32. Миф

МИФ

Myth

Перевод: Елена Горяинова



Это была карта Райского сада. Монах, служивший им гидом, указал на покрытую защитным стеклом реликвию и что-то произнёс на греческом. Переводчик перевёл. Составленная в восьмом веке нашей эры неким Александром с острова Филы, карта находится в монастыре уже тысячу лет, она пережила похищение, возвращение, порчу водой, огнём и заплатками, пока реставрация не вернула её в нынешнее почти идеальное состояние.

Группа туристов приблизилась к карте, чтобы рассмотреть получше. Розмари Мичер, стоя перед своим высокорослым мужем и глядя на желтовато-пёстрый пергамент, решила, похоже на то, что в разлитом по нему кофе нашли смерть множество длинноногих насекомых, а потом детки опробовали на нём новые краски. Монах произнёс ещё несколько греческих фраз, и переводчик сказал, что в магазине у выхода интересующиеся могут купить почтовые открытки с копией этой карты.

– Может лучше кухонные полотенца, – зашептала Розмари мужу, – или скатерти с салфетками в том же стиле.

Дэвид Мичер ничего не ответил. Он теперь стоял рядом и рассматривал карту. Впервые за время их отпуска, вообще впервые после увольнения по сокращению штатов, на его лице было нечто отличное от горечи или безразличия. Похоже, карта его заинтересовала.

Монах с переводчиком прошли через библиотеку и трапезную к монастырю. Группа следовала за ними, поворачивая головы в указанных направлениях, внимая историям о происхождении облезлых фресок и блёклой живописи на стенах. Палящее солнце слепило зыбким отражением на каменных плитах, очерченных резкими чёрными тенями. Под конец все дружно хлынули в магазин.

Скатертей с полотенцами или фартуками, да и календарей с картой Райского сада там не оказалось, но были открытки и факсимильные копии в натуральную величину. В рамках и без.

– Ты в самом деле собираешься это купить? – спросила Розмари.

– Да, собираюсь. – Дэвид взял моду огрызаться на неё в последнее время, особенно если она хоть в чём-то была против. – По мне, так это прекрасная вещь, поразительный исторический документ.

– Ну, как хочешь.

Он купил карту в раме, потом подумав, ещё и карту без рамы и четыре открытки. Вернувшись в отель, он велел ей уложить завёрнутую в пузырчатую бумагу карту в раме между одеждой в саквояж. Ту, что без рамы, он расстелил на столе, прижав по углам пепельницей, двумя стаканами и подставкой для меню. Сел, упёрся локтями в стол, и принялся её изучать. После ужина он не ушёл в бар, а вернулся в комнату; где был обнаружен ею согнувшимся над картой. Неведомым образом он обзавёлся увеличительным стеклом.

Она была рада. Кажется он нашёл то, что отвлечёт его от самоедства. Может из этого получится какое-то хобби – коллекционирование старых карт, антикварных книг, нечто в этом роде. Наверное, примерно так это начинается. Сохранилось смутное воспоминание о дяде, начавшем коллекционировать марки после того, как получил письмо одного приятеля из Внешней Монголии. Хорошо бы Дэвид хоть чем-нибудь заинтересовался!

После потери работы это был другой человек – угрюмый, раздражительный, часто грубый по отношению к ней. И очень несчастный. И выходное пособие – «золотой парашют», внушительная сумма компенсации – ничуть не прибавила ему счастья. Он до сих пор каждый божий день вспоминал, как молодая женщина, исполнительный директор, вошла в офис, велела ему освободить стол и убираться вон.

– Не могу забыть, – говорил он. – Это лицо, красный рот, как кусок сырого мяса, ярко-синий костюмчик в обтяжку на жирных ляжках. И этот голос, никаких извинений, ни малейшего смущения.

К своему ужасу Розмари увидела слёзы на его глазах. Она надеялась, что поможет чек с суммой в два раза больше ожидаемой. И думала, показав ему найденный ею чудесный домик в Уилтшире, может здесь всё будет иначе и его унижения останутся в прошлом. Но пока приступы гнева сменялись апатией, новые вспышки злости вперемешку с периодами глубокой депрессии. Целыми днями он сидел или ходил по комнате. Вечерами смотрел телевизор без разбора. Врач посоветовал ему двухнедельный отдых на Эгейском море перед переездом на новое место.

– Как хочешь, – сказал он, – мне всё равно. По мне, куда угодно. Её голос всегда у меня в голове, и ни стыда, ни извинений.

