Воскресенье

-Доброе утро, Евгения Марковна!
-Доброе утро.
Поворот, монолитные сосны в парке Зенитчиц, сквозь которые пробивается солнечный свет. Еще пару метров  - и у цели. Главное – не сбить дыхание.
«Привет, Женька!»
Короткий кивок. Дорога выкручивает налево, к выходу. Еще круг, и домой. Строго  глядят с бронзовых бюстов партизанки Мария Мелентьева и Анна Лисицына. Несмотря на ранний час, уже жарко.Тополиный пух мешает пробежке. Сорвавшись с дерева, шумно взлетает в чистое, голубое небо воробьиная стая. Радостно голосит свиристель — таежная певица. Автолюбитель чинит у входа в парк «рыжий» «Москвич-412».
-Здравствуйте, Евгения Марковна.
-Доброе утро.
Еще полкруга. Если дышать равномерно, должно хватить дыхания. Еще чуть — чуть. Уже появились «пузыри», вытянулись колени на синих, тренировочных штанах, но ничего. Ритмично, будто подгоняя, скрипят  кеды «Два мяча»: высокие, синие, с белыми полосками. Сколько было радости от обмена. В обратную сторону ушли несколько редких виниловых пластинок, но это не страшно. Еще поворот. Похлопывают по спине убранные в хвост черные волосы. В голове звучит голос отца:
«Евгения, ты – советский милиционер! Какой пример подаешь братьям?! Ты подумала, что из них вырастет?! Люди БАМ строят, а моя дочь, ребенок уважаемого человека, занимается непонятно чем. Позор!»
Парк дышит цветами. В воздухе — аромат сирени. Вдоль прогулочных аллей — аккуратные клумбы с белыми флоксами, красными розами и пионами. На коричневой, деревянной скамейке у фонтана - пожилая пара. Он — в модной шляпе бурого цвета, белой рубашке с короткими рукавами и светлых брюках. Благородная седина, интеллигентный взгляд. Нога закинута на ногу - блестят начищенные, бежевые сандалии. Она — тоже в шляпе, алого цвета, в красивом, длинном розовом платье. Немного косметики, подчеркивающей большие темные глаза. Гордо вздернутый подбородок. Аккуратная, белая сумочка.

-Здравствуйте, Женя.
-Здравствуйте.
Снова воспоминания. Московский двор. День. Солнечно.
«Круглова, ну что с тобой не так? Все бабы как бабы. А ты – «мусор», что дальше-то?».
Звонкая затрещина. Жар в руке. Отчаянно колотится сердце. Обидно!

- Добрый день, товарищ участковый!
Метров за 300 до поворота, ведущего к выходу, девушка резко затормозила. Окатив мужчину на лавочке презрительным взглядом, она добрела до лавки и прильнула к медному, питьевому фонтанчику, жадно дыша.
- Яков Моисеевич, – отдышавшись, сказала Женя, сердито прищурившись, – как можно заниматься в таких условиях? Спорт – это у нас что?
- Так это, - жизнь. Клянусь своими седыми висками, – кивнул пожилой мужчина, сняв очки и положив их в нагрудный карман белой рубашки с короткими рукавами.
- Правильно, – распустила темные волосы девушка, – а вы мне бегать мешаете. Вредитель вы, Яков Моисеевич.
- Так, это же я с уважением, – примирительно произнес мужчина. На вытянутом лице появилась улыбка. Когда Ройзман улыбался, его зубы касались нижней губы: создавалось ощущение, что он смеется над собеседником. – Мы же любим, нашу милицию-то. А вы вот, это самое, чем бегать с утра, лучше бы бандитов ловили, да. Преступность – она такая. Не дремлет.
-Поучите меня еще, товарищ Ройзман, – погрозила пальцем Женя, присев рядом. Мимо пробежала группа молодых людей из секции самбо. В таких же, как у нее, синих тренировочных штанах, только кеды у них были черные. Остановившись неподалеку, они вышли на свободную асфальтную площадку перед сценой, исписанную мелками и сняли олимпийки, оставшись в белых майках. Девушка хмыкнула, отметив мощные мышцы. Ну, конечно. Самбо. Многие знали, что в городе есть подпольная секция карате, но никто не признавался, где она находится.  Антисоветчики.
- А чего бы и не поучить? – Пожал плечами мужчина. Глаза устали после очков — он протер низко опущенные веки,  – вот вы, Евгения Марковна, такая молодая, а приехали в Береговой, это же конец света. Граница, поди. Либо чего-то натворили, либо доказать хотите правоту свою. Черным по белому.  Мы здесь все друг друга знаем, а вы среди нас чуть ли не самая молодая. Это поддержка, Евгения Марковна. Поддержать вас хотим.
- Ну и закончим наш балет на этой ноте, – поднялась Женя, застегивая олимпийку, – а попала я сюда, Яков Моисеевич, исключительно по своей воле. Хорошего дня вам.
- Евгения Марковна! - Крикнул вслед Ройзман. Мужчина опустил голову и пригладил светлые брюки.– У меня к вам исключительная просьба, душа моя.
-Я вас слушаю.
- Вы же знаете учительницу, Елену Павловну?
- Ракицкую?- Задумалась, вспоминая, Женя. – Да, знаю, а что с ней?
- Да вроде бы ничего, – замялся мужчина, разглядывая коричневые туфли с острым носом. В карих глазах появилась тревога. Ройзман будто бы хотел что-то сказать, что-то знал, но не решался,  – не видно ее уже дня четыре как. Вы бы зашли к ней, узнали, что да как.
- Уехала, видать, - пожала плечами девушка. – А дочь, у нее же есть дочь?
-Так и ее нет. Мы искренне переживаем, Евгения Марковна.
- Хорошо, я зайду. До свидания, Яков Моисеевич.
- Хорошего дня, Евгения Марковна.
***
В служебном, деревенском доме по улице Звездиной1, на окраине города, заиграла музыка в темно-коричневом транзисторном приемнике.
Участковый Круглова, двадцати четырех лет от роду, посмотрела в зеркало и довольно  улыбнулась, поправив убранные в пучок на затылке темные волосы. Поправила форменную милицейскую юбку и застегнула пуговицу на пиджаке. Отойдя от зеркала, Женя ступила на уже нагревшийся от солнца домотканный ковер на деревянном полу. Половица отозвалась глухим недовольным стуком, ее стон отразился эхом в высоком, массивном деревянном потолке. Девушка подошла к накрытому белой скатертью столу и взяла из медной тарелки зеленое яблоко. Отодвинув деревянный стул,  она поправила на нем вязаный коврик и присела, положив голову на руки и уставившись на приемник.
В ней кипел огонь. Евгения воспринимала жизнь как большое приключение, кино. Своим долгом она считала спасение Родины от преступности. Несмотря на не самую яркую внешность (глубоко посаженные глаза и заметные морщины), к ней тянулись люди, Женя умела заряжать энергией, которая лилась через край. Родители, довольно известные в стране медики, растили детей в любви и заботе, поэтому они ни в чем себе не отказывали. Отец с матерью пророчили Жене карьеру медработника – тем удивительнее для них было решение дочери стать милиционером. Сначала они восприняли это как шутку, но когда Евгения с отличием получила профильное образование, стало совсем не до смеха. Попытки поговорить прошли неудачно – горячая Женя с годами стала страшно упрямой и принципиальной. Однако сбыться блестящим планам, к сожалению девушки и счастью отца, пока помешал случай.
- Евгения, ты, ты сошла с ума…? – Отец, мать, два младших брата в смешных, коротких синих шортах и белых майках. Московская квартира. Солнечный летний день. - Ты хоть понимаешь, что ты натворила?!
- Женечка, расскажи нам, как все было, – просит мать, пытаясь поправить дочери волосы. Женя сердито одергивает голову. Гостиная большого дома почти в центре Москвы. Роскошный, блестящий гарнитур из Чехословакии. Внутри – импортный сервиз. На полу — дорогой ковер.
- Да она людей бьет, ты представляешь?!- Взмахивает руками отец.- И кого?! Сына первого секретаря горкома ударила! Бутылкой! По голове! Позор! Дочь уважаемого человека! И это – советский милиционер!
- Женечка, дочь, расскажи…
- Так, хватит, – Круглова яростно вскакивает, – я никому ничего объяснять не собираюсь! Бекетов получил по делу! Не хочешь меня видеть, папа, не увидишь. Завтра же напишу заявление о переводе из Москвы.
- Женя, успокойся. Сядь и расскажи, – вновь тихо просит мать.
- Мама, да он не хочет слышать меня! – Отчаянно восклицает девушка. – Заладил – позор, позор! Папа – я милиционер, комсомолка, в конце концов, это же не пустые слова! Я людей просто так бутылками по голове не бью! И да, если тебе это утешит, это был прекрасный коньяк!
С этими словами Круглова выбегает из квартиры, хлопнув дверью. Родители лишь ошарашено переглядываются.
Музыка в транзисторном приемнике захлебывается, прервавшись сердитым шипением. Женя вздрагивает, вернувшись из воспоминаний, и поворачивает голову. Взгляд падает на огромный красный ковер на стене, над кроватью с синими спинками. Пружины. В пионерских лагерях это был ее батут. Как весело скрипела кровать и подбрасывала вверх, на самый вверх! Может быть, прыгнуть, Евгения?
Пригладив белое покрывало и поправив  пушистую подушку, Женя улыбается, принюхиваясь к букету ромашек в белой вазе на подоконнике. Хорошо.

Она выбегает из подъезда и направляется к парку. Несмотря на июль, на улице уже почти вечер и становится прохладно. Ветер треплет подол модного финского платья – темно-розового, с длинными рукавами. Ее страшно колотит от обиды, почему? Человек, которому она верила всей душой, не захотел ее слышать? Был ли смысл что-то доказывать внезапно оглохшей душе? Отец упрямо не хотел верить, что ребенок, которого он вырастил, не может без причины ударить человека бутылкой (пусть и очень хорошего коньяка) по голове. Где-то внутри у девушки заседает догадка, что заботливый и переживающий, ее, по – настоящему родной отец, просто использовал ситуацию для исполнения своего плана. Видеть дочь милиционером он не хотел.
«Жека!», – окликают ее четверо парней на светлых «Жигулях». Не обратив внимания, Круглова входит в парк. Автомобиль останавливается у входа, взвизгнув тормозами.
– Круглова! – Догоняет ее один из парней, остальные ждут в машине. Не бедный: модная, «битловская прическа» с длинными, темными бакенбардами. Импортные, светлые кеды, явно не «Два мяча», и черные джинсы. Явно не самодельные, не «варенки». Дорогая, бежевая олимпийка поверх черной футболки. – Куда бежишь- то?
– От тебя подальше.
– Ох, ну да, – парень смеется, – опять с отцом поругалась?
– Слушай, – резко оборачивается Женя. Бегать от него в босоножках на высокой танкетке – глупое занятие. – Чего с тобой не так, а? Вроде и красивый, и шмотки носишь заграничные. Машина вон хорошая. Чего же ты гад- то такой? Нашел бы себе дурочку и водил бы ее на танцы и еще куда- нибудь. Ты же всем противен, не думал об этом?
– Да, а чего так? – Нахально улыбается молодой человек. – Потому что я одеваюсь не как все, и вообще не как все? – Поправляет он зачесанные набок волосы. – Ну, не всем же кричать «Служу Советскому Союзу!» и жить стадом. А что с тобой не так, Женя Круглова? Вроде хороша собой. Родители – уважаемые люди. А сама – «мусор», – гогочет парень.
Кровь приливает к голове и Женя, не соображая, что делает, отвешивает ему звонкую затрещину. Наступает тишина.
– Это ты зря, – ощупывая лицо, проговорил парень.
– Эй, – за Женей вырастает светловолосый молодой человек крепкого телосложения, – что тут происходит?
– Да мы тут, «мусор» убираем, – с акцентом на предпоследнее слово произносит Противник.
– Вот и убирай отсюда, – указывает молодой человек парню на выход, – а то помогу.
– Всего доброго, Евгения Марковна, служу Советскому Союзу! – Зычно кричит Противник и убирается из парка.
– Все нормально? – Заботливо интересуется Алексей – лучший игрок футбольной команды района и Женин давний товарищ. Он не Противник, он простой советский парень. Товарищ. Добрый и надежный, конопатый, с непослушными, соломенного цвета волосами. Выразительные, карие (коньячного цвета) глаза, большие. Играет в футбол, носит черные, выцветшие отцовские «треники», белую майку (алкашку) и серую кофту, но не с литерой «Д». Семья Алексея с завода Лихачева, поэтому кроме столичного «Торпедо» они ничего не признают.Для Жени он кто– то вроде лучшего друга и потенциального жениха (если бы женщины, конечно же, выбирали хороших парней). Хотя в глубине души она прекрасно понимала, что отец никогда не примет сына простых рабочих. Вопреки стараниям, революция так и не стерла классовых границ. Пусть и яростно пыталась.
– Да, нормально, – машет еще горящей рукой Женя, чувствуя, как трясутся колени.
– Бекетов та еще сволочь, тебя никто не винит, Женя.
– Я знаю, Леш, – тепло улыбается девушка и берет парня под руку. – А не угостите даму мороженым, товарищ спортсмен? – Кокетливо спрашивает она.
– У меня есть выбор? – Смеется Алексей.
– Ох, это сложный вопрос, товарищ спортсмен.
– Ну, раз, милиция просит, – разводит руками парень, – теперь меня не арестуют.
– Леша.
– Как Эдуарда Стрельцова.
– Алексей!
– Ну, все, все, молчу.
Женя улыбается и, сощурившись, смотрит на небо. Такое чистое и прекрасное, как юная душа. 
Светлое, летнее небо 1977 года.





Стрелка часов с красным циферблатом на стене доходит до 8. Отложив так и не съеденное яблоко обратно в тарелку, Женя встает со стула и, поднявшись на носочки, берет с темно-коричневого шкафа пилотку — ее гордость. Аккуратно надев головной убор, она еще раз смотрит в зеркало и козыряет сама себе, улыбнувшись. «Серьезнее, Евгения, - говорит она себе. – Ты — советский милиционер». Но все равно улыбается, когда взгляд падает на туфли у порога. Светлые, на деревянном каблуке, с кожаными ремешочками. Совершенно убийственные. Нужны были для встречи с молодым человеком, он был выше нее ростом. А ей хотелось  смотреть сверху и с презрением, когда поссорились. На случай перемирия оставались те самые босоножки. Не помирились. Но туфли остались и были еще очень даже ничего.
Улыбнувшись, Женя нырнула в босоножки, поправила пилотку и вышла из дома, хлопнув дверью.
***
Маленький городок на границе начинает рабочую неделю. На уже залитых солнцем улицах появляются люди. Одни спешат к парадной завода, другие – на остановки, третьи – занимают в гастроном очередь, которая к 9 утра принимает угрожающе длинную конструкцию. Появляется честный советский труженик -  грузовик «ЗИЛ», поливальная машина - ударный борец за чистоту и порядок. Вслед за фонтаном за его лобовым стеклом появляется радуга. Водитель в синей кабине давит педаль газа, и фонтан поднимается еще выше, на радость прохожим у ларька с мороженым. Обогнав грузовик, из-за его оранжевого бака выскакивает, будто окинув сердитым взглядом, светлая «Волга» - ГАЗ-24, с шашечками на крыше. Резко выворачивая влево длинный корпус, автомобиль недовольно урчит и скрывается за поворотом, пропустив машину скорой помощи. Высунувшись по пояс из красно-белого «РАФа», врач благодарно машет таксисту рукой. Тот в ответ давит на клаксон.
Мороженщик, дядя Игорь, мужчина лет 50-ти с роскошными темными усами, поправляет колпак и  открывает шторки ларька – к нему сразу же подходит ожидающая толпа. День обещает быть страшно знойным


***
На остановке, дребезжа, тормозит трамвай, красно — желтая «Татра». Город начинает рабочую неделю. Окруженный лесами, его будто бы укрывают от каких-то невзгод и мирской суеты. Толпа спешит к трамваю, однако транспорт не двигается с места. Пассажиры недовольно и шумно галдят, и лишь потом замечают приближающуюся девушку в милицейской форме . Казалось, блеск от  начищенных туфлей, бляхи на ремне и кокарды на пилотке может в этот день заменить даже нещадно палившее солнце.
- Мороженое, Евгения Марковна?- Улыбается мороженщик, поправляя усы.
- Вечером, Игорь Андреевич, – щурясь от солнца, отвечает Женя, – наемся сладкого, бегать не смогу. Трудового дня!
-И вам, Евгения Марковна!
Бодро миновав пешеходный переход, Круглова лихо козыряет проходящему пионерскому отряду – они отвечают тем же.
- Здравствуйте, Евгения Марковна! – Дружно галдит группа детей.
- Доброе утро! – Смеется Женя и треплет  одного из ребят по голове.
- Глянь, пошла, – шепчет проходящая мимо пожилая учительница своей подруге. – Прислали же ребенка, участковым работать. Сопля же еще совсем, а нос – выше крыши. Стыдоба! Здравствуйте, Женечка! – Притворно улыбается она.
- Доброе утро, – сухо отвечает девушка, смерив пенсионерку подозрительным взглядом.
-Надо бы обыск у нее дома провести, а то мало ли.
- Не говори.

***
- Спасибо большое!- Запрыгнув в трамвай, сказала Женя.
- Куда же мы, без товарища участкового, – улыбнулся водитель, – без него никак.
- Давай, езжай уже! – Крикнула пожилая женщина. – На работу опаздывают люди, ждать еще кого-то!
-Что же вы, девушка, людей задерживаете? – Склонился к Жене молодой человек. Прическа, почти как у Противника — модная, «битловская», русые, опущенные бакенбарды. Светлая спортивная сорочка в темную клетку. Светлые брюки-клеш, начищенные бежевые сандалии. Кажется, он работает автомехаником, но в это искренне тяжело поверить. Качнувшись, трамвай тронулся с места.
- Сухов, – коротко бросила Круглова, подойдя к компостеру и опуская монетку, - плакат видите? - Она ткнула пальцем в надпись стене трамвая. - «Совесть — лучший контролер», - Женя поправила пилотку и разгладила юбку. – Я вам не девушка, ясно? Я – советский милиционер, для вас вообще - товарищ участковый. И вообще, – подняла она голову, схватившись за поручень, - вы почему не на работе? Автомастерская открывается с 9, время пол 10. Опаздываете, Сухов! - Крикнула Женя сквозь шум трамвая. Тот обладал удивительной шумоизоляцией от окружающего мира, полностью его заглушая. Взгляд девушки упал на газету, которую читал седой пожилой мужчина.

 - Ой, ну, что вы начинаете, Сухов, Сухов,- поморщился парень. – Давайте просто – Олег. Я вот, знаете, товарищ участковый, от всей души желаю, чтобы когда-нибудь, у нас в стране люди перестали называть друг друга по отчеству, да на вы. Ну, это же глупости. Формальности. Как было бы здорово встретить вас с утра в трамвае и просто сказать: «Привет Женя. Женечка». Правда, товарищ участковый?
- Сухов, –  Круглова двинулась к выходу, – еще раз опоздаете – сообщу вашему начальству о выговоре. Хорошего дня. Станьте уже достойным членом общества, Олег…
- Юрьевич, – подсказал парень, спрыгивая с подножки трамвая вслед за Женей, – не с того вы карьеру здесь начинаете, Евгения Марковна. Две недели как приехали, а все учите всех. Я вполне достойный член, как вы сказали, общества. Комсомолец, получаю образование, почти женат. Одеваюсь прилично, – хлопнул  себя по брюкам, - а опоздания – это так. Временно. А куда это вы, товарищ участковый? Опорный пункт в другой стороне.
- Хочу к учительнице зайти, Ракицкой Елене Павловне.
- А что с ней?
- Да захворала, говорят, не видно давно. Зайду, посмотрю, может быть, надо чего.
- Так давайте я провожу. Мне как раз по пути.
- Строго до дома, и бегом на работу. Исключительно из-за совпадения маршрута.
- Есть, товарищ участковый! - Улыбнувшись, козырнул Сухов.
Смерив его презрительным взглядом, Женя усмехнулась и двинулась в путь.

***
- У нас народ вообще мирный здесь, – сообщил Сухов, когда они дошли до железного моста через реку. На другой стороне уже виднелись финские и карельские домики. - Так что, скучно придется, товарищ участковый.
- Ничего, переживем, – Круглова с интересом взглянула на финских рабочих на той стороне. Один из них приветливо помахал рукой и улыбнулся. Олег ответил тем же. Евгения укоризненно взглянула на парня.
- Товарищ участковый, вы же не думаете, что…
- Сухов! – Возмущенно воскликнула Женя. – С ума сошли?! И как часто вы туда ходите?!
- Да всю жизнь, - отмахнулся Олег, поправив волосы, – все ходят, вот вам крест.
- Сухов!
- Да, ну, что вы как ребенок, Евгения Марковна. Мы же не секреты им выдаем. Так, в баньке париться и пиво из хвойных пьем. Ну, и они к нам заходят.
- Сухов, остановитесь! – Сверкнув глазами, проговорила Женя. – Узнаю еще раз – посажу, честное пионерское.
- И чего добьетесь, товарищ участковый? – Пожал плечами молодой человек. – Это система, и вам ее не сломать. И да, при Ракицкой про лагеря лучше говорить.
- В смысле? – Нахмурилась Круглова.
- А вот и он, собственной персоной, – Олег указал на голубой дом с оранжевой крышей. «Улица имени партизанки Игнатовой», прочитала Женя. – Проще надо быть, Евгения Марковна, ближе к простому народу. Приходите сегодня на танцы, будет весело. Всего доброго, товарищ участковый, – он зашагал по проселочной тропинке.
- Сухов! – Крикнула Женя, – узнаю, что бегали за «колючку» – посажу, вы поняли меня?! – Парень лишь поднял руки вверх, не обернувшись.

***
Поправив пилотку, Женя подошла к аккуратно выкрашенному в голубой цвет деревянному забору. Ракицкая жила с дочерью одна, ее муж умер несколько лет назад от болезни легких. Учительница пения сама страдала закрытой формой туберкулеза много лет, но это не мешало ей работать в школе. Других работников в Береговой все равно не присылали, собственно, так на своем месте оказалась и Евгения Круглова. По решению начальства, в маленьком, спокойном городе не было нужды в двух участковых.
Несмотря на одиночество, Елена Павловна скрупулезно следила за небольшим огородом. Взгляд девушки упал на многочисленные кусты красных роз, радовавших глаз. Ровные, ухоженные грядки с луком и картошкой. Огород уходил вдаль, к самому курятнику. Солнечные лучи падали на выкрашенные в белый цвет ставни, выполненные в узорах русского зодчества. Памятник архитектуры, улыбнулась Женя. Поправив пилотку и открыв калитку, она вошла во двор.
 - Здравствуйте, – поздоровалась Круглова с девочкой лет 15-ти, моющей крыльцо.
- Здравствуйте, Евгения Марковна, – та испуганно захлопала голубыми глазами и приподнялась, поправив темные шорты. Такой чистый взгляд цвета небесной лазури Женя видела только у финских девушек, во время рабочей поездки отца в Хельсинки. В далеком детстве.
- Яна, да?
- Да – да. Вы проходите, товарищ участковый, - девочка отложила тряпку и вытерла руки о белую футболку в красную полоску. - Мама приболела немного, простите, - сбросив тапочки, она взлетела на крыльцо и открыла дверь. - Проходите, я сейчас чайник поставлю.


***
Женя тихо вошла и аккуратно прикрыла за собой дверь. Ее встретила звенящая тишина – казалось, что в доме не работали даже часы, что уж говорить о холодильнике или телевизоре. Она сняла пилотку, пригладив волосы, взглянула в зеркало. Старинное, жемчужное колье на комоде, явно ручной работы, его аккуратно уложили в шкатулку из синего бархата. Вещь была заграничная – Круглова, часто бывавшая за рубежом в рабочих поездках отца, знала толк в подобного рода украшениях.
Раздался кашель, и, вздрогнув, Женя только в этот момент заметила лежащую на кровати женщину.  В доме была только одна комната, в которой умещались видавшие виды диван, стол и маленький холодильник в углу. Лицо женщины было мертвенно бледным: его покрывали многочисленные морщины. Укрывшись одеялом в жару, Елена Павловна тряслась в страшном ознобе.
- Кто здесь…? – Прохрипела Ракицкая, задыхаясь от страшного кашля. – Яна! Йоханна!
- Иду, мамочка! – Девочка ворвалась в дом и склонилась над матерью. – Что? Воды? Вы простите, она совсем плохая, – виновато произнесла Яна, – который день мучается.
- Евгения Марковна, – облегченно улыбнулась Ракицкая, - Женечка. Я так рада, что вы здесь. Дочь, сходи в магазин, купи конфет. Моих любимых, родная. Беги, скорее. Нужно Женечку чаем угостить.
***
- Елена Павловна, почему вы скорую не вызвали? – Спросила Женя, когда девочка ушла из дома и присела на край дивана. – Вам помощь нужна.
- Нет, нет, – спокойно ответила Елена Павловна, - присядьте, Женя. Я так рада вас видеть. Хотела с вами поболтать. Поговорите со мной, Женя. Пожалуйста.
- Конечно, – девушка поправила подушку под больной,  – Елена Павловна, вам нужно в больницу, срочно.
-Женя…, - выдохнула Ракицкая, – как вас сюда занесло? Такая молодая, красивая.
- Это случай, Елена Павловна, – Круглова посмотрела на совсем еще не старую женщину, с невероятно теплыми глазами. Морщины выдавали трагедию жизни, но в густых, каштановых локонах не было седины, а на лице стояла улыбка, снисходительная, добрая. Невзгоды не сломали Ракицкую – она понимала, что умирает, но ни о чем не жалела.
- Замуж вам надо, Женечка, – тихо сказала она с улыбкой. – Любовь, она ломает все преграды.
- Елена Павловна, некогда мне, – смущенно усмехнулась девушка.
- Поверьте, на ваш век хватит приключений, - ответила Ракицкая. – Будет возможность «За Россию умереть». Вы знаете, в жизни столько всего было, что я иногда удивляюсь, как такое возможно? – Женщина с трудом поднялась и присела.
- Елена Павловна…
-  Нет, нет, никаких больниц, – Ракицкая вновь страшно закашлялась, – я жалею только об одном – что не родилась по ту сторону реки, – улыбнулась она, так по-детски и счастливо, что у Жени проступили слезы. – Да, тогда, наверное, все было бы по-другому. Но это все мелочи жизни. Я хочу попросить вас, Женя, – Ракицкая повернулась к комоду, и вдруг схватилась за сердце.
- Елена Павловна! – Присела перед ней девушка, – Елена Павловна, я за врачом!
- Нет, нет! – Крикнула Ракицкая и схватила Женю за воротник пиджака, притянув к себе, – Женечка, – сказала она, глядя прямо в глаза, – Женя, я вас умоляю, расскажите ей правду. Моей девочке. Прошу, – женщина звучно сглотнула, по щекам покатились слезы, – правду. Пожалуйста.
- Какую… Какую правду, Елена Павловна?! – Крикнула Женя, но Ракицкая уже не дышала. Ослабив хватку, она уронила голову девушке на плечо.
Женя уложила учительницу на кровать и отступила назад. Прижалась к стене и сползла вниз.
Навсегда. На всю жизнь она запомнит эти огромные, зеленые глаза, этот отчаянный взгляд. Покрытое слезами и морщинами, но красивое лицо.
«Правду. Пожалуйста».
Лишь спустя пару минут Круглова заметила застывшую на пороге Яну. Понадобилось мгновение, чтобы она все поняла. Авоська выпала из рук, взгляд сошелся с Жениным. Секунда – и девочка выбежала из дома.
«Стой!» - Крикнула Женя и кинулась следом. Затем вспомнила, что забыла пилотку, вернулась, вновь выбежала на улицу, но беглянки и след простыл.

***
Ночью улицы Берегового опустели. Музыка смолкла, мороженщик закрыл свою лавку. Жалобно, устало скрипнул трамвай и отправился  в депо. С реки повеяло прохладным, свежим ветром.
С трудом дойдя до дома, Женя Круглова упала на скамейку у забора и  устало вздохнула.
«Правду. Пожалуйста».
«Мамочка».
Светлые волосы девочки. Большие, зеленые глаза. Трамвай. Колье. Мост, «колючка», финны.
«Это система. И вам ее не сломать».
Евгения закрыла лицо руками. Система должна быть разрушена, если она преступная. Любой, кто ей потакает - преступник и враг государства. А если милиция допускает подобный произвол, то становится соучастником преступления. Работник органов – это и есть власть. Враг и преступник во главе страны приближает конец государства.
Женя откинула голову на деревянный забор и закрыла глаза. Тайна. Опергруппа. Какая может быть тайна у учителя пения? И ребенок, который сбежал. Которого непременно нужно вернуть и передать на воспитание государству.
- Не спится, Евгения Марковна? – Неожиданно появившийся Сухов присел рядом, повесив на забор бежевую куртку. – Тяжелый день, товарищ участковый?
- Вы что, следите за мной, Сухов? – Проворчала Женя, не открывая глаз.
- Да, ну что вы, только хотел узнать, как вы. Застали Елену Павловну дома?
-Ага, – глубоко вздохнула девушка, – и не только застала.
-О чем это вы?
-Померла она, Сухов. Прямо у меня на руках.
-Дела, – протянул парень, – ну, бывает. Но это же не вы ее убили.
- Да, но у меня на руках умер человек, и ощущения отвратительные, – поморщилась Женя.
- Понимаю. А хотите выпить?
- Чего? – Открыла глаза Круглова. – С ума, что ли сошли, Сухов, милиционера спаиваете. Идите домой. Придите в себя.
- Мое дело – предложить, – пожал плечами молодой человек. – А Яна где? Ее уже забрали?
- Нет, – почесала затылок Женя, – сбежала она. Пока не нашли. На ту сторону моста ушла, наверняка.
- А, ну, это понятно, – кивнул Олег, - и что собираетесь делать?
- Искать, – коротко ответила девушка. – Найти и передать ребенка государству.
- Ааа. В детский дом.
- Государству, Сухов. Как того требует закон.
- Хорошо, – откинул голову на забор парень. – Послушайте, а вы не пробовали понять людей, как-то по-другому поступать, с точки зрения морали, например?
- Сухов, – твердо сказала Женя, – я – советский милиционер. Есть закон! А что вы мне предлагаете? Не искать ее, не передавать государству, что? Оставить Яну у финнов?
-Это гораздо лучше, чем отправлять ее в детдом.
- Сухов! – Вскочила Женя. - Я – советский милиционер! Власть! Когда она творит беззаконие,  стране – конец! Мне не хочется дожить до такого времени, когда милиция будет грабить и убивать свой народ! Я лучше застрелюсь!
- Да нельзя все время жить только закону! – Вскочил Сухов. – Власть, власть. Кому нужна ваша правда, если от нее плохо всем?! Есть мораль! И нельзя все время жить по законам, даже по-советским,  какими бы они не были правильными!
- А я и не говорю, что они правильные, Сухов, – спокойно и жестко ответила девушка, – но мы обязаны во что-то верить. И я никогда не пойму вас, а вы меня. Я росла в другом мире, и мне кажется катастрофой, что советские граждане спокойно бегают на финскую территорию, а финны так легко пересекают нашу границу, нормально вообще?!  - Удивленно рассмеялась она. - Кому расскажи – не поверят.
- Они такие же люди, как и…
-Они не люди, они враги, – отрезала Круглова, – ни через 10, 20, 30, 100 лет мы не станем для них своими.
-Ваше дело, думайте, как хотите, – пожал плечами Олег. – Дайте ребенку время прийти в себя. Может быть, найдется родственник или, я не знаю, отец. А вот так кидать ее в детский дом – это жестоко, товарищ участковый.
- Есть закон, – жестко сказала Женя, взглянув на парня исподлобья, – девочку найдут и отдадут государству. Попытаетесь помешать – посажу, глазом не моргну.
- Ох, ну, что вы, Евгения Марковна, куда уж мне, – рассмеялся Сухов. - Тогда вы ее не найдете. «Враги» девочку не выдадут. Они достаточно неплохие люди, товарищ участковый.
- А, даже так? – Сложила руки на груди Женя и улыбнулась. – Может, вы мне предложите идти за «колючку» и разговаривать с ней?
- Отличная идея!  – Воскликнул парень. – Боюсь, у вас просто нет другого выхода. И да, если захотите узнать что-то о Ракицкой, вам придется влезть в ее дом, до приезда опергруппы. А она приедет, я- то знаю, – победным тоном закончил он.
- Все? – Насмешливо спросила Женя. – Вы пьяны, Сухов? Вы мне, советскому милиционеру, предлагаете идти за «колючку», то есть, незаконно пересечь государственную границу капиталистического государства, а потом еще и влезть в чужой дом без специальных документов?
- А почему нет? – Сухов примерил Женину пилотку и, козырнув, добавил, - у вас нет другого выхода, товарищ участковый.
- Вы – сумасшедший, – Круглова яростно сорвала пилотку с головы парня и открыла калитку. – Идите спать, товарищ Сухов, вы спятили.
- А темнота друг молодежи, – рассмеялся молодой человек, - приходите танцевать, Евгения Марковна, ожидаем вас. И знаете, я все-таки надеюсь, что когда-нибудь, лет через 20, у нас в стране будут другие органы, более человечные. И в законе о морали чего-нибудь укажут.
- Сухов! – Вернувшись на улицу, крикнула девушка. – Смотрите, как бы вас не перемололо этими изменениями – то, лет через 20. Бунты в этой стране мирно не проходят!
- Посмотрим! Приходите, товарищ участковый. Ждем.
Женя лишь хмыкнула и закрыла калитку.


***
В служебном доме на окраине зажегся свет. Женя тихо вошла и включила приемник. Бросила на стол два письма из почтового ящика, третье – от отца - в мусорное ведро. Не распечатывая.
Евгения зажгла газ и поставила на плиту кастрюлю с картофельным супом. В голове все еще сидел разговор с Суховым. Немыслимо – идти через государственную границу советскому милиционеру. Непременно должен быть другой выход. Но какой?
Из приемника раздалась оркестровая музыка, духовые инструменты. Круглова аккуратно повесила форму на стул, выделив место на комоде, конечно же, любимой пилотке. Вспомнилось жемчужное колье у Ракицкой – дорогой подарок для простого учителя. Натянув короткие синие шорты и мешковатую футболку желтого цвета, она распустила волосы, водрузила кастрюлю на стол и принялась за ужин.
Женя шумно вздохнула. Да, в родном доме было значительно веселее, чем в Береговом, но какое это имело значение? Она прекрасно понимала, что жить с родственниками,  с такими разными взглядами, не сможет никогда. Лишь время, время и жизненный опыт, года, смогут сократить возникшую между ними пропасть.

Женя отложила ложку. Еда совсем не лезла в горло. Больше всего не хотелось думать о работе, но никак не получалось.  А что, если ребенок действительно по ту сторону моста? Тогда Сухов, как ни странно, прав, другого выхода у нее не было. Но пересечение государственной границы, да еще и буржуазного государства - это не то, что тюрьма, это «вышка».
Девушка нахмурилась. А что с тайной Ракицкой? О какой правде она говорила? Это могло быть связано со Страшной Войной. Ей тогда было около 20 лет, мало ли что могло там случиться? Давыдов дело не даст. Нет, этим даже не пахло.
И что дальше?
Ребенок в глухом лесу, опергруппа скоро приедет и больше никакой правды Круглова не узнает. Женя закрыла лицо руками и вздохнула, тяжко. Что же делать…?
Пересекать государственную границу – это самоубийство. А если ее поймают? Точно посадят, повезет, если не расстреляют. Женя живо представила зал суда, заплаканную мать, сурового отца, телогрейку и тесные лагерные бараки на Магаданской земле. Круглова поежилась. Нет, ни за что. Хватит с нее приключений в Москве.
Ну, и как быть, партизанка Звездина? Что делать, Анастасия Михайловна…?
Ммм…?
***
Местные дискотеки молодежь устраивала в паре метров от города у самой реки, дабы шум музыки не доходил до спящих жителей. Установки раскидывали в непосредственной близости от воды: как известно, это помогает путать следы фиксирующим сигнал станциям. Засечь танцы молодежи Берегового было практически невозможно.
Олег Сухов пришел на точку сбора аккурат к 12 ночи – к самому разгару веселья. Конечно, ни жены, ни даже невесты у него не было – образ весельчака и гуляки разбивал вдребезги все планы на семейную жизнь. Однако было в нем нечто странное – таинственное. Если бы в Береговом умели задумываться о соответствии и сопоставлении фактов, то давно бы поняли, что Олег Сухов появился в городе несколько лет назад, вместе с полковником Давыдовым. Согласно же официальным документам, механик являлся уроженцем Берегового. Непонятная деталь тяжелого пазла.
Схватив двух девушек и посадив их на плечи, молодой человек пустился в лихой пляс, засверкали белые кеды. Толпа зааплодировала,  однако на очередном повороте Сухов едва не выронил девиц, увидев перед собой Женю.
- Господи, как вы меня напугали!
- Да ну что вы, можно просто Женя, - улыбнулась Круглова.
- А, можно просто Женя?
- Нет! – Рявкнула девушка. – Исчезли обе, или завтра с утра ко мне в опорный пункт. Очень любопытно будет узнать вашим преподавателям, чем вы по ночам занимаетесь.
- Евгения Марковна. А мы вас не узнали! – Воскликнула одна из девушек у Сухова на плече, прикрыв рот ладонью.
- Вы такая красивая без формы, ходите так чаще! – Сказала вторая, кивнув на Женин голубой сарафан, и девицы дружно рассмеялись.
- Так, дамы, – опустил девушек на землю молодой человек и отряхнул темные брюки, – веселитесь пока без меня, я скоро к вам подойду.
- Ждем тебя, Олежик, – отправила одна из девиц воздушный поцелуй, и девушки скрылись в толпе.
- Веселитесь, Олежик? – Насмешливо спросила Женя.
- А что, это противозаконно? - Расстегнул бежевую куртку Олег.
- Ночью спать надо, Сухов.
- Ой, Евгения Марковна, не начинайте, – поморщился парень и схватил Женю за руку. - Идемте лучше танцевать, веселиться.
- Олег, я согласна идти в дом, - одернула руку Круглова, – но за «колючку» точно не полезу.
- Хорошо, ваше право.
- Какой план?
- Хм,  – хитроумно улыбнулся Сухов, потрепав черную футболку, – окажите услугу – подарите один танец. Тогда расскажу.
- А если нет?
- Тогда, не расскажу.
- Танцуем, Сухов, - положила ему руки на плечи Женя. - И часто вы вот так безобразничаете?
- Довольно таки – да, – кивнул Олег, не сводя с нее глаз. При свете Белых ночей, в голубом сарафане, она казалась еще красивее, чем обычно. Такая легкая, суровая с виду, но ранимая внутри. – А ведь они правы, Евгения Марковна. Без формы вы еще прекраснее.
- Лжец, – бросила Круглова, но улыбнулась, – к сожалению, в Москве вот так не отдохнешь: у тайги, реки. Прекрасно же.
- Отдыхайте, Женя, – улыбнулся Сухов и опустил руки на бедра девушки.
- Я хочу вам кое- что сказать, – таинственно шепнула Женя.
- Да?
- Если ты еще раз их опустишь, я тебе ногу отстрелю, – шепнула парню в ухо Круглова.
- Чем? – Рассмеялся Олег, – Взглядом? У вас даже оружия нет.
- Я предупредила, – Женя отступила назад, – какой план?
- Давайте я провожу и расскажу.
- Говорите, – отрезала Женя.
***
- В общем, так как сейчас темнота наступает поздно, если вообще наступает, то идти надо не раньше часу ночи, – объяснил Сухов, когда они вышли за пределы танцевальной площадки, – замок плевый, не составит труда выбить.
- Ммм, есть опыт?
- Евгения Марковна.
- Хорошо, продолжайте.
- Так, с собой, понятное дело, нужен мешок, ну и делать это надо не своими руками. И да, обязательно что-то оставить, ну, чтобы опергруппа ничего не заподозрила.
- Откуда вы вообще про нее знаете, Олег?
- О, уже не Сухов, это приятно, товарищ участковый. Они и раньше приезжали, только не знаю, почему именно к ней, к Елене Павловне.
- Знаете, Сухов, – внимательно посмотрела на него Круглова, – и про лагерь что-то знаете.
- Ну, вот, в общем, и весь план, – ушел от ответа молодой человек. – Не думал, что вы придете, товарищ участковый. Рад был вас увидеть.
« Эй, молодежь!»
Из-за деревьев к фонарю, где стояли Женя и Олег, вышли трое крепких парней, одетых примерно в одну одежду: серые пиджаки на голое тело, сапоги, черные штаны, темные кепи.
- Слышишь, ты? – Обратился к Олегу самый Рослый и выхватил нож, – куртку снимай.
- Ребята, вы что-то неправильно поняли, - прикрыв Женю, одним движением (даже слишком умелым для простого механика) Олег выбил нож, но на помощь Рослому уже подоспели друзья. Секунда, и парня повалили на землю, нещадно награждая тумаками. Один из нападавших двинулся на Женю.
- Дяденька, не надо, – жалобно пискнула девушка и прикрыла голову руками. Однако едва Рослый подошел ближе, то получил поставленный удар в область шеи, а затем и в солнечное сплетение. Развернув нападавшего, Круглова вывернула его руку до отвратительного хруста.
- Ай, больно, девушка!
- Я тебе не девушка, я  - советский милиционер!- Женя выхватила нож из-за пояса Рослого и прислонила к его горлу. - А ну, отошли от него! Отошли, я сказала!
- Да все, все, – подняли руки вверх нападавшие, – отпусти его, сумасшедшая!
- Исчезли отсюда, бегом! – Толкнула Рослого Женя, – Бегом!
***
- Олег! – Подскочила к парню Круглова, едва  троица скрылась за углом. – Олег, вы живы?!
- Ох, кажется, у меня проблемы с органами, – сплюнул кровью Сухов и улыбнулся. – А здорово вы их, Евгения Марковна. Я теперь вас боюсь.
- Ну, так, – гордо подняла голову Женя, – вы думали, я в школе милиции штаны просиживала? Давайте попробуем подняться. Сможете идти?
- Да – да, все в порядке, - Сухов поднялся и аккуратно шагнул вперед. – Нормально. У меня появилась мысль, насчет замка. А этих, - он указал на угол, за которым скрылись нападавшие, – я их знаю, Евгения Марковна.
- Все завтра, – Отрезала Женя, – отдыхайте. Хотите, я завтра на работу к вам зайду, предупрежу, что вас не будет?
- Это было бы замечательно, товарищ участковый.
- Договорились, – кивнула Женя уже на перекрестке. – Спокойной ночи, Олег Сухов.
- Да я бы проводил.
- Нет, нет, отдыхайте, – ответила Круглова, чувствуя, как подкашиваются ноги и трясутся руки. – До завтра.
- До завтра, Евгения Марковна.
***
Женя ввалилась в дом, не помня себя от пережитого страха. В одежде и обуви она забралась на кровать, укрылась одеялом с головой и отчаянно, по-детски всхлипывая, зарыдала.
Над городом повеяло свежестью. Таинственной утренней прохладой.
***
Часы на старой, мраморной башне в центре городе пробили 11 часов дня. Светило яркое июльское солнце, уже раскалив асфальт. Рыбный рынок Берегового открылся в 9: близость границы и крупный водоем делали местных торговцев едва ли не самыми обеспеченными людьми города. Конечно, на базаре процветали спекуляция, контрабанда и прочие вещи, но справиться с этим местные органы не могли, да и, похоже, не пытались.  Директор и бухгалтерия кормили дефицитным товаром руководство города. Те в ответ закрывали глаза.
Разнорабочий Карасев, вор – рецидивист, шоркая черными пыльными ботинками, вкатил телегу с товаром на территорию открытого рынка. Народу, по причине раннего часа, было немного: особая клиентура знала, когда приходить за дефицитной продукцией. Карасев прошел за прилавок, поправил лямки бежевого фартука, отряхнул брюки и принялся раскладывать товар, когда к витрине подошла девушка лет 25. В модном оранжевом платье со светлым кружевным воротником.
- Здравствуйте, красавица, – поздоровался Карасев, пригладив лысину и улыбнувшись, - чего-то хотели?
- Ага, – Женя сняла солнцезащитные очки, – поговорить. Угостите даму мороженым?
- Мать моя, – Карасев кинулся к двери служебного помещения, но закрыть ее не успел: лихо перепрыгнув через прилавок, Круглова успела подставить ногу.
- Ну, куда же ты? – Кокетливо улыбнулась она, склонив голову набок. – А поговорить?
- Да мы с вами вроде договорили вчера, рука до сих пор болит, – обиженно произнес Карасев.
-Так, короче, – дернула дверь Женя так сильно, что рослый мужчина вывалился наружу, – мое имя – Круглова Евгения Марковна, я – местный участковый. Вчера ты, со своими дружками, напал на сотрудника милиции, а это вышка, Карасев.
- И чего вы предлагаете?
- Окажешь услугу - я про тебя забуду. На время.
- Это как это – на время?
- А вот так, Карасев. Пригодишься – обращусь снова. Ты теперь не отвертишься.
- Ну, вот, приплыли, - шмыгнул носом Карасев, почесав бородку, – а чего сделать-то надо?
- Да, ерунда, – попыталась поправить пилотку девушка, но головной убор сегодня отсутствовал. – Нужно вскрыть замок, влезть в дом и забрать оттуда все, что напоминает бумагу: фотографии, письма, буклеты, тетради. И чтобы украшения не трогал, понял меня, Карасев?
- Интересное кино получается,  – задумался мужчина,  – значит, брюлики не брать. А что за дом-то?
- Учительницы Ракицкой.
- Ой, нет, нет, нет, – замахал руками Карасев, надевая рукавицы, – я в этот дом не полезу. Хотите – сажайте, но точно не пойду.
- Почему? – Удивленно воскликнула Женя. – Что такого в доме простого учителя?
- Ну, во-первых, как вас там, не помню, не важно, – отмахнулся Карасев, – у местных есть договор – в этот дом не лезть. Почему – вот не знаю. Такое правило. И второе: жилище это на особом контроле ГБ. Так что, мне разницы нет, Евгения Марковна: что вы посадите, что меня вообще убьют. Простите, мне работать надо, товарищ участковый.
Женя задумалась. Воры, ГБ – странная связь на доме. Да кто же ты такая, Елена Павловна Ракицкая?
- Слушай сюда, Карасев, – развернула мужчину к себе Круглова, - ты себе приговор уже подписал, когда на сотрудника милиции напал. О том, что в дом влез ты, никто не узнает. Карасев, вам 40 лет, из них 20 вы воруете,  о каких принципах может идти речь? Вор он и есть вор – мразь и поддонок, и принципы у него такие же. Поэтому сегодня, около часу ночи, жду вас у дома Ракицкой. Не придете – готовьте робу тюремную, это я вам обещаю. До встречи, Карасев, – Женя надела солнцезащитные очки и направилась к выходу.
- Послушайте, у меня к вам деловое предложение.
- Карасев, – обернулась Женя, – вы с ума сошли? Я – советский милиционер, я с ворьем переговоров не веду. Всего доброго. А, – вспомнила она, – мне нужны подростки: из тех, кто бегает за «колючку», лет 10-11, может, 12.
- Куда?
- Карасев.
- Ну, это вам к речной станции. Там есть двое ребят, вот они должны знать, что да как.
- Благодарю, – кивнула девушка. – Всего доброго, Карасев.
 - И вам, Евгения Марковна, – наигранно поклонился мужчина и, проводив девушку взглядом, покачал головой.
***
В речном порту Берегового кипела жизнь: регулярно, утром и вечером, отсюда уходили прогулочные катера, в основном, в сторону Петрозаводска и Ленинграда. Зимой переправа замерзала, и прямо на реке устраивали массовые катания. Близость леса сделала территорию порта местом для отдыха. На теплоходе «Красный партизан» устраивали шумные дискотеки с фейерверками и световой музыкой. В середине 70-х, вблизи речного порта, появились громадные карельские избы с характерной резьбой –  место сборов пионеров и октябрят Берегового.
Конечно, на территории пароходства промышляли и местные воришки, в основном, 10 – 12 лет. Помимо «подрезания» сумок, мальчишки и девчонки также занимались незаконной торговлей, в том числе товарами с финской территории. Команда умело меняла состав, выдвигая в порт новых людей: они легко скрывались в лесу, который хорошо знали, поэтому обратившиеся в милицию обворованные граждане оставались с пустыми руками и сумками.
Один из лидеров компании, 13 летний Виктор Скляр, приметил в толпе дорогую женскую сумочку. Признаться себе, таких он не видел - тем светлее заблестели глаза юного карманника. Подтянув мешковатые брюки и поправив серую кепь, он умелыми движениями протиснулся сквозь частокол ног и уже занес нож под сумочку, когда был жестко схвачен за ухо.
- Ааа!!! – Истошно завопил Витька, падая на пол и барабаня по нему калошами. – Помогите, люди добрые, что же это происходит, что в советской стране…
- Замолчи уже, – закрыла ему рот ладонью Женя и вытолкнула с причала. – Топай, давай, пионер – разбойник.
- Ааа, люди, убивают, что же это делается?! – Продолжал разрываться карманник, пытаясь укусить Круглову за руку, но та, каким-то невероятным образом оставалась в стороне.
- Куда ты лезешь? – Самодовольно усмехнулась Женя, открывая дверь избы. – Я столько лет вожатой оттрубила, кусает он меня. Ступай, плохиш. Устраивайся удобнее.
***
Усадив мальчика на скамью, Женя огляделась. В лицо сразу же ударил пьянящий запах древесины. Комната чем-то напоминала ее дом, только потолок здесь был еще выше. Те же домотканые коврики на полу, не было только кровати. Из мебели: две длинные лавки по бокам и несколько стульев по центру напротив бюста Ленина.  Там же, в центре, портрет Брежнева. Строгий взгляд из-под густых бровей. Слева - у пионерского знамени, шкаф, заполненный книгами и газетами.  Справа — карта мира и огромный плакат: «К новым трудовым победам!». Кивнув рабочему в каске, Женя повернулась к Скляру.
- Что же вы творите, женщина?! – Вскочил мальчик со скамьи, но тут же был усажен на место.- Это безобразие, я буду жаловаться участковому!
- Значит, так, – спокойно сказала Женя, усаживаясь за стол напротив мальчишки, - можешь жаловаться кому хочешь, участковый перед тобой. У тебя есть два варианта: либо сесть в тюрьму, либо помочь мне и не сесть. Пока.
- На понт берешь, начальник, – улыбнулся кривыми зубами Витька, вытирая вот со лба краем синей футболки.
- На понт берешь, начальник, – передразнила его Женя, и вдруг, что есть силы, грохнула кулаком по столу так, что юный карманник подпрыгнул на месте. Грохот отразился эхом в высоком потолке. – Я тебе не начальник, ясно?! Я тебе товарищ участковый, и обращаться ко мне исключительно как Евгения Марковна, понял?! Я тебя на зону могу упрятать, прямо сейчас, вот в этот же час, у меня полный порт свидетелей! И правила здесь диктую я, на моих условиях будешь работать или сядешь, за то, что имя советского человека чернишь, понял меня?! Отвечать, бегом!
- Ага, – только пискнул Витька, шумно сглотнув, – я, это, не признал вас, Евгения Марковна, – тихо добавил он. – Все понял.
- Умничка, – сказала Женя, улыбнувшись, словно не было гневной речи, – значит, слушай сюда. Мне нужно узнать о нахождении одного человека на той стороне моста.
- Не понимаю о чем вы, товарищ участковый.
- Плохиш, – Круглова взяла в руки громадную деревянную карельскую ложку, – ты меня не понял?
- Да понял я, – в синих глазах подростка появился страх. Он поправил светлую кепь и вытер пот со лба. – Кого искать-то?
- Яну Ракицкую. Светлые волосы, белое платье. Примерно 15 лет.
- Да, знаю, – кивнул Витька Скляр, - сегодня не получится, товарищ участковый.
- Почему? – Подняла бровь Круглова.
- Там патрули ходят финские, каждый раз в разное время. Вот как раз сегодня усиленный контроль, Евгения Марковна.
- Вот незадача, – Женя положила ложку и посмотрела мальчику прямо в глаза, – а мне надо именно сегодня. И мне все равно на патрули и прочую ерунду.
 - Но, товарищ участковый, меня же поймают.
- Встать, – поднялась Женя, – пошли в опорный пункт.
- Да хорошо, я согласен. Но если не вернусь - ваша вина, товарищ участковый.
- Вот и славно. Значит, завтра в 12 дня встречаемся здесь же. Усек?
- Да, Евгения Марковна.
- Молодец. А теперь пошел вон отсюда. Еще раз увижу, что сумки режешь – посажу и  глазом не моргну.
- Понял, больше не попадусь. Ой, в смысле, не буду, – скляр открыл дверь и вдруг остановился. – Товарищ участковый, вы бы не лезли в это дело. Загубят вас. А вы вон какая. Красивая.
- Я считаю до трех, и кусаю за бочок, – не оборачиваясь, проговорила Женя. – Один, три – встаю.
Скляр покачал головой и вышел из избы.
Женя повертела в руках ложку и вздохнула запах древесины. Очень странная тайна: учитель пения, дом, которого боятся. Чертовщина какая-то.
***
Ушло солнце: над городом появился полумесяц, его свет линиями упал на гладь воды. Из тайги, молчаливого, угрюмого леса, раздался голос сойки. Она незаметно, осторожно повела клювом и спряталась, за кронами кедров. Совсем рядом прошли два человека. Громко по пыльной дороге шоркали его башмаки, почти бесшумно плыли ее босоножки.
- А я думаю, Евгения Марковна, не придет он, – Сухов приподнял ветку, пропуская Женю. Отмахнувшись, девушка прошла вперед, дерево же садануло парня по лицу, едва не сбив с ног. – Уголовник, вор, они и есть вор, и слово его – воровское, - вытер лицо подолом серой футболки Олег.
- Цыц, – шикнула девушка, дернув голыми плечами и поправляя лямку голубого сарафана, – не придет – посажу, глазом не моргну. Он об этом знает.
- Ребята, ну, где вы ходите, ищу, ищу, а вас нет!- Подкрался сзади Карасев.
- Тихо! – Закрыл рот Жене ладонью Олег. Сотрясая кулаком воздух, Круглова явно испытывала гнев, но крепкая рука механика мешала ей выразить эмоции.
- Убью, – только прошипела она, когда Олег опустил ладонь и поправила убранные в хвост волосы. – Опаздываете, Карасев.
- Ну, уж простите, дела, – развел руками мужчина, театрально снимая кепь. Одна, что ли, у него одежда была? Те же пыльные брюки, пыльные ботинки и та же темная футболка. Не хватало только фартука. Женя брезгливо поморщилась.– Слушайте, Евгения Марковна, я тут подумал: она ведь не глупая  женщина была, Елена Павловна.
- Это ты сейчас к чему? – Насупился Олег, засунув руки в карманы черных брюк.
- А к тому, что вряд ли бы она что-то важное дома хранила. Тем более что… - Карасев замолк и опустил голову.
- И? – Нетерпеливо топнула ногой Женя, скрестив руки на груди.
- Он хочет сказать, что там ничего нет, – ответил за мужчину Сухов. – Просто струсил. Идти не хочет.
- Так, ты поаккуратнее со словами, щегол, а то я тебя научу родину любить, да старших уважать.
- Ой-ой, – усмехнулся Олег, – да мой отец, таких как ты, в 42-м…
-Так, хватит! – Рявкнула Женя. – Устроили тут. Ноги отстрелю обоим. Так, держи мешок и иди, Карасев. Потом разберемся.
- Обманет, ох, обманет. Еще и колье прижучит, – нахмурился Олег, когда Карасев скрылся за деревьями.
- Не прижучит, что за жаргон?! – Воскликнула Женя. – Я его предупредила. Посажу, если что.
Прошло минут 15, как Карасев скрылся в доме, когда к избе подъехал желтый «Москвич» начальника милиции города. Не погасив зажигание, водитель выбрался из машины – это был сам полковник Давыдов, при полном параде. Помявшись перед забором, он повернулся в ту сторону, где стояли Женя и Олег, снял фуражку. Улыбнувшись, мужчина театрально поклонился и указал на машину. Затем  со строгим видом постучал по кобуре, надел фуражку и вернулся в автомобиль.
***
- Присаживайтесь, товарищи, – уже в кабинете сказал полковник, не проронив за всю дорогу ни слова, – чаю, может быть? - Он включил лампу, направив ее на Женю. Девушка прикрыла лицо рукой от яркого света.
- Может быть, вы объясните, за что нас задержали? – Вкрадчиво спросил Олег.
- А, я тебе объясню, – уже теряя терпение, сказал Давыдов, и вдруг так сильно грохнул кулаком по столу, что Женя испуганно вздрогнула. - Я тебе сейчас объясню, и вам, Евгения Марковна, тоже!  – Он раскрыл папку на столе и бросил перед девушкой листок, исписанный мелким почерком. – На, читай!
Едва бросив взгляд на рукопись, сердце Кругловой откатилось далеко вниз.


Заявление
«Я, Скляр Эмма Эдуардовна, сообщаю вам, что в отношении моего сына, Скляра Виктора Сергеевича, были совершены незаконные действия со стороны участкового, товарища Кругловой Е.М. В частности, под угрозами, Круглова Е.М принуждала моего сына незаконно пересечь государственную границу Советского Союза и Финляндии…»
Женя не могла поднять глаз. В горле застрял огромный ком. Катастрофа, она не чувствовала ног.
- Это что вообще такое?! – Возмущенно воскликнул Давыдов. – Вы с ума сошли, какая граница?! Вы же советский милиционер, а занимаетесь черти чем! Сначала дело Ракицкой ей подавай, теперь это. Я еще молчу, как вы сюда попали!
- Не надо… - тихо попросила Женя, чувствуя, как кружится голова и стучит в висках. Казалось, даже Брежнев с портрета осуждающе смотрит на нее, из-под густых бровей, в этом пропахшем старой бумагой кабинете.
- Надо, почему не надо?! – Давыдов пролистал папку дальше. – Вот, пожалуйста. «Лейтенант Круглова Е.М, совершила преступное действие по отношению к Бекетову А.А, ударив его по голове бутылкой…».
- Я… Я… Он… Товарищ полковник… - по телу пробежала дрожь. Женя вдруг почувствовала себя очень маленькой. Дернув худыми плечами, она попятилась и  без сил упала на стул, опустив голову на острые коленки и схватив ее руками.
- Нет, Круглова, такие как вы, мне не товарищи! – Погрозил пальцем мужчина. – Подумать только, ребенка, принуждать пересечь границу, зачем!? Вы можете мне объяснить?!
Женя подавленно молчала не в состоянии сказать ни слова. Ее лицо покрыли красные пятна: как стыдно, она не испытывала такого, кажется, с 1 класса.
-Товарищ полковник, - вскочил Сухов, но Давыдов жестом усадил его на место.
-Сядьте, молодой человек, с вами я потом разберусь.
-Да не надо со мной разбираться, Скляр – бандит и малолетний уголовник, об этом все знают, а не сидит он только потому, что кто-то его прикрывает. А может, вы знаете, кто?
- С-с ума что ли сошел, ну-ка, сядь на место! – Вскочил Давыдов.
-А если нет, что – посадите? Валите все на молодого сотрудника, а у него опыта ноль, во! – Показал пальцем Сухов. – А вы – не товарищ, не товарищ. На – те, подотритесь! – Кинул Олег листок с заявлением Вячеславу Анатольевичу и, схватив Женю за руку, направился к выходу. – Идемте, Евгения Марковна.
- Так, ну-ка, отставить! – Вышел из-за стола Давыдов. – Шагом – марш отсюда, – он вытолкал парня за дверь и вздохнул. – Устроил тут, дело в Пенькове, понимаете ли.
- Вячеслав Анатольевич… - по-прежнему не поднимая головы, простонала Женя.
- Так, моя дорогая Евгения Марковна, – вернулся за стол мужчина, – вот это, - он положил заявление обратно в папку, – я пока уберу. Поймаю Скляра в лицо его матери кину. А вам впредь советую подумать: когда, к кому и зачем идти, и вообще, - полковник сделал паузу, - лучше советоваться со мной. Поймите, вы хороший сотрудник и прекрасный человек, да я сомневаюсь, что этот молодой человек получил по шапке ни за что, просто так. Но милиционеру нужна холодная голова, расчет. Понимаете?
- Да, понимаю, – ответила Женя.
- Евгения Марковна.
- Да?
- Ну, посмотрите на меня.
- Нет, – покачала головой девушка.
- Чего так?
- Стыдно, – шмыгнула носом Круглова.
- Ха- ха, вот тебе раз, – рассмеявшись, взмахнул руками Давыдов, – прилетел же подарок. Чудо вы наше. Эх, дети, дети. Идите домой, Евгения Марковна, отсыпайтесь. Завтра даю вам выходной, отдыхайте. Я надеюсь, мы с вами друг друга поняли.
- Да, товарищ полковник. Разрешите идти отдыхать?
- Идите. Иначе я вас Артуру Рифатовичу сдам, – рассмеялся полковник.
- Лучше в тюрьму, – слабо улыбнулась Женя.

***
-Женя! – Окликнул девушку Сухов, когда она вышла из здания.
- Сухов, – поморщилась Женя, – я еще раз напоминаю: я вам не Женя. Спасибо, что защитили, но это абсолютно ничего не меняет. Спокойной ночи.
- Давайте я вас хотя бы провожу.
- Не надо, спасибо. Я хочу пройтись.


***
Круглова дошла до реки и присела у берега, распустив волосы. Как же страшно быстро колотилось сердце, а в голове звучал голос Давыдова. Какой кошмарный позор. Советский милиционер бьет людей бутылкой, едва не влезает в чужой дом, а теперь вынуждает ребенка перейти границу, ужас!
Ты чудовище, Евгения Круглова,– сказала Женя своему отражению в воде. - Советский милиционер так не поступает.
А как же быть?
Бекетов получил по заслугам, Скляр – бандит, пусть и маленький, Ракицкая попросила узнать правду, а без ее дома это невозможно, так что же она, Евгения Круглова, делает не так? Давыдову она не товарищ, для отца – позор, как же быть дальше? Что же делать?
Боль в висках стала невыносимой, и Женя, сложив руки чашечкой, набрала в них прохладную воду и сполоснула лицо. Никогда, никогда она не забудет того чувства стыда в кабинете у Давыдова. Хотелось провалиться, уйти под землю и оказаться в Москве, в родительском доме, начале начал.
Женя подняла голову. Здесь же была тайга, молчаливая и угрюмая, хранящая чужие тайны. А если нырнуть? И все. Но разве это выход, Круглова? Она посмотрела на босоножки. Когда-то проблемой был их выбор. И отношения с молодым человеком. А здесь — тайна. Какая — неизвестно. Граница, фарца, смерть человека. Что происходит, Женя?
- Простите, я вам не помешал?
- Карасев! – Воскликнула Женя, вздрогнув и едва не свалившись в воду. – Заикой меня решили сделать? Убить? Опять на мою жизнь целитесь, второй раз за два дня, между прочим!
- Ну, ладно, ну, хватит, – мужчина протянул мешок. – Все, что вы просили. Но, как я и говорил, там ничего нет.
- Подождите, – девушка порылась в мешке и подняла глаза, – а колье где?
- И его тоже не было.
- Карасев!
- Да вот вам крест, Евгения Марковна! – Окрестил себя знаменем мужчина. – Не брал я его. Там, кстати, вам записка. Я ее туда же кинул.
- Смотри мне.
- Я могу идти?
- Александр, – Женя впервые назвала его по имени, – что вы знаете о ней, о Ракицкой?
- Да на самом деле ничего, – замялся Карасев.
- Саша!
- Ну, в общем, сидела она, довольно далеко и довольно долго, лет 15, если не больше, – рассказал мужчина. –  За что - никто не знает. Поэтому кто ее дом тронет – жди беды, блатные не простят.
- Сидела? – Ошарашено воскликнула Круглова. – Зэчка что ли? Уголовница – тюремщица?
- Ой, я вас умоляю, – отмахнулся Андрей, – а то вы не знаете, как у нас в стране в 30-е годы людей сажали. Вот прям все было по закону, суду и справедливости.
- Карасев, – твердо произнесла Женя, – посадили – значит, заслужила. Вы свободны, можете идти.
- Всего доброго, – поклонился Карасев. – Вам с такой логикой в комитете работать надо. Разные уж ситуации бывают.
Женя лишь хмыкнула. Тоже мне, судья по жизни.


***
Уже дома, сидя на кровати и готовясь ко сну, Евгения Круглова развернула записку – аккуратно сложенный лист:
Здравствуйте, Евгения Марковна!
Пишу вам я, Яна, дочь покойной Елены Павловной Ракицкой. Вы давно хотели меня услышать, и даже пытались отыскать. Я не уверена в вашей честности, Евгения Марковна, поэтому предлагаю встретиться на чужой территории – в Финляндии. Завтра, в три часа ночи, Витька Скляр встретит вас в порту и проведет за «колючку». До скорых встреч, Евгения Марковна.
Яна (Йоханна) Ракицкая.
Женя еще несколько раз перечитала письмо и бросила его на стол.
Как быть, Евгения Марковна? Мало вам бутылок, Витьки и тайны Ракицкой? Еще один прокол – и это конец  всему: работе в милиции, КПСС и нормальной жизни. Женя не выдержит. Застрелится или умрет от инсульта. Смысла жить, как казалось, не останется.
Женя приподнялась и прислушалась. На крыльце кто-то жалобно скулил, отчаянно скреб дверь лапами. Накинув пиджак поверх сорочки, Круглова вышла на улицу.
«Это кто у нас тут?». Девушка взяла на руки маленького рыжего щенка, кажется, еще недавно домашнего. «Это какая же прелесть. Назову тебя Жариковым, да? Жариков – Шариков»2. Хлопнула дверь, и Женя со щенком скрылись в доме.
Наблюдавший со стороны Сухов счастливо улыбнулся и, сияя, как начищенный ремень, отправился к дому.
Оставшись в одиночестве, сойка выбралась наружу. Теперь лес был в ее собственности.
***
Над городом уже вставало яркое зарево, солнечный свет проник в жилище, а Женя все еще беспокойно ворочалась во сне. Кошмары прошлого не давали покоя даже ночью, в сновидениях.
- Саша, ну, не надо… - тихо требует Нинка, но наглые руки парня неумолимо тянутся к ней, к низу белого сарафана. В глазах девушки застыл ужас. На улице вечер, темнота, ни единой души вокруг. Только на верхних этажах общежития студенты и «Трава у дома».
Хлопает дверь подъезда, и на улицу выбегает Женька, оглядывается и видит перепуганную Нинку, уже прижатую к стене.
- Саша! – Кричит Круглова. – Оставь ее в покое!
Парень не реагирует, и Женя хватает его за локоть. В этот момент Бекетов, не оборачиваясь, отмахивается и попадает Кругловой по лицу.
Не помня себя, Женя хватает оставленную бутылку прекрасного коньяка «Ялта»
Круглова, наконец, открыла глаза и вздохнула. Как прекрасно отдыхать в среду и как ужасно видеть кошмарные сны, где все, как в жизни; даже слишком реальные.
У кровати замер новый сосед Жени – маленький, рыжий Жариков-Шариков, с большими, висячими ушами. Его светлые глаза будто говорили: « Вставай, хочу гулять! Хочу играть, есть! Вставай!».
Погладив пса, девушка потянулась к мешку, оставленному Карасевым, и вывалила его содержимое на кровать. Жариков–Шариков недовольно тяфкнул и взобрался к хозяйке, удобно устроившись под мышкой.
«Так, товарищ Жариков – Шариков, давайте смотреть, что у нас тут есть?»  - Произнесла вслух Женя, поглаживая пса по загривку. Среди огромного количества тетрадей она обнаружила конверт, предназначенный для отправки. Москва, улица Тверская – Ямская, 43. Ангелине Портновой. Интересно. Внутри оказалось несколько фотографий, и все. Женя аккуратно разложила их на кровати. Почти на всех – две девушки, одна из которых Елена Павловна Ракицкая, и лишь на одной – группа молодых людей, один из которых показался Кругловой страшно знакомым. Да, интересное кино.
Женя повертела в руках ту самую бархатную шкатулку, в которой было колье. Неужели Карасев действительно украл его? Колье дорогое, иностранное. Как можно верить уголовнику, вору, рецидивисту? Круглова аккуратно сняла бархат и счастливо улыбнулась. Двойное дно, а на нем записка, на немецком языке, мелкий, неразборчивый почерк:
«Сокол, это Призрак. Он нашел меня. Я постараюсь спрятать Яну, но не знаю, успею ли. Обнимаю тебя, Сокол. Лети».
Если все упомянутые имена – Сокол и Призрак, были написаны с большой буквы, вероятно, это прозвища. Хотя вполне себе могли быть и фамилиями. Девушка еще раз перечитала письмо. Учитель пения кого-то боялась, но непонятно кого: бывших товарищей – уголовников? Нет. Круглова сложила письмо и убрала в мешок. Не похожа она на тюремщика, убийцу или воровку. Конечно, работать по внешнему виду нельзя, но Женя, где–то внутри прекрасно понимала – Ракицкая не уголовница. Что-то невероятно тяжелое произошло в жизни этой, видимо, глубоко несчастной женщины. Но что же?
Знала бы Женя, как далека и тяжела разгадка этой нелегкой тайны.

***
- Алло, Нина Ивановна?  - Крикнула в трубку Женя, опустив монеты в таксофон.
- Да, а кто это? – Удивленно, и, как всегда, отчужденно, спросила Нинка. – Ой, Женька! Женечка моя! Где же ты там? Как я соскучилась по тебе, родная моя душа! Возвращайся уже, хватит обижаться! Я тебе такое расскажу, не поверишь, Женька.
- Нинуль, я обязательно приеду, только подожди немного! У меня все хорошо. Нинка, есть к тебе просьба.
- Какая?
- Слушай, в Москве, на Тверской–Ямской. 43, живет человек, Портнова…
- Ангелина Петровна, – закончила с улыбкой Нинка.
- Да, а ты ее знаешь? – Удивленно воскликнула Женя с прыгающим сердцем.
- Ну, конечно, дуреха, это же тетя мамина, наш родственник, – рассмеялась Нинка, – а чего ты хотела?
- Да ты же моя радость! – Женя заметила бегущую к телефонной станции женщину. – Нин, я перезвоню.
- Ой, Евгения Марковна, Женечка вы наша! – Задыхаясь, проговорила пенсионерка. – Ой, что же это делается–то, да как же так–то?
- Успокойтесь, что случилось? – Потрясла ее за плечи девушка.
- Убили, ой, убили….
- Кого убили? – Упало сердце у Жени.
- Карасева убили, сегодня ночью. Домой шел его и зарезали, ой, горе- то какое, человек ведь неплохой был...
Оттолкнув женщину, Женя заскочила в уезжающий трамвай и отправилась к рабочим окраинам Берегового.
***
У дома убитого Карасева уже собрался народ: на территории Женя заметила желтые «Жигули» полковника Давыдова. Несмотря на зной, люди не думали расходиться: убийство для Берегового было крайне редким событием.
- Женя, не надо, – схватил девушку за руку Сухов, появившийся из толпы.
- В смысле – не надо? Я должна, я участковый!
- Да вам лучше не смотреть.
«Вот, пока вы там шашни крутите, у нас людей рабочих убивают!» – Раздался голос из толпы.
«Присылают детей работать, а нам разгребай за ними».
- Пустите, – жестко отодвинула несколько человек Женя и замерла на месте.
Убитый Карасев сидел на лавочке перед домом,  финский нож торчал  в груди. Глаза мужчины были широко раскрыты от удивления. Рядом, схватившись за голову, сидела светловолосая женщина лет 45 — мороженщица из парка Зенитчиц. Ее не пытались увести. Уставившись в одну точку, она что-то шептала и тихо плакала.
«Вам бы в комитете работать. Разные обстоятельства бывают».
«Еще несколько часов назад она говорила с ним. Похоже, последняя. Он был жив».
«Держите! Воды!» - крикнули в толпе, когда Женя упала на землю, уткнувшись коленями в острые камешки. «Вам плохо, Евгения Марковна?»
«Жарко просто», – прохрипела девушка.
- Так, уберите ее отсюда! – Подскочил полковник Давыдов и склонился над Кругловой. – Ну, что же, Женечка, в самом деле, я же вам выходной дал. Отдыхайте, мы сами тут разберемся.
- Вячеслав Анатольевич…
- Сухов! – Позвал Давыдов механика. – Забери ее, не видишь, это самое, плохо человеку!
Подхватив Женю на руки, молодой человек понес ее к личному мотоциклу.
- Пустите, что вы делаете?! – Яростно отбивалась Круглова, кусая парня за руки.
-Несу королеву в замок Черномора.
- Какая я тебе королева, монархист несчастный! – Возмутилась Женя, продолжая награждать Сухова пощечинами. – Я – советский милиционер! Я требую меня отпустить, немедленно!
- Да, пожалуйста, – Олег опустил девушку в люльку мотоцикла и нахлобучил шлем на голову, – пожелание исполнено, товарищ участковый.
- Как чучело, - разглядывая себя в зеркало заднего вида, буркнула Женя, – позор. Не смей меня больше трогать, ясно?!
- Ясно, ясно, – Олег завел мотор, – в замок королевы?
- Домой, и по быстрее, – застегнула цепочку шлема на шее Женя. – Хам. Еще и нахал. И это в 27 лет, где успел набраться–то?!
- Жизнь научила, Евгения Марковна, – счастливо улыбнулся Олег Сухов. – Поехали.
***
Мотоцикл обогнул бульвар и выехал к центру города, отсюда направился  в другую сторону от Жениного дома. Обдавая пылью окружающих и пугая птиц, «Иж» проехал мост и затормозил у реки.
-Ты зачем меня сюда привез?! – Закричала Женя, срывая шлем и выпрыгивая из люльки. – Я же просила домой, Сухов!
- А, мы уже на «ты», это, несомненно, радует!
- Олег!
- Евгения Марковна, ответьте мне только на один вопрос: за каким чертом вам надо было идти к Скляру, а?! – Он схватил Круглову за плечи и посмотрел прямо в глаза. – Вы дура?
- Что вы… - вырвалась Женя, задыхаясь от возмущения. – Это не ваше дело! И я вам не дура!
-Хорошо, простите. Поймите, он – часть системы, очень важная часть.
- Он преступник, Олег.
- Ну, да, – согласно кивнул Сухов, – только его мама тяжело больна, а отец – пьет. И как быть пионеру Вите Скляру, помощи просить у вашего государства?
- У нашего, товарищ Сухов.
- Это не важно, Женя. Нет, он не бандит и не преступник. Скляр - жертва обстоятельств, которая живет, как может. Не надо судить людей так, как вы их судите. Разные бывают обстоятельства.
- Как у Елены Павловной Ракицкой? – Присела на траву Женя. – Я все знаю, Олег.
- Ну, наверное, – пожал плечами Сухов. – Мы о ней ничего не знаем, товарищ участковый. Скорее всего, она сидела в лагерях ГУЛАГа, а за что – неизвестно.
- Не похожа она на убийцу, – вздохнув, сказала Женя.
- Да, скорее всего, не убийца она, там что–то другое, - присел рядом Олег,  – а что вам Скляр сказал?
- Сначала отказался. Сказал патрули финские ходят. Потом согласился.
- Вот вам и ответ. Если бы он пошел, то сломал бы всю систему, а за ней, наверняка, большие люди. Да его бы просто убили, товарищ участковый.
- Я… Я не понимаю этого, – отчужденно произнесла Женя,  – чтобы в Советской стране, такие схемы. Это же натуральный бандитизм, Олег. Меня воспитывали на других принципах. Не красть, не бить и Родину любить.
- А они убивают? – Сощурился Олег. - Продают дефицитный товар. Вот и все.
- Но это удар по экономике! – Воскликнула Женя. Молодой человек усмехнулся.
- Сама власть и создает такие условия, – ответил он. – Где бы вы в Лондоне или во Франции смогли торговать дефицитным товаром, если там у всех все есть? Ну, или почти все. А тут – раздолье. Торгуй, продавай, смотри, не зевай.
- Чего бы они там не создавали,  – Круглова поднялась и подошла к реке, – это наша власть и наше будущее. В этой стране нашим детям расти, Сухов.
- Нашим с вами?
- Никогда, – решительно сказала Женя. Приподняв подол голубого сарафана, она вошла в воду и распустила волосы.
- Как она? – Крикнул с берега Олег.
- Прекрасна! Присоединяйтесь.
- Хорошо вам, Евгения Марковна? – Сухов снял ботинки и, закатав штанины брюк, подошел к Жене.
- Да, – кивнула девушка, – даже забыла на мгновение, что видела сегодня.
- А, вы об этом. Это не имеет отношения ни к границе, ни к Скляру, Евгения Марковна. Здесь что–то другое.
- Что же?
- Сейчас скажу, – Сухов неожиданно нырнул под воду и исчез из виду.
- Олег? – Испугано позвала Женя. – Олег.
Тишина.
Неожиданно кто–то схватил Круглову за ноги, секунда – и она уже оказалась на плечах у молодого человека.
- Ты, ты с ума сошел, опусти, отпусти меня! – Кричала Женя, дергая парня за уши. – Негодяй, отпусти, или я оторву их!
-Прыгай! – Рассмеялся Сухов. – Давай, это же весело.
- Я, я не могу!
- Давай!
- Ну, негодяй, – рассмеялась Женя, и, приподнявшись, прыгнула в воду.
- Ура!!!- Крикнул Олег, награждая вынырнувшую девушку водяными брызгами. – Вот, настоящий советский милиционер.
- Беги, негодяй! – Крикнула Женя, направляясь к парню. – Утоплю, гадина.
- Не утопите, – улыбнулся Олег, разглядывая ее посреди реки, в свете солнца.
Какой невероятно светлый, чистый человек. Как давно он не видел такого искреннего света в глазах, как же сберечь ее этого огонек, в этой замечательной девушке?
- Чего ты? – Улыбнувшись, спросила Женя. – Греби, Сухов.
Не думая ни о чем, Олег притянул ее к себе и поцеловал в губы.
- Ты…- яростно оттолкнула его Женя и погребла к берегу.
- Ты слышишь меня?!- Жестко, но спокойно сказала Женя уже на суше. – Никогда я не позволю с собой так обращаться. И если ты еще раз себе подобное позволишь, можешь забыть меня навсегда.
- А вам не кажется, что вы преувеличиваете, Евгения Марковна?
- Олег, – обернувшись у мотоцикла, сказала Круглова, – я не одна из твоих дамочек, с которыми ты веселишься на ночных дискотеках. У меня есть принцип: моральный облик.
- Уж не советского ли милиционера? – Насмешливо спросил Сухов.
- Уважающей и знающей себе цену девушки, – ответила Женя, выжимая подол платья. – Вот так, товарищ Сухов, – Круглова всадила шлем на голову парня и, что есть силы затянула цепочку, – женитесь - и целуйте сколько хотите. Домой, пожалуйста.
- Слушаюсь и повинуюсь, – самодовольно усмехнулся Сухов и повел мотоцикл в сторону Женькиного дома.
***
Уже на пороге его встретил Жариков–Шариков: в зубах пес держал свернутую бумажку.
- Товарищ участковый, вы мне ничего не хотите рассказать? – Кликнул он Женю, демонстрируя записку.
- Дай сюда! – Вырвала бумажку Круглова, смерив парня презрительным взглядом. – Вам никто не давал права читать чужие письма, Сухов.

Евгения Марковна!
Обстоятельства изменились, встреча переносится на час раньше. Извините за беспокойство.
Яна (Йоханна) Ракицкая.

- Это какая–то засада, – сказал Олег.
- В дом, – коротко бросила Женя.
Жариков–Шариков лишь удивленно повел носом, когда молодые люди скрылись внутри. Гордо подняв голову, осознавая важность миссии, маленький рыжий защитник улегся у порога, навострив висячие ушки.



