Соперница

На скрипке он игрывал так лихо и так задушевно, что казалось, от такой игры сам Паганини мог проснуться от вечного сна и с любопытством  заметить: «Кого же на этот раз полюбила эта маленькая звездочка, эта исключительная певунья, доверяющая свой голосок не каждому?..»
Скрипка пела, смолкала, потом снова пела, иногда одолевая такие высоты человеческой страсти, что было удивительно, как, повествуя о ней, она до сих пор  не сорвала свой дивный голос. Скрипка было его любимым инструментом, а Верочка – любимой женщиной. Одну он любил за то, что умела петь, другую – за то, что умела слушать.
Музыкантом Сергей был зачат, рожден и обучен, и когда  не играл, ему ничего другого не оставалось, как сопоставлять басы и аккорды или, на худой конец, задумываться о том, отчего фальшивит чужое пианино. Поначалу отец-офицер прочил его в военный оркестр (и заработок постоянный, и звездочки на погоны), но, видно, чему быть, того не миновать. Не стал Сергей военным музыкантом, играл «на гражданке». А позже, отчаявшись получить в больших оркестрах главные партии, стал он в тихом уездном городке главным «фортепьянным доктором», обучая заново «говорить» тех, кто потерял свой голос от простуды или от старости, и даже тех, у кого  этого голоса не было и в помине.
Он, конечно же, сочувствовал своим скрипичным и клавишным подопечным, сопереживал им. В порыве нежности все норовил погладить по лаковому боку пианино или, будто невзначай, потереться щекой о глянцевость скрипки. Причина сочувствия была ему самому до конца непонятной, а попытка объяснить ее сводилась к  одному: сколько же человечество накопило на пути своем страсти, слабости, слез, невысказанных чувств и взвалило все это на нежные плечи сих поющих и звучащих?..
Верочка была «последышем» старого вдовца, от одиночества и бесприютности некогда прибившегося к изрядно пьющей молодухе Насте. Каких-либо семейных и прочих удач от этой странноватой пары никто и никогда не ожидал. Быт их был сир и убог, отношения из нарочито-вежливых переходили в скандал. И листать бы им свои смутные жизненные страницы доколе Бог послал, ан, нет, они исхитрились и произвели на свет божий прелестное дитя, нареченное тут же Верочкой.
Да уж, странная вещь – природа! И травят ее, и так и эдак пытают ее, а она иной раз такое преподнесет!..
– Откуда взялось что? – недоумевали соседи. – Отец, что гриб старый, по возрасту не в отцы ей, а в деды годится. Мать тоже ничем особым не блещет, кроме страстного желания выпить все, что пьется. И вот это чудо с широко раскрытыми в мохнатых ресницах глазами!..» Этому могло быть только одно объяснение: сама природа решила воспротивиться всем напастям, что уготовила ей непутевая пара, встрепенуться и отстоять самое себя.
Верочка ничего не понимала ни в «диезах», ни в «бемолях», но она как раз была тем благодарным слушателем, для которого хотелось играть и играть. Иногда, вдруг, забывшись, Верочка позволяла себе короткое «ох!» или «ах!», но чаще всего сидела молча и отрешенно, вслед за «ля» и «ми» перебирая свою бурную, не всегда понятную даже ей самой, жизнь.
В свои тридцать с небольшим  Верочка уже трижды побывала замужем. И все ее мужья были неплохие ребята. Просто с первым было негде жить, и сварливая свекровь, в конце концов, развела их, торжествуя победу; второй покалечился на автомобиле и сам отпустил ее на все четыре стороны; а третий, который в свое время претендовал быть вторым, долго упрекал ее за несоблюдение очередности, и они разошлись.
Верочка воспринимала все довольно терпеливо и ни о чем не жалела. Она, пожалуй, была даже рада всем этим нелепым расставаниям, потому что оберегала и жалела их, своих вольных и невольных избранников. Изначально было понятно, что  всем им хотелось иметь рядом кого-нибудь попроще и повеселей, да она и сама не противилась  стать попроще  и повеселей, но, по несчастью, природа,  наспех довершая свое случайное творение, не вручила ей ни веселости, ни простоты.
Их свидания с Сергеем были долгими, нежными и почти бессловесными. Он ласкал глянцевую кожу ее тела, вопрошающе заглядывал в глаза и полушепотом произносил одну и ту же фразу: «Какая ты!» В этих словах было все, но все-таки главным для Верочки в них было то, что она на этой земле не случайна, что она есть и будет, и кому-то очень нужна.