Свёрнутую карту Райского сада она уложила в его чемодан. И открытки не были забыты, как она поняла – он изучал одну из них в самолёте.

Они переехали на новое место через две недели после возвращения. Он лишь второй раз был в этом доме, второй раз прошёл по его просторным комнатам, затем спустился с террасы по ступеням на лужайку, второй раз оглядел семь акров земли, которая теперь принадлежала ему. Ведь куда лучше, чем жизнь в террасном доме северного Лондона, с ежедневными поездками на метро в офис Доклендса? Было бы бестактным спрашивать его об этом прямо. Но после осмотра владений она приободрилась, выслушав вечером его вердикт, что дом не так плох, а воздух вполне освежающий.

Она занялась обустройством на новом месте, распаковывая коробки, решая, как и куда разместить ту или эту часть мебельного гарнитура. Двое работников были вызваны развесить новые шторы. Другой принёс упакованную, перевязанную верёвкой люстру. Он прикрепил её на крюк в гостиной, развесил картины. Карту Райского сада в рамке Дэвид повесил в комнате, которая будет его рабочим кабинетом. Затем велел работнику повесить в столовой какую-то большего размера картину. Розмари с удивлением обнаружила, что это всё та же карта в позолоченной узорчатой раме, только увеличенная в три раза (и потому нечёткая и блёклая).

– Я заказал на прошлой неделе, – сказал Дэвид. – Нашёл место, где делают копии какого хочешь размера.

Она была на седьмом небе. Некое смутное беспокойство скорее всего было следствием её нынешней нервозности и сверхчувствительности к его расположению духа. Вряд ли её насторожило зрелище пятидесятилетнего мужчины, погружённого в созерцание дешёвой копии плана мифического места… Но нет, видеть его прежним, с интересом занятым делом – это прекрасно. Он даже расставил мебель в кабинете, разместил книги на полках. А утром после девяти уже был в саду, затем садился в машину и ехал в питомник, мечтая отыскать какой-то особый, нужный ему куст.

Спустя неделю на новом месте она поняла, что он ни разу не вспомнил директоршу, её рот, её голос и синий костюм. По-видимому, решение проблемы найдено. Ни каникулы, ни таблетки или её забота, но перемена места. Пустота заполнилась делами. Обычно по утрам он работал в саду, после полудня на машине привозил домой книги. Одни из библиотеки, другие из магазина. Она не вникала, какие именно. Ей хватало знать, что он начал читать после того, как несколько месяцев не притрагивался к книгам. А потом он спросил, есть ли в доме Библия.

Она изумилась. Оба никогда не проявляли интереса к религии.

– Твоя школьная Библия где-то должна быть. Надо найти?

– Я поищу, – ответил он, добавив, – хочу кое-что посмотреть.

Он нашёл её и вскоре полностью погрузился в чтение. Может, собирался обратиться к вере. Может, в этом доме на него снизошло озарение. Однако, когда утром он принялся косить газон, смутно-тревожное чувство подтолкнуло её зайти в библиотеку и проверить, какого рода книги он покупает. Все они без исключения так или иначе были связаны с Райским садом. Здесь было научное исследование Книги Бытия американского протестанта, современный роман «Женщина из ребра», «Потерянный рай» Милтона и им подобные. Что же, она надеялась, он найдёт себе какое-то хобби, начнёт что-то собирать или исследовать; теперь стало ясно, что он изучает Рай.

Вероятно, рано или поздно он ей расскажет об этом. Какова цель, в чём смысл, чего он хочет достичь. Им хватит средств на безбедную жизнь, так что нет нужды в дополнительном заработке, но может он решит написать книгу – хотя бы ради удовольствия. Она наблюдала за ним, не задавая вопросов. Здесь у неё было гораздо меньше забот, чем в Лондоне, и приходилось придумывать, чем занять день. Следует больше интересоваться деревенской жизнью, решила она, заняться благотворительностью, найти собственные занятия. Похоже, ему не нужно её участие в работах по саду. Она стала больше готовить, начала сама печь хлеб, варить джем из перезрелых фруктов. И признавалась себе, что ей одиноко.

Но когда однажды он рассказал ей, она испытала шок.

– Я не поняла. То есть, что ты имеешь в виду?

– Именно то, что я сказал. – Он не рычал на неё, теперь он говорил мягким, каким-то мечтательным тоном. – Это здесь. Райский сад здесь. Он тут. Мне потребовалось несколько недель, чтобы в этом убедиться. Поэтому я не говорил тебе раньше. Но теперь я уверен, Райский сад здесь, за нашими окнами.

