17. Взятка и продажность

ВЗЯТКА И ПРОДАЖНОСТЬ

Bribery and Corruption

Перевод: Елена Горяинова



Всякий, кто привык обедать в Лондоне, в числе самых дорогих заведений обязательно назовёт «Поттерс», что на Мэрилебон-Хай-Стрит. Николас Хоторн, который обычно обедал или дома, в съёмной квартире, или в стейк-хаусе – мясном ресторанчике, был обманут этим незамысловато звучавшим названием. Когда Аннабель сказала, давай пойдём в «Поттерс», он охотно согласился.

Он впервые пригласил её куда-либо. Просто симпатичная невысокая девушка, ничего особенного. На её маленьком личике глаза казались огромными, словно у летучей лисицы, подумал Николас. Она предложила взять до ресторана такси, ведь «его не так-то легко найти». Ресторан оказался в большом здании прямо в середине Мэрилебон-Хай-Стрит, попасть туда пешком было бы так же просто, как на такси, подумал Николас, но ничего не сказал.

Он уже задумался, во что обойдётся ему это угощение. «Поттерс» оказался роскошным, импозантным рестораном. Окна, прозрачные конечно, были из того слегка неровного стекла, которое свидетельствует об их возрасте, похоже, его тёмные двери красного дерева полировали ежедневно на протяжении полувека. Задёрнутые шторы скрывали интерьеры, поэтому казалось, что они входят в частную резиденцию, может в городской особняк какого-нибудь богача.

Прямо при входе был бар, где на чёрных кожаных стульях уже восседали три пары. Официант взял у Аннабель пальто и усадил их за столик. Николас был ещё молод, но не так уж прост. Он ждал, что она почувствует смущение, неловкость в таком месте не в меньшей степени, чем он сам. Но казалось, она скинула застенчивость с плеч вместе с пальто. Когда официант принёс меню и карту вин, она без церемоний объявила, что пожалуй начнёт с Перно.

И во что, интересно, ему это обойдётся? Николас безрадостно смотрел на цены и благодарил судьбу за то, что у него с собой новая кредитная карта. Живи сейчас, плати потом – но Боже правый, платить ему всё равно придётся.

Аннабель взяла спаржу на первое, на второе жареную куропатку – самое дорогое блюдо в меню. Николас заказал овощной суп и свиную котлету. Он спросил, красное или белое вино она предпочитает, и она сказала, что одной бутылки мало, верно? Значит, пусть будет то и другое. Она молчала, пока они ели. Он вспомнил строки, в которых поэт дивился, каким образом в небольшой голове школьного учителя умещается всё то, что он знает? А Николас гадал, как в щуплом теле Аннабель умещается всё то, что она съела. Она смаковала жареный картофель с куропаткой, красную капусту и красную фасоль, а когда услышала, что официант рекомендует клиентам за соседним столиком тушёные артишоки, сказала, что пожалуй закажет их тоже. Он молил Бога, чтобы она не пожелала ещё одну перемену блюд. И тут официант услужливо подкатил к ним тележку с десертом на выбор.

– Есть свежая клубника, мадам.

– В ноябре? – прервала молчание Аннабель. – Как мило.

Конечно, она возьмёт. Допивая остатки своего вина, Николас смотрел, как она уплетает клубнику со сливками, затребовав ещё и порцию шоколадного рулета. Он взял кофе. Не желают ли сэр и мадам заказать ликёр? Николас отрицательно покачал головой. Аннабель пожелала зелёный шартрез. Это, как Николас знал, самый лучший ликёр – и конечно самый дорогой. К этому моменту он с таким ужасом думал о счёте, и был настолько возмущён её неприличным обжорством, что было просто необходимо хоть на время её не видеть. Было ясно, она пошла с ним сюда исключительно с целью нажраться до отвала. Извинившись, он удалился в мужской туалет.

Для этого надо было пройти в другой конец бара. Зал всё ещё оставался полупустым, но за прошедший час – было уже девять – пришла ещё одна пара, она заняла столик в центре зала. Средних лет мужчина с седыми пышными волосами и немного загорелым лицом обнимал за плечи свою спутницу, очень юную красивую блондинку, шепча ей что-то на ушко. Николас сразу узнал его, это был шеф компании, в которой его отец работал менеджером по продажам, пока два года назад его не сократили под каким-то благовидным предлогом. Компания называлась «Соренсен-МакДжилл», а седовласого звали Джулиус Соренсен.