***
На плите выкипал борщ. Комнату наполнил солнечный свет, а за окном играла музыка. Из приемника звучала «Встреча с песней» - любимая передача Жени. Когда–то в детстве она мечтала о журналистике, заграничных поездках, острых репортажах и карьере телеведущей. Но Женя выросла и, кажется, нашла себя в милиции.
- Я как–то сомневаюсь, что Сокол – это прозвище, – произнес, сидя на полу Олег Сухов, – как –то странно звучит.
- Я ничего не слышу! – Крикнула Женя с кухни, а затем появилась в комнате, в светлом, домашнем ситцевом платье и фартуке. – Чего?
- Я говорю, Сокол – это фамилия, – объяснил Олег, демонстрируя загадочную записку из бархатной шкатулки, – и запись не свежая – написана чернилами.
- Ага, сейчас, – через пару минут девушка вернулась с кастрюлей борща и слегка убавила приемник, - сядь за стол и ешь нормально, Сухов.
- Как в образцовой советской семье, – улыбнулся молодой человек. – Жена – советский участковый, муж – ударник труда, труженик. Не хватает только двух прекрасных детей, Евгения Марковна. Боже, как пахнет–то, я  съем все, – придвинул он кастрюлю к себе.
- Стоять, – вернула посуду на место Женя, поправив синий платок, – и почему ты на работе сегодня не был, а ударник труда, а?
- У меня выходной.
- Я проверю, – нахмурилась Женя и взяла в руки бумагу. – Так, “Falke”  это у нас сокол. «Это Призрак. Он нашел меня. Я  постараюсь спрятать Яну, но не знаю, успею ли. Обнимаю тебя, Сокол. Лети». Есть Сокол и Призрак.
- И Яна. Не наша ли случайно, Евгения Марковна?
- Вряд ли, – Женя покачала головой и села за стол, сняв платок и положив рядом, - чернила. А нашей годов 15 от силы, не больше.
- Значит, Сокол, Яна и Призрак.
- Угу. Ешь, – улыбнулась Женя и потрепала парня по волосам, – вообще, советский человек, в семье телевизор должен быть, где он в нашем доме?
- Так мы с вами на «ты» перейти не можем, семья,  – рассмеялся Сухов, – где я его найду–то?
- Это уже твои проблемы, мотоцикл продай.
- Нет, это святое. Какие же вы, женщины, эх, – махнул рукой Олег.
- Да, и какие же? – Сощурилась с улыбкой девушка.
- Да, не важно. С вами опасно спорить, а то вы, как Карасева.
- Мда, невеселая перспектива, – почесала затылок Женя.
- Я все думаю, кто это мог быть? – Задумчиво произнес Олег. – Не бандиты, уж точно.
- Да, и почему же?
- Не успели бы. Ночью дом ограбили, а утром уже убили.
- Или они знали обо всех его планах. Кто–то предупредил.
- И кто?
- Не знаю, – посмотрела в окно Женя. – Меня интересует, как Давыдов там оказался? Следил за нами что ли?
 - Возможно, и следил, - Олег взял в руки две записки от Яны. – Один в один. Заставили ее что ли? Но, по сути, там она в безопасности.
- А здесь, значит, нет? – Нахмурившись, подняла голову Женя.
- Мутно здесь все. Призраки, тайны, Карасевы. А там.… Хотя, я подозреваю, что все оттуда и пошло.
- Ладно, это не имеет значения, – забрала записки Женя и положила в ящик стола. – За «колючку» все равно никто не пойдет.
- А как же…
- Я сказала: за «колючку» никто не пойдет, – жестко повторила Женя. – Она придет. А я ее подожду. Вернется к дому матери.
- Я не понял, вы что, хотите…
- Сухов, – посмотрела ему в глаза Женя, – вы думали, я шучу? Все будет по закону. Не надо разваливать порядок в моей стране. Ребенка передадут государству, как и положено.
- А я–то думал... – Олег отложил ложку, вытер рот салфеткой и поднялся из–за стола. – Спасибо. Было очень вкусно.
- Не за что, обращайтесь, – кивнула Круглова, – а, хотя, знаете, не обращайтесь. Идите работать, Сухов. Не занимайтесь ерундой. И перестаньте крутиться возле меня. Раздражаете.
Не проронив ни слова, молодой человек вышел из дома.
Женя взяла в руки записку, но в голове все еще летали посторонние мысли. Она не могла иначе. Воспитание. Мыслить по-другому Женя просто не умела.
***
- Олег! – Крикнула девушка, догнав Сухова уже на перекрестке. – Олег, подожди.
- Я вас слушаю, Евгения Марковна.
- Ну, прости. Я правда не хотела, но не могу, не умею по–другому, понимаешь? – Отчаянно воскликнула Круглова. – А воевать с собой – это страшнее всего, Олег.
- И что вы предлагаете, Евгения Марковна?
- Да хватит, - рассмеялась Женя, все еще пытаясь отдышаться после пробежки, - я просто Женя. Евгения Круглова. И да, ты можешь находиться рядом, но…
- Но? – Склонил голову Олег.
- Мне нужно знать, кто вы, товарищ Сухов.
- Кто я, ну, вот он я, Олег Сухов.
- Ну, совсем за дуру меня считаешь? – Исчезла улыбка с лица девушки. – Нож выбил – раз. Про Ракицкую знал – два. Про колье жемчужное – три. И да, я заходила к тебе на работу, Олег. Тебя там не знают и никогда не знали.
Олег поджал губы и прищурился. Он не знал, стоит ли посвящать ее в это? Слишком опасной была игра.
- Хорошо, а если я откажусь?
- Тогда ты больше меня не увидишь.
- Ха-ха, и куда же вы денетесь, товарищ участковый?
- Соберусь и уеду в Москву.
- И все бросите?
- Все брошу.
- Это уже шантаж, Женька.
- Это маленькие женские хитрости, – сощурилась Женя, скрестив руки на груди и подняв голову, – я как раз звонила в Москву, меня уже там ждут. Так что, товарищ Сухов?
- Куда ты звонила? – Тихо спросил молодой человек.
- В Москву. Да–да, в ту самую, столицу, – насмешливо улыбнулась Женя, – и?
- Вот дура.
- Что…?
- Иди в дом. И никуда не выходи. Поняла меня?
- Нет, я не, Олег…
В этот момент из–за угла, на огромной скорости вылетел коричневый «Москвич», и, снеся прилавок с фруктами, понесся прямо на отошедшую Женю. Секунда – и Олег, оттолкнув девушку, оказался на капоте автомобиля.
Уже через мгновение машина скрылась за поворотом, оставив за собой столб пыли.
***
Евгения тихо брела по городскому парку, а в голове не было ни единой мысли. Только пустота. Вокруг кипела городская жизнь, играла музыка. Где–то кричал ребенок: у него упало мороженое. Вот незадача. Если бы все наши невзгоды состояли в упавшем мороженом.
- Ох, ну, был же тихий, уютный городок, а с вашего приезда началось... – Давыдов беспокойно ходит по коридору городской больницы и яростно размахивает руками. – Просил же, ну не лезь ты в это дело, ну, просил же, что же вам все надо – то, а?! Какая! Номер, марку автомобиля запомнили? Я к вам обращаюсь, товарищ участковый!
Женя лишь отчужденно смотрит в пол, ничего не слышит и не видит. В голове пустота и не прекращающийся звон. Кошмарные кадры, как в кинофильме: «Москвич», снесенный прилавок и Олег Сухов, беспомощно лежащий на пыльном асфальте.
- Ну что, жив ваш больной, небольшое сотрясение, но скоро пойдет на поправку, – сообщил вышедший из операционной врач. – Завтра уже можете навещать, товарищи.
- Ну, вот и славно, – надевает фуражку Давыдов и обращается к Жене, – а вас, гражданка Круглова, завтра в 9:00 жду у себя в кабинете. У меня к вам очень много вопросов, и у следователя тоже. Честь имею, так сказать, – смахнув воображаемую пылинку с плеча девушки, он выходит из здания.
А Женя отчужденно бродит по парку, борясь с собственными предрассудками и принципами, которым она проигрывает сражения, но не войну.
-Ааа, Евгения Марковна, пусти, пусти, ей Богу, бес попутал!!! – Истошно вопит Скляр, схваченный в парке, за поеданием сладкой ваты. – Я не хотел, меня заставили!
- Чего ты болтаешь, Бармалей, кому ты нужен?! - Несмотря на выходной, Женя надела форму и вышла на работу, дабы не думать ни о чем.- Кто тебя заставил, отвечай!
- Я не могу, они, они убьют меня! – Кричит Витька, пытаясь вырваться. Но куда там? – И мамку тоже, а она больная совсем.
- Ладно, живи, – отпускает ухо Женя и садится на скамейку рядом, – значит, не писал заявление?
- Да вот вам крест, Евгения Марковна! – Садится рядом Витька, поправляя светлую кепку. – Я же вам говорил: патрули ходят, ну не мог я пойти, не мог. Кинулся к ним, - он поднял указательный палец к верху, - а они – иди к мамке, пусть пишет заявление, так, мол, и так, вынуждает пересечь границу.
- Понятно, - вздохнула Женя, - с матерью что?
- Сердце, – помрачнел мальчик, опустив кепку на глаза, – не жилец она, Евгения Марковна.
- У меня отец хирург, прекрасный специалист. Хочешь – позвоню ему, он посмотрит.
- Конечно, хочу, – закивал Витька и улыбнулся, - а когда?
- Завтра позвоню, там решим. На, купи себе мороженого, – сунула ему в карман несколько монет лейтенант Круглова. – Яна там как?
- Хорошо, – машинально ответил Витька и вдруг осекся, – вы сегодня с нами, товарищ участковый, ну, за «колючку»?
- Нет, – сухо ответила девушка, – передай, пусть возвращается домой. Вечность там все равно не пробегает.
- Передам, – кивнул Витька, – разрешите идти, товарищ милиционер?! – Бодро воскликнул, козырнув пионерским жестом.
- Иди, чучело, – тепло рассмеялась Женя. – Маме привет. Завтра обязательно позвоню.
- Спасибо, Евгения Марковна! – Поцеловав ее в щеку, Витька убежал в сторону дома, сверкая пятками.
Женя на мгновение улыбнулась, проводив его взглядом, но в душе снова засела грусть. Она не заметила, как привыкла к нему. Сухов всегда был рядом, чтобы не случилось, с другой стороны, Женя совсем его не знала. Но разве это было важно? Олег жив, и это самое главное.
- Ох, Евгения Марковна, простите, – столкнулась девушка с Яковом Моисеевичем, когда поднялась со скамейки и направилась к выходу из парка, – старость, не заметил.
- Ну, что вы, Яков Моисеевич, какие ваши годы? – Ответила Женя с улыбкой. – Гуляете?
- Да, вот, вышел почитать и, так сказать, духовно обогатиться, – мужчина, как всегда одетый во все светлое, с иголочки, вынул из завернутой в видавшую виды газеты книгу. – «Владимир Ильич Ленин». Маяковский.
- Интересно, – оценила Женя, прихватив улетающую от ветра бумагу, – какая интересная у вас газета. Это же, - Она взглянула на дату. 1948-й год, но привлекло ее не это. На первой странице была напечатана фотография Елены Ракицкой и еще нескольких девушек. – «Забытый подвиг рижских партизанок…», – прочла Женя, – Яков Моисеевич, откуда это у вас?!
- Да дома нашел, первое, что под руку попалось, – поджал плечами мужчина, приподнимая очки на лоб, – а что такое? Вас что–то интересует?
«…Диверсионная группа попала в засаду и была практически полностью уничтожена…», – прочитала Женя. – «В живых остались бравые комсомолки, наши товарищи Елена Ракицкая, Ангелина Портнова и Галина Сокол.  Имена других девушек, павших смертью храбрых –  Рузили Гарифуллиной и Маргариты Бондарь, останутся навечно в памяти благодарных потомков…».
Сокол! Вот тебе и Falke.
«Сокол. Он нашел меня. Обнимаю тебя, Сокол. Лети».
Дрожа от волнения, Женя кинулась к управлению.

***
Как такое могло произойти? Как такое возможно? Как советская партизанка могла оказаться в лагерях ГУЛАГа? Что могло случиться? Лицо Жени покрылось краской от волнения, а в висках стучала барабанная дробь, но иного выхода не было. Она должна. Это необходимо.
Миновав КПП, Женя прошла по вечернему коридору к кабинету Давыдова. Она старалась идти как можно тише, но шаги в пустом помещении разносились грохотом матроса Розенбума, шагнувшего с памятника.
«Преступник, ты преступник, Женя!».
Ох уж, этот внутренний голос.
Подойдя к кабинету, Круглова оглянулась. Никого. Да какая разница, дежурный ее видел, на КПП ее видели, что ты творишь, Евгения?! А разве есть выход?! Ракицкая просила узнать правду, но Давыдов дело не дает, какое право имеет?! Или имеет? А если Давыдов на месте? С улицы его в кабинете не было видно.  На дрожащих ногах Женя выдохнула и дернула ручку. Закрыто! Как же быть? Окно, у него было открыто окно, она видела с улицы!
«Ненормальная!»
Выйдя из здания, Круглова обогнула корпус и подошла к окну кабинета Давыдова. Да, открыто. Офицера внутри нет. Ну, в бой, Красный командир. Сбросив пилотку в траву, она привстала на носочки и зацепилась рукой за подоконник. Как же мешала юбка! Подтянувшись, Женя развернулась спиной и присела на подоконник. Ура! Мама, скорее! Главное, не попасться. Этого ей не простят. Никогда не простят.
«Это трибунал, Круглова! Остановись!».
Сердце бешено колотилось, быстрее! Женя кинулась к стопке дел на столе. Случай с Ракицкой свежий. Оно должно быть здесь. Оно обязательно должно быть здесь.
«Ее поймают. Ее поймают и посадят, надо же было ехать на край земли, чтобы сесть в тюрьму, это было гораздо проще сделать в Москве, Круглова!».
Да где же оно?! Трясущимися руками Женя разгребала дела, пока не нашла нужную папку. Ее посадят. Ее обязательно посадят, мама, как она будет жить? Осуждающе с портрета смотрел генеральный секретарь, застыли в презрении глаза Ленина в мраморе. Развернув фигурку лицом к стене, Женя пожала плечами, глядя на Брежнева.
«Леонид Ильич! Ну, нельзя иначе! Нельзя, поймите».
-Ааа…- застыл Давыдов на входе, бесшумно открыв дверь. Успев выбросить папку в окно, Женя встрепенулась, поправила убранные в хвост волосы и застыла по стойке смирно. Это конец. – А, это самое… Что вы тут делаете? Насколько я помню, у вас выходной, товарищ участковый, – закрыл дверь Вячеслав Анатольевич.
- Ааа, так я, это…- замялась Круглова, – товарищ полковник, разрешите на выходные в Москву! Очень домой хочется.
- Пф, да, пожалуйста, - хмыкнул полковник и подошел к окну, – это все?
- Так точно! – Воскликнула Женя. – Разрешите идти?
- Идите. Не смею вас задерживать. Идите, идите, – проводил ее подозрительным взглядом мужчина.
Снова выйдя из здания, Женя пригнулась, и, словно под пулями, прокралась вдоль стены, Схватив дело и спрятав его за пазуху, она так же, в полуприсяде, понеслась прочь от здания управления.



***
Часы в городской больнице пробили полночь. Сладко задремавшая на посту медсестра не заметила прокравшуюся в помещение девушку в голубом сарафане. Чмокнув губами во сне, медицинский работник повернулась на другую щеку и широко зевнула на рабочем месте.
«Вот ты спишь, Сухов», - прокравшись в пахнущую хлором, темную палату с синими стенами, присела рядом с кроватью Женя, – «а я тут, между прочим, законы нарушаю. Эх, был советский милиционер, и нет его. Какой позор», – Круглова взяла парня за руку. – «Тебя уже не хватает, Олег. Поправляйся».
- Товарищ участковый, а если бы я еще немного подождал, вы бы и в любви признались, – открыл глаза молодой человек и рассмеялся.
- Ах ты, гадина! – Женя схватила газету с тумбочки, свернула ее в трубочку и ударила парня по забинтованной голове.
- Ох, не бейте, у меня там слабое место! И вообще, тише, тут люди отдыхают! - Шикнул Олег, кивнув на соседей по палате.
- У тебя там пустое место! – Шепотом воскликнула Женя и потрепала парня за нос. – Как я рада тебя видеть. Как самочувствие? Какая странная палата, Олег.
- А что странного? - Приподнялся Олег, убирая одеяло. - Да, потихоньку, – ответил он, сжимая руку девушки, - голова болит, а так ничего. Я тебя еще днем ждал, Жень, – посмотрел Сухов Кругловой в глаза, – спасибо, что пришла.
- Просто я как-то еще во время учебной практики была в палате, где лежали смертники. Знаешь, она такая большая и светлая. Будто людей в последний путь со светом отправляют. А здесь вроде бы легкие травмы, а палата такая маленькая. Жизненные контрасты. Ладно. Ты, главное, выздоравливай, – провела ладонью по его лицу Женя. – Отдыхай, высыпайся. А я завтра еще приду.
- Клянешься?
- Честное пионерское!- Счастливо, по-детски улыбнулась Женя, козырнув пионерским жестом. – Ой, столько всего рассказать надо, много чего нашли. А, я бы раньше пришла, но к тебе не пускали, Давыдов запретил. Сказал отдыхать.
- Ох, – покачал головой Олег, – придумает же. Вечно такой, – осекся он, – да, прости. Я обещал.
-Олег, ты должен мне все рассказать, - Женя взяла его руку и прижала к своей щеке, - все–все. С самого начала.
- Да, – кивнул молодой человек, – я обещаю, что все расскажу. Как придет время.
- Хорошо. Вообще, я думала, что дома ты выздоровеешь гораздо быстрее.
- В смысле, дома?
- Ну, если тебя забрать домой и там лечить - это будет гораздо быстрее и полезнее, – объяснила девушка, – а я буду к тебе ходить, кормить, поить, ухаживать.
- Ну, хорошо, я согласен. Прислуживайте, королева.
- Я тебе сейчас, – Женя вновь схватила газету, но вдруг замерла.
- Чего? – Обеспокоенно спросил Олег.
- Нет, – с ужасом произнесла девушка, коснувшись головы, – нет, нет, нет!!!
Не говоря ни слова, Женя кинулась из больницы.

***
Едва сдерживая слезы, она выбежала из здания и схватилась за голову. Это конец, ее посадят. Исключат из партии, из органов, из жизни! Какая же дура, что же ты делаешь, Женя! Влезть в кабинет к начальнику управления милицией, украсть документы и забыть пилотку. Это конец. Сама во всем виновата. Это конец, ее посадят.
Глотая слезы, Женя побрела к дому.
***
Какого же было удивление, когда она обнаружила входную дверь открытой. Осторожно вступив в темноту, Женя обомлела.
По ее дому будто бы прошлись разбойники, повалив все на землю. Книги, вещи, фотографии – все лежало на полу, в безразмерной куче. Приемник был расколот надвое, его провода торчали наружу, семейное фото разбито. Мешок из дома Елены Павловной, кстати, цел. Спокойно лежал на кровати.
Над столом под часами, висела Женина пилотка, приколотая финским ножиком.
Лишь Жариков–Шариков спокойно спал в своем углу, будто бы ничего не произошло.

***
Часы на городской башне пробили час ночи. По улицам пробежал холодный ветер – предзнаменование дождика, который уже стучался в чугунные ворота города. Он прошелся по мостовой, между мраморными колонами городского театра. Затянул унылую, монотонную песнь, и пошел гулять в алею трех тополей, в самую вершину многовековых деревьев.
Олег не спал, он не мог уснуть; он понимал, что с Женей случилась беда и ему жизненно важно быть с нею. Похоже, любовь - чувство, которое он не постигал, поглотило юношу с головой.
Прошмыгнув мимо сладко дремлющей медсестры, Олег ушел из больницы.


***
- А почему у тебя… - он вошел в разграбленный дом, увидел погром и застыл от шока, – я смотрю, дверь нараспашку…
Девушка ничего не ответила, лишь сидя на полу, перебирала искореженные,  растоптанные вещи. Опустошенным взглядом Евгения Марковна смотрела вдаль и ничего вокруг не замечала.
- Я даже не хочу спрашивать, что ты здесь делаешь, Олег Юрьевич, – отчужденно сказала она, не глядя на Сухова в голубой, больничной пижаме и тапочках. Женя прижалась к кровати, обняв колени руками. – Я дело украла сегодня, представляешь? Был советский милиционер, и нет его. А я думала – это навсегда, буду ловить преступников, и совершать благородные поступки.
- Какое дело? – Встревожено спросил Олег, присев перед ней на корточки.
- Дело Ракицкой. Личное, – пояснила Круглова, покрутив в руках остатки от приемника, – как жить без песни, товарищ Сухов? Или кто ты там?
- Никак, – отобрал у нее приемник Олег и отбросил в сторону, – сам тебе спою, Женя. – Он посмотрел ей в глаза. – Куда ты положила папку с личным делом?
- А меня посадят, – усмехнулась Женя улыбкой сумасшедшего, - и сяду я в тюрьму, и буду ходить в телогрейке, такая вся толстая и некрасивая, Олег, а ты будешь меня навещать на Магадане?
- Я еще раз спрашиваю, где дело?!
- А это конец, – вновь взяла в руки остатки от приемника Женя, – жила – была девочка,  такая вся умница, отучилась на милиционера, жила в столице Советского Союза Социалистических Республик, или как там, а потом приехала сюда, и все, – развела она руками, чмокнув губами, – и понеслась.
-Ясно, – утер пот со лба Сухов, – значит, здесь его нет, ну, и отлично. Так, Евгения Марковна, ну–ка, - парень взял ее на руки и уложил на кровать. – Надо спать, завтра тяжелый день. Спите.
- Я, кажется, сошла с ума, – глядя в одну точку, проговорила Женя.
- Это посттравматический синдром. Эмоций многовато, – укрыл ее одеялом Сухов, присаживаясь рядом. – Отдыхайте, все хорошо. Я тут приберу, утром тебя разбужу.
- Я домой хочу, Олег, – тихо сказала Женя, глядя в потолок, – это не моя страна. Что–то невероятное происходит, а я не пойму совсем, что делать? Чудеса какие-то, тайны, убийства, Карасевы, Олег, - приподнялась она, взяв парня за руку и глядя ему в глаза. – Это же моя страна, мой СССР, где милиция защищает, граница под замком и щит надежен, Олег, это ведь так? - Отчаянно проговорила девушка.
- Да, но жизнь – это всегда черное и белое, не всегда все хорошо, и не всегда все плохо. Ты хороший человек, Женя, но она куда сложнее, чем кажется. Голыми эмоциями и законами ее не сломать.
- Но я не хочу ломать, – уселась рядом Женя. – Я не хочу ломать, я хочу беречь то,  что есть. Мои порядки в моем государстве, Олег, а кто ты?
Повисло молчание. Тишина, лишь сопение Жарикова–Шарикова в углу.
- Олег, – тихо повторила девушка, – я тебя слушаю.
– Ладно, – сдался Олег, - позвольте представиться: сотрудник уголовного розыска города Ленинграда, Сухов Олег Юрьевич, по званию – капитан, кавалер ордена «За отвагу» и отчаянный борец за твое сердце, Евгения Круглова,– бодро отрапортовал Сухов.
-Ааа… - осела Женя, захлопав глазами, – ничего себе. Это какая–то шутка.
-В шутку оперов из Ленинграда на границу не вызывают.
- Не понимаю, – сонно протерла глаза Круглова, – а в Береговом ты что забыл?
- А это смешная история, – подмигнул Сухов, – в районе Ладоги я предпринял попытку пересечь финскую границу, за что был схвачен полковником Давыдовым, незаконно опустившего сети в тех местах. С тех пор он вечно таскает меня за собой. А тут сказал приглядывать за товарищем участковым.
- Что значит приглядывать? Я, что, ребенок вам?! – Возмущенно крикнула Женя. – Знаете что, капитан Сухов, идите–ка вы домой! Я за собой как–нибудь сама пригляжу!
- Ну, нет, одну я тебя не оставлю.
- Встал и вышел из моего дома, – жестко сказала Женя, злобно сощурившись.
- Я не понимаю…
- Мне повторить?
- Вы совершаете ошибку, товарищ участковый, – Олег поднялся и прошел к выходу, – спокойной ночи, - хлопнула дверь.
- И вам не хворать, - холодно бросила Женя, и, укрывшись одеялом, выключила свет. Потом опять включила и выключила.
Какая нелепица! Следить за взрослым человеком, она предполагала, что у него чувства, а товарищ капитан просто следил! Немыслимо! Сердце защемило от обиды и отчаяния. Никогда ей еще не было так до слез неприятно. Ведь почти поверила! Ведь почти!
Неожиданно тишину разорвал грохот выбитого стекла: на пол комнаты упал тяжелый камень, едва не угодив в девушку. Заливисто залаял Жариков–Шариков. Ошалевшая Круглова, спрыгнула с кровати, накинула пиджак поверх сорочки и выбежала на улицу.
Никого. Лишь собаки лаяли где-то далеко.
Вернувшись, Женя застыла на пороге. В доме кто–то был, она явно чувствовала  дыхание. Взяв в руки кочергу, девушка резко включила свет.
- Спокойно! Спокойно, это всего лишь я! – Крикнула Яна, стоявшая посреди комнаты.
- Ты, да я тебя! – Зарычала Женя. – Я тебя сейчас на флаг порву, Советский, как Канаду в хоккее уничтожу! Что ты здесь делаешь вообще?!
- Пришла поговорить, – ответила Яна, не сводя глаз с кочерги.
- О чем? – Не могла успокоиться Круглова. – О том, зачем ты у финнов прячешься или принуждаешь советского милиционера границу перейти?!
- Что у вас тут… - застыл на пороге Сухов, – оп-па, вот это да. Яна?! А ты здесь откуда?
- Ты вообще здесь откуда? – Рявкнула на него Женя. – Сказала – уходи!
- Ну, я не мог тебя оставить, поэтому спал здесь, в мотоцикле.
- Сумасшедший дом, – закрыла лицо руками Женя.
- Страсти по Шекспиру, – согласилась Яна.
- А ты вообще у меня в детдом пойдешь, – властно ответила Женя, – чего пришла–то, набегалась?
- Птицу в клетку не загнать, птенчик волю любит, – приподняла брови девочка, приподнимая подол белого сарафана и усаживаясь на стул у батареи,  – я дочь Советской партизанки, упрячете – все равно сбегу.  Поэтому лучше нам работать вместе, Евгения Марковна.
- Деловой подход, – одобрительно кивнул Олег.
- Бардак, – покачала головой Женя, – твои предложения?
- Я кое–что знаю, Евгения Марковна, – взглянула в окно Яна, – слышала, как мама просила рассказать правду. Но здесь разговаривать опасно. Завтра, в 2 часа ночи…
- Подожди, давай еще раз, – подошла к ней Женя, пройдя мимо шкафа и что-то взяв сверху, – сначала, и все по порядку.
-Я не могу, у меня… - Яна с ужасом увидела, как на ее руке защелкнули наручники. – Ев…
- Условия она мне тут ставит, – защелкнула к батарее второй браслет Женя, – можно было понять, что я переговоры вести не собираюсь. А сейчас мы отправимся в опорный пункт.
- Я все равно сбегу, – злобно проговорила Яна, – я…
- Дочь Советской партизанки, я помню, а я Советский милиционер и против закона идти не собираюсь.
- Вы совершаете ошибку, – подал голос Олег, – ее могут убить.
- Не убьют, – твердо ответила Женя, – милиция сбережет. Ваш мотоцикл на ходу?
- Так точно, товарищ участковый, разрешите заводить?
- Заводите, Сухов, мы скоро будем.
- Евгения Марковна, какая же вы глупая, неужели вы думаете, что решетки или детский дом спасут меня от профессионального убийцы?- Отчаянно проговорила Яна.
- Какого убийцы, ты о чем?
- Евгения Марковна, это же Ордок, ну, поверьте мне!
-Кто?
- Я не знаю, они называли его или ее Ордок. Мама писала в письме тете Геле, что он где–то здесь.  Поверьте мне, пожалуйста, Евгения Марковна!
Женя вздохнула. Сказанное казалось сущим бредом.
- В мотоцикл, – бросила она, – и без разговоров мне.


***
«Иж» вывернул на перекресток и выехал на дорогу, ведущую к мосту.
- Остановите, – попросила Женя, – в общем, так. Пока я тебе верю,– она отстегнула наручники, – но если это неправда…
- Евгения Марковна!
- Ша, – приложила палец к губам Женя, – беги и будь на связи. Пойму, что ты меня обманула…
- Она ноги отстреливать любит, – усмехнулся Олег.
- Евгения Марковна, спасибо вам огромное!  - Обняла Круглову девочка. – Я не обманываю, честное пионерское, мне правда очень страшно, я же поэтому и убежала…
-Исчезла отсюда, бегом,– прищурилась Женя и улыбнулась, когда девочка скрылась в чаще, - глянь, поскакала, коза–дереза.
- А вы молодец, товарищ участковый, – похвалил Сухов, – не думал, что вы ее отпустите.
- Я что – монстр? – Окатила его презрительным взглядом Женя. – Вези меня домой, Сухов, и побыстрее.
- Как скажите, Евгения Марковна, – козырнул парень и завел мотор. Женя довольно улыбнулась.
- А я, между прочим, еще обижаюсь, – сообщила она.
- Ну, это заметно. Я надеюсь, у меня будет шанс объясниться?
- Да, – кивнула Женя и посмотрела на него, – приходи вечером, чаю попьем, поговорим. Музыки, правда, нет.
- «А мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени…», – рассмеялся Олег.
- Ох, вот подхалим, – улыбнулась Женя.
Над городом вставало солнце – день вновь обещал быть жарким и знойным. Северная погода пока уступала свои территории.


***
- Значит, вы утверждаете, Евгения Марковна, что в ночь убийства Карасева А.А были дома?
Молодой следователь, согласно документам, начальник уголовного розыска города Таллин Эстонской ССР Курганов Аркадий Исаевич, мужчина лет 35, подошел к окну. Ленинскую комнату в управлении милиции залило солнечным светом, и усидеть на месте мужчина не мог. Расстегнув серый пиджак и поправив черную рубашку, следователь открыл окно, вдыхая свежий воздух. Луч света упал на портрет Брежнева в самом центре кабинета. Никуда не деться.
- Так, точно, – спокойно ответила Женя, сидя напротив него на стуле в первом ряду, и сжимая пилотку в руках.
- А свидетели у вас есть? - Шепеляво спросил Курганов, поглаживая бородку. Как у Ленина. Патриот?
- Никак нет. Я живу одна, и сожительствовать до заключения брака не имею права, товарищ следователь. Моральный облик советского милиционера.
- Это да, – на вытянутом лице следователя промелькнуло недоверие, – а мне вот доложили, что вас видели в компании капитана Сухова, О.Ю., из Ленинградского уголовного розыска, опера. Что вы на это скажите? Какие у вас отношения? - Засунув руки в карманы темных брюк, мужчина подошел к Жене совсем близко.
- У нас исключительно деловые отношения, – внимательно взглянула на следователя Круглова, подняв глаза. – А какое это, собственно говоря, имеет отношение к делу, товарищ Курганов?
- Никакого, – подал голос второй следователь, молчавший на протяжении всего разговора. Женя обернулась. Он сидел в дальнем углу, за самым дальним столом, лицом к окну. – Аркадий Исаевич, оставьте нас, хочу поговорить с лейтенантом с глазу на глаз.
- Хорошо, – недовольно смерил Женю взглядом Курганов и вышел из кабинета, нарочно громко топая по деревянному полу. Повисла тишина.
-Ну, что, Евгения Марковна, давайте знакомиться. Моя фамилия – Золотов, Василий Степанович, – представился мужчина, лет 50.  Худощавый и не слишком приятный. Морщинистое лицо. Впавшие, когда-то голубые, а сейчас бесцветные, уставшие глаза. Темная кожаная куртка, темный свитер с горлом и темные брюки.- Вы курите?
-Нет.
- Ах, да, – улыбнулся Золотов, – вот смотрю я на вас и думаю, чего идут–то, такие юные, интеллигентные барышни нашу не совсем приятную работу делать?
- Родину защищать, – спокойно ответила Женя, – людей советских.
- Ааа, – кивнул Золотов и закурил, – с вашего позволения.
- Ничего, курите.
- Спасибо. Я не буду играть с вами в кошки–мышки, товарищ участковый. Карасева убил профессионал, удар один и точно в сердце. Но вот незадача: получился он не сильным. Что наталкивает на определенные мысли. Либо убийца болеет и очень слаб, либо чего–то испугался. Может быть, это даже была женщина. Удар очень слабый, мужчина бы ударил сильнее, – объяснил Золотов, – но нож прошел по касательной, у него или у нее тряслись руки. Моя задача – поймать преступника, а не закрыть дело. Не поставить штамп и звезду на погоны пришпандорить. А вы должны мне помочь.
- Я? Но, как…
- Как? – Развел руками мужчина. – Думайте. Ищите. Потому что вот такие, как он, - Василий Степанович кивнул на дверь, – с вами нянчиться не будут. Все подозрения на вас, Евгения Марковна.
- Что? - Округлила глаза Женя, сжав пилотку.
 - Вас видели с Карасевым последней, когда он еще был жив, разговор на рынке очень неприятный, три – мешок, который он вам передал. Это граница, Женя. Здесь уши есть даже у воды. Будьте внимательны. Я дам вам маленькую подсказку, – он вновь закурил и взглянул в окно,– в юности я искал одного профессионального убийцу, еще во времена Страшной войны. Убивал также: нож в сердце, профессионально. И исчезал, будто призрак. Носил капюшон и плащ–накидку серую. Мы даже не знали, кто это. Может мужчина, а может и женщина. Его или ее так и не сумели поймать, положил огромное количество людей, в большинстве своем – партизан, – повернулся мужчина к Кругловой. – Из всех местных оперативников вы больше всех внушаете доверие. Честная, молодая, правильная. Так что, ищите, Женя. Это в ваших интересах.
- Разрешите идти? – Женя поднялась со стула.
- Идите. И позовите сюда Курганова. Будьте так любезны.
- Есть. Василий Степанович… - спросила Круглова уже выходя из кабинета, - а как имя того, кто.…Уничтожал партизан?
- Ни имени, ни фамилии мы точно не знали. Был известен только псевдоним, хотя и это вилами по воде. Ордок. Так его называли. Настоящий кошмар партизан, в частности, рижских.
***
Женя устало присела в парке под липами и вздохнула. Что ни день, то новые секреты. Как же спокойно сиделось в Москве: на берегах Москвы–реки, в Останкинском парке, на Воробьевых горах и Кремлевской набережной. Москва – гордость социалистического государства. Как много в этом звуке.
А теперь еще загадочный Ордок и обвинение Жени в убийстве. Когда это все закончится?
- Здравствуй, папа, -  поздоровалась она, закинув монетку в таксофон, уже вечером.
- Ааа, Женя? – Удивленно ответил отец, не зная, что говорить от нахлынувшего волнения.– Здравствуй, Женечка. Как ты там, не болеешь?
- Нет, папа, все хорошо, – улыбнулась девушка, – как вы там?
- Без тебя совсем как без рук, не думал, что скажу это, – взволнованно рассмеялся Круглов. Голос дрогнул.
- Ха-ха, смешно, – усмехнулась Женя, – потерявши – плачем. Папа, у меня к тебе просьба.
- Да, дочь, я тебя слушаю.
- Папа, тут человек болеет, проблемы с сердцем. Срочно нужна помощь.
- Хм, мне нужно посмотреть. Если только ехать к тебе, – задумчиво ответил отец. – Я могу в эти выходные, Евгения.
- Хорошо, я буду ждать, папа.
- Ну, надеюсь, форс–мажоров не возникнет и все получится. Мы все по тебе скучаем, Женя. Страшно тебя не хватает.
- И мне вас, папочка. Все обнимаю. Привет маме и спиногрызам.
- Евгения!- Строго крикнул папа.
- До скорого, папа.
- Нельзя так называть родных братьев, они же…
- Пока, папа!- Треснула трубку на место Женя и, яростно нахлобучив пилотку, направилась в опорный пункт.
***
Уже смеркалось, когда лейтенант Круглова подошла к дому. Поставив авоську с баранками у забора, она бросилась обнимать радостно подбежавшего Жарикова–Шарикова, когда увидела на крыльце накрытый полотенцем неизвестный предмет. Аккуратно сорвав тряпку, Женя испуганно ахнула.
- Сухов! – Крикнула она. – Сухов, выходи, я знаю, что ты где–то здесь, негодяй!
- Опять 25, – вышел из-за угла молодой человек, виновато опустив голову, – чего опять не так?
- Это что?!
- Телевизор, как вы и просили, -  объяснил Сухов, – «Рубин». Отличное качество, между прочим, я проверял. Хоть и не цветной.
- Я вижу, что телевизор, откуда он у тебя?!
- Да какая разница,  я не украл, клянусь. Допрос окончен?
- Да, прости, просто он же… - ошарашено улыбнулась Женя, – дорогой. Я не знаю, что сказать. Идем в дом, я баранки купила.
- Да, сейчас. Я только домой схожу, надо кое-что взять.
- Подожди.
- Чего еще? - Вместо ответа Женя подошла к парню и крепко обняла его. – Ого. Ну и дела.
- Спасибо тебе, Олег.
- За что, Жень?
- За все. За то, что жизнь мне спас. За то, что рядом всегда. Я… Рада, что ты есть. И еще счастливее, что Яну отпустила.
- Чего это? – Посмотрел ей в глаза Олег.
- Иди, я все расскажу. Пока ужин разогрею.
- Я быстро. Туда и обратно.
- Олег! – Крикнула Женя, когда молодой человек уже почти скрылся за поворотом. – А где мотоцикл твой? – Сухов лишь махнул рукой и исчез из виду.
Счастливо рассмеявшись, Женя взяла телевизор на руки и скрылась в доме, запустив и Жарикова–Шарикова.
Над городом  вновь появились литые, свинцовые тучи. Ночь обещала быть дождливой.


***
Майор Золотов присел на край стола и вновь закурил, вдохнув свежий ночной воздух из открытого окна. Дело всей его жизни, начавшееся еще со времен Страшной войны, вернулось, будто бы напоминая о прошлых ошибках.
«Ал яулык, зэнгэр шэл,
утк;н гомер бигрэк жэл…»
- Ты глянь на нее, – на крыльцо, из полуразвалившегося деревянного дома, вышла высокая, светловолосая девушка с голубыми глазами, – апайка, а ты не боишься, что тебя снайпер стрельнет?
- Нет, у меня же задница не такая толстая, как у тебя, не заметит, – ответила из густой травы невысокая, темноволосая девушка.- Ай, хай, – задорно проговорила она, надевая венок, - матуркай.
-Очень сомнительный комплимент, товарищ Гарифуллина! – Крикнула блондинка.
- Какая уж тут задница? – На крыльце появилась еще одна девушка и шлепнула блондинку по филейной части. – Курам на смех, кости одни. А Апайке снайпер не страшен, любой подсолнух выше, – девушки на крыльце дружно рассмеялись.
- Я вас на казылык порежу, – погрозила кулаком Апайка, пряча цветок в нагрудный карман гимнастерки.
-И вообще, товарищ Сокол, я прошу на святое не покушаться, – обратилась к подруге блондинка, – это самая обычная зависть.
-Ох, куда мне. Ты лучше скажи, как Риту в снайпера взяли, у нее же уши из любого укрытия видно, – кивнула Сокол на сидевшую на земле у дома девушку. Та лишь покачала головой.
- Это еще что, знаешь, как она парней в спецшколе отшивала, ты бы видела, – рассмеялась блондинка, – «в морду дам», «я девушка вообще–то!». Эта дурында как–то линзу на позиции шевельнула, чуть всех не ослепила. По нам такой огонь открыли, мама не горюй! И что бы вы думали? – Взмахнула руками девушка. – Это чудо бросило винтовку, голову руками закрыла и говорит: «Ой, все, не могу больше, девочки!».
- Портнова, ты бы заканчивала, а, голова от тебя болит, – подала голос сидевшая на земле Рита.
- Все–все, я молчу, - подняла руки вверх блондинка.
- Чего вы? – На крыльце, с ведром в руках, появилась еще одна девушка, зеленоглазая брюнетка.
- А у нас тут грандиозный концерт татарской музыки, – поклонившись, объявила Портнова.
- А также незапланированный сбор ромашек, – подхватила Сокол, – на радость снайперам и товарищам хвашистам.
- Понятно, – Ракицкая взглянула на Риту.
- Дуры, – заключила та, – и с кем приходится воевать?
- На,– передала венок Лене подошедшая Апайка. – б;л;к5 тебе.
-Ох, спасибо, – кокетливо улыбнулась Ракицкая, примеряя подарок, – матур?6
-Ага, – блондинка вынула из венка цветок и закусила в зубах, – Вот так –то лучше.
- Глянь, кажись, Золотов едет, -  используя руку как козырек, проговорила Сокол.
На горизонте появился мотоцикл и направился к единственному дому у реки. За рулем был опрятный молодой человек годов 25, в начищенной гимнастерке.
- Привет, разведка! – Крикнула Портнова.
- А чего без друзей-то, нам бы компанию разведчиков, а то мы скучаем! – Кокетливо крикнула Сокол, и подруги вновь громко рассмеялись.
- Ну-ка, щу! – Погрозила кулаком Гарифуллина. – Здравствуйте, Василий Степанович.
- Привет, девчонки, – Золотов протянул плотно набитый мешок, – продукты вам на пару дней, потом еще привезут. Ну, как вы тут?
- В целом нормально, но жутко не хватает мужского внимания, – вульгарно произнесла Сокол, – особенно Портновой, она по кабакам страшно соскучилась, ибо всю молодость в них просидела!
-Я тебе нос сейчас откушу твой, безразмерный! – Зычно крикнула блондинка, и, сняв с головы Лены венок, протянула подруге. – На, ешь, буренка.
- Дуры, – выдохнула Рита.
- Ха-ха, девчонки, смешные вы, – снял с головы фуражку молодой человек и поправил светлую шевелюру. – В общем, в городе не спокойно, на вас объявили охоту. Поэтому надо уходить.
- Вверх по реке, там густой лес, – согласно кивнула Гарифуллина, – уйдем, Василий Степанович, но нам нужно время. День, может, два.
- Да, конечно, я еще разведку туда отправлю, мало ли, – задумчиво ответил Золотов. – Гимнастерки лучше снять, говорят, вниз по течению местное население нас не очень любит. Разберетесь, в общем. Еще обсудим.
- Конечно, Василий Степанович, – улыбнулась Гарифуллина,  – за нас не переживайте.
- Берегите себя, – молодой человек завел мотор, – берегите себя, девчонки.
- Чтобы в следующий раз компанию привез, Василий Степанович! – Крикнула Сокол, и подруги вновь громко рассмеялись.
Мотоцикл скрылся за июльским горизонтом, оставив за собой густой слой пыли.

***
На улице уже зажгли фонари, когда Сухов подошел к своему дому. По привычке нащупав за поясом оружие, он поднялся на крыльцо и замер. Тишина. Только едва заметный шум с той стороны, где проводились дискотеки.
Он вздрогнул: мелькнула тень со стороны окна. Молодой человек заглянул за угол – никого, но в тот же момент получил увесистый удар по затылку и слетел с крыльца, больно ударившись головой. Сухов попытался встать, но резкая боль ударила в висок. Он лишь успел увидеть, как фигура в серой плащ–накидке вскрывает половицу на крыльце и уносит толстую папку с делом Ракицкой.



***
-Я думала, ты не придешь, – Женя обернулась и застыла в ужасе, – что случилось? – Кинулась она к Олегу, лицо которого украшала огромная ссадина. – Я сейчас, я обработаю, надо обработать.
На столе уже ждала своего часа кастрюля с супом,  баранки аккуратно улеглись в фарфоровую посуду, а чайный сервис расположился равномерно по всему периметру крохотного стола.
- Ой…
- Больно? – Коснулась ссадины ватой Женя. – Потерпи, мой хороший. Олег, что случилось? На тебя напали? Ты успел их запомнить?
- Да никто не нападал, – досадливо поморщился Олег, – торопился, упал с лестницы. Все.
- Ну, вот чего ты мне врешь, я же милиционер.
- Ай!
- Все, процедуры закончены, – убрала вату Круглова, – встать можешь?
- Да все я могу, – попытался встать Олег, но тут же шлепнулся на место, - а, нет, ошибочка вышла.
- Так, давай помогу, – Женя взяла его под руки и проводила до кровати, – сиди, я сейчас наложу, поешь, и все пройдет, – улыбнулась она.
- Они дело забрали, - Сообщил Сухов.
- Как.… Забрали? – Присела от неожиданности на стул Женя. – Как… Кто – они?
- Я не знаю, – хрипло проговорил парень, – думаю, их там не мало. На меня напал один, высокий такой. Или она. Лица не разглядел, в капюшон был одет, - Сухов снял куртку и взялся за ложку.
– Кормите, товарищ участковый, пока я есть хочу. Ситуация такая. Тебя сюда присылают из Москвы, ты человек новый, местных секретов не знаешь. Суешься в чужое дело и, так как вполне эрудированна, достигаешь успехов. Они боятся и начинают тебе мешать. В наше время секреты раскрывать – это очень опасно для жизни.
- Нет, не понимаю, – покачала головой девушка, – ну, кому может помешать правда Елены Павловны? Даже если она не простой учитель, то со времен Страшной войны прошло много лет.
- Я тебе вот что скажу, – вытер рот рукавом Олег, – всякая правда представляет опасность, тем более на приграничной территории. А история учителя явно тянется оттуда, – махнул он рукой в сторону границы. – Время нынче безоблачное. Скандалы с Финляндией никому не нужны. И в Москву я тебе ехать не советую, Жень. Ты просто не доедешь. Тебя выбросят из поезда.
- Что за…- рассмеялась Женя, – я не.… Да это все чушь, я советский милиционер, кому нужно меня убивать? Я ничего не знаю, это все чушь собачья!
- Угу. Тебя, кстати, не смущает, что Давыдов до сих пор сюда не пришел? Он–то отлично понимает, что у него дело скоммуниздил.
- Сухов! – Рявкнула Женя. – Я не думала об этом. И зачем ты границу хотел перейти? Чего тебя не устраивает в твоей стране?
-  Я хочу свободы, одеваться нормально, не ходить в черном и белом, как сомалийская лошадь. Как одна из причин.
- Это зебра, если вы не знали.
- Ох, спасибо, просветили.
- Значит, за одежду  хотел Родину оставить, да, Сухов?
- Да вы и не поймете, Евгения Марковна. Вот когда ваши и наши коллеги придут вас арестовывать, тогда да. Я молодой - для меня счастье в вещах. Жизнь измеряется моментами радости и любви. Вот мне с тобой хорошо. Я не строю иллюзий, мы разъедемся по домам, и все пропадет, как с яблок дым. Я вернусь в Ленинград,  а ты в Москву, покорять новые вершины.
-Я…
- Ладно, ничего не говори, - взял ее за руку Олег,  – пока ты здесь, я рядом и приглядываю.
- Олег, – рассмеялась Женя, вырвав руку, – мы решим эту проблему. Давай лучше думать о том, что у нас происходит сегодня. И так, загадочная фигура в серой плащ-накидке, которая похожа на убийцу партизан времен Страшной войны.
- Не понял, – нахмурившись, удивился молодой человек, – это откуда у тебя такие сведения?
- Майор Золотов со мной разговаривал, – ответила Круглова, отбивая дробь по столу, – сказал, что во время Страшной войны был человек, непонятно - мужчина или женщина, который убивал партизан, особенно рижских. Нож как–то по кривой пошел, это я успела заметить. Слабая или больная женщина. А также полковник Давыдов, который, как Сеньор Помидор, оказался в самом интересном месте и не идет меня арестовывать, хотя прекрасно знает, что это я украла личное дело из его личного кабинета. Мда, странно это все, – почесала затылок Женя, – и Елена Ракицкая, которая оказалась в лагере на Магадане, хотя партизанила во время Страшной войны. Кстати, откуда ты знаешь, что она была в лагерях ГУЛАГа?
 - Да неизвестно, полковник Давыдов как–то проговорился, - пожал плечами Олег, – а что, если…
В дверь постучали. Три раза – один длинный и два коротких.
- Ты кого–то ждешь? – Взглянул на девушку Олег.
- Нет, кого я могу ждать? – Женя накинула пиджак и подошла к двери. – Кто здесь?
- Это я, Витька Скляр!
- Ох, Витька, промок, наверное, – открыла дверь девушка и впустила мальчика в дом. На улице уже гремел проливной дождь. – Иди, грейся.
- Я на минутку! – Испуганно крикнул Витька. – Евгения Марковна, они вас арестовать хотят, мол, это вы Карася завалили, ой, в смысле, убили! Я сам слышал, что они обыск хотят делать!
- Так, успокойся, – Круглова взяла мальчика за руку и посадила на кровать, – спокойно, кто и за что хочет меня посадить?
- Ну, эти, ленинградские, они хотят вас в тюрьму упрятать, они думают, что это вы Карасева убили, но это же неправда.
- Пфф, конечно, неправда, – уставившись в одну точку, проговорила Женя. Тюремные решетки двигались к ней с неумолимой быстротой. Она уже чувствовала сырость камеры, видела крыс и ощущала жесткую ткань телогрейки. Это был конец. Всему. Всей жизни.
- Бежать вам надо, товарищ участковый! – В сердцах возопил Витька, ухватившись за серую кепку.
- Сейчас дам тебе, бежать. Что? Нет, Олег! – Выкатив глаза, воскликнула она, поймав на себе взгляд молодого человека.- Никогда я не буду бегать от своих. Это мои коллеги, они разберутся, все наладят.
Сухов лишь устало посмотрел на нее и вздохнул. Если бы это всегда работало. К сожалению, в конце 30–х годов такие же мысли сгубили миллионы обычных граждан.
В дверь снова постучали, теперь уже со всей полнотой занимаемой должности, с грохотом, силой и расстановкой. Олег, нахмурившись, взял Женю за руку.
***
Полковник Давыдов в отчаянии сидел прямо на полу, перед раскрытым шкафом, в своем рабочем кабинете. Верхняя пуговица рубашки была расстегнута. Его не смущал гремевший ливень, он даже не потрудился закрыть окно. Куда же оно запропастилось, ну, не могла же Круглова украсть дело Ракицкой, ну, не могла, это же божий одуванчик. Да, она зачем–то пыталась вынудить Витьку Скляра перейти границу и оказалась у дома в момент воровства, но красть из кабинета начальника управления  – это не ее уровень.  Давыдов извлек из внутреннего кармана серебристую флягу с самогоном и жадно отпил, когда, повернувшись, заметил стоящую перед ним женщину, на вид лет 45.
- П-п-п-простите, вы вообще кто, женщина, приемные часы закончились, мы закрыты!
- А я к тебе, Слава, – улыбнулась она печальными, но смеющимися глазами и поправила убранные в хвост рыжие волосы. Элегантный, синий брючный костюм. Хороший парфюм. На пальце—дорогое кольцо. Туфли на высокой танкетке. Дорогой кулон на шее.– Ты меня не узнал?
- П-п-п-покиньте кабинет, немедленно, – приподнявшись, крикнул Давыдов, – дежурный!
-Да нет там никого, все ушли уже давно, – женщина извлекала из сумочки дамские сигареты, и, щелкнув зажигалкой, закурила. - Скажи, Слава, а тебе совсем за свою жизнь не стыдно? Кошмары не мучают?
- Я вас не понимаю, женщина, вы вообще кто, вас здесь быть не должно!
- Это ты правильно сказал, – согласно кивнула женщина, усевшись на край стола, – я должна быть там, куда ты нас отправил. А давай, мы восстановим справедливость? – Она затушила сигарету, схватила пистолет со стола и направила на начальника управления.  – Слава, я же снайпер, ты забыл? Не промажу. Поэтому стой смирно, а то попаду туда, куда не надо, – женщина опустила пистолет вниз, – значит, не узнал, – усмехнулась она.
- Что тебе нужно? – Хрипло спросил Давыдов, опасливо косясь на пистолет.
-А нет, узнал. Убить тебя хочу. Да-да, прямо здесь, – улыбнулась женщина, снова поправив рыжие волосы, – ты и я, и никого вокруг. Какая же ты мразь, Слава, – она поднялась и подошла к Вячеславу Анатольевичу вплотную. – Я до сих пор, спустя 30 лет, просыпаюсь, Слава, от криков моего командира. Я до сих пор помню, как она мучилась от боли  и, умирая, маму звала. Это страшные крики, Слава. И ты в этом виноват. Ба! – Женщина спустила курок.
-Ааа!- Крикнул, зажмурившись, Давыдов и опустился на пол.
- Ха-ха, расслабься, это шутка, – женщина бросила ему пистолет и искусно выброшенный из оружия магазин, – а ты трус, Слава. Таким и остался. Жизнь людей не меняет, – она смахнула пылинку с брючного костюма и открыла входную дверь. – Не скучай, Слава. Еще увидимся.
Едва дверь захлопнулась, Давыдов вновь схватил флягу и осушил ее до дна, не морщась и не моргая.
За окном продолжал бушевать ливень. Город накрыла, казалось, годовая норма осадков.



***
- Прошу понятых проследовать за мной. Вашему вниманию представляю нож, финский. Примерно таким пару дней назад был убит гражданин Карасев. Этот факт прошу внести в протокол. Как он оказался у товарища участкового, установит следствие, – проговорил  Курганов. – Прошу понятых следовать дальше.
Еще никогда в служебном доме на окраине Берегового не было столько людей: эксперты, понятые, соседи, наблюдавшие со стороны. Курганову было не до них: он старался показать работу и пока преуспевал в своих трудах.
Женя сидела на крыльце, уткнувшись головой в колени, и напряженно смотрела вдаль. Ветер трепал подол голубого сарафана, но она не замечала прохлады. Она не брала нож в руки, но все равно знала, что является главной подозреваемой в убийстве Карасева. Перелом внутри девушки двигался в развитии: она не считала милиционеров врагами, но и товарищей в них больше не замечала. Почти. Глядя на то, как трясется над делом Елены Павловной Ракицкой Давыдов, упорно не отдавая его, а следователь Курганов пытается доказать ее, Женину вину, Круглова чувствовала страшное отвращение. Ее мир ломался, как бумажный дом сдуваемый ветром, и единственной опорой в этой буре казался Олег, как будто бы знавший все с самого начала.
- Поговорить надо, – взял ее за руку Сухов.
- Олег, они меня посадят.
- Ох, потрясающая прозорливость. Пойдем к забору, там не слышно.
***
- Короче, тебе надо отсидеться там, за «колючкой». Пока все не уляжется, и мы не найдем убийцу Карасева.
- Нет, ты сумасшедший, – кинулась обратно к забору Женя, – я никогда от своих бегать не буду!
- Чего шумим? – Неспешно подошел к ним Золотов, раскуривая папиросу. - Милые бранятся, только тешатся? Ну, тешьтесь.
- Василий Степанович, они, -  обернулся Олег, взглянув на милиционеров, стоящих возле желто-синего УАЗа, – они ее посадить хотят.
- Правильно, и посадят, – кивнул мужчина, пуская дым кольцами, – а в СИЗО вас, скорее всего, убьют. А знаете за что?  Потому что история Елены Павловной Ракицкой уходит в не самое далекое, но не приметное прошлое, вот. Это правда, которая никому не нужна.  Вытаскивать дерьмо наружу в наше время опасно и крайней не востребовано, а вы  все чего–то искать пытаетесь. Поэтому молодой человек прав, товарищ участковый, прав, вам нужно исчезнуть, на какое–то время. А с возвращением уже во всем разобраться.
- Вы больны. – гордо подняла голову Женя. – Я по лесам бегать точно не буду.
- Мда, тяжелый случай, – покачал головой Василий Степанович, улыбнувшись, – давай, товарищ Сухов. Крайняя машина, желтая «Копейка», там ключ в замке зажигания. Двоих я беру на себя. Ну, вперед, спасай свою суженую. Уж больно прыткая она у тебя только. Усмирять надо.
Недолго размышляя, Олег догнал Женю у крыльца и приставил к ее голове пистолет, ловко перехваченный у Золотова.
-Отошли! – Злобно закричал он, когда два милиционера кинулись к нему. – Я ее завалю прямо здесь, дорогу мне! Дорогу к машине!
- Отойти на расстояние! – Крикнул Золотов. – Отпусти девчонку, парень, не дури!
На крыльце уже появились Курганов и эксперты–криминалисты.
- Олег, что ты делаешь? – Прошептала Женя пересохшим от страха ртом. – Если это какой–то план, я тебя казню, я тебе обещаю.
-Заткнись там! – Закричал на нее молодой человек. – Давай, дед. Отойди от машины.
- Отошли от машины. Бегом! – Зарычал Золотов. – Можешь ехать, щенок. Найду, уши пообдираю! Понял меня?! Молись, если умеешь, паразит!
Развернувшись к дому и милиционерам лицом, молодой человек затолкал Женю в желтый служебный автомобиль и, что есть силы, вдавил педаль газа.






***
- Отставить, я сам! – Оттолкнул двух кинувшихся к машине милиционеров Золотов и сам сел за руль желтого «Москвича». – Чего она у тебя не заводится?!
- Заводилась, товарищ майор!
- Да вот не заводится.
- Очень хороший спектакль, товарищ майор, – похлопал подошедший к машине Курганов. – Я обязательно внесу ваши действия в протокол.
-Завелась, товарищ майор! – Высунувшись из окна, крикнул лейтенант.
- Так быстро за ними, чего ждешь?! – Крикнул Курганов, хлопнув по крыше «Москвича». – Догоняйте, товарищ майор. Но наш с вами разговор на этом не закончен. Буду исключительно рад с вами побеседовать.
«Москвич», резко развернувшись, рванул в погоню за «Копейкой», погрузив загородную дорогу в непроходимое облако пыли.


***
- Олег, ты с ума сошел, останови машину!!!- Кричала Женя, оборачиваясь назад и тормоша молодого человека за руку. – Олег, ты псих, ты сумасшедший, меня посадят, останови машину или я прыгну!!!
- Не тебя, а меня, – спокойно ответил Сухов, выруливая к мосту, – прыгай, но будет больно! Не советую.
- Господи, меня посадят, – закрыла лицо руками Женя и стукнула головой о бортовую панель. – Меня посадят, я же бандит, хулиган, Господи, какая же я дура…
- Да? В Бога поверили, советский милиционер? – Олег заметил в зеркало заднего вида милицейский «Москвич». – Догоняют, пристегните ремни! Окружают, демоны!
«Копейка» резко завернула за угол, так, что Женя едва успела схватить парня за руку. Мелькали дворы, дома–хрущевки, пролеты, арки – одна за другой, но «Москвич» упорно не хотел отставать.
- А перед вами чудесная советская архитектура - двор эпохи раннего диссонанса, ой, ренессанса, полный сплин и суицидальный настрой, вызванный однообразием жизни, – бодро объявил Олег, заворачивая в очередной двор.
- Господи, меня посадят, – схватилась за голову Женя, – Олег, останови машину, я сказала, ты не можешь за меня решать! Я советский милиционер, я не буду бегать по лесам, как мышь серая! Прощай, Олег Сухов! – Девушка открыла дверь , – в лицо ударил сильный ветер, а внизу замелькал неровный асфальт.
- Она вернулась! – Расхохотался Олег, когда Женя закрыла дверь. – Держись!
Автомобиль выехал на центральную площадь и понесся по ночному парку, распугивая голубей. «Копейка» снесла ларек с мороженым и поехала прямо по газону – отсюда, через аллею, был прямой выезд к мосту.
- "Копейка", прижмись к обочине! Повторяю, прижмись к обочине! – Крикнул в громкоговоритель Золотов. – Чего ты плетешься, Сухов! Выезжай к мосту!
- Да она мне мешает! – Воскликнул в ответ Олег, по пояс высунувшись из машины.
- Так убей ее!
- Я вам не мешаю, товарищи?! – Погрозила кулаком Женя, выглядывая из окна. – Олег, смотри на дорогу!
«Копейка» едва не налетела на столб с афишей кинотеатра – Сухов вывернул руль так, что автомобиль едва не встал на бок.
- А, зато, какая романтика: ночь, я, ты, три тополя, «Москвичи»! – Веселился Олег, выезжая к мосту.
- Господи, какой дурак…- продолжала причитать Женя, – Олег!!! Мы разобьемся!
Свет фар высветил впереди ремонтные работы. Зажмурившись, Олег вдавил педаль газа до упора, и каким–то чудом преодолел переправу.  «Копейка» приземлилась ровно на все четыре колеса, «Москвич» остался на том берегу.
Надавив на педаль тормоза, Олег выскочил из машины, схватил Женю за руку и кинулся к чаще.


***
Она бросила взгляд на громкоговоритель в парке и улыбнулась. В городе распогодилось: вновь светило солнце, однако дул прохладный ветер. В парк Зенитчиц потянулись люди: на скамейках читали свежие газеты, а дети разъезжали по дорожке на велосипедах.
- Добрый день, – улыбнулась мороженщица, высокая женщина лет 45, с заплетенными во французскую косичку светлыми локонами, – чего пожелаете?
-Эскимо, классический вкус, – сложила пальцы колечком женщина в синем брючном костюме и улыбнулась в ответ. - Здесь, кажется, что–то произошло ночью, я живу напротив, вон в тех домах.
- Да какие–то хулиганы сбили ларек, пришлось восстанавливать, – объяснила мороженщица, – а вы не местная, правда ведь?
- Да, я приехала к подруге, сто лет не видела ее, зараза такая, даже не писала мне, – хихикнула женщина, надкусив эскимо, – спасибо вам огромное, хорошего дня.
- Спасибо! А как зовут подругу? – Спросила вслед мороженщица.
- Лена Ракицкая, – не оборачиваясь, ответила женщина, поправляя рыжие волосы, собранные в пучок.
- Так… Она умерла, – упавшим голосом сообщила мороженщица.
Женщина застыла на месте. Эскимо выпало у нее из рук.
- Как... Умерла? – Обернувшись, спросила она.
- Вот так, пару дней назад. Вам плохо? Врача! – Мороженщица выскочила из ларька. – Позовите врача!
Женщина исступленно застыла на месте, вздохнула раз-другой, шумно сглотнула. Перед ней уже суетились люди, что–то говорили, но она ничего не видела.
- Есть связь! – Крикнула Сокол, снимая наушники. – Ракицкая, давай, бегом.
Лена кинулась к рации и принялась что-то записывать, пока связь не прервалась.
- Чего там? – Вырвала листок Сокол.
-Musiker in Bremen. Wir warte auf Gaste, – прочитала вслух Ракицкая, – музыканты в Бремене, ждем гостей. Странное чего–то.
- Чуется мне, что артисты это мы, – сидящая на полу у порога Ангелина Портнова поправила распущенные, светлые локоны, – и ждут нас в гости, причем в это воскресенье.
- Подожди, но на хуторе никого нет, – удивленно ответила Лена Ракицкая, – там была разведка, все чисто. Иди и занимай.
- Мутный он какой–то, Золотов этот, – раскинув ноги по–турецки на кровати, проговорила Рита Бондарь, – не внушает доверия.
- Приказы командования не обсуждаются, – соскочила со стола Рузиля и вырвала листок у Гали, – Василий Степанович сказал в воскресенье, значит, пойдем в воскресенье.
- Василий Степановищ, – задумчиво передразнила ее Портнова, – согласна я с дурындой, мутный он, этот Василий Степановищ. Сходим, обстановку проверим, Рит. На гуся.
- Отставить, – резко бросила Гарифуллина, – до воскресенья из дома ни ногой, понятно?
- Я бы сходила, – почесала затылок Рита, – странно это все, и враги прямо говорят, что ждут.
- Тем более бременских музыкантов тоже было 5, это все непростые совпадения, Апайка, – тревожно сказала Галя.
Рузиля нахмурилась и оглядела подруг. Имеет ли она право рисковать их жизнями, ссылаясь только на верность командиру, его приказам?
- Ладно, – сказала она после долгого молчания, – ждите здесь, я схожу кое–куда.
- Рузиля, может, тебе помочь? – Спросила Лена.
- Не надо, сама справлюсь.
- А мне интересно, Сокол, – подняла голову Ангелина, – а ты из бременских музыкантов кто, осел или курица?
- Трубадура, – метнула в нее подушку Галя,  – я бы с тобой даже песни петь не пошла.
- Ты знаешь, у нас в отряде, в спецшколе, девушка была, - обратилась к Лене Рита Бондарь, – она как–то спрашивала, а может ли человек чувствовать свою гибель? И вот однажды она на позиции линзу задела и, все. Прямой наводкой ее. Ох уж эти линзы, – вздохнула девушка, обняв колени, - тоже постоянно задеваю. Добром не кончится. Не верю я разведке, Лен, ну  вот, не верю, они же тоже люди, – в сердцах бросила Рита, – это какая–то ошибка.
- Да, я тоже, – кивнула Ракицкая, как вдруг рация вновь ожила.
Замерли лупившие друг друга подушками девушки.
«Концерт в воскресенье. Билеты проданы. Будет фейерверк».
- Эй, Ангелина, – открыла дверь вернувшаяся Гарифуллина, – вставай, со мной пойдешь. Сарафан с собой бери и пошли.
***
Над финской деревней взошел полумесяц. Кажется, солнце не спешило, а стрелки часов приближались к 4 утра. На крыльцо избы вышла ярко выраженная финка, в длинном синем платье и галошах. Широкий лоб, заметно выдающиеся скулы,  убранные в хвост соломенные волосы. Поправив вязаную шаль на шее, она посмотрела вдаль, и, кажется что–то услышала. На мгновение женщина скрылась в доме.
- Идем обратно, а? – Умоляюще прошептала Круглова, хватая парня за руку. – Чего мы вообще сюда пришли?
- Спокойно, – парень едва заметно приподнялся и четырежды свистнул. Вернувшаяся на крыльцо с охотничьим ружьем женщина улыбнулась, опустила оружие и махнула рукой. Чисто.
- Пошли! – Олег взял Женю за руку и повел к маленькому мостику через реку.
В финской деревне было всего три дома, на огромном расстоянии друг от друга. Тот, к которому двигались парень с девушкой, был узкой, вытянутой формы.  Двор был поделен на две равных части: грязную - ту, что ближе к хлеву и курам, и чистую - украшенную цветами - она располагалась перед домом
- Давай, давай! – Торопил девушку Олег. – Нарвемся на патруль – все ляжем.


***
- Евгения Марковна! – Бросилась к Жене с крепкими объятиями Яна, едва они вошли в дом. – И вы здесь! Я бы не подумала, что вы решитесь, – засмеялась девочка, смущенно прикрыв рот ладонью.
- Да, никто бы не смог подумать, – сказала Жен.
Дом, в котором жила новая знакомая Кругловой, назывался тупа или же пирти. Его планировка делилась на 2 равных части: жилое помещение, а также место, где пекли хлеб или топили печь. Та половина, в которой жили люди, делилась на 3 части - летняя, женская и маленькая тупа. Девушка подняла голову – по потолку шли палки, на которые были нанизаны лепешки из ржаной муки. Живот предательски громко заурчал.
- Ха-ха, кажется, кто–то очень голоден, – рассмеялась Яна, – идемте к реке, Евгения Марковна, нарвем травы и будем чай пить.
- А это не опасно?
- Ну, если вы не будете кричать: я советский милиционер! – Вскинула руки вверх девочка. – То, пожалуй, нет.
- Поговори мне тут, – шутливо погрозила пальцем Женя, – веди, давай.
***
На реку опустился густой, будто живой, туман. Дымка поднялась, красиво, утонченно, плыла по воде, стремясь достать кроны деревьев. Женя вздохнула запах хвои и почувствовала, как закружилась голова от чистого воздуха. Ее ноги ступали по холодной траве, она чувствовала капельки росы, и где–то внутри успокаивалось сердце. Присев перед самой рекой, девушка коснулась воды.
- Чудесное спокойствие, правда, товарищ участковый? - Опустилась на траву Яна.  – Волшебное место.
Женя молча опустила ноги в воду и распустила волосы. По телу побежали мурашки.
«Если бы я.…Родилась по эту сторону моста, наверное, все было бы по–другому…»
Круглова обернулась. Тишина. Лишь где–то вдалеке было слышно, как ведет отчет кукушка, и, кажется, ухает сова.
- Евгения Марковна?
- А? – Вздрогнула Женя, когда Яна коснулась ее плеча.
- Вы как русалка. Чудесны. Как вам, в логове врага?
- Если честно, как-то.… Пугающе спокойно, – тихо ответила Женя, – усыпляет бдительность.
- Нет, тетя Лаура точно не враг, – обняв колени, сказала девочка, - она добрая, ласковая, мы для нее чужие, а заботится всегда так, что хоть здесь оставайся.
- А ты бы осталась?
- Нет, Евгения Марковна, наша Родина там и ее не выбирают, – махнула рукой Яна и поднялась на ноги. – Здесь хорошо, но мы тут – чужеземцы, товарищ участковый. Увы. Вам надо отдохнуть, Евгения Марковна.
- Нам надо решать, что делать, – поднялась вслед за девочкой Женя, – рассказывай, что знаешь?
- Ну, например, из писем следует, что мама училась в Ленинграде, потом приехала в Ригу, затем  оказались в партизанском отряде, где были еще 4 девушки, – укладывая траву в плетеную корзину, сказала Яна.
- Галя Сокол, Рузиля Гарифуллина, Ангелина Портнова и Маргарита Бондарь, – вставила Круглова, помогая девочке.
- А, еще, что среди них был предатель и звали его Дух.
- Призрак.
- А, да, Призрак. Его вроде бы нашли, но почему–то не посадили.
- Ясно. Есть еще Ордок. Который якобы появился сейчас, -  Женя взяла корзину в руки и направилась к дому, – рассуждай логически. Почему он или она ждал/ждала 30 лет? И почему появился именно сейчас?
- Хранили молчание. Просто до вас эту историю никто не трогал, – шагая рядом, ответила Яна, – а тут вы начали копать, и он испугался.
- Или она.
- Или она, – согласилась Яна, – только чего?
- Я не знаю, – покачала головой Круглова, – с каждым днем все только запутывается, больше и больше.
- А вы не боитесь, Евгения Марковна? – Остановилась Яна. – Ну, что вас убьют за это дело. Или отправят куда–нибудь в Казань. Там сейчас очень неспокойно, мне кто–то говорил.8
- Знаешь,ребенок, – поморщилась Женя, сдвинув брови к переносице, – Единственное, чего нужно бояться– это собственной трусости. Отправят в Казань, значит, поеду в Казань. И дело это я до конца доведу, чего мне это не стоило. Вопросы есть? Вопросов нет, – развернула Женя девочку и слегка толкнула вперед, – шагай, дочь партизанки.
- Но это очень опасно, Евгения Марковна. Карасев не даст соврать.
- Шагай, я тебе говорю. Без разговоров мне тут.
- Еще тетя Ангелина, – не оборачиваясь, сообщила Яна, – ну, та самая, которая Портнова.
- И чего она?
- Ну, раньше приезжала, потом перестала, – ответила Яна, – то ли они с мамой поругались, то ли тетя Ангелина чего–то очень сильно испугалась, но, это не факт.
- А когда она последний раз приезжала?
- Давно. Я даже не помню, - Яна звучно сглотнула, – а мама ей письмо написала. Как раз об Ордоке, как он опасен и все такое.
- Подожди, – остановилась Женя у самой двери в жилое помещение, – а ты уверена, что это именно она его писала?
- Да, а… Но вы же не думаете, что…
- Ты видела, как она его писала?
- Да. Или нет. Я не помню. Но точно его видела.
- Ясно – понятно, – открыла дверь Женя, – заходи.
***
- Женя, то есть, ты думаешь, что это не Ракицкая писала письмо? – Отложив ложку за обедом, спросил Олег. – Но зачем, и кому это надо вообще? – Вытер он рот рукавом.
- Да вариантов полно, – надламывая кусочек хлеба, сказала девушка, - Ордок тот же. Не зря же он в одно время с моими следственными действиями появлялся.
- А может, и нет, – сомнительно произнес Олег Сухов, – может, он всегда тут был.
- Хорошо, тогда чего он ждал?
- А пока копать никто не начнет.
- Вот и я о том, – поддакнула Яна, – а тут вышло солнце из–за тучки…
- Так, ешь, давай, глист в кучке, – строго сказала Женя, пододвинув к девочке тарелку с ухой по-фински, – никогда не думала, что рыба с сыром и сливками может быть такой потрясающе вкусной. Спасибо, очень вкусно! – Крикнула она с улыбкой финской женщине. – Очень вкусно, говорю!
- Она понимает по-русски, можешь не кричать, – рассмеялся Олег.
- Сейчас я тебе ногу отстрелю, – укусила его за плечо Женя, – какой негодяй!
- Это все очень мило, но надо решать, что делать, – привлекая внимание, откашлялась Яна. – Я думаю, надо идти в мамин дом еще раз, завтра ночью. Может быть, найдем что-то важное.
- Ты вообще много слишком говоришь, океанолог Курилов.9 Нет, мы пойдем сегодня, и никаких возражений я даже слушать не хочу, – твердо сказала Женя, – всем все понятно?
- Но сегодня ночью у границы будут патрули, – пискнула боязливо Яна.
- Я сказала: никаких возражений я не принимаю и даже слушать не буду. У меня там, в конце концов, собака не кормлена.
- И Курганов, который тебя ищет, – посмотрел с иронией на Женю Сухов, –« Раз пошли на дело, выпить захотелось…». Нас посадят, товарищ участковый. Посидим тут денька два, как все уляжется, потом пойдем.
- Я все сказала, – поднялась со стула Женя и подошла к зеркалу, – где сейчас моя пилотка?
- Товарищ Сухов, может, ее связать? Сегодня нельзя идти, вообще никак, усиленные патрули будут, надежный источник, – наклонившись к парню, прошептала Яна.
- Хорошая идея, но она вырвется и тогда нам конец.
- Я все слышу, между прочим, – подошла к столу Женя, – боитесь идти – пойду одна. Вопросы есть – вопросов нет.
- Есть у меня одна мыслишка, проверенная жизнью, – заговорщически шепнул Сухов, когда Круглова вышла из дома, – где у вас тут дом лесосплавщиков?
- Чтобы Евгения Марковна уплыла подальше и больше не вернулась? – Хихикнула девочка, прикрыв рот ладошкой.
- Нет, это же советский участковый, она вернется и вдарит по тебе со всей силой победившего пролетариата. Есть идея получше.



***
Желтый милицейский «УАЗ» остановился у здания городского общежития – здесь, во дворе, за просмотром телевизора собралось около 10 человек различного возраста. Главным, конечно же, служил Витька Скляр. Ему доверили держать антенну. Теперь мальчик стоял на табуретке, и кажется, боялся смотреть вниз – его роста едва хватало, чтобы изображение не пропадало и не портилось.
- Витька, держи антенну! – Крикнул один из зрителей, плотный, краснощекий мужчина в белой рубашке с короткими рукавами и серой кепке. – Не урони, уши пообдираю.
- Что смотрим, товарищи? – Подошел к зрителям Золотов, снимая кожаную куртку.
- А вы что, не видите, товарищ милиционер – индийский фильм, - нагло ответила женщина с убранными в пучок рыжими волосами.
- Вот вы–то мне и нужны, – повернулся к ней мужчина, – пойдем, поговорить надо.
- Что вы, товарищ милиционер, – наигранно прикрыла рот руками женщина, не сводя с Золотова внимательного взгляда. Сейчас будет мой любимый момент:  «Да, я пьяна. Да, я пьяна!», – женщина хлопнула себя по лбу, повернулась в профиль и подняла голову: «Так много выпила бокалов, что даже счет им потеряла».
«Да, я пьяна. Да, я пьяна!
Так много выпила бокалов, что даже счет им потеряла.
Признаюсь вам,
Моя вина».10
- Товарищи, вы или смотрите, или слушайте, ну, не слышно же ничего! – Возмущенно крикнул упитанный мужчина в рубашке и кепке. – Безобразие какое–то!
- Да, да! – Загалдели остальные.
- Так, а ну-ка, мальчиш – плохиш, слезь с табурета, – снял Витьку с постамента Золотов.
- Я не плохиш, я – орленок Ильича! – Гордо крикнул Витька. – Советский пионер, между прочим!
- Ладно, ладно, – Золотов аккуратно прикрепил антенну к бельевой веревке. – Вот, так–то лучше.
- Витя! – Подскочила к мальчику немолодая женщина и трясущимися руками обняла его. – Где же ты ходишь, засранец?!
- Все, сеанс окончен?-  Вновь повернулся к рыжеволосой женщине Золотов. – Идем, надолго не задержу.

***
«В школьное окно, смотря облака,
Бесконечным кажется урок,
Слышно, как скрипит, перышко слегка,
И ложатся строчки на листок…»

- Я не думал, что ты вернешься,  – уже в парке Зенитчиц произнес мужчина, – неожиданная встреча. Зачем ты только к Давыдову ходила?
 - Уже пожаловался? – Усмехнулась женщина.
- Не мне, Курганову, – поджал губы Золотов, – теперь он готов под тебя копать, уже вовсю начал.
- Вась, а можно я его убью? Ну, пожалуйста, Васечка.
- Кого, Курганова? Зачем?
- Давыдова, – спокойно ответила женщина, – я бы смогла, но вот только…
- Только?
 - Рука почему–то дрогнула, – остановилась женщина, – столько страха у него в глазах было, аж стошнило бы. Не время еще, Вася.
-Тебе решать. Ты ведь здесь неспроста, так ведь?
- Да, у меня тут дело чести, – кивнула женщина, оглядываясь, – потанцуем, Вась? – Указала она на танцующие в парке пары. – Пригласи даму на танец, а то всю молодость за мной подглядывал, а теперь стесняешься, Золотов?
- Ну, куда уж мне, я просто милиционер, а ты… - мужчина положил ей руки на талию, – да ты бы и не пошла за меня.
- А ты предложи, может, пойду? – Рассмеялась женщина, по–прежнему смотря прямо в глаза.
- Вот я этого и боюсь.
- Вот спасибо, – положила ему руки на плечи женщина, – как жизнь пролетела, Вась. Как-то грустно все получилось.
- Да, что–то пошло не по плану, – поморщился мужчина.
- Вася, – серьезно сказала женщина, улыбка исчезла с ее лица, – нам надо ее  спасти.
-Да, я как раз об этом хотел поговорить. Девчонка влезла в опасную игру и, похоже, пойдет до конца. Там очень твердый строитель коммунизма.


Мимо проехал тарантас. Сидящий в нем ребенок радостно взмахнул руками.

В избе зажгли керосиновую лампу – трое его обитателей сели за стол. Четвертый в сенях прилег вздремнуть.
- Ну, и какой план, апайка–командир? – Прошептала Ангелина,  поправив сарафан и пригнувшись в траве.
- Короче, мне нужна его лошадь. Ат. Я потом на ней в город поеду, к Золотову. Вопросы к нему есть, – указала на хутор Гарифуллина, – я отвлекаю, ты бьешь. Поняла? Давай сарафан.
- Нет, не поняла. – подняла бровь Портнова.
- Ну, и ладно, – хитро улыбнулась Рузиля,  прикрывая голову платком, – давай, алга. Обходи.
Молодой человек, сидевший на крыльце, увидел приближающуюся к нему девушку, в голубом, ситцевом сарафане.
- Эй, это ты моего мужа спаиваешь?– Крикнула на татарском Рузиля, размахивая руками. - Отвечай, это ты моего мужа портишь, свинья?!
-Не понимаю, – протер глаза парень, потянувшись к ружью, – рус?
- Прям, – получил он лопатой по голове и упал без чувств, – где ж тут рус? Прости, товарищ Гарифуллина,- развела руками Ангелина.
- Давай, давай, уноси его! – Прошептала Рузиля, хватая парня за ноги. – Говорила мне мама, сиди дома, замуж выходи, а я нет, учиться надо, учиться надо, надо было слушать маму, да?
- Да, – кивнула Ангелина, засыпая парня соломой. Со стороны крыльца послышался топот ног.
- Садись!– Крикнула Рузиля, отстегивая коня и взлетая на него. – Давай!
- Эй, стой! – Один из мужчин поднял ружье, но Гарифуллина успела раньше – подняв кони на дыбы, она понесла животное прямо на хозяев избы, выбежавших на шум из дома. Мощные копыта снесли двоих, а третий не стал поднимать оружие.
Только уже на расстоянии, обернувшись, Ангелина узнала в нем Славу Давыдова, лидера местных партизан.



***
В финском доме на окраине шло веселье: две девушки в национальных костюмах танцевали посреди комнаты, еще три подпевали, а несколько мужчин играли на музыкальных инструментах. На столе дымилось калакукко – пирог из лососевых пород с салом, запеченный в ржаном тесте. Женя обратила внимание на украшения финок, видимо заимствованные у викингов – ожерелья с филигранными кулонами. Национальный костюм состоял из белых блузок с воротом–оборкой и длинными рукавами. Суровый климат заставил финок шить теплые юбки из шерсти и других плотных материалов. Их непременно украшали вертикальные полоски. Сверху надевали полосатый, либо белый фартук. Безрукавный корсет – лиф лииви с узкими лямками, был однотонным, с глубоким вырезом и шнуровкой. Особое внимание уделяли головному убору – маленькие чепцы в форме рога - тану.
- Вам нравится, товарищ участковый? – Обратился Олег Сухов к уже заметно захмелевшей девушке.
- Да, все прекрасно, – расслаблено ответила Женя, откинувшись на деревянную скамейку, – а почему вы не танцуете, товарищ Сухов?
- Я жду вас. Подарите один танец.
- Хм, у меня есть идея получше.
- Да, и какая?
- Там есть бревна, идемте сплавляться, ой, туда, и будем танцевать там, ну, я тебя прошу, – поцеловала парня в щеку Женя. – Идем, ну, давай.
- Ладно, хорошо, идем, но это опасно.
- Я ничего не боюсь, я…
- Пошли, – закрыл ей рот ладонью Олег, – этого еще здесь не хватало.


***
За домом на реке, действительно находилось несколько полузатопленных бревен. Профессия лесосплавщика ушла в небытие, но традиционные забавы финнов остались: ежегодно здесь выявляли самого крепкого мужчину во всей округе.
- Оп! – Взлетела под покровом ночи на бревно Женя, едва удержавшись на ногах. – Упс, простите, я пьяна. Да, я пьяна, столько выпила бокалов,  ха–ха, что даже, ик, счет им потеряла. А что же вы, Олежа, стоите в сторонке, идите ко мне, побалансируем вместе.
- Осторожнее, – заскочил на бревно Олег и взял Женю за руку.
- Не-а, sorry, i am a lady, – одернула руку девушка и вдруг совершенно трезво сказала. - Ты, что думал я дура, Сухов? Напоить меня решил, чтобы я за «колючку» не шла, да?
 -Ха-ха, актриса, браво, – похлопал в ладоши Олег, – солистка Большого театра, сцена по вам рыдает.
- Да иди ты к черту, Олег Сухов, – злобно, сквозь зубы прошипела Женя, – пойду одна.
- Идем домой, – Олег взял ее за руку.
- Да никогда, я вообще жалею, что с тобой связалась! – Круглова резко вырвала ладонь, и парень упал в воду. – Прощай, Олег Сухов. Я тебе поверила, а ты просто трус. Смотреть противно, да какой ты советский мент, так, одно слово, – Женя прыгнула на берег и кинулась в сторону чащи.
- Стой! – Крикнул, вынырнув из воды молодой человек. – Остановись, там патруль, Женя!
Двое финских полицейских, увидев бегущую к чаще девушку, бросились за ней. Спустя мгновение все трое скрылись в лесу.

***
Евгения неслась, не чувствуя ног и не помня себя. Сердце вырывалось из груди, она осознавала, что если ее поймают – случится  катастрофа международного масштаба, которую даже не хотелось представлять. Женя поняла, что заблудилась – линия тополей осталась позади, этот проход умело перекрыли финские патрульные. Она слышала их крики, которые постепенно утихали. Не выдержав длительного бега, девушка остановилась и упала под дерево.
Ее окружала тишина, глухой лес -  чужой, вражеский, полный угроз и опасностей. Кромешная тьма, в  которой Женя не могла различить собственных пальцев.
Девушка обернулась – она вышла к реке и к неизвестному дому, единственному в практически чистом поле. Полуразвалившаяся деревянная изба. Чуть дыша, Женя, ползком вышла из лес и в свете луны направилась к дому. Скрипнула половица на крыльце – она заметила видавшее виды, еще целое ведро. Обернувшись и не чувствуя холодных ног от страха, Круглова открыла скрипнувшую дверь и вошла внутрь.
***
Ее встретила темная, пугающая, таинственная пустота. Конечно, из дома давным-давно все вынесли, остался лишь деревянный стол посреди помещения. Через разбитое окно подул холодный ветер, а свет луны высветил зеркало, висевшее прямо перед входом.
Скрипнула половица, и Женя вздрогнула. Тишина. Лишь ветер из щелей полуразрушенного дома. Женя подошла к зеркалу и прочитала надпись на стене рядом, выведенную чернилами:
« Прости нас, Родина.
Мы идем на смерть, и нам, конечно, жаль свои жизни,
Но мы погибнем с честью, Родина, знай и помни это. Мы любим, и будем любить тебя, всем сердцем.
Мы не смогли уберечь тебя от напасти, но отдаем свои жизни, чтобы враг не топтал тебя, и верим в светлое будущее. Спасибо тебе.
Твои верные дочери: Елена Ракицкая, Галина Сокол, Ангелина Портнова, Маргарита Бондарь и Рузиля Гарифуллина.
Спасибо, Родина.
Пусть память о наших жизнях сохранится  на земле твоей. Прости нас.
Прощай, Родина».

