28. Нога Уолтера

НОГА УОЛТЕРА

Walter’s Leg

Перевод: Елена Горяинова



Пока Уолтер рассказывал историю о том, как мама водила его к парикмахеру, его нога опять разболелась. Стреляющей болью – подходящее слово – причину которой он прекрасно знал. Он пересадил Эндрю на другое колено.

История была о том, как мать повела его подстричься к парикмахеру, но остановилась на углу Хай-Стрит и Грин-Лейнз поговорить с подругой, выходящей из рыбного магазина. Она была разговорчивой особой, и обожала сплетни. Подруга тоже. На Уолтера они почти не обращали внимания. Он вынул свою руку из материнской руки, самостоятельно прошёл по Грин-Лейнз до Чёрч-Роуд, нашёл парикмахерскую, извлёк шестипенсовик из кармана, и его подстригли. После чего он вернулся тем же путём. Мать с подружкой всё так же болтали. Пятилетний Уолтер просунул свою ручку в руку матери, она взглянула на него и улыбнулась. Его отсутствия не заметили.

Эмма и Эндрю восхищались этим рассказом. Они уже не раз его слышали, но до сих пор изумлялись. Как сильно изменился мир, понимали даже они, дети четырёх и шести лет. Им нельзя даже постоять пару минут на тротуаре без сопровождения, не говоря о том, чтобы куда-то пойти.

– Расскажи ещё, – сказала Эмма.

В это время резкая боль метнулась по икре ноги Уолтера к колену, парализовав мышцы бедра. Он протянул руку и стал массировать свою старую худую ногу.

– Рассказать вам, как Холтри подстрелил меня?

– Подстрелил тебя? – изумился Эндрю. – Из ружья?

– Из воздушки. Это было много лет назад.

– Всё, что с тобой случилось, дедушка, – сказа Эмма, – было много лет назад.

– Совершенно верно, солнышко. Это было шестьдесят пять лет тому назад. Мне тогда было семь.

– Значит, это было не так давно, как тогда, когда ты подстригся, – заключила Эмма, которая уже показывала большие успехи в арифметике.

Уолтер засмеялся.

– Холтри был моим знакомым, он жил чуть дальше по нашей улице. Мы часто играли у реки, вся наша компания. Тогда в реке было много рыбы, но кажется в тот день никто не рыбачил. Мы лазили по деревьям. По веткам ивы над рекой можно было перебраться на другой берег.

– Потом кто-то из нас увидел зимородка, такую маленькую ярко-синюю птичку, цвет как у павлина, и Холтри сказал, что подстрелит её. Даже тогда я понимал, что так нельзя, может все это понимали, кроме Холтри. Он нам показал своё воздушное ружьё. Я хлопнул в ладоши, и зимородок улетел. Все птички улетели от нашего шума подальше. У меня был друг Уильям Роббинс, мы звали его Билл, он был моим лучшим другом, и он сказал Холтри, спорим, ты никого не убьёшь, не сможешь попасть в цель. Ну а Холтри конечно не стерпел такого и сказал, что как бы не так, он сможет. Он прицелился в камень, торчавший из воды, и сказал, что попадёт в него. Но не попал. Он попал в меня.

– Ого! – сказал Эндрю.

– Но он же не хотел, дед, – сказала Эмма. – Он же не нарочно.

– Нет, наверное нет, но от этого не легче. Он попал мне в ногу, в правую икру чуть ниже колена. Билл Роббинс изо всех сил помчался ко мне домой, он бегал лучше всех в школе, позвал моего отца, и он отвёз меня к врачу.

– И врач вытащил пулю?

– Это дробь, а не пуля. Нет не вытащил. – Уолтер потёр свою ногу, пониже правого колена. – Собственно, она и сейчас там.

– И сейчас там!