Со всем жаром юности и преданности своему отцу Николас ненавидел его. Но он был ещё слишком молод, чтобы суметь расправиться с Соренсеном. С трудом выдавив из себя приветствие, он скрылся в туалете, где вывернул карманы и пересчитал банкноты в бумажнике, заодно пытаясь вспомнить, сколько он уже должен кредитному банку. Как это ни ужасно, в крайнем случае придётся занять денег у отца, зная, насколько уменьшился его доход после того, как мерзавец Соренсен его уволил. Занять у отца, и если получится, отсрочить на месяц ренту, сократить, а то и вовсе отказаться от курения...

Когда он вышел, почти больной, Соренсен и девушка сидели уже гораздо дальше друг от друга. Они не смотрели на него, Николас тоже глядел в другую сторону. Аннабель допивала вторую порцию зелёного шартреза, уплетая при этом миниатюрное пирожное. Он сравнивал её с летучей лисицей, а теперь вспомнил, что так зовут летучую мышь, которая питается фруктами. Поедая апельсиновый марципан, она стала вылитой летучей обжорой-фруктоежкой. И уже очень пьяной.

– Мне как-то не по себе, и хочется спать, – сказала она. – Вдруг я подцепила какой-нибудь вирус. Ты не попросишь счёт?

Но не так-то просто привлечь внимание официанта. Когда же наконец ему это удалось, тот подошёл к столику с кофейником. Николас к своему удивлению был твёрд.

– Я хочу получить счёт, – сказал он тоном вершителя судеб, а не гладиатора, идущего на смерть.

Минута, и официант вернулся. Не будет ли Николас так добр пройти с ним к метрдотелю? Николас остолбенело кивнул. Что случилось? Что он сделал не так? Аннабель обмякла в кресле, прикрыв глаза, что-то оранжевое виднелось в уголке рта. Ему прикажут убрать её отсюда, и больше здесь не появляться, чтобы не позориться. Сжав руки в кулаки, он шёл позади официанта. Огромный мужчина, вылитый королевский пингвин, включая даже клюв, сказал ему:

– Ваш счёт оплачен, сэр.

– Не понимаю, в каком смысле оплачен? – Николас уставился на него.

– Оплачен вашим отцом, сэр. Мне поручено сообщить вам, что ваш отец оплатил этот счёт.

Невыразимое облегчение! Он воспрянул духом, ему снова легко и свободно. Словно кто-то подарил ему – сколько там? Шестьдесят, семьдесят фунтов? И вдруг он понял. Счёт оплатил Соренсен, сказав, что он его отец. Не слишком однако большая компенсация за увольнение его настоящего отца. Шестьдесят фунтов означали, что он не желал им зла, он рад хоть как-то загладить свою вину.

– Позовите мне кэб, пожалуйста, – величественно произнёс вернувшийся к жизни Николас, бесцеремонно встряхнув сонную Аннабель.

Эйфория продлилась максимум час. За это время он втащил Аннабель в нутро её дома, взобрался по лестнице в свою меблированную комнату, и уселся с кроссвордом в вечерней газете. Всё было бы иначе, если бы он не взялся за этот кроссворд. Двенадцать по горизонтали: Непременный инструмент продажности (6 букв). «Я» и «к» уже есть. Через несколько секунд он понял – взятка.

Он отложил газету и упёрся взглядом в противоположную стену. Брать взятки – путь к продажности. Начало разложения. Как он мог быть таким идиотом, наивным тупым придурком, если поверил, что подобный Соренсену субъект хоть на секунду мог подумать о несправедливости, о том, что он хоть в чём-то может быть неправ? Конечно, Соренсен и ни минуты не думал о компенсации, нет в нём ни доброты, ни раскаяния. Он дал ему взятку.

Взятку, чтобы заткнуть Николасу рот, чтобы никто не узнал, что он развлекался в обнимку с девицей, которая не была его женой. Это и есть взяточничество, верный спутник продажности.