Сглотнув, Женя присела на пол. Значит, отсюда, еще совсем молодые девушки, те самые рижские партизанки, ушли погибать. Здесь живет их память. Душа и последние радости жизни.
Вздрогнув, Женя вскочила: из темноты, медленно, направив на нее пистолет, вышел полковник Давыдов. При полном обмундировании. В форме.
- Пришла все–таки, – надменно улыбнулся он, поправив капюшон плащ–накидки, – а я тебя ждал. Знал, что ты придешь.

***
- Т-т-товарищ полковник, вы же…
- А что я? – Удивленно произнес Давыдов. – А я вот пришел, на тебя посмотреть.
- Опустите пистолет, Вячеслав Анатольевич.
- Э, нет, этого пока не могу допустить. Слушай, чего тебе надо было, а? Вот лес, природа, работай спокойно, отдыхай. Нет. Правду ей подавай. Хочешь правду – пожалуйста, – мужчина вынул из–за пазухи личное дело Елены Ракицкой, – на, – бросил Давыдов папку на пол, – я тебе вот что скажу, деточка, – шмыгнул носом мужчина, – Ракицкая твоя, это самое, не такая простая, как кажется.
- Что вы имеет в виду? – Боязливо косясь на пистолет, спросила Женя. От осознания того, что он может выстрелить в любой момент, сердце уходило в пятки. Она не чувствовала ног – они стали совсем ватными.
- А ты почитай, почитай, – кивнул на личное дело Давыдов, – она 15 лет в тюрьме отсидела, а знаешь, за что? Знаешь? Нет, не знаешь. За переписку с нацистским преступником, как тебе такое, а?! А еще  в бою своего командира убила, Круглова, ты это знала?!  Вот, пожалуйста, – пролистал пару страниц полковник, вынув из кармана крохотный фонарик и посветив им, – на, читай.
- «В ходе окружения командир Рижских партизан, Гарифуллина Р.Т. была убита очередью из автомата Дегтярева. Выстрелы произвела член партизанского отряда, Ракицкая Е.П. Подписи свидетелей…» - прочитала вслух Женя и подняла голову, – Этого… Подождите, этого не может быть, – пересохшим ртом пробормотала она.
- Еще как может, – взмахнул руками Вячеслав Анатольевич, – ее же не реабилитировали. Она отсидела полный срок. Сейчас два выхода, – вновь шмыгнул носом полковник, – либо я тебя убиваю прямо здесь, либо очень сильно настаиваю на переводе в Казань, в Татарскую АССР. И будешь ты ловить малолетних преступников. Там сейчас очень неспокойно, – злобно рассмеялся Давыдов. – Ну, какой вариант…
Не став дожидаться окончания, Женя бросила дело в лицо полковника и кинулась к выходу – выстрел просвистел у нее над головой.



***
Выбежав из дома, смертельно перепуганная девушка угодила в объятия Сухова.
- Опусти пистолет, – спокойно сказала женщина с собранными в пучок рыжими волосами, – оставь ее, Давыдов, – она подняла пистолет и прицелилась в полковника. – Опусти пистолет, я сказала.
-Ха-ха, как вы все разыгрываете, я не могу, – целясь то в парня с девушкой, то в женщину, проговорил Вячеслав Анатольевич.
- Остановись, Слава, – нервно произнесла женщина, у нее тряслись руки, – покончим с этим. Это наше дело. Отпусти их.
- Да, пожалуйста. Пошли вон отсюда! – Выстрелил в воздух полковник, и Женя с Олегом кинулись за ближайшее дерево. – Ну, давай, говори. Я тебя слушаю.
Женщина молчала. Пистолет в ее руках дрожал и было видно, что она не сможет выстрелить. Жадно хватая ртом воздух, она попыталась нажать на курок, когда на горизонте возник милицейский «Москвич».
- Я не мог поступить иначе! – Крикнул срывающимся голосом Давыдов, бросаясь к чаще. – Меня заставили, понимаешь?! – Мгновение, и полковник исчез в глухом лесу.
Выронив оружие из рук и упав на колени, женщина горько зарыдала.
- Ну, что же ты, ну, мы же договаривались, – кинулся к ней Золотов, выскочив из машины.
- Вася, я не смогла! – Отчаянно крикнула женщина, содрогаясь в рыданиях. – Я не смогла, это же все он, Вася, я так этого ждала! - Плакала она, повернувшись к дому.
- Ты не виновата, – обнял женщину майор, опустившись перед ней на колени.
Женя на негнущихся ногах вышла из–за дерева и присела перед крыльцом. Силы окончательно покинули ее от пережитого страха.
- Женя… - позвала ее женщина, - Женя, правда?
- Я… Да, – слабым голосом ответила девушка, – мы ведь с вами не знакомы?
- Нет, но нам необходимо познакомиться. Моя знакомая, Нина Иванова, сказала, что вы ищите мой адрес, там было какое–то письмо…
- Подождите, вы… - прикрыла лоб ладонью девушка, округлив глаза.
- Да, – кивнула женщина, утирая слезы, – я Ангелина Портнова. И, мне кажется, нам есть о чем поговорить, правда, Женя?
***
Где–то, вдалеке, послышался шум приближающегося поезда, за кронами деревьев всходило солнце. На спящий город двигался рассвет: северный, холодный, окутывающий в легкую шаль, дымку, будто бы соединяясь с тобой в одно целое.
Женя молча шла к дому и лишь изредка поглядывала на дорогу.  В ее голове все еще звучал голос женщины, слова Давыдова и последние дни ее жизни, спутавшиеся в грандиозный клубок невиданных ранее злоключений. Сначала Елена Павловна Ракицкая, затем убитый Карасев, Витька Скляр, граница, полковник Давыдов, и Ангелина Портнова. Единственная из оставшихся Рижских партизан. И Ордок.
Олег молчал, лишь шагал рядом и периодически вздыхал. Поразительно было то, как он умел чувствовать ее, Женин настрой: когда надо, брал за руку, когда не надо просто молча шел рядом. Тогда, когда ей это было нужно. Уж не любовь ли это, та самая…?
- Ладно, чего вздыхаешь, купишь новый, – сказала Женя, прервав молчание.
- Да телевизор тогда придется вернуть.
- Вот беда.
- Не говори, а как жить советской семье без телевизора, товарищ участковый?
- Беда, – повторила устало Женя и остановилась у забора, – я хочу тебе сказать кое–что, – поправила Круглова воротник у светлой рубашки парня. – Я в любовь не верю. Про нее в советских учебниках не написано, теорема не выведена. В законах о ней нет ни строчки. Но…
- Но…?
-Не перебивай. Если ты будешь рядом, то я, пожалуй, стану счастливой. Договорились?
- Да без проблем, с удовольствием, – улыбнулся Олег, поправив воротник, – тогда до вечера, товарищ участковый?
- Увидимся, – Женя открыла калитку, и, махнув рукой, скрылась в доме.



***
Странно, но доме все было на своих местах, Женя даже присела от увиденного. Обыск должен был оставить свои следы, однако кто–то явно навел порядок. Даже Женину пилотку аккуратно заштопали и повесили на крючок у входа.
Сняв головной убор и сжав его в руках, девушка уселась на стул. Красные часы показывали четверть пятого, а за окном уже появлялись первые лучи солнца. Женя поискала глазами пса, но Жарикова–Шарикова нигде не было. Глубоко вздохнув, девушка откинула голову на спинку стула и закрыла глаза руками.
Что же с ней происходит? Ведь жила спокойно Женя Круглова и шла по карьерной лестнице, соблюдая законы и чтя мораль советского человека. Могла ли она себе представить, что в ее стране, пусть и на самом ее отдаленном уголке, советский милиционер будет убивать другого советского милиционера? Но Давыдов стрелял в нее прямо, целясь, как с этим жить? Где тут моральный облик советского милиционера? Что же происходит, товарищ участковый? Неужели так бывает, тогда куда ты катишься, Советский Союз? Как такое может происходить, в этом увешанном портретами Брежнева и заставленном фигурами Ленина городе, под их пристальным взором? Неужели через 20–30 лет это станет нормой и один сотрудник органов будет спокойно убивать другого? Это… Конец порядку, и окончание мира в собственном государстве, собственном доме и стране.
Женя включила телевизор и снова вернулась в кресло, сжав в руках пилотку.
А как же… Елена Павловна? Мог ли этот человек убить своего командира, там, может быть, в ожесточенном сражении? И вести переписку с преступником, фашистом?
Скрипнула гнилая половица на крыльце и Женя выключила телевизор, бегом вернувшись в кресло. Открылась дверь и в дом забежал Жариков–Шариков, а за ним, спиной, худенькая девушка с темными косичками. В руках она несла ковер, и что–то еще, Женя не могла разглядеть, что именно.
- Ба!
  - О, Господи! – Нинка подпрыгнула на месте и выронила из рук коробку конфет, а ковер упал прямо на Жарикова–Шарикова, укрыв его с головой. – Господи, Женька, как ты, ну…
- Негодяйка! – По-детски, искренне рассмеявшись, Женя кинулась к Нинке, и подруги крепко обнялись. – Нинулька, Нинелька, как я рада тебя видеть, ууу! – Потрепала она девушку за вздернутый носик. – Ты, значит, тут хозяйничала да? -  Шутливо уперла руки в бока Женька.
- Да у тебя тут тарам–парам–пам–пам! – Воскликнула Нинка, утирая носик, и улыбнулась, обнажив кроличьи зубки. – Обыск как будто проводили, мама моя! Тетя Ангелина, она как узнала про письмо, сразу же выехала, первым ночным маршрутом. Так, давай пить чай и вообще рассказывай, что у тебя тут происходит, что ты дома не ночуешь, а? – Вульгарно спросила Нинка, уперев руки в бока.
- Ох, Нинель, – тяжело вздохнула Женя, снова вернувшись на стул и сжав в руках пилотку, – ну, во–первых, меня попытались убить и, скорее всего, попробуют еще раз, а во-вторых, я, кажется, влюбилась, – смущенно покраснев, закрыла лицо руками Женя.
- Ох, вот это да! – Загорелись глаза у Нинки. – Я вообще страсть как люблю такие истории, так что, давай рассказывай. На, ешь, – взяла она из вазы конфету, сняла обертку и силой запихнула в рот подруге, – вот теперь вещай! А, нет, чай.
- Сядь ты уже! – Вернула ее на место Женя. – Глист в кучке.
- Ага, ага, – не сводя азартно загоревшихся глаз с подруги, закивала Нинка, – говори уже, лопну сейчас.
***
 - Жень… - только и смогла произнести девушка, когда Круглова закончила рассказ, – это… Необъяснимо вообще, ты действительно хочешь идти до конца? – Уже без улыбки спросила Нина, ерзая на кровати и сжимая в руках подушку. – Тебе бы домой, там спокойнее, Жень.
- Я это дело доведу до конца, – твердо ответила Круглова, – чего бы мне это не стоило. На кону память человека, которого, я думаю, оклеветали.
- Жень…
- Она не убийца! – Воскликнула Круглова так, что Нина испуганно вздрогнула. – Я видела ее глаза, она не могла, не могла!
- Но в деле же черным по белому написано, произвела выстрел, - уселась в позе турка Нина.
- Да мало ли, что там написано, Нинка Иванова. Я разберусь. Волков бояться, знаешь…
- Мда, – глядя вдаль, ответила Нина, – родители очень переживают, Евгения Марковна. Домой – то не тянет совсем?
- Нет, – соврала Женя, чувствуя, как ком покатил к горлу, – вот как–то так. Сегодня вечером у нас встреча. И так как оставаться здесь жутко опасно, ты сегодня пойдешь с нами, за финскую границу.
- Чу, ух ты! – Радостно улыбнувшись, захлопала в ладоши Нина. –Вот я преступница, конечно.  Жень, а меня Бекетов замуж позвал, – смущенно опустив голову, сообщила девушка.
- Подожди, кто? – С улыбкой спросила Женя.
- Бекетов, – буркнула Нинка, отвернувшись к стене.
- Ааа, это тот, который…
- Которому ты голову разбила! – Расхохоталась Нинка. – Подействовало же, ха–ха!
- Вот это да, – протянула Женя, – а ты?
- Я сказала, подумаю.
- Правильно, – одобрительно кивнула Женя.
- А ты? – Выразительно уставилась на нее Нинка.
- А чего я?
- А ты что?
- Нет, никогда, да это же сплошная антисоветчина, клеймо ставить негде.
- Ну и дура, – показала язык Нинка и ударила Женю подушкой. – Дура, дура.
- Ну, держись, негодяйка.
Жариков–Шариков запрыгнул на освободившийся стул и улегся удобнее, навострив рыжие висячие ушки.  Кажется, этой живой атмосферы ему не хватало за последние часы одиночества.
Если, конечно, не считать гостя, заходившего в дом прошлой ночью.
***
На крыльце дома в финской деревне зажгли свет. Где–то проухала сова. Стрелки часов приближались к часу ночи. Над неподвижной водой пролетела сойка - в этих краях она могла не бояться присутствия чужеземцев.
- Мне кажется, сей молодой человек питает к вам нечто, что обычно называют любовью, – Ангелина, накинув кожаную куртку майора Золотова поверх серой футболки, вышла на крыльцо и присела рядом с Женей. – Какая я в молодости была, ох! – Улыбнулась она. – Губки пухлые, волосы светлые.  Все мужики мои были, а я семью хотела. Мужа, детей. Нет, и они хотели. Только не семью, а меня, – рассмеялась женщина, поправив светлые бриджи.
- Почему вы не выстрелили? – Тихо спросила Круглова.
- Не знаю, – Портнова поправила волосы, убранные в хвост, извлекла сигарету и закурила, рассеивая дым, не давая ему добраться до Жени, - чувства перевесили. Как вспомнила все, аж руки задрожали. Это не так просто, товарищ участковый.
- Ааа…
- Да, Женя, это правда, – ответила на готовящийся вопрос Ангелина, - переписка с преступником у нее была.
- Но.… Подождите, как же…
- Идемте в дом, Женя, – затушив сигарету, поднялась на ноги Ангелина, – я все вам расскажу. Обещаю.

***
В избе зажегся свет. На деревянном столе, одно за другим, возникли традиционные финские угощения: от вяленого лосося до издающей умопомрачительный аромат оленины. Хозяйка дома разлила свежее молоко по жестяным бокалам.
Женя оглядела всех присутствующих. Золотов, в обычной футболке, ему, кажется, очень хотелось курить, но без дозволения хозяйки не мог начать, пока тетя Лаура сама не пододвинула к нему фарфоровую пепельницу. Взгляд Ангелины Портновой уже остановился в одной точке – она понимала, что ей снова придется пережить все самые тяжелые моменты искалеченной жизни. Нина сосредоточенно смотрела на Женю и даже не теребила косички, как делала всегда, когда ее одолевали нервные приступы. Олег лишь устало смотрел на Женю – от этого, девушке становилось спокойнее на душе. Рядом с Ангелиной тихо присела Яна, накинув на плечи шаль Лауры. Спокойное скандинавское лицо. От матери в ней не было ничего. Сколько Женя не пыталась, не могла найти хоть какого-то сходства.
-Женя, я хочу вас попросить, – Портнова извлекла из-под стола небольшой, обитый синим бархатом сундучок и передала девушке, – здесь все ее письма. Я хочу, чтобы вы прочитали их вслух. Там вся правда, о ней, о нас, и, о… - она вздохнула, – обо всем, что случилось в то воскресенье.  Читайте, Женя. А я буду говорить, если что. Если у вас будут вопросы.
Дрожащими руками Женя открыла крышку сундучка и аккуратно взяла в руки первое письмо.



Часть 2.
На четвертую платформу рижского железнодорожного вокзала прибыл поезд из Ленинграда – собравшаяся у деревянных поручней толпа двинулась вперед, едва не сломав конструкцию. Никто не замечал несущуюся на всех порах девушку в платье из шелкового крепа с ажурными отделками, в элегантном бежевом берете. На легких светлых босоножках она бежала со всех ног, расталкивая толпу руками в алых перчатках, пока не остановилась у поручней. Используя руку как козырек, приподнялась на носочки, разглядывая приехавших. Наконец, ее глаза радостно заблестели.
- Лена! Ленка! – Закричала девушка, размахивая руками и беретом. – Сюда, дурында!
Недоуменно оглядываясь, девушка на четвертой платформе радостно воскликнула и понеслась к подруге, волоча за собой чемодан. На бегу с ее светлого летнего платья из набивного креп–марокена слетел голубой шарфик – его любезно подобрал проходящий мимо высокий мужчина в элегантном сером костюме.
- Оп! – Крикнула Лена, кидая чемодан через поручни, и лихо перепрыгивая их.
-Ааа!!! – Закричала подруга, распахнув объятия.
- Ааа!!! – Завопила в ответ Лена и девушки, схватившись за руки, закружились в танце прямо на деревянном полу рижского вокзала. – Как же я соскучилась! Как тебя вообще занесло в Прибалтику?! Еще не пишет, не звонит, как школу закончила - все, улетела, нет сокола.
- Ой, это все так смешно получилось, я все–все расскажу, – сдавив подругу в объятиях, воскликнула Галя, – ты надолго к нам?!
- Неделю точно буду вам надоедать!
-О! – Вскинув ногу в «гран батман», закрыла рот ладонью Галя Сокол. – «Разве можно от женщины требовать многого? Вы так мило танцуете, в вас есть шик!».
- «Только не надо играть в загадочность!» – Уперев левую руку в бок, наклонилась Лена и погрозила пальцем.
-«Это все чепуха: вы и ваша порядочность – это просто кокетливый фиговый лист!» - Хором пропели девушки, и от души расхохотавшись, взялись за руки и кинулись к выходу.
-Чемодан! – Бросилась за потерей Лена, придерживая шарфик. – Вот голова, голова дырявая, как жить с такой?!
- Кошмар! – Схватила ее за руку Галя и выволокла на залитую солнцем улицу. – Такси! – Махнула она, и перед девушками остановился вишневый ЗИС-101 «лимузин».
- Ооо, карета для дам, какая прелесть! – Воскликнула Лена и, бросая чемодан в салон, уселась у окна. – Как красиво, Галка!
- Не то слово! – Усаживаясь рядом, кивнула подруга. – На набережную, пожалуйста!
***
Автомобиль повернул налево и выехал к Старому городу – уже отсюда Лена видела башни церкви Святого Петра – самого высокого здания в городе. Мелькали старинные здания, а традиционные флаги Латвии уже сменились на советские. На залитых солнцем улицах было полно народу – по большей части студентки в белых платьях и студенты в велюровых пиджаках. Мимо ЗИСа проехал тарантас – несмотря на трамвайное и автобусное разнообразие, некоторые люди по–прежнему предпочитали использовать услуги извозчиков.
- Любопытно? – Спросила Галя, улыбаясь и щипая подругу за мочку уха. - Мы как школу закончили, я сразу сюда переехала. Здесь прекрасно, воздух такой чудной, аж дышать хочется!
- Не скучаешь по Ленинграду? – Открывая окно, спросила Лена.
- Нет, сырость, темно и холодно, – поморщилась Галя, – куда, здесь так нельзя!
-Ну, здравствуй, Рига!!!- Истошно завопила Лена, высунувшись из окна по пояс. – Я люблю тебя!!! Ура! Да здравствует Советская Латвия!!!
Проезжавший мальчик на велосипеде смерил девушку злобным взглядом, а из пролетевшей «полуторки», груженной солдатами, одобрительно загалдели.
- Интересно, куда это они едут? – Задумчиво проводила их взглядом Галя, когда Лена вернулась в салон.
-А чего, некуда?
-Да тут и так никого нет, – пожала плечами Сокол, – рота «чекистов» и вот, они.
- Ну вот, последние мужики из города уехали! – Рассмеялась Лена.
- О, да, с мужиками тут вообще проблемы, одни НКВД-шники, латыши и евреи, есть еще моряки в «Варшаве», ну, там совсем сброд. Убирайся, Елена Павловна. Мы приехали, – вытолкнула Галя подругу из автомобиля, когда ЗИС подъехал к набережной.


***
Пропустив движущийся трамвай, подруги, взявшись за руки, спустились к воде – здесь открывался вид на Старый город.
- Хорошо, – отбросив чемодан, Лена приподняла подол платья и вошла в воду, – хорошо -то как, Галь!
- Не говори, – присела на камни Сокол, пригладив раздувавшиеся ветром темные, волнистые волосы, – здесь очень спокойно, если не считать местных. Они нас не очень любят.
-Никто нас не любит, – ответила Лена, разглядывая плывущий вдалеке теплоход, – главное, себя любить. Мама мне, вон, замуж выйти предлагала, я ей – ни–за–что. Сначала учеба – потом семья. Моральный долг советского человека. А это чего, Галь?
- Это церковь Святого Петра, – объяснила Сокол, – а вон там, - махнула она рукой, – Рижский замок.
- Красота, – покачала головой Лена, разглядывая набережную. На ней у каждого кипела своя собственная жизнь. Пожилой мужчина, сняв куртку, уселся читать у самой воды на камнях. Мальчишки, столпившись на островах Даугавы, разглядывали суда. На мосту неспешно прогуливались люди. Где–то, со стороны ресторанов, звучала румба, передавая летнее настроение солнечного прибалтийского города.
***
- В общем, здесь еще фабрика, точнее, дело вязальное, дом большой, народу много! – Крикнула Галя, волоча подругу за руку и взбегая по лестнице.
- Товарищи, вы чего так кричите? Идут занятия! – Крикнула женщина с прической «каре», открыв дверь. – Возмутительно! И если вы с верхних этажей, то передайте, чтобы возвращались раньше 12, и музыку не включали так громко, спать невозможно!
- Это мы обязательно, - крикнула на ходу Галя, – пардоньте, раньше 12 никак. Заходи! – Пропустила она подругу, закрывая дверь.
***
- Господи! – Лена кинулась к пианино, стоявшему в узком коридоре, и открыв крышку, заиграла и запела: - «Пусть утихнет праздный говор, говор, говор!»
-«Будто наш советский повар плохо делает обед!» - Присоединилась Галя и подруги заиграли в 4 руки.
- Тетя Лена! – Выбежала из комнаты девочка со светлыми косичками, лет 5, в коричневом платье с размазанными по лицу чернилами. – Вы приехали!
- Да, моя Яночка, моя радость! – Подхватила кроху на руки Лена и чмокнула в самую макушку.
- Товарищи, давайте танцевать! – Кинулась к патефону на пианино Галя и оттянула подол платья. – Танго! О, я вас люблю, мой Дон Хуан! - Заиграла ритмичная музыка.
- Ох, но я не могу танцевать, у меня груз! – Прислонила тыльную сторону ладони ко лбу Лена и закрыла глаза.
- Оставьте, давайте же кутить! – Посадила Яну на пианино Галя и схватила Лену за талию. – Какой чудесный вечер для любви, моя Мария!
- Ох, ну, вы, как всегда, правы, Дон, но я, вообще–то, Елена!
- Да хоть Изольда! – Обвила руки вокруг ее шеи Галя и попыталась поднять ногу, но, не удержавшись, с грохотом повалилась на пол, прихватив с собой подругу.  Маленькая Яночка заливисто рассмеялась и захлопала в ладоши.
- Товарищи! – Дверь открылась, и в помещение вошла все та же женщина с «каре». – Ну, это возмутительно, прекратите немедленно, иначе я приму меры! – Крикнула она, что есть силы хлопнув дверью. Подруги сначала удивленно переглянулись, а затем громко расхохотались.
- Не примет, все «чекисты» в городе наши, – лежа на полу и икая от смеха, проговорила Галя Сокол, – а ты, слон в посудной лавке, иди спать, потому что вечером мы идем кутить!
***
На Ригу уже опустились сумерки, когда ЗИС вырулил на улицу Бривибас. Здесь находилась гостиница «Франкфурт–на-Майне», вместе с ее легендарным кабаре – дансинг-баром «Альгамбра» на первом этаже, в той части, что ближе к центру города.
Интерьер заведения создали в восточной атмосфере: от освещения и лепнины до мебели и искусной резьбы.  Ресторан разделили на 2 этажа: на первом - танцпол, в непосредственной близости от него стулья, столики и специальные лоджии. На втором располагались кабинеты – сепаре. Стены главного зала затянули велюром теплых тонов. Помещение попроще украсили в светло–серые, коричневые и золотисто–темные, «гаванские» цвета.
- Ох, вот это да! – Засмотревшись на неоновую вывеску, присвистнула Лена, поправляя серое шелковое платье. – Галка, а нас сюда пустят?
- Не волнуйся, для этого нужно дружить с евреями. Нам к товарищу Шустеру, – обратилась к швейцару Галя, когда подруги вошли в ресторан.
- Товарищи, ну, что же вы стоите! – Выбежала к Лене и Гале невысокая девушка с кудрявыми, каштановыми волосами в черном платье из креп–жоржета с шелковыми отделками. – Рая, – пожала она руку Лене.
- Очень приятно, Елена, – Лена оглядела зал – всего несколько занятых столиков, за одним из них тот самый мужчина, вернувший ей шарфик на вокзале. Узнав ее, молодой человек отложил сигару и приветливо помахал рукой. Лена ответила тем же, смущенно поправив темные волосы.
***
- Позвольте представить, это мои друзья, – объявила Галя, когда компания уселась за столики в «гаванском» зале, – это Арвид, Виктория, ну, и Рая Шустер, в общем, с ней ты уже знакома.
- А шо сразу Шустер?! – Рассмеялась Рая, покачивая головой и поправляя прическу. – Мой папа еврей, иначе бы я не ела в «Альгамбре», вы шо!  Давайте пить, господа! Всем шампанское за мой счет!
- Приятно познакомиться, Елена, – тихо сказал, улыбнувшись, Арвид, невысокий блондин с темными, грустными глазами, – я искренне вас прошу не думать, что в Риге все не любят русских, от всего сердца вам говорю, что это не так, – закурил он сигарету.
- Да, он прав, – кивнула Виктория, поправляя убранные в пучок темные волосы. Вытянутое лицо и тревожный взгляд. Глубокие, карие глаза. Теплая улыбка и легкий бас, не очень сочетающийся с ее внешностью. При высоком росте потрясающая фигура, которую ярко подчеркивало обтягивающее, черное платье. Темные перчатки в тон. Все на месте. Идеально.  – Основа наша не в единстве народов, а в едином движении и принятии друг друга. Здесь есть разные люди, как и везде, поэтому, если вы столкнетесь с проявлением агрессии, не пугайтесь, бывает. Курите? – Протянула она женскую сигарету.
- Да, спасибо, – взяла табак в руки и, приняв огонь от Арвида, закурила Лена, - какая прелесть, красота, ммм.
- Ребята другое не курят, – улыбнулась, также затягиваясь, Галя Сокол, – мы учимся вместе в университете. А Арвид, кстати, увлекся радио - делом. Жутко интересная вещь.
- А чем занимаетесь вы, Лена? – Обратился к девушке сидящий напротив Арвид. – Наверное, танцуете?
- Ха-ха, танцевать я люблю, – рассмеялась Лена.
- Пусть и не очень умея, – пихнув ее в бок, рассмеялась Галя, смахивая пылинку с черного платья.
- Да, а вообще я переводчик, – поправляя складки на платье, ответила Лена, – английский, больше немецкий, французский.
- О, фрау говорит по-немецки? – Сказал на немецком Арвид, поправляя воротник светлого пиджака и слегка склонившись к столу. – Этой стране необходимы такие герои.
- Настоящие герои не носят плащей и не говорят на нескольких языках, – ответила также на немецком языке Лена, – у настоящего рыцаря львиное сердце и чистый разум.
- А если говорить о рыцарях, меня всегда удивляло, как они всю жизнь ходят в одних и тех же латах, это же фуу! - Расхохоталась Вика, закатив лицо к потолку.
- Антигигиена, – подхватив, рассмеялась в ответ Сокол.
- Какая гигиена, интимная? – Вернулась с двумя бутылками шампанского Рая Шустер. – Прочь политику, давайте же пить, нас же пять! – Громко бахнула, вылетая, пробка из бутылки.  – Ура!!! - Загалдели ребята хором.
- Господа, – к столу подошел тот самый молодой человек и взглянул на Лену, – позвольте украсть вашу прекрасную подругу.
-Хм, – надменно подняла голову девушка, – я танцую исключительно румбу. Вас это устроит?
- Вполне, – парень поправил темные каштановые волосы, повернулся к оркестру и дважды хлопнул в ладоши. Заиграла музыка.
- Товарищ, а вас не устроит еврейка, такая, как я? – Прикоснулась к руке мужчины Рая, но тот как–то слишком агрессивно одернул ее, уничтожив девушку взглядом. – Маменька, да пожалуйста, я не настаиваю.
***
- Вы не очень лестно обошлись с моей подругой, – сказала Лена, когда пара закружилась в неторопливой румбе, – вы антисемит?
- Почему же, вполне семит, – улыбнулся парень холодными глазами, – просто каждый должен знать свое место.
- Да, и где же ее место?
-Среди таких же, как она, – спокойно ответил парень, – не более.
-А, то есть, вы так решили?
- Так решила история, и, поверьте мне, она еще не раз это докажет. А вам я бы советовал не дружить с кем попало.
- Спасибо, я как–нибудь решу, с кем мне водить дружбу, – сказала Лена, когда спустя пару шагов и поворотов, сохраняя прямой угол, партнеры раскрылись в веерную позицию. – Спасибо, была рада познакомиться.
***
- Арвид, кто это был? – Спросила девушка, вернувшись за стол.
- Это Виктор, – ответила за парня Вика, на ее вытянутом лице появилась обеспокоенность, – неприятный тип.
***
- А у меня предложение! – Крикнула Рая, когда уже захмелевшая компания вышла из ресторана. – Я предлагаю идти к комсоргу!
- Зачем? – Покачиваясь из стороны в сторону и держась за Лену, спросила Галя.
- А чего это мы веселимся, а она нет? – Шевеля пьяным языком, объяснила Рая Шустер. – Идем!
- Идем, – кивнула Галя и потянула Лену за собой.
- Ооо, это без нас, – Вика взяла Арвида под руку, – до свидания, Лена. Было приятно с вами познакомиться.
***
Компания остановилась перед зданием на улице Грециниеку, 24. Здесь располагалась трикотажная фабрика и производство по вязальному делу, а также жилые помещения работников предприятия.
- Комсорг! – Истошно крикнула Рая, схватив камень и метнув его в окно четвертого этажа.  Где–то залаяли собаки. – Комсорг, выходи, у нас хорошо! – Продолжала разрываться девушка, разрезая ночную тишину и едва держась на ногах.
- Комсорг! – Поддержала подругу Сокол. – Комсорг, иди к нам!
- Утерэм (убью) сукалар! – С грохотом открылось окно на четвертом этаже, и из него выглянула заспанная девушка с огромными, темными глазами. – Чего надо?!
- Тебя надо, – поджала губки Рая, – иди к нам, а? - Протянула она руки вперед.
- Я сейчас выйду и всем вам покажу, не дай Бог я спущусь, а вы будете еще там! – Погрозила кулаком девушка и захлопнула окно.
-Упс, – развела руками Галя, – надо уходить. Апайка шутить не любит.
- Рузиля!!!
- О, Господи! – Вздрогнула Лена, увидев перед собой невысокого смуглого парня в черной кепке.
- Рузиля, жаным, синнэн башка жан жырламый, чыг, мохаббэтем минем! (Душа моя, выходи, без тебя душа не поет, любовь моя) – Завопил он. - Телисейме, жырлыйм сина? (Хочешь, спою тебе?)
- Уф, Алла! – В окне вновь появилось заспанное лицо комсорга. – Тебе чего надо?
- Жениться хощу.
- Чего?! Бар, йокла, авыру. Буларны да узен белэн алып кит. (Иди спать, больной, и этих с собой забери).
-Вот такая татарская сказка каждую ночь, – рассмеялась в кулак Галя, постепенно уходя от дома, – Рузиля хорошая, но строгая. За студентов горой, на казылык порежет. Поэтому и Апайка. Заботится, как о детях, и все умеет. А этот, - кивнула Сокол, – сто лет за ней бегает, а она ни в какую, представляешь? Ее родители замуж хотели выдать, а она сбежала сюда, в Латвию.
- Чума, – рассмеялась Лена, оборачиваясь. Молодой человек уже сидел перед окнами, что–то объясняя глухим басом, а девушка внимательно слушала, улыбаясь и смущенно поправляя темные волосы.


***
- Ох, Сокол, ты же корова, а не птица! – Прошептала Лена, когда подруги споткнувшись в тесноте коридора и ударившись о пианино, вновь оказались на полу.
- Тсс! – Приставила палец к губам Галя. – Маму разбудишь. Ползи влево, там твоя кровать.
***
Войдя в комнату, Лена, стараясь не шуметь, взобралась на подоконник и посмотрела в окно.
Шпиль церкви Святого Петра и Рижский замок.  «Как же красиво», - подумала она и обняла колени.
Сквозь открытое окно ударил теплый летний ветер, а перед ней лежала ночная, великолепная Рига – древняя, чарующая и прекрасная.



***
«Далеко, где–то там, в Барселоне,
При лунном свете, в час поздний, ночной,
С сеньоритой сидел на балконе,
И наслаждался ее красотой…»

Лена неспешно бродила среди деревьев–великанов в городском парке Кронвалда. Казалось, громады укроют от дождя и щедро спасут прохладой жарким летом. Парк славился огромными, длинными аллеями: вдоль одного бульвара – липовыми, вдоль другого - дубовыми, на левом берегу канала. Через мостик – полукруг боярышника. Около беседки же расцвели древовидные китайские пионы. Подобрав подол серого шелкового платья, Лена уселась на скамейку, разглядывая цветы.
«От холмов, где кем–то щедро,
Гряда дубов сплочена,
Уж летит на крыльях ветра…»
- Дух виноградного вина, – закончила Лена за подошедшего к ней парня, – Райнер Мария Рильке.
-  Он самый, – кивнул молодой человек и, поправив светлую прическу, протянул руку,  – Янис, - он будто сливался с солнцем. Блондин, в светлой рубашке с короткими рукавами и  светлых брюках. Светлая, теплая улыбка. Голубые глаза.  Как не влюбиться в такого?
- Елена, – строго усмехнувшись, пожала руку она, – и много народу здесь увлекается поэзией?
- Даже не представляете, сколько. Пройдемся?
- Да, конечно, – поправив ажурные сережки, согласилась Лена. Взяв ее за руку в алой перчатке, молодой человек помог спуститься с высокой ступеньки.

***
- Кстати, вот те киоски – едва ли не главная достопримечательность парка, – кивнул Янис на два здания близнеца, – их называют братья на пяти углах – здесь пересекаются улицы.
- Однако, – хмыкнула Лена, пропуская извозчика, – и чем вы занимаетесь, сударь?
- О, я журналист и поэт. Свободная личность, – ответил парень, приподнимая воротник светлой рубашки, - можете, как–нибудь прийти в университет, послушать мои выступления.
- Боюсь, не выйдет.
- От чего же?
- Я уезжаю через неделю. Увидимся в Ленинграде, Янис. Буду рада услышать ваши стихи. Вообще, я очень неоднозначно отношусь к поэтам, честно вам скажу.
- «Забавный народ»? – Усмехнулся Янис. Лена улыбнулась, разглядывая его. Он походил на ученика, которого заставляют учить уроки, а ему невероятно хочется покорять сердца дам и читать свои стихи перед огромной, аплодирующей толпой.
- Да, точно, – согласилась девушка, смущенно поправляя складку на платье, – бросьте, вы же не обиделись?
- Нет. Но зря вы так. В искусстве дух и сила народа, единства, – ответил Янис.
- Мда, кажется, беседа у нас не клеится.
- Женщины воистину загадочны.
-Осторожнее! – Схватила парня за руку Лена и оттолкнула его от несущегося тарантаса. Колесо транспорта наехало на лужу и окатило водой не успевших отскочить ребят.
- О, Господи! – Ошарашено замерла Лена, с ужасом разглядывая намокшее платье. Больше досталось одежде и светлым сандалиям Яниса – на них расплывались темные пятна.
- Кошмар, – покачала головой Лена, – вы ошибаетесь, в женщине, может и не быть никаких тайн, просто ей нужно то, чего никогда не сможет дать ни один мужчина: вечную ласку, любовь и заботу. Вы не способны любить одну женщину всегда и всю жизнь.
- Спасибо, объяснили, – хмыкнул Янис, – а мне казалось, что «сердце красавицы склонно к измене».
- Разные ситуации бывают, – рассмеялась Лена, когда пара остановилась у фонтана и присела под деревом, на лавку, - мне многие говорят, что я жду принца, но это не так. Я обычная советская девушка и да, мне нравится прожигать жизнь, но я считаю, что это обычное сладкое слово - молодость. И никаких тайн и загадок во мне нет.
- Кстати, если говорить о загадках, я заметил одну вещь: вы очень похожи на немку, - вдруг сказал Янис, улыбнувшись, – овальное, светлое лицо, крохотный нос и пронзительный взгляд, глубоко посаженные глаза. Утонченные, нежные черты лица. Когда начнется война – сойдете за свою. И все-таки тайна есть в каждой женщине. У вас она в самой душе, и вы еще многого о ней не знаете. Правду вам расскажет жизнь. Возможно, страшная ее история.
- Даже так. А с чего вы взяли, что будет война? – С интересом спросила Лена, рассматривая парня. В сердце забилась тревога.
- Я думаю, она уже идет. О, нас, кажется, зовут!
Недалеко от ребят, визгнув тормозами, затормозила «полуторка», в кузове которой находились Галя Сокол, Рузиля, Рая Шустер, Арвид и Вика.
- Айда на речку! – Крикнула, махнув рукой Галя.
- Янис, Лена, поехали! – Хлопнул по борту «полуторки» Арвид.


***
На побережье Даугавы опустились сумерки, когда на пляже зажгли костер. Накупавшись, ребята уселись полукругом. Лена четко видела лицо каждого из новых друзей.
- Товарищи, а давайте петь! – Воскликнула Галя.
- А у меня предложение,  – топнула ножкой Рая Шустер, – пусть комсорг споет. У нее хорошо получается.
- Иди ты, а? – Раздраженно бросив, улыбнулась Рузиля и смущенно потрепала кружевной воротник синего, ситцевого платья в белый горошек. – От моего пения рыбы дохнут. Я по-русски только материться умею.
- Брешет! – Презрительно бросила Галя.
- Ладно, отстаньте, – подняла брови Вика и выразительно уставилась на нее.
- Да перед Камилем только и поет, – поджала губы Рая.
- Да ну вас, – обиженно махнула рукой Рузиля и, поднявшись, направилась к реке.
- Уф, язвы! – Воскликнула Вика, отвесив подзатыльники Гале и Рае. – Какого человека обидели! Божий одуванчик, а вы!
- А пусть Янис чего–нибудь зачитает, – улегся на бок Арвид, стряхивая песок с коричневых брюк, – давай, Янис.
-Хм. Ну, я, пожалуй, не буду утомлять дам своими поэмами, – откашлялся Янис, – скажу стихами Райниса:
« Что скажет юному старик почтенный?
Живи достойно, не пеняй на жизнь,
Достичь сего ты должен непременно,
Есть заповедь - любить,
Ее одной держись!»
- Браво! – Захлопала в ладоши Галя, наигранно высморкавшись в синее платье. – Слезы капают прямо на копье.
- Язвы, – покачав головой, бросила Лена и, поднявшись, двинулась к воде.

«Вернись ко мне, и будь опять моей,
Еще хоть раз назвать тебя своей,
Любить по–прежнему, любить по–прежнему хочу
Безумной лаской все тебе прощу!»
- Дружно запели Галя с Раей, от души расхохотавшись.
***
Рузиля тихо сидела на самом краю берега, обняв колени и спрятав в них лицо. Она испуганно вздрогнула, когда Лена уселась рядом.
- Вы не против?
- Нет, присаживайтесь, – устало улыбнулась Рузиля, – скучно вам с ними? Вы другая, оно видно.
- Всякое бывает. Вы извините за вчерашнее.
- Да я уже привыкла, – махнув рукой, рассмеялась Рузиля, – дети они еще, я их люблю, как сестер не любила, – тепло сказала девушка, засветились глаза.
- Скучаете?
- Конечно, – вздохнула Рузиля, потрепав косички, - дура я, наверное, сидела бы сейчас дома: в тепле, с сестрами, мужем, эх, – еще раз отчаянно вздохнула она, – только это неправильно же, да?
- Почему же?
- Вот смотрите, – повернулась к Лене Рузиля, – я же комсомолка, должна учиться, а в 20 лет замуж выходить, чему я детей своих научу? Вы хотите есть, Лена? – Неожиданно спросила она.
- Я… - удивленно округлила глаза Лена, – хочу.
- Сейчас, – Рузиля метнулась к куче, где лежали вещи, и вернулась с ароматно пахнущим свертком и черной, кожаной курткой, которую накинула на плечи Лене, – у реки холодно. Вы ешьте, ешьте. Это балеш, я сама делала.
- Господи, как же вкусно, – с набитым ртом оценила Лена, – я криворукая, совсем готовить не умею.
- А, хотите, я вас научу?
- Хочу.
- Хорошо, – радостно закивала Рузиля, Лена слушала ее и улыбалась, глядя в солнечное, круглое лицо татарской девушки, с большими, темными глазами, светившимися огнем и любопытством.
- Ну, вот, а мама говорит замуж надо, замуж надо, а я ей нет, сначала буду учиться, правильно же?
- Ну, да.
- Извините, – поджала губы Рузиля и опустив голову, почесала нос, – я много говорю, просто мне совсем не с кем. Утром на работу, вечером прихожу, вяжу. Сижу, вяжу, - хихикнула она.
- А как же Камиль? – Улыбнулась Лена, склонив голову набок.
- Нет, вы что, он же, уф!
- Ха–ха, какая же вы прелесть! – Рассмеялась Лена, в сердцах обняв девушку.
- Так, дамы, в общем, спим здесь, – подошел к ним Арвид и присел на корточки, – в 6 утра приедет Валдис, кого надо отвезет в Ригу. Договорились?
- Да, – кивнула Лена.
- Смотри, мне в 8 надо на работу. Нет, оставьте, – сказала Рузиля, когда Лена протянула куртку, – у меня кровь горячая, быстрее закипает. Спокойной ночи, Лена.
- Спокойной ночи, Рузиля.
***
С восходом солнца «полуторка» выехала к Риге. Валдис, невысокий брюнет лет 25, проверив сохранность «груза», повел автомобиль к городу.
Лена спросонья видела лишь чистое предрассветное небо – такое голубое, будто на рисунке неизвестного художника. Рядом, склонив голову ей на плечо, тихо дремала Рузиля.
Счастливо вздохнув, Лена сладко чмокнула и закрыла глаза, под убаюкивающий гул подскакивающей на кочках «полуторки».



***
- Ну, заходите, если что–то нужно будет, – сказала уже у порога дома Рузиля.
- И вы заходите, – улыбнулась Лена, обнимая девушку, – просто так заходите. Поболтаем, посплетничаем.
- Нет, лучше вы, я, это, - опустила голову и поджала губы Рузиля, - стесняюсь! – Рассмеялась она. – Может чаю? У меня булочки есть.
- Нет, нет, вам на работу, давайте в другой раз, – ответила Лена, уже поворачиваясь в свою сторону, – рада была с вами познакомиться, Рузиля.
- И я, Лена. Заходите. У меня чай вкусный и книг много интересных.
Лена вдруг замерла на месте.
- Это чего...? – Тихо спросила она.
- Где?
Лена молча кивнула. Ноги замерли, она практически их не чувствовала.
На город, зловеще жужжа, неслось огромное полчище самолетов: их было так много, что они перекрыли горизонт. Железные птицы летели так близко, что Лена уже различала на серых бортах эмблему свастики.
Еще секунду девушки стояли, замерев в нескрываемом ужасе.
-Ложись!!! – Взревела Рузиля, оттолкнув Лену, когда в сантиметре от них прошел фонтанчик пуль, пущенных с самолетов. На город упали первые бомбы, прервав утреннюю тишину.
-Ааа!!! – Закричала Лена, оказавшись посреди улицы. Мимо, одна за другой, скакали автоматные очереди с воздуха – она подняла голову, а они все летели и летели, превращая здания города в труху.
- Лена!!! – Закричала Рузиля, выглядывая из-за угла. – Сюда беги!!! Беги сюда, дура!!! Давай!!!
 Но Лена не слышала ее – схватившись за голову,  она металась от пуль, истошно крича, пока Рузиля не выскочила на улицу. Под свист выстрелов комсорг схватила девушку в охапку и уволокла за угол.
 - Господи, что же это...? – Прошептала Лена пересохшим ртом и, подняв голову, испуганно посмотрела на Рузилю.
- Это война, – спокойно ответила татарка, прикрывая ей глаза.
***
Не помня себя, не замечая ничего вокруг, Лена бежала к дому. Спотыкаясь, падая, вставая, не отряхиваясь от грязи, и снова неслась без оглядки. В глазах застыл ужас, а по щекам катились слезы. Лена не видела людей, которые пережили ту же самую, первую бомбежку, и не знали, боялись подумать, что самолеты еще вернуться, чтобы превратить великолепную Ригу в груду камней.
«Это война…»
Нет, этого не может быть, она, она не готова, она не хочет воевать, ей 20, а Рузиле и другим нет еще и 20, какая тут война…? Она.… Не должна умирать так рано. Так неправильно, черт возьми! Нет, это не война. Не допустят наши врага на свою землю. Нет, нет. Обычное недоразумение.
***
Распахнув дверь, Лена ворвалась в комнату и, схватив чемодан, принялась укладывать в него вещи. Домой хоть пешком, как можно быстрее от этого кошмара.
- Лена, что вы делаете?! – Забежала в комнату Рузиля и вырвала чемодан из рук Лены. - Здесь опасно, нам нужно в подвал!
- Домой, домой, мне нужно домой, - бормотала Лена, возвращая себе чемодан, – я еду в Ленинград.
- Да оставь ты его! Они вернутся! – Вновь схватилась за чемодан Рузиля, но Лена яростно оттолкнула ее так, что комсорг ударилась о шкаф.
- Ребята, вы чего тут?! – Заскочила в комнату Галя, за ней Арвид, Янис, Валдис, Вика и Рая. – Что произошло?! Мы вернулись, а весь город в труху!!!
-Мне нужно в Ленинград, я еду домой, – укладывая вещи в чемодан, бормотала Лена с опустошенным взглядом.
- Мы попали под обстрел, – схватившись за голову, рассказала Рузиля, – у нее, кажется, нервный срыв. Испугалась сильно.
- Обстрел?! Какой обстрел, кто стрелял, зачем, в кого?! – Недоуменно спросила Вика.
- Самолеты. На них свастика. Они и стреляли, – ответила Рузиля.
- Что?! – Поднял брови Арвид. – Но они же наши союзники.
 - Лена, – повернула подругу к себе Галя.
- Я еду в Ленинград, я еду домой.
- Лена!
- Галя! – Крикнула Лена, опускаясь и обнимая подругу за колени. – Я не хочу воевать, я же еще жить хочу, я же еще такая молодая, Галя! – Отчаянно рыдала Лена. – Я не хочу, пожалуйста, я хочу домой!!!
- Лена, Леночка, никто не собирается воевать, мы уедем, слышишь, завтра! – Опустилась к ней Галя и крепко обняла, поцеловав в макушку. – Черт. Мама! – Вскочила она и выбежала из комнаты. – Черт!
- Папа… - прошептала Рая и бросилась вниз по лестнице. Вздохнув и покачав головой, Вика кинулась за ними.
- Так, Рузиля. Берите Лену и на рынок, там есть подвал. Партбилеты уничтожить, все! – Скомандовал Арвид. – До особых указаний с рынка не выходить, ясно?!
- Ясно, – кивнула Рузиля и опустилась к лежащей на полу Лене, – Лена, слышите меня? Нам нужно идти.
- Я не хочу! – Рыдая, крикнула Лена и попыталась встать, но задела рукой белую скатерть, повалив со стола все предметы. – Мне 20 лет, я хочу жить, танцевать, я к маме хочу, Рузиля…
- А я не хочу?! – Взмахнула руками татарка. – Встала и пошла быстро!
Едва она произнесла последнее слово, как чудовищной силы взрывная волна выбила стекла и ворвалась в комнату, сбив Рузилю с ног и завалив упавшим шкафом с книгами. Яниса, Валдиса и Арвида отбросило в коридор, а Лену засыпало осколками с окна и стеклянного серванта. На улице вновь послышался гул самолетов и испуганные крики – комнату затянуло едким дымом.
***
Лена открыла глаза, боясь пошевелиться. Она чувствовала лишь запах гари и слышала чьи–то стоны. Приподняв голову, она заметила торчащий из-под завалов подол синего платья в белый горошек.
-Рузиля! – Попыталась позвать Лена, но голос охрип от страха. – Рузиля! – Подползла она к завалам и попыталась разгрести их, отбрасывая в сторону обломки шкафа и книги. – Рузиля… - Лена, наконец, добралась до татарки и похлопала ее по щекам. – Рузиля.
- Ааа…- едва заметно выдохнула девушка, не открывая глаз. – Энием...(Мамочка)
-Это я, Рузиля. Надо уходить, Рузиля.
- Энием … - повторила девушка, пытаясь открыть глаза.
- Я сейчас, – на негнущихся ногах Лена отползла в коридор, когда снаружи послышался еще один взрыв – затряслись стены, девушку осыпало штукатуркой, она испуганно пригнулась. Набрав в рот воды из крана, Лена выплеснула ее в лицо Рузиле.
- Ааа… - вновь простонала та, открывая глаза. - Где я…?
- Здесь, здесь, слава Богу, живая.
- Не в раю уж точно, – схватился за виски, приподнявшись, Арвид, – вот это зарядили.
- Они еще зарядят, – проворчал поднимаясь, Валдис и пнул не пришедшего в себя Яниса. – Вставай, Пушкин, война началась, а ты лежишь.
- Ребята, ее нужно поднять, – позвала Лена, приподнимая безжизненно повисшую голову Рузили, –  кажется, контузило.
- Ничего, она баба крепкая, – подполз к девушкам Янис, когда прогремел очередной взрыв. Ребята легли на пол, закрыв головы руками.
- Я тебе не баба, – проворчала Рузиля, открывая глаза, – уф, башка бирэ. (в голову бьет). Болит, как с папиного самогона.
- Какие богатые познания в области алкоголя, – хмыкнул Янис, водрузив Рузилю себе на плечо, по левую руку.
-С такими мужчинами, как сейчас, остается только спиваться, – зычно бросила Лена, хватая татарку с другой стороны.
- Я бы поспорил, – несогласно покачал головой Янис.
-Ааа… - простонала Рузиля.
- Тише, тише, – погладила ее по руке Лена, – придем на рынок и ляжем.




***
 Выйдя на улицу, ребята увидела затянутый едким дымом город.  Рига поднималась после первой бомбежки. Одни бежали в свои дома, другие помогали раненным, усеявшим улицы, кто-то разгребал завалы. Кто-то, схватив чемодан, бежал из города – молодых людей постоянно сбивали толпы бегущих, спасающихся жителей города.
Лена подняла голову – главной достопримечательности Риги не было: шпиль церкви Святого Петра упал, сбитый вражеским снарядом. На улице стоял невыносимый шум, от криков раненных, несущихся тарантасов, постоянно хлопающих дверей и движущихся машин.
Посреди путей замер подбитый рижский трамвай – со стороны набережной смолкла музыка. Город ждал. Ждал, несомненно, страшного – своей неминуемой гибели, возвращения врага. Самолетов, сеющих ужас и несущих смерть.
Рига замерла в страшном и мучительном ожидании.
***
До рынка шли часа два: по-пластунски, неся по очереди обессилевшую Рузилю. Конечно, ни о какой медицинской помощи речи не шло – опасность ситуации не предполагала движение до больницы. Облегченно вздохнув, когда на горизонте появились куполообразные здания рынка, ребята вошли внутрь.
- Ну, вот, дошли, – аккуратно положил Рузилю на деревянный пол рынка Янис, – условия не комильфо, но на первое время пойдет.
- Спасибо, – ответила Лена, оглядывая помещение. Бетонные, куполообразные потолки рынка, из которого уже убрали прилавки, конечно, не могли служить надежным укрытием, но другого выхода у людей просто не было. Народу собралось так много, что ребята с трудом нашли свободный угол, когда женщина взяла на руки маленького сына,  уступив место.
- Раненая? – Спросила она, кивнув на Рузилю.
- Завалило, – ответила Лена, оборачиваясь к молодым людям.
- Держите, – снял с себя  кожаную куртку Валдис, – всяко не на холодном полу.
- Лена, мы вернемся ближе к вечеру, – сказал Арвид, – никуда не уходите, слышите? Эта паника временная. Дайте разобраться. Скорее всего, завтра объявят эвакуацию и, возможно, поедете домой.
- А вы…?
- А мы дома, – улыбнулся Арвид, выходя с рынка.
Янис поджал губы и махнул рукой, усмехнувшись, когда Лена смущенно ответила тем же.
***
 - Ну, как ты? – Девушка уселась в угол и положила голову Рузили к себе на колени.  – Живем?
- Энием… - простонала татарка, не открывая глаз, – хочу к маме… Энием янына(К маме).…И пить… Воды хочу.
- У нас есть немного шоколада, – обернулась к ним женщина с ребенком, – хотите?
- Нет, - поморщилась Рузиля, ощупывая лицо – ее лоб украшала широкая ссадина, а на левой щеке появилась  внушительных видов царапина, – совсем не красивая стану, еще и толстая, уф, даже Камиль тогда на мне не женится.
-Женится, еще как женится, – прикрыла ей глаза Лена и пригнулась, когда здание рынка сотрясла взрывная волна. Рузиля, вздохнув, уснула, сжав ее руку.
Лена закрыла глаза и обессилено прислонилась к бетонной стене. Затем открыла и взглянула на Рузилю – та мирно спала. По телу пробежала дрожь. Война? Ведь нет, ведь не может быть! Она еще не жила-то толком, как же так...? Она…Маленькая еще.
Прикрыв рот ладонью, чтобы не разбудить людей и спящую подругу, Лена беззвучно, по-детски отчаянно, заплакала, роняя теплые слезы.
«Мамочка», - прошептала она, закрывая лицо руками, - «Мамочка, я не хочу, пожалуйста, я жить хочу, мама.… Забери меня, мама, мне так страшно, не хочу умирать,  хочу жить, мама…».

***
Когда очередная взрывная волна сотрясла стены рынка, Лена открыла глаза. Бомбили даже ночью, каждые 2 -3 часа над городом слышался протяжный вой самолетов. Они терпели, с территории рынка выходили самые смелые, но чаще всего обратно уже не возвращались. Рузиля не приходила в себя с вечера, ее круглое лицо осунулось и побледнело, ото лба до самой ямочки на подбородке. Оставленная ребятами вода кончилась, сами же они ночью не вернулись. Лишь днем заглянувший Арвид сообщил, что эвакуация состоится завтра утром, и ей, Лене, непременно нужно в это время быть на рынке, иначе она рискует остаться здесь. Враг шел совсем рядом, и времени почти не осталось.
- Дочка, ей бы к доктору, – тихо сказала лежащая на боку женщина с ребенком, – гляди, какая бледная. Только далеко он, другой конец города. К утру дойдешь.
- Нет, я не могу к утру, – истерично рассмеялась Лена и яростно похлопала девушку по щеке. – Рузиля, Рузиля, просыпайся! Я не могу остаться здесь, ты слышишь меня Рузиля?! – Кричала она, сжимая зубы. Рузиля не отзывалась. Она практически не дышала. – Черт! – Отчаянно сплюнула Лена, и, прекратив тряски татарку за грудки, вскочила на ноги. – Здесь же был продуктовый магазин, да? – Обратилась Лена к женщине.
- Он разрушен, бомба в него попала, – ответила та, удивленно двигая челюстью, – чего удумала–то, чудная, говорю же, к доктору ей надо, только он поможет! Василий Иванович, этот, Хлебников. Вот такой доктор, – подняла женщина вверх большой палец, – вмиг твою подружку на ноги поставит.
- Она мне не подружка! – Визгнула Лена, топнув ножкой. – И вообще, я здесь оставаться не собираюсь! Не дай Боже ты еще будешь без сознания, когда я сюда вернусь! – Крикнула она и удалилась с рынка.
***
На Ригу опустился  дождь с резкими порывами ветра; чуть Лена переступила порог, как ее едва не сбило с ног. Фонари уже не работали, поэтому девушка двигалась на ощупь, по темным, разбитым бомбами дорогам. В воздухе пахло гарью и единственным светом были огни горевших зданий. Смочив лицо водой из лужи, Лена пригнулась и приготовилась пробежать улицу, уже увидев перед собой разбитый снарядом магазин.
Напрасно же она предполагала, что самолеты ночью не прилетят! Прямо над ней пронесся, едва не задев крышу магазина, черный бомбардировщик и сбросил снаряд так, что Лену отбросило едва ли не к самому рынку. Больно ударившись головой и подвернув ногу, она упала и закрыла голову руками. Лена слышала летящих убийц, совсем рядом с ней падали снаряды и стрекотали пули, а она лежала ватная от страха, ожидая, что следующая достанется ей и разнесет на кусочки. Наконец, самолеты улетели.
Лена открыла глаза, но все еще была не в состоянии сдвинуться с места. С трудом поднявшись, она присела и, огромными усилиями успокоив стучащие зубы, подняла голову к темному небу.
«Мама, мама, мамочка, м-м-мама…», - прошептала она и на четвереньках, по грязи и по лужам, испуганно пригнувшись, поползла к магазину, сдирая колени и руки о пробоины в асфальте. «Я не хочу, не хочу, не хочу, не хочу, м-м-мамочка – а-а, мама, з-заабери меня, мама, м-м-мама. Домой, домой…», - не выдержав темпа, Лена наткнулась на арматуру, и одернув руку, упала лицом в самую жижу.
Приподнявшись, от усталости, обиды и отчаяния, она смахнула грязь с лица и, поднеся кулачки к глазами, по-детски отчаянно, всхлипывая и завывая, заплакала. В самой грязи, среди обломков разрушенного магазина, под уже проливным дождем, в самом центре разбитого города.
«Нуу, ну, почему вот так, мама, ну, я же как лучше хотела, а они, бомбят, они…» - жаловалась Лена, опустив голову утирая слезы.
- Руки вверх! – Девушка испуганно вскочила, едва не споткнувшись на кирпичных обломках магазина, когда за спиной щелкнул затвор ружья.
- Д-д-дяденька, мне поесть надо взять, там подруга умирает на рынке...
- А мне чего? – Не опускал оружия, ответил мужчина в очках, с редкими, взъерошенными волосами. - Стой смирно! Давай  деньги и бери, чего хочешь! Или проваливай отсюда!
- У меня нет денег... – проговорила  упавшим голосом Лена, поднимая руки вверх. В ногах похолодело. Он ее убьет? Все закончится вот так?  Не слишком много за последнее время для 20 летней девчушки, Господи…?
- Тогда проваливай отсюда к чертовой матери! – Разрезая тишину ночи, заорал мужчина. – Считаю до трех и стреляю!
Едва удерживаясь на ногах, Лена вдруг схватилась за уши.
- Раз!
- П-подождите, – заикаясь, Лена сняла дорогие, золотистые ажурные серьги и трясущимися руками протянула мужчине, – в-возьмите, они д-дорогие. Бабушкин п-п-подарок.
- Ну-ка, – осмотрел мужчина украшение сквозь очки, поглаживая рыжую бородку, – хороши, – цокнул он язычком, – жди здесь, сейчас принесу, – мужчина скрылся в уцелевшей половине магазина. С трудом удерживая себя от потери сознания,  девушка присела на обломки кирпича. Дождь усиливался, а серое платье и босоножки промокли насквозь. Обняв себя за худые плечи, Лена опустила голову.
И снова он! Она едва успела пригнуться, когда «темный» пронесся над крышей рынка и, круто спикировав, сбросил снаряд точно в уцелевшую часть магазина. И вновь наступила тишина.
Лена убрала руки от головы и открыла глаза. Оставшаяся часть магазина окончательно превратилась в обломки. Мужчину выбросило из окна, он лежал, раскинув руки и широко открыв глаза. В левой руке сжимал золотистые ажурные серьги.
Едва дыша, Лена опустилась на четвереньки  и поползла к мертвому человеку – под руками хрустели обломки кирпича, царапая руки, но она не чувствовала абсолютно ничего. Первый раз в жизни, под проливным дождем, уставшая,  мокрая и голодная Лена увидела мертвого человека. Он скорее, напоминал живого, лишь тонкая струйка крови в уголке рта и неестественно бледный цвет синих глаз говорили, что перед ней мертвец. Взгляд упал на сережки, но Лена так и не решилась взять их обратно.
Испуганно шарахнувшись, не поднимая головы, девушка добралась до развалин и, отбросив кирпичи, вытащила пару уцелевших буханок хлеба и чудом уцелевшую бутылку с молоком. Плотоядно урча, Лена отрывала кусочки руками и, не жуя, проглатывала, запивая, не обращая внимания, что жидкость льется мимо, прямо на красивое серое платье из шелка. По–прежнему лил дождь и дул ветер, но девушка ничего не замечала: сидя на обломках, прямо перед погибшим мужчиной, она съедала одну буханку за другой, пока еда не перестала лезть в горло. Хрустнуло стекло под ногами: она наступила на очки мужчины, и вдруг злобно рассмеялась, хватая в руки хлеб. Взгляд Лены упал на ружье. Сдвинув бутылку с молоком и хлеб к подмышкам,  девушка схватила оружие, и, оглядываясь по сторонам, поползла обратно к рынку.
***
Рузиля все еще не пришла в себя, когда Лена, вернувшись в здание, вывалила продукты и ружье рядом с ней. Укутавшаяся в шаль женщина приподняла голову и округлила глаза.
- Откуда это…? – Испуганно прошептала она и протянула руку к хлебу и молоку.
- Оставить! – Крикнула Лена, и женщина вернулась на место. – Чего, так и спишь, сволочь?! Я тут корячусь за нее, еду достаю, чтоб не сдохла!  Я теперь помирать за тебя здесь должна, да, морда твоя басурманская?! Отвечай!!!
- Ааа… - простонала Рузиля, чуть заметно открывая глаза, – Лена…
- Ооо, мама… - прошептала девушка и кинулась к ней, едва сдерживая слезы от стыда и отчаяния, – чего надо, воды? Есть молоко, есть хлеб, что ты хочешь?
- Воды… - прошептала Рузиля, сжимая Лене руку, – пить хощу…
- Воды нет, есть молоко, – трясущимися руками Лена открыла бутылку и передала Рузиле.
- Уф… - вздохнула та, пригубив, и вновь попыталась открыть глаза.
- Руза... – обняв, поцеловала ее в лоб Лена, – ты только дыши, слышишь? Дыши, мы тебя вылечим. Прости меня, дуру, какая же я... – вытирая слезы, шептала девушка, краснея от стыда, – я маленькая еще, прости меня, ты же свет мой, жизнь мне спасла, а я.…Прости, прости! – Воскликнула Лена,  ложась рядом и обнимая девушку. – Можно ваше покрывало? – Обратилась она к женщине.
- Пожалуйста, – ответила та, протягивая шерстяную простыню, – нужно привязать к ногам, тогда точно не соскользнет! На себе далеко не утащишь, хрупка вон какая, одни кости.
- Да уж, какая есть, – махнув рукой, улыбнулась Лена, утирая слезы.
***
- Ну, в добрый путь. Храни вас Бог.
- Мы комсомолки, – поджала губы Лена. Рузилю, снова и снова впадавшую в беспамятство, водрузили на покрывало, постелив под спину подушку из курток. Тащить ее на себе всю дорогу Лена действительно была не в состоянии.
- Это не важно, – глядя Лене в глаза, ответила женщина, вздохнув, – следуйте к церкви Петра, доктор живет совсем рядом, там спросите. Не уехал он еще, не должен был. Торопитесь, дочки, с рассветом, глядишь, опять бомбить начнут.
- Спасибо, – поблагодарила Лена, улыбнувшись и, взвалив Рузилю на плечи, почувствовала, как прогибается спина и подкашиваются ноги. Надеяться на что–то другое не представлялось возможным – рижский транспорт остановился еще вчера.





***
Где–то на берегу реки зажгли костер. Отражение его пламени ровными линиями упало на величественную, но спокойную ночью воду. Ее не тревожили ни постоянные сигналы воздушной тревоги, ни летающие самолеты, ни падающие снаряды. С реки дул ветер, прохладный, освежающий мысли. Город пока мог спать спокойно. Самолеты прекратили налеты до рассвета, ему, врагу, тоже был нужен воздух после тяжелого «рабочего» дня.
Лена опустилась на землю и тяжело вздохнула. Последние метры она тащила подругу сидя, силы совсем покинули ее. Устав от тяжелого пути, девушка решила сделать привал, остановившись у самой реки.  Страшно болели спина и плечи, подвернутая нога ныла так, что хотелось выть от отчаяния и обиды. Лена понимала, что ей суждено остаться здесь, в Прибалтике, и встретить неизбежное. То, что изменит ее жизнь навсегда.
«Девчонки, свобода!» - веселая, головокружительно красивая и легкая Лена Ракицкая, в мае, сбегает с крыльца школы, в белом, кружевном платье. Вокруг светит солнце, и идут друзья: молодые, красивые, и безумно счастливые. В ленинградское небо взмывают сони воздушных шаров, звучит торжественный марш.
Это все было в прошлой жизни, Елена Павловна? Теперь наступила другая, эта…?
- Я вижу, что ты не спишь. Расскажи чего–нибудь, – сидя в позе турка у берега, спиной к Рузиле,  Лена вернулась в темную ночь, прохладную и пахнущую гарью,  – чтобы я не уснула, – чихнула девушка, – ну, все, заболела.
-Подо мной, кажется, шаль, укройся, – тихо сказала Рузиля, приоткрыв глаза.
- Не надо, спасибо, – шмыгнув носом, отказалась Лена, – Галя говорила, ты поешь хорошо.
- Нет…
- Давай, пой. Если я начну, точно рыбы сдохнут.
- Ну, я предупреждала, - вздохнула Рузиля и закрыла глаза, -

«...Сине сагынып, сине сагынып, 
абау жаным, чит илд;,
ал яулык, зэнгэр шел,
уткэн гомер бигрэк жэл..."
– Прервалась на полуслове Рузиля, – подпевай. Чего ты? – Улыбнулась она, не открывая глаз. 
- Ага, конечно, – засмеялась Лена, – я по-татарски даже ругаться  не умею.
- Айда, научу, – ехидно проговорила Рузиля, прикусив губу и ерзая на покрывале, – ой, хорошо–то как. Как авылда (в деревне), выходишь в поле, спишь у реки, сверчки, эх, туган жир,23 – вздохнула она.
-Эй, – потрясла ее за плечо Лена, – не спи, пока я не сплю. Чего ты в Латвии-то забыла, чудная? Лежала бы у себя в деревне, самогон пила, коров пасла да материлась по-татарски.
- Ай, да ну тебя, – обиженно буркнула Рузиля, открыв глаза, – я самогон пила только один раз, на свадьбе у брата мужа сестры. И там вот потом ходила, пела и ругалась на татарском. Точно не научить?
-Нет.
- Ну, ладно. А потом учителем пошла работать. Других–то нет, пропали все  куда-то и все, нет. Ну, я пела хорошо вот меня и взяли в школу детей младших классов учить: рисовать, писать, считать.  Думала в институт пойду учиться, а мама говорит, нет, замуж надо выходить, – Рузиля прервалась, закашлявшись. Лена вытянув шаль, накрыла ей ноги. –  Спасибо. Я не хотела, думала, выучусь, потом обязательно замуж выйду.
- А чего убежала то? – Улыбнувшись, спросила Лена.
- Испугалась, что он украдет меня.
- А, и мужа уже нашли?
- Да! – Приподнявшись, воскликнула Рузиля, но тут же упала обратно на покрывало.
- Лежи, ты что? – Поправила под ней куртку Лена и улеглась рядом, облокотившись на локоть. – Красивого хоть  жениха–то выбрали?
- Угу, – смутившись, закивала Рузиля, – но я так не хотела. Учиться сначала, а потом…
- Понятно, – выдохнула Лена и улеглась на спину, устало взглянув на темное, усеянное звездами небо Прибалтики, – чего пела–то? Расскажи.
- А, это спектакль один, «Синяя шаль» называется, мы ходили на него. В общем, там парень с девушкой, ну, это, любят друг друга, а он убил ее дядю, который выдал ее замуж.
- Эм, – приподнялась Лена, – убил, потому что замуж ее выдал? А договориться не пробовал?
- Да нет, какой договориться, муж же бай, у него вся правда. Ну, и она попадает в семью, где 5 жен…
-Пять?! – Округлив глаза, воскликнула Лена.
- Да, но вообще по Корану разрешено только четыре, вот…
- А тут разрешили пять?
-  Нет, вообще только четыре разрешено...
- А тут разрешили пять? – Издевалась Лена.
 - Нет, тут разрешили, уф, чего син башымны бутыйсын, а?! (Голову морочишь) – Раздраженно крикнула Рузиля.
- Да смешно же, 5, 4, 3, женушку лови, – рассмеялась Лена, – и чего там дальше?
- Ничего.
- Ну, Рузиля.
- Отстань, говорю.
- Тогда я тебя утоплю! – Лена ухватила покрывало за два конца и потащила к реке так, что едва успевшая удержаться Рузиля чуть не слетела на землю.
- Ай, плавать же не умею! – Кричала она, размахивая руками. - ;нием, ;тер;л;р!25
-Как не умеешь? – Остановилась у самой воды Лена. – Деревенская баба, а плавать не умеет.
- Я не баба, – усаживаясь, проворчала Рузиля, – булды уже (хватит уже), мне некогда было плавать учиться, как дедушку раскулачили, я за их хозяйством следила: коров, коз пасла, еще детей учила, гулять даже не ходила, а ты чем занималась? 
Лена тихо присела у воды и, обняв колени, положила на них голову. Ее жизнь начиналась только сейчас - у берегов Даугавы, в Риге. В эту лунную ночь рядом с этой девушкой, обладающей недюжинной силой духа, укрывавшейся в таком хрупком тельце, невероятного человека с фантастической симпатией и обаянием.
- Лена, – позвала Рузиля, – ну, прости. Я не то хотела сказать. Лен…
- Сказала уже, – бросила Лена и, поднявшись, уселась рядом с Рузилей на край шерстяного покрывала, – ничего я не делала, Рузиля, – прошептала она, глядя в темноту опустошенным взглядом. – Гуляла и жизнь прожигала свою. Я даже сама не представляю, не осознаю, какая я.
- Хорошая, – ответила Рузиля, положив ей голову на плечо, – иначе стала бы тащить меня столько километров? Бросила бы давно и не вспомнила бы. И все это ты делаешь не из-за того, что я жизнь тебе спасла, а потому, что ты человек хороший. Или ты думаешь, что донесешь меня и побежишь на эвакуацию?
- А ты думаешь, нет? – Ироничным взглядом посмотрела на девушку Лена.
- Нет, Лена. Мы здесь надолго, – сказала Рузиля, пытаясь встать на ноги, – идти надо. Скоро бомбить начнут, светло будет. Ты меня держи, а я попробую сама, договорились?
- Угу, – схватив покрывало, Лена накрыла им плечи татарской девушки и взяла ее под руку.
- Не могу… - прошептала Рузиля и чуть не упала на землю.
- Ничего, нам еще немного, – взвалила ее на плечи Лена и тихо вскрикнула, когда боль страшно ударила в подвернутую ногу. Вновь напряглась спина,  как тетива, натянулся позвоночник, – Руза, Рузиля. Ты рассказывай чего–нибудь, хорошо, если сможешь? Мне так легче будет. Чего там с девушкой  той, в «Синей шали»?
- В общем, было там еще четыре жены, такие все, уф. Одна старая совсем, ей все говорят, что пора, ну, это, на кладбище. Потом две веселые, и одна, ну, елан.
- Змея, – подсказала Лена, с трудом переставляя ноги.
- Да, чисто бабский, ну, женский коллектив. И, в конце концов, все равно…
***
Уже светало, когда девушки вышли к «Черным котам» на улице Мейстару. Здесь начинались узкие проходы и старинные высотные здания с дорогой из брусчатки.  На пересечении Мейстару с улицами Маза Смилшу и Зиргу, с вершины здания на Лену смотрели скульптуры черных котов, абсолютно симметричных друг другу. Центральный фасад массивного пятиэтажного дома венчала фигура орла, распахнувшего крылья. Вход же в здание был обрамлен флоральным декором, а над ним находилось изображение умиротворенного, крылатого женского маскарона.
По легенде, скульптуры котов установил обиженный купец, которому не разрешили стать членом Большой рижской Гильдии. Тогда богач поместил фигуры на крыше своего дома на Мейстару, повернув их хвостами в сторону окон рабочего кабинета старейшины того самого общества. Купец щедро платил судьям, и черные коты с изогнутыми спинами еще очень долгое время портили кровь чиновнику, но потом их все-таки развернули лицами, под необходимым ракурсом.
Лена, уложив Рузилю на землю, трижды постучала в массивную дверь бежевого дома. Ее взгляд упал на подругу. Та, уронив голову на грудь, всеми силами пыталась не потерять сознание и часто шмыгала носом. Наконец, дверь открылась, и к девушкам вышел худощавый, солидный мужчина в очках и с седой бородкой. В руках он держал керосиновую лампу, на ходу натягивая видавший виды темный твидовый пиджак. Доктор, по-видимому, жил и работал в одном месте. Несмотря на раннее утро, он был одет в идеально начищенные брюки, светло–серую рубашку, укрытую под элегантный жилетом темно-коричневого цвета.
- Эээ, чем могут помочь, дамы? – Поправив очки, спросил доктор.
- Доктор, вы доктор Хлебников, да? – Поднимая Рузилю, воскликнула Лена.
- Да, а что, собственно, происходит?
 - Ее оглушило, она уже второй день нормально не ходит.
- Ну, конечно, чего же  вы раньше не… - осекся доктор, почесав затылок, – эх, война. Проходите, – пропуская Лену, мужчина подхватил обмякшую Рузилю под руки, – сейчас отнесем на второй и будем смотреть. Ну, чего вы стоите, проходите. Девушка, голубка вы моя, девушка!
Войдя в теплое пахнущее едой помещение, Лена почувствовала, как закружилась голова, и подкосились ноги. Она схватилась за сердце, ощупывая мокрое серое платье, пытаясь не упасть.
«Это война».
Перед глазами поплыли рижский вокзал, желто-серый зал «Альгамбры», Рая Шустер, Арвид, бетонные стены рынка.
«А чем ты занималась?»
«Мамочка…» - прошептала Лена, хватая ртом воздух и, упав в угол, лишилась чувств.
Над Ригой взошло солнце: прекрасное, как сама жизнь, легкое, как молодость, и светлое, как взгляд ребенка.
***
- Лена! Доча! – Мама бежала за уходящим поездом, что–то держа в руках, кажется, это была соломенная шляпа.
- Мама, ну, зачем? – Кричала Лена, высунувшись по пояс из окна. – Я скоро вернусь, мама, оставь, оставь.
- Хорошо тебе отдохнуть, доча! – Мама остановилась и отправила воздушный поцелуй. Еще очень долго она стояла на платформе железнодорожного вокзала, в своем любимом зеленом платье с высоким воротником, а ветер теребил ее волнистые, русые волосы. Мама будто бы старалась запомнить, как выглядит дочь, насладиться ее уходящим присутствием. Она будто бы что-то чувствовала и, собирая девушку в дорогу  в Ригу, как можно чаще касалась, невзначай, нервируя не слишком любящую нежности дочь.
«Мама, я опаздываю!». – Кричала Лена на мать, а затем, будто бы извиняясь за свое поведение, крепко обнимала самого близкого и дорогого ей человека. Где–то рядом крутились младшая сестренка и братик, но мама не отпускала дочь даже на пару мгновений.
Поезд ушел в Ригу, а Ирина Ракицкая все еще стояла на станции, утирая платочком слезы. В следующий раз судьба сведет их в осажденном, но не сломленном блокадой Ленинграде. Свои последние часы она проведет на руках старшей дочери.
***
«Мамочка…» - прошептала Лена и открыла глаза, не сразу сообразив, где находится. За окном светило солнце и был день – девушка посмотрела на старинные часы на стене: 4 часа дня!
«Эвакуация!» - Попыталась вскочить с кровати Лена, но ее взгляд упал на спящую в кресле Рузилю. Осторожно ступив на деревянный пол, девушка присела перед подругой, коснувшись ее лица.
- Руза… - прошептала Лена, улыбнувшись, и потрепала Рузилю за носик. – Вставай, морда нерусская.
- А? – Рузиля открыла глаза и испуганно вздрогнула. – Уф, совсем, а;гыра что ли син, чего ты пугаешь меня так?
- Гы–гы, живая, – радостно воскликнула Лена, и девушки крепко обнялись.
- Живая инде, чего со мной будет? – Поджав губы и поправив волосы, сказала Рузиля. – Доктор меня покормил, напоил, спать укладывал, но я кровать уступила, ты же у нас без сознания лежала. Ходить, правда, пока не могу особо, а так пойдет.
- Я рада очень, – погрустнев, сказала Лена и положила голову на колени татарской девушке, – Руза…
-;у, балам?
- Нам ехать надо.
- Куда?
 - Домой. Я в Ленинград, ты к себе. Эвакуироваться надо, и как можно скорее.
- Слушай, – взяла Лену двумя пальцами за подбородок Рузиля и твердо сказала, - нам с тобой ехать некуда, война повсюду, поняла? Наша с тобой война, слышишь, да? Давай, раз уж остались здесь, будем воевать, чего делать? Значит, ну, это, доля такая.
- Ааа, - вскочила на ноги Лена и повернулась к двери, – если у вас так принято - терпеть, то я здесь оставаться не намерена.
- Ох, знаешь, что?! Терпение у нас покорностью называется. Называлось, да. Это испокон веков так было принято, что слово татарского мужчины — закон. А жена — за ним, за мужем, за своим мужчиной. И да, если надо было терпеть, татарские женщины терпели. И это многому их научило, потому, что за терпением была семья, дом, хозяйство. Без хорошей жены, покорной, терпеливой и заботливой, не будет хорошего мужа! И да, мы не могли говорить мужчине все, что хотим, потому что так нельзя! Он главный! Но сейчас не так! Вернее, не совсем так. Сейчас и мужчина, и женщина — равны. Татарской деревни, нищей, больше нет! Авыл — это наш дом, и мы будем его поднимать, как и нашу республику! Мы теперь образование получаем! - Выдала девушка и выдохнула, раскрасневшись. - Ай, ну, давай, чего, иди, – закрутила  глобус на деревянном, письменном столе напротив окна Рузиля, – мир большой, беги куда хочешь.  Когда на мою землю нападают, я дома сидеть не буду, дура что ли совсем?
Лена остановилась у двери и села на полосатый домотканый половичок. Абсолютно белые стены рабочего и домашнего жилья доктора Хлебникова. Письменный стол слева напротив окна с медицинскими приборами в правом углу. Шкаф, до отказа забитый книгами и всего одна электрическая лампочка над письменным столом рядом с кроватью, за которым и спала Рузиля. Ее, Лену, ждала кромешная тьма ночью и ослепляющий, белый цвет стен днем. Невыносимый контраст двух параллельных миров, как не сойти с ума? Она не могла остаться, но понимала, что отъезд, пока Рузиля, ее друг и ангел–хранитель здесь, Лена не простит никогда. Перед отвагой татарки трусить казалось невероятным невежеством.
- И чего ты предлагаешь?
- Ничего, – крутя глобус, пожав плечами, ответила Рузиля, – хочешь уезжать - можешь ехать. Но я не пойду, прости. Не могу. По маме, конечно, соскучилась, но когда враг у ворот, позорно бежать - это неправильно.
- Девочки, голубки, вы чего, воздушная тревога же была! – Под вой сирен доктор Хлебников ворвался в комнату и, схватив некоторые книги, кинулся на выход. – Скорее же, ну!
Взвалив Рузилю на спину, Лена кинулась в подвал дома с черными котами, испуганно пригнувшись от сотрясшей здание взрывной волны.
***
В темном, пахнущем сыростью помещении, девушки открыли глаза. Здесь едва уместились трое, благо жители дома либо уже съехали, либо просто не успели укрыться от падающих снарядов.
- Ты, это.… Прости за дуру, – проговорила Рузиля, обняв Лену за плечи, когда взрыв прекратились и сирена затихла, – я резкая иногда бываю, грубая.
- Да, ничего, – шмыгнула носом Лена, – просто мне страшно очень, Рузиля. Очень–очень. Мне никогда так страшно не было.
- Да, мне тоже, – согласно кивнула татарка и обняла Лену за шею, – ну, ты, это, курыкма (не бойся), я тебя, если что, прикрою. Ладно, уж, прорвемся.
- Милые дамы, кажется, пора подниматься наверх, сие господа со снарядами улетели, – сообщил густым баритоном доктор, поправляя очки, под вечно удивленным взглядом. Он проговаривал, в буквальном смысле, каждое слово по отдельности, будто бы читал новости или выступал перед зрителями в театре, на большой сцене под шум аплодисментов.
***
К вечеру в Риге объявили о создании рабочих и комсомольских батальонов. Им предстояло рыть окопы и строить баррикады на ключевых позициях обороны города, прежде всего, у  моста. Враги шли с востока, и казалось уже неизбежным их появление в столице Латвии. Оставалась лишь надеяться на мужество и героизм защитников города.
Лена замечала, как изменилась Рига: от паники ничего не осталось. Ровными колоннами шли отряды рабочих, ездили «полуторки», слышался шум стучащих молотков и крики строителей баррикад. Сигналы воздушной тревоги стали обыденностью, их не перестали бояться, просто начали привыкать. У пунктов выдачи питания стояли огромные очереди, и, что удивительно, по-прежнему работала телефонная связь.
- Алло, будьте добры, телеграфистку, Ирину Ракицкую, – крикнула Лена в трубку на телефонной станции, – мама, мамочка!
- Лена! – Отчаянно воскликнула мама. – Доча, ты где?! Мы обыскались тебя, родная ты наша!
- Мамочка, я в Риге, со мной все хорошо! – С трудом сдерживая слезы, ответила Лена. – Мама, я пока не могу приехать. Я.… Не приеду, мамочка. Прости меня.
-Но… Леночка, почему? – Упавшим голосом прошептала мама.
-Это… Трусость, мама. Прости меня. Дай Бог, свидимся, – Лена подняла голову, когда над городом раскатом пронесся вой сирены, – мамочка, я люблю тебя, слышишь?! Прости!
- А, Лена, стой, Лена! – Кричала мама, но девушка уже бросила трубку и, выбежав со станции, прыгнула за ближайший кирпичный угол, закрыв голову руками.  Привыкла. Тело уже не тряслось. Неужели.… Привыкла?
***
Той же ночью дом покинул профессор Хлебников. Он отплывал в Ленинград.
- На балкон лучше не выходить, это нынче опасно, – бормотал он, укладывая пожитки в небольшой, коричнево–серый чемодан. – Если ночью будет совсем невмоготу, страшно, то зажигайте керосиновые лампы, – доктор указал на протянутую вдоль стены веревку, на которой висели передвижные фонарики. – Но помните, – поднял вверх указательный палец мужчина, – керосина у вас кот наплакал. И самое главное, – подошел к шкафу и погладил книги по корешкам доктор Хлебников, – самое главное, храните в себе людей, человека, а они, книги, вам в этом помогут. Кстати, у вашей подруги было сотрясение мозга, поэтому ей категорически противопоказан физический труд. По крайней мере, пока. А у вас, милая голубка, переутомление, вызванное стрессом. Постарайтесь чаще отдыхать, хотя, - махнул отчаянно рукой мужчина, – эх, война. Ну, прощайте, милые дамы, – доктор Хлебников открыл дверь. – Читайте книги, друзья и берегите себя. В тяжелые времена спасает не честь и мужество, а совесть и здравый рассудок, который прививается чтением качественной литературы.
- Профессор! – Вдруг вспомнила Лена и вытащила из–под одеяла сложенное в конверт письмо. – В Ленинграде, будьте добры, передайте это на Рубинштейна, 2. Если вам не составит труда.
- Ну, конечно, разумеется. Будьте здоровы и счастливы, – кивнул профессор и закрыл за собой дверь.
Лена еще долго смотрела на темноту дверного глазка, а затем, опустившись, присела на коврик. Безумно хотелось снова заплакать, но девушка сдержалась, когда ее взгляд упал на спящую подругу. Осторожно, чтобы не разбудить, Ракицкая подошла к Рузиле, и аккуратно поцеловав в лоб, прикрыла одеялом.
***
Лена тихо, осторожно шагала по зимнему, мрачному Ленинграду. Ей навстречу попадались люди, с авоськами, санями, на которых везли других людей, уже мертвых. Лена шла в больших папиных валенках, укутавшись в шаль, и страшно дрожала от  холода в своем сером платье из шелка.
«Мамочка!» - прошептала она, подбираясь к дому, который становился все дальше, пока упавший снаряд не уничтожил его, разнеся на кусочки. От ужаса открыв рот, Лена опустилась на колени, схватившись руками за голову. Кто–то тряс ее за плечи с невероятной силой, а она продолжала  оставаться на холодной земле, пока звонкая пощечина не вернула ее в действительность.
- Дура что ли совсем?! – Крикнула Рузиля, хватая Лену за подбородок. Комнату доктора Хлебникова затянуло дымом, разрывалась сирена воздушной тревоги города,  а часть помещения уже завалило грудой обломков.
- Я уснула… - вскакивая, прошептала Лена, продолжая сонно оглядываться по сторонам.
- Ай, дура да инде, иди в подвал, бегом! – Схватив ее за воротник, Рузиля вытолкнула Лену за дверь
***
Жителей в доме Черных котов было действительно немного. Примерно 10 человек: в верхней одежде, с чемоданами они бежали в подвал, укрываясь от ударов авиации. Лене показалось, что налетов стало гораздо больше. Это могло означать только одно: враг подошел к Риге совсем близко.
- Рузечка, прости меня, пожалуйста, – прошептала в вполголоса виновато Лена, – я больше так не буду.
- Ай, да иди ты, – Рузиля повернулась на другой бок и шмыгнула носом, – сижу тут  с вами, а могла бы дома, с мамой. Эниемне сагындым29, – всхлипнула девушка и, закрыв лицо руками, тихо зарыдала.
- Ребята, – подползла к ним высокая, светловолосая девушка в оборванной, брезентовой мужской рубахе и серых штанах, – вы как? – Спросила она, протягивая подругам кусочки темного шоколада. – Угощайтесь, берите, не украла, - добавила девушка с едва заметным акцентом.
- Спасибо, – приняла подарок Лена, протягивая кусочек Рузиле.
- Не буду я, - проворчала та, но спустя мгновение забрала шоколад.
- Обиделась, – произнесла девушка, улыбнувшись и поправив русые волосы, – ну, ничего, бывает. Я Лигита. Фамилию произносить не буду, она сложная, клянусь остатками своей морали.
- Елена. А это Рузиля.
- А, товарищ комсорг! – Весело воскликнула Лигита, улыбнувшись темными глазами,  и пихнула татарку в бок. – Знаем такую, ай–бай, – ехидно рассмеялась она, – огонь девка.
- На казылык порежу, я вам не девка, – улеглась на спину Рузиля, утерев слезы, – чего не уехала–то?
- Дом сгорел на Кунгу. Куда мне ехать? – Поджав губы, ответила Лигита. – Родилась здесь и помирать тут буду. Ну, как повезет. В общем так, милые бабы. Враг в Риге будет не сегодня-завтра. Поэтому нужно решать: вы с нами или без нас? Комсомольская рота готовит подрыв моста, послезавтра. Это немного задержит нападающих. До этого надо активно таскать булыжники к переправе и рыть там окопы. Согласны участвовать в этом? Если да, то завтра утром начинаем.
- Но мы уже записались рыть окопы у другого моста, – растерянно произнесла Лена, оглядываясь на Рузилю. Та лишь обреченно пожала плечами.
- Тогда завтра я за вами зайду, – сказала Лигита и, поднявшись на ноги, стряхнула пыль с обвисших брюк, – пойдемте, милые бабы, уснули вражины.
- Лигита! – Воскликнула Лена, когда девушки уже выбрались на поверхность. – Ты сказала улица Кунгу,.. Дом не 2 случайно?
- Он самый, - кивнула, утирая нос рукавом рубашки латышка, – а чего?
- У меня там подруга жила с мамой и сестрой, – упавшим голосом сказала Лена, чувствуя, как комок подкатил к горлу.
- А как звали?
- Галя. Галина Сокол.
- Ну, я узнаю, – хлопнула ее по плечу Лигита, – не вешать нос, милые бабы. Нам еще воевать и воевать.


