась на последнем этаже десятиэтажки и была оборудована под учебные классы. В ней были школьные парты стулья и доска.

    Мы собирались по вечерам, и наш тренер читал лекции по истории парусного спорта, о разных типах яхт, их теории и устройстве, парусном вооружении, применяемом оборудовании и дельных вещах, о такелажных работах и морских узлах, о ветрах, курсах и галсах. Мы изучали основы и особенности плавания под парусом, учили народные приметы и стишки о погоде:
      Дождик раньше, ветер вслед –
      Жди от шквала всяких бед.
      После шквала дождь пойдёт –
      Значит скоро шквал пройдёт.
    И обязательно в наш курс подготовки яхтсмена входили правила плавания и связи на внутренних водных путях и конечно безопасность на воде.

    Сашка, знавший всё это наизусть, на занятия не брал ни ручку, ни тетрадку. Во время лекции он сидел на стуле, сложа руки скобочкой, и молча внимал уже не однократно пройденный им материал.
    - Повторение – мать учения – любил повторять Сашка.

    Я, глядя на Сашку, тоже сначала понадеялся на свою память. Письменные принадлежности не брал и ничего не записывал, надеясь достать где-нибудь книжку, по которой тренер читал лекции. Но потом пожалел об этом, и часть материала пришлось восстанавливать из разных других источников. Впрочем, половину этого материала я уже и так знал, а потому учиться мне было совершенно не сложно.

    Тренер в спортзале нами не занимался. Поскольку особой программы по физподготовке яхтсменов в нашем яхт-клубе не было, то с функцией тренера вполне мог справиться любой достаточно опытный яхтсмен. Поэтому эту обязанность тренер переложил на Сашку Головизина, которому только и требовалось, что направлять нас в нужном направлении.

    В спортзале главное нам надлежало поддерживать организм в тонусе и накачивать «горы» мышц, ведь управление яхтой требует приложения не малых сил. Особенно нам нужно было развивать брюшной пресс, так как обычно яхтсмену приходилось висеть на борту швертбота, при его откренивании. Это одна из основных функций команды большинства спортивных швертботов, катамаранов, и даже некоторых килевых яхт. Да, и как бы это ни звучало странно, люди (команда) на таких яхтах являются балластом. Но балластом полезным!

    А посему, после традиционной пробежки по кругу спортзала и общей физкультуры группа разбивалась на пары. Одни садились на скамейки другие им на ноги и первые до изнеможения качали пресс. Потом они менялись местами и пресс качали другие. Далее кто ещё был в силах, лезли на турник или брусья. Накачавшись вволю, мы уставшие, но довольные разъезжались по домам.

    Так постепенно мы двигались к экзаменам и новому яхтенному сезону. Ближе к весне мы с Сашкой уже устали от многочисленных учёб, ведь мы же ещё учились в училище, чтобы получить профессию. Уже не терпелось скорее на воду. Выходные дни были для нас отдушиной, когда мы с Сашкой выдвигались в зимний яхт-клуб, и отводили душу, гоняясь на парусных лыжах.


Ч2

    И вот зима 1984 года закончилась. Растаял снег на берегу, сошёл с реки лёд. И мы, с Сашкой не дожидаясь тёплых дней, отправились в яхт-клуб выбирать мне яхту. Теоретические экзамены мы защитили, но звание ещё не получили. Теперь весь сезон нам предстояла практика, походы и гонки, после чего заслуженно поднималась квалификация яхтсмена. Естественно для практики нужна яхта. И если у Сашки она была, за ним был закреплён швертбот «Финн», то у меня ещё нет.

    После недолгих размышлений тренер определил для меня первую яхту. Им стал швертбот «ОК-Динги» («О'кей»). Почему «ОК-Динги»? Да всё просто. Всё что меньше его это совсем детское. Всё что больше, например Сашкин «Финн», для меня рановато. Хотя «Финн» с «О'кей»-ем по размерениям и характеристикам почти одинаковы. Но «Финн»-ов в клубе было всего пара-тройка, они считались элитными и владеть ими надо было ещё заслужить. А «О'кей»-ев было много. Их наверно хватило бы на всех членов яхт-клуба вместе взятых.

    В клубе корпуса всех швертботов лежали перевёрнутыми вверх дном под навесом. Навес над ними если и спасал от непогоды, то наверно только от прямого сверху дождя.

    Сашка знал, какой корпус мне предложить, но не мог найти его сразу. Мне тогда показалось, что он знает все корпуса, что называется «в лицо». Он полез вглубь склада, тщательно рассматривая лодки с потрескавшейся краской, а некоторые уже даже и облезлые. Дошёл почти до конца хранилища и, наконец, позвал меня.

    - Вот! - сказал Сашка, тыкая пальцем в самый облезлый, совершенно не привлекательный и, казалось, самый не пригодный корпус. – Вот он. Нашёл.
    - Тююю…, - расстроился я – неее…, давай я лучше возьму вот этот.
    И я погладил рукой самый красивый, и вроде бы целый, корпус «ОК-Динги».
    - Бери, говорю этот – настаивал Сашка. – Не пожалеешь! Этот самый целый. Я знаю что говорю. Да, к нему надо приложить ручки, привести в порядок. Но если справишься, это будет самая быстрая и лёгкая яхта из всего этого парка. Он даже сможет конкурировать с моим «Финн»-ом! Будем гоняться?
    - Да, конечно! – воодушевлённо протянул я. – Нооо….
    - Чего сомневаешься? Говорю тебе этот корпус лучший. Он почти нулячий. На нём ходил только Петрушка (мы так звали нашего Петю) один сезон. И то это было давно и не правда – заулыбался Сашка.

    Меня совершенно не пугало что корпус надо ремонтировать. Работы я не боялся, да и с удовольствием повозился бы с ремонтом, но мне скорее хотелось на воду. Я боялся, что не успею его починить к началу тренировок.
    - Ладно, – наконец сдался я – беру.
    И мы вдвоём подхватили не тяжёлый корпус и вынесли его из-под навеса на свет для дефектовки.

    - Ну вот – рассказывал Сашка, осматривая корпус – как я и говорил – лодка в хорошем состоянии. Обдерёшь красочку….
    - Снова покрашу и… - вклинился я.
    - Ээээ, нет – прервал меня Сашка. – Я хочу тебе предложить лучше покрытие, чем краска. Корпус покроешь эпоксидкой в смеси с графитом. Корпус тогда получиться как пластиковый и будет иметь гораздо меньшее сопротивление движению в воде. Борьба за скорость понимаешь!
    - Ууу, – протянул я – это где-ж я возьму столько эпоксидки? Да и графит где взять?
    - Всё это есть у нас в клубе. Но у нас есть ещё лучше - готовая смесь – Сашка поднял указательный палец вверх. – Это камазовская шпатлёвка с завода. Она на эпоксидной основе, уже готовая и ничего смешивать не надо. Достаешь из банки и мажешь.
    - Ага… - соображал я.
    - Да, но её не так много, а потому тебе придётся отнестись к этому делу экономно – предупредил Сашка.
    – Ну, в крайнем случае, если не хватит, то разведёшь эпоксидку – добавил он.

    Выбранный Сашкой корпус действительно оказался в хорошем состоянии, не смотря на свой не малый возраст. Видно было, что им почти никто не пользовался. Привальный брус, окантовывающий палубу, был совершенно целый. Обычно больше всего страдает он от многочисленных причаливаний и ударов о стенку. Совершенно не поврежденная обшивка и набор корпуса сохраняли ещё тот старый заводской яхтенный лак с постройки. Абсолютно целый даже ничуть не ободранный шверт отлично проворачивался в швертовом колодце.

    Но самое главное меня поразила удивительная лёгкость моего корпуса в отличие от его собратьев лежащих под навесом. Много раз ремонтируемые, ещё и зачастую чем попало, многократно крашенные, даже сверх старой краски без обдирки, корпуса, были тяжелы. А тяжёлый корпус сидит глубже и оказывает большее сопротивление, а это существенная потеря скорости. Они теряли все шансы на победу в гонках.