Однажды года три назад Николас с родителями был на вечеринке, устроенной Соренсеном для его сотрудников, где миссис Соренсен играла роль хозяйки. Маленькая невзрачная шатенка, как он её запомнил, никак не меньше сорока пяти, в понимании Николаса уже старушка. Соренсен оплатил его счёт, чтобы жена не узнала о его шашнях с девицей, которая годится ему в дочери.

Его купили, подумал Николас, он продался, поддался соблазну. По крайней мере поначалу. Но ничего не выйдет. Пусть не думает, что сможет дать пинка Хоторнам ещё раз. Одного более чем достаточно.

Приятно было думать, что в итоге он не потратил половину недельной зарплаты на эту кошмарную девицу, но честь важнее. Честь обязывает жертвовать материальным ради принципов. Николас плохо спал ночью, ему снились все материальные жертвы во имя честного имени за последующие несколько недель. Тем не менее, к утру он лишь укрепился в своём решении. Убедившись, что чековая книжка в кармане, он пошёл на работу.

Только несколько часов спустя он набрался решимости позвонить в «Соренсен-МакДжилл». Как быть, если Соренсен не пожелает увидеться с ним? Было бы у него сотен пять на счёту, он бы сделал широкий жест, послав Соренсену пустой чек с едким презрительным письмом.

Ответил тот же голос, что и в те времена, когда он иногда звонил своему отцу на работу.

– «Соренсен-МакДжилл». Чем могу вам помочь?

Слегка хриплым голосом Николас спросил, может ли он встретиться сегодня с мистером Соренсеном по неотложному делу. Его соединили с секретаршей Соренсена. Наступила пауза. Послышались звонки, щелчки. Девушка вернулась к телефону, и Николас не сомневался, что она скажет нет.

– Мистер Соренсен спрашивает, в час дня вам удобно?

В его обед? Конечно удобно. Но какого чёрта Соренсен вздумал тратить своё драгоценное обеденное время ради встречи с ним? Николас поехал на Беркли-Сквер, гадая, что может значить такая уступчивость. В голове опять зародились те соображения, которые вчера его здравый смысл так решительно отверг.

Может всё-таки у него были добрые намерения, и он сейчас услышит, что те деньги не взятка, но подарок сыну из уважения к его некогда ценному сотруднику. Красотка вполне могла быть дочерью Соренсена. Николас понятия не имел, были ли у того дети, но ведь дочь вполне могла быть. Тогда никто его не подкупал, никакого урона его чести, никакого унижения перед этим барином, и незачем отказываться от сигарет.

На фирме его знали. Он не раз бывал здесь с отцом, и вообще был очень похож на него. Блондинка ничуть на Соренсена не походила. Секретарша провела его в кабинет шефа. Соренсен сидел в жёлтом кожаном кресле, перед ним розового дерева стол с обтянутой жёлтой кожей столешницей. Позади него на стене фрески в духе Модильяни, на столе нефритовая тёмно-зелёная пепельница, полная окурков, которую секретарша заменила чистой светло-зелёной, и тоже нефритовой.

– Хэлло, Николас, – без улыбки сказал Соренсен. – Садись.

Единственное другое кресло было кожаным творением в стиле хай-тек, на низенькой металлической раме. Рядом чёрный стеклянный столик с чёрным кожаным ободком, на нём раскрытый посередине журнал с голыми девицами. Есть люди, умеющие расположить к себе людей, а есть такие, которые знают, как их опустить, поставив в неловкое положение. Николас опустился в прямом смысле этого слова, оказавшись в трёх дюймах от пола.

Соренсен зажёг сигарету. Ему не предложил. Смотрел на Николаса, наклоняя голову из стороны в сторону. Потом сказал:

– Этого следовало ожидать.

Николас открыл было рот, собираясь ответить, но Соренсен взмахом руки остановил его.

– Нет, я дам тебе слово через минуту. – Тон был жёсткий, отрывистый. – Девицу, которую ты видел со мной прошлым вечером – не стану искать приличнее слова – я подцепил в баре. Я никогда не видел её прежде, и никогда больше не увижу. Она мне не подружка, и не любовница. Погоди, – сказал он, когда Николас снова хотел прервать его. – Дай закончить. Моя жена не совсем здорова. Если она узнает, где и с кем я был прошлым вечером, она очень расстроится. Скорее всего опять заболеет. Я имею в виду конечно же психическое расстройство, но...

Он глубоко затянулся сигаретой.

