Старый Мобильник

   Жил однажды на свете паренек по имени Пети. И был у него старый Мобильник. Очень старый. Он часто барахлил. Прерывал связь или спонтанно отключался. Почему же Пети не менял его, спросите вы? Да потому, что денег в его студенческом кармане водилось не так-то уж и много. Пети учился не сказать, что хорошо — иногда были и двойки, но и не сказать, что плохо, ведь они бывали иногда. У Пети почти не было друзей и контактов на Sim-карте, и Старый Мобильник молчал. Днями. Неделями. Правда, иногда Пети звонил своей маме Элийсе. А если точно, то — по субботам.

   Пети не любил доставать телефон на улице и бедный Старый Мобильник видел свет лишь через прореху в рюкзаке. Солнце врывалось в темноту слепящими искрами и напоминало вспышку фотокамеры. Так, по крайней мере, казалось Мобильнику.

   Днями напролет он, лежа в сумке по соседству с бутылкой колы, слушал увлекательные рассказы о королях и династиях, революциях и войнах, в душе радуясь, что его хозяин поступил на истфак. Да, у него была, представьте себе, душа. Одногруппники Пети казались Мобильнику счастливыми. Еще бы! Ведь они-то все видели и слышали. И он не понимал, почему они так часто вынуждали учителя сердиться за непослушание. 

   Иногда Мобильнику тоже хотелось взглянуть на историческую карту, и он подавал сигналы, напоминая о себе. Пети рывком раскрывал рюкзак, хватал телефон, и тот получал возможность увидеть что-нибудь. Однако он замечал и то, что в эти моменты Пети бывал недоволен и начинал проверять настройки. Стоял всегда "Беззвучный". Пети чему-то удивлялся, затем хмурил брови и с раздражением засовывал Мобильник поглубже в рюкзак. Старый телефон не мог взять в толк, почему его порывы отвергают. "Наверное, в своем счастье люди забывают о других", с грустью думал Мобильник и погружался в спящий режим.

   И вот однажды весной, в один из дней, похожий на другие своей незаполненностью, Старый Мобильник, лежа на зарядке, принял неизвестный вызов. По тому, как Пети соскочил с места, как улыбнулся, увидев номер, и как застучала пульсом жилка на его виске, Мобильник догадался: это не простой звонок. Пети сглотнул и позвал в телефон:
— Мари?

   И тут Мобильник услышал голос. Это был обыкновенный девичий голос, искаженный связью, каких он слыхал немало, однако хозяин отчего-то очень волновался. 

   Разговор был коротким и совсем пустым, как показалось Мобильнику. Он закончился тем, что Пети предложил Мари встречу в парке Метса, и лишь только закончился вызов — стал одеваться. Старый телефон он не взял. Со странным щемящим чувством глядел тот вслед своему хозяину, догадываясь, что мимо него проходит нечто удивительное и прекрасное. Но что он мог поделать! Более того, осознавал: вряд ли его центральный процессор сумеет понять человеческую душу. Куда ему!..

   Когда стихли в гулкой глубине подъезда шаги, комнату наполнила тоска. Тоска оттого, что где-то, далеко за стенами, течет жизнь, исполненная солнца, гроз и поцелуев (да, Мобильник знал, что такое поцелуи!), и оттого, что она так не похожа на ту, к которой привык он с тех пор, как его отдали Пети. Мобильник вспомнил, как некогда целовали его, будучи к нему самому равнодушными, целовали лишь для того, чтобы на другом конце раздался радостный возглас: "Я тоже люблю тебя, дорогая!". И как было больно чувствовать прикосновение губ и понимать, что все это — увы! не для него... Телефон лежал в пустой комнате, и грусть мучила его, как вирус. А может, грусть — и есть вирус? Старый Мобильник по опыту прошлого помнил, что от всякой вредоносной активности обычно избавлялся путем перезагрузки, и он занялся самоочисткой.

   Пети скоро стал каким-то рассеянным. Взгляд его временами делался мечтательным, а на губах загоралась тихая застенчивая улыбка. Как-то раз он впервые прогулял пары. Потом еще. Прогулов становилось больше, однако Пети мало заботился об этом. И даже забывал в субботу позвонить маме. Старый телефон Пети носил под курткой на груди и тот слышал, как гулко билось сердце совсем в новом ритме, словно выбивая мелодию. До того гулко, что Мобильник даже стал беспокоиться о здоровье своего хозяина.

   Но однажды он догадался, что все это значит. Понимание человеческого чувства, о котором слыхал не единожды, но над которым мало задумывался за неимением собственного сердца, вдруг обозначилось на заезженных тропах мышления процессора. Торжественная мелодия, которую выстукивало сердце Пети, достигла компьютерного разума и... Мобильнику стало жаль себя. Пронзило понимание того, что доживая свой век то в духоте сумки, то в сумраке комнаты, он сам так ни разу и не познал этого загадочного чувства. "Так странно,— подумал Старый Мобильник,— почему-то я сожалею о том, чего никогда не имел..." И ему стало до боли жаль отрезка времени, что зовется жизнью, выделенного ему просто так. Не устанавливая никакого тарифа и не запрашивая пин-кода, ему дали сразу премиум версию этой жизни, а он мог жить лишь наполовину. Да где там! Если наберется четверть — уже хорошо. И еще тоскливее делалось оттого, что понимание всего этого пришло слишком поздно...