    После осмотра я успокоился и тут же во мне зажёгся огонь созидания. Мне предстояла целая серия захватывающих работ по яхте. Приятная возня со своей яхтой меня так сильно манила, что уже буквально на следующий день я чуть свет прилетел с инструментом в клуб и приступил к работам.

    Первым делом я отодрал «привальник» и начал обдирать корпус от того непонятного вещества, что раньше считалось краской. Краска слетала хорошо, и к обеду я уже ободрал весь правый борт и половину днища.

    Довольный и прилично проголодавшийся на воздухе я уселся на днище перевёрнутого швертбота, достал кефир с батоном и с удовольствием перекусил.

    После обеда в клуб пришёл Сашка. Он осмотрел своего «Финна», убедился в его удовлетворительном состоянии, подошёл ко мне и стал засыпать меня дельными советами: - Ты, это, давай-ка убирай один из кингстонов.
    - Как убирай? – не понимал я. – Не зря же в днище два кингстона впиндюрили. Через два кингстона ведь быстрее воду сливать, если она попадёт внутрь.
    - Снимай, говорю - настаивал Сашка. – Поверь мне. Одного кингстона тут более чем достаточно. Кингстоны это вообще «зло» на маленьком швертботе, это просто головная боль. Во-первых, эти кингстоны несовершенны. Текут в самый неподходящий момент безбожно, всё равно, что дырку в днище проковырять. Есть, конечно, у них один большой плюс - если открыть кингстон на ходу, то по принципу Бернулли движение забортной воды под днищем высосет всю воду изнутри яхты. Эжектор, одним словом. А с этим прекрасно справляется один кингстон. Во-вторых, как бы хорошо кингстоны не были установлены вровень с днищем, они всё равно будут оказывать сопротивление движению. А это потеря скорости. А что значит потерянная скорость в гонке? ...
    - Ладно, понял – согласился я и стал откручивать шурупы более изношенного, как мне показалось, кингстона.
    - А дыру от этого кингстона вон фанеркой заклеишь и зачистишь вровень с днищем.

    После Сашкиных советов дело пошло веселее. Я заделал дыру от вынутого кингстона, ободрал полностью корпус и приступил к шпаклёвке обшивки. Тёмно серая масса шпатлёвки постепенно укрывала фанеру, и корпус становился непривычно чёрным. Следом я начал шкурить и полировать покрытие и это придавало ему какой-то особый шарм. Сквозь полированную черноту загадочно сверкали кристаллы графита, и наверно от этого вид швертбота просто завораживал взгляд. Я часто останавливался и любовался получающейся поверхностью.

    Как я не старался экономить камазовскую шпатлёвку, всё же она, в конце концов, кончилась. Транец и руль пришлось покрывать самодельной смесью полиэфирной смолы с графитом.

    Надо сказать, помучался я с этой смесью изрядно. Сначала долго подбирал пропорции смолы и отвердителя. Смесь на глазах, ни с того ни с сего, вскипала, и сразу застывала пузырями прямо в банке. Она обжигала мне руки и я даже не успевал её размешать. А когда более-менее подобрал технологию и всё же покрыл оставшиеся участки на лодке, то с грустью констатировал, что такая смесь ещё и с большим трудом шлифуется. Долго я возился со шлифовкой, пока не добился приемлемого результата. А после этого расстроился, когда увидел, что эти участки смотрятся по-другому и гораздо хуже. Я махнул на них рукой, успокаивая себя тем, что на ходовые качества эстетика не влияет и в принципе, я добился того, чего хотел. Но объективно, конечно, в целом корпус выглядел очень даже хорошо.

    Я закончил шлифовку, перевернул лодку и поставил на кильблок. Внутреннюю часть лодки делать было не нужно. Она хорошо сохранилась и после мойки сверкала ещё заводским яхтенным лаком. А вот палубу пришлось ободрать и покрасить. Снежно белая палуба так сильно контрастировала с чёрным корпусом, что мне захотелось немножечко этот контраст сгладить. Я нарисовал на чёрном борту вдоль линии палубы белую слегка расширяющуюся к корме полоску и закончил ее, завернув вдоль транца. Корпус в мгновение преобразился и стал выглядеть как какая-то элитная яхта.

    Пока я пыхтел, старательно выводя белую линию, подошли ребята и стали восхищаться: - Ух, ты, вот это яхта! Такой красивой у нас в клубе ещё не было.
    - «Чёрная каракатица» - выпалил Димка.
    И действительно с его подачи это название закрепилось за моей яхтой и в момент спуска мы её так, и нарекли, обильно смочив корпус лимонадом «Буратино». Рядом стоял Сашка и загадочно улыбался. Его распирала гордость, что именно он посоветовал мне покрыть лодку такой красивой смесью.

    Пока я увлечённо возился с лодкой, незаметно пришло тепло. Оно пришло с маем месяцем. Солнышко уже хорошо припекало и мы, придя в клуб, уже вовсю загорали. Купаться было ещё рано. Вода в Каме ещё не прогрелась и по температуре была сродни горному ручью.

    Праздник победы девятого мая мы отпраздновали ударным субботником в нашем яхт-клубе под популярные советские патриотические хиты:
      «Утро красит нежным светом…»
      « И Ленин такой молодой…»
      «Всё выше, и выше, и выше…»

    А когда все патриотические песни закончились, ребята поставили кассету с группой, которую я не знал:
      «А годы проходят, но не беда,
      Театр не мода, вечен всегда,
      На столе в гримёрной парик лежит,
      Всё волненьем дышит – театр жизнь!»

    Потом ещё одну группу, которую я так же первый раз слышал:
      «По дороге разочарований
      Снова очарованный пойду.
      Разум полон светлых начинаний,
      Сердце чует новую беду...»

    Мне они очень понравились, и я спросил у ребят: - Кто это?
    - Первая кассета это группа «Альфа», вторая «Воскресенье» - ответили мне.

    Потом эти группы и их песни в клубе включали часто. Они так врезались в мою память, что даже сейчас, через много лет, только заслышав первые аккорды этих песен, у меня сразу всплывают перед глазами картинки нашего яхт-клуба, а на душе становится как-то тепло и приятно.

    После субботника я подошёл к тренеру и спросил разрешения покататься на виндсерфере. Виндсерфер был не наш снаряд, но походить на нём никому не возбранялось. Тренер разрешил, и мы с пацанами побежали к кладовщице за доской с парусом.
    - Только надевайте гидрокостюм, холодно ещё – кинул он нам вдогонку. – И, да, не дай Бог увижу на воде кого-то без спасательного жилета – пеняйте на себя!

    Досок в клубе было много и разных. Но и сломанных по разным причинам то же было не мало. Самая распространённая и популярная у нас в клубе была доска «Пагги» производства Ленинградской судоверфи. Наши серфингисты предпочитали именно её для гонок в соревнованиях.

    Не широкая, сравнительно короткая и лёгкая «Пагги» имела преимущество перед всеми остальными досками нашего клуба. Очень легко выходила в режим глиссирования и была довольно вёрткой при манёврах. Огромным недостатком этой доски была её слишком плоская форма в носу. При определённых условиях на скорости она свободно могла не выйти в режим глиссирования, а наоборот, слегка черпнув носом воду, начать погружение как подводная лодка. Зазевавшегося наездника при этом смывало с доски, и после он догонял свою доску вплавь.

    При выборе доски Сашка настоял на «Пагги» объяснив, что это лучший учебный снаряд. Никто спорить не стал, доверяя его многогранному опыту, и мы взяли именно её. Прихватив парус, гидрокостюм и спасжилет мы вышли к бетонному спуску в воду. Сашка не стал надевать гидрокостюм, а напялил только «носки» от него и конечно спасжилет.
    - В холодной воде купаться я не собираюсь, – заявил Сашка – а потому и гидрокостюм мне не нужен. А вот без спасжилета тренер обязательно выпишет « две недели берега». Обидно будет, ведь сезон только начинается, и завтра я собираюсь на своём Финне «порассекать» (от понятия рассекать воду).