***
Один за другим, в жизни двух подруг мелькали военные будни. С утра шли через весь город, перепрыгивая канавы, рыли окопы и устанавливали оборонительные рубежи. Враги стали бомбить чаще, поэтому вся дорога занимала около двух часов – в путь выходили засветло. После изнурительного дня под летним зноем, уже затемно возвращались домой и, жалуясь на жизнь, ложились спать, не чувствуя ни рук, ни ног, ни желания даже поесть перед сном. Когда оставались силы, ходили купаться и стирать вещи в Даугаве, под покровом ночи, при лунном свете. Редкими бессонными вечерами при свете керосиновых ламп, читали друг другу книги – оказалось, что Рузиля неплохо читает по-русски и даже знает стихи наизусть.
«В огромном городе моем – ночь,
Из дома сонного
Иду – прочь.
И люди думают,
Жена, дочь, -
А я заметила одно: ночь».
- Говорила она, смеясь, со страшным акцентом, но Лена лишь улыбалась – они стали сестрами, не мыслящими существования друг без друга.
По ночам теперь старались спать, не оставляя дежурного: для работы требовались сон и свежие силы. Враг больше не давал спокойно засыпать, не останавливая налеты даже после захода солнца. Он шел к Риге, и все вокруг понимали, что падение Латвийской столицы неизбежно.
По–прежнему не было новостей от Гали Сокол, пока идущие на работы подруги не встретили Арвида в компании Вики и еще нескольких ребят.
- Лена, Рузиля! – Радостно крикнув, обнял девушек молодой человек и удивленно воскликнул. - Лигита! И ты здесь?!
- На краю передовой,– браво козырнула, топнув ножкой латышка и ехидно улыбнулась.
- Это похвально. Как я рад вас видеть. Мы искали, честно, искали! Почему вы ушли с рынка? – Схватив Лену за плечи, в сердцах воскликнул Арвид.
- Рузиле была нужно помощь… я… я не смогла ее бросить, мы не могли там оставаться, – шумно сглотнув, ответила Лена. Мимо двигалась колонна грузовиков с военными, кажется, это были пограничники.
- С границы идут, – схватилась за голову Лигита, – воюем, братцы.
- Да, мы отступаем, – опустив голову, нахмурившись, ответил Арвид, - но, это ничего, мы, мы еще им покажем! – В сердцах, горячо воскликнул парень. – Лигита говорила вам о подрыве моста?
- Да, – ответила за Лену Лигита, прикрывая лицо от солнца ладонью, – они в деле.
- Отлично! – Воодушевленно воскликнул молодой человек и пожал Лене руку. – Ступайте, мы скоро придем. Вам выдадут одежду, а то рыть в платьях не самое удобное занятие, – Арвид указал на свою светлую рубашку и бежевые, обвисшие брюки: точно также одели Вику, ее темные волосы были убраны под синим платком.
- Лена, не волнуйтесь, – коснулась девушка плеча Лены, – с ними все в порядке, Галя и Рая отправились за город рыть окопы с рабочим батальоном, но команды им пока не было. Но они все успели, их семьи уехали и уплыли в Ленинград, так что все хорошо, не переживайте, – сказала спокойно с легким акцентом Вика.
- Спасибо! – Облегченно вздохнула Лена, улыбаясь, когда ее взгляд упал на остановившийся трамвай. Странно, она думала, что уже не ходят, наверное, это был один из последних. В него с остановки набилась огромная толпа народу и транспорт, жалобно скрипнув, уже готовился двинуться с места, когда над городом вновь появились черно–серые убийцы.
Девушки едва успели упасть на землю, когда раздался оглушительный взрыв снарядов совсем рядом. Подняв голову, Лена увидела людей на остановке, которые падали, обливаясь кровью. За первым снарядом подоспел второй, третий, четвертый.… Из разбомбленного трамвая людей разбросало по брусчатой дороге: искалеченные и раненные, в особенности женщины и дети, они заполнили улицу страшными криками и стонами.
На  остановке чудом уцелевший светловолосый мальчик лет 8, закрыв лицо руками, рыдал над телом убитой матери и отчаянно шептал, повторяя снова и снова:
« Мамочка, что же они наделали…?».
***
На следующее утро в Ригу потянулись военные грузовики, с отступающими бойцами Красной Армии. Они двигались по мосту бесконечной колонной из Курземы и Бауски, занимая позиции и оставляя раненных в пунктах помощи. Город спешно покидало гражданское население, под страхом артиллерийских обстрелов. Враг вплотную подошел к столице Латвии, и напряжение нарастало изо дня в день. К этому времени пограничники и рабочие батальоны уже взяли под свой контроль мосты, а также территорию Центрального рынка, где укрывались в первые дни знакомства Лена и Рузиля. Спать домой уже не ходили, ночуя там же, где и рыли окопы. Ракицкой казалось, что она уже слышала вражескую песню, а минометный снаряд только и ждет, чтобы забрать, утащить ее в глубокую, темную яму.

***
- Уф, – воткнула лопату в сухую землю Рузиля и вытерла пот со лба. Солнце в зените пекло так, что обжигало ноги сквозь резиновые сапоги. Еще 10 человек, рывших окопы на этой стороне моста, в изнеможении уселись в тени, отложив лопаты, – яшьлек еллары яна ( годы молодости горят). Копай, давай. Враг придет, покажет тебе, как танцевать, – шмыгнула она носом, снимая белый платок.
- Я устала, – толстые, красные мозоли высыпали на руках Лены, сделав их черствыми, как наждачная бумага, – я ими только на пианино играла. Эх, сейчас бы белого хлеба, да со сгущенкой, да варенье у бабушки, – мечтательно воскликнула Лена, сладко потянувшись и поправив ворот светлой рубахи. – Да, Рузиля?
 - Да, с;йл;м;31, – поджав губы, ответила татарская девушка, придирчиво осмотрела зеленые, обвисшие штаны и хлопнула по ним руками, – сижу тут, как этот, Гав… Гав…
- Гавриил?
- Юк (нет). Уф, Гав, Гав.… Ну, мальчик еще, кем ;ле?
- Мальчик? С пальчик? – Рассмеялась Лена, закрываясь руками от напавшей подруги.
- Сейчас нос тебе откушу твой! – Повалила татарка Лену на землю и схватила за шею.
- Ааа, убивают, повторное нападение татарского ханства! – Кричала Лена, тщетно пытаясь вырваться. – Долой хана Хубилая, вся власть Советам!
- Ай, собака, – рассмеялась Рузиля, отпустив девушку, – пойду, могилу свою проверю, – поднялась девушка, но Лена схватила ее за ногу, в шутку обхватив ее руками.
- Руза! Мой священный татарский друг! Останься! Душа стонет, петь без тебя невмоготу! Свет погаснет, о, Руза–дереза!
- Ай, дура что ли совсем? – Стеснительно оглядываясь на обедающих рабочих, проговорила Рузиля и вырвала ногу. – Бала да инде,34 – тепло сказала она, опускаясь в вырытую яму, – ничего, нормально, да? – Крикнула девушка.
- Да,  – сидя на песке, Лена схватила маленький камешек и метнула в видневшуюся на поверхности макушку татарки, – гы–гы, в яблочко.
- Я тебя сейчас! – Грозно крикнула Рузиля, но рост не позволял  ей самостоятельно выбраться из окопа. – Вот блин, а! Утер;м бит!35
- Я ничего не понимаю, – спокойно ответила Лена, разворачивая мешочек с обедом, – говорите громче, вас не слышно.
- Девчата, у вас соли не найдется? А  то мы свою забыли, а нам не привезли, – к ним подошла худенькая девушка в белом, ситцевом платье и стеснительно пожала плечами. – А чего это там? – Удивленно спросила она, приподнявшись на носочках и заглянув в окоп. – Ой. Ей же помочь надо, – захлопала девушка маленькими, темными глазами и волнительно поправила синий платок.
- Не надо, она вылезет и убьет, силища–то вон какая! – Хохотнув, махнула рукой Лена. – Хотите есть? Как вас звать–то?
- Соня. Софья, – смущенно улыбнулась девушка, заправляя темные волосы под платок, – я в филармонии пела, с Раей Шустер, знаете ее, наверное.
- Да, такая же милая, как и вы, – ответила, щурясь от солнца, Лена и улыбнулась, когда заметила Рузилю, грозно надвигавшуюся на нее, – мне пора, – отбросив сверток с едой, она кинулась прочь, споткнувшись на песке, когда внезапно замерла на месте. К мосту двигалась колонна вооруженных людей, с красно–бело–красными нашивками на рукавах брезентовых кителей.
- Это что еще за…? – Ошалело произнесла Лена, когда колонна взяла оружие на изготовку.
- Ложись! – Завопила Рузиля, когда фонтанчик пуль пронесся рядом с ними. Колонна открыла огонь на поражение, несколько девушек кинулись врассыпную, и были сражены выстрелами, упав замертво. Оставшиеся в живых несколько человек легли на землю и закрыли головы руками.
Раздались выстрелы на другой стороне моста – пограничники и рабочие были не в состоянии противостоять превосходящим их в численности вооруженным нападавшим. Умереть от рук националистов еще даже не начав собственного сражения, казалось невероятным провалом.
***
Лена лежала на земле, уткнувшись лицом в песок. Рядом тяжело дышала Рузиля и совсем не двигалась Соня. Спина покрылась испариной, сколько же раз за последние несколько дней Лена была на волосок от гибели? 9 жизней у нее или больше? Осталось чуть больше половины, а ведь до прихода врагов оставалось мало времени.
- Отто! – Крикнул один из нападавших, подойдя к девушкам. Сердце Лены забилось с невероятно большой скоростью. – Отто, это же Ройзман, – пнул он Софию под бок и, склонившись, перевернул девушку на спину.
-  Не надо, не надо, пожалуйста, – прошептала та, складывая руки на груди, – пожалуйста…
- Ну, пожалуйста, – высокий, статный молодой человек лет 35 вновь кликнул друга по отряду, - Отто, ну, где ты, друг мой?
- Погоди, Урмас, я занят, – сбрасывая тела убитых девушек в воду, откликнулся Отто, рослый, темноволосый здоровяк в одной футболке, – чего там? Ааа, товарищ Ройзман, – воскликнул он, подойдя к девушкам, – какие люди, рады вас видеть! – Молодой человек снял винтовку с плеча.
- Не надо, пожалуйста, – роняя одну слезу за другой, вновь прошептала Софья, закрыв лицо руками, – пожалуйста. Не стреляйте.
- Нет, мы же не будем стрелять, правда, Отто? – Рассмеялся Урмас.
- Нет, Урмас! – Парни схватили девушку за руки и поволокли к реке.
-  Не надо! Нет, нет, пожалуйста, мамочка! – Рыдая, сопротивлялась Софья, тщетно упираясь ногами.
- Надо, почему? – Урмас внезапно остановился и, сняв винтовку с плеча, что есть силы, ударил Соню прикладом в лицо.
- Ой, мамочка… – тихо заплакала девушка, хватаясь руками за разбитый нос, – как же  больно–то, мамочка…  - отчаянно стонала Соня, скребя песок ногтями, – люди… Мама….
- Еврейская шлюха, – плюнул Отто на окровавленное лицо девушки, – привет Якову Моисеевичу.
- Физкульт–привет! – Расхохотался Урмас.
- Не надо, – вдруг, не помня себя, вскочила на четвереньки Лена и подползла к Соне. Удивленные парни замерли на месте, а затем дружно захохотали. Вслед за ними загоготала вся колонна националистов, – что же вы наделали…?
Лена аккуратно дотронулась до руки мертвенно бледной Сони, бесцветными глазами глядевшей в небо. На маленьком,  нежном личике расплывалась кровь, хлеставшая из сломанного  носа. Она пыталась дышать, но будто бы было нечем, и маленькая Соня лишь тихо плакала, беззвучно шевеля губами.
«Что же вы наделали…?» - повторила Лена, трясущимися руками касаясь лица Сони.
- Ты кто такая? – Вновь сплюнув, спросил Отто, уставившись на Лену нахальным взглядом. – А ну, пошла отсюда!- Оттолкнул он девушку.
- А может она за компанию хочет?! – Схватил Лену за воротник рубахи Урмас и повалил на землю. – Жди, курва, когда очередь придет.
Молодые люди взяли Соню за руки и потащили к опорам моста. Она не могла сопротивляться и очнулась лишь тогда, когда ее окунули в воду Даугавы.
- Мамочка… - захлебываясь и пытаясь открыть глаза, махала руками девушка, не в силах вырваться.
- Эй, – крикнул Урмас по направлению к той стороне моста и вынул из кармана веревку.  – Хочешь взрывать? Давай, вместе с ней! – Затягивая веревку на шее прижатой к опоре девушки, рассмеялся парень. Отто схватил Соню за ноги и слегка приподнял.
- Не надо, не надо, пожалуйста… - хрипела девушка, отчаянно болтая ногами и пытаясь дотянуться до Отто, – не надо, я прошу…
- Убирайся с наших земель! – Крикнул Урмас и махнул рукой. Отто затянул веревку и выпустил из рук ноги девушки.
Захрипев, худенькая Соня еще пыталась сопротивляться, хватая ртом воздух и болтая ногами, но спустя мгновение, закатив глаза, безжизненно опустила голову. Наступила тишина. Сбившийся платок упал не землю, ветер унес его к реке.
***
- Курва, – сплюнул Отто и повернулся к сидящей на песке Лене, – айда к нам, красотка!
- Тащи ее сюда, Отто! – Похотливо улыбнувшись, закричал Урмас, как вдруг замер на месте, сраженный снайперским патроном. Попятившись, молодой человек упал на колени, а затем повалился на песок.
- В атаку! Стреляй их! – Закричал Отто, заряжая винтовку, когда на пригорке появился отряд пограничников. Подготовиться и выстрелить ему не дали: сраженный автоматной очередью, националист упал замертво. Команда нападавших пустилась в  бегство.
Лена продолжала сидеть на коленях и ошарашенным пустым взглядом, взирая на мертвую девушку, висевшую на опоре моста. Маленькая Соня, воздушная, сдуваемая легким дуновением ветра.
«У вас соли не найдется?».
« Привет Якову Моисеевичу!».
«Физкульт–привет!».
« Не надо, пожалуйста».
Она была жива. Еще пару мгновений назад. Она говорила с ней, последний человек в жизни, с которым она говорила — это Лена. Всего пару мгновений назад. Теперь она мертва.
- Лена, не надо! – Закричала Рузиля, когда девушка, опустошенно глядя в одну точку, двинулась к опоре моста. – Не надо, йорэгем! (сердце мое).

***
- Девчат, вы как? – Подбежала к ним темноволосая лопоухая девушка в гимнастерке, когда пограничники уже зачистили переправу. В руках она сжимала снайперскую винтовку. – Нормально? О, мама, – отвернулась она, увидев висящую на опоре моста Соню, – твари. Ничего, мы еще вам покажем. Еще как покажем, – махнула девушка рукой бегущей к ним высокой блондинке, также со снайперской винтовкой.
- Чего, успели? – Остановились та, тяжело дыша. – Фух, не могу так долго бегать, старая я стала, уф. – Да, ну, черт, – воскликнула девушка, когда брюнетка в гимнастерке кивнула в сторону моста, – не успела. А эти чего?
- Срыв у нее, – ответила Рузиля за по–прежнему глядевшую в одну точку Лену.
- Бывает, – брюнетка сняла с пояса флягу и протянула татарке, – на, отпаивай, копать сегодня все равно уже не будет никто. Вечером мы зайдем, договорились?
- Да, – хватая Лену под руку, ответила Рузиля, – дом с черными котами.
- Ага, – кивнула темноволосая девушка, направляясь к мосту, – идем, Ангелина, снимем ее.
- Суки, – чуть не плача, сплюнула блондинка, – какие же мрази, а?
Девушки аккуратно сняли тело Сони, уложив на песок.
Лена, еще раз взглянув в эти темные глаза, схватилась за сердце и лишилась чувств.
***
- Мы не успели  Женя. Я бежала изо всех сил, но они… Мне не хватило пары секунд.
Женя отложила письмо и подняла голову. За окном капал дождь, а в финском доме только что вернулись сюда, из страшного лета 41- го, спустя мгновение, с набережной Даугавы, где только что лишилась жизни Соня Ройзман.
- Она не была простой девочкой, Женя, не подумайте, – Ангелина затушила сигарету и бросила ее уже во внушительных размеров кучу окурков. На ее глазах блестели слезы, а на немолодом, вытянутом лице прошла тень воспоминаний. Грустные, большие глаза женщины напряженно смотрели вдаль.
- София Ройзман была подпольщицей, – утирая пот со лба, сказал мужчина, – она доставляла проблемы айзсаргам,  а они долгое время не могли понять, кто им так мешает? Кто–то предал или они сами нашли – мы уже не узнаем. Отец Сони – Яков Моисеевич Ройзман, да, тот самый, которого вы часто встречали в парке, был учителем физкультуры и понятия не имел, чем занимается его дочь. Мы узнали об этом только  после войны.
- Да, мы пошли в дом к Софье, и нашли у нее огромный список с фамилиями тех, кто до войны занимался антисоветской пропагандой и представлял угрозу на оккупированных территориях. Это была не сеть, она действовала одна, потому что не ведала страха. Кто? Она, эта девочка с косичками и детским лицом, представляете? Казалось, что она ничего не боялась, – печально усмехнулась Ангелина и тяжело вздохнула, – а Лена не убийца, Женя, вы все узнаете.
В натопленной, жаркой комнате, пахнущей древесиной, повисло молчание. Женя опустошенно смотрела вдаль. Над ее головой все еще падали  снаряды и дул прохладный ветер с ночной Даугавы. Олег, сложив руки в замок, также смотрел в одну точку, расстегнув верхнюю пуговицу голубой рубашки. Нина с Яной, обнявшись, тихо смахивали слезы и громко шмыгали, пытаясь не разрыдаться взахлеб.
- Мне… Мне нужно. Я пойду.…Подышу свежим воздухом.
Женя на деревянных ногах поднялась из–за стола и вышла из избы.
Вновь наступила тишина. Лишь ветер дул с открытого окна, теребя листья на развешанных вдоль стены березовых вениках во владении тети Лауры.


***
Женя тихо шагала по прохладной траве. Она не могла привыкнуть к тому, что на дворе был 77-й год, а над головой – спокойное, мирное небо. В ее голове все еще рвались снаряды, а 20 летняя девочка пыталась убежать от настигавшей ее смерти, каждый раз ценой неимоверный усилий избегая ее. Женя подошла к реке, взглянув на свое отражение в воде при лунном свете.
На нее, широко расставленными глазами, смотрела девочка, упрямо поджавшая губы и нахмурив брови, с темными локонами до плеч. Просто советский участковый, который ничего не видел в собственной жизни. Женя коснулась воды рукой, нарушив спокойствие глади озера.  Где то проухала сова и девушка испуганно вздрогнула. Страшно. А как было им?
Маленькая Соня Ройзман сама, в одиночку, вычисляла националистов. Лена Ракицкая, Рузиля Гарифуллина, Лигита, Арвид, Вика и другие рыли окопы под обстрелом вражеских самолетов, а вы, Евгения Марковна? Чего сможете вы? Смогли бы вы проявить такую же отвагу и тащить незнакомца через весь город, под огнем вражеской авиации? Она не знала. Жена не могла ответить на этот вопрос, как бы ни старалась. Перед собой она была предельно честна.
- Женя… - девушка испуганно вздрогнула и едва не упала в воду, – Нина успела схватить ее за руку.
- Чего пугаешь так, а, Нина Ивановна?! – Проворчала Женя, сверля девушка исподлобья.  – До инсульта довести хочешь?
- Нет, я испугалась просто, – виновато опустив голову, пробурчала Нина, теребя подол белого, ситцевого платья, – Жека, – она подошла к берегу и взяла подругу за руку, – скажи, а ты смогла бы меня убить? Просто…
- Да, смогла бы, – спокойно ответила Женя, глядя на безмятежную темную воду финского озера, – если бы видела, как ты мучаешься и корчишься от боли, да, я бы тебя застрелила. Винила бы всю жизнь. Но сделала бы это…
- Ты думаешь, она…
- Она не убийца! – Воскликнула Женя, глядя в большие глаза Нины Ивановой. – Я ее видела, я же смотрела… этот взгляд, нет, она… Она не могла, там что–то произошло, но что – непонятно, – раскрасневшись от волнения, Женя смочила руки холодной водой и коснулась лица. Закрыв глаза, она присела у берега.
- Жень, пойдем.
- Слушай, Нин, – опустив глаза на воду, спросила Женя Круглова, вдруг, насупившись, – а где твой Бог? Ты же верующая, правда, ведь?
-Я…
- Тогда ответь мне, как там, наверху, решают, кому жить, а кому умирать?
- Я… Жень, это…
- Это, по какому такому правилу? – Голова Жени медленно развернулась к Нине. – Вы же нас называете христопродавцами, так давай, объясни мне, почему одни сволочи по земле ходят, а другие гниют в могиле?
- Женя.
- Ей было 20 лет! – Воскликнула Женя со слезами на глазах. – 20! А у нее на глазах человека убили, маленького и беззащитного, это ты понимаешь?! Этим мразям все равно, они мгновенно померли, а она мучилась, понимаешь?! Это ты называешь справедливостью?! Божьей милостыней?! Когда человека в 20 лет чуть снарядом не пришибло, спасибо, Господи! – Взмахнула руками Женя. – Только некоторых из этих сволочей до сих пор живут, а Рузиля Гарифуллина мертва, все, нет ее!
- Женя, послушай, ты должна послушать… - не поднимая глаз, проговорила Нина.
- Я должна моему народу и государству, ясно? – Гордо подняв голову, сказала Женя.
- На все воля Божья, Жень…
- Да пошли вы, – злобно прошипела Женя и зашагала к дому, – вместе со своим Богом. Я лучше не во что верить не буду, чем вот так вот.
-Жек, да подожди, Жек, – догнала ее Нина, – можешь не верить, дело твое. Но меня смущает один факт.
- Какой? – Повернулась к подруге Женя.
- Автомат Дегтярева, – объяснила Нинка, – ты говорила, что Рузилю Гарифуллину убили из автомата Дегтярева. Но как прицельно могла выстрелить девушка, которая до войны, по сути, никогда не держала в руках боевого оружия?
- Откуда ты знаешь, может быть, держала? – Хмыкнула Женя, пожав плечами и поежившись от холода.
- Брось, она же пианистка, как я, – улыбнулась Нина, обнажив десны и ровные, белые зубы, сверкнувшие в темноте, – дай мне оружие, я скорее, сама застрелюсь, чем попаду в кого–то.
- Но там была война, и она могла научиться за четыре года–то.
- Нет, что–то не то, – закусив ноготь, покачала головой Нина, – партизанка, с ППД на глазах у свидетелей убивает свою лучшую подругу.
- Которая ни в чем виновата быть не может, – закончила за нее Женя.
- Если только ее пытали…
- Знаешь, мне кажется, если бы пытали, она бы все равно никого не сдала. Судя по рассказам, Гарифуллина скорее бы умерла, чем предала кого–то, - уселась на крыльцо Женя.
- Ай–бай, – улыбнулась Нина, и присев рядом, положила подруге голову на плечо, – какие были люди, Жень.
 - Угу, – обняла ее Круглова за плечи и поцеловала в голову, – прости меня, Нинуль. Дура я старая, совсем не думается.
- Нет, ты хорошая, – закрыв глаза, ответила Нина и вздохнула, – вон как переживаешь.
- Мне их жалко, Нин, – в сердцах прошептала Женя, – я и, правда не могу понять, за что им это?
-Вечный вопрос, – поджав губы, сказала Нина и поднялась на ноги, – идем, друг мой. Нас, вероятно, заждались.
- Да, идем, – подняла Женя, поправляя складки на голубом сарафане, – ты, главное, не бойся, я тебя прикрою, если что, – сказала она, и подруги крепко обнялись на крыльце уютного финского дома при лунном свете и дуновении ветра с безмятежных вод финского озера.
***
На Даугаву падали искры от зажженного на пляже костра. Ночь и только где–то далеко слышались залпы орудий. Враг подходил к Риге все ближе и высоко, за домами, раздавались выстрелы. Ожидание согревало и уничтожало одновременно. Казалось, что эти кошмарные минуты продлятся вечность. Пройдут годы, и Лена будет вспомнить эту темную ночь на берегу Даугавы в разрушенной снарядами Латвии. Последнюю, перед приходом врагов в город.
- Арбис, Арбис, звучит как кличка для собаки, – вертела в руках листок в свете костра Ангелина, та самая девушка–снайпер, спасшая Лене жизнь. Позже они с брюнеткой, которую звали Ритой, пошли к погибшей Соне Ройзман в дом, чтобы спасти ценные вещи от мародерства. В их числе обнаружили исписанную фамилиями тетрадь.
- Оставь, ты ешь лучше, исхудала вон вся, – бросила ей кусочек жаренной на костре рыбы Рита и распустила густые, темные волосы, упавшие ниже спины. – Еды почти не осталось. Я думаю, пайка больше не будет.
- Я думаю, нас скоро вообще здесь не будет, – растягивая ноги на песке, усмехнулась Ангелина, взглянув на Лену.  Рита, нахмурившись, сняла китель, оставшись в белой майке и, аккуратно сложив одежду, улеглась на песок. Прикрыв глаза, она тяжело вздохнула.


 - ...И поедем мы в тыл, – выкатив глаза, хлопнула в ладоши Ангелина.
- Война повсюду. Нет его, тыла, – ответила Рузиля, насупившись.
- Ооо, сама придумала? Или подсказали? – Издевательски спросила блондинка.
- Нет, не придумала, это Эренбург.
- Кто? Оренбург?
- Оренбург, сама ты Оренбург! – Возмущенно воскликнула Рузиля. – Совсем дура, да?
- Да, – кивнула Ангелина и рассмеявшись, пихнула в бок лежащую Риту, – бульбаш, кто такой Эренбург?
- Лошадь татарская, отстань, Портнова, дай поспать, – недовольно откликнулась брюнетка, перевернувшись на бок, – дура.
- Не дура, а авантюристка, – хихикнула Ангелина, обняв колени, – ладно, татаро-монгол, не обижайся, я же любя. А в Оренбурге у меня тетка жила, когда–то. Я даже не помню ее путем.
- Я родилась там недалеко, – также обняв колени, ответила Рузиля, –  рядом совсем, в деревне. Авылда, эх.
- Эх, хорошо в деревне, – мечтательно сказала Ангелина, – скучаешь, да?
- Эх, да, – грустно опустила голову Рузиля, шмыгнув носом.
- Ну, давай, не грусти, – пододвинула к ней котелок с жареной, речной рыбой Ангелина, – давай кушать, Рузиля апайка. У меня в школе девочка была, мы ее так называли. Она по-русски ни бум–бум, и все апай да апай, – захихикала девушка в кулак, – ну, мы ее потом ругаться научили, и она апай, бл, апай…
- Уф, собакалар! – Рассмеявшись, воскликнула Рузиля. – Не могли чему–нибудь нормальному научить, дуралар.
- Да чему я научу, татарскому что ли? – Покрутила пальцем у виска и развела руками Ангелина, обернувшись к Рите. – Спит.
- Кушай, йорэгем. – татарка пододвинула котелок к молчавшей все это время Лене, но та лишь проводила его безучастным взглядом. Она не могла произнести ни слова – тишина воцарилась в ее мире с той самой секунды на набережной Даугавы, когда Отто повернулся к ней, и Лена едва не взошла к виселице. Она не могла произнести ни слова, хотя пыталась, но лишь беззвучно шевелила губами. Страшно ныли покрытые толстыми мозолями руки прекрасной пианистки, девочки – Леночки. На ее глазах убили человека – она  видела смерть маленькой Сони, видела страх в ее глазах, пустоту глаз мертвого человека.   Она видела трясущуюся опору моста и отчаянно бившуюся в схватке с мраком девочку.
«Еврейская шлюха!».
 Только за это прекрасного человека убили: за национальность и происхождение, которые человек не может выбирать самостоятельно.
«Не надо, я прошу вас».
- Молодец, девка, – бросив взгляд на Лену, сказала Ангелина, закончив с ужином и облизав пальцы, – не испугалась. Эх, чуть–чуть не успела, – сняв китель, она стянула сапоги и, вытянув ноги, устроилась рядом с подругой. – Хорошо–то как, эх, сейчас бы босиком, да по мостовой в Эренбурге.
- Оренбурге, идиотка, – не открывая глаз, проворчала Рита.
- Да хоть в Симбирске, какая разница? – Рассмеялась блондинка и обняла подругу.
- Лена, тебе надо поесть, – снова пододвинула еду к Лене Рузиля и, сняв шерстяной платок, накинула ей на плечи.  - Не хочешь? Ну, ладно. А хочешь, спою?  Хочешь? – Обрадовалась она, когда подруга, слабо улыбнувшись и тепло на нее взглянув, кивнула в ответ.
Над Даугавой зазвучала старинная, грустная мелодия о прошедшей молодости. Она опустилась на мостовую, пройдя мимо спящих в окопах рабочих, провела рукой по опоре  моста. Заглянула на опустевший железнодорожный вокзал, на освещенную луной платформу номер 4. Прошла мимо «Альгамбры», осмотрев пустые, роскошные залы, где еще недавно играла музыка и танцевали фокстрот. Грустно прошла в сгоревший дом на Даугавской, в разгромленную комнату, мимо разбитого пианино в тесном коридоре. Печально взглянула на 4 этажное здание на улице Грециниеку, остановилась на брусчатой мостовой и прислушалась к стонущим, укрывшимся на центральном рынке женщинам и детям. По разбитым снарядами дорогам, мимо разбомбленных, сгоревших зданий, прошла к Дому с черными котами, и нежно потрепав по волосам уснувших снайперов, присела перед Леной.
Облегченно, устало вздохнула девушка и крепко обняла своего ангела–хранителя, опустив ей на плечо голову.
***
Лена вновь шла по пустому, мрачному Ленинграду. Вымерший город и измученные голодом горожане, везущие на санках своих детей, уже мертвых. Наледь на лицах и в душе, на сапогах, руках, отсутствующие взгляды. Мама, которая что–то говорит, но Лена слышит лишь «просыпайся, скорее, вставай!».
Она проснулась, но не сразу поняла, что в комнате есть кто–то еще. Не открывая глаз, Лена чувствовала чье–то дыхание. Дождя не было, и тишину нарушали лишь артиллерийские залпы, где–то там, совсем рядом. Она слышала, как шуршит одежда, и кто–то осторожно, словно лис, шагает по деревянным половицам. Лена  даже не могла понять, где Рузиля, открыть глаза – значит, выдать себя. Она чувствовала его или ее нервное дыхание и шум приклада автомата, бившегося об бедро при ходьбе. Спустя мгновение человек подойдет к кровати, к ней.
Человек сделал еще шаг и вдруг замер. Затем, подойдя вплотную к кровати, он склонился к Лене, которая уже превратилась в густой комок нервов. Незнакомец вдохнул ей в лицо…
- Ааа!!! – Не помня себя, закричала Лена и, открыв глаза, набросилась на молодого человека, вцепившись ему в шею руками.
- Ааа!!! – Закричал в ответ парень и упал на пол, оттолкнул девушку, больно ударившуюся об стол. Через мгновение из–под кровати выскочила Рузиля, направив автомат на непрошеного гостя, но тот одной рукой вырвал оружие и отбросил в сторону, а другой нанес прицельный удар в переносицу. Усмехнувшись, молодой человек повернулся к Лене, когда увидел нацеленный на него автомат Дегтярева. Закатив глаза, он сделал последние два шага в своей жизни – очередь сразила его наповал. Схватившись за живот, молодой человек упал замертво.
- Ты.… Ай.… Откуда ты…? – Держась руками за разбитый нос, ошарашено спросила Рузиля, усаживаясь на пол.
- Я… Я не умела… - Лена выронила автомат из трясущихся рук и присев на пол, прикрыла ладонью рот. – Я его убила! – Заикаясь, произнесла она, заплакав и хватаясь руками за голову. – Я его убила, Рузиля, живого человека застрелила!
- Он бы нас четвертовал, – ощупывая нос, проговорила татарка, – ну, хоть говорить начала, теперь не так скучно будет.
- Убила… - по–прежнему держась за голову,  произнесла Лена, выкатив глаза в ужасе, – я его убила…
- Ложись!!! – Крикнула Рузиля страшным голосом, услышав звук приближающегося снаряда. Дом затрясло с невероятной силой, комнату в очередной раз затянуло дымом. Однако бомбила уже не авиация.
- Враги… - прошептала Рузиля, поднимая голову, – пришли, враги…- она выбежала на балкон, и вытянувшись, взглянула вдаль. В паре километров от Риги, в предрассветном свете, виднелись маленькие фигурки движущейся техники. К городу полным ходом шли вражеские танки.
- Девчонки!!! – Раздался по ту сторону двери голос Лигиты. – Девчонки, бегом к окопам!!! – Барабанила она в дверь со страшным грохотом. – Спите что ли там, а, не слышите, артиллерия бьет?! Вставайте, бегом на улицу, скорее, девчонки!!!
Схватив Лену за руку, Рузиля бросилась вниз по лестнице, пригнувшись от сотрясшего здание взрыва.
В дом с черными котами они больше не вернутся. В то место, где стали сестрами, укрывались от бомбежек и читали друг другу стихи; в темной ночью и невероятно светлую  при солнечном свете комнате доктора Хлебникова.
Там, где при свете керосиновых ламп, родилась их бессмертная дружба.



***
Над мостом взметнулось огненное пламя. Люди, бежавшие к нему, повернули назад, увидев надвигающиеся на них танки. Тем, кто успел взойти на переправу, повезло меньше: над ними коршуном пронесся бомбардировщик, прошив бегущих пулеметной очередью.
«Назад!!!» - Крикнул молодой лейтенант в синей фуражке, идущий впереди колонны. Он вынул пистолет из кобуры и повернулся к танкам, но выстрелить не успел. Сраженный очередью, еще совсем юный молодой человек с детским лицом удивленно взглянул на кровавое пятно на животе. Качнувшись, он упал сначала на колени, а затем уткнулся лицом в сырую от дождя землю.
Люди не могли подбирать раненных из–за авианалетов и стреляющей пехоты, сопровождающей технику. Набережную окутало едким дымом, от которого слезились глаза. Последний путь отхода из города был отрезан.
***
Бежали на ощупь, прикрывая рот и нос смоченными второпях тряпками. Лена едва различала силуэты бегущих впереди девушек–снайперов. Навстречу им неслись не успевшие уехать люди с огромными сумками, кричащие дети и плачущие женщины. Со стороны рынка слышалась стрельба: айзсарги заняли территорию вчера, ведя затяжные бои с войсками НКВД. Город превратился в сплошной улей, жужжащий, пахнущий смолой и гарью.
Со стороны Курземе продолжали прибывать солдаты, идущие через мосты, виновато, понуро опустив головы. Они покидали Ригу и становилось ясно, что город будет сдан.
- Галя! – Крикнула Лена уже у моста, увидев знакомую физиономию у самых окопов.
- Лена! – Радостно воскликнула Галя и поцеловала подругу в макушку. – Как же я испугалась за тебя! Мы, представляешь, все это время за городом сидели, ни связи, ничего, только сегодня вернулись! Ты жива, я так рада!
- Я–то как рада! – Ошалело рассмеялась Лена, пригнувшись от взорвавшегося рядом снаряда.
- Давайте в окопы, девочки! – Крикнула Лигита. – Опасно же, давай!
***
-А я своих отправила в Ленинград, ничего, пусть там пока побудут, – сообщила Галя, когда подруги устроились в широком окопе. С пасмурного неба зарядил дождь, стрельба начала утихать, – ты где была, Ленка?
- Да мы в доме с котами окопались, а так вот здесь окопы рыли, – хлопнула по земляной стене Лена, оглядывая подругу. – Да ты прям Гаврош, платье нынче не в моде?
- Да, – махнула рукой Галя, оглядывая светлую рубашку и брезентовые штаны, – в чем воевать-разницы нет. У нас двоих убило снарядом во второй день, так мы так испугались, что к городу ломанулись, еле настигли и изловили, – истерично засмеялась Галя в кулак. – Ничего, привыкли. Вас не зацепило? – Кивнула она на молчавшую все это время Рузилю.
- Я же из вредности и желчи состою, чего мне будет?- Пожала плечами татарка, скорчив физиономию. – Я так понимаю, мы отступаем, да?
- Да, – закусив нижнюю губу, проговорила Галя, – ничего, навоюемся еще.
Девушки испуганно пригнулись, когда снаружи раздался страшный грохот, окоп осыпало землей. Спустя минуту шум стих, и из укрытия высунулись любопытные головы.
На поврежденном мосту замер подбитый вражеский танк. Рядом лежало несколько трупов, а фигуры в серо–зеленой форме, отступая, отстреливались от наседавших на них солдат НКВД.
- Ха–ха, сработало! – Воодушевленно воскликнула Лигита, подняв кулачок вверх. – Сработало устройство. Жаль только не весь мост уничтожило. Заряда взрывчатки не хватило.
- Ну, хоть так, – утирая с лица дождевые капли, задумчиво проговорила Лена.
- Так, коровы, двигайтесь, ваш окоп самый здоровый. – Бесцеремонно крикнула подбежавшая Ангелина и сходу прыгнула в укрытие, отдавив Гале ногу.
- Ааа, ну, чего же ты делаешь-то, чудище?! – Отпихнула снайпера Сокол, сжимая поврежденную конечность. – Какая же тупица, а?!
- Ребята, вы извините, ее уронили в детстве, – склонилась над окопом Рита, – все целы, никого не ранило?
- Да вы вообще кто такие, пришли и хуже врагов начали бить, где нашли–то вообще такую, с толстой задницей, в войну–то, а?! – Продолжала причитать Галя, злобно оттолкнув девушку–снайпера.
- Чего началось–то, нормальная у меня задница, это сейчас вообще обидно было! – Взмахнула руками Ангелина.
- Ай, – погрозила кулаком Рузиля, – ну–ка, щу, сейчас надаю обеим, понятно?
-В общем, так, – аккуратно спускаясь в окоп, проговорила Рита, –  некоторые армейские части едут в Ленинград, можно с ними, на полуторках. Ехать надо сейчас, сегодня, потому что другого шанса не будет. Мы отступаем, ребята. Город сдадут. Слишком не равные силы.
Обитатели окопа погрузились в задумчивую тишину. Снаружи слышалась вялая стрельба и вражеская речь вперемешку с русской. Дождь усиливался, уже затопив дно укрытия. Сердце Лены бешено колотилось от представления встречи с мамой, папой и братьями. Она жива! Она осталась цела и возвращается домой. Сколько раз, плача ночами, укрываясь от авианалетов, Лена просила прощения у матери за все страдания, которые ей принесла. Теперь есть шанс посмотреть ей в глаза, успокоить душу. Рузиля думала о далеком ауле, о семье и с каждым днем все больше и больше жалела, что не осталась с ними. Задумчивым взглядом уставились в одну точку Галя Сокол, Ангелина Портнова и Рита Бондарь. Каждый думал о своей дальнейшей судьбе. Рузиля была права. Война заставила сражаться везде, и понятие «тыл» исчезло, с первым вражеским солдатом, ступившем на их землю.
«Ее доставили к следователю: худенькую, в оборванном, бежевом, ситцевом платье. Последовал обыск, в ходе которого отняли крест. После ночного допроса 20–летнюю арестованную, дочь бывшего белого офицера, привели в камеру. Она с трудом, ощупывая превратившееся в сплошной синяк лицо, добралась до того, что называли лежанкой: досок, расположенных на выступе между двумя кроватями. У нее не было страха, лишь ожесточение. Звереныш, озлобленный на весь мир.
Следствие шло почти пять месяцев, все это время проводились ночные допросы, сопровождавшиеся побоями. Во время одного из них, она, не выдержав и подняв на следователя ослепленные ярким светом, голубые, небесного цвета глаза, плача, отчаянно прошептала разбитыми в кровь губами:
«Должна же быть какая–то правда…?»
Хмыкнув, следователь поднялся, схватил со стола большую бутылку, завернутую в газету, и, что есть силы, ударил ей по голове светловолосую девушку.
«Вот тебе правда!»
Она упала со стула и сжалась в комочек, трясясь  ослабленным голодом и побоями телом. Не ощущая больше сил бороться, Ангелина лишилась чувств.
Поздно вечером их, окружив кольцом конвоя, привели на вокзал. Упала температура, под ногами хрустел снег. Одна из заключенных кинулась к реке, последовала команда лечь не землю, и они упали, лицом в самую жижу. Несчастную изловили, и посадили на колени перед лежащей толпой. Ангелина едва заметно приподняла голову и посмотрела заключенной в глаза. Сима, старший лаборант, 25 лет. Арестована по доносу за чтение контрреволюционного стихотворения, которое цитировала в нетрезвом состоянии. Сима знала, что делала, паинькой она не была. Сейчас она опустила голову и что–то шептала, глотая слезы, утирая их с больших, вьющихся ресниц. Шаль с головы сбилась при беге, и на иссиня–черные волосы ровными линиями падали снежинки. Сима подняла синие глаза и встретилась взглядом с Ангелиной, тяжело вздохнув сквозь слезы. Раздался выстрел в затылок, и худое тельце в телогрейке уткнулось лицом в снег.
На вокзале началась паника, заключенные истошно загалдели. Ангелина увидела столыпинские вагоны, те самые. Оттолкнув конвоира, она бросилась к реке и прыгнула в ледяную воду, не думая о последствиях.
-Руза, – прошептала Лена, взяв подругу за руку, – поедем в Ленинград?
- Угу, –кивнула та, заморгав и подняв глаза на серое небо, – эх, эни, дура мин, дура…
- Значит, едем в Ленинград, – кивнула Галя, – а вы?  - Посмотрела она на девушек–снайперов.
- А у нас выбора нет, – задорно сказала Ангелина, прижимая к лицу приклад снайперской винтовки, – вернемся в Петербург, Ритка? Там, говорят, спокойнее.
- Всему свое время, – задумчиво пробормотала Рита Бондарь, – едем.
- Лигита, а вы? – Повернулась к латышке Лена.
- Мы уходим, в Эстонию. Будем оттуда воевать. Нам нужно отдышаться, собрать силы. Мы вернемся обязательно. Если вы с нами, то мы вас найдем, Лена.
- Да, конечно, – Ракицкая назвала адрес, – отыщите нас, Лигита. Мы должны вернуться. Отомстить. За всех, кто здесь…
- Хорошо, я запомнила, – грустно улыбнулась Лигита, поднимая голову вверх, – мы уходим, Рига. Прости нас, но мы тебя оставляем. Прости нас, Латвия. Мы вернемся…

***
- Мы вернулись в Ригу следующим летом, – вздохнув, сообщила Ангелина, затушив очередной окурок. В финскую избу уже пришел утренний рассвет – первые лучи солнца легли ровными линиями на деревянную гладь обеденного стола. Через открытое окно в комнату вошла утренняя свежесть. - Как раз в Ленинграде и кроется ответ на ваш вопрос, товарищ участковый. Почему ее дом был под такой усиленной охраной, и что же там произошло, – сказал Золотов, приподнимаясь на ноги. – Давайте прервемся. Нам всем не помешает сон. Отложим разговоры на вечер.
- Василий Степанович, мне нужно в город, – тихо сказала Женя.
- Это исключено.
- Женя, тебя же ищут,  – испуганно  сказала Нина.
- Да, но мой отец должен приехать сегодня.
- Тогда мы идем с вами, – потягиваясь и закуривая очередную сигарету, сообщил Золотов, – сопровождаем каждый ваш шаг. Я и капитан Сухов.
- Олег, - взяла за руку задумавшегося парня Женя, – с тобой все хорошо?
- Да, – отчужденно ответил Олег, не сводя глаз с сундучка с письмами, – все в порядке. Выходим сейчас?
- Так, сон, потом выходим, – хлопнула по столу Ангелина, закрывая сундучок на замок, – да, товарищ следователь?
- Как скажете, – улыбнувшись, развел руками Золотов.
- Подождите, у меня вопрос, – неожиданно подала голос Нина, – списки Сони Ройзман – это и есть то, за что могли преследовать Елену Павловну?
- Списки не нашли, ни тогда, ни сейчас, – ответила Ангелина, устало взглянув на девушку, – поэтому нет, не совсем. Все, всем спать, нас ждет тяжелый день.
Компания поднялась из–за стола и направилась во вторую часть финского дома.
Лишь Олег Сухов продолжал сидеть за столом, задумчиво разглядывая закрытый сундучок с письмами.
***
Женя тихо шла по пыльной дороге и думала о том, что ее жизнь разбилась на две неотделимые части.  Письма с войны разрушили ее идиллию. Приблизило понимание смертности, наступило отчуждение от той картины, которую она всегда себе представляла. Карьера, семья, заслуженный отдых. Она не могла подумать, представить, что ей придется убивать, чтобы защитить свою жизнь и жизнь близких. Как убивала Лена в осажденной врагом Риге. В то пасмурное утро 41-го.
***
Женя открыла калитку и  вошла во двор, только тогда заметив желтые «Жигули» Давыдова, припаркованный недалеко от дома. Она знала, что Сухов и Василий Степанович внимательно наблюдают за ней, но все равно испуганно вздрогнула. Едва девушка развернулась к калитке, как дверь дома открылась, и на крыльце возник полковник Давыдов, собственной персоной.
- Ну, это самое, куда же вы, Евгения Марковна? – Весело сказал он, утирая пот с лысины. – Погодка нынче, шепчет.
- А вы не боитесь, что я на вас заявление напишу? – Злобно сжав зубы, спросила Женя, остановившись у самой калитки.
- Тогда я убью твоего отца. Пристрелю и скажу, что в попытке выяснить отношения ты грохнула своего папашу, и пистолет подброшу, – ответил Давыдов, пожав плечами, – идите в дом, Евгения Марковна, не совершайте глупостей.
- У меня есть свидетели того, что вы в меня стреляли, – не двигалась с места девушка, невольно оглядываясь к кустам, за которыми находились ее мужчины.
- Они подождут, охранники. Свидетели твои ломаного гроша не стоят. Зэчка да ее хахаль, с которым у них любовь была когда–то. И еще это, Сухов, мать его, – махнул рукой мужчина, – это же сплошная антисоветчина. Штамп ставить негде.
- Подожди, как зэчка? – Нахмурившись, спросила Круглова.
- А так. Сидела она и довольно долго, – объяснил Давыдов, – давай в дом, мы тебя ждем. И не дури, – постучал он по кобуре на поясе.
Оглянувшись, Женя тяжело вздохнула и вошла в дом.
***
Отец сидел на табуретке за столом, аккуратно устроив велюровую шляпу рядом с Жениным головным убором. Он заметно похудел с их последнего разговора, да и сейчас заметно нервничал, то и дело, вытирая руки белым платочком из нагрудного кармана светло–серого пиджака.
-Здравствуй, папа.
- Женя! – Вскочил отец и обнял дочь. – Переживал, уж думал приехал, а никто не встречает. Вот, спасибо, товарищ полковник приехал, забрал, привез. Ну, нельзя же так, отец прибыл за столько километров, а ты…
- Папа, я очень устала, ты чай будешь?- Раздраженно спросила Женя, поднимая голову.
- Да, очень хотелось бы, – строго сказал отец, снимая пиджак и вешая его на крючок у входа, – мне Вячеслав Анатольевич все рассказал, что ты адаптировалась, служишь хорошо. Мы с мамой тобой очень гордимся. – Присел на табурет отец,  взглянув на улицу сквозь бежевые занавески.
- Спасибо, – сухо ответила Женя, ставя на плиту кастрюлю с картофельным супом, – как мама?
- Хорошо, только она сильно переживает. Ты очень не по-взрослому поступила, когда уехала. Мы считаем, что тебе…
- Вы хотели его убить – убивайте,  – прошептала сквозь зубы, проходя мимо Давыдова, Женя, и взяв с полки соль, вернулась к плите.
- А, это самое, вы подождите, сейчас Женя все приготовит, и мы еще поговорим, – дружелюбно залебезил офицер, пододвигая стул и присаживаясь рядом с отцом, – а вы знаете, какая тут природа, ой, я не могу, – улыбнулся он, зажмурив глаза и цокнув язычком. – Рыба – во, – поднял вверх большой палец Давыдов, хватая хлеб со стола, – я рыбалку очень люблю, вот бывает, по осени…
- Вячеслав Анатольевич, проверьте, пожалуйста, суп, – попросила вдруг Женя, пробуя бульон с ложки.
- Не надо, я вам доверяю, – ответил, с набитым ртом Давыдов, притворно улыбаясь.
- Нет, вы попробуйте. Вам же его потом кушать.
- Я… В другой раз.
-Хорошо, – пожала плечами Женя и вдруг, схватив кастрюлю за ручки, выплеснула уже горячий суп на не ожидавшего подобного полковника.
- Ааа, сука!!! – Взревел мужчина, хватаясь за лицо и шаря рукой в поисках кобуры. – Убью, тварь!
- Бегом из дома!!! – Крикнула Женя, хватая ошалевшего отца за руку.
***
- Женя, что ты наделала…? – Округлив глаза, воскликнул отец, задыхаясь от возмущения.
- Папа, послушай, этот человек, он преступник, он, он пытался меня убить, я тебе потом все объясню, сейчас надо бежать, скорее…
Перед калиткой, окутав пылью дорогу, резко затормозил желтый милицейский «УАЗ», из которого выскочили двое оперативников в форме и следователь Курганов.
- Сука! – Выбежал из дома Давыдов, и, что есть силы, ударил Женю по лицу пистолетом. Задыхаясь, Круглова упала на землю и закрыла лицо руками.
«Не надо, пожалуйста…».
- Что вы делаете?! – Оттолкнул офицера отец и склонился над дочерью. – Прекратите немедленно!
- Я вам устрою, – направив пистолет на профессора, Давыдов щелкнул затвором.
- Отставить, полковник, – крикнул Курганов, два милиционера взяли оружие на изготовку, замерев на входе во двор, – положите оружие, немедленно.
- Повезло тебе, – сплюнул Давыдов, убрав пистолет в кобуру, – они на меня напали, хотели, это самое, сбежать! Чуть не упустил.
- Разберемся, – застегивая верхнюю пуговицу черной рубашки, ответил Курганов, – что же  вы, Евгения Марковна, вам бы в бега, а вы домой идете. Непрофессионально для убийцы.
- Как.… Какого убийцы…? – Прошептал отец, хватаясь за сердце.
- Обыкновенного. Держите, Евгения Марковна, – извлек мужчина платок из коричневых брюк и протянул девушке, – как вы себя чувствуете?
 Жена приподнялась и присела на землю исступленно разглядывала запачканный каплями крови голубой сарафан, совершенно не чувствуя боли. Сотрудник милиции ударил по лицу другого  милиционера. В Риге маленькую Соню били по лицу прикладом, в Береговом Женю лупят пистолетом. Есть ли разница между полковником Давыдовым и айзсаргом Отто?
-  Пакуйте ее,– скомандовал следователь,  поглаживая аккуратную эспаньолку,  и вновь повернулся к отцу, – а вы, гражданин, проедете с нами.
На руках Жени щелкнули «браслеты».  Круглову посадили в «автозак», хлопнула дверь, и девушка увидела перед собой зарешеченное окно.
«УАЗ» тронулся с места и покатил по пыльной загородной дороге.

***
- И чего мы будем делать, товарищ Сухов? – Обратился Золотов к равнодушно наблюдавшему за происходящим молодому человеку, который лишь недоуменно пожал плечами.
- Она в милиции, они разберутся. Не виноватая – отпустят, виноватая – значит, ну, такова судьба.
- Ааа, – удивленно улыбнулся Золотов, – а мне показалось, что у вас любовь.
- Да какая к черту любовь, вам–то какая разница? – Раздраженно бросил Олег, выходя на дорогу. – Не идти же мне ее спасать, я что, герой нашего времени? Меня самого все ищут, между прочим из–за вас.
- Да?
 -Да, – передразнил мужчину Сухов, – давай, Олег, бери машину, спасай ее, бегите. Она больная, какая правда, нет ее! – Развел руками Олег, пиная землю. – Ну, была Елена Павловна, ну, наткнулась она не на тех людей в Ленинграде, потом села, воевала, все, какая тайна?
Золотов замер на месте, склонив голову набок, уставился на молодого человека подозрительным взглядом. Олег сощурился и, сжав скулы, злобно взирал на мужчину. Они оба все поняли, оставался лишь вопрос, кто выступит первым.
- Как же я сразу не догадался? – Не отрывая взгляда, проговорил Золотов.
- Он мой отец.
- Он мразь и поддонок.
- Он – мой отец, – повторил с нажимом Сухов, краснея и тяжело дыша, – я сам с ним разберусь. Он меня вырастил и выучил всему, что я знаю. А вы, кстати, в пору своей юности офицер НКВД, лучше бы за собой последили, ага. Есть что вспомнить, товарищ Золотов.
- Да ты хоть знаешь, щенок, сколько человек погибло в  блокадном Ленинграде, пока он дела свои темные делал?
- Он…
- Двести тысяч человек.  Один маленький город помер с голоду, пока твой отец шиковал и еду жрал народную. Он не отец, он мразь, и я его найду, я тебе обещаю.
Вместо ответа мужчина получил удар в челюсть и упал, задыхаясь от боли. Подскочив, Олег вырвал у него пистолет с пояса и, хлопнув по щеке, прошептал:
- Я же сказал: сам разберусь.

***
В финском доме на окраине устроили тихий час. Лишь часы с кукушкой нарушали тишину безмятежного края. Где–то во второй части дома спали Ангелина и Яна. Тетя Лаура трудилась во дворе, напевая чудные финские песни. Взглянув на нее сквозь голубые занавески, Нина Иванова  улыбнулась и уселась за стол, уставившись на сундучок с письмами. Какая же…Тяжелая история. Торжество духа над попытками смерти прибрать все к своим рукам. Сколько же им пришлось убегать от нее, обманывая снова и снова?
У Нины не выходили из головы истории смерти Сони Ройзман и Рузили Гарифуллиной. Неужели она и правда убила ее? Но зачем? Они ведь были сестрами, лучшими подругами. Как Нина с Женькой. Долго ее нет, эх, случись чего, она не выдержит, нет. Женька ее ангел–хранитель. Ее смысл жизни и свет.
Аккуратно ступая,  дабы не скрипеть деревянными половицами, девушка вышла в коридор. Убедившись, что все спят, сняла с крючка ключ и открыла сундучок с письмами. Ей не терпелось узнать, что было дальше, там.… Устроившись у печи и сложив ноги в позе турка, Нина взяла письмо в руки, когда дверь открылась, и в комнату вошел человек, тяжело дыша.
Девушка испуганно ахнула и округлила глаза, когда в ее затылок уткнулось дуло пистолета.
- Письма в топку. Все.
***
Нина трясущимися руками отложила письмо и медленно привстала, боясь, лишний раз пошевелиться. Спина покрылась испариной, она звучно сглотнула. Рядом с ней упала серебряная зажигалка.
- Иванова, давай шустрее, зажигай, копти, давай-давай, – Сухов нервно сглотнул, – раз, два…
- Олег, ты с ума сошел, Женька, она, письма, в огонь, там же память…
- Я никому ничего не должен. Разжигаешь топку и сжигаешь письма, считаю до трех, раз…
Нина снова шумно сглотнула, и дрожащими руками подняла с пола зажигалку. Тайне Елены Павловны было суждено погибнуть в печи уютного, финского дома. Нина хотела всеми силами избежать этого, но как же, как?
Из зажигалки взметнулось пламя. Нина, едва сдерживая слезы, поднесла ее к письму. Крупный, разборчивый почерк, явно написанный дрожащей, ослабленной рукой.
- Простите, а что здесь… - ошарашено замерла на пороге первой части дома Яна, хлопая заспанными, голубыми глазами  – Ааа…
Швырнув зажженную зажигалку Сухову в лицо, Нина закинула письма в сундучок, и, схватив его, бросилась из дома.
***
Выиграв время, пока Сухов выламывал припертую граблями дверь, Нина добежала до мостика и иступлено присела, тяжело дыша. Сердце выскакивало из груди, а уши стали багрово–красными; так уж повелось,  что они краснели и розовели, когда девушка боялась, смущалась или радовалась.
Тетя Лаура изумленно разглядывала появившегося на улице молодого человека с пистолетом. Вскочив, Нина бросилась к границе.
- Отдай письма, сейчас же, я приказываю! – Выстрелив в воздух, Сухов взобрался на гремящий мостик. – Ну, пощады не жди!
- Вот тебе! – Обернувшись,  крикнула Нина, показав «фигу», но тут же, споткнувшись, неудачно упала, кажется, подвернув ногу.
- Ну, наконец–то, – остановился рядом с ней молодой человек, тяжело дыша и расстегивая верхнюю пуговицу бежевой рубашки, – набегалась, коза–дереза?
- Сам козел, понял?! – Зычно бросила Нина, прижимая сундучок к груди. – Руки прочь от комсомолки, нас так просто не возьмешь! – Нина медленно отползала к тополиной линии. – Надо–то чего, Сухов?
- Отдай сундук! – Потянулся к ней Олег.
- Ааа, имущества лишают!!! – Завопила Нина. – Это что же происходит, товарищи?!
- Сама напросилась, – зарядив пистолет, Олег выстрелил над ее головой, едва не угодив в девушку. – Сундук мне. Отдай письма.
- Олег, оставь ее, – спокойно сказала Ангелина, остановившись в шаге от ребят, – ну, ты же умный парень, Олег, молодой, красивый. Подумай сам, убьешь ты ее и всю жизнь себе сломаешь, – Олег развернулся  и перевел пистолет на женщину. – Не делай глупостей, Олег. Опусти пистолет.
Сухов озлобленно смотрела на Ангелину. Их взгляды будто бы соревновались друг с другом. Он  глядел с ненавистью, со злобой, пистолет так и прыгал в его руке. Конечно, капитану Ленинградской милиции уже приходилось стрелять в людей, но здесь речь шла о невинных жертвах, которые, тем не менее, могли разрушить жизнь близкого ему человека. По его лицу ходили желваки, он густо покраснел и покрылся испариной. Ангелина смотрела тепло и спокойно. Не выстрелит.
Олег судорожно скрипел зубами и еще крепче сжал пистолет уже мокрыми от волнения руками. В висках страшно стучало.
- Она не простит, – сказала Ангелина и в этот момент Нина, не помня себя, превозмогая больно в ноге, рванула к границе. Над ее головой прозвучал еще один выстрел.
Досадливо сплюнув, Олег кинулся за ней.
***
На Береговой опустилась летняя ночь. Зажгли фонари в уютном парке Зенитчиц, где–то заиграли на гитаре. С леса подул свежий ветер, наполненный ароматом хвои.
Переполненные днем лавочки опустели, в парк потянулась молодежь. Кто  - то принес радиоприемник, из которого вполголоса напевали зарубежные исполнители. Компания ребят: три девушки и три парня в ярко выраженной заграничной одежде (джинсы–клеш, футболки с надписями на английском языке, кроссовки «Adidas») настороженно переглянулись, когда на горизонте появились два патрульных милиционера. Сложив аппаратуру в специальную сумку, молодые люди поспешили удалиться. В одночасье наступила тишина, нарушаемая лишь неровным пением женщины, лежавшей на соседней лавке.
- Вот тебе на, – удивленно взглянул на нее молодой, курносый сержант, подойдя к лавке, – а вроде одета прилично, - кивнул он на брючный костюм, - гражданочка, простите, вам тут не гостиница «Россия».
- Подожди, давай попробуем так, – второй милиционер, такой же молодой, с россыпью веснушек на лице, трижды свистнул в висящий на шее свисток.
- Ой, что, уже игра началась? – Сонно пролепетала женщина, открывая глаза. – Какой счет? Ой.
-Ой.
«Но упрямо едет прямо на «Динамо»,
Вся Москва, позабыв о дожде…»
- Задорно ответил курносый милиционер, отмахиваясь от женщины, – фуу, да она же пьяная.
- Встаем, гражданочка, – поправив фуражку, потребовал второй милиционер, помогая женщине подняться, – встаем, встаем. В отделении разберемся.
- А чего тут разбираться? – Удивленно ответила женщина, наивно хлопая глазами и поправляя рыжий пучок волос. – Я тут сплю, никому не мешаю. Вот вам мешала? – Пролепетала она, еле удерживаясь на ногах.
- Мешаете, мешаете, вон, ребят спугнули, – объяснил первый милиционер, вручая Ангелине дамскую сумочку, – вещи в метро не забываем.
- Ой, спасибо, чего бы я без вас делала–то?!
- Ну, вот, а то во всем милиция виновата, – ответил басом второй милиционер, – не любите вы нас, граждане Советского Союза.
- Да я вас обожаю! – Воскликнула Ангелина, положив руки на плечи милиционеров. – Ведите меня в ваше логово, мои бравые похитители.
В парке окончательно наступила тишина. Мороженщица, поправив убранные в хвост светлые локоны, удивленно проводила взглядом двух милиционеров и пьяную женщину, хмыкнула и задернула шторы отремонтированного ларька.

***
- Значит, будем знакомы, Нина Иванова, – разливая чай с травами по фарфоровым чашкам, проговорил Яков Моисеевич. – Женечку мы любим, а друг нашего друга – мой товарищ. Пейте чай, Нина, он с травами, очень успокаивает, - наклонившись, он снял примочку с ссадины на ее ноге. Нина досадливо поморщилась. - Синячок—пустячок. До свадьбы заживет.
- Спасибо вам больше, Яков Моисеевич, – молитвенно сложила руки и тепло улыбнулась Нина, – если бы не вы, я так до сих пор и бежала бы, и куда…?
- Да ну, что вы. Я еду, смотрю: кто–то бежит, а тут вы, галопом по Европам. И этот следом, с пистолетом. Ну, думаю, надо помочь, остановился, и, как вышло, не зря, – задумчиво произнес мужчина, поправив очки и приглаживая седые волосы. – Пейте чай… Я схожу за вкусностями.
Яков Моисеевич удалился в соседнюю комнату. Нина, облегченно вздохнув, оглядела комнату. Такие она видела в старых фильмах, про 30-е годы. Минимальное количество мебели, будто кабинет Циолковского, ученого. Одна кровать в углу, дубовый, массивный шкаф с посудой; сервиз на 12 персон и огромное количество фотографий. На бежевых обоях, на письменном, деревянном рабочем столе в углу. Приподнявшись, Нина подошла к шкафу и взглянула на черно – бело фото за стеклом. Тихо открыв дверцу, она взяла ее в руки.
На нее смотрела маленького роста девушка, с детским лицом и маленькими, черными глазами, они глядели, будто в душу. Она улыбалась невероятно искренне с детским счастьем во взгляде, обняв отца и целуя его. Волосы были скрыты под платком белого цвета.
«Не надо, я прошу!».
- Да, это дочь моя, – вернулся в комнату Яков Моисеевич, держа в руках тарелку с пряниками. Нина вздрогнула и положила фото на место.
- Простите, – прошептала девушка, покраснев, – я…
- Вы все знаете, – устало улыбнулся Яков Моисеевич, кивнув на сундучок с письмами на письменном столе, – это я делал его Елена Павловне.
- Да… Мы все знаем. Вы должны гордиться вашей дочерью, она…
- А я и горжусь, – проговорил мужчина, улыбка исчезла с его лица, – я и горжусь. Ну, давайте, пробовать сладости.
- Яков Моисеевич, – вновь усевшись на белый табурет, сказала Нина, – вы же знаете… Что произошло в блокадном Ленинграде?
Мужчина тяжело вздохнул и снял очки, положив на белую скатерть. Затем повернулся к окну и посмотрел на ковер на стене. Приподнявшись, Яков Моисеевич приоткрыл красно–желтые занавески и, выглянув на улицу, задернул их.
- Давайте я скажу вам так, мой юный друг, – глядя куда–то в сторону, сказал мужчина, вновь усаживаясь за стол, – допустим, я знаю, что произошло в блокадном Ленинграде. Но вам то это зачем?
- Мы хотим знать правду и восстановить справедливость, – твердо ответила Нина, глядя на мужчину большими, темными глазами, – они этого заслуживают.
- Да, это похвально. Но, с другой стороны, очень опасно. Вы готовы к трудностям, мой юный друг?
-Всегда готова! – Обнажив десны и ровные белые зубы, улыбнулась Нина, козырнув пионерским жестом.
- Ну, что же, тогда давайте читать, – расстегнул верхнюю пуговицу брезентового цвета рубашки с короткими рукавами, Яков Моисеевич взял в руки сундучок и передал Нине. – Читайте, Нина Иванова. Мой юный и отважный друг.
С балкона подул свежий, вечерний ветер. В освещаемой тусклой лампочкой комнате наступило спокойствие и тишина, нарушаемая лишь шумом красных часов на стене с золотым циферблатом.
Яков Моисеевич вновь надел очки, а Нина, аккуратно раскрыв сундучок, взяла в руки письмо.

***
Свет в камеру почти не поступал, пробиваясь с большим трудом сквозь небольшое окошко на самом верху. Пахло сыростью. В помещении, где никого не было, на жестких нарах, с открытыми глазами лежала невысокая девушка с темными волосами до плеч, в испачканном кровью голубом сарафане. На допросах она не сказала ни слова, решив, что защищать себя в суде будет сама. Она не виновата! И докажет это, чего бы не стоило.
Предательски заурчал живот. Еду, которую принесли, она есть не стала. Желудок, тем не менее, просил хотя бы чуточку. Терпеть, Женька. Голодовка в ее планы, конечно, не входила, да и умереть с голоду было бы сущей глупостью. Сущей. Сухов. Как он там, как Нина, Ангелина Петровна, Василий Степанович?
Женя вскочила с кровати, нахмурившись и наклонив голову, возбужденно зашагала по камере, время от времени бросая взгляд на тарелку с едой.
Что же делать, Евгения Круглова? Так, сидя в камере, ничего не докажешь. Но как доказывать? Мотив есть, Женя последняя, кто говорил с Карасевым, еше и на повышенных тонах, плюс Давыдов этот. Ну, какой же гад, а!  Девушка возмущенно топнула ногой. Подкупленная полиция из Чипполино,  а не советский милиционер! И чего он добивается вообще? Чего он ищет?
Не выдержав, Женя схватила ложку, когда заскрежетал ключ, открылась дверь, и в камеру вошел дежурный милиционер.
- Ну, говорил же, съест, никуда не денется, – Женя исподлобья взглянула на коллегу и отложила ложку, тем не менее, усердно жуя то, что успела съесть. Не выплевывать же? – Заводи, – в камеру затолкали высокую, рыжеволосую женщину, еле стоявшую на ногах, – и тихо мне тут, – погрозил кулаком дежурный и закрыл дверь.
- Ну, здравствуй, мое дитя, – совершенно трезво сказала Ангелина, улыбнувшись.
- Ангелина, Ангелина Петровна! – Округлив глаза, Женька кинулась к женщине и крепко ее обняла.
- Мое ты счастье, – добродушно произнесла Ангелина, гладя девушку по голове, – девочка же. Ребенок. Ты тут как?
- Я… Я… - всхлипнув, Женя не выдержала, и, обиженно опустив губы, зарыдала навзрыд, – я не могу здесь, Ангелина Петровна, я…
-Советский милиционер, я помню, – посадила ее на нары женщина и уселась напротив. – Я.…Здесь до утра, меня выпустить могут в любую секунду. Слушай меня внимательно. Для полноты картины ты должна кое-что знать. То, что случилось в блокадном Ленинграде, сейчас вернулось сюда и тебе угрожает смертельная опасность, ты понимаешь? – Внимательно взглянула на Женю Ангелина Петровна.
-Угу, – закивала девушка, шмыгая носом и вытирая слезы, – один вопрос можно задать?
- Один, коротко и четко.
- За что вас посадили?
- Я бежала из концлагеря. В 1948 по доносу меня арестовали и отправили в Магадан, как человека, побывавшего в плену. Итак, я рассказываю, ты слушаешь и не перебиваешь, ясно?
- Угу, – кивнула Женя и приготовилась внимательно слушать.
Над Береговым вышла полная луна. Где–то на берегу у финского дома женщина присела у реки, и, раскрыв медальон, поцеловала фотографию темноволосой, зеленоглазой женщины.
- Спасибо, тетя Лена, – прошептала Лаура, и, сняв белый платок, тихонько заплакала, роняя слезы на темное–синее платье с белыми крапинками.



Часть 3.

***
Медикам блокадного Ленинграда –
посвящается.

«… Да будет мерой чести Ленинград,
Да будет он любви бездонной мерой,
И силы человеческой, живой.
Чтоб в миг сомнения, как символ веры,
Твердили имя горькое его…»

…В полумраке операционной госпиталя послышалось сопение спящих за столом практиканток–медсестер. Одна из них устало опустила голову на стол, вторая – на журнал регистрации раненных. У них был суматошный день: совсем недавно их разбудили  и сообщили о переводе в другой госпиталь. И вот две молодые девушки, уже в дорожных одеждах, укутанные по самые глаза в шерстяные, вязаные шали, в оставшееся время до отъезда не упустили случая вздремнуть, в эту минуту счастья, тишины и спокойствия. Такую редкую в осажденном, но державшемся Ленинграде. Их сумки стояли на постелях (от которых остался лишь железный остов), рядом с операционным столом. С разбитого окна дул злой, колючий, зимний ветер, но девушки его не замечали. Во сне не хотелось есть, а их похудевшие от голода остроконечные, как у собак, лица, говорили о том, что будущие врачи давно сытно не обедали, не ужинали и не завтракали.
В операционную вошла невысокая девушка в гимнастерке, подпоясанная командирским ремнем, со значком в форме ромба на груди. Аккуратно, дабы не скрипеть на деревянном полу валенками, она положила на стол солдатский полушубок,  подошла к умывальнику и принялась тереть руки жесткой, колючей щеткой. Ей было жаль собственную кожу, но так требовала инструкция. Перед перевязками руки должны быть практически стерильными, насколько это было возможно. Вытерев их об полотенце, она посмотрела в зеркало, висевшее над умывальником, и устало улыбнулась.
Ее лицо покрыли морщины, под глазами появились внушительных размеров мешки. В коротких, темных волосах начала проступать едва заметная седина. Они не были особо длинными, но их пришлось остричь максимально коротко. Тогда, осенью, когда в Ленинграде перестал работать водопровод, а снега еще не было. В них могли появиться вши, а этого, конечно, не хотелось бы. Тело огрубело: осунулись плечи, выставив наружу торчащие кости. Талия стала почти осиновой, спина согнулась и страшно болела при ходьбе. Руки огрубели и стали неприятно жесткими. Она смотрела на них и вспоминала, как в первую осень бегала в санитарном батальоне рыть окопы на окраинах Ленинграда. После прямого попадания вражеского снаряда в укрепление, девушка частично оглохла и попала в госпиталь, где и научилась быть медсестрой. К окопам она больше не вернулась, но на всю жизнь запомнила разбросанные по земле останки подруг, после того, как снаряд нашел их в, казалось, надежном месте.
С разбитого после авианалета окна подул холодный, мерзлый ветер. Накинув полушубок, Лена присела возле печи и подставила руки к горящим дровам. Изо рта шел пар. Буржуйка не помогала, стены госпиталя давно промерзли насквозь. Послышался гул самолетов, летели над зданием, и Лена не могла определить, чьи же это летящие машины? Ей не было все равно, но полгода жизнь в блокадном Ленинграде научили девушку не бояться смерти. Она понимала, что не сможет препятствовать, если та захочет ее забрать, а в осажденном городе это могло случиться в любую минуту.
Просто раз – и все.
***
Старший врач объявил о своем перерыве на всю ночь, поэтому две медсестры – Лена и Рада остались в больнице до утра, хотя должны были отдыхать. Коллега спала в соседней комнате, скоро и Ракицкая должны была пойти на свой заслуженный перерыв. Аккуратно, дабы не запачкать руки, вытянув их перед собой, она присела на подоконник. Страшно, адски трещала голова, но свежий воздух казался благом. Лена тяжело вдохнула и закрыла глаза.
Перед ней прошла вся Ленинградская жизнь, от начала блокады до сегодняшнего дня. Казалось, война будет недолгой, и наши погонят врага, но кто же знал, что уже спустя полгода положение города станет совсем тяжелым, а идущие на работу граждане будут падать замертво прямо на улице, посреди своего пути? И, тем не менее, они сохранили человеческое лицо. Лена вспомнила обезьян, разбежавшихся по Ленинграду из разрушенного зоопарка. Их никто не съел, а ведь очень хотелось. Голод сводил с ума, он сделал из людей бесчеловечные, безликие тела, но не лишил большую часть разума.
Самое тягостное в жизни сегодня - привычка к смерти. К мертвецам. Это стало обычным делом. Обычное дело слышать, стоя в очередях, что кто–то умер. Один человек в семье, два, три. У кого–то умерла мама, у кого–то брат. У кого–то умерли все. Мимо нее часто везли трупы, ссохшиеся от дистрофии мумии, на остров Декабристов. Там были траншеи, куда скидывали без гробов, засыпая снегом и мерзлой землей.
Свет погас в декабре, тогда же встал транспорт. Водопровод замерз, начали растапливать снег. Прекратился лай собак – их съели. Лена вспоминала, как пыталась ловить кошек, но так ни одну и не поймала. Они тоже стали пропитанием, а что делать? Как–то, по пути домой Лена приметила рыжую кошку, исхудавшую, как скелет, и понеслась за ней, утопая в снегу, падая, вставая, пока не забежала в парадную подъезда. Животное кинулось вверх по лестнице, Лена за ней. А в душе два разных чувства: нашла еду, но это же… Кошка. Ее придется убить. И разделать. Наверху послышалось, как открыли и закрыли дверь. Лена досадливо топнула ногой. Ее обед достался другой семье. Не успела она отойти, как с верхних этажей подъезда к ее ногам, с отвратительным, жидким звуком, упала отрубленная кошачья голова…
С продуктами стало плохо уже в конце августа, когда была отрезана последняя свободная железная дорога, и Ленинград остался без связи с Большой землей, с той частью страны. Мгновенно урезали продовольствие по продуктовым карточкам, но это не помогло. В ноябре огромное количество мяса, фруктов, хлеба гибло на обстреливаемой врагом Дороге Жизни, оставшейся главной надеждой города.
***
По приезде в Ленинград Лену определили помощницей санитаров – она вспомнила, как трясущимися руками делала уколы и перевязывала раненных. Со временем привыкла, превратилась в Елену Павловну, заместителя старшей медсестры и Комсоргом госпиталя. Ее боялись и уважали, называли бессмертной и безголовой, за стальные нервы и бескомпромиссную решимость идти в самое пекло, под артиллерийские обстрелы и в пожары.
Вытянув из–за пазухи спрятанный кусочек хлеба, Лена улыбнулась. Вспомнила, как с голода решили сварить ремень и попробовать съесть. Товарищ Гарифуллина, ныне школьный учитель, долго плевалась и клятвенно пообещала, что больше не будет есть такую вакханалию даже под угрозой смерти. А ночью все равно сжевала остатки и потом долго болела. В бреду вспоминала маму и повторяла: ;ни, ;ни.40
Прижав колени к груди, Лена пыталась согреть руки горячим дыханием, но это не помогало. Замерзшие, красные пальцы плохо сгибались, а ноги продрогли так, что  наступая на пол, Лена не чувствовала их. Она повернулась к окну, и поняла, что сейчас уснет и вряд ли ее после этого кто–то разбудит. В блокадном Ленинграде появилась привычка бить того, кто пытался это сделать. Во сне Лена скрипела зубами и при попытке ее разбудить махала руками и пиналась, кусая свои губы. Борьба за сон была страшной, его катастрофически не хватало. Голова кружилась от голода и недосыпа. Уже не чувствуя ноги и погружаясь в сладкую дремоту, Лена, где–то далеко услышала звук стучащего метронома. Он убаюкивал, отмеряя ритм наравне с ее бьющимся сердцем. Операционная перед Леной погрузилась в туман, где–то послышался крик старшей медсестры Серовой, тучной светловолосой женщины:
- Ракицкая, раненных привезли! Бегом на перевязку!
- Не трогайте ее, она дерется во сне,  – предупредила Рада, чернявая молдаванка с огромными черными глазам и собранными на голове темными косами. Сняв валенок, она метнула его в Лену. – Вставай, кулема, Родина зовет. На перевязки, давай, давай.
-Господи, когда же это все закончится? – Прохрипела осевшим голосом Лена (от певицы в нем не осталось ничего), и, вернув Раде валенок, спрыгнула с подоконника. – Ой, держите меня семеро. Подъем, бабы, – тряхнула она стол, и спящие практикантки сонно подняли головы, – давай, давай, бегом.
- Гоняешь ты их, нещадно, – сказала Рада, подходя к умывальнику. В холодном помещении изо рта у нее шел пар, – пожалела бы девчонок.
- Да, обязательно, – подтягивая ремень, надменно бросила Лена, надевая халат, – сяду и водки с ними выпью, прямо после войны.
- Ооо, а меня позовешь? – Стрельнула черными глазами Рада, скребя руки жесткой щеткой. - Или может, вина, настойки?
- Молдавскый? – Рассмеялась Лена.
- Молдавскый, – кивнула Рада, разглядывая себя в зеркале, – глянь, какое чучело, а, Ленка, на меня даже враг не посмотрит.
- Так, я долго вас ждать буду?! – Закричала старшая медсестра, возвращаясь в операционную. – Быстрее, люди ждут! – Она вышла, что есть силы, хлопнув дверь, так, то с обледенелых стен осыпался иней.
- А я предлагаю ее съесть, – поправляя прическу, сказала Рада, – нам этих 100 килограмм живого мяса хватит до конца блокады, – разглядывая зубы в зеркале, проговорила она, – на месте.
 - Я все слышу, Грыу! – Обиженно крикнула из–за двери Серова.
- Чего ты копаешься, давай быстрее! – Раздраженно бросила Лена, почесав шею. Привычка, появившаяся в блокаду, из-за долгого отсутствия воды и возможности помыться.
- Да иду я, иду, – спокойно ответила Рада, разглядывая себя в зеркале со всех сторон, – вдруг я там судьбу свою встречу?
- Ой, все, догоняй, я ушла, – хлопнув дверью, Лена покинула помещение.
- Ну, и я пошла, – подтянув гимнастерку и поправив ромб, Рада улыбнулась, – хороша, – проговорив комплимент самой себе, она проследовала вслед за медсестрами.