– Невзирая на последствия, я никогда не позволю себя шантажировать. Это понятно? Прошлым вечером я оплатил твой ужин, и этого достаточно. Не хотелось бы, чтобы жена знала о том, что ты видел, но можешь рассказать ей и всему миру, прежде чем я дам тебе хоть ещё одну монету.

На словах о шантаже сердце Николаса взбунтовалось, краска бросилась в лицо. Он пришёл защищать свою честь, но его намерения здесь не поняли. Почти задыхаясь, он заговорил:

– Вы не имеете права... это совсем не... как вы посмели мне такое сказать?

– Что, не нравится слово? Можно и другое, но это всего лишь семантика. Ты ведь пришёл, чтобы получить больше?

– Я пришёл вернуть вам деньги! – вскочил он.

– А-а! – Соренсен издал циничный, удивлённый, и пожалуй старомодный звук. Он загасил сигарету. – Понятно, юный моралист. Пуританство естественно при неопытности. Ты ей расскажешь, потому что тебя нельзя купить, так что ли?

– Нет, купить меня нельзя. – Его трясло, он опёрся руками на стол Соренсена, но они всё равно дрожали. – Я никому не скажу о том, что видел, это я вам обещаю. Но я не позволяю вам платить за мой ужин – и называться при этом моим отцом!

Слезы подступили к его глазам.

– А, ну, садись, садись. Если не хотел меня шантажировать, и собирался молчать, так какого лешего ты сюда пришёл? Светский визит? Обсудить по-мужски наших вчерашних подружек? Но мне мало радости в общении с твоей семьёй, как понимаешь.

Николас чуть отступил. Он познал силу противника. Силу денег, мощь обладателя больших денег. Он понял то, чего раньше не замечал. Соренсен был отлит из металла, кожа из меди, волосы из серебра, а костюм из олова.

Влага на глазах сделала его почти незрячим, и он выдавил:

– Сколько стоит мой ужин?

– Да Господи, Бога ради!

– Сколько?

– Шестьдесят семь фунтов, может чуть больше-меньше.

Наверное ему казалось смешным то, что для Николаса было почти состоянием. Он достал чековую книжку, написал чек на имя Дж. Соренсена и кинул ему через стол. – Вот ваши деньги. Но не волнуйтесь, я никому не скажу, что видел вас. Я вам обещаю.

Пока он произносил эти слова, он чувствовал себя благородным героем. Предательские слёзы отступили. Соренсен взглянул на чек и порвал его пополам.

– Ты утомил меня, парень. Не желаю тебя видеть. Уходи.

Николас вышел. Он шествовал по коридорам с высоко поднятой головой. И всё ещё мечтал повторно отправить Соренсену чек, когда, через день утром, читая в транспорте газету, увидел ненавистное имя. Сначала он даже не подумал, что речь там о «его» Соренсене – а потом понял: это о нём. Заголовок гласил: «В лесу найдена мёртвая женщина. Убита жена магната». Ниже написано:

«В лесу Хэтфилд-Форест, Хартфордшир, найдена машина, и в ней тело женщины. Она была задушена. Сегодня жертва опознана как Уинифред Соренсен, 45 лет, из Итон-Плейс, Белгравия. Она была женой Джулиуса Соренсена, главы фирмы «Соренсен-МакДжилл», производителя офисного оборудования.

Миссис Соренсен гостила у своей матери, миссис Мэри Клиффорд, в её доме в Мач-Хадхэм. Миссис Клиффорд сказала: «Моя дочь собиралась побыть у меня ещё пару дней. Я удивилась, когда она сказала, что уедет в Лондон во вторник вечером».

«Я не ожидал возвращения жены во вторник, – сказал мистер Соренсен. – И не знал, что во вторник она уехала от матери, пока вчера не позвонил к ним. Когда я понял, что она пропала, я тотчас сообщил в полицию».

Полиция рассматривает это дело как убийство».

Вот бедняга, подумал Николас. Пока она спешила домой к мужу, наверняка мечтая о нём, его обществе, он якшался со случайно встреченной девицей, даже фамилии которой наверняка не знает. Теперь наверное раскаивается. Николас желал ему испытать самые страшные душевные муки. Он представил контраст: Соренсен с той девицей, щека к щеке, напившись, они разумеется переспят – и его жена, в тёмном глухом месте одна борется с напавшим на неё насильником.