    Он ловко с бетонки запрыгнул на доску, поднял из воды парус, наполнил его ветром и, повиснув на гике, быстро умчался в сторону другого берега. Я даже не успел толком разглядеть его действий. Где-то далеко, на середине реки он развернулся и уже летел в обратную сторону. Почти у самой бетонки, он сбросил ветер, вытащил шверт и повесил его на руку. Доска стала останавливаться и слегка разворачиваться, боком приближаясь к покатому бетону. Сашка так же ловко как запрыгнул, спрыгнул с доски на берег, при этом, удерживая доску за мачту, чтоб никуда не уплыла, ни капли не замочившись.
    - Вот, – повернулся в мою сторону довольный Сашка – видал? Теперь давай ты так же.
    - Легко – ответил я и тоже напялил «носки» и спасжилет.
    Надев на руку шверт я осторожно полез на доску. С покатого берега оказалось на неё забраться не так уж и просто. Непослушный снаряд так и норовил куда-то уплыть.
    - Да, не так – нервничал Сашка. – Надо резко!
    Он взял мачту с парусом в руки, подтащил доску ближе к берегу и скомандовал:
    – Прыгай на неё.
    Я собрался с духом, приготовился и прыгнул. Доска закачалась и сразу поплыла из под ног. Далеко нам с доской уплыть не удалось, потому что Сашка держал нас за мачту. Я с трудом удержался, чтобы не упасть.
    - Воот, – учил Сашка положив мачту с парусом на берег – теперь зафиксируй вертикальное положение и почувствуй доску.
    После зимних покатушек на лыже я не ожидал, что доска будет такая не устойчивая.  Немного походив вдоль доски, я чуть пообвыкся. Сашка, слегка оттолкнув меня за мачту от берега, снова скомандовал: - Вставляй шверт и поднимай парус.
    Пока я вытаскивал из воды мачту с парусом за мусинги старт-шкота, меня отнесло от берега. Наконец я справился и принял нужное положение.
    - Ветер, ветер ушами чувствуй – уже кричал с берега Сашка.
    Я осторожно развернул парус, наполнил его ветром, почувствовал усилие, повис на гике, и меня понесло. Доска к моему удивлению чудесным образом перестала ходить ходуном, качка стала почти не заметной, и дальнейшее движение стало похоже на лыжные гонки, которым я научился за зиму. Я летел на доске по волнам и отмечал про себя: - А на лыже, то быстрее. Но это было другое, новое движение и оно принесло новые, захватывающие дух впечатления.

    Опять на меня накатило чувство безмерного счастья, и я увлёкся. Я даже сразу и не заметил, как заехал уже далеко и приблизился к бакенам фарватера. Пора было возвращаться. Не хотелось, конечно, прерывать мой полёт, но надо было иначе «две недели берега» светили мне за выход на фарватер.

    Опыт у меня был только «лыжный» поэтому и действовать я стал как на лыже с парусом. Повороты на лыже я худо-бедно освоил, а вот разворот нет. Сейчас мне нужно было сделать разворот. Вариантов при развороте под парусом два: либо пропуская ветер через нос лодки (курс левентик), либо через корму (курс фордевинд). Оба разворота имеют свои нюансы, и в данном случае мне бы лучше было выбрать курс фордевинд, но я почему-то выбрал левентик.

    И вот тут моя удача куда-то испарилась. Пока я клонил парус в корму и описывал доской на воде огромный радиус, всё шло ещё хорошо. Но когда я привёлся к острому бейдевинду (ветер в нос и слегка в борт), и почти пересёк носом направление ветра я начал терять равновесие, потому что ветра в парусе почти не осталось и держаться стало не за что. Надо было перебираться на другой борт, но я не сообразил, как это сделать. Я попытался передвинуть ноги на доске. В какой-то момент доску качнуло волной, я поставил одну ногу на край доски, чтобы удержаться, край тут же ушёл под воду, доска накренилась, и я моментально съехал в воду.

    На доске я оказался раньше, чем подумал, об этом. Ледяная вода весенней Камы видимо подсказала моему подсознанию, что находиться в холодной воде вредно для здоровья и подсознание быстро нашло решение, дав соответствующую команду мышцам тела. Я пулей выпрыгнул из воды на доску.

    Леденящее жжение тела постепенно сменилось «мокрым» холодом на ветру. Солнышко хоть уже и припекало, но этого было так мало. Согреться было нечем. Лишь куцый спасжилет, тонкие трикотажные штаны и резиновые носки гидрокостюма немного спасали меня от холода. Тело охватила мелкая не произвольная дрожь.  Надо было шевелиться, и я яростно стал отлеплять от воды парус, распластавшийся на воде.

    Мне повезло, парус удалось выдернуть в момент, когда доска нацелилась носом к яхт-клубу, и разворачивать её не пришлось. Я подхватил парусом ветер и удачно лёг на курс к берегу. Уже летя над водой, я с ужасом представил себе, что было бы, если бы доска смотрела в какую-то другую сторону. Наверно я бы ещё долго пытался её развернуть, и купание не раз бы повторялось. Но, слава Богу, я стоял на доске и берег ко мне приближался.

    К покатому берегу клуба я постарался подкатить медленно как Сашка и это мне удалось. А вот благополучно спрыгнуть с доски не получилось. Одной ногой удалось попасть на сухой бетон берега, а вторую пришлось приземлить на обросшую водорослями часть бетона, уходящую под воду.

    Я как гимнаст сделал растяжку вдоль покатого бетона и на этом шпагате соскользнул по водорослям опять в холодную воду. Вода у берега, конечно, не была такой леденящей, но всё равно была холодной. Я опять забарахтался в воде безрезультатно пытаясь подняться по скользкой поросли уклона. Тут кто-то сообразил подтащить ко мне парус с мачтой, который, подойдя, я успел положить на берег. И только после этого, по мачте я выбрался на сухой бетон.

    После меня лезть на доску решился только Сашка. Ребята ходить на доске с парусом если, и умели, то, так же как и я слабо. Поэтому мой пример отбил у них всё желание даже попробовать. И они, посмеиваясь, наблюдали, как я переодеваюсь в сухую одежду.

    И так яхтенный сезон не официально был открыт. Но для полноценных тренировок было ещё рано. Мы с ребятами продолжали приводить в порядок свои яхты. Ребята заморачиваться как я не стали. Они просто обдирали и красили свои корпуса обычной краской. Кто-то даже и обдирать поленился, покрасил прямо поверх старой краски. Потом они, конечно, жалели об этом, глядя на мою лёгкую, шуструю, вёрткую «Чёрную каракатицу» и тайком завидовали мне.

    А я, закончив чинить корпус, ещё ободрал руль, румпель и мачту от старого лака и вскрыл новым. Яхта была готова. Я с нетерпением ждал начала тренировок, иногда приглушая это желание гонками с Сашкой на парусных досках.

    Наконец тренер официально объявил начало яхтенного сезона и дал команду спускать лодки на воду. Впервые в этом сезоне пирс украсила пёстрая маломерная флотилия яхт-клуба. Тренировки начались.


Ч3

    Нельзя сказать, что управление швертботом давалось мне легко. На новичка рулевого одиночного швертбота, только занявшего своё место в кокпите, сваливается целая куча задач, которые часто нужно выполнять одновременно. Всё тело оказывается в работе: Одна рука тянет шкоты, управляя парусом, другая рука держит румпель и управляет рулём, ноги продеты в специальный ремень у днища, туловище постоянно балансирует и не даёт швертботу перевернуться от натиска ветра, уши слушают ветер, глаза фиксируют обстановку, мозг всё это анализирует, вычисляет, принимает решение и выдаёт команды мышцам к действию.

    Я терпеливо учился. Не раз совершал оверкиль, не раз выныривал из-под накрывшего меня паруса, а потом, став ногами на шверт,  восстанавливал яхту в нормальное положение, как говорят яхтсмены - на ровный киль.