– Дэвид, Райский сад не существует. Его никогда не было. Это миф. Ты это знаешь не хуже меня.

Он смотрел на неё, слегка сощурив глаза, словно оценивая её психическое состояние.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Это всё равно, что верить в существование Адама и Евы.

– Почему нет?

– Дэвид, я не стану это слушать. Ты не можешь так думать. Слушай, когда-то люди верили в это. Но потом был Дарвин и теория эволюции, ты же знаешь. Знаешь, что Бог, если есть на свете Бог, не создавал человека из этого…

– Из праха.

– Ну ладно, из праха. И не извлекал из него ребро, чтобы сделать женщину. То есть, это просто смешно. Одни чокнутые сектанты верят в такие вещи. – Она запнулась, задумавшись. – Ты же шутишь, ты меня разыгрываешь?

Поглощённый в свои мысли, словно не слыша её, он сказал мечтательно:

– Всегда считали, что Рай должен быть где-то на Ближнем Востоке, потому что Бытие упоминает Евфрат, Эфиопию и Ассирию. Но если честно, как он мог быть в Сирии, Эфиопии и Ираке одновременно? Правда в том, что это было далёкое, неведомое место за пределами известного им мира…

– Уилтшир, – подсказала она.

– Не надо ёрничать, – парировал он. – Цинизм тебе не к лицу. Идём в сад, сама увидишь.

Он взял Библию, одну из открыток и направился к той части участка, где был старый сад, поляна и заросли, через которые пробивались два родниковых ручья. Она обнаружила, что трава на поляне скошена, а берега ручьёв расчищены. Просто красота – буйная растительность старого сада, а рядом, у стены, унизанные зреющими плодами груши и сливы.

– Здесь, как видишь, – сказал он, цитируя очевидно Библию, – река, называемая Физон, она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото. – Его глаза заблестели. Верхняя губа покрылась потом. – А вторая река Гихон, и третья Хидекель, и четвёртая Евфрат.

Она видела лишь два ручейка, прокладывающих себе путь по английской земле между английскими лютиками. Повернувшись, он поманил её в прежнем повелительном стиле, но сдержанно и мягко. С интонациями, которыми неразумным детям объясняют очевидные вещи, сказал:

– Здесь – три реки жизни. Иногда мы их зовём тремя источниками познания добра и зла.

Он указал на дерево, повёл её под его ветви. На большом старом дереве было множество небольших зелёных яблок. Ей вспомнилось, когда она она впервые увидела их дом, яблоня была в цвету.

– Их не стоит есть, правда?

Его улыбка и краткий смех напугали её. Она была в полной растерянности. Двадцать лет она была замужем за этим человеком – умным, практичным бизнесменом. Откуда у него эти слова, где он нашёл все эти хитросплетения чепухи? Она протянула руку и коснулась дерева. Ей нужна была опора, она прислонилась к нему, боясь лишиться чувств.

– Я подумал, когда впервые увидел её, – сказал он, – может у нас есть второй шанс.

Она не поняла, о чём он. Закрыв глаза, опустила голову. Когда почувствовала, что снова может дышать и силы возвращаются, поискала его взглядом – но он ушёл, и она вернулась в дом. Позже, когда он лёг спать, сидела у себя наверху, раздумывая, что ей делать. Если так будет продолжаться, ему станет только хуже. Но утром, когда оба проснулись рядом, на соседних подушках, потом завтракали друг против друга за столом, он казался нормальным, обычным. Говорил, что надо нанять садовника, участок слишком велик для него одного. А не хочет ли она обновить столовую? Она сказала, что ей не нравятся обои. И может уже пора пригласить соседей – если можно живущих в полумиле считать соседями – устроить небольшую вечеринку? Пора сблизиться с деревней.

Она набралась смелости спросить:

– Скажи, ты меня разыгрывал вчера вечером? Это же не всерьёз?

Он засмеялся.

– Понятно, что ты так думаешь.

Это нельзя считать ответом.
 
– Мне приснилась эта сука, – сказал он.– Она вошла в мерзком синем костюме, показывающем её толстые коленки, и велела освобождать стол. Она ела яблоко, я тебе говорил?

– То есть во сне?

Он вмиг рассвирепел.

– Нет, совсем нет. В реальности, вот когда. Она вошла в мой офис с яблоком в руке, она грызла яблоко. Я же говорил тебе.