***
На подступах к Ленинграду продолжались ожесточенные схватки с врагом - количество раненных, поступающих в госпитали, становилось все больше.  В последние дни зимы 1942-го года число умерших людей увеличилось многократно. Помимо обстрелов их косила элементарная дистрофия – неудивительно при голодном положении осажденного города. Самый страшный случай, легенда это или правда, никто не знал, произошел, когда обезумевшая жительница Ленинграда зарезала ребенка, чтобы продать его на мясо для пропитания…
Медики и санитары также входили в службу местной противовоздушной обороны для ликвидации последствий огневого ущерба. Помощь пострадавшим во время артобстрела оказывали дружинницы – члены групп самозащиты Красного Креста, которые создавали на предприятиях и в учреждениях.
Медики несли свое знамя в темноте и при свете разрывающихся снарядов. Они не могли убежать, спрятаться в укрытие. За их спинами оставались сотни раненных, нуждающихся в помощи.
***
Основной коридор больницы напоминал большой жужжащий улей. Его заполняли новыми носилками, которые ставили на пол – палаты были заполнены. С разбитых окон бил пронизывающий ветер. В помещение госпиталя за время блокады залетали авиабомбы и снаряды; раз пять стекла вылетали полностью, но учреждение не переставало работать. Одни санитарки разжигали буржуйки, задыхаясь и страшно кашляя от едкого дыма, другие перетаскивали на себе раненных из подвала – недавно прозвучал сигнал воздушной тревоги, теперь их возвращали наверх. Так происходило несколько раз в день. Кто–то кричал от боли, кто–то стонал, когда медсестры  перевязывали раны, накладывая мох вместо ваты. Стирали бинты на ходу, прямо в коридоре. Медсестры бегали между носилками и козлами, делали уколы, накладывали перевязки, как учили, с ванолом, мазью Вишневского и даже лангетками. Кто–то принимал раненных, занося в заглавный листок историю болезни. Если же больной поступал в тяжелом состоянии, данные списывали со спецгильзы, которую солдаты носили в заднем кармане брюк. Параллельно с записью раненных осматривал главный врач госпиталя, Николай Иванович Сухомлинов, светловолосый мужчина лет 50, с вечно суровым сердитым лицом. Рядом с ним - вечно энергичная и улыбающаяся Серова, которая говорит немного нараспев, грудным голосом, будто поет.  Работа в госпитале не останавливается. И все говорят, говорят, говорят, громко, потому что не слышат собственного голоса…
Через некоторое время, после такого режима работы, сотрудникам разрешили жить на территории госпиталя – здесь можно было прийти в себя и получить улучшенное питание. В противном случае медики до работы рисковали просто не дойти.
***
- Эй, уважаемый, – Лена присела на корточки у носилок, стоящих на полу  и, положив формуляр на колени, поправила платок с красным крестом на голове, – уважаемый, имя отчество скажите, пожалуйста, – пыталась она выяснить у раненного солдата с красным лицом, а он бормотал что–то непонятное и лишь устало улыбался.
Это был совсем мальчик, лет 20, Ленин ровесник.  Ему перебило ноги,  он потерял много крови. Лена понимала, что это не жилец. Умирать спокойно ему давала лишь лошадиная доля обезболивающего лекарства. Он сжимал на груди кусочек хлеба и смотрел в потолок, бесцветными глазами.
- Родной, – взяла его за холодную руку Лена, – сказать чего хочешь – скажи, я выслушаю.
- Лена… - высохшими губами прошептал раненный солдат и вдруг улыбнулся, – пить…
- Подожди, Томин! Сережа! – Истерично засмеявшись, закричала Лена, узнав в умирающем солдате одноклассника.  – Сережа.…Как же так…?
- Ты, погоди… - тяжело вздохнул парень, – как мама…?
Лена сняла платок и присела, прижавшись к стене. Закрыв лицо руками, она устало вздохнула.
- Плохо мама, Сережа. Лежит,  – сказала она, что есть силы, сжимая платок, – я ей еду таскала, а она все детям соседским несла. Дистрофия.
- Плохо… Лена… - прошептал Сергей, – пить…
- У меня нет воды, Сергей Михайлович, – Лена сняла с пояса флягу и поднесла к губам раненного солдата, – водка есть.
- Хороша… - приняв подарок, облегчено вздохнул Сергей, облизывая губы, – послушай, ты должна пообещать…
- Да, что пообещать, Сережа? – Лена склонилась над умирающим одноклассником и сжала его руку, поправив соломенные, волнистые кудри. – Что, Сережа?
- Выживи, – едва слышно прошептал солдат, приподнявшись и, что есть силы, сжимая руку девушки, – за нас за всех, слышишь: Мы не можем не победить. Наши пули.… Летят от сердца…
- Слышу, Сережа,  – положив ему голову на грудь, ответила Лена, – я обещаю. Зубами их грызть буду, Сергей. Давить, кусать, рвать, ты слышишь?! Сергей! – Тряхнула парня за воротник гимнастерки Лена, но он уже не дышал. Его взгляд застыл навечно. - Обещаю. – Прошептала Лена, до боли сжимая челюсти, и практически залпом осушила флягу.
Над городом взвыл сигнал воздушной тревоги, и по крыше госпиталя застучали пули – здание качнулось, как корабль, от упавшей недалеко бомбы. Стекла с треском вылетели, осыпав осколками топивших буржуйки медсестер. Одна из них кинулась к раненому солдату, прикрыв его собой – три пули угодили ей в спину, и худенькая девушка так и осталась лежать, обняв офицера с перевязанной головой.  Другая медсестра, взвалив солдата на плечи, повернулась в сторону окна, но, сраженная осколком, угодившим в ногу, повалилась прямо на буржуйку. Обвалившаяся конструкция зацепила подол халата, и одежда на медике мгновенно вспыхнула, огласив коридор страшными криками несчастной.
- Спокойно! – Крикнула Лена, окатив девушку остатками воды из таза. – Ничего, зато согрелась.
- Мама!!! – Кричала медсестра, лежа на животе и отчаянно плача. – Мамочка, как же больно!!!
- Ууу, да у нас тут огневые испытания, – склонилась над раненной Лера Г, медсестра из бригады пожаротушения. Мимо продолжали бегать медики, взвалив на себя раненных и оттаскивая их в подвал.
- Пригнись! – Повалила ее на пол Лена, когда над головой просвистела очередь. – Да, у нас тут неосторожное обращение с огнем.
- Ничего, это мы поправим. Так, как зовут, спрашивать не буду, но придется чуточку потерпеть. Захочется кричать – кричи, не бойся. Лена, друг мой, я думаю…
- Думаю, вам нужна помощь, – подскочила Рада и схватила пострадавшую за ноги, Лена плотно сжала девушке руки, – давай.
Лера, темноволосая девушка лет 19, аккуратно срезала остатки обгоревшей гимнастерки ножом и отбросила ткань в сторону. Спина девушки покрылась красными, огромными волдырями и все еще дымилась. Раненая медсестра плакала, отчаянно кусая губы и жалобно скулила. Лера взяла в руки тазик, смочила тряпку и, нагибаясь от не прекращающихся обстрелов, подняла голову к девушкам и едва заметно кивнула.
- Ааа, мама!!! Мамочка!!! Мама!!! Мама!!! – Закричала раненая медсестра, когда Лера приложила тряпку на дымящуюся спину. – Ааа!!! Мамочка!!! Пустите меня!!! – Рыдала она, отчаянно мотая ногами, которые крепко держали медсестры. – Мамочка….
- Ничего, это пройдет, главное, что вся не сгорела, – успокаивающее проговорила Лера и поцеловала девушку в макушку. – Временно снимем зуд, а там будешь как новенькая. Так, бабы, теперь ее надо аккуратно унести вниз.
-Куда?! – Взревела Ракицкая, хватая за шиворот одну из санитарок, которая в ужасе кинулась в сторону выхода. – Взяла раненного и бегом вниз!
-Страшно же, Елена Павловна! – Пропищала молоденькая, рыжая девушка, трясясь от испуга.
- Я тебе дам! – Погрозила кулаком Лена и сунула ей в руки флягу с водкой. – Выпила и побежала!
Через пару мгновений тревога смолкла, и раненных понесли обратно.
На подступах к Ленинграду продолжались ожесточенные бои…
***
«16 000 матерей
Пайки получат на заре,
125 блокадных грамм,
С огнем и кровью пополам…»
Ленинградцы вышли на очистку улиц. Весна вселяла надежду. Она всходила с солнцем, с первыми каплями тающего снега. С улиц, из подъездов собрали трупы, которые скопились за зиму – для того, чтобы избежать эпидемии, ненужных и страшных болезней, и так косивших жителей города. С машин выгружали мешки с песком и таскали их на крышу, для тушения пожаров. Огромные очереди людей, с почерневшими от углей лицами, синими от холода губами, впавшими глазами, по–прежнему стояли у магазинов, некоторые толпились у проруби. Вода была смыслом жизни. Конечно, грязная и много ее пить было нельзя, но для того, что бы варить питание, она была пригодна. Над городом летали самолеты и гремели артиллерийские залпы, но людей это не пугало. По–прежнему не хватало еды, но переживший зиму Ленинград встретил новую весну с небывалой надеждой. С Дороги Жизни в город шли колоны грузов, которым ничто не могло помешать: ни колючий страшный мороз, ни бомбардировки врага, постоянно летавшего над Ладожской переправой.
- Ой, Господи! – Столкнулась Лена с высокой худой женщиной  у Ленинградской парикмахерской. – Простите, ради Бога.
- Ничего, – произнесла женщина, поправляя обвязанную вокруг шеи шаль и устало улыбнулась, взглянув на Лену проницательным, глубоким взглядом. – Как служба у наших доблестных врачей?
- Да, как всегда: сутки работаем, вяжем, режем, штопаем, – поджав губы, сказала Лена и натянула шаль повыше, закрыв лицо от холода.
- Ничего, – повторила женщина, стряхивая снег с черной шубы, – видите вон того мужчину? – Она указала на невысокого человека в очках, который помогал разбирать завалы у разрушенного, деревянного дома. – Это профессор Ленинградской консерватории. Трудиться наравне со всеми, а ведь мог уехать. Мы.…Разучились плакать, потому что наше горе – оно больше слез, правда?
- Да, это точно, – пританцовывая на месте от холода, ответила Лена и тщательнее рассмотрела мужчину, – мне кажется, я его видела, это же…
- Да, вы правы, – улыбнувшись, ответила женщина, – у него скоро может быть концерт, представляете? Здесь, в Ленинграде.
- Здесь? – Шумно сглотнув, повторила за женщиной Лена, с трудом поверив в сказанное. Пару недель назад об этом было бы трудно даже подумать: в холодную голодную студеную зиму музыкальный концерт казался сюрреализмом. Чем–то невероятным. Невозможным. – Это… Невероятно. Если…
- Никаких если, – положила ей руку на плечо женщина,  – мы – Ленинградцы. Мы победим. У нас будут чтения литературные, приходите. Если вас не затруднит.
- Я приду, – утвердительно кивнула Лена, – а кого спросить?
- Ольгу Б, – ответила женщина, уже входя в парикмахерскую,  и назвала адрес, – буду ждать вас, доблестный врач!
Тяжело вздохнув, Лена завернула за угол и вошла в здание, где укрылись от авианалета ученики начальных классов.


***
Лена тихо, дабы не срывать урок, опираясь руками о покрытые инеем бетонные стены, спустилась по обледенелым ступенькам в полумрак бомбоубежища и аккуратно присела за заднюю парту.
У доски, на которой мелом вывели тему урока, стояла хрупкая девочка с заплетенными русыми косичками. Она не снимала большую отцовскую шапку  и варежки (в бомбоубежище температура опускалась до 15 градусов мороза). Изо рта шел прозрачный, голодный пар – не такой, как у сытого человека. Нервно теребя пуговицы на обвисшей, видавшей виды коричневой дубленке, она опустила бледное лицо с огромными, синими тенями под глазами и заостренным носом. Такими же были и остальные дети: голодные уставшие, привыкшие к уже ставшей обязательной воздушной тревоге. Учеба давала возможность забыть о тяготах войны и хотя бы на ненадолго вернуться к той, обычной жизни.
- Я, правда, учила, – шумно сглотнув, объяснила девочка, не поднимая головы. Затем посмотрела на учительницу скорбным взглядом и сказала, - честное слово, – из больших серых глаз, одна за другой, покатились крупные капельки слез.
- Ладно, инде, – вздохнула Рузиля, сидевшая за учительским столом, – садись, ставлю отлично. Учила, знаю, не надо плакать, – она с трудом согнула замерзшие пальцы и уже потянулась к чернилам, когда увидела, что жидкость замерзла до такой степени, что флакон примерз к столу. – Ладно, все, идемте обедать.
12 учеников, неторопливо, молча, поднялись со своих нагретых мест и тихо зашагали наверх. Уроки в школах блокадного Ленинграда не проводили дольше 30 минут – на большее не хватало - ни учеников, ни учителей. С ноября месяца в классе Рузили Гарифуллиной осталось 12 человек из 16, четверо погибли от голода, двое – прямо на уроке.
Учитель с тяжелым сердцем проводила взглядом медленно бредущих детей в обвисших телогрейках и подошла к Лене.
- Какая же ты теплая, моя Майсара, – обняв подругу и поцеловав ее в макушку, проговорила Ракицкая, тепло улыбаясь, – так соскучилась по тебе, жить невмоготу стало.
- Уф, а ты такая холодная, – добродушно проворчала Рузиля, поправив шаль на голове, постоянно спадавшую к переносице. Укутанная по самые глаза, невысокая учительница в варежках, валенках и обвисшей шубе, смотрелась весьма  комично – со стороны ее иногда путали с учениками и в столовой считали вместе с другими детьми. Она не обижалась. Рузиля Гарифуллина считала священным долгом передавать знания в такой жизненный период тем, кому сейчас было тяжелее всего: маленьким, голодавшим ученикам, которых война настигла в самую светлую часть жизни.
***
- Вчера прихожу к 11, а они уже стоят, ждут. Я им: чего пришли, рано же? А они: учиться хотим. Уф, йорягем, сердце же кровью обливается. Каждого бы обняла и согрела, жалко бит, – сказала Рузиля уже в  школьной столовой.
В полумраке буфета горела только керосиновая лампа: свет погас после одного из авианалетов.  Возле котла с супом стояла директор школы – тучная, напыщенная женщина в пальто и меховой шапке. Она наблюдала за раздачей, следила за тем, чтобы дети не таскали еду домой, а съедали ее в столовой.
- Ай, – крикнула Рузиля, и к их столу подошла та самая девочка с русыми косичками, которая пыталась слить суп в отдельную баночку.
- Можно я домой отнесу? У меня мама, сестренка, а мне достаточно, я наелась, правда!
- Нельзя, ты же знаешь, – ответила Рузиля, отрываясь от тарелки, – ешь здесь, тебе силы надо беречь.
- Пожалуйста, – начала реветь девочка, а тарелка с супом затряслась в ее руках, – ну, пожалуйста.
-Уф, – встала с мерзлой скамьи Рузиля и удалилась к котлу с супом.
- Тебя как зовут? – Устало подняв сонные глаза на девочку, спросила Лена.
- Надя, – всхлипывая, ответила та.
- Надежда.  Хватит реветь, – Лена вынула из–за пазухи засушенный кусочек хлеба и отломив половинку, сунула руку девочке, – на.
- Спасибо, – тихо поблагодарила Надя, тут же спрятав хлеб за пазуху, – как же вы теперь?
- А я бессмертная, -  то ли в шутку, то ли всерьез, ответила Лена, чувствуя, как закрываются глаза – разморило в теплой столовой.
- На, – вернулась Рузиля и протянула девочке баночку с супом, завернутую в тряпку, – беги, корми маму с сестрой, пока теплый суп. Давай, давай, тиз бул41.
- Спасибо, Рузиля Талгатовна! – Всплакнув от счастья, крикнула Надя и крепко обняла учительницу. – Спасибо!
- Уф, Алла, – рассмеялась Рузиля, гладя девочку по голове, – давай, беги уже, сама тоже поешь, не урони по пути.
***
- Весело у вас, – сонно проговорила Лена, когда девочка убежала, и в столовой осталось три человека. Она положила голову на стол, и устало вздохнула. – У нас вчера трех медсестер убило, а сегодня она обварилась. Завтра отправляют в роддом, будем рожать. Там шестерых потеряли, за эту неделю только.
- Аккуратнее инде, балам, – сняв застывшую от холода варежку, Рузиля погладила Лену по голове, – я без тебя умру же, ты что?
-Правда? – Не поднимая головы, спросила Лена.
- Нет, конечно, дура что ли совсем? – Рассмеялась Рузиля и увернулась от летящей в нее ложки.  – Давай, не балуйся тут.
- Как здесь все тонко, Рузиля, – задумчиво проговорила Лена, оперев голову на локоть, – там гибнут люди, здесь рождаются дети. Грани между жизнью и смертью почти нет – это странно и удивительно одновременно. Тебя может убить бомба, снаряд или ты просто уснешь, моя Майсара. Навсегда, – по слогам сказала она.
- Здесь радость жизни. Торжество ее перед лицом опасности, смерти, – согласилась Рузиля, взяв Лену за руку, – дети, чего скажешь? Ругаю их, чтобы о еде не говорили, все равно говорят. Играют в войну: кто–то Ворошилов, кто–то – маршал Жуков. Все понимают, и все равно в нее играют. Кому вот это все надо было? – Она обвела полумрак помещения столовой рукой. – Одному Аллаху известно.
- Да и то вряд ли.
- Ладно тебе.
- А что ладно?! -  Крикнула Лена, поднявшись. – Что, ему известно, что у нас в городе детей своих едят, это известно?!
- Изменилась ты, Лена Ракицкая.
- Да ну?! – Театрально сложила руки у рта Лена. – А чего это я вдруг измениться должна, а? Мне 20 лет, а я мешки на крышу таскаю тоннами, чтобы ночью не сгореть живьем! А вечером раненных вскрываю,  у одного лица не было, представляешь?! Лица у человека нет! Снесло снарядом, и я это вижу, в 20 лет! – Уже не сдерживая себя, кричала Лена. Ее никто не пытался остановить. – Девочка сгорела почти вся заживо, у нее пуля в ноге, а обезболивающего нет, нет его, это твоему Аллаху известно?! Да мы только крыс не ели ночами Рузиля, какой, к черту Бог?! Ты руки мои видела?! – Она закатала рукава. – Я ими трубу согнуть могу, потому что раненных каждый день держу, которые корчатся от страданий! Нам больно, нам всем больно, какой Господь, учитель Рузиля Талгатовна?!
- Да ели мы крыс.
- Чего?! – Удивленно спросила Лена, тяжело дыша.
-Я варила крыс, ты просто не знала, – хрипло произнесла Рузиля, кусая потрескавшиеся губы и яростно поправив сбившуюся на глаза шаль.– С голода я умирать не дам ни тебе, ни себе, ясно?! – Вскочила она.- Вон сколько успеть надо: кормить, обувать, одевать, учить! Психичка! Эгоист булма,(не будь) всем тяжело! Ты куда сейчас?
-Домой. Отосплюсь и пойду обратно в госпиталь.
- Ты же понимаешь…
- Да, – остановившись у лестницы наверх, ответила Лена, – дай мне еще пару дней.
- Лена, алай ярамый!(Так нельзя)
- Правда?! А я не знала! Да иди ты к черту, понятно?! Идите вы все, вместе со своим Богом! – Взревела Лена и зашагала вверх по лестнице.
- И я тебя тоже люблю, – пожала плечами Рузиля и двинулась следом.
***
Не успела Лена выйти на улицу, как кто–то набросился на нее сзади и повалил на землю, ткнув лицом в снег. После непродолжительной схватки ей удалось сбросить с себя неприятеля.
- Талгатовна, ну, держись, я тебя убью! – Вскочила девушка на ноги, стряхивая  с лица снег, и внезапно присела, не чувствуя сил.
- Остыла, дура? – Уселась рядом Рузиля. – А то устраиваешь мне, бала чага ( ребенок). Последние силы на тебя потратила, тьфу, – схватив в руки снег, она умыла лицо.
- Иди ты.
- Сама иди.
- Как есть-то хочется, – обняла подругу Лена, – хлеба бы, со сгущенкой, Рузка.
- Да, и пирогов маминых, – вздохнув, согласилась Рузиля, – эх, эни ( мама), эни, дура мин ( я). Не прощу себе никогда в жизни, что уехала.
- На фронт все равно ушла бы.
- Угу. Помоги мешок отнести на крышу, а? Потом домой спать пойдешь.



***
- Вот так каждый день. Сначала полы моем, мешки таскаем, потом учим, – двигаясь в темноте по обледенелой, железной лестнице здания школы, сообщила Рузиля. – Тяжелый нынче труд, учителем быть, моя дорогая Лена Ракицкая.
- Кому сейчас легко? – Опуская мешок на пол, проговорила Лена и схватилась за спину. – Замуж выходить да детей рожать надо, – с трудом удерживаясь на ногах от усталости, она вновь схватилась за поклажу, – а я тут, с тобой. Да еще холодно, пальцы не согнуть, - Зазвенело в висках, лестница перед глазами начала расплываться, – ох, – тряхнула она головой, – давай, скорее, Руза, а то я усну прямо здесь.
- Ничего, прорвемся, – открывая люк на крышу, ответила Рузиля. Лена опустила голову: в лицо ударил свет, а затем морозный ветер. – Еще на свадьбе моей погуляем, бэлеш поедим.
- Чего это на твоей? – Возмущенно воскликнула Лена.
- Да ты своего убьешь раньше свадьбы, истеричка, – Гарифуллина аккуратно ступила на скользкую, покрытую льдом крышу и потянула мешок на себя. – Давай, лезь. Аккуратнее только, пожалуйста, не упади.
Подтянувшись, Лена ступила на обледенелую крышу, и, едва не потеряв равновесие, все=таки встала на ноги. Так работали бригады пожаротушения: медики,  женщины с детьми и другие добровольцы. С сигналами воздушной тревоги они взбирались на крыши и под вражеским обстрелом засыпали зажигательные бомбы песком.
***
Лена осмотрела город с высоты птичьего полета – здесь, на крыше, он был как на ладони. Низкое ленинградское небо. Где–то вдалеке, по застывшему льду Ладожской переправы, шли колонны грузовиков: везли хлеб в голодающий город.
Посреди улицы застыл Ленинградский трамвай «Жди меня» - так его называли, за то, что ездил он редко и страшно медленно. Лена вгляделась в деревянные двери, едва висевшие на петлях в облупившейся красной краске. А как они ездили в нем, еще до войны? Шумной компанией, смеялись, подставляли голову навстречу ветру, в воздушных белых платьях с алыми ленточками в волосах. Входили вместе с большой толпой и добросовестно платили за проезд. Какие они были молодые, идейные. Да, были и безбилетные проезды, но ведь совесть — это лучший контролер, говорили они между собой. Как снимали их кавалеры с подножки. Трамвай был символом их молодости. Беззаботной и светлой. Теперь он стал символом возрождения жизни. Город ждал. Ждал, что скоро, совсем-совсем скоро, трамвай снова оживет и покатит, неспешно, по ленинградским улочкам. В старом пешем Ленинграде это воспримут как лучик надежды. Как вестник будущей победы.
У булочной тянулась очередь. Медленные, голодные ленинградцы убирали мусор. Очищали город в этот солнечный день, подаривший надежду.
- А я уже представляю, как дадут залп, когда блокаду снимут, – мечтательно проговорила Рузиля, нарушив молчание. У нее изо рта тоже шел пар, тот самый, почти прозрачный. Лицо потрескалось от мороза, лишь свет не погас в больших, карих, необыкновенно живых глазах.
- И мы выйдем на улицы, не пугаясь, и сможем просто гулять, – с улыбкой проговорила Лена, взяв подругу за руку.
- И купим мороженое.
- Два.
- Эскимо!
- Или пломбир. Руз, прости меня, – обняв подругу, прошептала Лена, поцеловав ее в щеку, – без тебя… Я бы умерла тут, спасибо… Ты помогаешь мне одним своим присутствием. Сестра. Я правда изменилась, часть меня.…Умерла, что ли, я правда… Мне очень стыдно.
- Ладно, инде, – вздохнула Рузиля, – Лена, ты же понимаешь…
- Да, – прошептала Ракицкая, – я.… Сделаю, Рузиля.
- Ай, – крикнула татарка, заметив возникшие над Ладогой самолеты, – вниз, вниз, бегом!
Над городом, из репродукторов, взвыл протяжный сигнал воздушной тревоги, и первые пули застучали по крыше, на которой находились девушки. Кинувшись к люку, Лена поскользнулась и едва не скатилась вниз: ее спасла лишь рука Рузили, ухватившая за воротник шубы. Ткань с угрожающим звуком начала трескаться. Лена повисла на самом краю крыши 4-х этажного дома.
- Помоги мне! – Рузиля уперлась ногами в кирпичную кладку дымохода и двумя руками пыталась поднять подругу наверх, но сил не хватало. – Давай!
- Руза, не отпускай! – Лена с округленными глазами смотрела вниз, где чернели трамвайные пути. – Руза!!!
Над крышей, завывая, пролетел зеленый самолет со свастикой, окатив здание градом пуль: прогремел снаряд, второй, третий, четвертый. С треском вылетели стекла, осыпав осколками бежавших горожан. Один, схватившись за голову, упал на рельсы, выкатив от ужаса глаза. Схватив плачущего ребенка на руки, худенькая девушка с авоськой, кинулась наперерез, чтобы не оказаться посреди улицы, но очередь настигла и ее: перебив ноги и повалив мать на землю, пули угодили ей в спину.  Коротко вскрикнув, она упала в снег, прикрыв собой кричащего ребенка.
- Да пошел ты!!! – Страшным голосом крикнула Рузиля, и, вздохнув, что есть силы, дернула подругу за куртку и втащила обратно на крышу.
«…Казалось, что конец земли,
Но сквозь остывшую планету,
На Ленинград машины шли,
Он жив еще, он рядом где – то!
На Ленинград, на Ленинград!
Там на два дня осталось хлеба!
Там матери, под темным небом,
Толпой у булочной стоят…»
***
Аккуратно ступая по битому стеклу, стараясь не шуметь, будто бы боясь нарушить покой, Лена вошла в квартиру и аккуратно прикрыла за собой дверь.
Здесь они жили буквально два месяца. От их старого дома остались лишь стены да флигель: снаряд угодил в подвал, убив всех, кто там прятался. Девочки были на работе, дома никого не было. Их спасло это обстоятельство, причинно следственная связь. Бог уберег или нет, Лена не задумывалась.
Из мебели здесь оставалась только старая, сломанная тумбочка, которой топили буржуйку, разбирая по кусочкам. В остальном  - лишь голые, бетонные стены и обрывки обоев, как напоминание о той, прежней, счастливой жизни. Разбитое окно закрыли куском фанеры, с которого падал свет на лежащее на бетонном полу тело, накрытое простыней, на обрывках кусочков тканей.
Присев перед ним на колени, Лена взяла давно посиневшую руку и впервые за долгое время заплакала, роняя крупные слезы.
«Милая моя мамочка. Я говорю с тобой под свист и грохот снарядов. Ветер, еще зимний, колючий, бьет мне в лицо. Дети уснули в бомбоубежищах. Над нашим: твоим и моим городом, мамочка, нависла смертельная угроза. Мы не спим, и дни наши тяжки. Но мы забыли, что такое слезы, мама. Забыли, что называлось страхом  и мольбой. Нас, мама, грохот канонад не сломает. Нас, граждан Ленинграда. Мы не уйдем, не сбежим. Мы не покинем наших баррикад.
Милая мама. Я забыла вкус картошки, овощей не ела уже очень долго. Они близко, мама. Но этому не бывать. Враг получит свою смерть у ворот Ленинграда. Я слушаюсь Рузилю, она мой свет и ангел–хранитель. Она говорит, что надо быть здоровой и спокойной. Она уверена, что Красная Армия скоро получит помощь из Америки, и тогда мы еще покажем врагу. Я безумно благодарная ей за ту заботу, тепло, которое она дарит мне, мама. Рядом с ней мне хочется жить. Без нее, моей души, я бы давно пала духом, мамочка.
Я слышу детский плач, милая мамочка. Ведь не мало их в городе военном. Солдат не должен беречь свой паек, нести домой. Его, защитника Родины, не смеет преследовать неизменно ребячий голосок, мама. Мы не должны слышать бег детских ножек при завывании бомб и свисте пуль… Они не должны запомнить навек бомбоубежища.  Их страх не нужен. Мы защитим их, мама.
Мамочка, я очень скучаю по тебе. И не могу забыть, не могу жить без твоего голоса, прикосновений. Я стараюсь не думать об этом, но каждый день, когда выдается минутка для сна, тихо лежу и глотаю слезы, мамочка, моя родная. Как же можно.…В такую весну?
Лишь одна мечта – о тебе дома. Я очень скучаю по тебе, мамочка. Так и хочется сказать – приезжай скорее. Твоя дочь Лена…»
Она еще раз поцеловала руку матери, и прижала ее к раскрасневшемуся от слез лицу. Затем поднялась и медленно вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.


***
Нина оторвала заплаканные глаза от письма, когда в дверь позвонили, а затем трижды громко постучали.
- Не ходите, – шепнула девушка Якову Моисеевичу, схватив его за руку, но мужчина, покачав головой, уже направлялся к двери. Через мгновение на пороге комнаты появился Олег Сухов. Без оружия.
- Оставь их, – сказал он, когда Нина схватилась за сундучок с письмами, – поговорить надо. Пройдем на улицу, бравая комсомолка. Я знаю, как мы поможем товарищу Кругловой.
- Послушайте, молодой человек... - откашлявшись, начал Яков Моисеевич, поправив очки.
- Идем. Яков Моисеевич, все в порядке, – успокоила мужчину Нина, смерив Олега недовольным взглядом, – выходи. И у тебя ровно 5 минут.
***
Заскрежетал замок, и дверь в камеру открылась, ослепив пленниц ярким светом.
- Так. Вы – проходите со мной, – сказал Курганов Жене, традиционно застегивая верхнюю пуговицу темной рубашки, – а вас, гражданка Ромашкина, Лидия Федоровна, жду в Особом отделе. Вперед, – скомандовал он двум дежурным милиционерам.
- Ммм, да вы следопыт, археолог, товарищ милиционер, – самодовольно хмыкнула Ангелина, поправляя воротник синего брючного костюма, – откопал же. Лида Ромашкина. Меня так не называли лет 100.
- Разговорчики, – грубо толкнул ее в спину милиционер, выводя в коридор.
- Подождите, как Лида Ромашкина? – Не веря ушам, прошептала Женя.
- Разговорчики! – Грубо крикнул милиционер и, вытолкнув девушку из камеры, захлопнул дверь.


***
- Сухов, ты с ума сошел, такое предлагать, нас же посадят! – Взмахнула руками Нина, уже во дворе жилого пятиэтажного дома, под плакучими ивами. – Это весь твой план?
- Да, это весь мой план. Да, он плохой, но как мы еще можем ее оттуда вытащить? Только дав ей повод, спровоцировав все условия к побегу.
- Да она удавится, ты понимаешь, но не сбежит из тюрьмы, никогда!  - Воскликнула Нина в темноте вечера. Свет фонаря освещал лишь ее раскрасневшиеся от волнения уши и уже изрядно помятое белое платье. Где–то, от криков, залаяли собаки, дама в элегантной, велюровой шляпе с псом на поводке недовольно покосилась на девушку. – Простите, пожалуйста. Ты предлагаешь вытащить ее прямо из камеры, так? Проникаешь туда, но как ты с охраной справишься, Олег Сухов?
- А вот в этом ты мне и поможешь, – откинувшись на деревянную, сине–желтую скамейку, ответил молодой человек.
- Я?!
- Они оставляют одного дежурного ночью. С ним справиться легко, самое главное, машину подогнать.
- А если успеет, Олег? Нам всем конец, нас же посадят. Идем вместе к Золотову, он что–то придумает, Сухов.
- Да, примет меня с распростертыми объятиями, особенно после того, как я в тебя стрелял из пистолета.
- Мы еще разберемся, зачем тебе это надо было, – злобно проговорила Нина, погрозив кулаком. – Сейчас надо Женьку выручать.
- Они не станут ей помогать, – согласился Олег, задумчиво уставившись в одну точку, – а разобраться во всем этом надо.
- Ладно. Фух, – шумно выдохнув, Нина Иванова  гордо вскинув голову, присела на скамейку рядом с молодым человеком, – «не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодой». Безумной и горячей авантюристкой. Трави свой план, товарищ Сухов.
***
Ангелину привели в светлый кабинет, заполненный огромным количеством мраморных и фарфоровых статуэток. Казалось, что их ослепительная белизна - это фальшивый декор из  фильма, фарс. Она подумала, что уже где-то это наблюдала. Тогда, на допросе у следователя НКВД.
- Ну, что же, добро пожаловать, гражданка  Ромашкина, Лидия Федоровна, – напротив Ангелины на деревянный стул, обитый войлоком, присел следователь особого отдела, приятный мужчина лет 40, в темном костюме и модной, брезентового цвета рубашке. От него пахло дорогим, явно не советским парфюмом, а одежда выделялась на фоне того, что носил средний класс в Береговом. Он положил папку на стол и передал женщине папиросы «Беломорканал». – Курите. Ах, да, вам же не положено. А я закурю, – мужчина включил настольную лампу, осветив тесный, душный кабинет, пахнущий сырой древесиной. Секретарша в углу, девушка лет 25, застегнув верхнюю пуговицу милицейского кителя, поправила собранные в хвост каштановые волосы и запустила бобинный магнитофон.
- Я вас слушаю, мой ночной похититель, – вульгарно произнесла Ангелина, закинув ногу на ногу. – Давненько не приходилось беседовать в такой атмосфере. Оригинально. Органы меняют методы работы?
- Да, прошлый век уходит в историю, с ним остается только наша память, – покосился следователь на портрет Феликса Дзержинского, у часов, на входе.  - «Страна моя, печальная страна…», – он раскрыл папку с личным делом. – Вы же понимаете, что нам уже глубоко плевать на то, что заставило вас сменить имя, фамилию и долгое время жить под чужой личностью. Кстати, почему именно Портнова?
- Подруга была в Ленинграде, – не сводя глаз с мужчины, ответила Ангелина, почесав нос, – забавная такая девочка, очень умная. Зина. Вот, решила почтить память прекрасной девушки.
- Понятно. Алечка, прошу вас, оставьте нас на пару минут, – попросил следователь секретаршу и та, поправив юбку, сложила бумаги и покинула кабинет, цокая каблуками. Мужчина, проводил ее довольным взглядом, выключил лампу и извлек из внутреннего кармана пиджака сигареты «Мальборо».
- Ого, а ЧК у нас положено… - округлив глаза, рассмеялась Ангелина.
- ЧК не ЧК, красиво жить всем охота, гражданка Ромашкина, – открыв шкаф с книгами, следователь взял в руки том Чернышевского «Что делать?» и, раскрыв примерно на середине, извлек пачку фотографий. – Нас интересует Виталий Коршной, он же Юрий или Георгий Сухов. Вам же знакомая эта фамилия, Лидия Федоровна?
- Еще бы, – закурив, Ангелина с нескрываемой ненавистью разглядывала разложенные фотографии, запечатлевшие высокого, широколобого мужчину с вытянутым, остроконечным лицом. Он был одет в военную форму без погон, старого образца Страшной войны. – Я так понимаю, он еще в здравом уме?
- Виталий Коршной сегодня – это первый секретарь в Береговом. В его руках почти безграничные возможности, гражданка Ромашкина, – следователь приоткрыл окно, отодвинул голубые занавески и закурил. – Доказательств его страшных преступлений в блокадном Ленинграде у нас, к сожалению, нет. Да и имя у него уже давно другое.
Ангелина закурила новую сигарету и напряженно разглядывала фотографии. Ее мысли ушли туда, в холодную весну 1942–го гола, когда и началась эта страшная история. Человек, сломавший им жизнь, ей и Лене Ракицкой, все еще был цел и безумно недоволен оставшимся в живых свидетелями его страшных, бесчеловечных преступлений.
- И что мы будем делать, товарищи опричники? – Насмешливо спросила Ангелина, прервав затянувшуюся тишину.
- Его нужно заставить признаться во всем, и вы поможете нам это сделать.
- Я? Вы серьезно? – От души расхохоталась Ангелина Портнова, комично схватившись за живот. – До каких времен мы докатились, товарищ следователь? КГБ предлагает мне сотрудничать. Я не могу! Это смешно, в прошлый раз ваши мне почки отбили, в лагерном бараке, а когда я пыталась правду узнать, мне разбили голову бутылкой, – улыбка исчезла с ее лица, в глазах появилась злоба: они наполнились кровью. – Так что, пошел ты к черту, со своими предложениями. Я лучше…
- Постарайтесь успокоиться, гражданка Ромашкина.
- Я не…
- Ваши подруги до сих пор не реабилитированы, а вы можете в этом помочь. Гражданка Ракицкая обвиняется в переписке с нацистским преступником, Рузиля Гарифуллина, командир-партизанка, бравая комсомолка,  происходила из семьи раскулаченных крестьян. Маргарита Бондарь была в плену непродолжительное время, как и вы, Лидия Федоровна.
- Нам нужно брать его на живца, – неожиданно вошел в кабинет Василий Степанович, прикрыв за собой дверь, – простите, что врываюсь, прерывая вашу беседу, товарищи, - он присел на край стола и, приняв от второго мужчины сигарету, затянулся. - Дело Ракицкой на особом контроле в Главке, и Коршной об этом знает. Начнут копать и обязательно выйдут на него – это будет конец всей его безмятежной жизни.
- Послушайте, Лидия Федоровна, времена уже не те, а через пару лет в этой стране и вовсе произойдут большие перемены, - посмотрел в окно второй следователь. - В 80-х будет возможность говорить все, что захотите, может быть, в конце 80-х, вот тут наш шанс подготовить материал к этому времени. 70-е уходят навсегда, и через пару лет вы не узнаете вашу страну. Это шанс добиться реабилитации ваших подруг.
- Я уже не узнаю. «Мальборо», у сотрудника Госбезопасности, в наше время… - разглядывая пачку сигарет, усмехнулся Золотов.
- Его будет реально упрятать за решетку через пару лет, но мы можем сделать это раньше, Лидия Федоровна, – второй следователь убрал пачку сигарет во внутренний карман пиджака.
- Послушайте, а вам то это зачем? – Откинувшись на спинку стула, спросила Ангелина.
 - Коршной - это пятно на репутации органов, – кивнул второй следователь, – с этим нужно покончить, и как можно скорее.
- Я вам не верю, – усмехнулась Ангелина. – Говорите ваш план, господа – товарищи.
***
Двери желтого, милицейского «УАЗа» закрылись, но автомобиль стоял на месте с работающим двигателем. Женя, поежившись от утреннего холода, опустила гудевшую голову, разглядывая пол. Курганов сказал, что ее повезут в дом Ракицкой, для следственного эксперимента, поскольку то самое колье до сих пор не нашли. Логично, что если бы покойный Карасев действительно его украл, то пропажу бы обнаружили, ибо так быстро продать дорогое украшение он бы просто не смог. Но куда оно пропало? Кто его забрал, Яна? Хорошо, если так. Женя закрыла лицо руками и тяжело вздохнула. Она – это единственный подозреваемый в убийстве Карасева, хоть на ноже и нет ее отпечатков.
«Девчонку в расход. Отвезете к развалинам, там выбросите. С ментом сами решите». – Услышала Круглова разговор на улице и, испуганно подняв голову, увидела сквозь решетки двух дежурных милиционеров и низкорослого человека в синем, спортивном костюме, голову которого скрывал капюшон. Передав милиционерам купюры, мужчина или парень, зашагал в сторону железнодорожного вокзала, шаркая кроссовками.
Округлив глаза, Женя в панике огляделась по сторонам. Слева решетки, справа тоже. Бежать! Но как?! Следователь Курганов, он даже не в курсе!  Ноги отнялись, Женя тяжело задышала, чуть не плача от отчаяния. Она уже схватилась за решетки, когда дверь открылась и двое сотрудников милиции вошли внутрь автомобиля.
- Сиди смирно, а то ай–ай–ай, – погрозил пальчиком усатый милиционер лет 40 в фуражке, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и поправляя галстук.
- Куда она денется? – Усмехнулся второй, тоже в фуражке, конопатый молодой человек, вытянув ноги.
«УАЗ» тронулся с места и покатил по предрассветным улицам Берегового.
***
Несмотря на ранний час, у городского Дома Культуры собралась молодежь. Это были представители разных субкультур: от панк–рокеров с цветными ирокезами в кожаных куртках, до хиппи, в широких брюках и мешковатых рубашках навыпуск. Играла зарубежная музыка. На лавке стоял крепкий алкоголь, дымили табаком иностранного производства. Они и не спали: судя по возбужденному состоянию компании, веселье только набирало обороты.
Перед лужайкой у Дома Культуры остановился желтый, милицейский «УАЗ», визгнув тормозами, что вызвало у молодых людей крайне бурные эмоции. Одна из девушек,  в черной, кожаной юбке, крикнув «Мусора вонючие!», бросила в машину бутылку водки, после чего компания бросилась врассыпную. Не удалось бежать только метнувшей снаряд: при попытке перепрыгнуть через перила и скрыться в парке, ее схватили за кожаную куртку, повалили на плитку и прижали к земле.
- Ааа, мусора, чего творите–то, год–то какой, 37-й?! – Возмущенно крикнула она.
- Я бы тебя отвел к мамке и отшлепал, поняла?  - Ответил усатый милиционер, поднимая девушку и крепко держа за руки. – Пошла к машине.
- Страшная–то какая, – усмехнулся второй милиционер, разглядывая насыщенный, темный макияж девушки, жующей жвачку.
- Это рок–культура, пни необразованные! – Крикнула задержанная. – “All we need is love”! Слава демократии, даешь свободную Россию!
- В общем, я звонил в дежурку, он трубку не берет, – вернувшись от таксофона, сообщил второй милиционер. – Спит, наверное, хулиган.
- Ну, ничего, на обратном пути закинем в отделение, там посмотрим, пускай проспится, – открыв дверь милицейского автомобиля, решил усатый и затолкнул девушку внутрь. – Пошла, Бармалейка.
***
Смертельно бледная Женя испуганно вздрогнула, когда дверь автозака открылась, и в нее втолкнули неизвестную девушку. Отчужденно опустив голову, Круглова шумно сглотнула. Она закована в наручники, как ей выбраться? Кто сможет ей помочь? Нужно сопротивляться, лучше уж погибнуть, сражаясь, чем сидеть и ждать, когда тебя будут убивать. Всех не перевешаете, да, Зоя?
 - Слышь, мусора, а чего у вас так воняет в машине, вы ее хоть моете или у вас понятие гигиены напрочь смыло в процессе эволюции?  - Надув  жвачный пузырь, и громко лопнув его, спросила девушка.
- Закрой рот, а то заклеим, – пригрозил усатый милиционер.
Не веря своим ушам, Женя подняла голову и увидела… Нину, да, это была она, страшно накрашенная, без привычных косичек, с убранными в хвост волосами, в черной, кожаной куртке, темной, короткой юбке и берцах. Нина, ее свет и душа, неужели она…
- Чего уставилась, корова? – Усиленно жуя жвачку, бросила Иванова, - Земки опустила и сиди смирно, а то пасть порву. Или вот эти порвут.
Внезапно «УАЗ» остановился на перекрестке. Впереди, перегородив дорогу, остановился коричневый «Москвич», с открытым капотом. У машины безуспешно копался молодой человек в милицейской форме с погонами капитана.
- Ну, чего ты там? – Крикнул водитель «УАЗа», пожилой мужчина с рыжими усами, высунувшись по пояс из окна. – Давай, скорее!
- Да карбюратор барахлит, – отчаянно развел руками парень, шмыгнув носом и поправляя фуражку, – помоги, а, быстрее с дороги сойду.
- Оставить, - приказал Курганов, когда водитель уже собирался выйти из автомобиля. – Согласно инструкции…
- Да он же сто лет еще тут проторчит! – Воскликнул водитель.
- Я сказал: не положено, – повторил Курганов, – Езжайте назад. Или пусть толкает машину.
- Слышишь? – Вновь высунулся из окна водитель. – Убирай, давай, корыто свое! Ехать мешаешь!
- Ага, – кивнул молодой человек, и вдруг, выхватив из–за пояса пистолет, направил его на милицейский «УАЗ», – вышли из машины! Вышли, я сказал! Медленно выходим! – Он выстрелил в воздух. – Бегом!
***
Два милиционера в автозаке испуганно дернулись, когда снаружи прогремел выстрел. Воспользовавшись заминкой, Нинка кинулась на усатого и впилась ему зубами в шею, выхватив пистолет из кобуры. Не теряя времени, Женя перекинула руки через голову второго милиционера и сдавила горло наручниками.
- Отпусти ее! – Крикнула она страшным голосом, когда усатый милиционер выбил оружие из рук Нины и ударил ей в лицо, разбив нос. – Я убью его, честное комсомольское!
***
Курганов и водитель, подняв руки, медленно вышли из машины.
- Не дурите, Сухов, – предупредил Курганов, – нападение на сотрудников правоохранительных органов – это статья…
- Заткнись! – Крикнул Олег,  вновь выстрелив в воздух. – Легли на землю оба! Быстро! И без глупостей!
***
- Выходи из машины, – что есть силы сдавив наручники на шее милиционера, прошипела сквозь зубы Женя. – Выходишь первым, Нина: берешь пистолет и идешь за ним. Выходи! Или я убью его!
Усатый милиционер было дернулся, но, увидев выкатившиеся от ужаса глаза второго, открыл дверь автозака и вышел на улицу.
***
- Я даю вам последний шанс, – лежа на земле, вновь предупредил Курганов, – я повторяю…
- Повторение  - мать учения, – вынимая оружие из его кобуры, проговорил Сухов, когда из автозака вышли Женя, державшая милиционера за горло, и второй сотрудник органов, на мушке у Нины Ивановой.
- Отошел! – Крикнула Круглова. – К машине, Нина, бегом!
Олег не сводил прицела с лежащих на земле милиционеров и усатого. Нина кинулась к «Москвичу» и попыталась завести мотор – не вышло.
«Черт!». – Чуть не плача, повторила она попытку и в сердцах треснула по бортовой панели. Напряжение нарастало. Женя медленно двигалась к машине, когда на горизонте возникли еще две милицейские «Копейки», с завывающими мигалками. В этот момент мотор «Москвича» все–таки поддался. Олег схватил отпустившую милиционера  Женю за руку, оттолкнул мужчину, и, вновь выстрелив в воздух, затолкал девушку в машину и прыгнул на переднее сиденье.
Автомобиль тронулся с места – вслед ему тут же посыпались выстрелы, застучав по  корпусу «Москвича».

***
Она курила одну сигарету за другой. Береговой проснулся, за окном послышался шум городского транспорта. Раздался звонок, и трамвай, прогрохотав, тяжело сдвинулся с места.
- То есть, вы предлагаете вывести его на чистую воду, бросив нас в жертву? - Подняла Ангелина сонный, уставший взгляд на офицеров Госбезопасности, только что закончивших изложение своего плана. – По–моему, наивно и глупо. Он съест нас с потрохами.
- Давайте представим, что Ордок и Коршной как-то связаны. Но я не думаю, что Ордок кинется вас искать. Сначала его самого нужно найти, а это не так просто, учитывая, что, скорее всего, даже Коршной не знает, что он собой представляет, – ответил Золотов.
- То есть, вы считаете, в случае с убийством Карасева Коршной не причем? – Спросил второй следователь, вновь закурив американские сигареты.
- Еще как причем, он знал, что Карасев полезет в дом, но убить его явно не успел, – сказал Золотов, снимая кожаный плащ и аккуратно вешая его на вешалку. – Должна быть причинно–следственная связь. Почему Ордок получил информацию, что партизаны  - это его враги? Что могло подтолкнуть нормального человека идти убивать людей, защищавших его Родину?
- С чего вы решили, что оно был нормальным? – Спросила Ангелина, вновь закурив сигарету.
- Опыт. Есть у меня одна мысль, что, скорее всего, это профессиональный спортсмен. И до сих пор продолжает заниматься. Его физическая подготовка на должном уровне, а удар получился слабым, потому что оно болеет.
- Можно предположить, что примерный возраст – 40–50 лет, бывший профессиональный спортсмен, и судя по тому, как осторожно и умело действует, человек явно закончил больше, чем 8 классов средней школы, – заключил задумчиво второй следователь.
- Метание молота? – Предположила Ангелина, щурясь от появившегося в окне солнца.
- Скорее всего, – кивнул следователь, выбросив пустую пачку от сигарет в мусорное ведро.
- Нужно проверить всех чемпионов Союза по метанию молота, включая призеров, до военного времени, – застегнув верхнюю пуговицу бежевой рубашки, сказал Золотов. – И одновременно начать искать свидетелей, выживших концлагеря, в котором «работал» Кескинен. Они могут подтвердить, что он – не военный преступник.
- Мы будем искать Ордока, он нас, а потом к этой котовасии должен подключиться Коршной? – Закрыв шторы, спросила Ангелина, поднявшись на ноги.
- Так точно, – ответил Золотов, взяв куртку в руки, – сейчас мы едем по одному делу, а тебе я бы посоветовал немного вздремнуть.
- Товарищ майор, разрешите?! – В кабинет ворвался молодой, лопоухий лейтенант. – Товарищ майор, там стрельба возле Дома культуры! Нападение на сотрудников милиции!
***
«Москвич» выехал из города и понесся по пыльной дороге, минуя чистое поле. Подруги, крепко обнявшись, вжались в заднее сиденье и практически не дышали, лишь Нина периодически всхлипывала, шмыгая разбитым носом.
- Олег, куда ты нас везешь? – Испуганно приподняв голову, спросила Женя.
- Туда, откуда на смерть шли партизаны, – ответил Олег, напряженно вцепившись в руль автомобиля. – В «финку» теперь опасно, дальше этого поля уже Ленинград. А до него у нас бензина нет. Если только у кого–то сольем. Понимаете, Евгения Марковна, тут такое дело, за вами устроили охоту и оставаться в городе опасно. А ГБ я не особо доверяю. Отвезу вас с Ниной в домик, где жили партизанки, дальше посмотрим.
- А почему в Финляндию теперь опасно? – Насупившись, спросила Женя, с подозрением сощурившись.
- Потому что товарищ Сухов дал в «ящик» майору ГБ и чуть не убил отважную комсомолку, – шмыгая, проговорила Нина, злобно уставившись на молодого человека.
- К–какую комсомолку? – Заикаясь, спросила Женя, сверкнув глазами. – Останови машину. Останови, я сказала!
«Москвич» затормозил у того самого домика, где произошла памятная встреча Жени с полковником Давыдовым.
- Ты стрелял в мою подругу?!– Выскочив из машины, крикнула Женя, исподлобья взглянув на Олега Сухова. – Значит, убить ее хотел?
- Позвольте, товарищ участковый, я чемпион Ленинграда по пулевой стрельбе. Не промахиваюсь в принципе. Если бы хотел убить – она бы сейчас с вами не разговаривала, – насмешливо ответил Олег, выбравшись из машины и скрестив руки на груди.
- И зачем?
- Нужно было решить один вопрос. Она мне мешала.
- Может быть, и я тебе мешаю?! – Схватив его за воротник рубашки, прошипела Женя, тяжело дыша. – Как тебе верить, Олег Сухов?!
- Сердцем, – спокойно ответил молодой человек, убирая ее руку, – или об этом в Советских законах не написано?
- Закрой свой рот и можешь уходить прямо сейчас. Я сама во всем разберусь, – сказала сквозь зубы Женя, – и чтобы не приближался к нам, никогда!
- «… Живите так, как вас ведет звезда, под кущей обновленной сени, с приветом, вас помнящий всегда, знакомый ваш…» - улыбнулся Олег, усаживаясь в «Москвич».
- Сухов, ты…
- Для вас просто Олежка.
- Говна тележка! – С треском захлопнув дверь, крикнула Женя. – Ты меня не понял, Сухов? Убирайся, я сказала! – Внезапно она осеклась,  попятившись. – Подожди, это же он… Олег, откуда у тебя эта машина?
-Это Якова Моисеевича, Жень, – подошла к ней молчавшая в стороне все это время Нина Иванова. – Чего–то вспомнила, Жень?
- Это же он! – Схватившись за голову, в ужасе крикнула Круглова, подбежав к капоту. – Ну, вот вмятина. Это же на этой машине тебя сбили, Олег! Олег! Выходи из машины, Сухов! Нужно ее осмотреть!
- Ну, уж нет, ни за что. Сначала за едой, а то вы съедите меня, – высунулся из окна Олег, заводя мотор.
- Выходи. Из машины, – положив руки на капот, сквозь зубы проговорила Женя, но Сухов, приложив ладонь уху, отъехал назад и повел машину в сторону города, оставив за собой столп пыли.
- Ты же не думаешь, что… - прошептала Нина, взяв Женю за руку, когда автомобиль скрылся за холмом.
- Я ничего не думаю, – обняв и поцеловав ее в макушку, проговорила Женя. – Я так испугалась, Нинка, они же меня убить хотели, я сама слышала. Страшно подумать, что если бы не ты…
- Я тут не причем, Жень, – опустив глаза, ответила Нина. – Это все Олег придумал: и с машинами, и с маскарадом. Не сердись на него.… Есть какая то очень серьезная причина его поступка, Жень. Он чуть письма не сжег, все. А потом жизнь тебе спас. Кому это надо было? Ему. Ну, и мне. Страшно боялись не успеть, Женечка.
- Моя ты радость, – едва сдерживая слезы, крепко сжала подругу в объятиях Женя, чувствуя, как подкашиваются ноги от пережитого страха.
Она могла умереть, может быть, страшной смертью. Теперь это было чем-то похоже на жизнь Лены Ракицкой, в осажденном врагом блокадном Ленинграде. Удивительным образом их судьбы переплелись и привели сюда, к тому самому домику, откуда рижские партизанки ушли в свою последнюю дорогу.
Женя будто бы жила ее жизнь. Шла по страницам судьбы Лены Ракицкой и чувствовала, как растет и меняется изнутри. Вместе с совсем еще юной девочкой, вопреки здравому смыслу оказавшейся в страшном, умирающем городе, среди полуживых, но не сломленных людей.
Она должна найти правду. Восстановить историческую справедливость, память. Чего бы ей это не стоило.
Даже собственной жизни.
***
Женя вышла на крыльцо и, щурясь от яркого солнца, повернулась к реке, которая текла прямо за домом. Тропинка от косогора, на котором стояло жилище, уходила вниз. Невероятно сочная, зеленая лесная природа Севера. Сейчас она казалась безопасной, но там, недалеко, простирались поля с жидкими топями, в которых терялись гости карельской местности.
Девушка спустилась с крылечка, подошла к самому краю и осторожно присела, испуганно взглянув вниз, с крутого обрыва. Затем повернула голову направо: где–то далеко виднелись финские деревянные домики. В другой стороне, жило коренное население Приладожья: карелы, ингерманландцы, ижоры. Тем не менее, партизанки почему-то ушли  к финнам, где, если верить письмам,  их совсем не ждали. Женя осторожно спустилась вниз, с опаской глядя на бурлящую северную реку. Круглова подошла к берегу, и аккуратно коснулась холодной воды руками…
Она испуганно вздрогнула, когда из леса, с оглушительным криком вылетела стая птиц. Спикировав над рекой, они направились в сторону финских поселений. Женя, используя ладонь как козырек, взглянула вдаль. Там, рядом с многовековой непроходимой лесной чащей виднелась полянка, рядом с ней – два небольших домика и маленькое озеро. Судя по расставленным флажкам, где–то поблизости находилось и болото.

- Женя! - Крикнула Нина сверху, махнув руками. - Айда сюда! Я знаешь, чего нашла? Идем скорее, Женя!
- Сейчас, иду.
***
- Говорят, видели двух девушек и молодого человека в милицейской форме. Стрелял вроде он, а может, и нет, никто ничего сказать не может. Товарищ майор?– Окликнул задумавшегося Золотова милиционер с листком бумаги в руках. Место стрельбы в автозак уже оцепили лентой, вокруг нее собралась внушительная толпа прохожих.
- Чего делается–то, уже на милицию нападают,  – беспокойно произнесла высокая, бледная женщина в белом сарафане, с авоськой в руках, перекрестившись. Но уловив на себе взгляд Золотова, испуганно отмахнулась.  – Это я так, ничего серьезного.
- Правильно, только им что ли нападать? – Возмущенно проговорил мужчина лет 40, в идеально выглаженной белой рубашке и коричневых, твидовых брюках. – А вам, товарищи офицеры, я бы советовал сидеть и не высовываться, кончилось время, когда вы можете гулять по улицам шашки наголо.
 - А, ну, цыц! – Крикнул милиционер с бумагой в руке.
- Чего же ты, пусть говорит, никто не запрещает, – сказал Василий Степанович, – этак, лет через 20 он выйдет на улицу и те, у кого шашки наголо, его уже не защитят, потому что честных милиционеров, скорее всего, не останется.
- Чего это? – Сняв фуражку и почесав залысину, озадаченно спросил милиционер.
- Кто был в милицейской машине? – Не поднимая головы, спросил Золотов.
- Две девушки и два дежурных милиционера, товарищ майор. Одна из них – гражданка Круглова, Евгения Марковна.
- А вторая?
- Не знаю, товарищ майор, возле Дома культуры сидела компания, распивали алкогольные напитки. Кто–то из них кинул бутылку в милицейскую машину,  ее успели догнать.
- Ну, что, все как всегда, никто ничего не видел, никто ничего не слышал, – подошел к Василию Степановичу второй следователь ГБ. - Не думаю, что это был Сухов, Золотов.
- И я не думаю, – согласно кивнул Василий Степанович, – убивать ему незачем, он спас свою герцогиню и уехал за город, я даже знаю, куда они направились.
- Так надо ехать, брать с поличным.
- Погоди, есть у меня одна мысль, – остановил его Золотов. – Думаю я, что за нами кто–то следит, и ехать туда сейчас - подвергать жизнь детей опасности.
***
Женя вошла в дом вслед за Ниной, поежившись от недавних воспоминаний. Взгляд снова упал на зеркало и надпись под ним. Днем домик казался безопасным, но Круглова знала, что вряд ли удастся толком спать в таком жутком от воспоминаний месте.
- Ну, колись, чего нашла? – Спросила Женя, дрожа от нетерпения. Иванова молча сдвинула с места стоявший посредине стол и явила подруге крышку от подвала. Отодвинув ее в сторону, Нина пригласила Женю внутрь.
 - Нет, ты же…
- У меня боязнь высоты, и вообще я трусиха.  А ты не боишься ничего, потому что советский милиционер. Давай, ты лезь, а я за тобой.
- Нет, кто–то должен остаться здесь, наверху, – запротестовала Женя.
-Ага, я не останусь, – взмахнула руками Нина, потирая раскрасневшиеся уши, – вдруг Давыдов придет?! Я с ним не справлюсь, Женя!
- Да, а я справлюсь?! – Сжав зубы, воскликнула Круглова. – Лезь, я за тобой, – подтолкнула Нину Круглова и прыгнула следом, прихватив брошенный полковником Давыдовым фонарик.

***
Они оказались в темном, пахнущем плесенью, довольно просторном помещении. Женя включила фонарик и осветила две кровати, деревянный шкаф, заржавевший умывальник и стол в углу.
- Ого, вот это убежище, – прошептала Нина, испуганно сглотнув и схватив Круглову за руку, – страшно–то как.
- Не пугай. Сама боюсь, – поговорила Женя. – Ааа!!! – Внезапно осветила она свое изображение в зеркале.
- Ааа!!! – Вздрогнула Нина и толкнула подругу. – Дура что ли совсем, чего ты орешь–то?!
- А ты чего орешь?!
- Ты орешь и я ору.
- Фу ты, – обняла Круглова подругу и крепко взяла за руку, – не отпускай меня, слышишь, Нинка?
-И ты меня не отпускай, – закивала Иванова, Женя чувствовала, как бешено колотится ее сердце, когда они повернулись к шкафу.
- Будем открывать?
- Может, не надо, а? – Шепнула Нина, еще крепче обнимая подругу.
 - Надо, Федя. Надо, – прохрипела Женя и резко рванула двери шкафа.
Подруги выдохнули. В шкафу, к их удивлению, лежала, прекрасно сохранившаяся, аккуратно сложенная одежда. Взяв в руки стопку вещей, Женя обнаружила…
Серое платье из шелка и синий сарафан в белый горошек.
«Забери меня, мама...»
«Это война...».
Ажурные сережки. Магазин. Маленькая девочка с огромными, темными глазами. Парк. Даугава.
Сестра.
- Женька…
- Это они, представляешь, Нин…? – Чуть не плача, проговорила Женя, разглядывая платья, так аккуратно держа их в руках, будто боясь, что они  могут рассыпаться. – Они.…Сколько же в них жизни, Нин… Терпения, горя…
- Их надо сберечь, Жень… - прошептала Нина, поднимая глаза на подругу.
- Да… - утирая слезы и сжав зубы, Женя сложила вещи и уже готовилась убрать на место, когда из стопки выпал маленький револьвер.
Подруги переглянулись
- Не думаю, что он еще стреляет, – нахмурилась Женя.
- А вдруг? – Взяв в руки оружие и разглядывая его, проговорила Нина, едва не выронив.
- Так. Детям не игрушка, – убрав револьвер в карман, Женя еще раз оглядела помещение. – Ну, все, пойдем наверх?
- Ага, – кивнула Нина, как вдруг ее взгляд упал на то самое зеркало, – не нравится оно мне, Жень.
- Кому же нравится зеркало в темноте? – Пожав плечами, бросила Круглова. – Наверх, отважная комсомолка.
Вместо ответа Нина, с прыгающим сердцем, подошла к зеркалу, и аккуратно ощупав, сняла крючка. Перед подругами зияла небольшая дыра в земле, из которой торчал бумажный сверток.
- Иванова, да ты гений. Свети, – передала Нине фонарик Женя и аккуратно развернула бумагу,  свернутую в трубочку и исписанную крупным, размашистым почерком. – Ярулайтис, Блауман, Шокаш, Трауман.… Какие–то фамилии, непонятно ничего.
- Стой, – отобрала у нее бумагу Нина, –
«Сегодня вечером айзсарги разбили еврейское собрание, уничтожив все, что было на пути, убив детей, повесив на столбах всех, кого удалось поймать. С приходом врагов будет подготовка к чему–то страшному,  я понимаю, что мои слова не могут быть доказательством, но ниже привожу фамилии тех, кто может быть особо опасен на оккупированной врагом территории. Преданная коммунистка и ваш друг…» - Нина звучно сглотнула и подняла глаза, – Соня Ройзман.
***
На скамейку под соснами в парке Зенитчиц опустился молодой человек в солнцезащитных очках. Его мучила жажда, голубая футболка размокла от жары, но он не мог отойти в сторону и попить из крана, так манившего в этот палящий солнцем, знойный полдень. Ночью прошел дождь и Береговой окутала духота. Ларек с мороженым был закрыт в самом парке гуляли всего пару человек. Девушка с «высокой» прической 60-х, в широком платье в белый горошек гуляла, цокая каблуками с таксой, и одновременно читала книгу. Мужчина лет 45, в синих, тренировочных трико и белой майке совершал пробежку, кажется, погода его совсем не смущала. У входа в парк все также возился с «Москвичом» неутомимый автолюбитель, но машина упрямо не хотела заводиться. Из динамиков  звучала музыка, разлетаясь по самым дальним уголкам зоны отдыха:
«…Я тебя повстречал на пути своем,
Ты пришла, как мечта давнего сна,
В целом мире с тех пор только мы вдвоем,
Ну а в сердце моем, ты лишь одна…»
- Простите, вы меня искали? – На скамейку рядом с парнем присела высокая женщина лет 40, в элегантной, светлой блузке и белых бриджах. – Сухов, верно?
- А, да, но… - сняв очки, удивленно произнес Олег.
-Не пугайтесь, вы меня знаете, – сдержано улыбнулась женщина, поправив убранные в хвост светлые волосы. – Я мороженым торгую, вон там, – она указала пальцем на закрытый ларек. – Но сегодня решила немного устать. – Снисходительно произнесла женщина, кивнув на мокрую от пота футболку Сухова. – Одежда здесь, – она похлопала по небольшой клетчатой сумке, – там же еда. Цена вам известна.
- Да, конечно, – рассеянно кивнул Олег и протянул женщине пакет с блоками американских сигарет. Его смущал взгляд собеседника: ее зеленые глаза, немного раскосые, под опущенными веками смотрели без злобы, но весьма холодно с  усмешкой, не слишком дружелюбной.
-С вами приятно работать, товарищ Сухов, – осмотрев пакет и  прижав к груди сигареты, с улыбкой проговорила женщина, – до скорых встреч. И да, я бы посоветовала вам поторопиться, кажется, они идут к вам.
Обернувшись, Олег увидел двух патрульных милиционеров, направляющихся прямо к их скамейке. Спешно схватив сумку, он уже приготовился уходить, когда женщина с невероятной силой схватила его за руку.
- Куда же вы, товарищ Сухов? Не торопитесь, – она резко притянула его к себе и, обвив руками шею, поцеловала в губы, пока патруль не прошел мимо. – До скорых встреч, сладкий мой, – улыбнулась женщина и ущипнула Олега за нос.
Ошалело трогая губы, Сухов поднялся со скамейки и обернулся на нее, уже направляясь к выходу, когда столкнулся с мужчиной в трико.
- На дорогу смотри, да? – Возмущенно воскликнул Артур Рифатович, взмахнув руками, как вдруг искуплено замер. – Ай! Стой! Это же он, Сухов, милиция! – Крикнул он патрульным, но Олег, оттолкнув мужчину, кинулся к забору и, перепрыгнув через него, скрылся во дворах.
- Тьфу, – досадливо сплюнул один из патрульных милиционеров и обернулся к женщине, – почему не задержали особо опасного преступника?
- Я?! Да он бы меня просто убил, товарищи милиционеры, – удивленно воскликнула она, по–прежнему с застывшей на лице насмешкой.
- Да врет она, целовалась с ним сидела, – проворчал Артур Рифатович, подтягивая трико и вытирая лицо майкой, – тьфу, срам. Взрослая женщина.
- Я вообще не понимаю, какие ко мне могут быть претензии? Свободная женщина, в самом соку, товарищи милиционеры. А вы, многоуважаемый, просто мне завидуете.
- У меня вообще–то жена есть, мне вот эти ваши игры даром не нужны, – погрозил пальцем мужчина, слегка хромая, подойдя к крану и сполоснув лицо.
- Жена у меня есть, – передразнила его женщина, надув щеки. – Это не мешает вам, товарищ, встречаться вон на той скамье с бухгалтером из бакалеи. А я все вижу. Потому что работаю вон там, – она кивнула на ларек и подмигнула замершему мужчине.
- Ты…
- Так, все, хватит, пройдемте, гражданочка в отделение, там разберемся! – Схватил женщину за руку милиционер, но она на удивление легко освободилась, резко отскочив в сторону.
 - Не нужно меня трогать. Я прекрасно дойду сама, товарищи милиционеры.
- Так, наручники на нее надевай!
- Сам и надевай.
- Быстро, я сказал!
- Ну, что вы, товарищи милиционеры, я же сказала: сама дойду. Никакого сопротивления. А вы берегите себя. Всех благ, – обратилась женщина к Артуру Рифатовичу, улыбнувшись и помахав ручкой.
Тот лишь изумленно замер под соснами посреди душного, знойного дня в парке Зенитчиц.
***
На карельский берег опустились сумерки.  Погасли огоньки в далеких финских домах, лишь журчание реки под косогором нарушало тишину летней ночи. На воду опустился густой туман, погрузив местность в таинственную дымку загадочности. Будто в финно–карельском эпосе старый верный Вяйнемейнен окутал округу в тишину и умиротворение, покрыв дремучие леса, полные опасностей, сказочным образом защитников и хранителей чужих тайн. С реки подул свежий ветер.
Евгения Круглова аккуратно присела перед самым обрывом. По ногам пронесся прохладный ветер, и она устроилась удобнее, обняв их руками. Наконец–то сменив голубой сарафан на футболку в красно–синюю полоску и черные шорты, Женя будто бы вздохнула свободнее – слишком много с ней случилось в прошлом наряде.
Девушка тяжело вздохнула. Что же с вами случилось, многоуважаемая Елена Павловна?
- Ааа! – Немного вскрикнула Круглова, когда Сухов, незаметно подкравшись, присел рядом на траву. – Напугал.
- Простите. Я не хотел вас потревожить.
- Олег, я хотела спросить, узнать у тебя…
- Спрашивай, раз хотела.
- Тебе страшно, Олег? Просто я очень сильно боюсь за вас: за Нину и за тебя, и за себя тоже, чего тут неправдой кидаться?  Никогда бы не могла подумать, что у меня в стране такое возможно, чтобы советский милиционер…
- Да, все загнулось так, что не выкрутить, – согласился Олег, взяв ее за руку. – Бояться нужно только одного человека и…
- Олег, не надо, я догадываюсь, – остановила его Женя, сжав руку. – Я знаю. Не зря же столько лет в школе милиции училась. Тебе тяжело, понимаю. Береги себя и постарайся просто быть рядом. Мы со всем разберемся. Я ничего не хочу знать до тех пор, пока не закончим это дело. Я вообще ничего не хочу о тебе знать. Только открывать, как хорошую книгу и.… Наслаждаться мгновением, когда ты находишься рядом, – Круглова подвинулась ближе и крепко обняла молодого человека. – Я знаю, что иногда бываю грубой, резковатой, прости.…И, ты знаешь, я никому еще так не доверяла, как тебе: маме, и то не всегда.
- Комсомолке Нине Ивановной станет обидно.
- Она хорошая, отважная, смелая, готова броситься в огонь, воду, и я боюсь ей что–то рассказывать, чтобы Нинка не жертвовала собой, – положив голову на грудь Сухову, проговорила девушка. – А ты меня любишь, Олег? – Неожиданно спросила она, не поднимая глаз.
- Это сложный вопрос, ответить я пока не могу…
- Так любишь или нет?
- Это что, допрос?
- Нет, это русская рулетка, – укусила его за подбородок Женя. – Человеку нужен человек, а сумасшедшая любовь доставляет большие проблемы. Не надо мне твоей любви, Олег Юрьевич,  просто будь рядом, мне хватает твоих прикосновений, твоего присутствия, чтобы чувствовать себя в безопасности.
- Мне нужно тебе кое–что рассказать, Женька…
- Тсс, – приложила палец к его губам девушка и обняла еще крепче, облегченно вздохнув и улыбнувшись, – ничего не хочу знать. Мы живем их жизнью, Олег, наши судьбы теперь скреплены, мы обязаны довести дело до конца. Давай просто помолчим, – подняла голову Женя и поцеловала парня в макушку. – Такая чудная ночь, что мне кажется, я влюбилась в тебя, Олег Сухов.
- Мы достигли эндшпиля.
Круглова вновь приложила палец к губам молодого человека, а затем притянула его к себе.
Два советских милиционера слились в поцелуе на берегу туманной, северной реки у карельского берега, в таинственном, загадочном крае озер и умиротворения старого, верного Вяйнемейнена.
В безмятежную и теплую летнюю ночь.
***
Придерживая в руках керосиновые лампы, группа медсестер из госпиталя под покровом ночи вошли в темное здание родильного дома. Света там не было. Акушерки и санитарки работали при свете керосиновых ламп, чаще всего в неотапливаемом помещении, без горячей воды. Несмотря на бытовые трудности, палаты старались держать в чистоте. Со временем паровое отопление заменили временными печами, особо поддерживая температуру в детской. В материнском отделении было значительно холоднее.
- Галочка! – Бросилась к подруге Лена и одноклассницы крепко обнялись.
- А я все ждала, ждала! – Воскликнула Галя, взмахнув руками, и приложила палец к губам, указав на уснувших женщин. Освещение здесь шло только с улицы, перебои с электричеством возмещала луна, ярко светившая сквозь разбитые окна. – Так, у нас час, рожать вроде не собирались пока.
***
- Чего я вам скажу, людей не хватает. Отопления нет, - Галя Сокол поставила керосиновую лампу на деревянный стол, осветив крохотную столовую медсестер в родильном доме. Она извлекла две жестяные кружки и поставила перед Леной и Радой, усевшихся на голую, деревянную скамейку. – Вот. Бьет хвашист, стекла выбило, топить бесполезно, все выдувает, – укутываясь в теплую шаль, произнесла Галя.
- Ну, здесь тепло относительно, ты домой поэтому не возвращаешься, – сказала Лена, согревая замерзшие руки дыханием.
- Да работа у меня, – махнула рукой Галя, разливая по кружкам горячее вино из укутанной в шерстяное одеяло трехлитровой банки. – Вам на питание, медсестрам сегодня уже не досталось.
-Ушли что ли? – Жадно вдыхая теплый пар, закрывая глаза от удовольствия, спросила Лена, бережно держа кружку обеими руками.
- Ага, на кладбище переехали жить, – усмехнулась Галя. – А чего у вас молдаванка такая грустная? – Кивнула она на отчужденно глядевшую все это время в одну точку Раду.
- А? – Встрепенулась та. – Да за продуктами хотела идти, а там забрали все, прямо у меня под носом, представляете? Пришла какая–то тетенька, бабенка, и начала совать свои талоны, их там не меньше ста штук.
- Да ладно, – махнув рукой, скривила лицо Галя.
- Да вот тебе крест! – Перекрестилась Рада, и, залпом осушив кружку, вскочила, тут же присев на место. – Их там хватит на весь роддом и Ленинград вместе, тапочки готова свои съесть, чтобы доказать! – Уже шепотом добавила она, захлебываясь от возмущения.
- Какие тапочки, волосы – это все, что у тебя осталось, – захихикала Галя, поправив белый платок на голове. – Тапочки. Что было дальше, трави.
- Продавщица ей: не могу вам столько дать, у меня вон какая очередь, вы другим ничего не оставите. А та: дадите, у меня талоны. Приходят офицеры, все забирают и дело с концом. Дома просто совсем ничего не осталось, а до следующей выдачи еще 6 дней, – тяжело вздохнула Рада, шмыгая носом и всхлипывая. – Что я делать-то буду?
- Ладно, не реви, – махнула рукой Галя. – Что–нибудь придумаем.
- Это в каком магазине? – Обнимая Раду, спросила Лена.
- Да вот, за углом, – утирая слезы, ответила та.
- Странные какие–то офицеры, которые приходят и забирают все продукты, и дело необычное. Надо сходить, проверить, – задумчиво произнесла Лена.
- Я бы тебе не советовала, – оперев голову на руку, сказала Галя. – Все эти дела с продуктами ведут на Сенной рынок, а там большие деньги крутятся. Себя пожалей.
- Пожалею, когда войну выиграем. А чего там, на Сенном–то?
- Да драгоценности туда сдают: бриллианты, золото - все за копейки. А взамен еду дают, да по бешеной цене. Я же говорю, дело темное.
- В блокаду так людей обирают? – Открыв рот от возмущения, заикаясь, произнесла Лена. – Это вообще на каких основаниях, милиция куда смотрит?
- Да разгонят этих оборванцев, кому хуже–то будет? Простой народ с голоду помирает, так я лучше драгоценности отдам, чай не умру, – Галя поднялась со скамейки, и,  взяв в руки керосиновую лампу, направилась к лестнице, ведущей наверх. – Пошли, младенцев посмотреть надо.
***
Едва дыша, медсестры шагнули в святыню родильного дома. В детском отделении тихо спали, уложенные ровными рядами, новорожденные граждане Ленинграда. Конечно, экстремальные условия рождения и содержание сказывались на их здоровье. Им не хватало массы тела и роста: зачастую они не дотягивали и до трех килограмм. Даже после снятия блокады на малышах сказывались тяжелые годы, перенесенные их мамами: дети росли сравнительно невысокими.
Конечно, их пытались спасти всеми возможными способами: беременные получали продуктовые карточки рабочих, дополнительное питание, витамины, но… Младенческая смертность, к сожалению, все равно оставалась высокой...
Лена склонилась над крохой, беспокойно взиравшего на нее маленькими, светлыми глазками. Поерзав, освещенный лунным светом, младенец широко зевнул и улыбнулся.
- Хии, какая лапочка, – прошептала Лена, – моя сладкая, сладкая булочка, пирожочек.
-Ага, думает: какая-то дистрофичка ночью пришла и пальцами в меня тычет, – тихо засмеялась Рада, шмыгая носом. – Нам с тобой, конечно,  только детей пугать своими блокадными физиономиями. Моя малышка, – склонилась девушка над крохой и улыбнулась, – не пугайся, она тебя не тронет. Запомни: так выглядит смерть, да, страшная, как тетя Лена.
- Галя! – Зашептала Ракицкая, поворачиваясь к подруге, которая укладывала младенца. – Пустила цыганку в роддом, она сейчас ребенка сворует!
- Чего?! – Возмущенно воскликнула Рада, и, схватив пустой таз со стула, огрела Лену по голове. – Ах ты, морда питерская, ну, я тебя сейчас!
- Понаехали тут! – Схватив второй таз, Лена запустила его в коллегу, но та успела увернуться. С грохотом посудина приземлилась куда–то в угол, но звука падения почему – то не последовало.
 - Хватит! – Зашипела Галя, хватая расплакавшегося младенца на руки. – Устроили тут. Спи, моя хорошая. Она уснуть не может толком, молока не хватает. Роженицы тощие, как скелеты, из бутылок приходится кормить.
- Бедняжка, – прошептала Лена и вздрогнула, заметив только сейчас в отделении смертельно бледную девочку лет 17, в самом углу помещения.
Она сидела, прижавшись к стене, укутанная в черную шаль и темную обшарпанную дубленку. На ее бледное, покрытое морщинами лицо падал лунный свет из разбитого окна, освещая безумные глаза и потрескавшиеся, искусанные губы. Девочка что–то шептала, покачивалась, схватившись за голову, едва слышно напевая. Периодически пение сменялось стонами, она скрипела зубами, повторяя одно и то же слово.
«Убили».
- Да что же это такое–то, а? – Кинулась вниз по лестнице Галя, оставив медсестер одних в темноте детского отделения родильного дома.
- Ты чего? – Схватила Лену за руку Рада, когда та двинулась к странной девочке.
- Подожди, – Ракицкая присела перед трясущимся подростком, – спокойно, – она взяла ее за холодную руку, – я тебя не трону.
- Они всех убили, – прошептала сквозь слезы девочка, платок сбился набок, обнажив светлые, вьющиеся волосы. – Убили всех, – она подняла на Лену зеленые глаза, слегка раскосые, под опущенными веками. – Просто расстреляли, детей.
- Сволочи, – прижала ее к себе Ракицкая и крепко обняла, – милая моя. Хорошая. Как тебя зовут?
- Наташа.
- Заберите ее, – на пороге возникла Галя Сокол с двумя санитарками, которые взяли девочку под руки.
- Они за мной придут, я одна осталась жива! Я им нужна, они за мной придут! – Закричала девочка, отчаянно хватая Лену за руку, но  санитарки неумолимо тянули ее к выходу. – Они за мной придут!
- Это Наташа, она в роддоме полы моет, но сюда обычно не заходит, боится непонятно чего, – объяснила Галя, тяжко вздохнув. – Нормальная, но как в это отделение заползает, как с ума сходит.
- Откуда она здесь? – Исступленно произнесла Лена, осматривая руку, на которой остались глубокие царапины.
- Да ее из Риги машина привезла. Видать, страшное что–то случилось, раз так головой-то едет. Ей сюда нельзя, но рук не хватает, следить за ней некому. Ни белье постирать, ни воды согреть, ни лаской мужской наградить,  – махнула рукой Галя. – Айда вниз, там одна окотиться, похоже, желает, на ночь глядя. Приспичило же.