    Постепенно я креп и здоровьем: Живот мой стал покрываться кубиками мышц, и я мог часами висеть за бортом откренивая свой швертбот, руки мои после схода многочисленных волдырей от верёвок стали довольно грубыми, но крепкими как у Сашки, бицепсы заметно округлились, и я свободно стал тягать свой швертбот из воды на берег и обратно.

    Техника управления яхтой медленно, но уверенно закреплялась во мне. Я достаточно хорошо освоил хождение под всеми курсами относительно ветра, но вот курс фордевинд на моей «каракатице» мне никак не поддавался. Курс, когда ветер в корму, когда парус развёрнут перпендикулярно борту и практически весь висит за бортом, оказался для меня сложным. И если переброска паруса с борта на борт и контроль развёрнутого паруса для меня было освоить не сложно, то я никак не мог уловить баланс раскачиваемого волной корпуса. Высокая мачта и парус на борту никак не оказывали сопротивления бортовой качке, а наоборот своим весом ещё и способствовали ей. Этот «метроном» в какой-то момент входил в резонанс, и в максимальной фазе со всего маху лупил по воде мачтой, перевернув швертбот и швырнув меня в воду. И как я ни старался в такие моменты успокоить разбушевавшуюся лодку, балансируя своим телом, всё равно в такт не попадал.

    Сашка же на своём «Финне», на «фордаке», расслаблено растягивался в кокпите, вытравив шкоты, лежал, и спокойно управляя рулём, давал мне советы. Я шёл параллельным курсом на своей «Чёрной каракатице» пытаясь его обогнать, и внимал этим советам.
    - Ты шверт то подними.
    - Зачем?
    - А затем, что на таком курсе он не нужен. И более того яхта на этом курсе рыскает даже на малой волне, и это создаёт переменную, аэродинамическую силу на шверте, которая тянет его то влево, то вправо. Вот она тебя и переворачивает. Нет, он, конечно, помогает от опрокидывания, как бы держась за массу воды, но не в этом случае. Поэтому лучше шверт подними.

    Я шверт поднимал, но амплитуда раскачки почему-то нарастала ещё быстрее, и я опять переворачивался. Я перепробовал все варианты: ложился как Сашка на дно швертбота – переворачивался; становился в кокпите в рост расставив ноги по бортам пытаясь таким образом балансировать надавливая на борта – переворачивался. Может на другой лодке это победить проще, но на «ОК-Динги» мне это не удалось.
    На остальных курсах всё было нормально, но вот фордевинд оставался для меня пока загадкой.

    Пришло время соревнований. Это был экзамен для нас, кто повышал свою квалификацию. Каждый из нас должен был сдать этот экзамен, показать, на что он способен и получить звание, к которому стремился.

    На акватории яхт-клуба разметили клубную дистанцию. Стороны восьмёрки были выбраны согласно направлению дующего ветра. Яхтсмены, следуя вдоль сторон восьмёрки, должны были показать своё умение следовать всеми курсами относительно ветра, при этом затратив минимальное время. Главное было не зацепить при повороте знак корпусом своей лодки, иначе назначался штраф в виде полного круга вокруг знака, что вело к потере времени.

    Нас разбили на двойки, чтобы удобнее контролировать процесс гонок, ну и в целях безопасности, чтобы мы своей массой не потопили друг друга при манёврах. Я попал в первую двойку и мне выпала честь гоняться с самым опытным «швертботчиком» моим другом Сашкой. Хотя такую гонку гонкой можно называть весьма условно, ведь яхты отличались не только корпусами, но и парусностью. Главное было время, затраченное нами на дистанцию и правильность выполнения всех манёвров.

    Мы с Сашкой подошли к линии старта и замерли в ожидании сигнала, став носами против ветра. Первую дистанцию «восьмёрки» нужно было идти против ветра острыми курсами в лавировку, поэтому мы с Сашкой старались так удержать корпуса, чтобы в момент сигнала быстро подобрать шкоты, наполнить паруса ветром и рвануть вперёд.

    И вот до нас долетели звуки свистка тренера. Мы дёрнули веревки, и вышли на дистанцию. Сашка по понятным причинам вырвался вперёд, и это было мне на руку. Я копировал его манёвры и старался от него хотя бы не отставать. Это мне удавалось на прямых участках лавировки, а вот при смене галса я терял время и потому неизбежно отставал.

    Наконец Сашка достиг первой фишки, обогнул её и энергично пошёл курсом галфвинд. Вскоре и я добрался до знака, но, немного не рассчитав движение корпуса в повороте, зацепил бортом знак. Я тут же услышал свисток с берега, который означал, что мне следует дополнительно обогнуть знак вкруговую. Всё теперь мне Сашку было не догнать. Халява закончилась и с этого момента мне нужно было полагаться только на собственные знания и свой опыт.

    Я обогнул первый знак, с каким получилось наименьшим радиусом, стал на курс галфвинд и, повиснув туловищем за бортом, благополучно добрался до второго знака.

    За вторым знаком меня ждал курс фордевинд. Тот самый курс, с которым мне ещё не удалось совладать.
    - Ничего, - думал я про себя – авось пронесёт.

    Но не пронесло. Как только я вышел на полный курс, яхта вошла в резонанс, вытряхнула меня из себя в воду и прикрыла мою голову сверху парусом, видимо пытаясь спрятать мой стыдливый румянец. Из-под паруса я выбрался с трудом. Спасжилет выталкивал меня из воды и прижимал к парусу, а парус, прилипший к воде, выпустить меня не мог. Мне требовался воздух, и я бешено плыл, а скорее полз под парусом в сторону.

    Я услышал в воде шум мотора, это на помощь ко мне на моторке летел тренер. Когда он подъехал я уже благополучно выбрался из-под паруса и плыл в сторону своего перевёрнутого и плавающего на боку швертбота готовый продолжить гонку. Тренер убедившись, что у меня всё нормально стал меня подбадривать, советовать, что делать дальше, как поставить яхту на ровный киль, как в неё забраться. Это мы уже всё проходили не раз, но в такой момент, во время соревнований поддержка тренера была весьма кстати.

    Когда я перевернул лодку и забрался в кокпит, я удивился – воды в корпусе было совсем не много.
    - Вот что значит правильно выбранная и доведённая до ума яхта! – с удовлетворением констатировал я. – Она надёжна, и ей можно доверять!

    Гонку я продолжил. Как закончил этот невезучий участок маршрута я и сам не понял. За проблему килевой качки на полном курсе я даже и забыл. Наверно завозился, открывая кингстон на ходу, и залюбовался зрелищем улетающей в него воды со дна лодки.

    Дальше я собрался с мыслями, настроился на победу и дальнейший маршрут прошёл без эксцессов. К финишу я пришёл уже сухой, с сухим кокпитом, с не сильно потерянным временем и готовый снова стартовать.

    Жалкое зрелище происходило у ребят. Лодки их текли, к финишу возвращались полные воды и с сильно потерянным временем. А Димка с полным воды по палубу корпусом даже сошёл с дистанции. Его подтащили моторкой к берегу, и он стал воду из яхты вычерпывать большой консервной банкой. Вычерпав воду, Димка вытащил яхту на берег и бегом направился ко мне.
    - Тёзка, выручай! Дай твою «Чёрную каракатицу» погоняться, – тараторил взволнованно Димка – а то моя, вон, совсем дырявая оказалась.
    - Ааааа! - вмешался в разговор Сашка. – А я вам всем говорил – тщательно готовьте лодки. А вы что? Руками махали. Дим, не давай ему «каракатицу», пусть теперь как хочет, выкручивается.
    - Ну, Дим, - умолял Димка – ну пожааа…луй…стааа…! В долгу не останусь!
    - Да, успокойся, бери, конечно – сказал я – ничего мне не надо.

    Димка на радостях побежал к тренеру договариваться. Тренер был не против, что бы Димка повторил заезд, потому что главное в соревнованиях были не лодки, а умение ими управлять. Мы с Сашкой стояли в сторонке и потешались, как Димка бегал, суетился, потом, запрыгнув в «каракатицу» очень удачно отгонялся.