Она покачала головой. Этого он ей не говорил, она бы запомнила. На следующий день новый садовник приступил к работе. Она боялась, что Дэвид заговорит с ним о Райском саде. Неделей позже, когда на они угощали соседей, она ждала, не скажет ли он что-нибудь им. Но нет. Видимо, разговоры на эту тему предназначались только ей. С другими он был добросердечным и воспитанным. Вечерами, с ней наедине, он составлял перечень растений, присущих раю: лимонная мята, гранат, кориандр, иссоп. Он повёл её в сад и указал на фиговое дерево, растущее у стены, на его листья в форме ладони и сказал, что из них они могли бы шить себе фартуки.

Она заглянула в Книгу Бытия, нашла, где об этом упоминалось. Затем пошла просить совета.

Врач не воспринял её слова всерьёз. Или одержимость Дэвида не счёл серьёзной. Сказал, что проверит, какие транквилизаторы ему прописаны, что и было сделано – с поразительным результатом. Энтузиазм Дэвида казалось увял, он стал спокойным и деятельным, но в других частях сада, снова увлёкся чтением биографий. Вступил в гольф-клуб. И больше не говорил об исполнительном директоре, о её синем костюме, и о её яблоке. Беспокойство Розмари разбудила лишь змея.

– Я только что видел гадюку, – сказал он, возвратясь к обеду. – Свернулась клубком под фиговым деревом.

Она ничего не сказала, лишь взглянула на него.

– Это мог быть уж, не скажу точно, но всё-таки змея.

– Она и сейчас там?

Такой вспышки злости она не видела несколько недель.

– Откуда я знаю, там или нет? Сходи и посмотри.

Была не змея, но её кожа. Трудно было обрадовать Розмари сильнее. Она уверила себя, что змея лишь часть его иллюзий, но нет, он видел змею в реальности, пусть даже только кожу. Он в порядке, всё прошло – что бы это ни было.

Лето было долгим и жарким, а урожай фруктов необыкновенным. Сначала малина и крыжовник, потом персики и сливы. Розмари варила джем и желе, даже делала фруктовые консервы так же, как когда-то её мама. Ничего не должно пропасть. Дэвид снимал персики недозрелыми, заворачивал каждый в бумагу и складывал в коробки. Долгие золотистые дни, мягкие вечера, наполненный ароматом спелых фруктов воздух. По вечерам Дэвид часто бродил по саду, вряд ли он подражал Господу Богу в саду в часы прохлады – скорее просто совпадение.

Дэвид считал, что большая яблоня – это оранжевый пепин Кокса, он и сейчас считается одним из лучших английских сортов яблок. Яблок на нём было множество. Их снимали с помощью трёхметрового захвата, но для верхних веток приставили лестницу. Наверх поднялась Розмари, как более лёгкая и подвижная. Он держал лестницу, она рвала фрукты.

Если бы опасения в ней не утихли, если бы вся история с картой Рая не казалась ей позади – с директоршей в синем костюме заодно – она была бы осторожнее. Могла быть наготове. Но она уже забыла ту странную фразу, когда он сказал, что возможно они, то есть человечество, получили второй шанс. Она стала считать его манию временным сдвигом в мозгу человека, не способного справиться с унижением. И, спустившись вниз с корзиной блестящих оранжево-красных яблок, она выбрала самое безупречное и протянула ему:

– Посмотри, правда, само совершенство? Попробуй, надкуси.

Его лицо напряглось и налилось кровью. Он закричал:

– Второй раз ничего не выйдет, женщина, тебе не удастся принести зло в мир на этот раз!

Он бросился на неё с палкой в руке, ударил наотмашь по голове, по плечу, ещё раз по голове. Она рухнула на землю, яблоки покатились во все стороны. Её крик услышал садовник, подоспев как раз вовремя, чтобы оттащить Дэвида и вырвать окровавленную палку из его рук.

Розмари долго пробыла в госпитале, но меньше, чем Дэвид. Когда ей стало лучше, она пришла навестить его. Он был в комнате отдыха, тихий и заторможенный, смотрел какую-то викторину по телевизору. Увидев её, он схватил первое оружие, что было под рукой, и, размахивая настольной лампой, бросился на неё с проклятиями, угрожая ещё не раз показать ей кузькину мать. По совету врачей она больше никогда сюда не возвращалась.

Она жила в доме одна, ей здесь нравилось. В конце концов, именно она выбрала этот дом. Но все карты рая она убрала, а рамы отдала на благотворительную распродажу в соседней деревне. Весной срубила старую яблоню, и на этом месте устроила большой пруд. Питаемый четырьмя ручьями, которые он называл Физон и Гихон, Хидекель и Евфрат, пруд стал идеальным местом обитания её карпов Кои – предмета зависти всей округи.