Эмма слезла с ручки кресла, а Эндрю с колена Уолтера, и они оба уставились на его правую ногу в серых фланелевых штанах, с носком в серых с белым узорах графства Аргайл. Уолтер поднял штанину выше колена. Там не было никаких следов.

– Если хотите, я покажу вам снимок моей ноги внутри, когда в следующий раз придёте ко мне домой.

Предложение было встречено с восторгом. Они хотели, чтобы «следующий раз» был сейчас же, но мама сказала, что придётся подождать до четверга. Уолтер был рад, что приехал на машине. Ему бы не хотелось идти домой пешком, с такой болью. Может надо будет сходить к своему терапевту, узнать ещё чьё-нибудь мнение, попросить направить его к... как его там? Хирургу-ортопеду, кажется. Да, Эндрю задал хороший вопрос, лучше бы доктор вытащил эту дробь. Как говорится, устами младенца глаголит истина, вспомнил библейскую фразу Уолтер. Сейчас трудно понять, почему врач не вытащил её шестьдесят пять лет назад, но тогда, если не было прямой угрозы жизни, врачи считали, что лучше оставить всё как есть. Десять лет назад один спец предположил, что боль вряд ли от пули, скорее от артрита. Ему пора понять, что он давно уже не молод.

Дома, роясь в ящиках стола в поисках рентгеновских снимков, Уолтер вспомнил, что Эндрю сказал ещё кое-что. Нет, не Эндрю, а Эмма. Она сказала, что наверное Холтри сделал это не нарочно, и он согласился с этим. Теперь он не был в этом так уверен. Впервые за шестьдесят пять лет он пытался воскресить в памяти выражение лица Холтри в тот летний вечер, когда он хвалился, что попадёт в камень.

Билл Роббинс сидел на берегу реки, двое ребят, их имена он не помнил, наверху, на ветвях ивы, он, Уолтер, у самой воды глядел на зимородка, потом уже Холтри со своим воздушным ружьём. Низкое солнце светило на бледно-голубом июльском небе. Уолтер хлопнул в ладоши и повернулся, посмотреть на Холтри. В его лице можно было прочесть ненависть и жажду мести, ведь это Уолтер вспугнул птицу. Тут он принялся хвастать, что попадёт в камень. Но он явно хотел выстрелить в него, ранить его в ногу за то, что он ему испортил забаву. Но тогда я так не считал, подумал Уолтер. Я принял это за случайность, как и все другие.

– Всё это мои фантазии, – сказал он вслух, положив рентгенограммы на стол, чтобы показать их Эмме и Эндрю, которых мать привела в четверг после школы. Рассмотрев снимки, они захотели услышать историю снова. Повторив свой рассказ, Уолтер ничего не сказал о выражении лица Холтри.

– Ты забыл сказать, что это Билл помчался к тебе домой, что он был лучшим бегуном в школе, – сказала Эмма.

– Да, забыл, но ты уже меня поправила.

– Как его имя, дед, этого Холтри?

– Одни проблемы с этим Холтри, – и, как часто с ним бывало, подивился тому, как времена меняются. Современным детям не понять, что раньше мы могли знать друг друга только по фамилиям. – Не знаю, как его звали. Я не помню.

Дети принялись предлагать разные имена. Какие-то в его детстве даже не знали (Скотт, Росс, Дамиан, Лайам, Сет), другие, как ни странно, и тогда были слишком старомодными (Джошуа, Саймон, Джек, Джордж). Он тоже назвал несколько обычных в те времена имён (Кеннет, Роберт, Алан, Рональд), но ни одно, казалось, не подходило. Настоящее имя Холтри он узнал бы сразу.

Его дочь Барбара рассматривала снимки.

– С этим следовало бы ещё раз сходить к врачу, пап.

– Они меня доконают. – Уолтер употребил излюбленное словечко своего отца, устаревшее уже во времена его детства. – Они меня доконают, – повторил он.

– Требуй другого консультанта. Должны же они сделать хоть что-нибудь.