    - Спасибо, спасибо тёзка! – благодарил меня после гонок Димка. – Не забуду твою доброту! Так я ещё ближе сошёлся с Димкой, и мы друг друга стали называть – Димон.

    После соревнований состоялось построение всех яхтсменов с вручением грамот за первые занятые места. Я знал, что в тройку первых мест я не попадал даже просто по результатам времени и потому награды не ждал. Но тут меня вызвали на награждение и вручили грамоту за второе место в соревнованиях. Я не поверил своим ушам, но в грамоте стояла моя фамилия. Я непонимающе посмотрел на ребят, но все радостно хлопали в ладоши и поздравляли меня. Больше всех радовался Димка, и всё время как-то хитро улыбался.

    После Димка мне признался, что это он специально запутал тренера и комиссию, и поэтому мой результат гонок записали ему, а его результат записали мне. Яхта ведь была одна, и комиссия записывала результат, на номер яхты, пришитый на парусе. А поскольку этот номер фигурировал в списках дважды, то тренер давал комиссии разъяснения кому какой результат записывать. В итоге все запутались кроме хитрого Димона.
    - Мне первенство было не важно – сказал тогда Димка – мне достаточно было просто зачёта, участия в соревновании. У меня уже этих грамот предостаточно. А тебе для первых гонок, для получения первого «звания» это существенный плюс.
    Так Димка отблагодарил меня.

    Соревнования в клубе проводились ещё не раз, и Димка ещё не раз завоёвывал на моей «каракатице» первые места только уже по-честному. Я постепенно набирался опыта и уже мог не только Димке, но и Сашке дать фору. А в свободное от тренировок время мы седлали виндсерфинги и гонялись на них.

    Челнинское лето царствовало во всю. Солнце уже хорошо припекало, вода стала тёплой, мы загорали, купались. Купаться в клубе разрешалось и конечно без спасжилета, но если взял яхту или доску, да и вообще любое клубное плавсредство, то будь добр, одень спасжилет. Париться в спасжилете не хотелось, но одевать было надо в целях своей же безопасности. И, мы одевали как миленькие, никто не хотел получить от тренера штраф в виде двух недель берега. Две недели берега это было самое страшное наказание для нас. Оно означало, что в течении двух недель ты не имеешь право заходить в воду дальше чем на метр. В клубе на берегу, ты можешь делать чего хочешь, но к воде ни, ни. Купаться? Пожалуйста - за территорией клуба. Обидно да?

    Димка, отлично справлявшийся со швертботом, совершенно не умел ходить на доске. Надо было устранять эту несправедливость, и я взял над ним шефство. Как раз в клубе объявился один «Кулибин» который по новейшим, рассекреченным журналом «Юный Техник» чертежам, выклеил из пластика корпус доски международного класса «Виндгляйдер». Сам он почему-то редко появлялся в клубе, но брать доску в своё отсутствие разрешил всем и всегда. Пользуясь случаем мы с Димкой решили воспользоваться щедростью товарища и обкатать новый снаряд.

    Прихватив один спасжилет, ведь мы собирались ходить по очереди, вооружив «Виндгляйдер» новеньким дакроновым парусом мы сбросили его на воду у пирса и принялись его практически изучать. Первым отвёл душу я, полетав на новом снаряде. Доска была отличная лёгкая прочная и очень быстрая несмотря на свою длину и ширину. Затем Димка вскарабкался на доску и попытался овладеть парусом.

    Борясь с непослушным парусом и доской, сначала он всё время падал в воду. И метра пройти ему не удавалось даже при слабом ветерке. Я ему с берега кричал, объяснял, что надо делать. Он пытался понять, что я ему кричу и выполнять мои команды, но снова и снова падал. Постепенно понимание приходило, и он стал совершать сначала короткие, а потом и довольно длинные перемещения без падений.

    Пока мы были заняты процессом обучения, мы не заметили, как в нашу сторону стремительно летят чёрные свинцовые тучи. Приближение непогоды я увидел уже, когда солнышко перестало греть и спряталось за тучи. На нас наваливало, что-то очень тёмное и ужасное. Ветер усиливался, и с каждой попыткой Димки поднять парус его либо вырывало из рук, либо швыряло на воду. Течением реки Димку с доской стало относить от берега в сторону фарватера.

    Я стоял на пирсе, с ужасом переводя взгляд с приближающейся непогоды, на барахтающегося Димку и усиленно соображал, как ему помочь. Пока я думал ветер достиг уже баллов наверно шести. Димка поднять парус уже не мог. Сам парус иногда просто вырывало ветром из воды и снова шлёпало об воду как лист дерева. Тогда я крикнул, чтобы он перестал поднимать парус, положил его вдоль доски, лёг сверху и руками грёб в сторону берега.

    Димка, как ни странно услышал меня, залез на доску, лёг сверху паруса и попытался грести. Ему удалось только развернуть доску в сторону берега. Парус сползал в воду и выступал в роли плавучего якоря. Он сильно тормозил движение, и грести было бесполезно. Димку продолжало сносить на линию судоходства реки.

    Тем временем ветер усилился до такой степени, что мне стоящему на пирсе стало трудно ему противостоять. Он так и сдувал меня с бетонного пирса. В какой-то момент с неба резко свалился плотный поток воды. Он обрушился на меня сильнейшим обстрелом крупными каплями. Мощный дождь вкупе с сильным ветром образовал непроглядный туман. Я обалдел. Такого буйства природы я ещё никогда не видел.

    Внезапно возникший туман значительно сократил видимость вокруг. Сквозь эти нарастающие плотные потоки дождя я только и успел заметить, как на клубном водном велосипеде, на помощь Димке, с большим усилием протискивался сквозь неистовый ветер и стену дождя один из членов клуба.

    В клубе всегда дежурил спасатель. Это был кто-то из опытных яхтсменов. Он следил за нами с берега и когда неожиданно подлетела непогода, не раздумывая, бросился к единственному, на тот момент, плавсредству находящемуся на плаву и поспешил нам на помощь.

    Я стоял на краю пирса, уже озябнув от внезапно налетевшего холода в раздумьях: то ли бросится в воду и плыть Димке на помощь, то ли бежать на берег за другим велосипедом. Мысли бешено носились в голове и я не знал что делать. Но я знал точно одно - Димку надо как-то спасать.

    Как вдруг подсказка прилетела сама. Я услышал голос откуда-то сбоку и снизу: - Ныряй! Там теплее.
    Это был голос рыбака незаметно сидевшего в нише пирса. Укрывшись плащом от дождя, он уже давно наблюдал за нами, а мы с Димкой так были увлечены, что даже его не замечали.

    И я нырнул. Под водой было темно и жутко. Я поспешил на поверхность. Не то чтобы я испугался, но стало как-то не по себе. В воде действительно было теплее, и дождь больше не ранил своими пулями голое тело. Но зато на поверхности дождь снова обрушился мне на макушку и стал заливать глаза.

    Я огляделся. Вокруг ничего кроме коротких, пенных волн и дождя не было видно. Даже пирс, с которого я только что прыгнул, спрятался где-то за струями. Нет, он был там, сзади, я знал это наверняка, но то, что я его не видел, действовало на психику. Я оказался один на один со стихией.

    Наконец овладев собой, я вспомнил, для чего нырнул, для чего рискую жизнью, и во весь голос заорал: - Димооон!
    - Я тут – услышал в ответ.
    Голос Димона был где-то не далеко, где-то впереди и я со всей мочи поплыл навстречу Димке. Пока плыл, я придумывал, каким образом нам будет лучше вдвоём улечься на доске, как грести руками, как ногами….

    Плыл я уже довольно долго, но Димки не было. Я даже начал беспокоиться, что сам заплыл не в ту сторону. Теперь определить моё местоположение вообще было не возможно. Я снова крикнул, и Димка ответил. Он уже был где-то совсем рядом. И тут из дождевой стены выплыл велосипед. На нём сидел Димка в жилете и, пыхтя крутил педали. Он уже устал, ведь «выгребать» приходилось одному против течения и ветра. Это, скажу я вам, то ещё занятие. Катамаран вроде плыл, но фактически стоял на месте.