Николас ничуть не удивился бы, если бы это сделал Соренсен. Что касается этого типа, его теперь ничем не пронять. Такой способен на любые беззакония. Но он не мог этого сделать, чего лучше Николаса никто не знал. Так что представьте его шок при появлении двух полицейских, когда вечером он подходил к своему дому. Они ждали в машине у ворот, и вышли ему навстречу.

– Не стоит беспокоиться, мистер Хоторн, – сказал старший, представившись старшим инспектором розыска. – Обычные вопросы. Возможно, вы читали сегодня в газете о смерти миссис Уинифред Соренсен?

– Да.

– Можно нам войти?

Они проследовали за ним наверх. Что им нужно? Николас иногда почитывал детективы, и он подумал, может они узнали о его контактах с «Соренсен-МакДжилл», может. хотят узнать его мнение о характере и личной жизни Соренсена. Тогда я тот, кто им нужен.

И он разумеется им скажет. Расскажет, что бедная его жена, наверняка вне себя от ревности и подозрений, решила вернуться домой на два дня раньше в надежде застукать мужа с поличным, может, прямо дома в объятиях той девицы. Только домой она так и не попала. Какой-то маньяк перехватил её. Да, он расскажет всё!

В комнате пришлось сидеть на кровати, у него был всего один стул.

– Установлено, – начал инспектор, – что миссис Соренсен убита между восемью и десятью часами вечера во вторник.

Николас кивнул. Он с трудом сдерживал своё возбуждение. Какой сюрприз их ждёт, когда он расскажет о тайнах личной жизни этого респектабельного бизнесмена! Однако секунду спустя Николас замер в оцепенении.

– В девять вечера мистер Джулиус Соренсен был в ресторане «Поттерс» на Мэрилебон-Хай-Стрит в компании юной леди. Так он нам об этом рассказал.

Соренсен рассказал им. Признался сам. Он был ужасно разочарован.

– Как я полагаю, вы были в ресторане в это же время?

– О да. Да, я там был, – тихо проговорил Николас.

– На другой день, мистер Хоторн, вы были в офисе мистера Соренсена, где между вами произошёл разговор. О чём именно, не изволите ли нам рассказать?

– О нашей встрече в «Поттерс» предыдущим вечером. Он хотел, чтобы я... – Николас покраснел и замолк.

– Минуточку, сэр. Я понимаю, почему вам нелегко говорить об этом. Вы ещё молоды, без обид, а молодость очень щепетильна в вопросах лояльности. Я прав?

Николас кивнул озадаченно.

– Ваш долг абсолютно ясен. Надо сказать нам правду. Вы готовы говорить?

– Да, конечно.

– Хорошо. Мистер Соренсен пытался вас подкупить?

– Да, – Николас глубоко вдохнул. – Я дал ему слово.

– Которое ничего теперь не значит, мистер Хоторн. Позвольте повторить. Миссис Соренсен была убита между восемью и десятью часами. Мистер Соренсен сказал, что был в «Поттерсе» в девять, в баре. Персонал бара его не запомнил. Фамилию дамы, с которой он был, он не помнит. Если ему верить, вы были там и видели его. – Инспектор взглянул на своего коллегу, потом опять на Николаса. – Ну-с, мистер Хоторн. Дело очень серьёзное.

Николас всё понял. Волна возбуждения снова поднялась внутри него, но он не подал виду. Нельзя дать им понять причину его колебаний. Наконец он сказал:

– Я был в «Поттерсе» с восьми до половины десятого. – Он старался говорить правду. – Мистер Соренсен и я говорили о нашей встрече там в среду в его офисе, и он заплатил за мой обед.

– Понятно.

Какие проницательные глаза у этого инспектора! Он считает, что знает всё о зрелости и юности, мудрости и наивности, невинности и продажности?

– Итак: вы видели мистера Соренсена в «Поттерс» во вторник вечером?

– Я не могу нарушить данное мною слово, – ответил Николас.

Разумеется, он не мог. Если он сдержит слово, полиция обвинит Соренсена
в убийстве. Глядя куда-то в пол, он удручённо сказал с виноватым видом:

– Я не видел его. Конечно, я его не видел.