***
Холодную операционную осветили керосиновыми лампами. Серова, Галя, Лена, Рада и главный врач госпиталя Сухомлинов склонились над женщиной лет 35, тяжело дышавшей и пытавшейся всеми силами удержаться от криков.
- В общем, так. Роды начались еще вечером, поэтому действуем быстро и четко, – осмотрел медсестер Сухомлинов. – Грыу – вы помогаете нам, Галя – топите печь и держите еду в тепле, Лена – готовьте воду. И помните: нам ничего не должно помешать, уходим отсюда только с ребенком.
- Ой, не могу, мама! – Истошно закричала девушка, закатив глаза. – Ааа!!!
-Работаем! - Крикнул Сухомлинов, укладывая ее на кровать. – Воду готовьте!
- Гражданочка, дышите глубже, – спокойно и назидательно произнесла Серова и повернулась к Гале с Леной. – Воду, воду, проснитесь, девочки!
Схватив трясущимися руками таз с водой, Лена водрузила его на печь, но, дрогнув, уронила посудину, разлив жидкость по деревянному полу операционной.
- Простите… - в ужасе прошептала она.
-Ребята, ну, вы чего?! – Развел руками Сухомлинов. – Она родит сейчас, бегом на улицу!
***
Схватив таз, не надевая платок, Ракицкая выбежала из роддома. В лицо тут же ударил морозный, предрассветный воздух. Уже склонившись над прорубью, девушка заметила в небе черные, вражеские самолеты.
***
- Товарищ Сухомлинов… - выдохнула она, вернувшись в операционную.
-Да знаю я! – Раздраженно крикнул мужчина, когда над городом взвыл сигнал воздушной тревоги. – Грейте, не спите, Ракицкая!
-Ааа!!!
-Гражданочка, давайте стараться, – все также спокойно проговорила Серова, держа девушку за ноги, – дышим мягко.
- Мамочка!!! Ааа!!!
Послышался лихорадочный перестук зениток, за ним – рев авиационных двигателей, вой крупных снарядов, и, наконец, взрывы. Бомбы падали все ближе, пока одна не взорвалась в паре метров от операционной. Осколки и щепки от выбитых рам полетели в медиков и лежащую на кровати девушку, в помещение ударил ледяной, зимний воздух.
- Твою мать! – Взревел Сухомлинов, накрывая собой роженицу.
- Мамочка!!!
- Гражданочка, вашу мать, рожайте скорее, иначе все тут останемся! – Воскликнула Серова, хватая у Лены таз с водой.
- Я не могу–у–у! – Рада держала девушке голову и вытирала пот, не в состоянии даже присесть от летевших осколков. – Ааа!!!
- Еду сюда, еду!!! – Присев от летевших над головой пуль, крикнул Сухомлинов. – Да что бы вы все там сдохли, твари поганые!!!
-Ааа!!!
Раздался еще один взрыв. Комната качнулась, все едва удержались на ногах. Многоэтажный угол и наружная стена операционной кафедры неотложной хирургии, которая находилась в соседнем крыле здания, отвалились, и операционная предстала перед пораженными взорами медиков в разрезе, с выходом прямо на улицу.
Родильный дом огласил, вначале негромкий, а затем протяжный плач новорожденного. Облегченно вздохнув, Серова взяла на руки кроху, так беспокойно, удивленно и сонно взиравшего на все происходящее. Заплакала, смеясь, счастливая мама, и тяжело дыша, откинулась на кровать, с благодарностью приняв еду от Гали.
- Ну, вот, а вы все кричите, – в изнеможении присел на пол Сухомлинов, смочив лицо и волосы водой из таза. – Набегаетесь вы теперь, Елена Павловна.
- А...? – Исступленно произнесла Лена, рассеянно разглядывая младенца.
- Водопровод–то перебило, – кивнул на улицу Сухомлинов и истерично рассмеялся.
Поблизости из воронки бил фонтан, разбрасывая брызги на много метров вверх. Бомба повредила трубопровод, снабжающий район, где находился родильный дом. Стремительные потоки неслись по тротуару.
Хрюкнув, засмеялась Серова, покачав головой, захихикала уставшая мать, затем, уже не сдерживая себя, обнявшись, истерично захохотали Галя и Лена.
В разбитое окно ворвались лучи солнца. В блокадном Ленинграде начинался очередной день.
***
Лена устало зевнула и вышла на улицу, присев у дверей родильного дома. С удовольствием вдохнув свежий воздух, она подумала, что, наверное, когда–нибудь сможет просто так идти по улице. Не боясь воздушной тревоги и не думая, что ночью свет отключат, а мыться утром будет нечем. Наконец–то дадут отопление во все дома на целый вечер. Насколько же он близок, час освобождения...?
***
- Надо домой идти, спать, – присела рядом Рада, застегивая верхнюю пуговицу бушлата. – Вот чудо, да? Человек родился. А кто–то умирает, вот здесь, рядышком. Каждый день. А мы сегодня еще одну жизнь дали. Красота.
- Только интересно, мы сами живые или мертвые? – Повернулась к ней Лена, обняв за плечи.
- Живее всех живых. Живы будем – не умрем, – бодро проговорила молдаванка, обнимая коллегу в ответ. – Только вот чего с едой делать, не знаю, как жить дальше. Это голодная смерть, клянусь несуществующими тапочками. Если только в госпиталь идти работать. Да, пойду. Не выгонят же меня.
- Рад.
- Ммм?
-Прости меня, за цыганку.
- Да иди ты к черту, я в следующий раз обижусь и вообще с тобой разговаривать не буду, – оттолкнула Лену Грыу, рассмеявшись, но затем крепко обняла и поцеловала в макушку.
- Вкуснота моя, – в шутку укусила ее за ухо Ракицкая. – Мы же с тобой с самого начала блокады душа в душу живем, как я без тебя–то, Грыу?
- Ох, надо подумать, – кокетливо улыбнулась Рада и рассмеялась. – Ладно, Ленка, пошла я в госпиталь, а, кстати, подарок тебе есть, – она извлекла из кармана бушлата синюю, бархатную шкатулку, – потом откроешь, я сладкое все равно не хочу, не лезет, – поднялась девушка на ноги. – Чтобы ты цыганкой меня не называла, лярва!  - Показала Рада язык и, круто развернувшись, закинув роскошные косы за плечи, зашагала по улице.
- Спасибо! – Улыбнувшись, крикнула Лена, когда заметила приближающиеся самолеты. – Рада!!!
Свист и оглушительный взрыв прогремел совсем рядом, осыпав девушку рыхлым снегом. Бомбардировщик исчез также внезапно, как и появились, вновь наступила тишина.
- Тьфу, – стряхнула с себя снег Лена, – ты цела? – Повернулась она к Раде. – Грыу!!!
Рада лежала лицом вниз, неестественно подогнув ноги. При падении сбился платок, и роскошные, темные косы раскинулись на белом снегу.
- Рада!!! – Отчаянно крикнула Лена и подползла к подруге, перевернув ее на спину. Девушка исступленно смотрела в небо, из уголка губ тонкой нитью шла кровь. – Радочка, Радочка моя… - плакала Ракицкая, положив ее голову к себе на колени и целуя в щеки, макушку, лоб. – Моя хорошая, потерпи, потерпи, санитары!!! – Завопила она, срывая голос. – Кто–нибудь, сюда!!!
Рада по–прежнему смотрела в одну точку, и что–то шептала, крепко сжав Ленину руку.
- Нет, нет…- отчаянно прошептала Ракицкая, когда Грыу отпустила голову и закрыла глаза, последний раз вздохнув. Рука, сжимавшая Ленину кисть, обмякла. – Нет… Суки!!! – Взревела Лена и, вскочив, крикнула вслед пролетевшим самолетам:
 - Твари!!! Ненавижу!!! Что бы вы все сдохли!!! Твари, твари, твари!!! – Ревела она, отчаянно швыряя рыхлый снег в небо. – Моя Радочка…. опустилась Ракицкая на колени, рыдая и всхлипывая, как ребенок, – убили мою Раду… - девушка положила голову на грудь убитой подруги и затряслась, беззвучно плача и гладя молдаванку по лицу. -  Моя Рада, аа – ха- аа…. Ааа….

«А вы, мои друзья, последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,
А крикнуть на весь мир все ваши имена!
Да что там имена!
Ведь все равно – вы с нами…!
Все на колени, все!
Багряный хлынул свет!
И ленинградцы вновь идут сквозь
Дым
Рядами –
Живые с мертвыми: для славы
Мертвых нет»





***
«Милая мамочка!
Я пока жива, но не уверена, что это письмо не будет последним. Тяжело представить, что мы, ленинградцы, собой представляем. Еле двигающиеся живые мертвецы. От снарядов падают дома. Ленинград – это город развалившихся домов. Окна выбило, мы закрыли их кусками фанеры, свет проходит только в небольшую щель. Живем не в квартире, а в гробу. Нет ни света, ни воды, милая мамочка. Сначала люди ходили на реку, сейчас уже нет.
Мама, вчера мы потеряли Радочку, наше солнышко. Валентина Андреевна постоянно плачет. Больно заходить в сестринскую госпиталя и не видеть нашу девочку у зеркала. Ничего не трогали, все стоит так же, как тогда, когда она была в комнате в последний раз. Мы обнимаемся с Валентиной Андреевной, берем в руки шаль нашей Радочки и плачем. На ней все еще ее запах и темные волосы из роскошных кос.
Тяжело терять боевых подруг, с которыми столько прошли. Делили постель и столько раз могли погибнуть… Что страшно подумать. Рада была последней из тех, с кем я в сентябре пришла работать в госпиталь. На больничной койке в мучениях умирает Саша Ковалева. Она обгорела, шансов на выживание у нее нет. А мы ничем не можем ей помочь, мама. Только сидим у кровати молчим и плачем. Днем, сжав зубы, работаем, мерзнем, голодаем и силы, казалось, на исходе. Но мы стоим. И будем стоять, мама. Насмерть.
Сегодня вышло солнце, и я подумала: какая же все-таки жизнь удивительно интересная вещь, мамочка. Стоны, крики, смерть близких, важных людей. А потом такой невероятно светлый, солнечный день. Ради этого стоит жить, мамочка.
Надеюсь, у меня хватит сил на еще хотя бы одно письмо. Я очень скучаю, милая мамочка.
Твоя дочь Лена».


***
Дверь продовольственного магазина протяжно скрипнула, и в холодное помещение вошла, цокая сапогами на высоких каблуках, укутанная в меха, высокая, темноволосая женщина. Она не была похожа на голодающую ленинградку, кутающуюся на морозе в теплую шаль. Ее сытое, ухоженное лицо блестело, а в глазах мерцал огонек. Изо рта, в холодном помещении шел пар. Не бесцветный, как у голодающих ленинградцев. Обычный, густой, будто бы говоривший о довольно неплохой жизни в блокадное время.
Выпустив последнего покупателя, она выглянула на улицу и закрыла дверь.
- В общем, слушай внимательно, – подошла женщина к пожилой продавщице в большой, меховой шапке и извлекла из сумки толстую пачку купюр, бросив их на прилавок. – Заселишься на Фонтанке, завтра туда привезут станок. Смотри, чтобы не было «хвоста». Сегодня спишешь пару килограммов хлеба, скажешь, что потек, испортился. Валикова я предупрежу. Поняла меня?
- Да, да, – затрясла головой продавщица, пряча деньги под прилавок.
- Молодец, что поняла. А пока взвесь–ка мне килограмма три мяса, – вульгарно бросила женщина, снимая меховую шапку и оглядывая пустые прилавки промерзшего магазина. Расстегнув шубу,  она небрежно достала из внутреннего кармана продовольственные талоны и бросила перед продавщицей.– Для детишек. А то голодают, – коварно улыбнувшись, добавила она.
- Глянь, совсем как настоящие, – проговорила продавщица, взглянув на талоны. – Как говорится, мать родная не узнает.
-Ты болтай меньше, режь, давай, – зло ответила женщина, достав из сумки французские сигареты и закурив. – Дел по горло.
Завернув в бумагу, она положила мясо в авоську и, выйдя из магазина, направилась в сторону своей квартиры, не заметив двинувшуюся за ней девушку в гимнастерке.






***
- Что, не идет торговля? – Присела перед мальчиком лет 12 Лена, протиснувшись сквозь толпу на Сенном базаре. – Карманные часы и хлеб нынче не в цене, – кивнула она на товары, разложенные на деревянную доску.
- Да какая тут торговля? – Махнул рукой, поправив большую, видимо, отцовскую, меховую шапку юный торговец. – А вы чего хотели–то, мамаша? Тикайте отсюда, здесь чужих не любят. Ходят, проверяют.
-О как, – улыбнулась Лена, – да у вас тут все серьезно. Смотри, ты есть хочешь?
-Ясное дело, кто же не хочет? – Хмыкнул мальчик, снимая шапку и поправляя рыжие волосы. – А чего, есть где?
- Да, там есть чем поживиться, – загадочно произнесла девушка и подошла к мальчику ближе. – Хату вскрыть сможешь?
-Чего? – Удивленно поднял тот на нее глаза. – Нет, я грабежом не занимаюсь, нет, нет, нет. Уходите, а то я сейчас…
-Что, жалобу напишешь в комсомол, что какая–то медсестра тебя к бандитизму толкает? – Насмешливо произнесла Лена, поправив волосы под шалью. – На Сенном, да квартиры не вскрывал, смех, юный торговец.
- Что вам от меня надо, женщина, уходите, – возмущенно крикнул мальчик. – Охрана!
- Ну, ладно, мальчиш–плохиш, – хмыкнула Лена, сощурившись и скрестив руки на груди. – А еды там столько, что на всю жизнь хватит, тем более такому доходяге, как ты. Найдешь меня в госпитале, что в университете Герцена, спросишь Елену Павловну, самого злого медработника в Ленинграде. Жду тебя, плохиш, – потрепав его за щеку, Лена скрылась в толпе.
Мальчик грустно посмотрел на свой товар и тяжело вздохнул, сглотнув голодной слюной.
***
- Значит так. Нам надо в течение суток определиться, кто поедет сопровождать раненных через Ладожское озеро, – передвигаясь по заполненному, жужжащему коридору госпиталя, говорил Сухомлинов. – Медсестер подготовите сами, но вы мне нужны здесь. Отправите Лену, проведите инструктаж, с ней направите кого–то из молодых, вам все ясно? – Поправив шапку, не оборачиваясь, спросил у Серовой главный врач.
- Да, товарищ главврач, – ответила Валентина Андреевна, показывая Лене кулак. Та недоуменно пожала плечами и невинно округлила глаза.
- Лена, подойдите к нам, пожалуйста, – позвал Сухомлинов Ракицкую, осматривавшую раненного. – Ответьте мне на один вопрос: вам кто разрешал устраивать балаган в госпитале?
-Я…
- Я знаю, что вы устраиваете разносы подчиненным. Впредь прошу не делать этого в нынешней обстановке. Ну, здесь же раненные кругом, им нужен покой. Педагогичнее, Елена Павловна. Молодые они еще, нежнее, поласковее.
- А, то есть бить нельзя, поняла, – кивнула Лена.
-В нынешнем положении – нет, – сказал Сухомлинов, поправив халат  и застегнув верхнюю пуговицу гимнастерки, кашлянул, двинувшись дальше. – А дальше — посмотрим. Занимайтесь, Валентина Андреевна.
-Ракицкая! – Зло зашипела Серова, выкатив глаза, когда главврач скрылся за поворотом.
-Ааа?
- Ма! Убью тебя сейчас, почему они жалобы на тебя пишут, что ты бьешь их, а?!
- Мало, значит, попадает, – улыбнулась Лена, обнажив желтые зубы.
-Я тебе руки оторву! – Крикнула Серова, оглянувшись. - Не смей больше трогать медсестер, поняла меня?!
- Да поняла я, а что делать, если руки из заднего места у них растут?
- Так, Ракицкая Елена Павловна, в целях вашего дальнейшего пребывания на своем рабочем месте, чтобы пальцем больше никого не трогала, усекла?
- Обиделись они. Да я только по рукам один раз стукнула, чтобы бинты правильно катать научились, – обиженно проговорила Лена.
-Поняла меня, да? Себя вспомни.
- Ну… - смущенно опустила голову Ракицкая и улыбнулась.
- Все. Неприятное у меня для тебя сообщение, Елена Павловна. Пойдет колонна с раненными через несколько дней, через Ладожское озеро. Сопровождать ее будет наш госпиталь, старшей назначаю тебя.
- Валентина Андреевна, так это же… - шумно сглотнула Лена.
- Да, да Леночка, по Дороге жизни. В век бы не отпустила, но так надо. И я прошу тебя, будь с ним строже, но в меру. Одна ты у меня осталась. Девочки вы мои, – ласково произнесла Серова, поправив Лене воротник бушлата. – Все, идите. Не подводите меня. А, к Саше зайди, она очень хочет тебя видеть.
-Валентина Андреевна, к вам там пришли, ждут в кабинете. Какая-то девушка, – подошла к ним медсестра с вытянутым лицом, сердито взглянув на Ракицкую. – Говорит, что срочно.
***
Аккуратно, чтобы не будить спящих раненных, Лена вошла в палату на третьем этаже, где лежала Саша, та самая обгоревшая медсестра. Помимо нее в светлом,  помещении находились еще две женщины: одна с осколочным ранением в голову, вторая с раздробленным позвоночником. На обледеневший пол палаты смертниц из выбитых окон падал снег, в буржуйке слабо трещали дрова. Несмотря на указ Сухомлинова топить как можно сильнее во всем госпитале, бесценное дерево старались тратить на тех, кто еще боролся за жизнь.
На бледном, бескровном лице Саши застыла маска печали. Изо рта шел пар, она пыталась что–то произнести, но ничего не выходило, и умирающая девушка 20 лет лишь бесполезно старалась шевелить  руками, забинтованными по самые плечи. Каждое движение, каждый вздох приносил ей невыносимую боль – она мечтала, как бы скорее уйти, без мучений, и больше не страдать. Никогда.
- Привет, Сашка, – Лена присела перед ней на колени и аккуратно поцеловала руку, стараясь не двигать ее.- Ты хотела меня видеть? Глазами скажи, моргай, Сашка, – проговорила она, сняв платок. – Нас двое только осталось, солнышко ты наше. Ты молодец, поправишься. А помнишь, как мы в госпиталь пришли работать? Рада раненным глазки строила, а ты мне говорила, что на фронт уйдешь, не дело это, когда война идет, а мы тут белье стираем.
Саша захрипела и медленно повернула голову к Лене.
- Сил нет… - прошептала она обсохшими губами, – больно, больно мне, я дышать не могу, как же больно! – Слабо воскликнула Саша и, закрыв глаза, беззвучно заплакала, сжав Ленину руку.
- Тише, тише, ну, что ты, потерпи, не надо, не плачь… - поцеловала ее Ракицкая в щеку, утирая слезы. – Сашка, я же… Что я могу сделать…? – Прошептала Лена.
- Убить, - Лена испуганно отпрянула, - я прошу: убей меня. Я больше не в силах это терпеть. У меня после каждого вздоха тело как углями жжет, – сквозь зубы проговорила Саша, закрыв глаза и сотрясаясь от боли. – Я прошу тебя, сделай это, мне все равно не выбраться. Я прошу тебя.
- Я...Я, не могу, я… - поднимаясь на ноги, закачала головой Лена, пятясь к выходу, – нет... Я не могу… Как же...
- Лена!!! – Отчаянно, срывая голос, закричала Саша, выкатив глаза от ужаса и протягивая руку. – Не уходи, я тебя умоляю, не уходи, не уходи, пожалуйста, Лена! Лена!!! Леночка!!! Лена!!!
Не помня себя, рыдая, Ракицкая, наталкиваясь на идущих перед ней людей, бежала к выходу, а в дальнем крыле все еще слышались страшные, отчаянные крики умирающей от жуткой боли девочки.

***
Выскочив из здания, Лена опустилась на колени и отчаянно, как ребенок, заплакала. Она рвала на себе волосы, не замечая холода и поднявшейся метели,  беззвучно плача, схватившись за голову.
Как жить 20 летней девушке, с обгоревшим телом? Как жить, когда каждый кусочек обгоревшей кожи отдается жарче угля в сотни раз? Как убить близкого человека, которого ты знаешь по боевому настоящему, с которым прошла артиллерийские обстрелы, окопы, беспробудные, слезные пьянки после бессонных ночей, перевязок и операций, бомбоубежища  в блокадном Ленинграде, где каждое мгновение жизни на вес серебра, золота?
Как жить с ощущением, что твой самый близкий человек лежит в разбомбленной, забитой строительным мусором квартире, а ты пишешь ей письма, будто мама жива, и  уже второй месяц ты не в силах похоронить ее? Не потому ли, что так распорядилась судьба?  Это ли оправдание, Господи? В 20 лет каждый день терять боевых подруг, и в отчаянии бежать на улицу, чтобы не видеть, не слышать умирающую девушку, уходящую в страшных муках?
- Здравствуйте, Елена Павловна, – Лена с трудом подняла глаза и увидела перед собой ту самую девочку из родильного дома. – Держитесь, скоро для вас все закончится.
-Что…? – Озлобленно проговорила Ракицкая, умывая лицо рыхлым снегом. – А ты у нас предсказатель?
- Я видела смерть и знаю, как она примерно выглядит, – спокойно сказала девочка, сунув Лене в ладонь несколько конфет. – Держите. Это немного поддержит вас.
- Я боюсь, меня поддержит только пуля врага, желательно в голову, – сердито ответила Лена, поднимаясь с колен.
- Ненавидите их? – Отряхивая снег с дубленки, спросила девочка.
- Чего их ненавидеть, я жду, когда война закончится, а враг такой же человек, только по ту сторону калитки.
-Вам, там, в конфете послание, – уже двинувшись дальше по улице, бросила через плечо девочка. – Удачи, Елена Павловна.
Лена развернула бумагу и прочитала:
«Завтра в 14:00 жду вас у Владимирского базара. Я согласен».



***
Войдя в крохотный кабинет (здесь не было ничего, кроме стола и железной кровати), Валентина Андреевна топнула валенками, стряхивая снег, и закинула дрова в буржуйку. Человек, светловолосая девушка в потертом бушлате, сидела на ее стуле, лицом к разбитому окну. На столе лежала видавшая виды снайперская винтовка.
- Так, я не поняла, а вы вообще кто, девушка? – Кутаясь в платок и застегивая шубу, удивленно спросила Серова, разведя руками. – По какому праву вы вообще здесь находитесь?
- Ну, здравствуй, мамочка, – повернулась к ней Ангелина, и устало улыбнулась. – Вот и свиделись.
- Лида… - прошептала женщина и, охнув, упала в обморок.
***
- В общем, сбежала я, прямо с Финляндского вокзала. Нырнула в воду и сидела там, пока они искать не перестали. Замерзла страшно, мне кажется, отморозила, все, что не надо, ладно хоть конечности целехоньки. Брела, брела, пока к финским рыбакам не вышла, – хрипло рассмеялась Ангелина, когда Серова пришла в себя и легла на кровать, не в силах встать на ноги от пережитого волнения. – Ну, они меня выходили, отварами, травами, один даже замуж выйти предлагал, но я подумала: чего чухонцами кровь портить?
- Лида… Лидочка… - прошептала Валентина Андреевна, дрожащей рукой гладя ее по лицу, – доченька моя, я же думала, померла ты…
- Ну, перестань, мама, – утирая ей слезы, проговорила Ангелина и поцеловала в щеку. – И пошла я воевать, мама дорогая. Война, как ни крути, жизнь спасла. Да, вот так. Стала я Ангелиной Портновой, отучилась на ускоренных курсах в спецшколе снайперов, и вот оказалась в блокадном Ленинграде. Так и свиделись, мамочка.
- Спасибо Господу, что дал тебя живую увидеть, – приподнялась Серова и устало улыбнулась, сжимая руку дочери. – Целехонькая, взрослая совсем стала. Отца в тот же день увезли неизвестно куда, и все. Заставили меня отречься и фамилию сменить, а я что…?  Жить–то, казалось, больше незачем, какая уж тут фамилия...? А оно вон как вышло. Значит, нет больше Лиды Ромашкиной, доченька...?
- Нет, мама, забудь это имя, поняла меня? – Серьезно сказала Ангелина, оглядываясь на дверь.  – Нет больше Лидочки, утонула, померла. И не Господу спасибо говори, а тем финским рыбакам, которые меня с того света вытащили.
- Лида.… Как же я рада, солнышко ты мое… Целая, живая, здоровая…
- А то, чего мне будет, я же заговоренная, – гордо улыбнулась Ангелина, кивнув на снайперскую винтовку. – Бережет она меня, родная. Так, мама, домой мне ни в коем случае нельзя, я буду заходить сюда еще три дня, слышишь? Отдыхай.
-Надо же что–то приготовить…
-Мама, лежи, – остановила ее Ангелина, улыбнувшись, – не надо ничего готовить.
- Но, как же не надо, Лидочка…
-Мама.
- Лида… - притянула ее к себе Серова и, положив голову на грудь, заплакала. – Я же похоронила тебя, маленькая моя… Я же с рук тебя не спускала, милая, ночи не спала, такая маленькая была, смешная, беззащитная…
-Мамочка моя, – целуя ее в голову, обнимая и плача, прошептала Ангелина, – я рядом, мамочка.… Не оставлю тебя больше, ты себя береги, слышишь…?
- Да, конечно, – схватила ее за плечи Серова, посмотрев в глаза. – Столько дел… Я горжусь тобой, Ангелина Портнова. Мы с тобой правое дело делаем, и перед Родиной чисты, пусть нас и ломают, но мы.… Все выдержим, дочь, лишь бы была ты жива и здорова.
- Валентина Андреевна, там… - Лена вошла в кабинет, не постучавшись, и замерла на месте. – Ангелина! Портнова, ты что ли?!
- Ленка! – Подруги кинулись навстречу друг другу и крепко обнялись. – Живая!!!
- Я–то живее всех живых! Вы как, как там Рита?
 - Нормально дурында, только также линзу руками трогает, хоть бей по ним, – отмахнулась Ангелина. – Вы–то как? Как татарка там, лютует?
- Ох, еще как, она теперь детей уму–разуму учит. Я без нее не живу, а существую, люблю проклятую, не могу, – рассмеялась Лена. – Как я рада тебя видеть, Гелечка, не представляешь себе!
- А мы на три дня, потом обратно, подступы к Ленинграду защищать, – сообщила Ангелина, поправляя воротник гимнастерки у подруги. – Завтра, значит, посидим на квартире, поболтаем, выпьем, – хлопнула она Лену по плечу. – Как в недобрые времена в Прибалтике.
- Я завтра не могу, у меня дежурство. Смена.
- Ничего у нее нет, врет она, какая у тебя смена? – Возмущенно воскликнула Серова, поднимаясь с кровати.
- Так, – обняла Лену за плечи Ангелина, – пойдем на улицу. Пойдем, пойдем.
***
- Ого. Поддельные талоны, женщина в мехах, медсестра, блокада, – удивленно просвистела Портнова, когда Лена рассказала свои наблюдения уже на улице, у входа в госпиталь. – Значит, решила проследить и квартиру чужую взломать. Голова у тебя не на месте, Ленка. Они убьют тебя, кто такими делами занимается – уголовники, клянусь своей моралью. Обирать людей в блокадном Ленинграде, голодных, да еще и в такой холод, в таком положении, нормальному человеку в голову не придет. А ты рискуешь собственной жизнью.
- Кому она теперь нужна–то, жизнь моя? – Пожала плечами Лена.
- Мне. Рузиле, Ритке, Серовой, Галке Сокол. Ты не одна, Ракицкая, поэтому рисковать так не имеешь права, – посмотрев ей в глаза, ответила Ангелина. – Мама лежит все еще?
- Лежит, – опустив глаза, проговорила Лена, – хоронить сил нет, да и…
- Поняла, – кивнула Ангелина, – мы на три дня, надумаешь – скажешь. Здесь есть ангар, туда точно довезем. Я договорюсь с людьми, они помогут.
- Но это же…
- Братская могила, а как ты хотела, на остров Декабристов ее точно не повезут, там бомбежки и обстрелы постоянные, – сплюнув, ответила Ангелина. – Думай, пожалуйста, быстрее. Март, скоро дни теплеть начнут. Ну, понимаешь меня. А насчет квартиры… Ты же понимаешь, что…
- Да. Я все прекрасно понимаю, – спокойно сказала Лена, уставившись в одну точку. – У меня подруга продукты хотела купить в этом магазине, а эти сволочи все забрали, и она умерла голодная, у меня на руках, не понимая, как дальше жить, Геля, я должна им…
- Ладно, я поняла, – пританцовывая на месте от холода, сказала Ангелина, – надо все продумать.
-Ни в коем случае, я сама все сделаю, ты…
-Заткнись, я теперь здесь главная, – рявкнула Ангелина и улыбнулась. – Сегодня во сколько домой придешь?
- Сегодня не приду, ночная смена у меня, завтра утром вернусь.
- Вот завтра утром и поговорим, – хлопнула ее по плечу Ангелина и, обняв, поцеловала в щеку.
- Ангелина.
-Ааа?
- А ты бы смогла убить близкого человека.… Свою подругу?
- Ничего себе вопросы у тебя, мать, – приподняла бровь Портнова. – Наверное, да, если бы она сильно мучилась, больно ей было. А что?
- Ничего. До завтра, Гель. Встретимся дома, – махнув рукой, Лена скрылась в госпитале.
Отправив воздушный поцелуй выглянувшей в окно матери и радостно улыбнувшись, Ангелина еще долго смотрела на так резко постаревшую женщину.  Тогда, в холодной воде, она уже и не представляла, что увидит мать еще раз. Удивительным образом война, с ее разрушающей, уничтожающей силой, позволила им встретиться снова, прикоснуться друг к другу.
Махнув рукой, Портнова вышла за ворота.
Над пасмурным Ленинградом вновь завыла уже привычная сирена воздушной тревоги.
***
Над городом взошла полная, огромная луна. На заснеженных улицах не осталось людей: сигнал воздушной тревоги согнал их в бомбоубежища и подвалы. Каждый спрятался в свою нору в ожидании рассвета, света, тепла и нового, беспокойного дня в осажденном Ленинграде.
Поэтому случайные прохожие не заметили бы высокую, худую девушку и маленького мальчика, забежавших в подъезд жилого дома. На улице, неосвещенной фонарями, было практически невозможно увидеть их лиц. Только девушка перед тем, как войти в подъезд, беспокойно огляделась, остановив взгляд на доме в паре кварталов отсюда.
Войдя в темную, обледеневшую парадную, беглецы стремительно поднялись на второй этаж и остановились, прислушавшись. Тишина,  лишь ветер дул из разбитых окон. Ползком, дабы не попасть в поле зрения глазков, взломщики приблизились к деревянной двери, обитой войлоком.
- Давай, – прошептала Лена, оглядевшись по сторонам.
- А если там дома кто–то есть? – Поднимая сползшую на глаза шапку, также шепотом ответил мальчик. – Они нас, доходяг, повяжут, как пить дать.
- Значит, будет повязаны. Кровью, – округлив глаза, сказала Лена, почесав шею. – Значит, если они дома – тикаем отсюда. Давай, мальчиш–плохиш, время теряем
Достав из кармана обычную женскую шпильку, мальчик пару мгновений усердно возился с замком. Спустя несколько минут раздался едва слышный щелчок, и дверь слегка приоткрылась, приглашая взломщиков в темную неизвестность.
- Стой, я первая, – оттолкнув мальчика, Лена вошла внутрь.


***
Стараясь не шуршать одеждой, девушка легла на пол и приподняла голову. Здесь не было ничего, кроме нескольких чемоданов, стоявших в углу единственной комнаты. Ни стола, ни шкафа, ни кровати. На кухне не было посуды,  комната с деревянным полом и бежевыми обоями была пугающе пуста. Похоже, что квартиру использовали для чего–то другого, кроме жилья.
Удостоверившись, что в помещении никого нет, Лена жестом пригласила мальчика внутрь.
***
- Ого, какие хоромы, а пустые стоят, – воскликнул мальчик, подползая к чемоданам.
- Очень странно, – Лена похлопала по ним и принюхалась, – хлебом пахнет, чувствуешь, плохиш?
- Ага, точно, им, – сглотнул голодной слюной ребенок.
- Так, а это у нас… - девушка взяла в руки несколько листов бумаги, лежавших между чемоданами.
- Это же… - Ракицкая прикрыла ему рот и искуплено присела, сняв шаль.
Это были талоны на хлеб – сотни, тысячи. Карточки на питание в голодном городе. Вероятно, их подделали, но это не меняло общего смысла. Эти люди жили впрок, сытые и довольные, пока кто–то другой собирал последние крохи и варил суп из обоев и ремней.

«Какие же вы мрази…»
- Задыхаясь от нахлынувших слез, прошептала Лена, изумленно рассматривая талоны, вспоминая Раду, голодных детей у детских садов, школ и маму. Отдававшую последнюю крошку и лежащую сейчас в разбитой квартире. Исхудавшую, с почерневшим, остроконечным лицом. Ее скосил голод, а эти сволочи все еще гуляли по городу и радовались жизни. Лена вспомнила, как в первый раз увидела страшно худого человека в госпитале, маленького ребенка с торчащими ребрами. Перед лицом предстали погасшие глаза, потерявшие всякую надежду. С тех пор много видела она больных и исхудавших – но таких страшных - больше никогда.
Не помня себя, отбросив талоны, Лена открыла чемодан, высыпав содержимое наружу. Проделала тоже  со вторым, третьим, четвертым, пятым, шестым.
Хлеб. В чемоданах было столько хлеба, что его хватило бы на половину Ленинграда. Мальчик вновь поправил сползшую на глаза шапку, а затем, с животным рычанием, остервенением, брюзжа слюной, кинулся к хлебу и принялся рвать его руками, бросая в рот огромными кусками и проглатывая, не жуя. Лена еще некоторое время приходила в себя, исступленно наблюдая за происходящим, а затем последовала его примеру.
Они не замечали ни ветра из разбитого окна, ни сигнала воздушной тревоги, ни шума подъехавшего к подъезду автомобиля. Остановились лишь тогда, когда дверь в квартиру хлопнула, и в комнате зажегся свет.
- Так, – уперла руки в бока та самая женщина из магазина, разглядывая мальчика и девушку, среди огромного количества хлеба.– Вы кто такие? Стоять, – остановила она ребенка, дернувшегося в сторону окна, – не торопитесь, господа, вечер только набирает обороты.
В помещении появились двое высоких мужчин в военных пальто без погон. Крупные, сытые лица.
***
- Встали оба, – один из мужчин выхватил из–за пояса «маузер» и направил на мальчика, затем на Лену. – Вы кто такие вообще?!
- А мы уже уходим, – подняла руки Лен, пятясь к окну.
- Стоять, я сказал! – Повторил мужчина, сверля ее взглядом. – Куда пошла?!
-А я бы не советовала, – подняла вверх указательный палец Лена и, оттолкнув мальчика, упала на пол. В этот момент раздался сухой щелчок, сбивший шапку со второго мужчины. Первый открыл беспорядочный огонь, пока второй выстрел не просвистел рядом с ним.
- Вот как, – улыбнулась женщина, – хорошо, вы можете идти, товарищ медсестра. Но мы непременно вас найдем. Вы  подписали себе  приговор, – она нагнулась к лежащей Лене и сорвала ромб с ее гимнастерки. – Моли о пощаде. Пошли отсюда! – Рявкнула женщина.
Схватив несколько буханок хлеба вместе с продуктовыми карточками, Лена открыла окно и, протолкнув первым мальчика, выбралась наружу.
***
Они неслись со всех ног и остановились лишь у перекрестка, убедившись, что догонять их не собираются. Пытаясь отдышаться, Лена с отчаянием посмотрела на зияющую дыру от сорванного ромба. Она просчиталась. Ангелина права: они найдут и убьют ее. Теперь их шансы возросли в разы.
- Живой? – Присела Лена перед запыхавшимся мальчиком. – Слушай, прости меня, а, я впутала тебя в это, не подумала о последствиях.
- Да ладно, запах опасности  - жизнь пионера, защитника Родины, – засмеялся тот, прижимая к груди буханки хлеба. – Не обманули вы, Елена Павловна, еды такому доходяге, как я, надолго хватит. Только я один это все не съем, с Наташей поделюсь. Славная она. Добрая очень.
- Ага, только будь осторожен, – отдышавшись, проговорила Лена,  – ох и дура, балбесина. Ну, надо же было, а, голова моя дурная. Все, разбегаемся, – подтолкнула она мальчика и зашагала в другую сторону, когда, вдруг, опомнившись, закричала сквозь поднявшуюся метель: - Тебя как зовут, мой смелый друг?
- Сашка! Сашка Карасев! – Ответил, перекрикивая вьюгу, ребенок и скрылся в подворотне.
***
- Лена! – Запыхавшись, догнала Ракицкую Ангелина и крепко обняла, прижав к себе. – Все нормально? Цела?
- Да, цела… - пряча талоны и хлеб под бушлат, ответила Лена, – в общем, там целый склад продовольствия и карточки, огромное количество, я дома все расскажу.
- Лен?
- Ааа? – Уже предчувствуя вопрос, сжалась в комок Ракицкая.
- Где. Твой. Ромб? – Взяв ее за лицо двумя руками, спросила Ангелина.
- Они забрали, я не знаю, как так получилось! – Отчаянно крикнула Ракицкая.
- О, мама!!! Я тебя говорила: не надо лезть туда! – Закричала Ангелина, схватившись за голову. – Дура, дура, дура! И я такая же, потому что тебя послушалась! Ты понимаешь, что они тебя найдут?! Да на ремни порежут, дай сюда! – Расстегнула она бушлат подруги и взяла в руки хлебные карточки. – Да это беспредел какой–то! Или ты считаешь, что те, извиняюсь за выражение, мрази, которые хлеб воруют у своих сограждан, Орден Ленина за заслуги перед отечеством тебе вручат?! Это я завтра отнесу в милицию, а ты на пару дней срочно покинешь Ленинград. И не спорь со мной, поняла?
- Отдай, это мое, я должна разобраться! – Схватила Ангелину за руку Лена, но Портнова оттолкнула девушку, убрав талоны за пазуху.
- Я тебе дам сейчас, по ушам и по голове твоей глупой! Бегом домой, разобралась уже! – Схватив подругу в охапку, она поволокла ее, по безлюдной улице,  постоянно оглядываясь.
Лишь где–то недалеко, пересечение двух улиц осветили фары автомобиля.

***
Луч огня из керосиновой лампы в разбомбленной квартире выхватил лежащую на остове кровати девушку в поношенной, грязной гимнастерке, сжимавшую в руках снайперскую винтовку. Рита Бондарь вздрогнула, когда открылась дверь и в помещение вошли Ангелина Портнова с Леной Ракицкой. Тем самым человеком, зажегшим лампу, оказалась Рузиля Гарифуллина, на самодельной печке выкипал суп, издававший специфический аромат неизвестно откуда взявшихся трав.
- Гафу ит46, – поправив шаль, взглянула она на Риту, – совсем темно стало да, решила свет включить. Разбудила тебя.
- Ничего, – протирая глаза, хрипло сказала Маргарита, пытаясь вернуться в реальность. Она не могла привыкнуть, что вокруг – относительно уютная квартира, и рядом товарищи, уставшие, голодные, исхудавшие до торчащих костей, такие близкие ей люди. Живые. Перед глазами Риты все еще летали вражеские штурмовики с их отвратительным звуком, гремели канонады, слышались стоны раненных и отборный мат еще живых, проклинавших войну, врага и гиблый Невский пятачок. Во рту стояла горечь минного пороха.
- Здравствуй, Рита, – опустилась перед ней на корточки Лена и улыбнулась, взяв девушку за руку, – живая. Целая.
-Как сказать, – пожав плечами, смущенно улыбнулась в ответ Рита и поправила жесткие темные волосы. – Знаешь, у нас часто говорят, что живые – они уже как мертвые, не живут, а выживают. И я думала об этом, уже потом, по пути домой, сюда. А сможем ли мы жить, как все, если останемся живы, нормально? Любить, рожать детей,  хранить очаг – это женское дело, мой дорогой друг Елена Павловна. Но какая  же тут любовь, когда обугленная стена, на которую ты опираешься, из трупов твоих друзей? Вчера они с тобой ели, пили, гуляли, а теперь разложены частями, по всей линии Невского пятачка. Это ужасно, навсегда останется со мной, на многие века, а мне очень хочется счастья, обычного, с мужем и детьми, собакой и домиком. А что если я кричать начну ночью: « Артиллерия бьет, так это же свои! Да куда же они лупят!», – выругалась Рита и, устало вздохнув, улыбнулась. – Так и всю жизнь дети собственные тебя бояться будут, подумают, что их мама сумасшедшая.
- Да, а еще муж твой бросит тебя и уйдет к какой–нибудь лярве, с глазами цвета моря, как у Портновой. Такие кукушки мужей уводят, как товар на Сенном, – ехидно рассмеялась Галя, развязывая мешочек с едой.
- Я тебя сейчас мордой в суп окуну, – спокойно ответила Ангелина, стрельнув глазами и хватая лежащую на полу книгу с пожелтевшими страницами. – Чернышевский, «Что делать?». Простите, но у нас тут обстановка, ответ на вопрос очевиден, – вырвав несколько страниц из середины книги, она закинула их в печь и закрыла дверцу. – Вот как станет так тепло, что все вши разбегутся по комнате. Будем добавлять в суп, а, апайка–татарка?
- Ты знаешь, у меня нет ответа на твой вопрос, потому что низменными, черствыми стали наши души, и кроме хлеба ничего не просят, – запрыгнув на кровать, проговорила Лена. – Здесь нет места рассуждениям, только для действий, и участвуют в этом спектакле все: от родильных домов до ваших солдат и офицеров, в боях на Невском пятачке. Проблема только в том, что все здесь смешалось. Вот смотри: на  улице, у роддома прохожий падает на снег и все, его больше нет. А за стенкой рождается новый человек, и так почти каждый час. Если Вселенной или Богу для баланса нужна такая система, то нам приходиться с ней мириться. Наша жизнь через час–полтора может прерваться, а может продлиться целую вечность. И надо ухитриться, не просто выжить, а влюбиться, родить детей, найти счастье, которое у каждого свое. Сохранить себя здесь, где нет места для любви, жалости, потому что загнанного в угол зверя волнует только первоочередные потребности. Это война, а на ней, к сожалению, нет места состраданию, человечности.
- Как это нет? – Замерла на месте Рузиля с тарелкой супа в руке. – А мин, а син?47 Я же тебя люблю, вот кушать готовлю. Вот дает, не любви говорит.
-Ты моя татарка, – по–доброму воскликнула Лена и, поднявшись, подошла к ней, поцеловав в макушку, – конечно, я тебя люблю, апайка.
- Ой, а ко мне тут свататься приходил, милиционер, представляете? – Раскладывая хлеб на газету, сказала Галя, махнув рукой. – Цветы притащил и говорит: «Галя, вы запали мне в душу». Да лучше бы ты в желудок мне запал, а то там шаром покати.
- Так и сказала? – Удивленно спросила Лена.
- Да нет, конечно, дура что ли совсем? Ой. Замуж говорит, за меня пойдешь, а сам красавец, при погонах, ордена блестят, мужчина на выданье. Ну, я ему сказала, что подумаю, завтра зайдет. А потом думаю: « Чего сразу не согласилась?».
- Ну, правильно, – Рузиля разлила суп по тарелкам, девушки уселись в круг, – не надо сразу отвечать, надо подумать, все решить.
-Ага, завтра оторвет снарядом ногу выше колена, так и буду за ним прыгать, догонять и кричать:  «Товарищ Сухов, куда же вы, товарищ Сухов, я согласна!» - Хмыкнула Галя, принюхиваясь к еде. -  А из чего суп–то?
-Крысу поймала, – спокойно ответила Рузиля и рассмеялась, когда Галя отложила ложку. – Дура что ли совсем? Мука там, обои, зерно, ул;н.48 Я совсем с ума не сошла уж, хотя уже близко к этому.
- Шутница татарская. Пойду за него замуж, рожу деток и буду счастлива. А чего шанс такой упускать, при довольствии, за надежной спиной. Права ты Ленка, нет места философии, ни на войне, ни в обычной жизни. Она одна и пить ее надо до самого дна.
-Сюда его только не приводи, – тихо сказала Ангелина, жадно смакуя смоченный в супе кусочек хлеба.
-Здрасьте. Что еще мне можно делать? – Уперла руки в бока Галя.
-Мой отец – поручик Ромашкин, и он белый офицер, воевал в армии генерала Корнилова. Если хочешь, чтобы меня завтра же утопили в Неве – веди сюда своего милиционера, – Портнова поднялась на ноги и, прошагав до кровати, улеглась, тяжело вздохнув. – Спасибо, апай, было очень вкусно.
- Ребята, там, на подступах, все очень плохо, – отложив ложку, хрипло произнесла Рита. – Какое–то чудо должно произойти, чтобы мы вернулись оттуда живыми и еще раз с вами увиделись. Поэтому подождите чуть–чуть, а потом уже… - она замолчала, сглотнув, – а так мы за тебя очень рады, Галка. Найти счастье в это безумное время – большое достижение, правда, ты молодец.
- Да какое тут счастье, так, формальность, – бросила Галя, махнув рукой, и повернулась к окну. – Хочется быть счастливой. Тебя убить могут через час, а ты даже на свадьбе собственной не веселилась, не балагурила, фата, белое платье – это же из детских сказок, ну, девочки же мы, в конце концов. Смерть она рядом где–то гуляет, и ты преклоняешься перед ней, готова, что она заберет тебя, и каждый час ждешь авиабомбы. А потом смотришь в глаза новорожденному, и думаешь: «Какая тут смерть, вон, их ведь кормить надо». И в тоже время огорчаешься, что, скорее всего, своих не судьба родить, потому что с такой душой… - замолчала девушка. – Пугать детей скрипом зубов по ночам, мало кто захочет. У нас вон контузило одну, теперь лунатит, медсестер и детей в страхе держит, – ущипнула Галя за нос Рузилю и встала на ноги. – Так, я в роддом, кое–что заберу, а вечером приду и будем гадать, мои ведьмочки, – подмигнула Галя и вышла из квартиры, хлопнув дверью.
Вздохнув, Рузиля Гарифуллина собрала тарелки и отнесла их к умывальнику. Оглядев комнату, она изнеможденно присела на подоконник, закрыла глаза и провела по обветренному лицу руками.
«Гражданка Гарифуллина, Амина Галиевна. Вы подтверждаете, что Гарифуллина Рузиля Талгатовна является вашей дочерью?
Деревянный стол, заполненный сигаретным дымом кабинет. Молодой следователь с усами, в кожаной куртке, с пистолетом на ремне. Часы рядом с портретом Дзержинского на стене у входа показывают 3:30. В воздухе дым и черные пятна от выстрелов на потолке. За следователем – книжный шкаф, в углу кабинета – писарь за печатной машинкой, мужчина лет 50, с сигаретой в зубах. Тусклый свет настольной лампы. В открытое окно проникает морозный, зимний воздух. На столе, рядом с журналом следователя, в котором он записывает протоколы, а затем отправляет рассыльным командам – тарелка, в ней конфеты и баранки. Бутылка водки.
Рукава куртки закатаны – напротив две татарки: девушка лет 15,  в мятом, бежевом сарафане из ситца, и уже немолодая женщина, в старомодном, черном платье ниже колен. Они не похожи друг на друга только характерами.
- Нет, это не моя дочь, – Рузиля смотрит на мать и, едва не плача, сжимает губы, но молчит. Взгляд матери запрещает, умоляет не проявлять  какие–либо эмоции. Они похожи как две капли утренней росы: те же губы, нетерпеливо сжатые, огромные карие глаза, любопытный взгляд и даже ямочка на подбородке - одинаковая у обеих.
- Вы уверены, гражданка Гарифуллина? – Приподняв синюю фуражку, поинтересовался следователь. – А то ведь мы можем проверить. У нас другая информация. Мы знаем, что ваш отец, зажиточный крестьянин, стало быть, кулак Галий...
- Нет, это не моя дочь. Мы взяли ее у соседей, а она решила, что ей все можно, и ушла кутить налево–направо! – Мама привстала и, поправив шаль, ударила Рузилю по лицу, нарочно задержав ладонь, чтобы дольше касаться своего ребенка. – Хайван!(Скотина)
- Так, сядьте, гражданка Гарифуллина! – Вскочил следователь. – Успокойтесь. Я все понял. Но мы еще разберемся. Гражданка Гарифуллина, Рузиля Талгатовна, в таком случае вы свободны. Пока. Охрана! – Крикнул он. – Уведите женщину.
В кабинет вошел солдат в синей фуражке, стуча тяжелыми сапогами, и развернув  маму, грубо толкнул ее к двери. Она едва заметно обернулась – уже немолодая, с проседью в густых, темных, как у дочери, локонах. Сутулая, уставшая. Руки тряслись, лишь бы дочь была жива. Ее свет. Ее ангел. Дитя.
Сдавив кулаки, Рузиля, по настоянию матери, сжала зубы, едва держалась, чтобы не крикнуть, не броситься к ней, целовать ее руки, не отпускать, никогда…
-Эни... (Мама) – прошептала она, сглотнув, едва слышно. Мама остановилась, уже глотая слезы, понимая, что весь план провалился. – Эни! – Крикнула Рузиля уже громче, вскочив со стула. – Энием!
Оттолкнув солдата, мама бросилась к дочери и, что есть силы, сжала ее в объятиях, целуя волосы, лицо, руки, в последний, самый последний раз.
- Кызым! (Доченька) – Горячо прошептала она, плача и глядя в Рузиле в глаза. - Кызым, йорэгене тынла( сердце свое слушай), сине узеннэн башка беркем дэ хокем итэ алмасын!(Пусть никто не сможет тебя судить). Кеше булып кал, Рузиля! (Оставайся человеком).
- Энием… - тихо плакала девочка, уткнувшись ей лицом в грудь. Отошедший от оцепенения следователь вышел из–за стола и…Как–то не слишком уверенно схватил ее за руку. – Эни, синнэн башка ничек яшим, энием? ( как я буду жить без тебя, мамочка?)
- Увести! – Рявкнул следователь и оттолкнул Рузилю в угол кабинета. – Убери ее!
- Мин хэр вакыт синен белэн, кызым! ( Я всегда с тобой, доченька) – Срывая голос, закричала мама, но конвоир уже закрыл ей рот и грубо вытолкнул из кабинета.
- Энием… - заплакала Рузиля, закрыв  лицо руками, и тихо, отчаянно застонала, содрогаясь в рыданиях.
Хлопнула дверь. В кабинете, заполненном сигаретным дымом, вновь наступила гробовая тишина.
***
«Милая моя мамочка!
Сегодня будем тебя хоронить. Прости, но сил везти на остров Декабристов не хватит. Оставим тебя в ангаре, в братской могиле. У нас нет другого выхода. Прости, если сможешь, милая мамочка.
Вчера умерла Саша Ковалева, наш стойкий оловянный солдатик. Она попыталась залезть на подоконник и выброситься из окна, но у нее не выдержало сердце. Сказали, что это был болевой шок. Сашка… Она ползла, терпела адскую боль, лишь бы это все скорее закончилось. Я до сих пор слышу ее плач, мама. Это со мной навсегда. Я могла избавить ее от мучений, но не смогла. Теперь это мое удушающее, страшное проклятие, моя мамочка.
Сейчас я засыпаю, с трудом держу в руке карандаш, а через несколько часов поеду по Дороге Жизни. Повезем раненных и детей. Жизнь снов разбрасывает нас, милая мамочка, и неизвестно, увидимся ли мы вновь. Остается жить только светлыми надеждами, если больше нет ничего существенного. У нас есть только твердая уверенность в победе. Приходится терпеть, но это не страшно. Страшно остаться инвалидом в 20 лет, мама, без ног, без рук.… У нас в госпитале мы видели таких, совсем еще девчонок и мальчишек, вчерашних школьников. Странно не бояться смерти, конец пугает всех и всегда, пугает бесконечность и неопределенность. Неизвестность. А что там, милая мамочка...? Пустота, колючие, тернистые заросли? Одно радует: после того, как умрешь, уже ничего не узнаешь,  и не почувствуешь боли. Наверное, так, мама.
Мамочка! Я пишу это письмо и сжимаю твою руку, посиневшую, но такую мягкую, родную. Ты держала меня, когда я делала первые шаги, теперь мне нужно отпустить тебя, а я не могу. Как оторвать кусочек от себя, свою душу, мама? Как мне жить без тебя, без твоих прикосновений, улыбки, мамочка...?
Не понимаю, почему я.… Так избегала твоей ласки…? Прости меня, мамочка, я так многого не говорила, и всю жизнь буду себя за это винить. Не прощаюсь. Надеюсь, совсем скоро встретимся, и уже никогда не расстанемся, милая моя, любимая мамочка.
Скучаю и люблю, всем сердцем.
Твоя дочь Елена Павловна.
Ленинград. Март 1942 – го года».

***
Тела мамы, Саши и Рады зашили в сине–белые, видавшие виды матрасы. Их погрузили на двухколесные тележки, заимствованные из детского сада. Два милиционера, согласившиеся помочь медсестрам, катили их по рыхлому, черному снегу, придерживая руками, чтобы тела, кренившиеся на бок, не упали. Лена шла впереди, исступленно уставившись в одну точку. Рядом двигались Рузиля и Ангелина Портнова, держа ее за руки. Чуть сзади молча, шли Галя Сокол, Рита и Валентина Андреевна, кутаясь в шерстяные платки от разящего мартовского ветра. Они подошли к огромному ангару за мостом. Поцеловав тела погибших медсестер, Валентина Андреевна окрестила их крестным знаменем и, плохо сдерживая рыдания, отошла в сторону.
Милиционеры вкатили тела в ангар. Увидев чудовищных размеров гору трупов, Лена побледнела и пошатнулась. Раздался жуткий стон: из горла кого–то из мертвых выходили остатки воздуха.
«Мамочка…»
-Склонившись над телом матери, прошептала Лена.
«Вот и хороним тебя, мамочка, прости, что вот так. А кто и как нас хоронить будет…?».
Едва держась на ногах, она с трудом покинула ангар, в последний раз, обернувшись, взглянула на маму.
Двери могильника со скрежетом закрылись.



***
Она шло куда–то вдаль, в бесконечность - неизвестную, морозную. Невозможно было определить, где кончается горизонт и начинается земля – так воедино слилась белизна зимнего озера с бесцветным небом. Дорога Жизни, спасавшая ленинградцев, хранила в себе страшные тайны Ладоги: от тонувших с еще горящими фарами грузовиков, до заглушаемых вьюгой стонов водителей и солдат, сбившихся с пути. Обреченных на верную гибель.
***
По коварному льду Ладожского озера, не сворачивая с колеи, шла колонна грузовиков, груженных раненными и детьми. Водители строго соблюдали дистанцию, на случай взрыва, растапливающего ледяную корку. Несмотря на инструкции, фары не гасили. До вражеских установок было около 15 километров, но это пугало меньше, чем смерть в ледяной пустыне.
На Ладогу опустились сумерки: лучи уходящего солнца косо упали на замерзающих детей в одной из машин, укутанных в шерстяные платки по самые глаза. Никто не произносил ни звука: было слышно лишь легкое покашливание, стук колес об ледяные кочки и рычащий рев мотора. Подул ветер, известивший о приближающейся пурге. Дети и молодые медсестры в кузовах, медленно покачивавшихся при езде в «полуторках», удрученно молчали,  понимая, что могут не пережить предстоящую ночь. Снег упал на нос маленького мальчика, с удивлением взглянувшего на уже темнеющее небо. Наблюдая за уходящим солнцем, постепенно скрывавшимся за облаками, он закрыл глаза и сладко вздохнул, устало улыбнувшись.
***
- Что, страшно, Елена Павловна? – Насмешливо проговорила Ася Семашко, медсестра из Лениного госпиталя, когда Ракицкая, взглянув за борт, испуганно вернулась  обратно. – Это вам не людей по рукам дубасить, – ехидно сощурилась она, заправляя под платок светло–русые волосы.
- А я для кого стараюсь? – Удивленно сказала Лена, стряхивая снег с шубы на маленькой, спящей девочке. – Если у вас мозгов не хватает. Надо быстрее соображать, здесь вам не танцы в сельском клубе.
- Ага, – кивнула Семашко, улыбнувшись и опустив янтарные глаза. – А то убьет, как Сашу Ковалеву.
- Что ты сказала...? – Сжав зубы, уставилась на нее Лена, начиная вскипать.
- А? Нет, ничего, – подняла руки вверх Ася, по–прежнему с опущенным взглядом.
- Повтори! – Рявкнула Лена, схватив ее за воротник полушубка и притянув к себе. – Что ты этим хочешь сказать, сволочь?!
- А я вот что думаю, – спокойно произнесла Семашко, – нечего вам тут делать, Елена Павловна. Вам бы в ресторане работать, певицей, в тылу, да по вечерам водку пить, с мужиками, с лаской, с толком, заботой. У вас же все для этого есть: фигурка, внешность, – хлопнула она Лену по бедрам. – А Саша вам еще ох как долго будет сниться, – Ася, наконец, посмотрела на Лену. – Убей меня. Она вас просила, но нет, избавить человека от мучений для Елены Павловны –  лишняя обязанность.  Вы мертвы, гражданка Ракицкая. И сами признаете это. Душа ваша отсюда далеко – в тепле и уюте. А вы здесь номер отбываете, потому что уехать не получилось.
Глаза Лены залились кровью: она смотрела на эту сероглазую девушку с круглым, сдавленным лицом, отвратительной усмешкой, двумя торчащими передними зубами, и вдруг поняла, что не сможет ничего сделать с ее дьявольской магией. Права ли она, Анастасия Семашко...?
-Так, отставить, – спешно подползла к ним Ника Рылеева, санитарка из хирургического отделения. – Остыли обе, – высокая девушка с круглыми, зелеными глазами оттолкнула соперниц, не сводивших друг с друга взгляда, в разные углы. – Сели, я сказала, детей мне еще тут пугать!
Девушки разошлись в разные стороны кузова. Вновь наступила тишина, уже в кромешной тьме. Блестящий лед Ладожского озера осветили первые звезды.
***
- Девочки, давайте поговорим, а? – Жалобно пропищала, резко разорвав угнетающую тишину, Света Качубина, медсестра, совсем крохотного роста девчушка в большом солдатском полушубке. – А то страшно, жуть как, – захлопала она большими глазами. На Ладогу опустилась ночь: дорогу освещала лишь луна, то и дело скрывавшаяся за темными, плывущими облаками. Буран постепенно утих, в воздухе витали лишь небольшие хлопья снега.
- Давайте поговорим, – Рылеева уселась между Леной и Асей, поправив шаль на голове и спрятав под нее рыжие, коротко стриженые волосы. – А лучше, погадаем, – она извлекла из мешка увесистую книгу Фурманова – «Чапаев». – Так, я говорю страницу, потом указываю человека и читаю, кому что выпадет.
- На кой ты книгу с собой таскаешь, Рылеева? – Покрутила пальцем у виска Семашко, отворачиваясь к борту автомобиля. – Я в эти дурацкие игры не играю.
- Ну, вожу с собой, – пожала плечами Ника и снова поправила волосы. – Был один ухажер, да отшил меня, сказал: «Нос большой у тебя, Рылеева, худая, как спичка, дылда, да еще и глупая». Вот, подумала: читать начну – поумнею, – раскатисто захохотала басом девушка, прикрыв рот. – Так, ладно, давайте начнем.
- Ой, а у меня тоже был один кавалер, – Света подползла к Лене и, облокотившись на колени,  улеглась и вытянула ноги. – Росточком, говорит не вышла, зато целуешься, как богиня, королева, представляете?
- Так и сказал, Гномик? – Опустив голову, посмотрела на нее Лена и хрипло засмеялась, закашлявшись. Теплая Качубина согревала продрогшие ноги. Казалось, энергия этой невероятно солнечной девчонки могла обогреть целый Ленинград.
- Да, так и сказал. А я ему: «Какая я тебе королева, монархию свергли, царь пал, социализм не пришел, но обещал быть. Ну, какая я королева, а? – Подняла Света голову на Ракицкую, вопросительно хлопая глазами с вьющимися ресницами. – Так, принцеска.
- Королева южная, никому не нужная, – хмыкнула Ника, и закрыла лицо от упавшего в глаза луча света. – Королева, мать твою за ногу, чего в глаза–то прямо светишь?!
Аня Королева, маленькая, боевая регулировщица, махнув рукой, прыгнула, уцепившись за борт – медсестры помогли ей подняться. В валенках, ватных брюках, полушубке и белом маскхалате она походила на большую, мохнатую снежинку. Днем ее инструментом был красный флажок, ночью – фонарь–летучая мышь.
- Ой, бабы, холодно–то как! – Сняв с плеча карабин, Аня смахнула снег с бровей и длинных ресниц. – Я прокачусь с вами, а–то страшно там одной, в домике, представляете, враг какой–нибудь заглянет?! – Засмеялась Аня, оглядывая медсестер огромными, лазоревыми глазами.
- А ты ему чая налей, глядишь – жениться на тебе, в жены возьмет, – сняв с плеча регулировщицы противогаз, назидательно сказала Света и надела его себе на голову, прямо поверх шали.
- Да сними ты, дура! – Хлопнула ее по голове Ника. -  Ужас какой. Оружие под подушкой прячешь, Нюрка?

- Нюрка! - Прыснула. Светка, взмахнув руками. - Как у бабки в деревне. Три коровы: Октябрина, Манюня и Нюрка. Ню-ю-рка-а, - расхохоталась она, уворачиваясь от подзатыльника Ники.
- Артистка,- рассмеялась Аня, прикусив губу, будто стесняясь. – Топор прячу! А на пустом топчане чучело, на человека похожее, чтобы не страшно было. А чего это вы тут, читаете что ли, какие молодцы…
- Тихо! – Прикрыла ей рот Лена. – Лечь. Лечь всем.
Разрезав ночную тишину, над колонной, гудя, в круговом повороте пролетел «Мессершмитт». Пока один. Положив самолет на крыло, летчик открыл огонь из пулемета поперек трассы, будто нарочно.  Пули застучали по борту, чудом проскочив над Лениным бедром. Испуганно взвизгнули девушки. Закрыв голову и вжавшись в пол кузова, вслед за детским писком Ракицкая услышала короткий вскрик: «ой!», но не решилась подняться.
Самолет исчез также внезапно, как и появился. Вновь наступила тишина, нарушаемая лишь постукиванием колес автомобиля о ледовые кочки на Дороге жизни.
***
- Все целы? – Дрожащим голосом произнесла Рылеева, когда медсестры, одна за другой, осторожно подняли головы, со страхом озираясь по сторонам. – Королева, можешь вставать, все закончилось. Пока, – она перевернула лежащую на животе регулировщицу и отпрянула, закрыв глаза от боли, защемившей сердце.
Анина голова упала к ней на колени. Шаль сбилась набок, обнажив соломенные, золотистые волосы, аккуратно заплетенные одну косичку. В открытых глазах застыло искреннее удивление. С самолета сбросили прыгающие снаряды, называемые в народе «лягушками». Осколок пробил полушубок со спины и вошел Ане в самое сердце.
- Господи, кошмар какой… - жалобно проскулила сквозь слезы Света, закрывая лицо руками.
- Они обязательно вернуться… - прошептала Лена, кусая губы, с округленными от кошмара глазами.
- Заткнитесь, лечь всем обратно! – Взревела Ника, но было уже поздно.
Самолеты вернулись: их было около десяти. Грохнул взрыв, второй, третий, осыпав кузов рыхлым снегом. Машина круто повернула направо, избегая образовавшейся полыньи. Над  колонной раздался протяжный детский плач. Идущие впереди две машины, одна за другой, с оглушительным треском, моментально ушли под лед. Испуганно приподнявшись, Лена увидела отчаянно хватавшихся за борт тонувших автомобилей детей, с криками барахтавшихся в ледяной воде
Не в силах удержать руль замерзшими руками, водитель полуторки высунулся наружу, пытаясь объехать полынью и увернуться от летящих пуль с жужжащих самолетов, но не успел. Снаряд угодил ему в голову, убив на месте. Оставшись без управления, автомобиль съехал с трассы и понесся по хрупком льду.
Вжавшись от страха в кузов, в машине во все горло кричали все: от перепуганных медсестер до беззащитных, плачущих детей.
-Мы погибнем, нужно прыгать! - Крикнула Лена и взмахнула руками, когда за бортом послышался угрожающий треск. Машину сильно качнуло: задняя часть,  резко ушла под лед, поставив автомобиль почти горизонтально и едва не опрокинув его. Находившиеся в том углу медсестры и дети посыпались в ледяную воду, со страшными криками отчаянно пытаясь ухватиться за деревянный борт.
***
«На лед их, быстро из воды!» – Крикнула Ника и, не раздумывая ни секунды, сбросила полушубок и бросилась в  воду. Скинув с себя верхнюю одежду и стуча зубами от холода, Лена прыгнула с борта на еще целую часть озера и приняла от Рылеевой первого ребенка, укутав его в шубу. Света, стоя на борту тонувшей полуторки, передавала детей Асе, которая тут же растирала им замерзшие конечности, когда над ледяной пустыней вновь появились вражеские самолеты.
«Прыгай!!!»  - Истошно крикнула Ника, присев над прорубью.
Отчаянно замершая наверху Света растерянно оглянулась, уставившись на Рылееву испуганным взглядом. «Света!!!» - Прохрипела Ника уже замерзшими губами, не в силах пошевелиться. «Прыгай, Качубина!!!».
Света качнулась и жалобно пискнула, когда первая пуля угодила в руку. Вторая очередь прошила ее от левого плеча до ног. Упав на колени, маленькая медсестра с большим сердцем повалилась за борт.
- «Света…» - Лена подползла к убитой подруге, дрожа от холода. Самолеты скрылись за облаками. – «Светочка…».
Неожиданно она получила увесистый удар по голове, и, едва не потеряв сознание, упала на снег. С трудом приподнявшись и присев, Лена увидела перед собой... Асю. Лунный свет освещал ее круглое лицо, полное злобы. В руках Семашко держала наган.
- Ты умрешь, вот прямо здесь, сейчас, – едва слышно проговорила Ася.
- Бабы, вы чего там застряли?! – Крикнула Рылеева, вновь нырнувшая в прорубь. – Холодно, не могу, застужу себе все нужные вещи, как детей рожать потом?!
Внезапно Семашко резко развернулась к ней и трижды выстрелила. Истошно завопили сидящие на льду трое детей, прижавшись друг к другу. Застывшая от изумления Ника качнулась от выстрелов, тряхнув рыжими волосами и, опустив голову, медленно ушла под воду. Один из детей жалобно протянул к ней руку, издав беззвучный крик. Казалось, он примерз ко льду: стужа не позволяла ему сдвинуться с места и отпустить согревавшую его объятиями девочку.
- Ты… Ты, что творишь, тварь?! – Крикнула Лена и попыталась встать, но в подбородок ей уткнулось дуло пистолета.
- Я тебя ненавижу, Елена Павловна Ракицкая. Я всех вас ненавижу. За то, что вы всегда лучше меня, красивее, умнее. А я все делала, но взамен – ничего. Как же так получается, Елена Павловна, что кому–то все, просто так?! А мне нет. Я же рвала себе заднее место, всю жизнь, а впереди всегда вот такие, как ты! Как все вы! Я должна быть на вашем месте, поняла меня?! – Ася выстрелила Лене в ногу, не обращая внимания на замерзающих, плачущих детей.
- Ааа, сволочь, ааа!!! – Взревела от боли Лена, хватаясь за конечность. – Какая же ты сволочь, Ася!!! Ааа, как же больно–то!!! Мама!!! Детей пожалей, Ася!!! Умоляю тебя!!! Вытащи их, пожалуйста, Семашко!!! Ааа!!! Ааа!!! Ууу!!!
- А знаешь, что я сделаю? – Присев перед ней на корточки, спросила Семашко. – Я тебя оттащу – вон туда, – кивнула девушка вдаль. – И больше никто Лену Ракицкую не найдет. Тебя не надо убивать, сдохнешь сама. И никто ничего не узнает. Рылеева утопла, Света Качубина погибла. Вот и сказке конец, а кто слушал – молодец, – Ася выстрелила Лене во вторую ногу.
- Ааа, мама!!! – Закатив глаза, закричала Лена – Помогите!!!  Убью тебя, сволочь!!!
- Желаю удачи, – улыбнулась, оскалив зубы, Семашко и ударила, что есть силы, Лену по лицу.
Сознание погрузилось в пустую темень.
***
- Сидеть! – Женя выхватила из–за пояса шорт пистолет и направила на внезапно вскочившего Сухова. – Далеко собрался?
- А… - похлопал себя по карману Олег и, обнаружив пропажу, усмехнулся, – товарищ участковый…
- Я быстро учусь. Изучаю твои повадки, товарищ Сухов, – сжав зубы и сощурившись, ответила Женя.
- Ребята, вы чего? – Удивленно раскрыв рот, проговорила Нина, направив Свет фонарика сначала на Женю, потом на Олега. Они сидели полукругом, в самом центре злополучного дома. – Опусти оружие, Жень, ты чего?
- Стоять! – Снова рявкнула Круглова и, выхватив фонарик у Нины, направила его на  Сухова. – Опять чего–то задумал, Олег? Стоять, я сказала! – Закричала она, выстрелив в воздух, когда парень попытался приблизиться. – Шаг влево, шаг вправо – стреляю. А теперь рассказывай, – спокойным тоном добавила она. – И без глупостей. Хватит того, что ты стрелял в мою подругу.
- Жень, он же тебя спасти хотел, – тихонько прошептала Нинка и опустила руку Кругловой с пистолетом. – Вдох, выдох. Сядем и спокойно поговорим.
Неожиданно дверь в доме открылась. Трое дружно обернулись и Олег, выхватив пистолет у Жени, направил его на вход.
-Сдурели что ли совсем? – Покрутила пальцем у виска Яна, бросая на пол толстую пачку финских газет. – Читайте. У меня для вас новости. Я не дочь Елены Ракицкой.
- Чего?!  Подожди!!!– Бросилась Женя к девочке и, схватив ее за плечи, посмотрела в глаза. – Мы не умеем читать на финском. Рассказывай.
- Читаю, Евгения Марковна, – безразличным тоном произнесла Яна и вытерла потные руки об белый сарафан.
«Жестокое убийство. Финская семья была расстреляна в доме на границе с СССР, – прочитала девочка, взяв в руки газету. Нина светила на нее фонариком, подобранным с пола. «Лесник Олви Кескинен и его сестра Марта были убиты в начале 4 утра.  Находившийся в доме грудной ребенок Марты Кескинен — Йоханна, бесследно исчезла. Напомним, Олви Кескинен обвинялся военным трибуналом за службув  концентрационных лагерях, но был выдан финской стороне. Проживал в Финляндии. Детей не имел».
- Мамочка… - прошептала Женя, хлопнув себя по лбу и прижимая к себе девочку, – мамочка моя…
-В машину все, быстро! – Крикнул Олег и, собрав газеты в охапку, взял Женю за руку и выбежал из дома.
Прихватив сундучок, Нина бросилась следом.
***
Майор Золотов, открыв окно рабочего кабинета, взглянул на расположившийся перед ним парк Зенитчиц. Ларек с мороженым, управление милицией и городская больница. Кто–то из этих трех точек мог спокойно наблюдать практически за всем, что происходило в Береговом. Оставалось узнать, кто же он, Ордок? Врач, мороженщик, участковый или другая, менее заметная профессия?
- Пришли результаты нашего запроса, – в кабинет с двумя кружками кофе вошел второй следователь  ГБ и передал список с фамилиями Золотову. – Заниматься приходится ранним утром, такая вот у нас работа.
- Ничего, прорвемся, где наша, не пропадала? – Майор взял в руку бумагу и с удивлением взглянул на напарника. – Это что, все?
- Да, к сожалению, из всех, кто был с Еленой Павловной в лагере и находился в пределах Берегового, осталось только три человека. Анастасия Семашко, Яна Сокол, ну, и Лидия Ромашкина, она же наша старая знакомая – Ангелина Портнова.
- Яна Сокол, она же пропала без вести, – подойдя к окну, проговорил Василий Степанович, нахмурившись.
- Остается только Анастасия Семашко.
- Товарищи, я прошу прощения, – в кабинет, постучавшись, вошел криминалист, полный мужчина лет 45, с зачесанными на лысине русыми волосами. – Но дело не терпит отлагательств. Значит, что касается нападения на автозак, – он развернул на столе Золотова белый сверток и, аккуратно подцепив перчатками, разложил по отдельности несколько патронов. – Обнаружены следы огнестрельного оружия, на крыле машины, недалеко от бензобака. Значит, дело было так. Патроны не принадлежат табельному оружию Олега Сухова, – чмокнув губами, мужчина взял в руку патрон. – Значит, стреляли прицельно, в самое «яблочко». То есть, убивать никого не хотели, так, напугать. Стреляли уже после того, как Сухов и его дамы скрылись.
- В самое «яблочко», говорите…? Вы хотите сказать, что… - начал догадываться Золотов.
- Конечно, – кивнул криминалист и продемонстрировал патрон Василию Степановичу, – Старая добрая…
- Снайперская винтовка, – закончил за него второй следователь ГБ.
- Точно, – довольно поднял вверх указательный палец криминалист и поправил очки. – Стрелял профессионал, мастер, рука не дрожит.
- Я бы даже сказал: не хотела. Значит, так, – надевая куртку, бросил Золотов второму следователю, – допросишь фарцовщицу, которую сегодня в парке поймали. Она работает мороженщицей, многое видит каждый день. А я пока съезжу, навещу старую знакомую, – нахмурившись, майор резко хлопнул дверью и вышел из кабинета.
***
В доме царил кавардак, когда трое друзей ворвались в него. Березовые веники, прялка, кровати, стол – все перевернули вверх дном. Через разбитое окно виднелась брошенная на землю лопата. Барабанивший по стеклу дождь не оставил беглянке никаких шансов остаться незамеченной: глубокие следы от галош вели прямиком в лесную чащу.
-Так. Спокойно, – проговорила, прижав пальцы к вискам, Круглова, – куда она могла пойти?
- Я бы поставил вопрос по—другому, – Олег подвинул Женю и вошел во вторую часть дома. – Она что–то скрывает, и это легко проверить, – Сухов нагнулся, поднимая с деревянного пола расколотую рамку с фотографией.
- Ты хочешь сказать… - подошла к нему Женя и посмотрела прямо в глаза.
- Связь есть. Лауре сейчас лет 35–40, навскидку. А теперь доставай из кармана остатки газеты, которую тебе в парке подарил товарищ Ройзман. Кстати, случайно ли?
-Сейчас, – Женя дрожащими руками извлекла газету и поднесла к фотографии, на которой была изображена семья: женщина, девочка и девушка, одна из которых… - Галя Сокол, – прошептала Женя, прикрыв рот ладонью. – Получается, что Лаура – это… Яна Сокол…? Олег, этого, этого не может быть! Просто не может быть!
- Так, давайте разберемся! – Откликнулась Нина из первой части дома, потерев раскрасневшиеся уши. – Значит, Олви Кескинен, которого убили, может быть, и здесь, служил врагам, так? Так. Значит, он кто?
- Преступник, – нахмурившись, отозвалась Женя, возвращаясь в первую часть дома, – но зачем защитнице Ленинграда вести с ним переписку?
- Может быть, он не был врагом? – Тихо сказала Яна, все это время, молча стоявшая на входе.
- Что ты сказала? – Повернулась к ней Женя медленно, как танковую башню, развернув голову. – Потрудись объяснить, Яна Ракицкая.
- Ну, они же не все были врагами, – опуская глаза, сказала девочка, шмыгнув носом. – Может быть, он не хотел, мама.… То есть, Елена Павловна, да она бы никогда не стала предателем, я поклясться могу, чем угодно! – Воскликнула она в сердцах, подняв глаза.
- Ладно, предположим, что Олви Кескинен не был врагом. Но был убит вместе с сестрой, причем в достаточно спокойное время. Зачем? Один вариант. Ракицкая пришла убить старого врага, чтобы отомстить за прошедшую, уничтоженную молодость, – предположил Олег.
- Или он представлял для нее ценность, – сощурившись, ответила Женя, прохаживаясь по кухне. – И Лаура тоже представляла ценность, как сестра хорошей подруги. Возможно.
- И Коршной убил его, что бы окончательно сломать Елену Павловну, – разглядывая следы за окном, пробормотала Нинка, задернув занавеску. – Такой вариант я больше принимаю, чем месть старому врагу, который, может быть, и не враг вовсе, -  злобно взглянула она на Сухова, поджав губы, и поставила на пол сундучок. Внимательно оглядела друзей. – Давайте читать дальше, товарищи, и совсем скоро все узнаем.
***
Майор Золотов поднимался по лестнице общежития, то и дело сталкиваясь с самыми разными его обитателями: женщиной с корзиной белья, мужчиной лет 50, в майке «алкашке» и газетой в руках. Пахло жареной картошкой и подгоревшим маслом. За стеной, играли на гитаре, не попадая голосом в ноты:
«…В Ленинграде – городе, у пяти углов,
Получил по морде Саня Соколов.
Пел не музыкально, скандалил.
Ну, и значит, правильно,
Что дали…»
Нагнувшись, дабы не зацепить головой висящие сковородки, Золотов отодвинул полотенце и толкнул дверь комнаты, которая оказалась незапертой.
- Ой! – Воскликнула Ангелина у зеркала, застегивая красный, махровый халат и поправляя розовое полотенце на голове. – А чего ты без предупреждения–то, Васечка? – Подалась она вперед, но замерла, увидев направленный на нее пистолет. – Это чего это ты, Васечка?
- Гражданка Портнова, вы задержаны по подозрению в соучастии нападения на сотрудников правоохранительных органов.
- Ой, – наигранно округлила глаза Ангелина и прикрыла лицо руками, – ой, мамочка, чего же это делается–то?
- Я из–за тебя друга лишился, лучшего, – проговорил сквозь зубы, побагровев, Золотов. – Единственного, ты это понимаешь?! – Закричал он так громко, что Ангелина испуганно вздрогнула. – Если бы я тебя не послушал, он был бы жив! Если бы он не полез в эту квартиру, Сухов был бы жив! А его нашли с перерезанным горлом, я даже сказать ничего не могу! – Уже не сдерживаясь, кричал мужчина. – Потому что Коршной обещал убить тебя! А ты врала мне, все эти годы! Ты и твоя подруга!
- Ты успокойся, не нервничай так, Васечка!
- Какой я тебе к черту Васечка?! – Выстрелил в воздух майор. – Знала, кто такой Ордок, и молчала! Кто на автозак напал?! Откуда там выстрелы со снайперской винтовки?! Это же твое оружие, Ангелина, и не говори, что оно случайно там оказалось!
- Конечно, знала, Васечка, – кокетливо склонила голову набок Ангелина, и устало улыбнулась. – Только он не плохой. Он ищет, найдет кого надо, и успокоится. И нам поможет. А ты не нервничай так, в твоем возрасте так нельзя, здоровья не хватит, – схватила она с комода зеленое яблоко и, надкусив, уселась на кровать. – И чего дальше, товарищ майор? – Спросила Ангелина с набитым ртом.
- Дальше все по закону, – схватил ее за руку Золотов и вытолкнул в коридор, закрыв дверь.
- Вась, ну дай одеться–то хоть, – удивленно воскликнула Портнова, рассмеявшись.
- Так пойдешь, – нагибаясь под полотенцами, проговорил Золотов, не видя перед собой дороги.
- Ну, яблоко бы хоть дал доесть, – обиженно произнесла женщина и вдруг, резко схватив сковороду, с оглушительным звоном огрела ею, наконец, выпутавшегося из плена полотенец майора. Пока повалившийся на пол Василий Степанович пытался придти в себя, Портнова кинулась вниз по лестнице.
«Держи ее…» - прохрипел, с трудом поднимаясь, Золотов, – «Держи преступницу!». Но из комнат никто не выходил.
«…Если правду всю расскажешь,
Вовсе не соврешь,
Все равно статью примажут,
Знать, не был хорош!
И в Бутырку для острастки
Отведут потом…
Ночь не спишь, клопов гоняешь,
Вспомнишь отчий дом…»
- Сменили репертуар за стенкой, отреагировав на призыв милиционера.
Досадливо сплюнув, Золотов бросился вниз по лестнице, держась за голову.
***
Водитель красного мотоцикла «Ява» резко ударил по тормозам, увидев выбежавшую из подъезда общежития женщину в халате и тапочках, с полотенцем на голове.
- Куда бежишь, красавица, подвезти? – Весело крикнул мужчина лет 40, восточной внешности, в серой кепке и бежевых шароварах.
 - Родненький, как же ты вовремя, – взбираясь на мотоцикл, воскликнула Ангелина, – а то муж опять выпил и давай скандал устраивать. Поехали.
«Стоять!» - выбежал из подъезда Золотов и поднял вверх руку с пистолетом – Стой, милиция, стрелять буду!
- Вот, вот, милиция – это у него горячка, видишь, за голову держится, – хлопнула водителя по плечу Ангелина. – Поехали к мосту, дорогой, а то он сейчас убьет нас.
- Совсем больной, похоже, – цокнул грузин и рванул мотоцикл с места, оставив милиционера в клубах пыли.
Оглянувшись, Ангелина отправила майору воздушный поцелуй и, виновато поджав губы, пожала плечами.
***
В лицо ударил столп горячего, жаркого воздуха и Лена открыла глаза. Ледяная пустыня исчезла. Она видела перед собой лишь деревянный, пахнущей хвоей потолок. Девушка чувствовала жар, будто к лицу приложили угли. Глаза от головной боли, отдававшей в затылок, закрывались сами собой. Лена не могла пошевелить пальцами, не чувствовала их. Ее тело пребывало в каком–то страшном, размякшем состоянии. Она чувствовала умопомрачительный запах жаренной рыбы и аромат хвои, исходящий от всего, что находилось в доме. Лена ощущала, что на ней больше нет ни полушубка, ни гимнастерки, лишь теплый, вязаный, слегка покалывающий свитер и ватные штаны. Встать и предъявить претензии тем, кто переодел девушку без ее воли, не было сил. Ракицкая чувствовала, что не может говорить – пребывание в ледяной воде давало результат. Но что с ее ногами? Прикрыв глаза, Лена прислушалась к разговорам двух людей в центре комнаты. Говорили на финском языке.  Женщина помешивала рыбу на сковороде, установленной на самодельной печи. Труба выходила в приоткрытое окно, насквозь промерзшее и покрытое ледяным узором.
В страхе зажмурившись и закрыв глаза, Лена пыталась сообразить, что делать дальше. Ее нашли финны, союзники врагов, и могли сделать все, что пожелают. Об обращении с советскими военнопленными в годы Зимней войны Ракицкая слышала много страшных история: от отрезанных губ до снятых скальпов. Она не чувствовала ног, совсем не могла двигаться. С Леной что–то сделали, но нужно пытаться бежать, пока враги не попытались прикончить ее. Странным был тот факт, что они до сих пор не сделали этого.
Молодой человек, молча уставившись вдаль, усердно разжевывал пищу. Это был практически идеальный портрет финского мужчины: широкий лоб, выдающиеся скулы, коротко стриженные золотистые волосы. Резко выделялись на этом фоне карие, наполненные азартом, улыбающиеся глаза. Вытерев руки о свитер песочного цвета, он обернулся к Лене и вдруг улыбнулся. Не открывая рта, не разжимая губ.
Женщина резко обернулась, успев заметить, как Лена закрыла глаза. Накинув полушубок поверх длинного, черного платья, она спешно поднялась, и, наложив рыбку в деревянную посуду, подошла к девушке.
- Эээ, как вы… Себя ощущаете? – Произнесла она сильным акцентом.
Не отвечая, Лена затравленно, осторожно смотрела на нее, оглядываясь по сторонам. Что же происходит с телом, она могла вцепиться в любого, кто подойдет к кровати, но едва могла пошевелить кончиками пальцев.
Поднявшись из–за стола, молодой человек неторопливо подошел к кровати, скрипя тяжелыми сапогами по деревянному полу.
– Все хорошо? - Спросил он на ломанном русском, наклонившись.
Собрав остатки всех сил, которые еще теплились в ней, Лена вытянула шею и со всей злостью плюнула ему в лицо. Ценой неимоверных усилий, сжав ладонь в кулак, она ударила по тарелке, протянутой женщиной. Куски рыбы разлетелись по мерзлому полу. Молодой человек лишь устало улыбнулся и вытер лицо свитером.
«Не возьмете, огрызки фашистские!». – Прошептала Лена и крепко зажмурилась, ожидая немедленного ответа. Женщина, не обиженно, а как–то разочарованно охнула, взмахнула руками и бросилась собирать разбросанные по полу остатки еды, поправив короткие, светлые волосы. Глядя на эту исхудавшую, еще не старую женщину, на коленях убиравшую Ленино хулиганство, Ракицкая вдруг стало невероятно стыдно.
- Фашистская мразь, – задумчиво проговорил молодой человек, глядя вдаль, – Смотри, – Он извлек из кармана серых ватных штанов два патрона со следами крови. – Я достал их из твоих ног. И это советские пули, не финские и даже не из Германии. Не нужно судить людей, не зная о них ничего, даже имен. Твой враг – это война. Твоя ненависть направлена против нее, а не меня или моей сестры. Поймешь это скоро – болеть не будешь. Все горести из души, изнутри, – повернулся к двери молодой человек, положив на кровать патроны. – Отдыхайте, спите. Вы много пережили. И пожалуйста, не бейте больше мою сестру, она безобидная.
Улыбнувшись, молодой человек  накинул шубу и вышел из финского дома.
- Не обращайте внимания на Олви, он иногда бывает таким идиотом, – присела на край кровати женщина. – Поймите, мы обычные люди, самые обычные. Я Марта, я врач детский, брат – ветеринар, не может зарезать даже курицу, а его отправляют на войну. Поэтому мы сбежали и укрылись здесь от посторонних глаз. Наши родители были учителями и никогда бы не позволили нам убивать людей, даже для благополучия страны. Я прошу вас, не волнуйтесь ни о чем, мы не хотим вам зла. Нам пришлось отогревать и оперировать вас прямо здесь, а теперь вам нужно восстанавливаться. Будем заново учить вас ходить, – широко улыбнулась женщина, обнажив десна. Такой же выразительный, смеющийся взгляд, как у брата, лишь глаза были зелеными. – Потом сможете идти на все четыре стороны. Куда хотите.
- Ааа, что с моим телом…? – Хрипло спросила Лена, по–прежнему не чувствуя ног.
- Нам пришлось вколоть вам морфий и дать немного трав, – объяснила женщина, поднявшись на ноги. – Плюс большая доза снотворного. Иначе ваше сердце просто не выдержало бы. Это скоро пройдет, не волнуйтесь. Если вам станет легче, вечером будем отогревать вас в бане, – накидывая полушубок, сказала женщина.
- Простите, – приподняв голову, спросила Лена. – Там было много детей, на том месте, где я лежала. Что с ними?
- Отдыхайте, – помрачнев, ответила женщина и вышла из дома. До боли сжав глаза, Лена вздохнула и откинула голову на подушку.
Что ей делать? Как снова доверять людям, тем более врагам, когда собственная медсестра оставила ее умирать посреди Ладожского Озера, с простреленными ногами? Не пытаясь спасти плачущих, маленьких детей, тонувших, умирающих в ледяной воде? Как доверять, когда ленинградцы воруют продукты мешками, у своих же сограждан? Кто в этом виноват?
Война. Выходило, что Олви прав. Война заставляет людей сходить с ума и стрелять друг в друга, воровать хлеб и обрекать на неминуемую смерть. Это война вынуждает двух близких людей бежать из дома и укрываться среди оков ледяной пустыни. Вспыхивают  сопротивления. Мир, разрушенный войной, стал единым, каким не был очень давно.
Враг один. И имя ему – война.
***
Ее колотило в страшном ознобе, не позволяющем нормально дышать и открыть глаза. Перед Леной, в мерцании желтых, красных огней, проплыла мать, Саша Ковалева, убитая Соня Ройзман, Ника и замерзшие насмерть дети. Боль с жуткой силой отдавала в ноги и голову, покрывшаяся испариной девушка не могла кричать охрипшим горлом и лишь тихо стонала, чувствуя прикосновение чьей–то руки на плече. Это немного облегчало страдания и позволяло перевести дыхание. Приступы возвращались волнами огня по исхудавшему телу, проходя от головы по спине и до самых колен, к замерзшим пальцам ног. От этого Лена выгибалась и кричала, беззвучно. Ей вспомнился ангар и высокая гора мертвых тел. Из них также выходили остатки жизни, кто знает сколько ей, Лене, осталось в этой борьбе с жаром, при онемевшем, раненном теле, в теплушке с врагами, которые странным образом не дали ей уйти?
Наконец, будто пробиваясь сквозь толщу воды, Лена широко раскрыла глаза, глубоко вздохнула и вернулась в финское жилище. За окном все также шумел ветер, что есть силы колотил в белые от снега окна и, казалось, вот–вот перевернет избу вверх дном и унесет ее в ледяную преисподнюю. Свет керосиновой лампы давно погас, лишь дрова слабо потрескивали в самодельной печи. Рядом с Лениной кроватью, уронив голову на черный вязаный свитер и сложив руки на груди, сидел Олви – тот самый финн, которого Лена наградила плевком в лицо при их самом первом знакомстве. На его бежевых ватных штанах лежал мокрый кусок коричневой ткани, которым он, видимо, смачивал девушке лицо от жара. С трудом пошевелив пальцами руки, Лена высунула ее из–под одеяла и потянулась к вожделенной холодной тряпке, когда финн открыл глаза и похлопал себя по лицу. От сладкого сна его плотно прижатые к голове уши раскраснелись, на светло–русой шевелюре появилась испарина.
«Фух, матерь святая», – проговорил он на ломанном русском языке, раскрывая широко сонные глаза и, смочив тряпку в стоящем на полу жестяном ведре с водой, приложил ее к Лениной голове. Закатив глаза от облегчения, она опустила руки, которыми собиралась задушить врага и тихо, покорно вздохнула. Внезапно Лена обнаружила на себе теплый, бежевый вязаный свитер. Однако руки больше не поднимались, и Ракицкая решила отложить убийство до следующего раза.
Молодой человек аккуратно приподнял одеяло и сжал ее руку, согрев теплым дыханием. Лена повернула голову – парень улыбнулся голубыми глазами, едва уловимо дрогнули уголки губ. С трудом удержавшись, чтобы не улыбнуться в ответ, девушка отвернулась и погрузилась в сладкий сон, не пытаясь вырвать руку. Уже засыпая, Лена все–таки улыбнулась и где–то далеко, в глубине души, за стеной недоверия, почувствовала едва заметное, но такое приятное покалывание в животе.
***
Он дежурил возле ее кровати каждую ночь. Когда Лена просыпалась в холодном поту, спешил смочить тряпку и приложить к горячей голове. Когда ее мучили кошмары, он брал ее за руку, и сон тут же направлялся в правильное русло. Днем за постепенно идущей на поправку Леной ухаживала Марта, а ночью вахту непременно нес голубоглазый молодой человек. Просыпаясь, Лена видела эти яркие, любопытные огоньки, лучи света, и на душе наступало маленькое успокоение, приливы покоя и детской радости. Зверьки в животе кололи с новой силой при каждом взгляде на него. Засыпая, она ловила себя на мысли, что непременно хочется взять Олви за руку, ведь было в ней столько тепла, как же без этого? Ощущая неведомую доселе радость, Лена задыхалась от нового чувства и хотела скорее проснуться. Ее не мучили мысли о том, что скоро придется возвращаться в Ленинград, в тяжелые военные будни и больше они, скорее всего, не увидятся. Ленину голову окутало светлое чувство, которое теперь занимало все ее мысли.
Просыпаясь посреди ночи и ощущая пустоту рядом, она оглядываясь, отчаянно приподнимаясь на кровати, обыскивая глазами помещение, пока не находила нужную ей точку. Он медленно поднимался с кровати, надевал тяжелые сапоги, накидывал полушубок поверх белой майки, садился у ее ног и брал за руку. Только тогда Лена, чувствуя прилив тепла и уже знакомые, родные запах и дыхание, спокойно засыпала, ничего не боясь.
Она вдруг вспомнила, что мужчин в ее жизни практически не было. Что могла видеть девочка в 21 год? Школа, танцы, балы, рестораны, музыка, университет,  а потом… Война. Рига, бомбардировки, Ленинград, госпиталь. И все. Рядом с финном она чувствовала себя сильнее. Снова училась ходить, опираясь на его сильные руки, на которых Олви вначале просто выносил ее на улицу, дышать морозным воздухом. Будто маленький, крохотный ребенок, Лена осторожно ступала на раненные, дрожащие ноги, боялась идти, упасть, крепко, со всей силы держась за него. Олви лишь улыбался уголками губ и не отпускал ее руки ни на мгновение. Когда Лена уже могла говорить, они все равно часто хранили строгое молчание  - слова казались пустой тратой времени.
- Эй… Олви… Олви… - финн резко, испуганно открыл глаза и, едва не свалившись со стула, кинулся к тазу с холодной водой. – Не надо, – прохрипела Лена и взяла его за руку, – я… Хочу сказать, Олви… Мне как–то страшно что ли… Нужно возвращаться туда, в Ленинград, а я даже не знаю, кто из них свой… Два врага мне жизнь спасли, а близкие оказались чужими… Я запуталась, Олви…Сначала мне хотелось тебя задушить, рвать, зубами грызть… А вот теперь лежу, рассказываю…
***
- Свои… - хмыкнул Олви и потер ладони, будто пытаясь согреться, – свои наших с Мартой родителей, тогда, еще очень давно, убили в Выборге за то, что они укрывали русских, якобы красных. Хотя они и не были такими, так, простой народ. Мы тогда сбежали в Россию, я был совсем маленьким… Марта выучила русский язык, научила меня всему, а потом пришлось бежать в Суоми. А из Суоми уже сюда, – засмеялся Олви, глядя в отдаленный угол.  – Так  и бегаем всю жизнь, от своих. Нет их, Лена. Доверяй только самым близким, может, и получится что–то.
- Я ведь только сейчас поняла, что ничего в жизни не видела, – Лена приподнялась и присела, не отпуская руку молодого человека. – Жила в каком–то мире грез и ожиданий, а меня оставили умирать на льду, с детьми, за что? – Девушка подняла глаза на Олви и шумно, нервно сглотнула, ожидая страшного ответа. Сердце бешено забилось. – Что случилось с детьми, Олви?
- Я расскажу тебе об этом завтра, потом, – финн поцеловал ее в макушку и согрел руку дыханием. – А сейчас нужно спать. Спать.