    Когда я залез на велосипед, радости Димки не было предела. Видно было, что он струхнул порядочно (впрочем, как и я), а теперь радовался - он теперь не один. Он стянул с себя спасжилет и стал напяливать его на меня. Он ухаживал за мной как за ребёнком, приговаривая: - Вот так то теплее будет, и дождь больно по телу лупить не будет.
    Я не сопротивлялся и сразу оценил ещё одну пользу спасжилета. Я тоже был очень рад. Вдвоём то уже не так страшно.

    Мы налегли на педали. Вдвоём оказалось не только не страшно, но и гораздо эффективнее крутить гребное колесо водного велосипеда. Велосипед ожил, и мы взяли курс на предполагаемый берег яхт-клуба.

    Вдруг по правому борту велосипеда почти вплотную с нами, идя параллельным курсом на доске, на огромной скорости выскочил из тумана Димкин спасатель. Он пролетел несколько метров, мгновенно обогнав нас, шлёпнулся в воду, быстро вскочил обратно на доску, выдернул парус, снова шлёпнулся, снова поднял парус и стрелой нырнул обратно в туман. Мы с Димкой удивлённо переглянулись.
    - Ничё се, – одновременно выпалили мы – вот это мастерство!

    - А как ты оказался на велосипеде? – спросил я. – Я думал ты ещё укрощаешь доску, и спешил тебе на помощь.

    И Димка рассказал, как было дело: Он барахтался в воде, выбился из сил и уже даже не мог влезть на доску. Он знал, что его несёт на фарватер, а это очень опасно, ведь любое судно могло его раздавить как таракана. От того, что он не в силах ничего предпринять отчаяние завладело им. Вдруг из тумана появился велосипед и спасатель. Он, буквально за шкирку спасжилета ухватив Димку, втащил его на катамаран, усадил на сиденье и приказал грести, а сам, прыгнув на доску, скрылся на ней в тумане.

    Димка сидел без спасжилета, кривился от болезненных ударов капель дождя и, не останавливаясь, говорил:
    - Когда «он» появился, я очень обрадовался, ведь помощь пришла, и я теперь был не один. А когда «он» исчез, и я остался сам, я опять струхнул…. Это хорошо, что ты приплыл! Теперь мне уже ничего не страшно… – эмоционально, рассказывал Димка.

    Так, отвлекая себя разговорами и прогоняя жуткие мысли, мы потихоньку двигались к предполагаемому берегу. Вскоре дождь с ветром стали стихать и впереди показались знакомые очертания пирса яхт-клуба. Отнесло нас от берега довольно далеко. И, как ни странно, оказалось, что из той неизвестности, куда нас занесло, курс мы определили правильный. Мы всё это время чётко двигались к своему берегу. В полном отсутствии видимости наверно сработало какое-то внутреннее чувство ориентации в пространстве.

    Когда мы подошли к яхт-клубу, на берегу никого не было. На бетонке лежали наша доска и парус. Мы с облегчением вздохнули – всё вроде было цело. Спасатель, благополучно добрался до берега, оставил на берегу снаряд, а сам ушёл осматривать имущество клуба после внезапного шквала.

    Вскоре спасатель снова появился, подошёл к нам. Убедился, что  снами всё в порядке и спокойно сказал: - Там парус порвался, надо починить. Сами сможете?
    Мы с волнением стали осматривать снаряд. Доска, мачта, гик, крепления всё было совершенно целое, а вот парус на задней шкаторине слегка надорвался. Прочный дакроновый, дорогущий парус не выдержал натиска стихии и лопнул. Нам с Димоном поплохело.
    - Это сколько нам теперь придётся за него платить? – с дрожью в голосе, спросил Димон.
    - Да не переживайте. Почините сами и хорошо – всё так же спокойно ответил спасатель.
    Ну, меня учить шить парус, было не нужно, поэтому я смело ответил: - Справимся. На что спасатель одобрительно кивнул и пошёл дальше осматривать территорию яхт-клуба.

    Как говорится «у страха глаза велики». И верно! Шквал оказался самым обычным ухудшением погоды. Такие шквалы на Каме время от времени случаются, а некоторые бывают гораздо сильнее. Просто мы с Димоном со шквалом встретились в первый раз, и он нам показался фатальным.

    Успокоившись и спокойно осмыслив произошедшее, мы с Димоном почувствовали себя настоящими моряками, морскими волками, преодолевшими множество жестоких штормов. Мы гордо взяли у кладовщицы парусную иглу, нитки, гардаман и кусочек лавсановой ткани от старых парусов и отправились чинить парус.

    В вагончике или просто на берегу зашивать парус нам показалось не к лицу для матёрых яхтсменов. Нам обязательно надо было это сделать именно на яхте, именно в той душевной обстановке где…. Где борт яхты, встречая волны, говорит - «хлюп». Где палуба, подчиняясь борту, трепетно вибрирует и раскачивается от удара. Где мачта, притянутая к палубе штагами и вантами, своим топом рисует на небе фантастический рисунок. Где гик, прикреплённый к мачте и притянутый шкотами к палубе, слегка переваливается с борта на борт. Где швартовные концы, закреплённые на утках палубы и кнехтах причала, пытаются урезонить пыл яхты рвущейся на свободу и крепко держат её у причальной стенки. Где кранцы, забравшиеся между бортом и причальной стенкой, смягчают спор яхты и швартовных концов.

    Крейсерская яхта типа «Нефрит» отлично подходила для подобного мероприятия. Хорошая мореходная яхта польской постройки, длиной чуть больше семи метров, имела романтичное название «Пилар». Названа она была в честь сестры Короля Испании прославившейся продвижением международного спортивного движения. По личным причинам капитана яхта не смогла участвовать в соревнованиях и поэтому она одиноко стояла у пирса, мирно покачиваясь на волнах. Остальные яхты все были в походе на гонках крейсерских яхт.

    Мы с Димкой с удовольствием втащили на борт «Пилар» наш скромный повреждённый парус виндсерфера, уселись в кокпите и принялись накладывать латку на порванную ткань. Закончив работу, мы разлеглись на палубе и стали мечтать о дальних походах на крейсерских яхтах и непременных захватывающих приключениях, которые обязательно произойдут с нами в этих походах.

    Какой настоящий яхтсмен не мечтает о своей большой яхте? Я таких не знаю. Вот и мы молодые пацаны яхт-клуба мечтали и стремились хотя бы попасть в команду какой-нибудь из наших крейсерских яхт. Но глубоко в душе зрела главная цель - стать капитанами этих яхт. Но яхт в клубе было мало и постоянные команды уже были сформированы. Нас молодых по одному по два конечно брали матросами в дальние походы для развития навыков, но не всегда и не всех.

    И вот как только Сашка Головизин стал рулевым 1-го класса и получил возможность быть капитаном крейсерской яхты, он сразу обратился к руководству и стал требовать собственную крейсерскую яхту. А поводом к подобному требованию Сашки послужила покупка спортклубом новой яхты. Под это дело Сашка быстро сколотил команду, в которую естественно вошли и мы с Димкой. Начальство дало согласие, но отложило рассмотрение Сашкиного заявления до прихода новенькой яхты.

    Гоночную яхту «Конрад 25» вскоре привезли на палубе теплохода по реке. Для её разгрузки вызвали автокран, и когда теплоход причалил к нашему клубному пирсу, он аккуратно её снял с теплохода и поставил на берег. Новенькая сделанная по последнему слову требований к гоночным корпусам яхта поразила всех своими пластиковыми формами и отполированными до идеального блеска белыми бортами.

    Но мог ли Сашка мечтать об этой яхте? Конечно, мог. Мог ли надеяться стать её капитаном? Тоже мог, но не в ближайшие несколько лет. Команда для новенького «Конрада» была уже заранее сформирована из выдающихся яхтсменов с других яхт. И яхты в клубе не освобождались, а освобождались только места в команды.