   Однако печаль — плохой советчик. Старый Мобильник постарался не сожалеть о том, чего не вернуть, чтобы не портить свое слабое здоровье.

   Но вот, однажды ночью, а точнее, под утро, в самый вдохновенный час, в его снах промелькнула какая-то добрая тень и он очнулся. Зашторенное окно светилось тихим белым сиянием. Мобильник видел все сквозь призму недавнего приятного сновидения, и была в всем окружающем поэзия: и в ветвях против окна, и в молочном свете утра, и в редких криках птиц, и в самой тишине между этими криками, наполненной какой-то необыкновенной прелестью, от которой именно этот рассвет был совсем не похож на другие. Возвышенное, похожее на транс, состояние напугало. Похожее испытал Мобильник лишь однажды, лежа на зарядке. Тогда бушевала гроза, и случился скачок электричества. Его пронзило чувство космической экзальтации, наивысшего блаженства, после которого все затянулось пугающим наволоком, и мир на какое-то время стал похож на черный экран. "Что со мной? Это — всё? — подумал телефон, в ужасе глядя на белое окно.— Я не хочу..." Но окно продолжало светиться, струился свет, и удивительное ощущение не проходило, не сменялось чернотой. Напротив — расцветало, ширилось, как свет зари, тревога не спеша сменилась умиротворенностью, почти счастьем, и это новое состояние походило... на ту самую, людскую любовь, о которой размышлял Мобильник так долго и не мог понять, как зовется программа, что обеспечивает ее в человеческих сердцах. Но к кому же было его чувство? Чье прелестное лицо или голос одарил его этим счастьем? Этого он не знал. Он просто грелся в окутавшем его тепле. 

   Днем телефон принял вызов. Пети торопливо ответил. Звонила Мари. Старый Мобильник поразился насколько желанным показался ее голос. Как первый электрический импульс для истощенной батареи! Как защитная пленка на трещину дисплея! Он слушал, слушал взахлеб, отчаянно хватаясь за пропадающий из-за непогоды сигнал сети, только бы не потерять, только бы не вернулась тишина! Однако разговор был не длинным. А может, Мобильнику так лишь показалось?

   С этой минуты потекли дни, полные счастья. Пети звонил Мари просто так, для того, чтобы услышать голос. Ему было дорого все, что от нее исходило: и ее смех, и ее слова, и ее молчание... 

   Но спустя неопределенное время что-то случилось. Что — Старый Мобильник, разумеется, не знал. Но чувствовал — это нечто было недобрым, враждебным к нему, к его чувству. Голос Мари все реже звучал теперь в динамике. Более всего ценно то, что можно потерять в любой миг. 

   И внезапно все оборвалось. Мари больше не звонила. Пети тоже не настаивал на разговоре. Мобильник лежал в тишине, на дне своей любви, что пробилась ростком сквозь асфальт проезжей дороги, а теперь умирала под колесом чужой ссоры. Он догадывался, что произошла ссора. Иначе отчего, по мнению Мобильника, могли разойтись двое приятных друг другу людей? И в какой-то момент он не выдержал тишины. Он решил сделать все, чтобы еще раз услышать дорогой голос. "Я притворюсь выжившим из ума и дам один-единственный сигнал несуществующего вызова,— подумал он.— Пети не успеет поднять трубку и, быть может, захочет перезвонить моей Мари..."

   Но неожиданно в его сознании возникли слова, обрывки давно сказанных фраз, постепенно сплетаясь в полотно прошлого.

—...Скоро я приеду к тебе, Элийсе, ягодка моя,— интимно проговорил мужской голос. 

—...Ну-с, дорогая Вильма, разрешите поздравить с внучком! Дочка ваша, Элийсе, большая молодец!..
 
—...Пети сегодня — в первый класс... кандидат наук!..

—...Немедленно домой, иначе я спущусь за тобой... Какой еще матч, марш готовить уроки!

—...Ох, Тийна, подруга, да разве их теперь удержишь... Наверняка с девчонкой где-нибудь сидит... А что экзамены на носу — то уж так...

—...Мари, милая, подожди!

   Гудки... Эти безразличные гудки были последним, что изошло от Мари. До чего же грубо ворвались они в святилище семейного тепла в ответ на зов влюбленного! Мобильнику стало обидно за своего хозяина. Что плохого сделал он, добрый светлый мальчик, что с ним так обошлись? Мобильник вспомнил голос Мари — такой мелодичный, упругий. Наверное, хорошо звучит в песне. Но теперь ему уже отчего-то не хотелось его слышать. Мари — птица не здешних лесов. А Пети и его гнездо — они вечны. Они были, есть и будут. Пускай Мари поет свою песнь за стенами этого святилища. А Мобильник, будет слушать иную — музыку родных голосов, оставшихся навеки в памяти карты. "Человек ласкает нежную собаку у входа в храм, однако не ведет ее за собой", подумал Старый Мобильник и погрузился в спящий режим.