"Nuku, nuku, nurmilintu,
Vasy, vasy, vastarakki"

- Запел Олви, улыбнувшись широкой улыбкой так, что Лена улыбнулась в ответ, смахнув слезинку.
- Невероятно… - дрожащим голосом проговорила она, – почему я не встретила тебя раньше? Где ты был, Олви? – Прошептала Лена, жадно глядя ему в глаза, будто пытаясь запомнить, сохранить в памяти навсегда.
- Я бегал, – смущенно засмеялся финн, опустив глаза. – Я и тебя–то нашел случайно: пошел за рыбой, заблудился, а ты там. Лежишь, – вновь засмеялся он. – Так. Все равно не спишь, я тебе кое–что покажу, – внезапно Олви схватил охнувшую от неожиданности девушку на руку и, накинув полушубок, вынес из дома.
***
В лицо Лене ударил морозный, ночной воздух. Изба стояла на откосе: отсюда открывался невероятный вид, охватывающий необъятный простор Ладожского озера. Ослепительно белый лед освещали звезды на сером, еще зимнем небе.
- Красиво, да? – Задорно проговорил Олви, указывая на небосвод. – Моя вселенная.
- Очаровательно, – зачарованно ответила Лена, задрав голову. В мыслях вновь пронеслась последняя ночь в еще довоенной Риге, на берегу Даугавы. В первый ее день знакомства с сестрой. Как же счастливо и сладко Лена засыпала тогда, как же сладко дышалось, какая радость была на душе. Впереди – вся жизнь. Теперь она находилась на руках врага, спасшего ей жизнь. И была невероятно счастлива, как никогда в жизни. Крохотные зверьки в животе совсем распоясались и не унимались ни на секунду.
- Олви, мне нужно вернуться в Ленинград, – тихо сказала девушка, прижавшись лицом к его колючей от щетины щеке, стараясь не смотреть парню в глаза.
- Да, ты права, холодно, нужно идти в дом, – шмыгнув носом, ответил финн и направился обратно в жилище.
Не отпуская его руки, Лена медленно погрузилась в сон. На ее измученном, обветренном, но еще нежно–девичьем лице, которое украшала ссадина, отразилась широкая улыбка. Теперь девушка даже не пыталась отворачиваться.
Завывавшая вьюга немного утихла. По льду Ладожского озера двигались очередные грузовики с людьми и продовольствием. С воздуха за ними неотрывно наблюдали вражеские самолеты, готовые  в любой момент распахнуть грудные клетки и сбросить пламя, смерть, туда, вниз.
Весна 42–го года подходила к середине. На Невском пятачке в панике, свернувшись калачиком, забилась в угол окопа и тихо плакала снайпер Рита Бондарь, закрыв испачканное в грязи лицо руками. Ангелина, оглушенная взрывом, наполовину засыпанная мерзлой землей,  широко открыв глаза и глядя в одну точку,  лежала на краю воронки, неумолимо сползая на самое ее дно. Ее рука беспомощно повисшая, шарила в поисках винтовки. Золотистые волосы, спутавшиеся в грязный комок, выбились из–под шапки и раскинулись по черному, местами красному от крови снегу.
В родильном доме все новые и новые роды, с трудом держась на негнущихся от бессонницы ногах, принимала Галя Сокол. В госпитале, не зная усталости, кружили над раненными Валентина Серова и доктор Сухомлинов.
Согнувшись калачиком на полу пустой, разбомбленной квартиры, укутавшись в шаль, тихо сопела Рузиля Гарифуллина, беспокойно ворочаясь во сне. Дергаясь и кусая губы, она постоянно шептала: «Эни! Китмэ, эни, эни…».56
На единственной кровати ленинградского отделения милиции, крепко обнявшись, спали беспробудным сном Сашка Карасев и его друг Наташа. Свет на них падал с улицы, в полнолуние. Двое сотрудников – Сухов и Золотов, укрывшись форменными полушубками, сбились на полу: один  возле окна, второй – рядом с документами и сейфом.
Вздохнув, Лена крепче сжала руку финна и улыбнулась. Над Ладогой забрезжили первые лучи восходящего солнца.
***
Они шли друг за другом,  уже не мысля о раздельном существовании. О безопасном расстоянии на льду Ладоги уже никто не думал. В облаке густого, морозного тумана Лена различала лишь очертания Олви: его спину в брезентовом полушубке и уголок темной, треугольной шапки. В абсолютной тишине едва слышно скрипели тяжелые сапоги, в свете солнца изо рта шел пар. За весь путь к Дороге жизни он ни разу не обернулся, чтобы посмотреть, не потерялась ли ставшая такой манящей и теплой заблудившаяся девочка? Подавляя угнетающую тоску, она старалась не вспоминать свет солнечных, душевных вечерних посиделок в финском доме, заставивших забыть, что кругом идет война и в Ленинграде ее ждет сестра, а может быть.…И не ждет уже. Отчаявшаяся Рузиля Талгатовна могла легко поверить в Ленину гибель. Жива она или нет, ее родная душа?
- Все, – замер на месте так резко Олви, что Лена чуть не врезалась в него, с трудом устояв на ослабленных ногах. Поправив платок, она приблизилась к нему и, обняв, уткнулась в грудь. – Болят ноги?
-Ничего, до свадьбы доживет, – шмыгнув носом, проговорила Лена, не открывая глаза. – Что, мой финский спаситель, так много сказать нужно, а слова все одни лезут, спасибо да благодарю.
- Ну, и хорошо, – неспешно кладя большой брезентовый мешок на снег, сказал молодой человек, глядя вдаль. – Знаешь, я тебя здесь и нашел. Вон там, – указал он кивком головы. – Там ты лежала. Думал, умрешь, а ты выжила, – улыбнулся он, растирая раскрасневшиеся от мороза щеки.
- Я хочу знать, – твердо сказала Лена, подняв голову и глядя парню в глаза, – ты обещал мне все рассказать.
- Я спас троих. Двух мальчиков и девочку. Их отогрели и отправили в деревню.
- Остальные девять…
- Их спасти не удалось… - замолчал Олви, провожая Лену взглядом, когда она отпустила его, отшатнулась и медленно двинулась вперед.
Девушка присела на колени, будто бы прислушиваясь к звенящей, морозной тишине. Ни стука колес, ни скрипа мотора. Лена опустила голову и приложила ухо к снегу,  скребя его варежками.
«Девочки, давайте поговорим, а?».
«Тетя Лена…».
«Может быть, поумнею…».
«Сама сдохнешь…».
«Мне холодно, Лена…».
Девушка приподняла глаза и где–то в тумане увидела силуэт медсестры Ники Рылеевой. Она шла, сгорбившись, с рыжих волос и гимнастерки стекала вода. Рядом шагали девять детей, с мертвенно–бледными, посиневшими от холода лицами.
«Нам холодно, тетя Лена…» - шептали они, изо рта шел едва заметный пар. «Тетя Лена…».
- Я хочу сказать тебе кое–что важное, слушай внимательно, – голос Олви вернул Лену в настоящее. Финн присел перед ней на колени, отложив мешок в сторону. – Тебе нужно уходить из Ленинграда. Если есть такая возможность. Ты была в плену почти месяц и это тебе припомнят. Хочешь в тюрьму – оставайся в городе. Нет – уходи.
- Я… Мне нужно остаться в Ленинграде, – хриплым голосом сказала Лена, не отрывая взгляда от молодого человека. Она практически не слышала слов Олви, с упоением разглядывая, как чудесно играет солнечный свет на его длинных, вьющихся ресницах. От тепла забилось чаще сердце, зверьки в животе не успокаивались даже в такой серьезный момент. – Надо дело одно завершить, – перед глазами девушки возникло лицо Рады и черные косы на ленинградском весеннем снегу, у роддома, – да. Я должна закончить.
- Заканчивай и уходи. И да, вот еще что, – извлек из мешка серебристую шкатулку Олви и передал Лене. – Храни ее как память обо мне и Марте. Ты стала для нас как родная сестра.
С косогора прозвучал хлопок – условный сигнал Марты о приближающейся колонне.
– Все, беги, – сунул молодой человек Лене мешок в руки и поспешил прочь, – береги себя, Лена.
Ракицкая замерла на месте, будто завороженная, не в силах пошевелиться. Она чувствовала его дыхание и присутствие, ежесекундно удалявшегося от нее навсегда. Сжимая в руках серебристую шкатулку, Лена глубоко вздохнула, будто не хватало воздуха, всхлипнула, подняла глаза наверх, зажмурилась и резко обернулась.
«Олви!!!» - Что есть силы, закричала Лена сквозь туман, и, отбросив мешок, бросилась туда, где минуту назад скрылась мощная фигура финского парня. «Олви!!!».
Она бежала, отчаянно крича и рыдая, забыв обо всем на свете, когда ее нога провалилась под уже достаточно тонкий лед. Ракицкая взмахнула руками и упала прямо в объятия возлюбленного.
- Ты что, с ума сошла?! – Рассмеялся Олви, глядя ей в глаза. – Уйдет машина!
- Я тебя люблю, ты же мой, только мой… - водя руками по его лицу, прошептала Лена, отчаянно глядя ему в глаза, – я никогда в жизни еще так счастлива не была, как в этот месяц, ты просто помни меня, хорошо…? Просто помни, мой хороший… Пожалуйста, просто помни...
- Я тебя найду, если выживу, слышишь?! – Взяв девушку за лицо обеими руками, проговорил Олви. – Обещай, что выживешь, прошу тебя, мы обязательно снова будем вместе!
- Обещаю, обещаю, обещаю! – Горячо шептала Лена, целуя его руки. Олви крепко обнял девушку и поцеловал в губы, когда на горизонте появились первые, едва заметные очертания грузовиков.
- Беги! – Оттолкнул Лену молодой человек и, попятившись, кинулся в сторону жилища. – Я люблю тебя! Ты обещала!
- Я выживу!!! – Завопила со всей мочи Лена, вытирая слезы и, хромая, двинулась к колонне. – Все сделаю, любимый, – проговорила она уже шепотом.
Постепенно рослый силуэт Олви окончательно исчез в тумане.
***
- Давайте, собирайтесь, сейчас здесь Золотов будет! – Ошарашив погрузившихся в чтение ребят, Ангелина ворвалась в финскую избу в махровом халате и тапочках. Спешно собрав письма в сундучок, она бросилась к выходу, когда за ее спиной щелкнул затвор пистолета.
- Письма на стол, – сжав зубы, твердо проговорила Жена, сощурившись. – Я не ясно сказала?
Устало выдохнув, Ангелина спокойно развернулась и вернула сундучок на место.
- Я могла спокойно сломать тебе руку, но не стану, – уперев руки в бока и глядя Жене в глаза, сказала она, – потому что ты молодая и горячая девчонка. И если…
- Я соображу, что делать, если придет кто–то посторонний, – не опуская оружия, закончила за женщину Круглова. – Тот, кто убил Карасева. Это было не он, не Ордок. Тот был в Риге, а Карасев там не был. Он вообще из Ленинграда во время войны никуда не уезжал, я внимательно изучила его дело. Ордок убивал партизан, а Александр им никогда не был. В тоже время он очень много знал про банду Коршного, потому что помогал Елене Павловне. Нож, которым убили Карасева вошел криво не потому что руки дрожали – человек бил исподтишка, боялся в глаза смотреть. Это был не Ордок, а тот, кто очень хочет на него походить. Ангелина Петровна, и блеск оптического прицела у Дома культуры я тоже заметила, когда Сухов меня спасал. Так кто же он, Ордок?
Ангелина восхищенно хмыкнула, сложив руки на груди, а затем, развернувшись к окну, проговорила:
- Это вам знать не обязательно. Удачи, – она взглянула на Сухова и положила ему руку на плечо. – Молодой человек, не подбросите до города? Тебе с Золотовым, я думаю, тоже не хочется видеться?
- Берегите себя, – нахмурившись, бросил Олег и, не глядя Жене в глаза, вышел из дома.
- Жень… - прошептала Нина, взяв подругу за руку и сжав ее.
- Бери письма и в подвал, – сухо ответила Круглова, поставив пистолет на предохранитель и убрав за пояс. – Никакой надежды на мужчин нет.
- Жень, может быть, надо было с ним ехать? Ну, я подумала…
- Они недалеко, можешь догонять, – подхватив сундук, ответила Женя, открывая крышку подвала. – Когда он в тебя стрелять начнет – не жалуйся.
- Какая злопамятная.
- Я все слышу.
- Ведьма.
- Давай, шевелись!
***
… Из  универмага номер 34 осторожно выглянула женщина. Укутавшись в шаль от пронизывающего, весеннего ветра, она осмотрелась и, убедилась, что на улице нет прохожих. Затем вышла из здания и поспешила за угол, где ее уже ждал поджарый молодой человек в теплой, меховой шапке, телогрейке и ватных штанах. В руках, одетых в шерстяные варежки, он держал небольшую сумку коричневого цвета. Приняв поклажу, женщина подала знак двум стоящим у двери рослым мужчинам в военной форме без погон. Те вынесли из магазина на вид туго набитые чемоданы – ручки, чтобы не разъехались от груза, были крепко перевязаны толстыми веревками.
Убедившись, что точно такие  же чемоданы она видела в квартире на Фонтанке, Лена уже собралась идти домой, когда широкая ладонь зажала ей рот и, повалив на снег, поволокли в неизвестном направлении. Лишь спустя пару минут яростного сопротивления девушку привели к неизвестному зданию, открыли дверь и затолкали в комнату, пахнущую сыростью.
***
Склонившийся над бумагами Василий Степанович приподнял голову, когда дверь рабочего кабинета громко хлопнула.
- Товарищ Ройзман, – насмешливо усмехнулся он и указал на стул со сломанной спинкой, стоявший напротив рабочего стола. – Прошу.
- Я хочу узнать, на каком основании меня вызывают к следователю, – потеребив верхнюю пуговицу светлой рубашки с короткими рукавами, сказал Ройзман, поправив очки. Солнце, проникавшее в кабинет сквозь бежевые занавески, играло на их тонкой оправе, заставляя щуриться.
- Вы присаживайтесь, – спокойно ответил майор Золотов, снимая черную куртку, оставшись в черной футболке. На улице закипал день, – а я думал, вы нам сами расскажете.
- Хорошо, давайте так. Вы говорите, что вам от меня нужно, и я рассказываю все, что вас интересует. Естественно, в пределах своих, так сказать, познаний, – пожилой мужчина выдвинул стул и присел на краешек, аккуратно пригладив выглаженные бежевые брюки. - Ну, я вас слушаю.
- Меня интересует ваша связь с Ордоком, –  не спеша произнес Золотов, ожидая реакции.
- Простите, кто? Я не…
- Яков Моисеевич, мы же договорились быть честными друг с другом. Ордок орудовал в Риге в одно время с вами, когда вы там жили. И вы не могли не знать о его существовании. Получается, что вы покрываете преступника.
- Я вам вот что скажу мой Ясный сокол,  – сняв очки, посмотрел майору в глаза пожилой мужчина, – ваши глаза вас обманывают – он совсем маленький человек, но очень мужественный. И совсем скоро найдет того, кого очень хочет отыскать много лет.
- Вы должны сказать мне имя и фамилию. Сейчас.
- И тогда вы его арестуете?
- Немедленно.
- Ну, вот этого я и боялся, – развел руками Ройзман. – Тот, кого он ищет, виновен в смерти моей дочери. А по вашей вине погибнут невинные люди, если вы попытаетесь остановить его. Да свершится правосудие, – твердо произнес мужчина, поднимаясь со стула и надевая очки. – У вас ко мне все, товарищ милиционер?
- Скажите, в каком направлении искать?
- В направлении рижской больницы. В 41–ом команда Арайса убила там всех детей, но один ребенок выжил. Ищите, майор. И я надеюсь, что виновных ждет казнь, черт возьми. Страшная и беспощадная. Именно виновных, я прошу заметить.
Внезапная догадка посетила голову майора - он поднял трубку телефона, однако Ройзман приложил палец к губам.
- Не вздумайте. Вы же знаете, здесь у стен есть уши, и очень большие, – прошептал он, открывая входную дверь. – До свидания, товарищ Золотов.
***
- Жень, ты чего? – Беспокойно спросила Нина, переводя фонарик с писем на лицо подруги, когда Круглова вскочила на ноги в кромешной темноте подвала. Отложив листки, Женя схватилась за голову и принялась усиленно массировать виски. – Женя!
- Здесь какая–то не стыковка, – отобрав у Нины фонарик и осветив земляную стену подвала, проговорила Круглова. – Карасев знал о банде Коршного и был убит так, как это делал Ордок. Но тот убивал партизан, а Александр Александрович им никогда не был. А что если Ордоков было двое, а сейчас вообще появился третий?
 - Чего? – Удивленно подняла бровь Нинка.
- Смотри. Нас в детстве пугали бабайками, так?
- Ну, так, – кивнула в темноте Иванова.
- А что если Ордока придумали для того, чтобы запугать партизан? Чтобы они боялись выходить в свои вылазки.
- Нет, это бред, - нервно усмехнулась Нина, скорчив гримасу и потерев красные уши, – у них было гетто, оружие, газовые камеры, лагеря. Зачем врагам терять время и придумывать сказки–небылицы?
- Тогда зачем Ордоку убивать партизан? – Приставив фонарик к подбородку, осветила свое лицо Женя, скорчив рожицу. – Не складывается картина. Подумай сама.
- Подожди, то есть, ты хочешь сказать, - вскочила на ноги Нинка, вырвав у Жени фонарик. – Сначала враги придумали его, не обязательно Ордока, человека, который пугает партизан, надеясь, что они испугаются. Допустим, этот некто действительно убил нескольких участников подполья, как мы знаем, ударив финским ножом в грудную клетку. А потом испугались сами, потому что тот же образ принялся убивать, но уже без участия врагов, притом их самих.
- Да, очень похоже на то.
- А почему ты предполагаешь, что их двое? – Спросила Нина, почесав затылок. – Ну, Ордоков.
- Потому что ему сейчас предположительно 60, он стар, Иванова. Ему нужен помощник. Вероятно, и тогда он в нем нуждался, – Женя внезапно осеклась и полезла вверх по лестнице.
- Куда ты пошла? – Кинулась за ней Нина. – Там же опасно, Женя!
- Немного занимательной арифметики, – Круглова схватила несколько кирпичей с печи. – Смотри. Это городская больница, – установила она один из них на пол.
- Ну.
- Это – отделение милиции, – второй кирпич расположился рядом, по горизонтали. – Рядом – общежитие и киоск с мороженым, – закончила Женя, сложив кирпичи прямоугольником, оставив пространство посередине. – А в центре у нас что?
- Парк… - ошеломленно произнесла Нина.
 - Автомобиль, на котором Сухов нас сюда привез, чей?
- Ройзмана.
- А он у нас кто?
- Ну… Еврей.
- Физкультурник, а ранее — врач, спортивный! – Воскликнула Женя. – Врач! Значит, на его собственной машине он вполне себе мог аккуратно сбить Сухова так, что получилось лишь легкое сотрясение мозга. Ему нужно было, чтобы он попал в больницу, и что–то увидел в ней, или из нее.
- А в больнице у нас что?  - Почесав затылок, спросила Нина.
- Пациенты в палатах и врачи. Значит так, сегодня ночью нам надо пройти в город. Навестим одного старого знакомого. А сейчас читать.
***
Продавщицу мороженого привели в допросную, на самый последний этаж управления. Темное помещение с каменными стенами, пахнущее сыростью. На самом верху – крохотное окошко, через которое пробивалась тонкая полоска света. Здесь женщину уже ждал второй следователь ГБ, куривший дорогие американские сигареты. Твидовый пиджак висел на деревянном коричневом стуле.
- Чем могу быть полезна? – Насмешливо спросила продавщица, вцепившись в мужчину взглядом и склонив голову набок. Лязгнул замок – дежурный милиционер покинул тонувшую в едком сигаретном дыме допросную, с тяжелым грохотом закрыв дверь.
- Не будем играть в прятки, – следователь извлек из внутреннего кармана пиджака и выложил на деревянный стол маленькую черно- белую фотографию. Девушка с ребенком на руках. – Узнаете кого-нибудь?
-Девушку — да, - кивнула женщина, - Ника Рылеева. А ребенок…
- А ребенок — это я, - ответил следователь. Продавщица округлила глаза.
- Нет…. Подождите, - затрясла она головой, - подождите, так это получается, что вы…- удивленно произнесла женщина, взглянув вначале на фото, затем на следователя. Ее челюсть буквально отвисла. – Не может быть!  Как вам удалось выжить? Нет, так не бывает.
- В жизни все бывает, – затушил сигарету мужчина и пододвинул к продавщице листок бумаги с ручкой. – Мне нужно знать, у кого вы получаете товар.
- Не знаю, о чем вы говорите, – поморщившись, отодвинула листок женщина.
- Меня интересует некто Анастасия Семашко, или как ее там сейчас зовут. Мы знаем о ее схемах с «фарцой», но поймать не можем. Прикрывают сверху, и я подозреваю, что это Коршной. Нам нужно, чтобы он задергался, а для этого нужно нарушить его привычное состояние.
- Я не буду подписывать себе приговор, – не отрывая от мужчины цепкого взгляда зеленых глаз, ответила продавщица. – Жизнь – удивительная штука. Хотелось бы пить ее подольше.
***
Дверь за Леной с грохотом закрылась. Она ощутила запах отсыревших досок и дешевых, крепких сигарет. Боль с невероятной силой ударила в раненные ноги. Не торопясь подниматься с ледяного пола, девушка повернула голову к разбитому окну, из которого светила полная луна.
Как тогда, в квартире доктора Хлебникова.
Человек сделал два шага и, скрипнув тяжелыми сапогами, чиркнул спичкой – в лицо Лене ударил свет керосиновой лампы. Незнакомец снял ее со стола и, неспешно подойдя, наклонившись, присел перед девушкой, резко взяв за лицо.
- Восставшие из мертвых, – хмуро произнес Сухов и улыбнулся. В груди Лены прошла теплая волна облегчения. – С возвращением, добрый доктор.
- О, мама…Вы… Вы… - выдохнула Лена и, слегка приподнявшись, оглянулась. – Я что, в милиции?
- Ага. Накиньте, здесь холодно, – мужчина снял форменный бушлат и протянул Ракицкой. – Вопрос, если позволите. Где вы были все это время, и какого черта делали возле особо опасной банды?
- Это уже два вопроса. Товарищ милиционер, ну, вы хотя бы сначала чаю даме предложили, а то холодно…
- Я повторяю вопрос: где вы были и что делали возле продмага номер 2, товарищ Ракицкая? – Уже заметно сдерживаясь, проговорил милиционер. Лена видела, как его лицо покрывается багряной краской. – Не заставляйте меня прибегать к допросным мерам. Вы даже не представляете себе, кто они такие, – махнул рукой мужчина, поправив шапку на голове. – Сбежали из лагеря во время бомбежки, по пути угнали грузовик, отправив на тот свет водителя. Перешли линию фронта и договорились с врагами о сотрудничестве. То есть, вы понимаете, что они ни перед чем не остановятся?
- Откуда вы… - по–прежнему сидя на полу, спросила Лена. – Ааай! – Вскрикнула она,  когда оступившийся милиционер  случайно задел ее ногу. – Осторожнее, пожалуйста.
- Что у вас с ногами?
- Ничего. Отморозила, – шмыгнула носом Лена, не поднимая голову.
- Вам надо бы в больницу.
- Надо, – кивнула Лена и вдруг испуганно огляделась. – Мешок!
- Какой мешок?
- У меня с собой был мешок, – закричала Лена, – с едой, там и вещи мои были! Гимнастерка, продукты!
- Прекрасно! – Раздосадовано взмахнул рукой Сухов и вернул лампу на стол. – Сидите тихо здесь и не высовывайтесь. Я схожу, посмотрю. Наш разговор не окончен. – Забрав у Лены бушлат, он вышел из помещения.

***
Невысокая девушка, поежившись, встала с кровати и зажгла керосиновую лампу. Осторожно, стараясь не разбудить спящих на сыром, деревянном полу подруг, шагнула по битому стеклу. Чиркнув спичками, зажгла самодельную печку, установив на нее кастрюлю с водой. За окнами квартиры на первом этаже появились первые лучи солнца. Приоткрыв штору, девушка испуганно отпрянула, выругавшись на татарском, увидев человека на той стороне.
– Балам! – Срывающимся голосом, задыхаясь от волнения, крикнула Рузиля и, трясущимися руками открыв окно, помогла Лене забраться внутрь. – Балам минем...Апаем!
-Рузка моя! – Прижала ее к себе Ракицкая и, не сдерживая слез, поцеловала в щеку. – Апайка моя, как же я скучала по тебе…
-Уф, я же думала, ты погибла, все, не увижу больше никогда… - всхлипывая, бормотала Рузиля, уткнувшись подруге в грудь. – а ты живая.…Где ты была, апаем? Я тебя похоронила уже, думала, все, души моей нет, и я… - без сил опустилась она на пол и, обхватив лицо руками, зарыдала. – Одна совсем, маму мою…
- Что маму, Руза, что…? – Присела перед ней на колени Лена и взяла за руки, уже предугадывая страшный ответ.
- Убили эниемне… - закричала, рыдая, Рузиля и упала, уткнувшись лицом в пол. – убили, расстреляли в тридцать восьмом, а я сбежала, знала, что ее убьют и испугалась, что и меня вместе с ней…Я предатель, я должна была остаться с ней, а я убежала.… Убили эниемне…
- Моя хорошая…. – плача вместе с ней, обняла подругу Лена и посадила к себе на колени, – я рядом, все, больше никуда не денусь…
- Правда…? – Доверительно посмотрев ей в глаза, спросила Рузиля, утерев слезы, и обняла за шею.
- Чего там происходит, а…? – Недовольно произнесла Ангелина и, приподнявшись, округлила глаза. – Ого, ничего себе! Слышишь, вставай, дурында, у нас тут мертвые восстали! – Пихнула она вбок спящую в обнимку со снайперской винтовкой Риту. – Вставай, говорю.
- Господи, надо было тебя закопать на Невском пятачке, – рявкнула Рита и приподнялась, присев. – Вот дела. Елена Павловна. Я в раю или это сон?
- Если это сон, то самый страшный, – хмыкнула Лена, и подруги с криком обнялись. – Как я скучала, мои коровки.
- А мы совсем не скучали, – оскалившись, улыбнулась Ангелина,  – апайка твоя все уши прожужжала: «Все, нет подруги». Нас за друзей не считает.
-А на Невском совсем все тихо, - подняла вверх правую руку Рита, на которой отсутствовали несколько пальцев. – Мне кажется, я схожу с ума. Отсюда надо уходить, и как можно быстрее.
- Арвид знает, где нас искать, – вздохнув, произнесла Лена, – пока вестей нет, значит, еще не время. Придется потерпеть.



***
- Слушай, Жень, я все-таки не понимаю. Этот Сухов – он отец Олега или Коршной просто имеет к этому отношение? – Отодвигая колючие ветки шиповника, спросила в темноте Нина, осторожно шагая по мокрой от росы траве.
- Здесь какая-то путаница. Аккуратней, не споткнись. Значит, был Сухов, милиционер. И был Коршной. Два разных человека. Если остался Коршной, который стал Суховым, то где сам Сухов?
- Чертовщина какая-то, – помотала головой в темноте Нинка. – Больница. Мы пришли.
- Вижу, – сощурилась Женя, – значит, так. Идем к приемному покою, стучим в дверь. Изображаешь болезнь. Тебе нужна палата с видом на парк, поняла?
- Ага. А какую болезнь-то, Жек? – Спросила Нинка, потирая красные уши, но подруга уже зашагала по бетонным плитам. Достигнув двери, Женя трижды громко постучала. – Жень, болезнь-то какую изображать? – Испуганно прошептала Нинка, когда за дверью уже послышались шаги.
- Аппендицит! – Злобно прошипела Женя.
-Ага, – схватилась за левый бок Иванова и тихонько застонала.
- Да не та сторона, идиотка!
- А, точно. Ааа…- прохрипела Нина, когда на пороге возникла пожилая женщина. – Ой, больно-то как, чего-то схватило…
- Чего, справа болит? – Уперла руки в бока полная женщина и, взяв Нину за руку, потащила внутрь. – Идемте, аккуратнее.
- Женька, мне страшно! – Протянув руку, крикнула Нина.
- Не волнуйся Нинок мой, они тебя вытащат! – Протянула руку в ответ Женя, едва сдерживая смех.
- Женечка, как я жить без тебя буду?! – Взмолилась Нина и, с улыбкой показав язык, скрылась внутри здания больницы.
Рассмеявшись в кулак, Женя откашлялась, нахмурилась, подтянула бриджи и, подняв голову, зашагала по бетонной тропинке.
Над Береговым поднималось солнце. Повеяло предрассветной прохладой.
***
Желтый милицейский «Москвич», заложив крутое пике и едва не перевернувшись на бок, резко вырулил по центральному проспекту и направился в сторону рабочих кварталов.
- Какого черта ты ее отпустил?! – Взревел Золотов, находившийся за рулем. – Она же опасный свидетель!
- У меня на нее ничего не было, кроме «фарцы». Хотел посмотреть, как будет себя вести дальше, – невозмутимо ответил второй следователь, поправив твидовый пиджак. – Думаешь, Коршной решит за нее взяться?
-Его сто лет никто не трогал. А тут на тебе: Давыдов и она. Его он убивать не станет. Слишком громко: убийство начальника милиции. А вот ее вполне может. Вот черт, – выругался майор, заметив издалека дым от горящего дома.
Жилище мороженщицы пылало синим пламенем. Уже работали пожарные, стояла машина скорой помощи. Вокруг собралась толпа зевак, несмотря на уже палящее солнце.
- Чего у вас тут?! – Кинулся к дежурному милиционеру Золотов, предъявив удостоверение.- Ну, рассказывай!
- В общем, явный поджог: кинули в окно коктейль Молотова. Жертву перед этим ударили по голове: закрытая черепно–мозговая травма. Доставили в больницу в тяжелом состоянии, – объяснил немолодой милиционер среднего роста, сняв с головы  фуражку и утерев пот со лба.
- Хоть живая, – сплюнул Золотов, исподлобья взглянув на второго следователя. В голове мелькнула догадка. – Слушай, – обратился он к напарнику, – езжай в больницу, пускай поставят к ней охрану. Я тут сам разберусь.
- Уверен? – Недоверчиво произнес второй следователь ГБ, закурив сигарету. – Вдвоем быстрее бы управились.
- Езжай, время не ждет, – махнул рукой майор и, дождавшись пока коллега сядет в машину, обошел толпу зевак, схватив за руку молодого человека.
- Ааа! – Вскрикнул от боли Олег. – Товарищ майор!
-Поговори мне еще тут, – сдавил руку сильнее Золотов.
- Ааа!
- Слушай меня внимательно: сделаешь одно дело – прощу все долги и скажу, что работал по моему приказу. Откажешься – пойдешь за решетку, вместе со своей Кругловой, понятно?
- Ааа! Да, я согласен! – Закричал Олег. – Это безобразие просто какое-то.
- Влезешь в гостиничный номер к сотруднику Госбезопасности. Все, что найдешь  интересного, тащи ко мне. Приказ понятен? – Чиркнув зажигалкой, закурил Золотов.
Олег лишь обреченно вздохнул, нервно пожав плечами.
***
Женя отложила хрустальную чашку из сервиза на коричневый, прозрачный журнальный столик и огляделась. Квартира Скляров совсем не походила на скромное жилье заведующей отделением травматологии городской больницы. Сквозь открытое окно лучи солнца падали на тщательно отполированное стекло шкафа «Хельга» - легендарной стенки времен оттепели. В нем – широкая коллекция книг и чайных сервизов. Рядом  - аккуратно застеленный белоснежной скатертью, сложенный стол-тумба, прямо под огромной чехословацкой люстрой. Солнечные лучи причудливо играли в ее узорах.
Женя пригубила зеленый чай, посмотрела на собственные ноги на мягком, красно-черном ковре, явно не дешевом. В зеркале у двери в зал Круглова разглядела собственное отражение и показала ему язык, не упустив заметить, что неплохо было бы убрать растрепанные волосы в хвост.
Поднявшись с мягкого кресла, девушка подошла к трельяжу и присела на корточки. В Москве, у родителей был такой же: сидеть за ним было невозможно – колени упирались в ящики. Разглядывая три зеркала трельяжа, Женя вспомнила, как они с Нинкой пытались гадать на суженого, расставив свечи. Иванова, в итоге, от испуга задула их в самый ответственный момент, закопав всю интригу.
Открыв нижний ящик в поисках резинки для волос, Женя увидела сложенные в несколько стопок джинсы, разных марок. Кровь ударила в лицо: девушка почувствовала, как краснеет и начинает стучать в висках. Интересно. Витька Скляр нисколько не боялся хранить эти товары прямо вот так, почти в открытом виде. Неужели система настолько ему доверяла, и он был уверен, что к нему не придут? Один обыск мог упрятать начинающего фарцовщика за решетку на много лет с запасом.
Отложив стопку с джинсами, девушка наткнула рукой на сверток из бумаги, кусок которого торчал из обрывка красной шелковой ткани. Прислушавшись к Витьке, который возился с едой на кухне, Женя взяла находку в руки и, аккуратно развернув, замерла. Сердце лихорадочно забилось. Девушка звучно сглотнула.
В свертке лежал наган, потертый и старый, но у этого оружия предельно долгий срок работы. 
«Спокойно, Женя», - сказала Круглова самой себе.
«…С трудом приподнявшись и присев, Лена увидела перед собой Асю. Лунный свет освещал ее круглое лицо, полное злобы. В руках Семашко держала оружие – наган…».
Это не обязательно должна быть она, сто миллионов человек имеют в хранении наган – времена были тяжелые. Виски невыносимо стучали. Вдох. Выдох. Мама Скляра – врач. Семашко была медсестрой. Это не может быть простым совпадением. Или может?
- Евгения… - застыл на пороге зала Витька с подносом в руке, – а что вы…
- У меня к тебе вопрос, – глядя в одну точку, проговорила хрипло Женя.
- А я… - развернулся к выходу Витька, но тут же замер, когда за спиной щелкнул затвор пистолета.
- Еще один шаг, и я тебе пристрелю, ты меня знаешь, – сощурившись, проговорила Женя сквозь зубы, – мой отец приезжал смотреть твою маму, посмотрел?
- Да.
-Чего сказал?
- Сказал, что она абсолютно здорова. Евгения Марковна, вы же не выстрелите, я вас знаю.
- Хочешь проверить – не советую, – Женя поднялась и взяла с его подноса маленький кусок колбасы. – Ммм, Чехословакия. Губа не дурра, – довольно проговорила она с полным ртом. – Значит, еще вопрос. Фотографии твоей мамы из молодости есть?
- Нет… Она…- шумно сглотнул Витька, уткнувшись глазами в деревянный пол, – вообще про свою молодость говорить не любит.
- Я, кажется, догадываюсь, почему. Последний вопрос, – убирая пистолет за пояс бридж, проговорила Круглова. – Фамилия Семашко тебе о чем-нибудь говорит?
- Ну, да, – пожал плечами Витька, – девичья фамилия мамы.
- Бегом к больнице, – покраснев, толкнула его вперед Женя.
- Я никуда не пойду, вы не имеете права.
- Ааа, – вернувшись в комнату, Женя в ярости схватила джинсы и огрела ими мальчика по лицу. Поднос с грохотом упал на пол, Витька свалился в угол, затравленно озираясь. – Я тебя, тварь ты малолетняя, - схватив его за воротник синей футболки, прошипела Круглова. – Вот прямо здесь завалить могу, за подрыв социалистической экономики, слышишь меня?! Вот за это вот дерьмо, за которое вы страну продаете! Вот за это, - схватила она кусок колбасы с пола и запихнула Витьке в рот. – Вкусно, да?! Так предательство Родины на вкус, да?! За палку колбасы страну убиваете! Я бы вас всех, без церемоний, расстреляла и никаких вопросов! Встал и пошел или я злая стану, как товарищ Берия!
***
Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого рядом нет, Нина приподнялась с больничной койки и подошла к окну. Три женщины в темной, душной палате с бирюзовыми, подъездными стенами еще спали. Ивановой вкололи обезболивающего и велели ждать врача, который придет к 10 утра. Нина взглянула на часы над дверью – начало десятого. Надо действовать.
По настоящему разглядеть скамейки в парке Зенитчиц было невозможно: мешал огромный клен, раскинувший массивные ветви. Нина видела лишь некоторые лавки и угол ларька с мороженым, еще закрытого. Если только подняться повыше, но лучше это делать из палаты на верхнем этаже.
Подойдя на цыпочках ко входу, стараясь не шуршать подолом сарафана, девушка вышла в коридор. Пусто, никого. Пригнувшись, она проскользнула мимо поста медсестер и нырнула вверх по лестнице, на всякий случай, прижавшись к стене. Проходя мимо открытой двери кабинета заведующей травматологическим отделением, Нина услышала краем уха приглушенный разговор.
- Слава, я не могу ее убить, она же свидетель, ну все сразу все поймут, – простонала женщина.
- Тихо! Тихо! – Прошипел мужчина. – Она все расскажет!
- Да она сто лет молчит!
- Все расскажет! Так что, это самое, давай, не тушуйся и делай, что тебе говорят, если, конечно, хочешь, чтобы сын в живых остался.
- Не смей, – прорычала женщина упавшим голосом, – убью.
«Ничего себе», – поджала губы Нина, почесав растрепанные русые волосы. - «Вот дела».
Затаив дыхание, она забежала в нужную палату, аккуратно прикрыв за собой дверь.
***
Неспешно опустившись под сосны в парке Зенитчиц, прокрутив в голове прослушанную запись из допросной, Василий Степанович извлек из черной, кожаной куртки пачку сигарет. Знойное утро.  Рядом - бесконечное множество прудов, в которых плавали утки. Утерев пот подолом синей футболки, майор стряхнул пыль с серых брюк и еще раз, обстоятельно, с толком и расстановкой прокрутил в голове запись разговора второго следователя и фарцовщицы.
Итак, она его узнала, значит, они могли быть знакомы – гениальная догадка. Второго следователя интересовала Ася Семашко – почему и зачем? Ее, по сути, никто не видел много лет. Следователь ГБ и заключенная концлагеря, бывшая блокадная медсестра.
-Вредно курить, товарищ майор, – присел на край скамейки Олег Сухов.
- Ты еще учить меня будешь, – прикрикнул Золотов и, затушив сигарету, бросил ее в урну. – Показывай, чего нашел?
- Собственно, только это, – протянул майору несколько черно-белых фотографий Олег. - В остальном номер пустой…
- Правильно, он же не дурак, чтобы документы не в сейфе хранить, – хрипло проговорил, перебив парня, Василий Степанович. – Везде медсестра, блондинка, знак–ромб на форме. Зачем ему эти фото? Хотя…
- Вот здесь, и здесь – одна и та же женщина, – указал пальцем Олег на высокую девушку с вытянутым лицом и большими глазами.
- Это может быть зацепка.
- Это Ника Рылеева, – подсказала внезапно возникшая сзади мужчин Ангелина, в модных белых брюках и бежевой футболке. Рыжие волосы привычно убраны в хвост. – Здравствуйте, мальчики. Мне кажется, вам нужна помощь? Прости, Васечка, но ты меня вынудил. Давай, мы во всем разберемся,  и потом ты меня арестуешь, ладно? Договорились?
- Я тебя лично судить буду, за нападение на сотрудника ГБ. На, смотри, – протянул женщине фотографии майор Золотов.
- Так, вот это Лена, это Света Качубина, мама, Ника Рылеева, опять Ника Рылеева, и тут тоже она, – листая фото, ответила Портнова, – что скажете, товарищи сыщики?
- Мне больше интересно, кто такая эта мороженщица? – Задумчиво проговорил Олег Сухов, почесав затылок.
- Она опасный свидетель и видела достаточно, чтобы ее попытались убить снова, – ответила Ангелина, задумчиво глядя вдаль. – Вась, это Наташа Петрова, помнишь девочку из блокадного Ленинграда?
- Я догадывался, – кивнул Золотов, – но что она делает в Береговом?
- Там довольно сложная история, Василий Степанович, – нахмурившись, сказала Ангелина, вдруг заметив знакомых мужчину и женщину, неспешно гуляющих по парку. – Не погибла, потому что никто не знал, что это она. Прячьтесь!
Трое спрятались за скамейку, заметив присевших напротив Артура Рифатовича и незнакомую женщину лет 55. Ее лицо закрывала черная сетка, падающая с пурпурного цвета шляпы на голове. Поправив подол сиреневого платья, она извлекла из коричневой кожаной сумочки дамские сигареты и, улыбнувшись, закурила.
- Узнаешь, Василий Степанович? – Прошептала Ангелина, глядя сквозь щелочку в скамейке.
- Ну, Артур Рифатович, кажется, да…?
- Вася – это Марина Северцева, из банды Коршного, ты ее лично пытался в тюрьму посадить. Эта мразь Лену в проруби топила, несколько часов, сама видела.
- Понятно, – кивнул майор, – пока проследим за этими супчиками.

***
Бесшумно приоткрыв дверь в крохотную палату, Нина огляделась. На койке, подключенная к аппарату искусственной вентиляции легких, лежала женщина с обвязанной головой. Прошмыгнув мимо нее, Иванова, опираясь на бирюзовую стену, взобралась на высокий подоконник и открыла окно. Отсюда уже был более-менее открытый вид на парк Зенитчиц. Встав на четвереньки, сняв босоножки, Нина, потянувшись, ухватилась за мощную ветку тополя и, оторвав ноги от подоконника, повисла в воздухе на высоте четвертого этажа. Медленно передвигаясь,  перебирая руками и всеми силами стараясь не смотреть вниз, комсомолка достигла ствола.
Обхватив его, Иванова раздвинула ветки и взглянула на парк Зенитчиц. И чего Ройзман хотел, чтобы они тут увидели? Ларек с мороженым, отделение милиции. Внезапно она заметила Олега, Золотова и Ангелину Петровну, присевших за скамейкой и наблюдавших за мужчиной и жениной напротив. Она курила, а он заметно нервничал, постоянно вытирал пот со лба.
Услышав шум приближающихся шагов, Нина поспешила к окну, но нога предательски соскользнула со ствола. Ветка ударила девушку по лицу, оставив царапину; на секунду девушка потеряла равновесие, едва успев схватиться за подоконник. Задыхаясь от страха, она взобралась в палату и, схватив со стола пинцет, бросилась под кровать.
***
Дверь палаты открылась, нервно дыша, вошел человек – Нина увидела лишь женские босоножки. Тяжело вздохнув, посетитель подошел к кушетке и отрывисто произнес:
«Ну, здравствуй, Наташа. Вот мы и встретились с тобой снова. А Слава сказал тебя убить. Так что, не обессудь.  Мне жаль, но придется добивать ваше гнилое племя. Со Светкой Качубиной и Леной покончено, Рылеева утонула сама, Ракицкая сдохла, осталась ты, да Геля Портнова, которая и не Портнова совсем, – хрипло рассмеялась женщина. Послышался звук снимаемого колпачка со шприца.
- С-стоять! – Заикаясь от страха и сжимая пинцет в руках, Нина выскочила из-под кровати. – Отойдите от нее!
- Не поняла? – Сощурилась женщина, не опуская шприц. Нина смотрела в ее зеленые глаза и пыталась вспомнить, где она могла видеть эту женщину, со сдавленным, круглым лицом и выступающими передними зубами. – Чудо в юбке! Ты кто такая вообще?
- Смерть твоя! – Шикнула Нина и, что есть силы, толкнула женщину. От неожиданности та повалилась на пол, уронив шприц. Схватив и выбросив его в окно, Иванова кинулась к двери.
«Слава, держи ее!!!» – Страшным голосом закричала женщина, держась за ногу и, хромая, выходя из палаты. – «Слава!!!»
Бросившись к лестнице, страшно перепуганная Нина угодила в объятия к внезапно выскочившему из кабинета заведующей мужчине в милицейской форме. Отчаянно пытаясь вырваться, девушка кусала его, но толстые руки плотно сжали ее в тиски, не давая дышать. Уже не чувствуя воздуха, Нина ударила мужчину кулачком и обмякла, лишившись чувств.
***
- Евгения Марковна! – Крикнул Витька, ткнув пальцем, когда полковник Давыдов вынес на руках бездыханное тело Нины и, передав сотруднику милиции, вернулся в больницу. Желтый «Москвич» тронулся с места и скрылся за поворотом. – Они же ее убьют, Евгения Марковна…
- Тихо, – напряженно прошептала Женя, лихорадочно соображая, что делать. Рисковать жизнью подруги она не имеет права, но сейчас выпал уникальный шанс выйти прямо на Коршного и узнать всю правду. – Знаешь, где Давыдов живет?
- Евгения Марковна!
- Сейчас тресну! Где живет Давыдов?
- Филипповой, 20. Что вы хотите делать, Евгения Марковна, Нина в опасности, ее же убьют, вашу подругу!
- Без тебя знаю, – твердо ответила, сощурившись, Круглова, – дуй в парк, встретишь Золотова или Ангелину, передай им, чтобы бежали в больницу, они должны понять. Скажи, что я у Давыдова. Витька, как друга прошу, не приказываю. Понял меня?!
- А пожалуйста?
- Пожалуйста, что ты до сих пор не в тюрьме сидишь!– Нахмурилась девушка и толкнула Витьку в плечо. – Давай! Жизнь дорога, Нинки моей.



***
- Холодно как-будто, Вась, – подала голос Ангелина, когда Артур Рифатович с незнакомкой скрылись из виду.
- На, накинь, – передал ей черную, кожаную куртку Золотов, присев на траву. – Жара на улице, холодно ей.
- Всегда мерзну, с тех пор, как ноги отморозила, – пожала плечами Ангелина, присев рядом, – холодно было на Пятачке, Вася, а любовь так и не согрела.
- Мне кажется, мы выходим на окончательную прямую, – негромко отозвался майор, опустив голову, – спектакль близится к завершению. Или они нас успокоят, или мы их.
-Их не посадят, Вася. Не докажешь уже ничего.
- Тогда я их просто убью, – ответил Золотов, – и уйду на пенсию, со спокойной душой и сердцем. Вот только одного не могу понять: как второй следователь ГБ связан с Вероникой Рылеевой, медсестрой из госпиталя? – Внезапно сменил он тему.
-А он не может оказаться ее сыном? – Поправив убранные в хвост волосы, спросила Ангелина. – Как тебе кажется?
- Ну, может. Чисто теоретически, еще и братом, мужем, сватом, тестем – кем угодно. Чего тебе? – Поднял Василий Степанович взгляд на внезапно остановившегося перед ними мальчика лет 12, в серо-зеленой кепке.
-Товарищи, – откашлявшись, начал Скляр, торжественно подняв голову. – Участковый просила вам передать: она знает, что вас интересует Вячеслав Анатольевич Давыдов, вы хотите его убить. Но она, как представитель законной власти, не позволит устраивать средневековый беспредел. Через полчаса Евгения Марковна будет у него в квартире, приходите туда. Нина у Вячеслава Анатольевича, страшно представить, что он может с ней сделать. И еще она просила передать, что Ася Семашко – это Эмма Скляр, заведующая травматологическим отделением городской больницы, – закончил мальчик, поморщившись.
- Вот черт!!! -  Резко поднялся на ноги Золотов. – Я не знаю, чего она задумала, но участковый явно сошла с ума!
- Вася, беги в больницу! Если Ася там, то мороженщица в опасности! – Крикнула Ангелина. - А я к Давыдову. Кажется, знаю, что у нее на уме.
***
 -Кто это вообще, черт возьми, такая?! – Крикнул на всю больницу Давыдов, швыряя фуражку в угол кабинета заведующей травматологическим отделением. – Чего ей вообще здесь надо было?!
- Не надо так кричать, всю больницу распугаешь, – шикнула на него женщина, оглядывая коридор и закрывая дверь. – Думай, чего дальше делать. Ее нельзя теперь убивать. Ох, это все неспроста, Слава, ох неспроста.
Внезапно в кабинете заведующей зазвонил телефон. Вячеслав Анатольевич жестом указал врачу оставаться на месте и дрожащими руками взял трубку.
- Я слушаю.
- Здравствуйте, Вячеслав Анатольевич, – поздоровалась Женя, – через две минуты я буду у вас в квартире. Если с моей подругой что-то случится, я не ручаюсь за себя и здоровье ваших детей и супруги. Не теряйте времени, товарищ полковник, приезжайте. Вам многое нужно рассказать.
- Не смей их трогать, слышишь, ты?! – Взревел страшным голосом мужчина, раскрасневшись и, швырнув трубку, выбежал из кабинета, едва не снеся возникшего мужчину в элегантном твидовом пиджаке.
- Ничего себе у вас страсти кипят, – ухмыльнулся он, поправляя пиджак, – Скляр Эмма Эдуардовна?
- Выйдите, я занята, – коротко бросила женщина, отвернувшись к окну.
- Мне кажется, нам есть о чем поговорить.
- Вам что, повторять постоянно нужно… - обернулась женщина и опешила, когда в голову ей уткнулось дуло пистолета. - Вы…Что делаете…? - От неожиданности она осела на стул, не сводя взгляда с оружия.
- Сядьте, Эмма Эдуардовна, – улыбка не сходила с лица незнакомца, – давненько не виделись, да, Семашко? Целых 35 лет.
***
Евгения Круглова трижды позвонила в обитую войлоком черную дверь. Поправив пилотку, она откашлялась, абсолютно не сомневаясь в правильности того, что задумала. Если Давыдов привезет подмогу, придется отстреливаться. А кому сейчас легко?
Наконец, дверь открылась, и на пороге Женя увидела женщину лет 35, с зеленым полотенцем на голове, в сиреневом, махровом халате.
-Ааа... Здравствуйте, – бодро поздоровалась она, сверкнув голубыми глазами и удивленно оглядывая невысокую девушку в милицейской форме. – А папы нет, он на службе.
- Да, я в курсе, – кивнула, улыбнувшись, Женя, – мне нужны вы. Я со срочным поручением от Вячеслава Анатольевича. Разрешите пройти?
- Да, конечно, – кивнула женщина, освобождая Жене проход.
Оглянувшись, Круглова нахмурилась и прикрыла дверь. «Игра началась, Вячеслав Анатольевич». – Подумала она.

***
- Я не понимаю, о чем вы… - Эмма Скляр, по-прежнему сидя, не поднимаясь со стула, смотрела на направленное на нее дуло пистолета. Мужчину она видела в первый раз, готова была поклясться. Скляр, она же Ася Семашко, не знала, что одним из детей, выживших в ледяную, морозную ночь при крушении «полуторки» на Ладоге, был маленький Валера Рылеев, сын санитарки Ники Рылеевой. Теперь он стоял перед ней.
-Валера! – Стремительно влетел в кабинет Золотов. – Опусти пистолет, Валера! Все решим по-другому. Она нужна нам, как свидетель. Валера, опусти пистолет.
- Да, ты прав, – усмехнувшись, медленно убрал оружие за пояс следователь. – Только если товарищ Семашко нам не пожелает ничего говорить, я застрелю ее при попытке к бегству.
- Это в ее интересах, – согласно кивнул Золотов, – и помните, Эмма Эдуардовна, вам придется рассказать все: от событий на Ладоге до концлагеря и работе Давыдова в Береговом. В обратном случае нам придется широко открыть глаза на «работу» вашего ребенка – образцово-показательного пионера.
- С детьми будете воевать? – Насмешливо спросила женщина, сложив руки на груди.
- Закину его в специальный изолятор, к беспризорникам, – обернувшись к Золотову, сказал Рылеев. – Ее надо закрыть под усиленную охрану. И да, я был с обыском у нашей фарцовщицы. Думаю, мы вышли на след Ордока.
- Ты думаешь…
- Да, я думаю, что он был не один. Эту в камеру, пусть пишет все, что знает.
- Давыдов украл Нину Иванову, думаю, если ее повезут к Коршному, то у нас час, чтобы ее найти.
- Надо идти к Давыдову.
- К Давыдову я сам пойду. Следи за Суховым, я думаю, он должен вывести нас к отцу.
***
Сняв пилотку, Женя аккуратно убрала ее на широкий трельяж, стоящий в коридоре. Не приглашая за закрытую стеклянную дверь внутрь квартиры, супруга полковника Давыдова провела девушку на кухню. В этом время в коридоре пронзительно, будто трубя сигнал тревоги, затрещал стационарный телефон. Вздрогнув, Женя прикрыла дверь. Женщина скрылась в квартире.
Нервно утерев пот со лба, Круглова нащупала пистолет за поясом. Всего два патрона: один для чужого, один для себя. В душе она понимала, что, похоже, загнала начальника милиции города в угол и назад он не отступит. Один выстрел в сотрудника милиции – и ее убьют. Если попадется живой – тоже маловероятно, что Женю отпустят, автозак ехал не в детскую комнату милиции.
Разговор за стеной закончился. Нервно засеменив ногами, супруга полковника Давыдова с оглушительным грохотом пододвинула стоявшую у выхода из квартиры тумбочку, подперев ею дверь на кухню.
- С ума, что ли сошли, эй!- Подскочив, замолотила кулаками Женя. – Откройте немедленно, это незаконно!
- Нечего тут буянить! – Сварливо крикнула женщина, зазвенев ключами. – Слава сказал, вам помощь нужна, ничего, вылечат! – Хлопнув дверью, она выскочила из квартиры, заперев ее на замок.
Грохнув кулаком по двери, Женя сползла вниз. Ну, какая дура, пришла брать в заложники, а в результате в заложники взяли ее! С чего она вообще взяла, что тут, в этом доме, кто-то захочет что-то слушать?
За стеной послышались шаги. Отпрянув, Женя кинулась к батарее и, сняв пиджак, извлекла из-за пояса пистолет. Тяжело дыша, она щелкнула затвором и прицелилась в дверь. За ней уже открылась входная, человек вошел в квартиру. Закрыв глаза, Круглова опустила пистолет.
Ни в какой ситуации она не будет стрелять в милиционера. Чтобы не случилось.
«Я люблю тебя, мамочка», – прошептала Женя и, до боли зажмурившись, приставила пистолет к виску.

***
Входная дверь в здание Горкома Берегового с грохотом распахнулась. Не замечая вахтера - крепкого мужчину лет 40, по широкому коридору прошел высокий парень в легкой, бежевой куртке. Его шаги гулко отдавались в высоте потолка, гуляя между массивными колонами. Сощуренный, пронзительный взгляд молодого человека был устремлен вдаль, брови нахмурились, а поджатые губы говорили о намерении скорее решить все вопросы с первым секретарем Горкома.
- Молодой человек! – Окликнул его вахтер, бросаясь вдогонку, на ходу застегивая коричневый пиджак. – Молодой человек, вы к кому?
- Я по делу, – не оборачиваясь, бросил Олег, поднимаясь по лестнице, – у вас тут человечек, уж очень мне нужный.
- Какой человек, остановитесь, в конце концов!
- Ленинградская милиция, – резко развернувшись, Сухов достал из кармана светлых брюк удостоверение и сунул его в лицо вахтеру. В  коридоре появились полковник Давыдов,  рядом с ним -  невысокий мужчина крепкого телосложения. Спрятавшись за колонну, Сухов жестом отогнал озадаченно чесавшего усы вахтера и прислушался к разговору.
- Личность девочки установлена? – Неспешно шагая по красному ковру, спросил Сухов-старший.
- Никак нет, устанавливаем, товарищ Сухов, – откашлявшись, ответил полковник, – говорить ничего не хочет. Упрямая.  Ничего, расколем.
- Ну, долго не мучайтесь, через час ничего не скажет – можете ее кончать. Так, – остановившись, произнес Сухов старший, – вопрос с мороженщицей тоже решить в течение часа. Ну, сделайте все как надо, Вячеслав Анатольевич, не мне вас учить, вы как первый раз, в самом-то деле.
- Сделаем, это самое, Георгий Юрьевич. Что с участковым? Надо решать.
- А что с участковым? Круглова, кажется, если не ошибаюсь?
- Она усиленно копает под нас и полчаса назад пыталась взять в заложники мою семью. Жене удалось уйти.
- Значит, так. Круглову живой не брать, ни в коем разе. Застрелите ее при попытке к бегству, я не знаю, оказала сопротивление, придумайте что-нибудь! – Раздраженно бросил мужчина. – Все, решайте вопросы. Это надо сделать сегодня, сейчас. Не заставляйте меня в вас разочаровываться, Вячеслав Анатольевич, – мирным тоном закончил Сухов и приоткрыл дверь своего кабинета.
Надев на голову фуражку, полковник Давыдов спустился по лестнице и торопливо вышел из здания.
- Руки! – Рявкнул Олег, едва мужчина подошел к желтой служебной «Волге». – А ты вышел из машины! – Крикнул он водителю. – За руль, Вячеслав Анатольевич.
- Молодой человек, вы, кажется, сошли с ума, – рассмеялся Давыдов, открывая дверь.
- Пасть свою закрой, – ткнул ему пистолетом в голову Олег, закрывая дверь, усаживаясь на заднее сиденье, – поехали к вам домой, Вячеслав Анатольевич. И да, я вас предупреждаю: если хоть один волос с головы товарища участкового упадет, я за себя не отвечаю. Поехали, что стоим?!
***
- Женя! – Ангелина Портнова вбежала на кухню и упала перед смертельно бледной девушкой на колени. – Женечка, опусти пистолет. Опусти, опусти, это я, все хорошо.
- Вы…? – Пересохшим ртом прошептала Круглова и, разжав пальцы, выронила оружие из рук, откинув голову назад.
- Воды надо, воды, – забрав пистолет и убрав его на стол, Ангелина набрала воду в граненый стакан и протянула девушке, – пей.
-Я так устала, – пригубив воды, тихо простонала Женя, закрыв глаза, – что-то плохо мне, Ангелина Петровна…
- Это нормально – организм молодой, психика неустойчивая, неокрепшая, – прижав к себе, Ангелина вздохнула. – Если бы я так каждый раз стрелялась, ой, не могу, жизни не хватило бы. Сейчас надо отсюда уходить, слышишь? Идти надо, Жень. Давыдов приведет толпу, поэтому бежим скорее.
Услышав  шум визгнувших тормозов сразу нескольких «УАЗов», Ангелина поднялась и выглянула в окно: у подъезда начальника милиции города Берегового остановились три служебных милицейских машины. Из них, придерживая фуражки, выскочили сотрудники органов и расположились у подъезда, перекрыв пути к отступлению.
- Ну, кому сейчас легко? – Взглянув в окно, Ангелина извлекла из кармана пачку дамских сигарет. – Короче, Евгения Круглова. Надо рассказать тебе до конца историю, произошедшую в Ленинграде. Чтобы пазл в твоей голове окончательно сложился, и ты смогла ее рассказать Яне. Лена, она ведь этого хотела, девочка она моя. Как же я.… Перед ней виновата, ох, дура старая, а тогда была дура молодая. Ничего не изменилось. В общем, слушай, времени мало. В обрез.
Нам рассказали, что банду Коршного удалось задержать, – Ангелина чиркнула зажигалкой и, присев на стол, затянулась, - но все оказалось не совсем так: им удалось сбежать, и они убили всех, кто мог им помешать.
***
Под редким светом уличных фонарей осажденного Ленинграда продвигались две маленькие фигурки. Одна – женская, точнее, девичья, в потертом тулупе, из под которого выглядывала юбка, вторая – мальчишечья, в забавной шапке-ушанке,  упавшей на глаза. В руках, закутанные шалями по самые брови, человечки несли мешок с книгами, одолженный для ознакомления милиционером Суховым, Оба готовились к поступлению: она – в спортивный интернат, он – в военное училище. Скрипя валенками, они подошли к опорному пункту милиции.
- Это чего это? – Замер перед открытой настежь дверью Сашка Карасев и, приподняв шапку, обернулся к Наташе. – А, Натка?
- Стоять, – вынув из внутреннего кармана раскладной ножик, девушка, отодвинув друга, запрыгнула на крыльцо и, скрипнув валенками, зашла внутрь.

***
«Георгий Юрьевич». Тихо произнесла Наташа, остановившись на пороге. Сердце бешено колотилось, – Георгий Юрьевич, вы здесь? Ой, – испуганно воскликнула она, заметив участкового за рабочим столом, в кромешной тьме. Он сидел на стуле, спиной к выходу, раскинув руки. – Георгий Юрьевич, с вами все в порядке...?
Осторожно ступая в темноте, девушка вдруг наткнулась на непонятно откуда взявшуюся лужу на полу. Наташа подняла голову на потолок. Не течет. Из разбитого окна не светила луна и не горели фонари, рассмотреть находку не было возможности. Сняв с тумбочки керосиновую лампу, девушка извлекла из кармана почти отсыревшие спички. Наташа зажгла свет и, осветив пол, в ужасе отшатнулась и громко закричала.
***
- Натка, ты чего?! – Удивленно попятился Сашка, когда смертельно перепуганная девочка выбежала из помещения.
- Бегом Золотова искать, быстро пусть чешет в госпиталь!!! – Взревела Наташа, развернув мальчика и, что есть силы, толкнув вперед.  Давай!!!
- А ты?!
- Бегом!!! – Крикнула Наташа и, поправляя сбившуюся шаль, рванула в сторону дома, где проживала Лена с подругами.
Едва светившая керосиновая лампа, еще раз бросив свет на убитого Сухова и лужу крови на деревянном полу, медленно погасла.
***
- Ну, вот что, – приподнялся из-за стола главврач Сухомлинов, поправляя бушлат, накинутый на плечи, – специалист вы хороший, и я настаиваю на получении специального медицинского образования.
- Товарищ Сухомлинов…
- Мои рекомендации, – протянул Лене бумагу врач и посмотрел прямо в глаза, – я не знаю, где вы весь месяц пропадали, поэтому прошу вас немедленно покинуть госпиталь. У вас действительно золотые руки…
- Что…? Товарищ Сухомлинов, я вообще-то музыкант, переводчик, но никак не медик. Спасибо, конечно, за рекомендации, но.… Куда я сейчас пойду, война кругом… Товарищ Сухомлинов… - чуть не плача, лепетала Лена.
- Профессия медика всегда пригодится, – обернувшись к окну, сказал Сухомлинов, приоткрыв шторы, – уйти вы должны незамедлительно, сегодня, сейчас.
- Разрешите идти…? – Отчаянно проговорила Лена, глядя в одну точку.
- Идите.
Спрятав рекомендации за пазуху, Ракицкая на ватных ногах вышла из кабинета главврача госпиталя. Если бы она только знала, какую злую шутку сыграют с ней эти бумаги.
***
Устроившись на жесткой кровати в операционной, Лена прикрыла глаза и погрузилась в сладкую дремоту. Сколько же воспоминаний в этом помещении. Сколько боли. Сколько теплых моментов.  Рада, Саша Ковалева. Зеркало, возле которого крутилась молдаванка. Ракицкая, не открывая глаз, улыбнулась, вспоминая заразительный смех басом подруги. Грыу была тем самым редким человеком, который смеялся смешнее, чем шутил. Как бы они сейчас прощались? Наверное, плакали. Лена вздохнула.
Внезапно ее разбудил пронзительный девичий крик в коридоре, разрезавший ночную тишину. Два выстрела, затем еще, грохот падающих тел, треск разбитого стекла.
«Помогите!!! Не надо, я прошу вас!!!».
И снова выстрелы. Снова повалились тела.
Резко приподнявшись, Лена схватила со стола пинцет и выскочила из операционной.


***
Трое мужчин в военной форме без погон ровными шагами шли по едва освещенному коридору госпиталя, расстреливая всех, кто попадался на пути. Ворвавшись в кабинет старшей медсестры, один из них включил свет, ослепив только проснувшуюся  Серову.
- Эй,– спросил мужчина с восточным акцентом, – где у вас тут Ракицкая, а? Отвечай! – Выстрелил он в воздух из пистолета.
- Я не знаю, – спокойно ответила женщина, присев на кровати и поправив золотистые волосы, – ее сегодня нет, – зевнула она, нарочно не прикрыв рот.
- Артур, надо проверить, – обратился к стрелявшему мужчине верзила.
- А если мы проверим? – Улыбнулся желтыми зубами Артур, остальные засмеялись. – А ну, пошли!
- Да, сейчас, - Серова потянулась за шалью и вдруг завопила во весь голос, — Лена!!! Лена, беги!!! - Верзила вскинул пистолет и трижды выстрелил, Серова тяжело повалилась обратно на кровать и громко выдохнула. Голова упала на бок.
- Тварь, – сплюнул Артур, – найти ее! Бегом!!!
***
Собравшись с духом, смертельно перепуганная Лена вынырнула из-за угла и бросилась вниз по лестнице. Вслед за ней посыпался град пуль. Мужчины устремились в погоню, на лестнице громыхали тяжелые сапоги. Распахнув дверь, она выбежала на улицу, но дорогу ей перегородил черный автомобиль. Из него выскочил мужчина в военной форме без погон и, что есть силы, ударил ее по ногам – девушка, охнув, рухнула в снег.
Из машины вышла одетая в теплую шубу женщина – та самая, из квартиры на Фонтанке.
«Елена Павловна»
Вульгарно произнесла она, театрально прикрыв рот рукой в кожаной перчатке  и улыбнувшись.
«Какая неожиданная встреча. Тащите ее к реке. Купаться будем, Леночка».
***
Отчаянно сопротивлявшуюся и кричащую Лену выбросили из машины на берегу Мойки. Один из мужчин стянул с нее валенки вместе с портянками, другой снял теплый бушлат. Уже ожидавшие у берега четыре человека в военной форме наблюдали, усмехаясь и выкуривая одну сигарету за другой. Свернувшись калачиком, Лена обняла уже замерзшие ноги и, стуча зубами, тихо отползла в сторону.
- Где Коршной? – Спросила женщина у Артура.
- Ушел. Только он теперь не Коршной, а Сухов, – ответил тот сквозь зубы, – и нам надо уходить, мусора на хвосте, Марина.
- Заканчивайте с ней и уходим, – кивнула на отползавшую сторону Лену женщина, рассмеявшись, – куда же вы, Елена Павловна? – Сделав шаг, она, что есть силы, ударила Ракицкую ногой по лицу и, склонившись, схватила за волосы. – А знаешь, кто тебя сдал, моя дорогая? Семашко и Сухомлинов, да-да-да, – прошептала она и отпустила Лену. – Начинайте. На коленях пусть просит о пощаде.
Двое мужчин схватили Лену за ноги и поволокли к реке. От сковавшего ее холода она совсем не могла кричать, только отчаянно цепляться за снег срывающимися ногтями. Уже у берега с девушки стянули гимнастерку и теплые брюки, оставив в одном нижнем белье.
«Мамочка, а, а, мамочка, как же холодно!!!» - Округлив глаза, закричала Лена, озираясь по сторонам. Будто тысячи иголок пронзили холодом ноги. Обступившие девушку кольцом, преступники смеялись во весь голос, пока Артур не схватил ее на руки и, размахнувшись, бросил в воду.
«Мама!!!»  – Страшно закричала Лена, вынырнув и бросившись к берегу из страшно холодной воды. – «Ааа!! Ааа!!! Ааа!!! Боже, как холодно! Помогите!!! Помогите!!!» – Отчаянно молотила она руками по воде, задыхаясь, но обступившие прорубь не давали ей выбраться. «Мамочка...».
«Бог тебя спасет», – раздвинув мужчин, Марина присела перед прорубью и, схватив Лену за волосы, надавила на голову, заставив скрыться под водой. «Это ты меня пугать вздумала, мразь?! Мне угрожать?! Подохнешь здесь от холода, лярва!».
«Стоять!!!» – Раздался крик с противоположной стороны улицы, сопровождаемый выстрелами. Десяток милиционеров во главе с Золотовым двигались к реке, окружая периметр.
«Уходим!» - Крикнул Артур, и банда бросилась врассыпную.
«Живи, тварь», - бросив уже не двигавшуюся Лену в ледяной воде, Марина села в машину. Автомобиль тронулся с места и скрылся за поворотом.
***
Уже в почти бессознательном состоянии Лену вытащили из реки и укутали в теплый бушлат. Она практически ничего не слышала, лишь чувствовала, как все медленнее и медленнее бьется сердце. Очнулась девушка лишь тогда, когда чьи-то до боли знакомые, теплые руки взяли ее за лицо и прижали к теплой щеке. Стуча зубами, Лена приподняла голову и увидела огромные, заплаканные темные глаза.
- Живая... – прошептала Рузиля и, сняв тулуп, накрыла им подругу, – мы тебя отогреем, ты не умирай только, пожалуйста, пожалуйста, не умирай… - плача, поцеловала Лену в щеку девушка, – только не умирай…
Смотря ей в глаза, стуча зубами от холода,  Лена коснулась оледеневшими руками щек Рузили и, закусив губу, заплакала, беззвучно роняя слезы на теплые руки сестры.
- Все, бетте, бетте...59 – прошептала подруга, прижав ее к груди.
- Ленка… - бросилась к ним Рита, укутывая ноги Ракицкой в шаль.
- Срочно в госпиталь ее! – Присела рядом Галя, остановив взгляд на замершей рядом Ангелине. – Портнова, чего встала, давай, помогай! Портнова!
Ангелина не ответила. Глядя в одну точку пустым взглядом, она наклонилась, подняв с земли брошенный пистолет, и прицелилась в Лену.
- Совсем дура что ли?! – Закричала Рузиля, закрывая собой подругу.
- Геля, опусти пистолет, – вскочила на ноги Рита и замерла, когда дуло оружия нацелилось на нее.
- Ненавижу вас, –г слезы, прошептала Ангелина, – всех вас, я ненавижу!!! У меня мама, мама там, в госпитале, лежит убитая, у нее три патрона в животе, мама моя!!! А ты, - навела она вновь пистолет на Лену. – Зачем вообще нужно было лезть в эту квартиру, Сухов убит, мама мертва, сама еле живая осталась, ты понимаешь, что у тебя детей теперь не будет?! Ты это понимаешь?!
- Геля, хватит! – Отобрала у нее пистолет Рита и отбросила в сторону. – Очнитесь! Все тут ляжем скоро, давайте хоть последние дни нормально проживем!!! Ну, так случилось, но нам надо вместе держаться, девочки… Ну, никого же у нас не осталось, что вы, в самом деле...
- Ненавижу… - округлив глаза, попятилась Ангелина и медленно побрела прочь.
- А держаться вместе за руки надо, товарищ Бондарь? – Саркастическим тоном спросила Галя.
- Сокол, вот пистолет… Я тебя сейчас...
- А я молчу, – подняла руки вверх Галя, – у меня вообще мужа убили.
- Галя! – Рявкнула Рита.
- Все, все.
***
- Лена потом очень долго болела, ее вылечили, но детей иметь она действительно не смогла, – глядя в одну точку, произнесла Ангелина. – Коршному удалось уйти, он взял себе документы Сухова и стал им на долгие годы. Так как Егор был сиротой, это не составило никаких проблем. Золотов знал, но молчал. Коршной обещал жестоко со мной разобраться, если кто-то что-то сообщит, – сказала женщина, откладывая сигарету в уже достаточно большую кучу. В воздухе висел густой дым. – Одного из членов банды удалось ранить: Наташа его подстрелила. Он остался хромым.
- Артур Рифатович, – ошарашенно прошептала Женя, глядя в одну точку, не поднимая головы.
- Он самый, – кивнула Ангелина, –  у Сухомлинова была жена и трое детей, там, в Ленинграде, запугать его не составило никакого труда. Он сделал, все, что мог, даже выгнал Лену из госпиталя, но она не успела, – тяжело вздохнула женщина. – А Карасев никуда не поступил и в послевоенном Ленинграде попал в плохую компанию. В городе тогда вообще было много разного «мусора», банды преступные. Жизнь была не из легких, и многие сбились с пути. Послевоенный Ленинград уж точно не был раем на земле. Саша сидел несколько раз. Выдающаяся спортсменка Наташа обошлась без тюрьмы, но лечилась в дурдоме. Как потом выяснилось, в оккупированной Риге она была единственной выжившей из детей, которые находились  в городской больнице, когда команда карателей устроила там бойню. Лежала девочка под кроватью и слышала, как друзья ее кричат.…Как ее не нашли, уму непостижимо, – устало закрыла глаза Ангелина.
- Мамочка… - закрыла лицо руками Женя, – мамочка, какая же я дура… Карасев, как я его оскорбляла, мамочка… Как же стыдно, мамочка…Мама...
-Все бывает в жизни, – закурив очередную сигарету, ответила Ангелина. – Как раз в тот момент, когда Лена выздоровела, нас нашел Арвид. И мы двинулись в Ригу, делать диверсионную работу.
- Простите…- сидя на полу, подняла глаза на женщину Женя, – вы простили Елену Павловну.… За смерть матери…?
- Ты знаешь, есть вещи, которые нельзя прощать, – вздохнула Ангелина, поправляя волосы. – Мы с ней многое прошли, и я… - она шумно сглотнула, – я отомстила ей, а теперь сожалею об этом всю свою жизнь. Ленка не со зла все делала… из лучших побуждений, мне кажется, зла в этом человек как раз и не было. Но, что случилось, то случилось. И это карма моя, товарищ участковый.
- Отомстили.… Как…? – Тихо, почти шепотом спросила Круглова.
- Я заставляла ее выстрелить в командира. Заставляла смотреть, как она мучается.
- В Рузилю Гарифуллину…? – Ужаснулась Женя. – Но зачем…?
- Обида, – протянула Ангелина, – я была дура малолетняя, что такое 20 лет, Женя? Сидело во мне то, что она в смерти матери моей виновата, я и воспользовалась ситуацией.
- То есть…
- Да, я заставляла Лену убить ее. Она ведь слабенькая была, Ракицкая, неженка совсем. Психика не окрепшая. А тут еще смерть Рады, война.… В общем, когда я опомнилась и поняла, что натворила, было слишком поздно. Тогда поклялась, что никогда ее не брошу, буду всегда где-то поблизости.
-Мамочка… - с ужасом прошептала Женя, опуская голову, – Ангелина Петровна, вы же не хотите сказать, что…
- Да, она бы, скорее всего, выжила, – медленно кивнула Портнова, – Рузиля истекала кровью, но ее можно было спасти.