    Свободной в клубе оказалась только одна крейсерская яхта. Это был – старенький «Фолькбот». «Фолькбот» яхта примерно таких же размерений как и польский пластиковый «Нефрит», но изготавливаемая Таллиннской экспериментальной судоферфью из дерева. Яхта сама по себе очень даже не плохая, но наш «Фолькбот», появившийся в яхт-клубе первым, уже настолько «устал» от времени и эксплуатации, что постоянно тёк корпусом. И течь эту устранить было сильно затруднительно, если вообще возможно. К тому же яхта морально устарела, хотя в стране было ещё много любителей старины.

    Делать было нечего и Сашке пришлось брать то, что есть. На берегу мы как смогли подлатали корпус и это на какое-то время позволило нам совершить несколько коротеньких походов около родного яхт-клуба.

    Радости у нас были полные штаны. Теперь у нас была своя большая яхта, и мы теперь командой могли участвовать в крейсерских гонках. И хоть пока экипаж наш состоял из трёх человек, но он был прочный, сколоченный испытаниями, сплотившими нас за этот ещё не закончившийся сезон.

    Мы воодушевлённо приступили к тренировкам. Тренером нашим теперь был Сашка. И если Димка уже имел некоторый опыт в походах на крейсерских яхтах в прошлом сезоне, то я был на яхте в команде вообще в первый раз. Мне вдвойне пришлось впитывать науку управления яхтой и вообще судном. С чем, кстати, я успешно справлялся благодаря среде, даже не просто единомышленников, а близких друзей, которые всегда подскажут, помогут и придут на помощь.

    Сначала мы на «Фолькботе» отрабатывали все основные премудрости хождения на крейсерских яхтах при использовании основных парусов грота и стакселя. Потом Сашка поставил нам более серьёзную задачу пройти полным курсом под дополнительным парусом. Таким парусом был спинакер. И мы пару раз его ставили. Правда, последний раз был не совсем удачным. Усилился ветер и мы с Димоном с трудом, с десятой попытки его убрали при этом чуть, не зачерпнув спинакером воду и не уложив яхту парусами на воду.

    На соревнования на «Фолькботе» выйти нам так и не удалось. Энтузиазм наш был почти полностью подавлен необходимостью ежедневно откачивать из корпуса литры забортной воды. И о каких соревнованиях на неисправной яхте может идти речь? Наша мечта рушилась на глазах. Мы с большим сожалением оставили в покое старенький «Фолькбот» и вернулись обратно к своим швертботам.

    Как-то ко мне подошёл капитан яхты «Пилар» и предложил стать постоянным членом его команды. Такие предложения делались далеко не каждому молодому яхтсмену. Тем более мне занимавшемуся в клубе даже менее сезона в отличии от ребят посещающих клуб уже не первый год. Наверно я сразил его своими способностями правильно приложить руки к яхте. Видимо моя «Чёрная каракатица» как пример образцовой лодки сразила не только молодых пацанов, но и опытных яхтсменов нашего яхт-клуба. Я, конечно, был очень рад, но пришлось отказаться, ведь я к тому времени уже поступил в Николаевский Кораблестроительный Институт и в сентябре должен был ехать на занятия. С Набережно-Челниским яхт-клубом скоро предстояло прощаться.


Ч4

    Яхт-клуб мне удавалось посещать только по выходным и по редким праздникам. И как не хотелось мне больше уделять время любимому занятию, но не получалось. Основное время уходило на учёбу в училище, в которое устроил меня отец и на подготовку к экзаменам института. С училищем и моим поступлением в институт вообще забавная история произошла.

    После окончания школы в 1983 году и моего «триумфального» провала при сдаче вступительных экзаменов в Московский Физико-Технический Институт (МФТИ), у меня по возрасту была возможность на следующий год снова туда поступать до призыва в армию.

    Летом и в начале осени я ещё страстно желал видеть себя студентом МФТИ и будущим физиком. Да, случился провал, но это меня не останавливало, а ещё больше подталкивало сильней готовиться, хотя я и так был подготовлен не слабо. У меня была за плечами Заочная Физико-Техническая Школа (ЗФТШ) организованная при институте для таких как я школьников. ЗФТШ, конечно, никаких формальных преимуществ при поступлении в МФТИ не давала, но по завершении учёбы она давала высокий уровень знаний в области математики и физики.

    Вступительные экзамены в МФТИ, как уже сказал, я провалил с треском. Да с таким, что и сам не ожидал - за первый же экзамен по математике я получил ДВА. Меня в этот же день вычеркнули из списков абитуриентов, выперли из общежития, и я ретировался домой. Как так получилось, гадаю до сих пор. Но даже после такого удручающего события я не растратил желания снова туда поступать, а объяснение неудачи просто свёл к нелепой случайности.

    И вот я, имея дополнительный год для подготовки, попросил отца устроить меня на завод КамАЗ в экспериментальный цех простым рабочим, дабы не терять свободное от учёбы время попусту, да и подзаработать денег за одно.

    Отец работал на КамАЗе и в своё время так же устраивал моего старшего брата перед армией учеником слесаря. Я знал, что он мне то же обязательно поможет и устроит на завод. Без его помощи мне самому было не устроиться. Меня бы просто не взяли без профессиональных навыков.

    Отец расценил мою просьбу по своему и решил, что мне неплохо было бы сначала получить какую либо профессию. А тут ещё его друзья посоветовали устроить меня на десятимесячные курсы обучения, организованные при заводе. Ну, 10 месяцев это не четыре года обучения и я успевал на экзамены в институт на следующий год.
    Вобщем я оказался в училище. Меня это устраивало. К тому же я получал профессию и в случае не поступления в ВУЗ без работы бы не остался.

    Вроде бы всё прекрасно разруливалось, но были два условия, чтобы после окончания училища меня отпустили восвояси без двухгодичной отработки: Во-первых, я должен был попасть в допустимый один процент от учащихся желающих поступать в ВУЗ. А во-вторых, я должен был окончить училище с отличием. «Один процент» не вызывал никаких беспокойств потому что с таким желанием был один я. А значит, я и был этим «одним процентом. А в окончание мной училища с отличием я, почему-то не сомневался. Я успокоился и приступил к учёбе.

    Дальше стали происходить события, которые поменяли все мои планы на жизнь и представления о ней. У меня произошла переоценка ценностей.

    Сначала я познакомился с Сашкой, и это знакомство моментально оттеснило моё увлечение физикой, астрономией и телескопами на задний план. Нет, оно никуда не исчезло, просто, как бы спряталось за яхтами. Это знакомство словно подчеркнуло, то над чем я должен серьёзно подумать и чему в дальнейшем мне надо уделять больше внимания.

    Тогда я крепко задумался: – А нужна ли мне вообще профессия физика-ядерщика, к которой я так упорно себя готовил? Ведь есть же живой пример моего друга детства Сереги, с которым мы параллельно шли в науку. Он старше меня на год и везде опережал меня на шаг. Серёга ведь поступил в МФТИ, но не с первого раза. Он, как и я, провалил вступительные экзамены, а потом снова готовился и все-таки поступил на следующий год в этот институт. А когда поступил, то оказалось, что учиться там невероятно сложно. Серёга на первом курсе еле вытягивал все предметы на посредственную троечку. И это с нашей то подготовкой в ЗФТШ?! И это учитывая наши победы во всех школьных олимпиадах по физике?! Нееет, – констатировал я – это не моё!

    Я продолжил подготовку к поступлению в институт, но институт для меня теперь сменил свой профиль и название. Он стал Николаевским Кораблестроительным Институтом (НКИ). Почему именно НКИ и сам не знаю. Просто наверно из возможных вариантов ВУЗов судостроения он был самый южный и находился на привычном для меня меридиане.

    И вот пришло лето. Я, как и планировал, защитил диплом на отлично, но диплом мне не дали, сославшись на отсутствие бланков. Но выдали пока справку об окончании училища, для поступления в ВУЗ и я укатил на вступительные экзамены в Николаев с этой справкой.