Когда Барбара и дети ушли, он поискал Холтри в телефонной книге. Шансов найти его там, спустя шестьдесят пять лет, было мало, его там и не было. Никаких Холтри. Его нога разболелась не на шутку. Он принялся массировать её с какой-то мазью, купил её, когда потянул мышцы спины. Мазь хорошо разогревала кожу, но боль от этого не уменьшилась. Он опять попробовал вспомнить имя Холтри. Может, Генри? Нет, Генри были уже не в моде в двадцатых, а вернулись не ранее восьмидесятых. Дэвид? Вполне подходяще, но Холтри звали не Дэвид.

Билл Роббинс знал Холтри гораздо лучше, чем он. Холтри жили через один дом от Роббинсов. Билл умер, он умер десять лет назад, но вплоть до его смерти они были друзьями, вместе играли в гольф, были членами клуба «Ротари», и Уолтер до сих пор поддерживал отношения с сыном Билла. Он позвонил Джону Роббинсу.

– Как дела, Уолтер?

– Всё в порядке, кроме артрита в ноге.

– Да, никто из нас не становится моложе.

Какое великодушие со стороны сорокадвухлетнего!

– Хочу спросить кое-что. Помнишь семью Холтри, они жили рядом с твоими бабушкой и дедушкой?

– Смутно. Но бабушка помнит.

– Она ещё жива?

– Ей всего восемьдесят шесть, Уолтер. Это ерунда для нашей семьи, не считая бедного папы.

Джон Роббинс сказал, что с радостью ждёт его к обеду, и Уолтер сказал, спасибо, приду с удовольствием. Бабушка Роббинс была в телефонной книге, она жила в том же самом доме с тех пор, как семьдесят три года назад вышла замуж. Она ответила на звонок бодрым голосом. Конечно она помнит Холтри, хотя с 1968-го они здесь не живут, а особенно хорошо помнит их парня с воздушным ружьём. Он как-то пальнул в её кота, но промахнулся.

– К счастью для кота, – и Уолтер потёр свою ногу.

– К счастью для Гарольда, – сурово сказала миссис Роббинс.

– Да, так его звали.

– Разумеется. Гарольд Холтри. Он исчез во время войны.

– Исчез?

– Я имею в виду, сюда он не вернулся, и я об этом не жалею. Он был в армии, но в боях не участвовал, вот уж нет. Какое-то время он был в лагере где-то на юго-западе, сошёлся с фермерской дочкой, женился на ней, да там и остался. Может он хотел получить ферму, может и получил. Почему ты ко мне не заходишь, Уолтер? Приходи на ужин, я приготовлю стейк с жареным картофелем, ты всегда его любил.

Уолтер сказал, что придёт, как только подлечит ногу. Он был на приёме у другого хирурга-ортопеда, который изучил его новые снимки и сказал, что у него артрит. У каждого в его возрасте где-нибудь да есть артрит. Детям понравились эти новые снимки, Эмма сказала, что они лучше старых. Эндрю захотел повесить один из них на стене своей спальни, рядом с постером фильма «Король-лев» и вырезанными из журнала фото «Спайс герлз».

– Папа, нужно ещё кому-нибудь показать твою ногу, – сказала Барбара.

– Уже в третий раз, что ли?

– Расскажи о Холтри, дедушка,– попросил Эндрю.

И он повторил свой рассказ с начала до конца, добавив на сей раз имя Холтри.

– Гарольд Холтри прицелился в камень в воде и сказал, что попадёт в него, но он попал в меня.

– И Билл Роббинс, самый быстрый бегун в школе, помчался к тебе домой и привёл твоего отца, – продолжила Эмма. – Но Гарольд не хотел этого, ведь он не собирался тебя ранить, правда?

– Кто же знает? – сказал Уолтер. – Это было так давно.