Верочка непременно хотела быть счастливой. Только она не знала, каким оно бывает, это счастье. Счастье, думалось ей, это когда тебе покойно и уютно, и когда ты начинаешь завидовать сама себе. А еще когда важно, что ты скажешь и как посмотришь, и без этого, а значит и без тебя, жизнь для кого-то может превратиться в мертвенную  пустыню.
 Его, Сергея, прежние отношения с женщинами также не были безмятежными, но во всех случаях ранее победительницей выходила лишь одна особа – его маленькая хмельная скрипка…
Верочка очень беспокоилась, когда он пропадал на неделю, а то и на две. Пока они тесно не знались, она слышала, что он болен и у него стыдная болезнь –  запои, но то, что они случаются  так часто и так надолго, не могла и предположить. Но когда по утрам Верочка заставала его разбитого и нелепо-кающегося, она готова была простить ему все на свете. А вот он… На ее предложение пойти к врачу Сергей вдруг заявлял, что не в том беда, что он немного навеселе и не слишком презентабелен на вид, а в том, что его больше не любит  маленькая своенравная скрипка.
– Она не хотела открыться мне…Она фальшивит и глушит звук…
И тогда Верочка поняла, что в  романе с музыкантом  она – третья лишняя, что та, вторая, начинает капризничать и показывать свой нрав, когда она, третья, пытается привести в порядок его метущуюся душу и естество. Та, вторая, как злая ведьма в сговоре с алкоголем - кощеем, пытается его приворожить и обобрать, забрать навсегда и не отдавать больше никому.
–Ах, вот в чем дело! – думала Верочка. – Вот в чем сладостность этих божественных звуков и переливов! Это одна загубленная душа перекликается со второй, третьей или даже  десятой…»
И тут она вспомнила, как странно вела себя скрипка, когда они с Сергеем оставались вдвоем и несказанно были рады друг другу. То она, покоящаяся в футляре, вдруг начинала издавать какие-то странные, утробные звоны, то внезапно откуда-то падала, то мешалась под рукой.
«Скрипка –  мое продолжение!  –  как мантру,  повторял  любимый Верочкин музыкант.
«Ах, нет, мой милый, дорогой! – хотела  возразить ему Верочка. – Это она, скрипка, пытается сделать тебя своим продолжением, вырвав из твоей плоти, чтобы обернуть тебя звуком, нотой, пусть самой красивой и пронзительной, но неживой!»
В ту субботу он сказал Верочке, что скрипка «вернулась» и они снова большие друзья. Он весь вечер ласкал ее маленькое послушное тельце, наполняя округу елейными звуками, то печалясь, то веселясь, и будто боялся, что она заскучает и снова уйдет в себя.
–Ты послушай, нет, ты послушай! – то и дело обращался он  к Верочке, уютно угнездившейся в низеньком кресле.
Верочка слушала, и ей действительно нравилось, как он сегодня играл. Она даже подумала о том, что зря затеяла это соревнование, делящее  их  на  вторую и третью, и вся эта история с ревностью на самом деле может оказаться плодом ее собственной досужей фантазии. И,  может быть, на самом деле у певуньи-скрипки совсем другое предназначение: разъять, расщепить на составляющие чужую всеобъемлющую страсть, оставив в ней лишь самое светлое, созидательное, как раз то, что поможет определить в жизни главное и продлить саму эту жизнь как можно на дольше.
…В больницу Сергея отвезли в понедельник на «скорой» с сердечным приступом, а умер он уже в четверг, не приходя в сознание. Как он умер, Верочка не заметила. Она держала в руке его еле теплую, вялую руку и старалась не показывать своего отчаяния, когда ей вдруг объяснили, что показывать это отчаяние уже больше некому.
Через месяц после похорон Верочка отнесла скрипку в музыкальную школу – пусть дети играют, инструмент-то, в общем, неплохой. А в самом начале  следующей  весны  на местном кладбище,  рядом с  Сережиной могилой,    она посадила стройную рябинку и американский клен, которые уже по  осени начали дружно перебирать  ветвями под аккомпанемент беспокойных ветров. Правда, в этой музыке стихий Верочка частенько угадывала донельзя знакомые, щемящие звуки, но, не находя объяснения, откуда они здесь, списывала все на счет своего буйного воображения.