    Заявление я подал на факультет кораблестроения  (КорФак) по специальности «Судостроение и судоремонт» на что секретарь приёмной комиссии Горбов удивился и спросил: - А почему ты не хочешь учиться по родственной специальности? Ведь у тебя есть машиностроительная специальность после училища, а у нас есть машиностроительный факультет. Есть родственная специальность для тебя «Технологии судового машиностроения». И если ты захочешь продолжить двигаться по этой линии, то поступить тебе будет гораздо легче. А на «судостроение», если конечно захочешь, ты сможешь всегда перевестись после первого курса.

    - Лично я тебе советую поступать по родственной специальности - продолжил секретарь. -  Тебе не нужно будет сдавать все экзамены. Достаточно будет сдать всего один экзамен по математике, но на «отлично», и ты автоматически будешь зачислен. Тогда как на «судостроение» тебе придётся сдавать все экзамены и на общих основаниях.
    - А если я сдам математику не на «отлично» – спросил я, вспоминая печальный опыт поступления в МФТИ.
    - Тогда ещё физику надо будет сдать на «пять» - ответил секретарь.
    - А если и физика… - я не договорил, потому что Горбов перебил меня:
    - Тогда пишешь ещё сочинение…, вобщем сдаёшь все экзамены. Главное двойку не получить. Если «двойка», то, как говорится – «сливай воду». Снова поступать к нам сможешь только на следующий год.

    Я немного подумал и решил поступать по родственной специальности, чтоб уж наверняка и не мучаться. А, для себя решил определенно – потом обязательно перевестись на КорФак. Но, кстати, уже будучи студентом, на КорФак я так и не перевёлся, не захотел.

    Экзамен по математике для меня был просто семечки (это же не МФТИ). Я быстро решил все задачки, первым сдал задание и дождался своей пятёрки. На следующий день я прибежал к Горбову.

    - Ты можешь не ждать результата о зачислении – сказал Горбов. – Не переживай, всё будет так, как я обещал. Поезжай домой, отдыхай, заканчивай свои дела, собирай вещички, документы. Учти – диплом об окончании училища нужен будет обязательно! Я официально оповещу тебя о поступлении. А к 1-му сентября приезжай на учёбу. Смотри не опаздывай. Счастливо!

    На крыльях счастья я прилетел домой и стал потихоньку собираться. Во мне бурлили противоречивые чувства:
    С одной стороны для меня наступало время перемен, потому что старое уже стало не интересно, и я бы даже сказал обрыдло. Хотелось сменить обстановку, умчаться скорее туда в новую жизнь, чтобы исправить ошибки молодости и больше их никогда не совершать. Впереди были головокружительные перспективы, любимое занятие (скажем – одно из множества), самостоятельная жизнь, где я сам себе хозяин.
    С другой стороны, эта самостоятельная жизнь немного пугала. Ведь теперь родители будут далеко, пропитание нужно добывать самому, при болезни никто о тебе не позаботится, помощь родителей будет, конечно, но прилетит она не сразу. И мне стало грустно, ведь детство то кончилось, кончилась бесшабашная привычная жизнь.

    Потом снова накатывало чувство приближающегося чего-то нового, захватывающего дух неизвестного. Оно манило, брало верх и гасило все остальные мысли. И я готов был прямо сейчас, сию минуту всё бросить и лететь туда, где меня ждёт новая жизнь с новыми приключениями.

    Когда я вернулся после экзаменов, дома меня ждал очень не приятный сюрприз. Я пошёл в училище забирать диплом, а мне заявили, что диплома у них нет и выдать они его мне не могут, что все мои документы отданы в отдел кадров завода КамАЗ и что я уже устроен по специальности и обязан выйти на работу. Они уже и пропуск выписали и всучили его мне. Я от удивления так и сел на стул.

    Сказать, что я был расстроен, это ничего не сказать. Я был взбешён! Я тряс телеграммой Горбова, пытался  доказать, что они не имели права так поступать, что была договорённость о моём поступлении в институт. Но всё было тщетно. В училище заявили, что ни о какой договорённости они не знают, что они всё сделали по закону, что я обязан после училища отработать два года потому, что на моё обучение КамАЗ потратил не малые деньги….

    Домой я пришёл совершенно «убитый». Рушились все мои мечты, рушились все мои планы, рушилось всё, к чему я уже себя подготовил. Без диплома моё поступление в институт было не действительно.

    Возникла, было, шальная мысль: - Да и хрен с ним, с этим злосчастным дипломом!  Подам снова заявление в приёмную комиссию и попытаюсь снова поступить без диплома. Обидно только, что потратил на него время, силы и нервы.
Но мысль нещадно была разрушена фактом, что вступительные экзамены то уже закончились, и новое заявление можно подавать только в следующем году.

    Я с ужасом стал сознавать, что моё высшее образование вообще теперь  под большим вопросом. Ведь в этом году меня призовут в армию, и я обязан буду два, а может и три года отдать долг Родине. И никакой КамАЗ,  никакое училище не смогут этому воспрепятствовать. Но после армии я всё равно обязан буду вернуть долг КамАЗу и отработать два года. Тогда мне уже будет 23 года и нужно ли мне тогда будет высшее образование? Для чего я тогда заканчивал десятилетку, дополнительно учился в ЗФТШ, усиленно штудировал науку, готовился поступить в ВУЗ? Мог бы после восьмого класса спокойно пойти в училище,  полноценно, не ускоренно, отучиться, получить профессию и пойти на завод рабочим. Разве такую жизнь я себе планировал, разве к этому стремился?

    Вечером, когда отец вернулся с работы, я в сердцах всё это ему высказал.
    - Спасибо, - закончил я с упрёком – пристроил меня перекантоваться год!
    Отец не обиделся, помрачнел, подумал, потом сказал: - Завтра идём к директору твоего училища.

    Утром отец не пошёл на работу, и мы с ним отправились в моё училище к директору. Директор нас принял, и отец изложил цель нашего визита. Директор категорично возразил, и отпускать меня отказался. Тогда отец спокойно попросил меня выйти из кабинета.

    Я сел в приёмной и за дверью услышал продолжение разговора, но уже на повышенных тонах. О чём они говорили, было не разобрать. Секретарша, спокойно и молча что-то отстукивала на печатной машинке и не обращала внимания на громкие крики за дверью, видимо она была привыкшей к подобным дебатам.

    Наконец крики затихли, и через некоторое время из кабинета победно вышел мой отец, неся в руках какую-то бумажку.
    - Поехали - сказал он
    - Куда? – спросил я.
    – В отдел кадров КамАЗа конечно, за твоим дипломом.

    Уже в трамвае я спросил отца:
    - Пап, а что ты ему сказал?
    - Я его спросил - как можно смотреть в глаза сыну, когда ты его подвёл?
    - А он?
    - А он согласился, что так поступать плохо и сразу изъявил желание мне помочь. Вот выдал бумажку, по которой мы теперь заберём твой диплом.

    Проблема была решена. Я спокойно стал собирать вещи и готовиться к новой жизни в общежитии. Забежал в яхт-клуб, попрощался с друзьями, даровал «Чёрную каракатицу» Димону и все пожелали мне удачи и хорошей дороги.

    Попрощавшись с родителями, я сел в поезд и он увёз меня в далёкую даль, где меня с этим злосчастным дипломом ждал секретарь приёмной комиссии Горбов, чтобы официально оформить мой статус студента Николаевского Кораблестроительного Института.

    С первого сентября у меня началась новая жизнь. И чем дальше я двигался в этой новой самостоятельной жизни, я всё больше понимал, что  все, что со мной ни происходило до этого, всё происходило не просто так, а будто с каким-то неведомым умыслом. Так все мои детские и юношеские забавы, увлечения искусством, спортом, наукой и техникой всё это были НЕ ИГРУШКИ! Всё было всерьёз! И этот пройденный играючи опыт в дальнейшем не раз помогал мне, выручал в сложных ситуациях и формировал из меня человека.

Дмитрий Зимин
15.08.2022 г.