Они собирались поехать в отпуск все вместе, Барбара, её муж Йен, их дети и Уолтер. Это вошло у них в обычай после смерти жены Уолтера пять лет назад. Откровенно говоря, он бы предпочёл остаться. Он не очень любил пляжи, питание в отелях, и демонстрации своего тощего тела в бассейне. И подозревал, если бы они ответили честно – может так бывало, наедине – Барбара и Йен охотнее отдохнули бы без него тоже. Но он знал, что дети были рады ему на каникулах, поэтому и поехал с ними.

Вечером накануне отъезда он пришёл к старушке Роббинс. Там были Джон с женой, они ели стейк с жареной картошкой и тирамису, к которому миссис Роббинс пристрастилась в уже столь почтенном возрасте. Все спрашивали о его ноге, пришлось ответить, что с ней уже ничего не поделаешь. Потом речь зашла о том, насколько времена изменились, если бы сейчас один ребёнок ранил в ногу другого, был бы шум в газетах. Сейчас Уолтер ходил бы к психотерапевту, и наверное Холтри тоже.

В машине по дороге в Сидмут, с Эммой на соседнем сиденье, стараясь не отстать от Барбары с Йеном и Эндрю в машине впереди, Уолтер вспоминал, извинялся ли когда-нибудь Холтри. Нет, никогда. Не было случая, Уолтер был уверен, что они больше не встречались. И он вдруг подумал, что с тех пор, как нога опять разболелась, он вспоминает Холтри каждый божий день. Он прямо одержим им.

– Мне скучно, дед, – сказала Эмма. – Расскажи что-нибудь.

Только не Холтри. И не визит к парикмахеру, почему-то это тоже связано с Холтри.

– Я расскажу историю, как наш пёс Пип украл связку колбас из мясной лавки, а однажды вцепился в руку почтальона, просунувшего её в щель почтового ящика.

Ну вот, ещё кое-что в прошлом. Колбасы теперь не продают в связках, а супермаркеты привычнее, чем мясные лавки. Сейчас почтальона бы таскали на прививки, на консультации, а Пипа мировой судья приговорил бы к расстрелу – правда мои родители не позволили бы, они бы до Верховного суда дошли – ну а морда Пипа красовалась бы во всех газетах. К тому времени, как они добрались до Сидмута, Уолтер уже выдохся, а Эмма была свежа, как цветочек, и требовала продолжения. Он уже пересказал ей своё детство даже не по одному разу, по крайней мере то, что мог вспомнить.

А нога всё болела. Но всё равно он считал, что разминка полезнее, чем отдых. Пока остальные были на пляже, он гулял вдоль побережья, по улочкам с домами георгианской эпохи. Трудно понять, чем привлекла его внимание медная табличка на наличнике входной двери – может отразившей солнце прямо в глаз полировкой – но он присмотрелся и прочёл: Дженкинз, Холл, Холтри, Адвокаты и Комиссары по приведению к присяге. Это вряд ли тот самый Холтри, верно? Гарольд Холтри – адвокат, это просто смешно.

После ужина и рюмочки в баре он рано ушёл к себе в комнату. Пусть молодёжь побудет одна. Он поискал телефонный справочник и нашёл его в гардеробе за запасным одеялом. Дженкинс, Холтри, Холл были здесь, и Холтри А.П. с городским адресом. Ниже – Холтри, Г. Мингл-Волли-Фарм, Харкомб. Это наверняка он. Это Гарольд Холтри. Адвокат с инициалами А.П. наверное его сын. Почему бы не позвонить ему, думал Уолтер, лёжа в темноте в постели, рисуя в воображении картины встречи, почему бы не позвонить ему утром, и не пригласить на рюмочку? После встречи я перестану думать о нём. Клянусь, любой психотерапевт согласился бы с этим. Противостояние лицом к лицу, как теперь бы выразились.

Ему ответил автоответчик. Голос конечно неузнаваем. После стольких-то лет. Оставить сообщение после сигнала велел не Гарольд Холтри, а джерсейской породы корова Холтри. Уолтер позвонил ещё раз в полдень, и ещё в два часа. А потом они поехали в Лайм-Риджис, и пришлось оставить это дело.

Он вернулся в уверенности, что сигнал сообщения будет гореть на телефоне, но ничего подобного. Как и на следующий день. Холтри предпочёл не общаться. На какой-то миг Уолтер хотел позвонить его сыну-адвокату, но отбросил эту мысль. Если Холтри не хочет его видеть, то конечно он не хочет видеть Холтри. Вечером Уолтер оставался с детьми, пока Йен и Барбара ужинали в гостях, а на следующий полдень, поскольку лил дождь, они все вместе пошли в кино, шёл «Горбун из Нотр-Дам».

На отдыхе Уолтер всегда старался быть как можно тактичнее, больше смотреть за детьми, но не слишком навязываться. И потому он благоразумно хотя бы раз за каникулы уезжал один на целый день. Сейчас он решил навестить своего кузена, живущего в Хонитоне. Который, узнав, что он отдыхает в Сидмуте, пригласил его на ланч.

На обратном пути, приближаясь к Сидбери, он заметил указатель на Харкомб. Что-то ему это напомнило? Ну конечно. Здесь живёт Холтри со своим джерсейским стадом. Уолтер свернул на Харкомб прежде, чем понял, зачем он это делает. В его ситуации было бы глупостью ехать мимо и не повидать Мингл-Волли-Фарм, потом он будет жалеть об этом всю жизнь.

Прекрасная местность, зелёные леса, распаханная красноватая земля уже убранных полей, серебристая река, текущая между камней. Задолго до самого дома он увидел коров, изящные создания бежевого цвета с печальными глазами по колено утопали в сочной траве. Кажется, что их сотни – просто уйма. Эмма и Эндрю наверняка не поняли бы слова «уйма». На доске у ворот чёрным по белому написано: Мингл-Волли-Фарм, Джерсейский скот Холтри, а ниже – Нарушители преследуются по закону.

Он вышел из машины. Тропинка за воротами вела его по краю цветущих полян меж высоких деревьев. Он подпрыгнул, когда фазан с громким резким криком неуклюже поднялся с земли. Тропа повернула налево, и вдруг лес кончился, перед ним расстилалась поляна, за которой стоял дом. Это был живописный, длинный приземистый дом, кирпич и дерево, и окна с ромбовидными стёклами. Кролики на поляне щипали траву.

Он насчитал пятнадцать штук, когда из-за дома показался человек. Даже издалека Уолтер понял, что это старик. И что у него ружьё. Шесть десятков лет прокрутив назад, вместо зелёной девонской поляны Уолтер увидел ленивую речку на окраине Лондона, ивы и зимородка. И он сделал то же, что и тогда. Хлопнул в ладоши.

Кролики бросились в рассыпную. Уолтер слышал резкий звук выстрела, но упал не кролик – упал он сам, корчась от боли. На этот раз в левой ноге, хотя боль была точно той же, что и семь лет назад. Он сел, постанывая, кровь растекалась по брюкам. Над ним стоял человек с мобильным телефоном в одной руке и ружьём, сложенным посередине – преломлённым, так кажется? – в другой. Этот бешеный взгляд Уолтер узнал бы где угодно, даже спустя шестьдесят пять лет.

В больнице извлекли дробь, а впридачу – «почему бы нет, раз вы здесь» – и ту старую, из правой ноги. Если повезёт, сказал доктор, скоро он будет как заново рождённый.

– Хотя как сами понимаете, в детство не возвращаются.

– Правда? А мне казалось, я как раз туда вернулся.

Холтри не пришёл навестить его в больнице. Он сказал Барбаре, пусть папаша радуется, что ему не вчинили иск за вторжение в частную собственность.