…За высоким бурьяном на пригорке послышался едва заметный шум. За ним блеснула линза: двое снайперов, в потрепанных гимнастерках, заняли свои позиции. Их обзору предстал небольшой хутор, по донесению разведки, там никого не было. Задачей группы было лишь занять его и держать до прихода своих. Недалеко располагались финские дома, жители которых совсем недавно предприняли попытку разведать обстановку в одиноком доме в чистом поле. Это было пресечено группой Гарифуллиной и непутевые разведчики отправились обратно к себе.
-Слышишь, Бондарь, ты так дышишь, что тебя любой чухонец услышит, – бросила Ангелина, прижавшись к земле, – заканчивай, а?
- Боюсь я, – нахмурившись, ответила Рита, поправляя линзу на снайперской винтовке. – Не доверяю я разведке, тем более Славе этому.  Не доверяю.
- Хватит, а?- Раздраженно бросила Портнова. – Все нормально. Нас прикрывают. Будет условный сигнал и наши поползут к озеру. Спокойно займем хутор и дело с концом. Не нуди, Бондарь. Ну, много же их, а? Милиция, товарищ Золотов. Все свои.
Послышался условный свист, и со стороны опушки медленно вышли трое: Галя, Рузиля, и Лена. У дома за ними наблюдал небольшой отряд НКВД. Гарифуллина, держа автомат у бедра, неуверенно взглянула наверх и аккуратно спустилась с пригорка. Она помнила инструкцию: в случае засады немедленно отступать в лесную полосу. Но как не бояться, когда вокруг чисто поле, а опушка все дальше и дальше? Вздохнув, Рузиля тихо прошептала молитву и аккуратно ступила вниз, в низину, придерживаясь рукой за ее земляные стенки. Подруги, оставшиеся внизу, со страхом поглядывали на пустынный хутор, состоявший всего из нескольких домов. Пугающе пустынный.
-Опять сбился, – проворчала Рита, поправляя линзу.
- Бондарь, не трогай!!! – Закричала Ангелина, но было уже поздно.
Луч света со снайперского прицела, задетого рукой Риты, блеснул на солнце, и в тот же миг позиции снайперов окатил град пуль! Откатившись в сторону, Ангелина вжалась в землю, не в силах поднять головы. С грохотом открылись двери и окна в четырех домах хутора, откуда высунулись стрелки с пулеметами и автоматами. Стоявшие у низины Галя и Лена бросились к дому, пытаясь отстреливаться, но врагов было чудовищно много. Ужаснувшись, Ракицкая заметила небольшой отряд, двигавшийся на грузовике со стороны города по полю.
«Какого черта, их же здесь не должно быть!!!» – Закричала Ангелина, вернувшись на позицию. – «Бондарь, чего ты разлеглась, уходим, сейчас все здесь ляжем!» – Толкнула она Риту, пытаясь перекричать выстрелы, и в ужасе отпрянула.
Удивленно приоткрыв рот, Маргарита Бондарь, сжав кулачки, лежала на спине мертвая – кровь тонкой струйкой сочилась из ее лба. На груди кровоточили еще несколько ран: выжить у девушки просто не было шансов.
«Ааа!!!» – Закричала во весь голос Ангелина, округлив глаза и  хватая подругу за грудки. «Рита!!! Моя дурында!!! Рита моя!!!» - Упиралась она ногами, когда подскочивший Золотов схватил ее за подмышки и поволок прочь. – «Пусти!!! Пусти, сволочь!!!».
Неожиданный обстрел застал Рузилю совсем недалеко от первого дома - теперь она оказалась почти один на один с врагами. Резко развернувшись, девушка с прыгающим сердцем со всех ног кинулась прочь, к уже тянувшим руки подругам.
«Руза, давай!!!» - Кричала во весь голос, пригнувшись, Лена. «Давай, родная, давай, скорее!!!».
Подскочив к низине, Рузиля уперлась носком сапога в землю и уже протянула руку, когда шальная пуля все-таки настигла ее.
«Ааа, энием!!!» – Истошно завопила татарка, упав на землю и хватаясь за бедро. «Эниееем, ааа!! Ааа, ааа!!!».
«Тащи ее наверх, я прикрою!!!» – Крикнула Галя,  толкнув Лену вниз и отступая к опушке под градом пуль. – «Скорее!!!»
На трясущихся ногах Ракицкая сбежала вниз и схватила катающуюся по земле от боли Рузилю. Кровь хлестала из пробитой бедренной артерии, уже залив брюки и оставив лужу на земле.
«Мама!!!» – Кричала татарка, скребя ногтями землю  истошно рыдая. – «Улэм, ааа-ха-аа!!! Ааа!!!Эниеем!!!Ууууф!!! Ааа!!!»
«Рузочка, потерпи, Рузочка…» - Шептала Лена, плача и с огромным трудом поднимая подругу наверх. Где же партизаны? Слава обещал помощь, где же он, черт возьми?
-Апай!!! - Схватила ее за руку Рузиля и посмотрела в глаза. – Апай, не бросай меня, пожалуйста!!! Ты же меня не бросишь, да…? Не бросишь же, нет…?
-Моя хорошая, как же я тебя брошу… – шептала Лена, оттаскивая девушку к лесу, - мы тебя вылечим....
- Апай, как же больно… - прошептала, плача Рузиля и доверчиво обнимая Ракицкую, – мне ноги, наверное, отрежут теперь…
- Ну, это же полбеды, я тебя на руках носить буду... – попыталась улыбнуться Лена, пряча подругу за дерево. Стрельба немного стихла.
- Ого, вот это кровища, – подскочила Галя и, сняв ремень, перетянула Рузиле рану. – Лена, ее надо срочно в город, давайте, в темпе, но кто-то должен прикрывать!
- Я помогу, – подскочила Ангелина, в ее глазах мелькнул недобрый огонек, – беги, Сокол, мы справимся.
- Уверены? – Недоверчиво приподняла бровь Галя.
- Да! – Рявкнула Портнова, толкнул ее в спину. – Пошла!!!


***
- Геля, нас окружают, – прислонившись к дереву и держа ослабевавшую на глазах Рузилю, проговорила Лена, – надо как-то пробираться.
- Надо, – пригнувшись, ответила Геля и вдруг, развернувшись, что есть силы, ударила Ракицкую прикладом по лицу. Не ожидавшая такого поворота Лена выпустила руку Рузили и упала в сторону. Резко подскочив, Ангелина сняла ремень с раны Гарифуллиной, больно надавив на нее сапогом. Кровь хлынула с новой силой.
- Ааа!!! – Отчаянно закричала Рузиля, слезы хлынули из темных глаз. – Уф, нишлисен ул син, ( что же ты делаешь) за что…? Уф, аурта бииит… ( больно же) Ааа!!!
- Это тебе за маму, сука, – плюнула на землю Ангелина и направила пистолет на подскочившую Лену. – Стоять!!! У тебя теперь один выход – убей ее!!! Она все равно сдохнет!!! Смотри, как кровь хлещет!!! Давай!!! Давай, Лена!!! Давай!!!
Происходящее будто происходило в тумане. Присев в исступлении на землю, 21-летняя Лена Ракицкая уставилась в одну точку. Где-то далеко до нее доносились истошные вопли отчаянно рыдающей Рузили, просящей о помощи, где-то рядом стоял силуэт страшно ненавидящей ее Ангелины Портновой. Она перенеслась в оккупированную Ригу, где заживо сгорела в огне синагоги Рая Шустер; в блокадный Ленинград, где от голода умерла мама. В госпиталь, где ее просила о смерти Саша Ковалева. Она помнила ее крики. Помнила мольбу избавить от страданий. Тогда Лена не послушалась.
«Апай!» – Слабым голосом, отчаянно крикнула уже бледная Рузиля, протягивая руку. – «Апай…Апаем…».
«Давай!!!» - Злорадствуя, кричала Ангелина. – «Давай, Лена!!!».
«Апай…» - по-детски отчаянно захныкав, опустила руку Рузиля. – «Уууф, энием… Ни эшлилэр булар, энием…утерэлэр бит…». ( что же они делают, мамочка, убивают же)
«Лена, я тебя прошу!!!» – Раздался в голове Лены голос Саши Ковалевой. Большая светлая палата, протянутая рука. - «Не уходи!!! Убей меня…».
«Умрите, суки» - злобно прошипела Ангелина и бросилась из чащи.
Протяжный гул в голове затмил грохот разрывающихся вокруг снарядов. Открыв рот, Лена упала на колени. От разорвавших снарядов воздух пах гарью. Она не слышала криков отступающего отряда НКВД, не слышала выстрелов. Лишь протяжный гул в голове. 
Медленно, на коленях она подползла к потерявшей сознание Рузиле и, ощупывая ее, округлила глаза.
«Апайка. Апайка, очнись. Апайка, это же я, дура твоя. Апайка, ты не можешь меня бросить, ты же моя радость, жизнь моя, апайка. Нет, пожалуйста…» – Лена склонилась над худеньким, маленьким телом и провела ладонью по щекам, по такой родной ямочке на подбородке, по родным губам, которые так часто утешали ее добрым словом. Темные, как смоль волосы. Как ей нравилось смотреть, как сестра их расчесывает, сладко напевая что-то на своем.
«Пожалуйста, апайка…» – Ракицкая взяла подругу за руку и поцеловала. – «Руза…». «Руза!!!» – Срывая голос, закричала Лена. - «У меня кроме тебя больше никого нет, сестра!!! Ааа!!! Прости меня!!! Слышишь, прости меня!!! Как я теперь жить без тебя буду, апаем…?» - Упав в землю лицом, Лена, отчаянно зарыдала, скребя ногтями землю. - «Мамочка...».
Лена крепко обняла подругу и, достав из-за пояса пистолет, приставила его к виску. Только вместе.
Неожиданно ее отбросило в сторону. Совсем рядом оглушительно разорвался снаряд, погрузив сознание девушки в темноту.
***
Открыв глаза, Лена осторожно приподняла голову. Оглушительный свист в ушах не давал толком повернуться и осмотреться. Портнова исчезла, как и все, что происходило вокруг: вновь наступила тишина, лишь в воздухе остался едкий запах гари.
-Руза, – прошептала Лена и, превозмогая головную боль, подползла к безжизненному телу подруги, – апайка, ты чего…? Я тебя вытащу, слышишь, апайка, вставай…
- Лена… - прошептала Рузиля, не открывая глаз, – ты знаешь,  я хочу сказать, не перебивай, ярар...? ( хорошо?). Пожалуйста…
-Ты, ты силы береги… - Лена крепко обняла подругу, будто боясь, что та рассыплется, и легла рядом, глядя ей в глаза и гладя по голове. – Потом все скажешь…
- Пожалуйста, пожалуйста…- открыв глаза, закусила губу Рузиля и, что есть силы, сжала руку Ракицкой, – ты меня прости, я грубая была, но я… - глубоко вздохнула она, хватая губами воздух, – я тебя любила, как сестру, ты… Мы столько вместе прошли, ты… - тихо заплакала Рузиля,  жалобно зажмурившись. – Ты, жаным,( душа моя) главное, кеше бул, ярар мы…?66 – Девушка из последних сил отчаянно прижалась к подруге, обхватив руками.
- Руза… - выдохнула сквозь слезы Лена и взяла подругу двумя руками за лицо, – Руза, ты же солнышко, ты же.…Нет, нет, нет, я прошу, мы же еще…Майсара моя…
- Помоги.… Помоги мне, встать хочу… - прохрипела Рузиля.
- Сейчас… - Лена присела на колени и приподняла подругу, не заметив, как та подняла с земли пистолет.
- Апайка моя, – прошептала на коленях, уже синими губами, Рузиля, – син (ты)… Ты светлое, самое светлое, что у меня было  в жизни, – она провела ледяной рукой по лицу Лены, глядя прямо в глаза. – Обними меня… Йорягем… ( сердце мое)
- Моя хорошая… - крепко прижала ее к себе Лена, и именно в этот момент грохнул выстрел.
Секунда, разрезавшая сердце Лены пополам. И вновь наступила тишина.
Ракицкая испуганно замерла, не разжимая объятий. Она все поняла, но не могла поверить. Пусть это будет сон, пожалуйста, пусть это будет сон!!! Рузиля уже обмякла, пистолет, направленный на грудь, выпал из руки, тихо упав на землю, а она все еще не отпускала маленькую татарку. Она не могла. Пусть это будет сон.
- Руза…?- Прошептала Лена трясущимися губами. – Руза, нет, пожалуйста… - взяла она подругу за плечи и посмотрела в глаза, но та уже почти не дышала, – Руза!!! Руза!!! Апаем!!! – В ужасе кричала девушка, срывая голос.
- Прости… - прошептала Рузиля, – я люблю тебя…
- Руза!!!
- Прости, пожалуйста…
- Руза, зачем, солнышко, зачем?! Зачем?! – Закричала Лена, отчаянно рыдая и сжимая подругу крепко-крепко, будто пытаясь сдержать уходящий из нее дух. – Зачем, дурочка…?
- Прости… - прошептала Рузиля и, опустив голову, последний раз вздохнула, до боли сжав руку подруги.
Округлив глаза, Лена выпустила татарку из рук и исступленно отползла назад. Отчаянно упав лицом в теплую землю, она сжала кулаки и стиснула зубы до скрежета. В висках невыносимо стучало. Лена до боли зажмурилась и подняла голову к небу.
«Ааа!!!» – Что есть силы, завопила Ракицкая.
«Ааа!!! Мама!!! Мама!!!» -
Зарыдав, девушка ударила кулаком по земле и, сжав зубы, схватила себя за лицо. Тяжело дыша, она повернулась к лежащей на животе подруге и ошарашено уставилась в одну точку.
Она всегда была рядом. Ее Майсара, такая маленькая, но смелая девочка с любопытными глазами.
Она всегда была рядом.
С костра на пляже в Риге, до холодных дней в блокадном Ленинграде. Теперь ее нет.
Она больше никогда не услышит ее голос. Родной, успокаивающий.
Ее ангела-хранителя больше нет.
Наклонившись, Лена аккуратно погладила подругу по голове.
«Рузочка…» – прошептала она, дрожащими губами. - «Вставай, моя хорошая, мы же вместе всегда были, чего ты, Рузиля? Ну, чего ты…? Вставай, сердце мое. Ну, хочешь, я что-то сделаю? Дурой меня можешь называть, хочешь, всегда? Ты только скажи что-нибудь, Рузочка. Хоть что-нибудь, прошу тебя. Пожалуйста, не умирай, Рузиля. Не бросай меня. Апайка моя. Я…Я все сделаю…» – дрожащей рукой взяла подругу за руку Лена. – «Хоть что-нибудь скажи, Рузочка… пожалуйста, солнышко…» - шумно сглотнув, Лена легла рядом и обняла татарку, будто пытаясь согреть. - «Моя апайка… Ты же душа моя, не бросай, всем сердцем прошу…».
Закрыв глаза, Лена погрузилась в теплую июньскую Ригу. В голове зазвучала та самая песня, которую Рузиля пела на пляже. Сколько же они вместе прошли, как же так…? Как же так, мама…? Как же так можно…?
Удивительно, но еще до войны они даже не знали друг друга. И всего за пару лет стали неразлучными сестрами. Как ей теперь жить? Как жить без этой хрупкой, но сильной девочки? Перед глазами Лены проплыли душевные разговоры ночами, в доме доктора Хлебникова. Тогда было страшно, но она была рядом. Верилось, что они пройдут все это вместе. А что же теперь…? Лена тяжело вздохнула, закусив губу и прижавшись к подруге.
- Лена!!! – Крикнула  Портнова, наблюдавшая за всем в кустах. – Оставь ее, уходим!!! Они сейчас вернутся! Всех нас здесь оставят! – Грубо схватила она Ракицкую за шиворот и поволокла прочь. – Давай быстрее, мать твою, шевели ногами!
Извернувшись, Лена со всей силы укусила Ангелину за руку и, поднявшись, схватила с земли пистолет.
- Лена…
-Заткнись!!! – Закричала Ракицкая. – Ты, тварь, мучила ее!!!  Тварь!!! Что, совесть проснулась, вернулась она!!! Да я тебя сейчас застрелю прямо здесь, за татарку мою!!! Тварь!!!
- Лена, давай…
- Рот закрой!!! – Брызжа слюной, кричала Лена. – Я в смерти Серовой виновата, она-то тут причем была?! А знаешь что?! – Хмыкнула девушка. – У тебя же тоже есть пистолет, давай стреляться. Вот прямо здесь и восстановим справедливость. Давай или боишься?! Трусишь, тварь?!
- Очень хорошая идея. Ложись!!! – Крикнула Портнова, указав за спину Лены и, воспользовавшись ситуацией, одним прыжком сбила Ракицкую с ног, выбив из рук пистолет. – Наши отношения выясним потом, поняла?! Нас живыми возьмут и три шкуры спустят, понимаешь ты это, нет?!
- Пусти!!! – Закричала Лена, пытаясь добраться до рук Ангелины, но тщетно. – Я никуда с тобой не пойду!!! Тварь!!! Чтобы ты сдохла?!
- Пойдешь, куда ты денешься, – отпустила ее Портнова и поднялась на ноги. – Встала и пошла. Дома поговорим.
- Ее надо похоронить, – кивнула на Рузилю Лена.
- Нас сейчас самих тут похоронят!!! – Закричала Ангелина и повернулась в сторону выхода из чащи, где уже виднелся приближающийся отряд людей с оружием. – Черт. Бежим, Ленка!!!
Взвалив Рузилю на плечи, Лена бросилась вслед за Портновой.
***
- То есть, вы хотите сказать, что партизаны не пришли вас прикрывать...? – Будто очнувшись, спросила Женя и подняла глаза на Ангелину. – Как же так…? Они же не могли вас бросить, это…
- А это Слава Давыдов сам тебе пусть расскажет, – усмехнулась Портнова, подойдя к окну. – Собственной персоной.
Медленно выйдя из служебной машины, начальник милиции Берегового поднял руки и подал знак окружившим ее милиционерам. Те расступились, держа оружие наготове. Следом из «Волги» вышел Сухов и, приставив пистолет к голове полковника, слегка подтолкнул его к подъезду. Хлопнула входная дверь.
***
-Олег… - слабо улыбнулась Женька, увидев Сухова на пороге, и закрыла лицо ладонью, – мамочка, что же ты делаешь, нас посадят, ой, мамочка…
- Ну, это я вам гарантирую, – не опуская рук, кивнул Давыдов, усмехнувшись. – Это самое, и что дальше-то, товарищ Сухов из Ленинграда? Я здесь, что дальше будем делать?
- Слава…? – Осевшим голосом спросила Ангелина и, медленно подойдя к нему, приставила пистолет к животу. – А расскажи нам, Слава - партизанский отряд, который должен был нас прикрывать, в случае внезапной атаки, он, где был? Остановился на обед и до сих пор идет?
- Я…Я не знаю о чем вы, я… Вы вообще кто, женщина?
-Слава!!! – Закричала Ангелина так громко и неожиданно, что Женя и Олег вздрогнули. – В глаза мне посмотри и скажи: где ты был, когда нас убивали, Слава?! Мы же рассчитывали на вас, Слава, мы же ждали, мы так ждали от вас поддержки, где ты был?! – Голос ее дрогнул.
-Я, я не…
-Папа…? – Тихо подала голос появившаяся на пороге темноволосая девушка – дочь Давыдова  и остановилась на пороге кухни. В руках у нее была модная розовая сумочка, обшитая бисером, на голове — высокая прическа в стиле 60-х. Поправив подол широкого, алого платья, она сняла солнцезащитные очки и цокнула каблуком, подойдя к отцу. – Расскажи, папа. Мне нужно знать.
Давыдов шумно сглотнул, поправил галстук и, отодвинув табурет, сел, тяжело дыша. Ангелина и Олег опустили пистолеты, понимая, что, правда, открывшаяся перед семьей, для него страшнее смерти. Потерять уважение и навсегда упасть в глазах дочери он считал самой ужасной карой.
- Я…я хотел, и мы уже собирались идти к вам на помощь, но я… Они… - откашлялся Вячеслав Анатольевич, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки,  – но они, каратели.… В общем, они знали, где моя жена, где я живу, и… Я не стал рисковать и повел людей обратно. Сказал, что операция отменяется.
- И они пошли обратно. Все, – проговорила Ангелина, глядя в одну точку. На губах застыла усмешка.
- Конечно, а как ты хотела?! - Воскликнул Давыдов. - У них тоже были семьи, они что самоубийцы, рисковать жизнью своих детей ради каких-то посторонних личностей?
- Папа… - не веря услышанному, потрясенно проговорила девушка, - папа, ты серьезно? То есть, люди ждали твоей поддержки, а ты просто повернул назад?! Папа, скажи, что это была не твоя идея! Просто скажи, папочка! – Срывающимся голосом воскликнула она.
- Послушай, я испугался, за маму…
- Папа, ты ведь был партизаном, ты знал, на что идешь! – Воскликнула девушка, отчаянно взмахнув руками. – Ты ведь знал, знал, что их там, возможно, порежут на куски без твоей поддержки и все равно пошел назад! Как же так, папа?!
- Да, я пошел назад! – Закричал Давыдов, вскочив. Олег вскинул пистолет, но полковник не сел обратно. – И я ни секунды об этом не жалею! Мне жизнь твоей матери в десятки тысяч раз дороже, чем жизни каких-то оборванок! – Закричал Вячеслав Анатольевич и тут же получил звонкую пощечину от Ангелины. Улыбнувшись, он сел обратно на табурет.
-Мразь, – проговорила Портнова сквозь зубы, – мразь же какая. Больше ничего сказать не хочешь? Про напарника, например, своего из отряда?
***
Обессилив после долгого бега, Ангелина упала под мощную сосну и тяжело задышала, вытянув ноги. Рядом примостилась Лена, бережно опустив на землю Рузилю и прикрыв ее от дождя бушлатом. Выстрелы прекратились, но девушки не сомневались – их обязательно будут искать. Затянувший мелкий дождь вряд ли собьет преследователей со следа. Ушла ли Галя?
- Надо ее быстрее хоронить, – кивнула на Рузилю Геля, – с ней далеко не уйдем, понимаешь, дурында?
-А, титул дурынды плавно перешел ко мне, – тяжело дыша, проговорила Лена, – сама решу, что мне делать, поняла?! Знай, Портнова, не быть нам с тобой подругами, я тебя сдам первому патрулю!!!
- Ха-ха, да пожалуйста. Я тебе в подруги и не набиваюсь, ясно?! – Расхохоталась Портнова, оскалившись. – В общем, так, – она сняла с плеча вещмешок и извлекла из него два ситцевых платья, – надо переодеваться, иначе нас заметят, мало не покажется. Надевай, – бросила Ангелина платье Лене.
- Знаешь, Портнова?! – Метнула вещь обратно Ракицкая. – Гори в аду. Я в твоих играх участвовать не собираюсь!
- А, как хочешь, – махнула рукой Портнова и тут же вздрогнула, услышав хруст ветки. Притянув Лену к себе и зажав ей рот, она еще плотнее прижалась к сосне.
- Девчонки, – раздался голос где-то справа, – девчонки, это я.
- Ага, а это мы, – оттолкнув укусившую ее за руку Лену, Ангелина выхватила пистолет и обернулась.
- Тихо, тихо, – Никита, член отряда Давыдова,  высокий, крепкий парень лет 25,  – это я. Все нормально, опусти оружие.
- Какого черта?! – Прорычала Геля, не опуская пистолет. – Где вас черти носят, нас там порешали всех!
- Да, я все расскажу, ты, главное, оружие опусти, – тихо проговорил Никита, отложил в сторону винтовку и поднял руки. Карие глаза нервно забегали.
- Говори! - Не опускала оружия Геля.
- Давыдов людей назад повел. Каратели ему деньги дали, сказали: «Если не возьмешь, семью твою порешаем». Глупости, он же глава отряда у него семья давно в эвакуации, – поправил кепку Никита.  – Часть отряда ушла, часть к вам пошла. Уходить надо, Портнова. Тут домик есть недалеко, можно временно там схорониться.
- Вот сука, – прохрипела Ангелина, закинув платья обратно в вещмешок и взваливая его на плечо, – вот сука, Давыдов, убью гада. Побежали, Ленка, давай!
- Еще раз пальцем меня тронешь – удавлю, - прорычала Лена, вновь поднимая Рузилю на плечи.
- Да, да, бежим!
***
- Я.… Это самое…
-Отец, – твердо произнесла девушка, – отец, просто скажи, что он врал. Просто скажи, что они врут, скажи, папа.
Давыдов молчал лишь, раскрасневшись, нервно теребил верхнюю пуговицу рубашки.
- У меня просто не было выбора, да как ты не понимаешь?!
- Кажется, выбор есть всегда, – прошептала потрясенно девушка и, схватившись за голову, выбежала из квартиры.
- Довольны?! – Махнул рукой в ее сторону Вячеслав Анатольевич. – Довольны? Что теперь?!
-Рот свой закрой и сядь на место, – спокойно ответила Ангелина, – Нина Иванова знаешь где?
- Я не…
- Где?!
- У меня условие. Я…
- Понятно. Пойду, догоню девочку, – развернулся Олег к выходу.
- Нет! – Вскочил Давыдов. – Оставьте ее в покое, я все покажу.
- Ехать надо, – слабо произнесла Женя и поднялась на ноги. – Время дорого.

***
Служебная милицейская "Волга" выехала к мосту, где стоял круизный теплоход "Красный партизан". Народу из-за внезапно зарядившего дождя было немного. Мимо проплыли огромные карельские избы с остроконечными крышами. Где-то в трюме, по словам Давыдова, держали Нину Иванову. Надежда была только на майора Золотова, от которого пока не поступало никаких вестей.
-Значит так, послушайте все, - обернулся к сидевшим на заднем сиденье женщинам Олег. - Предположительно, Коршной сейчас там. С ним разговаривать иду я. Вы остаётесь здесь. Ясно излагаю? Вопросы не принимаются.
-Олег, ты понимаешь, что он может тебя убить? - Сощурившись, поговорила сквозь зубы Женя.
-Да, и вас, в том числе. Следите за этим, - кивнул Олег на Давыдова, сидящего за рулём, извлек пистолет из-за пояса и снял с предохранителя. "Волга" остановилась. - Понеслась. Я думаю, их там человек пять.
***
Резко выйдя из машины, Сухов поднялся по трапу и вступил на борт "Красного партизана". Козырнув удостоверением перед контроллером, мужчиной лет 45 в очках, спустился к нижней каюте и двумя выстрелами уложил уже выскочивших к нему с оружием охранников. Наверху раздались крики с требованием вызывать милицию. Пинком распахнув дверь, капитан ленинградской милиции Сухов выстрелил ещё в двух человек, сидящих за маленьким деревянным столом посреди каюты. Третьим был его отец, он же Виталий Коршной. От удивления он перестал жевать кусок мяса и отложил вилку на бордовую, бархатную скатерть. Вытер рот бордовой салфеткой, поправил воротник коричневого твидового пиджака и усмехнулся. Из трюма раздался топот ног - на поверхности появились два здоровяка с оружием. Коршной махнул рукой - охранники вернулись вниз. Мужчина, наконец, поднял глаза на сына - ствол пистолета смотрел прямо на него.
-Ну, здравствуй, сынок, - проговорил Коршной, отпив красного вина из высокого бокала, - живём вроде бы в одном городе, а не заходишь, не скучаешь, поди?
-Нет, - проговорил сквозь зубы Олег и опустил пистолет, - а ты неплохо устроился, папаша, - кивнул он на обитые бархатом стены. - Дорого стоят жизни ленинградцев, да, товарищ Сухов? Или как тебя там, папа?
-Да ты садись, садись, чего стоишь? - Поговорил Коршной с набитым ртом и кивнул на деревянный стул.
-Спасибо, я постою.
-Ну, как хочешь, - развёл руками мужчина, вновь вытер рот салфеткой и хлопнул в ладоши. - Чего пришёл-то, сын? В глаза мне захотел глянуть? - Расхохотался мужчина.
-Да, хотел спросить, как ты спишь, папа? - Поговорил Олег, чувствуя, как сжимаются кулаки. - Тебя кошмары не мучают? Дети от голода умирающие, не снятся?
-Ой, я не могу, сынок ты о чем? - Схватившись за живот, веселился Коршной, утерев слезу с уголка глаза. - Рассмешил старика. Какие дети, какой голод, тебе твоя Круглова...
-Не смей произносить ее имя... - поднял пистолет Олег, кровь прилила к голове, - папа, я тебя обожал, ты моим кумиром был, а ты, оказывается, мразь, отец?
-Аккуратнее с выражением, молодой человек, - улыбка исчезла с лица мужчины, - у всех свои способы выживания, я выбрал такой. Судить меня или нет - твоё право. Я тебе вот, что скажу, сын. Скоро от этой страны останутся одни корешки. Растащат все до последнего болтика на заводе. А твоя Круглова падёт под волной народного гнева. Толпы ее разорвут. Ты просто не понимаешь, не осознаешь масштаба катастрофы, которая случится. Мой тебе совет: вон финская граница, бери свою Круглову и уходите к чертям собачьим. Эта страна обречена. Денег, я тебе, предположим, дам...
-Отец, ты о чем...? - Отчаянно выдохнул Олег, схватившись за голову. - Какая финская граница...? Женька, она, да она застрелится скорее, чем за границу уйдёт! Отец! Ты понимаешь, что я жизнь за тебя был готов отдать, а ты людей обирал, сколько, десятки, сотни тысяч?! Сколько людей умерли от голода, пока ты барствовал?! Как ты живёшь, отец?! Какие деньги ты мне дашь? Мне от тебя не нужно ничего! Я, я об одном тебя прошу. Уйди как мужчина.
- Это как? - Хитро прищурился Коршной и улыбнулся.
-Вот так, - Сухов положил пистолет на стол. - Там два патрона. Давай, отец. Иначе я начну копать и выведу тебя на чистую воду.
-Посадишь меня, значит? - Ухмылка не сходила с лица Коршного.
-Да. Тебя расстреляют, - Олег попятился к выходу и повернулся лицом к стене. Коршной усмехнулся и взял в руки пистолет. Внимательно его рассмотрел.
-Вот, что я тебе скажу, сынок, - задумчиво поговорил он. - Ни о чем никогда не жалей. Я делал то, что должен был. Всех этих людей мне не жаль, жизнь все списала. А ты поступаешь, по крайней мере, глупо, отказываясь от моего предложения. Что же, - Коршной щёлкнул затвором, - тогда у меня действительно нет выбора.
Грохнул выстрел. Олег вжался в стену, ожидая обжигающую боль, но ее не последовало. Открыв глаза, Сухов повернулся и увидел отца, удивлённо раскинувшего руки. Из груди сочилась кровь, пистолет выпал из левой руки. Повернувшись, Олег только сейчас заметил в дверном проёме побледневшую Женю. В трясущихся руках она сжимала пистолет. "Олег..." - прошептала девушка обсохшими губами и затем добавила чуть более уверенно. - "Я не могла иначе, Олег, прости. Я должна была".
Сердито оттолкнув ее, Сухов вышел из каюты. Рядом с "Красным партизаном" взвыли оглушительные сирены милицейских автомобилей.
***
Зажглась тусклая лампочка в Ленинской комнате горкома  Берегового, осветив собравшихся в ней людей. У бюста Ленина, облокотившись на Ильича, замер Василий Степанович. Напротив, за столом уселись смертельно бледная Нина Иванова и Женя. Золотов распорядился принести им по стакану воды. У открытого окна, через которое в комнату проникал свежий, вечерний летний воздух, стоял второй следователь ГБ Верещагин. Традиционно в модном твидовом пиджаке, он смолил одну американскую сигарету за другой. Тень ровной линией легла на бюст Ленина, наполовину затемнив голову, будто отмеряя последнее десятилетие. А может быть, сам Ильич, уже чувствуя предстоящую смену власти, постепенно скрывался за солнечными лучами уходящей эпохи.
-Что с Олегом? - Не поднимая глаз, спросила Женя, глядя вдаль и держа дрожащую руку Нины. - Его посадят?
-Будет служебная проверка, - глядя в сторону, ответил Золотов. - Он действовал по моему приказу, значит, ничего ему не будет. Ну, - он развёл руками, - сами понимаете, убийство первого секретаря горкома - дело резонансное, просто так его не скроешь. Зато это открыло нам дорогу к разбирательству в отношении Сухова, или гражданина Коршного, как вам угодно. Это нам на руку.
-Надо было раньше в него стрелять, нет же, закон и порядок, - проворчал Верещагин, не обернувшись.
-Не знаю, пустят ли вас к Сухову, а вот к Ангелине Петровне - вполне. В ее отношении тоже начата проверка, но там все гораздо сложнее.
-Ничего, разберёмся, - затушив сигарету и выбросив окурок, Верещагин обернулся. - Главное, Семашко поймана, остальное не важно.
-Она... Как-то с вами связана? - Испуганно подняла глаза Нина.
-Да, ещё как связана, - присел на край стола, за которым находились девушки, Верещагин. - Я был одним из выживших детей при крушении полуторки на Ладоге. И я прекрасно видел, как Ася Семашко убила мою маму, Нику Рылееву. С возрастом узнал, что она вышла замуж, сменила имя, фамилию и пыталась скрыться. Но я ее долго искал. И, наконец, нашёл.
-Она говорила про Ордока, - прошептала Нина и откашлялась.
-Про Ордока вам сейчас расскажут, - кивнул на входную дверь Золотов, - входите, Яков Моисеевич.
***
-В общем, после смерти Сонечки, моей девочки, я подумывал над самоубийством, - Ройзман присел на стул, слева от девушек, снял шляпу, положил ее на стол и пригладил светлые брюки. - Не понимал, не мог понять, кому этот, по сути, безобидный ребёнок, мог помешать... Потом ко мне пришла эта девочка, Наташа. Щуплая такая, но невероятно сильная. Команда Арайса убила детей в Рижской больнице, а она спряталась под кроватью. Страшно представить, что пережил этот ребёнок... - мужчина шумно сглотнул и вытер глаза. - Она убедила меня жить дальше и предложила месть. Шея у девочки была длинная, и приезжие ребята из Азии называли ее уткой - Ордок. Этот ребёнок фантастически хорошо стрелял, а я, как учитель физкультуры, хорошо ориентировался в местности и быстро бегал. Так появился Ордок, немцы придумали его сами, для устрашения партизан, а потом ошалели, когда легенда ожила, - грустно улыбнулся Яков Моисеевич.
-А как же Ордок, который был здесь, в Береговом? - Спросила Женя, нахмурившись.
-Это имитация нашего доблестного стоматолога - Артура Рифатовича и его подруги, Северцевой, - ответил Золотов, поглаживая бюст Ленина по макушке. - Александра убил он. Как и Серову, очень неумело, поэтому и удар кривой. Они задержаны. Как и Давыдов, Вячеслав Анатольевич. Что с ними будет - пока неизвестно. Меня интересует другое, - Василий Степанович повернулся к Ройзману, - кого вы ищите, Яков Моисеевич?
-Кого, кого, Виктора Арбиса, кого? - Хмыкнул мужчина. - Детей в больнице убили по его приказу, людьми, убившими мою Сонечку, командовал он же. Я знаю, что Арбис где-то здесь, в Береговом
-А по мне - это больше похоже на паранойю, - насмешливо усмехнулся, скрестив руки на груди, Верещагин.
-Основания, особые приметы, шрамы, как нам его искать? - Не сводил взгляда с Ройзмана Золотов.
- Прибалтийский акцент, - проговорил Ройзман, отвернувшись в сторону. - Всё, больше ничего не знаю.
-Учитывая близость Прибалтики, это практически ноль, - развёл руками Верещагин и почесал затылок. - Ладно, будем искать. Да, только тихо, чтобы не спугнуть, иначе мы его больше никогда не найдём.
- А вам, - майор Золотов повернулся к Жене, - яЯ настоятельно советую попробовать поговорить с товарищем Суховым. Иначе он может наделать больших глупостей и наживет себе неприятностей.
-Так, - Женя встала, поправила пиджак и гордо вскинула голову, - я - советский милиционер, я поступила, как должна была, и ни с кем говорить не намерена. И поэтому больше к этому разговору...
-Жень, но это же его отец... - опустив голову, поговорила Нина и осторожно взяла ее за руку.
- Его отец - преступник, он бы убил его, если бы не я! - Схватив пилотку со стола, Круглова, пылая, выскочила из комнаты, что есть силы грохнув дверью.
***
Опустившись на лавку в парке Зенитчиц, она спрятала лицо в пилотку. Неслыханно! Она выполняла свой долг, защищала гражданина своей страны. Какие могут быть разговоры?! Сухов - взрослый человек, офицер советской милиции, он должен это понимать. Приподнявшись с лавки, Женя подошла к крану и умыла лицо водой.
-Здравствуйте, Евгения Марковна, - Женя подняла голову и увидела Витьку Скляра. Традиционно, в светлой кепке, как у Ленина, мешковатых коричневых штанах, брезентовой куртке, зелёной футболке. Лишь в синих глазах 14-летнего мальчика что-то изменилось. Серьёзнее они стали. Даже злее.
-Привет, пионер, - от неожиданности Женя попятилась и села обратно на скамейку, сжимая в руках пилотку, - а..
- Маму задержали. Сегодня.
-Я...
-Знаю, что это вы. Я не в обиде, Евгения Марковна, - голос мальчика звучал ровно, без срывов. Глядел Витя безотрывно. - Она знала, на что идёт и чем занимается. Я вам вот, что хочу сказать, Евгения Марковна. Скоро этой страной будут управлять такие, как я, а такие, как вы - либо подчиняться, либо умирать. Вам всего 24. Что вы будете делать, Евгения Марковна?
-Буду верна своему долгу, - вытерла рот Женя и надела пилотку, - как и всегда. Есть понятие: офицерская честь, товарищ Скляр. Оно не зависит от того, кто управляет страной. Ты фарцовщик, Витя. Преступник, как и твоя мать. Подчиняться таким, как вы, я никогда не буду.
-Тогда лет через десять, в годах 90-х, нам лучше не сталкиваться друг с другом, - мальчик протянул руку. - Я вас точно жалеть не буду, Евгения Марковна. Удачи вам.

-На снисхождение не рассчитывай, - проигнорировав руку, Круглова поднялась. - Всех благ, плохиш.

***
Майор Золотов неспешно опустился на бетонные ступеньки крыльца Управления. Жадно вдыхая свежий ночной воздух, он извлёк из кармана чёрных, потрепанных брюк папиросы и спички. Вспыхнула искра, мужчина медленно, со вкусом закурил. Огонёк осветил его немолодое, покрытое морщинами лицо и не выражающие никаких эмоций, усталые и потухшие глаза, когда-то ярко голубые.  Василий Степанович глубоко вздохнул, будто предчувствуя неизбежность чего-то страшного. Тайна, которую он хранил в себе больше 30 лет, вот-вот всплывёт наружу. Она сметет на своём пути: веру и любовь тех, кто доверял ему, кто любил этого запутавшегося в себе и потрепанного жизнью человека.

Золотов понимал, что главную ошибку  совершил он: молодость тому виной или характер, заточенный под справедливость, Василий Степанович не знал. Он осознавал, что сломал жизнь той женщине, которую каждой клеточкой души, глубоко внутри, безумно и отчаянно любил. Блестящая карьера в органах не скрасила одиночества майора КГБ, в глубине души он понимал, что выход из сложившейся ситуации лишь один.

-Ну, здравствуй, Василий Степанович, - присела рядом Ангелина, выйдя из здания в привычном элегантном, синем брючном костюме, рыжие волосы убраны в хвост. - Не спится тебе, Вася?

- Да, уснешь тут, - задумчиво поговорил Золотов, доставая из кобуры, висевшей на поясе его брюк, пистолет и разглядывая его. - Отпустили тебя. Ромашкина Лидия, - мужчина улыбнулся,  - забавно получается, что ты под чужим именем и фамилией всю жизнь живешь, катастрофа же какая-то.

-Нормально, - задорно улыбнулась Ангелина, обнимая его за плечи, - эх, Вася, хорошо как. Ночь, лето, красота. И на душе - покой. Ведь все сделано, дело за малым, - сладко потянулась женщина, зажмурившись. - А чего ты про Ромашкину-то вспомнил, решил замуж позвать наконец-то? - Звонко рассмеялась она.

- Ты под чужой фамилией, а я под своей оболочкой, как в коконе. Я не я, сам не свой, -взгляд Золотова остановился.

- Чего?- Удивлённо взглянула на него Ангелина и потрепала по седым волосам. - Вась, ты чего?

Василий Степанович посмотрел ей в глаза. Посвежевшая, счастливая. Как сказать ей? Да ведь она все равно всплывёт, правда эта. Золотов махнул рукой и отвернулся.

-Давыдов тут не причём. Это я его заставил повернуть людей назад.

Портнова медленно убрала руки. Шумно сглотнула, приложила трясущиеся ладони к своему лицу и открыла рот, будто хотела что-то сказать, но лишь беззвучно кивнула и тяжело задышала.

-Ты…

-Да, это я заставил повернуть его назад, - спокойно повторил Василий Степанович, опустив голову. - Потому что я ненавидел тебя, твою подругу Ракицкую, Риту, Гарифуллину, всех.

- За что, Вася, за что...?- Ошарашено прошептала Ангелина, схватившись за голову и глотая слезы.

-Сухов был мне как брат. А вы со своим походом в квартиру его убили. Я встречал много людей, но с такой чистой душой, как у него - больше никогда. Я видел, как он, сирота, поднимался, какую карьеру мог построить, жениться, детей завести, если бы не две глупые девчонки, забравшиеся в чужую квартиру.

-Боже мой... - ошарашенно шептала Ангелина, круглыми глазами уставившись на мужчину и прикрыв ладонью рот. - Господи, Вася, ты понимаешь, что ты наделал, ты понимаешь, что ты нас всех погубил, Вася...?- Она отвернулась, прижалась головой к бетонным ступенькам и обхватила руками голову. - Господи, это был ты, ты нас всех погубил, Вася...Риту, меня, Лену, Галю, Рузилю, за что...? За то, что мы как лучше хотели...? Это я, я согласилась идти в квартиру за Леной, а они-то причём, Вася?! Рита, боже, она девочка же совсем, пугливая, ты представляешь, как ей было страшно, ребёнку?! Ребенку, Вася!

-Мне жаль…

-Ах, тебе жаль?! - Вспыхнула Ангелина и принялась со всей силы молотить руками майора по лицу. - Жаль тебе?! Ты не видел, как повесили Галю, сволочь!!! А нас заставили на это смотреть!!! Смотреть, пока она не умерла!!! - Окончательно потеряв над собой контроль, женщина оставила на лице Золотова несколько глубоких царапин. - Ты не видел, как нас травили хлором!!! Как умирала Рузиля, ты не видел, жаль ему!!! Как она кричала, ты слышал?! Я из-за тебя чуть невинного человека не застрелила, гад, как ты мог, Вася, как ты мог?!

- Остынь, - оттолкнул её Золотов. Женщина, взмахнув руками, упала на бетонные ступеньки, больно ударившись головой. - Я уже тогда начал служить в органах. Теоретически доступ к семье Давыдова у меня был, я знал, где они находятся. Пришёл к нему и сказал, что порежу ее на куски, если он пойдёт вас прикрывать, - мужчина отложил пистолет в сторону и поднялся на ноги, повернувшись к Портновой спиной. - Отправил его к карателям рассказывать ваши планы. Вы были обречены. Так что, ваш плен - это тоже я. Я пустил их по следу. Послушай... - Золотов обернулся и увидел нацеленный на него пистолет. Глаза Ангелины покрылись красной плёнкой. - Геля…

-Рот свой закрой!!! - Взревела Ангелина, рыдая. - Господи, как ты мог, Вася, как?! Почему?! Я поверить не могу, ты, ты нас всех погубил!!! 5 девчонок, Вася!!! 5!!! Ну, я-то дура, черт со мной, они причём, Вася?! Рузиля причём, это же святой человек был!!! Рита, Галя?! Мы же вырвались, Вася, блокаду пережили, этот Невский пятачок, будь он трижды проклят, мы же землю на нем ели, они же дети были, Золотов!!! Вася!!! Как же так, ну, как же так?! Я же всю жизнь верила тебе, тебе одному, почему, Васечка?! Даже когда ты отказался помогать Лене в суде, когда я на коленях тебя умоляла спасти ее, ты же единственный кто мог ей помочь, я тебя простила, потому что любила больше жизни!!! Все же бывает, Вася, это же жизнь, скажи, скажи, что это не правда!!! - Она опустила оружие и, по-детски, отчаянно заплакав, закрыла лицо руками. - Всех нас убил, ты всех нас убил, Вася... Как же так, ну, как же так?!!!

-Уберите оружие, гражданка Ромашкина, - спокойно ответил Василий Степанович, - за убийство сотрудника органов госбезопасности в СССР полагается расстрел.

- Ненавижу... - прошептала Ангелина и, вновь подняв оружие, зажмурилась.

-Опустить пистолет!!! - Из здания управления  выбежали двое милиционеров, с оружием наготове.

-Не стрелять! - Испуганно крикнул Золотов, подняв руку. - Ни в коем случае не стрелять!!! Я тебя прошу, опусти пистолет, они тебя убьют! Можешь делать со мной все, что захочешь, но не здесь, я тебя умоляю, ты рискуешь своей жизнью, - он сделал шаг вперёд.

- Не подходи!!! - Судорожно крикнула Ангелина.

- Считаем до трех! - Крикнул один из милиционеров. - Опустите оружие, немедленно! Раз!

- Не стрелять!!! - Вновь рявкнул Василий Степанович. - Геля, положи оружие, - сердце Золотова бешено колотилось. - Пожалуйста. Я виноват перед тобой и всеми остальными. Я был молод, глуп, мне нет прощения, ты можешь меня не прощать, но я прошу, пожалуйста, опусти пистолет, и мы спокойно поговорим.

-Два!

-Да я тебя прошу!!! Пожалей себя, Ангелина!- Мужчина сделал ещё один шаг вперёд, и она выстрелила. Пуля угодила в плечо, Золотов попятился. В тот же миг раздались два выстрела. Схватившись за грудь, Портнова охнула и со стоном, медленно упала на спину. Пистолет выпал из рук.

-Я же сказал не стрелять!!! - Взревел Золотов, бросаясь к женщине. - Я вас лично под трибунал отдам, скорую, немедленно!!!

Тяжело дыша, Ангелина устало смотрела в ночное небо. Ей казалось, что она где-то уже слышит знакомые голоса. Четыре знакомых голоса, где-то совсем близко.

-Геля! - Положил её голову к себе на колени Вася. - Ты только держись, моя дорогая, ну, зачем же, зачем жизнь свою так губить…

-Вася, у тебя кровь... - слабо улыбнулась Ангелина, крепко сжимая его руку, - Вася…

-Они приедут, они сейчас приедут, - шептал Золотов, глядя её по голове,  - прости меня, прости...Я виноват…Нет, нет, пожалуйста... Да где скорая?! - Крикнул Золотов в ночную тишину. Никто не отозвался.

Ангелина вновь слабо улыбнулась и перенеслась в тот самый одинокий дом в поле. В жаркий, летний день воскресенья. Тот самый день.  На миг, вернувшись в реальность, Ангелина глубоко вздохнула.

На иссиня-черном небе Берегового появились первые звезды.

***

-Одного понять не могу, - Женя отложила письма и подняла глаза на сидящую напротив Нину. За окном уже стемнело. Сквозь открытое окно в дом участкового проникал свежий, летний воздух. Где-то лаяли собаки, играла музыка. Запели сверчки.

-Да, здесь непонятному края нет, - поправила свечку на деревянном столе, вытирая салфеткой капающий на голубую скатерть парафин, Нина. - Как они попали в плен?

- Нет, я тебе о другом, - повернула голову к окну Женя, - Вячеслав Анатольевич Давыдов — партизан. Так?

- Ну, да, - кивнула Нина, почесав красные уши.

- Зачем он повел людей назад, если прекрасно знал, что его семья под надежной охраной?

- Ну, испугался, семья же, - устало проговорила Нина и спрятала лицо в ладонях.

- Какая семья, они же в эвакуации, под охраной! - Воскликнула Женя так громко, что подруга испуганно подскочила. -  Ты это понимаешь?

- Да, да, - Нина замолчала, неожиданно увидев на пороге тихо вошедшую Лауру, - здравствуйте…

- Я вам, наверное, помешала… - опустив глаза и теребя подол голубого сарафана, проговорила финка на чистейшем русском языке.

- Вот это ничего себе, - присвистнула Нина. - А…

- Нет, конечно, нет! Я чайник поставлю! - Не сводя глаз с женщины, сказала Женя, поднимаясь.

- Нет, нет, не нужно, - поправив вязанную шаль на шее, Лаура аккуратно присела на стул, между Женей и Ниной. Сняв голубой платок, она устало вздохнула. - Я так давно не была здесь… Лена, тетя Лена, она запрещала мне пересекать границу, она, она всегда очень переживала за меня…Вас, наверное, удивляет, что я хорошо говорю по-русски, девочки? - Спросила Лаура, испуганно подняв глаза на Женю. - Я не шпион, товарищ участковый…

- Мы догадывались, тетя Лаура, - взяла ее руку Круглова и спрятала в своей. - Расскажите, если хотите. Что случилось тогда в доме Кескинена? Вы ведь там были, правда?

- Мы вас не торопим, не заставляем, - взяла финку за вторую руку Нина. - Можем просто помолчать. Кажется, самое страшное уже позади.

Тетя Лаура прикрыла глаза, будто передвигаясь по омуту памяти, переносясь туда, в прошлое. Она крепко сжала руку Нины и со сдержанной улыбкой пододвинула к себе ящик с письмами.

- Я так долго молчала, что даже не знаю, с чего начать… - женщина побледнела.

- Воды! - Вскочила Женя.

- Нет, нет, - остановила ее тетя Лаура, - просто это так тяжело вспоминать, но надо, правда ведь…?

- Мы слушаем, - кивнула Нина, гладя ее по руке, - можете начинать.

- Все началось намного раньше, не в доме у дяди Олви, - шумно сглотнула Лаура, прикрыв глаза ладонью. - Все началось тогда, в лагере… читайте, я вас прошу… я буду рассказывать.


***
...Лена с трудом подняла тяжёлую голову, переминаясь на утреннем холоде с ноги на ногу. Осмотрела босые пальцы. Земля была утрамбована, вытоптана тысячей солдатских сапог. Не цветам. Травинке было не прорасти. Перед глазами - бесконечные ряды колючей проволоки и вышки с часовыми. Кто-то толкнул ее в плечо,  и колонна под бдительным взором охранников медленно двинулась вперёд. Худые, остроконечные лица мужчин и женщин. Все одеты в лохмотья, рваные тряпки. Мимо проплыла вывеска с предупреждением о расстреле за нарушение лагерного режима. Страшный дом - комендатура. Их дом был барачного типа, также обнесенный колючей проволокой, с комнатой на 15 кв м. Это был унылый, серый барак, бревенчатое двухэтажное здание без света. В условиях отсутствия медикаментов и голода люди страдали малокровием, куриной слепотой, а затем умирали. Из еды давали ложку муки в день - молотую, белую бумагу с добавлением муки. Ее варили и ели клейстер, который щелкал на зубах и прилипал к небу.

Сначала рыли траншеи рядом с кладбищем, затем возили туда мёртвых. За день в ямы укладывали до 40 трупов. Утром по лагерю ехала тележка и собирала мёртвых за ночь. Потом их перевели в лесной лагерь на лесозаготовки. Возвращались уставшие, злые и голодные. Перед выходом на работы выдавали похлебку из ржаной муки и кусочек хлеба.

-Ракицкая... - тихо выругалась идущая сзади Геля, когда Лена, задумавшись, резко остановилась, - когда ты сдохнешь уже, коровина?

 -Я ещё тебя переживу, Мазепа, - пролепетала обсохшими губами Ракицкая, жадно смакуя кусочек хлеба, сжимая его в огрубевших пальцах. Девушка подняла голову к бледному солнцу и сощурилась.

-Нам бы прожарку пережить, - прошептала идущая слева Галя, утирая лицо обрывком разорванной рубашки, - гонять нас будут, ладно хоть не знают, что мы партизанками когда-то были.

-Закройте рты ваши, - шепнула Геля, метнув взгляд на идущего справа надзирателя. Ракицкая не упустила случая, что есть силы, наступить ей на ногу.

Раздался стук на дороге - колонна дружно повернула головы. Они знали этот процесс. По дороге гнали советских пленных - исхудавших и страшных, в каких-то жалких обрывках одежды, босых. Конвоиры что-то кричали, радостно улюлюкали, но Лену привлёк лишь один из них, нещадно награждавшего тумаками едва живого парня в лохмотьях. Это был Олви, да, тот самый человек, спасший ей жизнь и так упрямо не желающий идти на войну с Россией. Сейчас он не выглядел глубоко несчастным, напротив, лицо лоснилось от сытости, фирменная фуражка сдвинута на затылок. Что-то крикнув конвоирам, Олви поднял руку, обернулся к колонне и пересёкся с Леной взглядом. Та испуганно отвела глаза, но было поздно. Олви, узнав ее, остановился, как вкопанный. Улыбка исчезла с его лица.

-Ты чего? - Едва заметно наклонившись к ней, прошептала Галя.

- Если не умру на прожарке - мне конец, - потрясённо поговорила Лена, едва дыша. Хлеб выпал из рук.

-Кулема, - фыркнула злобно Геля, - избавят наше светлое общество от тебя.

Прожаркой назвали лагерную баню. Для мытья головы использовали карболку - кислоту, белье же специально прожаривали. В помещение ставили чугуны с горячей серой, воздух от них становился непереносимым - пропадал голос, кто-то падал в обморок. Тех, кто отказывался от такой бани, с удовольствием били резиновой плеткой, остальных заставляли смотреть на публичное наказание. Раньше времени выходить из посещения не разрешали. Одежду прожаривали в другом помещении, затем выбрасывали на улицу. Опустив голову, Лена тяжело вздохнула. Ноги подкосились. Она не боялась бомбежек в блокадном Ленинграде, и думала, что страх исчез из нее навсегда. Теперь же он подступил плотным комком к самому горлу.

Галя, покосившись на охранника, осторожно сжала ее руку.

***
Едва передвигая ноги, Ракицкая упала на деревянный пол в бараке. Голова страшно раскалывалась после прожарки, по пути к дому ее несколько раз вырвало, за что охранники не упустили случая пустить в ход резиновые дубинки. Помещение заполнил густой, невыносимый запах хлора, от которого тошнота вновь подкатывала к горлу. Страдая от жгучей боли в спине, Лена свернулась калачиком и по-детски обняла худые колени. Рядом упала Галя и исступленно уставилась в потолок, схватившись за остатки некогда роскошных волос. Портнова отвернулась к стене и, скребя деревянный пол, отрывисто задышала, будто пытаясь удержать вырывающийся дух. Затем, схватившись за живот и согнув колени, протяжно закашлялась.

"Портнова, ты там что, подыхать собралась?" - негромко спросила Галя. Геля не отозвалась, продолжая страшно кашлять.

Лена все так же обнимая колени и содрогаясь от приступа озноба, повернулась к ней лицом и вдруг почувствовала невероятную жалость. Можно ли обвинять в жестокости человека, видевшего в жизни так мало хорошего? Получившего так мало заботы и ласки, нужной каждому? Нет прощения издевательствам над умирающей Рузилей, но насколько сейчас это имело значение? Протянув руку, Лена аккуратно коснулась плеча Ангелины. Та вздрогнула от неожиданности, продолжая жутко кашлять. Подтянувшись, Ракицкая подползла совсем близко и обняла подругу за плечи. Та, что есть силы, сжала ее руку.

-Ох, Ленка, Ленка, лучше бы они меня убили...

-Тихо, тихо, - погладила ее по голове Лена, - спи, отдыхай.

Неожиданно распахнулась дверь барака, осветив помещение керосиновой лампой. Во внутрь быстрым шагом вошли два надзирателя. Испуганные, спящие обитатели подняли головы, захныкал ребёнок. Лена присела на пол, их взгляды с Олви вновь пересеклись.

-На выход, - коротко бросил он, вешая на плечо винтовку.

-Я никуда не пойду, - твёрдо ответила Лена, вцепившись в Портнову.

Вместо ответа второй охранник отвесил девушке звонкую затрещину и ударил в солнечное сплетение, добавив дубинкой. Спящий барак огласил протяжный девичий крик, сменившийся отчаянным плачем. Лену схватили за руки и поволокли к выходу. В бараке, вновь погрузившемся в темноту, наступила тишина.



***

Олви, попрощавшись с конвоиром, поднялся на второй этаж крайнего дома, где обычно спали надзиратели. Обернувшись через плечо, он толкнул деревянную дверь, поправил винтовку на плече и вошел внутрь.

Лена сидела на полу, обняв колени, в полной темноте. При виде Кескинена ее глаза расширились от злобы, по лицу заходили желваки. Сжав зубы, она была готова наброситься на него и грызть глотку. Увы, на это все равно не хватило бы сил. Сняв фуражку, Олви кинул ее в угол комнаты. Здесь были только кровать и небольшой столик, на нем — переносная керосиновая лампа. Чиркнув спичкой, охранник осветил комнату и присел перед девушкой на корточки.

«Ну, здравствуй, любимая», - прошептал он, улыбнувшись. - «Вот мы и встретились. А я и не ждал», - Лена не ответила. Лишь дрожа от злости, сжала кулаки и плюнула парню в лицо.

Олви, опешив, расхохотался, утер лицо и, сбросив винтовку, схватил Лену за руки и повалил на пол, грубо взяв за подбородок.

«Глупая», - прошептал он, глядя ей в глаза. - «Ты же понимаешь, что только от меня сейчас зависит твоя жизнь, глупая девочка?» - Олви провел рукой по бедру девушки.

«Могу отдать тебя на растерзание надзирателям. Могу сам. Могу просто взять и убить тебя, понимаешь ты это или нет?!» - Рявкнул парень, до боли сжав ей руки. Сердце Лены бешено колотилось, глядя в его сумасшедшие глаза, она действительно начинала верить, что он способен ее убить. Что она сделала с тобой, Олви? Война, что она с тобой сделала? – «Что ты молчишь?! Скажи, скажи, что я животное, как тогда, на Ладоге, скажи, что я тварь, давай же! Ты ненавидишь меня, думаешь, я по своему желанию тут?! Я должен с хмурым лицом ходить и говорить, что пацифист и не хочу воевать?! Я хочу жить, ты это понимаешь? Ответь, да или нет?!».

Он разжал руки и, раскрасневшись, сел на пол, утерев коротко стриженные, светлые волосы. Казалось, Олви готов разрыдаться, а его глаза вот-вот вырвутся наружу, но финн лишь тяжело дышал и испуганно глядел в пол.

- Я когда тебя увидел, чуть с ума не сошел, это безумие какое-то, я… - Лена не дала ему договорить. Она взяла его за руку и положила голову на плечо. Обернувшись, Олви погасил лампу. Долгое время они сидели в тишине. Она слышала, как учащенно бьется сердце. Его сердце. Любимое. - Я не хочу, но приходится  улыбаться, издеваться, ты понимаешь, если нет, то…

-Я так испугалась, когда увидела тебя утром, рядом с… такого веселого и счастливого… - Лена тревожно посмотрела ему в глаза и провела рукой по лицу.

- Прости, но я должен… - Олви коснулся ее руки у себя на лице, - иначе меня убьют, а тебя… Если прикажут тебя убить, я же не смогу отказаться, понимаешь, тогда мы оба погибнем, Лена! - Схватил девушку за плечи финн и посмотрел в глаза. - Ты же понимаешь, где ты находишься?! Вас могут убить, в любую секунду. Сегодня, завтра — не важно. Не провоцируйте охрану, а я буду вам помогать. Скоро устрою вам побег, слышишь?! Лена! - Тряхнул Олви Ракицкую за плечи. - Лена, ты слышишь меня вообще?!

Лена отпустила его, повернулась спиной и вдруг раскатисто рассмеялась.

- Да мне все равно,  Олви, я никто, мне незачем жить. Я до войны была абсолютно счастливым человеком, а теперь у меня нет вообще никого, ну, закончится она и что? Куда я пойду, к кому, зачем? Мне, пожалуй, все равно, Олви.

- Нет, ты очнись, Лена! - Горячо зашептал финн, развернув ее за плечи к себе.- Лена, послушай, ты должна жить, это величайший дар — жить и радоваться, и ты будешь, я тебе обещаю, я узнавал!  - Улыбнулся он, глаза блеснули во тьме. - Нужно играть до конца, пока не кончилась колода. Я стольких людей уводил на пустырь, на расстрел, а потом отпускал, ты знаешь, как эти полуживые скелеты бежали, сломя голову? Потому, что жить хотели! И как сильно хотели! Мы еще повоюем, Лена, но я вас прошу — не провоцируйте охрану. Вам нужно продержаться пару дней, обещай мне.

- Я думала, ты убьешь меня… - прошептала Лена, опустив голову.

- Нет, я не убийца, Лена! - Воскликнул Олви, целуя ее руки. - Да, в какой-то момент я решил, что война-это не так уж и плохо, но это не так, Лена! О, как я был рад увидеть тебя живую, целую! Я же не смогу в тебя стрелять, Господи, это безумие! - Закрыл он лицо руками.

- Если не удастся бежать, что мы будем делать, Олви…? - Тихо спросила Лена.

- Бежать и только бежать, это не обсуждается! - Горячо ответил Олви, гладя ее по голове. - Не провоцируйте охрану и берегите себя. Я буду следить за вами.

Лена молча обняла его, положила голову на грудь и закрыла глаза. Каждой клеточкой она ощущала его тепло, биение сердца, стук в висках. Он не был убийцей никогда, война не сломала Олви Кескинена. Он спас ее тогда и пытается спасти сейчас, не это ли жизненная ниточка, оборвавшаяся  после смерти сестры? Не это ли смысл жизни? Новый, пускай и призрачный, готовый оборваться в любую минуту, любое мгновение…?

- Чудовищная штука — война, правда? - Прошептала Ракицкая, целуя его в шею. - Такая ужасная, а подарила мне тебя.

- В войне нет ничего хорошего, - ответил Олви, гладя ее по спине. - Я бы все равно встретил тебя, а нет — сиял бы звездой. Большой и яркой. Нет преград для подарков с небес, - он улыбнулся. - Тебе пора идти.

- Нет, пожалуйста, еще одно мгновение.

- Вставай, - бросил Олви, резко разжав объятия. - Вот так, - он с треском разорвал рубашку на груди девушки, - пошли, - парень схватил Лену за шиворот и вытолкнул из комнаты.



***


Маленькая девочка, вытянув худую ножку, осторожно пролезла через колючую проволоку. Тощая от голода, она казалась прозрачной, в каких-то совсем жалких обрывках штанов и рубашки, через которую проглядывались торчащие ребра. Босиком она обычно бегала в город — просить еду у кухонь или солдатских казарм. Повезло, что в этот раз на выходе был добрый охранник. Погрозив пальчиком, он похлопал себя по пузу, уселся на стул, скрипнувший под ним, и захрапел, закинув голову.

Повернув к госпиталю, маленькая девочка со смешными светлыми косичками и веснушками, подпрыгнула к окну, ухватилась за раму и, закинув ногу, взобралась на подоконник.  Оглядывая любопытными, голубыми глазами спящих солдат в палате, она с удовольствием втянула носом воздух из столовой. Пахло, кажется, жареной картошкой. Рассмеявшись, один из солдат протянул девочке печенье и посоветовал убраться по добру по здорову. Поблагодарив, девочка спрыгнула с подоконника и, спрятав добычу, довольная двинулась обратно в лагерь.

Жадно смакуя каждый кусочек, она бодро, иногда вприпрыжку, шагала по пыльной дороге, под уходящими солнечными лучами. Девочка не заметила, как наступил вечер. Прибавив шаг, она подошла к колючей проволоке и испуганно замерла. На посту уже стоял другой охранник. Кажется, самый суровый в лагере.

«Эй!» - Крикнул худощавый парень с навостренными ушами, вскидывая винтовку. - «Что ты там делаешь?!».

Девочка испуганно выронила печенье и попятилась. В голове отчетливо возникла виселица и беспощадные порки, которым подвергали детей. Сбежать отсюда невозможно — вокруг бескрайние поля, лишь вдалеке виднелся лес. Ее обязательно догонят.

«Мамочка...» - прошептала девочка и жалобно взвизгнула, когда солдат, выйдя за калитку, с хрустом сжал ее ухо и поволок в лагерь.

***

- А я не очень-то и верю твоему Олви, - распластавшись на полу барака, уже вечером, проговорила Галя, - чего ему нам помогать-то?

- Если это наш единственный шанс, его надо использовать,  - сидя рядом в позе турка, сказала Ангелина, глядя в одну точку. - Все равно здесь подыхать, не сегодня-завтра.

- Главное — добежать до своих, - положив голову на плечо Гали, ответила Лена, - а там…

- А там — лагеря, за то, что ты в плену был, - хмыкнула Ангелина, разглядывая пальцы на руке,- короче, бабы, никаких рассказов о том, что здесь были, иначе все.

- Ой, девки, когда же это все кончится? - Вздохнула Лена.

- Не вздыхай, не вздыхай мне тут, - обняла ее Галя, - в Ленинграде выжили и тут выживем, не сахарные, не растаем.

Вечернюю тишину разрезал пронзительный детский крик с улицы. Подскочив, подруги прильнули к окну.

«О, Господи...». - Дрожащим голосом прошептала Галя и бросилась на улицу.

«Галя, не надо!»  - Схватила ее за рукав Лена, но было уже поздно.

Оттолкнув охранника, стоявшего у входа в барак, Галя, не помня себя, кинулась на спину надзирателя, тащившего ее сестру в сарай, и вцепилась ему зубами в шею. Рослый мужчина на миг отпустил девочку, сбросил с себя заключенную и, сняв с плеча винтовку, ударил ее прикладом по голове. На помощь ему уже спешили другие охранники.

- Назад! - Крикнул Олви, направив винтовку на выскочившую из барака Лену. - Назад, я сказал!

- Олви, сделай что-нибудь, они ее убьют! - Кинулась к подруге Ракицкая, но финн толкнул ее на землю.

- Ты ей не поможешь!

- Олви, они ее убьют! - Срывающимся голосом крикнула Лена. Галю, прикрывшую собой сестру, нещадно молотили ногами и плетками сразу четыре охранника.

- Если ты сейчас же не вернешься в барак, я уже ничем не смогу тебе помочь, - прошептал Олви.

-Будь ты проклят! - Закричала Лена, отползая к бараку. - Я тебя ненавижу!

Потерявшую сознание Галю схватили за ноги и оттащили в сарай, плотно прикрыв за собой дверь. Перепуганную Яну приютили в женском бараке.

***
 Погрузившуюся в глубокий сон Лену разбудил душераздирающий крик. Вскочив, она увидела сидящую на полу Ангелину. Маленькая Яна спокойно спала.

Кричала Галя. Крик перемешивался с отчаянным рыданием и мольбой о пощаде, солдатским смехом и звоном бутылок. На миг все затихало, но затем начиналось снова. Отчаянно сжав кулаки, Лена поднесла их к глазам и беззвучно заплакала. Рядом всхлипнула Ангелина, и подруги крепко обнялись, вздрагивая при каждом новом ужасном крике.

Ближе к утру все прекратилось. Под предрассветную тишину в барак вошел Олви и подошел к подругам.

- Вы можете поговорить с ней. У вас пять минут.

- Олви, что с ней будет…? - Прошептала Лена. Финн не ответил, молча выйдя из барака. Хлопнула дверь.

***
Подруги вышли из помещения, шагнув в предрассветную прохладу. Где-то слышался лай собак, показались солнечные лучи. Лена огляделась по сторонам, не понимая куда идти. Олви исчез. Ангелина, взглянув под ноги, охнула и упала на колени.

Галя лежала у входа в барак, в самой пыли, абсолютно голая. Тело ее превратилось в один сплошной синяк, лицо — в кровавое месиво. Отчаянно пытаясь дышать, она сплевывала кровью, изредка вытирая разбитые губы и скребла сломанными пальцами землю, пока в изнеможение не упала лицом в пыль.

- Галя… - схватившись за голову, осела на землю Лена, - Галочка, что они с тобой сделали…?

- Мама моя… - отползла в сторону Ангелина, ошарашенно выкатив глаза, - это конец, мама…

-Галя… - задыхаясь в слезах, прошептала Лена, боясь прикоснуться к подруге, - Галочка моя, Сокол…

- Сволочи… - прошипела Ангелина, кивая головой на следы от сигарет на спине Гали, - какие же звери….

- Они ее убьют…. - прошептала Галя, подползая к Лене и глядя в глаза, - Яночку мою, они ее убьют, я тебя умоляю, защити ее…

- Галя… - крепко обняла ее Лена и, положив голову на грудь, утонула в рыданиях, - Галя, как же так…?

Она помнила каждое мгновение с этой веселой девчонкой. Помнила, как они жили по соседству, как пошли в школу и проучились вместе все одиннадцать лет за одной партой. Помнила выпускной — голубей, смех, песни, танцы и Ленинградский рассвет. Помнила Галю, такую счастливую с белыми бантами в смешных косичках. Она всегда шутила, что ее большеватый нос закрывает ей обзор на ненужных людей. Галя, неунывающая, веселая и бодрая духом Галя Сокол, теперь умирала у нее на руках, израненная, униженная. Она ведь девочка еще совсем.

Как же так, Господи?

- Все, - вновь подошел к ним Олви, а вместе с ним еще два охранника, - время вышло.

- Нет, пожалуйста! - Схватилась за Галю Лена.

- Сестру спаси! - Отчаянно взмахнула руками Сокол, когда двое надзирателей перевернули ее на спину и за ноги поволокли к виселице. - Прошу тебя!!! Я тебя умоляю, защити ее!!! Лена!!! Лена!!!

Из барака вытолкнули отчаянно сопротивлявшуюся, сонную Яну. Увидев Галю, она вскрикнула и кинулась к сестре, но хлесткий удар охранника по лицу повалил девочку на землю.

- Яна!!! – Закричала, срывая голос, рыдая Галя, но руки охранников держали ее крепче любых цепей. - Яночка, солнышко мое! Люблю тебя, девочка моя!!! Люблю, больше жизни, слышишь?!

- Галя!!! - Поднявшись из пыли, заплакала Яна. - Галя, ты чего, что они делают, Галя?! Пусти, пусти меня, гад, сволочь! - Закричала она, когда подошедший Олви схватил ее на руки и потащил в сарай. - Галя!!!

- Эй, Олви, куда это ты? - Крикнул один из надзирателей, державших Галю. Это был тот самый парень, поймавший Яну на выходе. Отпустив девушку, он направился к Кескинену. - А ну, оставь ее, пусть смотрит.

- Брось, это уже перебор. Я сам ее выпорю, - коротко бросил Олви, специально слегка ослабив хватку девочки.

- С каких пор ты тут все решаешь? - Возмутился надзиратель. - Куда?! - Крикнул он. Яна, освободившись, кинулась к сестре. Укусив охранника за руку, Галя спрыгнула с подставки и бросилась ей навстречу.

- Галя!!! - упала на колени Яна, прижимаясь к сестре. - Галочка моя!

- Я тебя люблю, слышишь?! - Награждая ее поцелуями, шептала Галя, отчаянно плача. - Люблю, люблю, люблю!!! Ты, главное, береги себя, девочка моя, будь умничкой!!! Я люблю тебя!!!

- Галя!!! - Завизжала Яна, цепляясь за сестру, но охранники оттащили Галю и вернули на виселицу.

- Эй, вы кажется, ее друзья? - Весело спросил тот самый надзиратель, повернувшись к оцепеневшим от происходящего Лене и Ангелине. - Вам нужно видеть, что бывает с теми, кто нарушает режим.

- Не надо… - Лена отползла к бараку, но ее схватили за ноги и поставили на колени перед самой виселицей. Рядом бросили Ангелину. На шею Гали накинули петлю.

- Смотри! - Закричал охранник, схватив Лену за волосы и подняв голову. - Смотри, я сказал!

- Сестру спаси. Пожалуйста, - прошептала Галя, глядя ей в глаза.

Ее глаза. Голубые, сейчас невероятно чистые от слез. Наполненные мольбой и страхом. Страхом за маленькую девочку.

- Пожалуйста, - прошептала Галя и закрыла глаза.

Размахнувшись, охранник выбил подставку из под ее ног.




***

- О, Господи… - схватилась за голову Нина, - вы хотите сказать, что…

- Да, - утирая слезы уголком шали, проговорила Лаура, тяжело дыша, - Яна Сокол — это я. Знаете, столько лет прошло, а я до сих пор помню тот день и сестру, когда она… - опустила голову женщина, - когда она целовала меня в последний раз…

- Простите… - уже не в силах сдерживать слезы, Женя вышла из-за стола и выскочила на улицу.

- Бедная… - сжала руку Лауры Нина, - почему вы так долго это скрывали? Как вы вообще оказались в плену…?

- До эвакуации мы не доехали, нас подбили,  - объяснила женщина. - Куда забрали маму - я не знаю. По совпадению мы оказались с Галей в одном лагере, и это была жестокая пытка для нее. А тетя Лена, она запретила после убийства дяди Олви появляться здесь, это были слишком опасно. К тому времени мне было уже тридцать, но я очень испугалась, да и не посмела ее ослушаться,  она всегда очень переживала за меня, любила страшно. А дядя Олви, он хороший был, кто бы что не говорил… Вы молодые, девочки, горячие, не судите людей строго, иногда обстоятельства складываются так, что просто нельзя поступить по другому…

- Неужели вас не искали родственники, отец? - Глядя в глаза женщине, спросила Нина, нахмурившись.

- Наверное, искали, я не знаю, - пожала плечами Лаура, глядя в одну точку. - Тетя Лена сказала, что Яны Сокол больше не существует, и ее не стало. После того, как моих теть арестовали, я некоторое время жила у дяди Олви, а следующие 15 лет  - как отшельник. И вот теперь, кажется, свободна. Я благодарна им за все, у меня нет никаких обид…



***

- Бежать решили на следующий день, ночью, - опустив голову, продолжила женщина. - Договорились вооружиться тем, что попадется под руку: ломать умывальники, вырывать из земли камни, да хоть колодки с себя срывать… - махнула рукой Лаура, выдохнув.  - На колючую проволоку, по которой шел ток, решили набрасывать одеяла, там были еще огнетушители, мыло…

И вроде бы все было готово, но кто-то обо всем узнал и доложил охране. В ту же ночь зачинщиков, самых главных, расстреляли. Всего человек 25, наверное. Но побег не отменили. Перенесли, до лучших времен.

И вот, через три дня все эти «живые» трупы, ночью, с криками выскочили из бараков, - женщина закрыла лицо руками. - Трупы, девки. Действительно, трупы. В лохмотьях, со  своим жалким «вооружением»… И, знаете, поначалу все шло неплохо. Прожектора разбили, пулеметы — захватили. Набросили одеяла на проволоку и скатывались на ту сторону. Тетя Лена схватила меня в охапку и бежала, куда глаза глядят, мне было так страшно, что я даже не могла нормально дышать, а вокруг сирены, охранники кричат, стреляют. Как ушли — непонятно… выскочили и разбежались в разные стороны…

- А как же собаки…? - Тихо спросила Нина.

- Как же без них? - Кивнула Лаура. - Пустили по следу. Только люди были — великие, девки. Одна группа отделилась и пошла с голыми руками на преследователей… еще и с песней… отвлекли так, остальным удалось уйти... - грустно улыбнулась женщина. - Вот так и шли, на смерть… это позволило ненадолго оторваться… бежали к домам, в деревню, думали нас там спрячут. Мамочка, как же мы ошибались… о, мамочка...

- Почему…? - Не поднимая глаз, прошептала Женя. - Не помогли…?

- Конечно, нас отправились искать, - уставилась в одну точку Лаура. - Они назвали это «охотой на зайцев». За «живых» трупов назначили огромную премию, и ловить нас стали все, кому не лень. Нам повезло, мы добежали до одного двора, там жила женщина. У нее дети воевали на стороне врагов… она молилась каждый день, чтобы они вернулись, думала, если нам поможет, Господь над ней сжалится. Нас искали, приходили несколько раз, но она… она не выдала. Божий человек, девочки… мы ее мамой называли… 90 дней. 90, девочки, мы жили у нее. Страшно представить… а ведь других стреляли, кололи, убивали, топорами, вилами, всем, что под руку попадалось… и кто? Обычные люди. Лавочники, продавцы — местное население, девочки… как же так можно…? Это ведь были действительно «живые» трупы, а их закалывали, вилами, за что…? Выглядываю как-то, из любопытства, ребенок же… - голос женщины дрогнул, - а там — машина, маленькая такая,  а к ней тела привязаны. Изуродованные. Лица не распознать. Возили их, за 4 километра, к комендатуре…

Женщина замолчала и схватилась за голову, тяжело вздохнув.  Кровь окончательно исчезла с ее лица.

- Послушайте, если вам тяжело, давайте продолжим позже, завтра, - сочувственно проговорила Нина.

- Да, нам некуда торопиться, - согласилась Женя.

- Нет, нет, все хорошо, - прикрыв глаза ладонью, ответила женщина, прикусив губу. - Главное, чтобы я не утомила вас своей болтовней, а то пришла тут… - устало улыбнулась она.

- Можете продолжать, - кивнула Женя, - мы вас внимательно слушаем.

- После того, как поиски прекратились, мы пробрались к Советской границе. Нашим меня представили как племянницу тети Лены. Нам поверили, - продолжила женщина, глядя в бесконечную, одну ей известную даль. - Дальше наши пути с Ангелиной Петровной разошлись — она ушла добровольцем на фронт, а мы с тетей Леной — в госпиталь, в тылу. Помню, как плакали, когда услышали об освобождении Ленинграда, как выбежали на улицу, когда объявили Победу... - Лаура закрыла глаза и тяжело вздохнула. - Она не пыталась его искать. Как бы не любила, понимала, что это невозможно и небезопасно. Не знала даже, жив ли он, ее мальчик. А после войны мы перебрались в один маленький городок и осели там. В Ленинград тетя Лена больше не вернулась. Никогда.

… Старый мотоцикл проехал по пыльной дороге, остановившись у одинокого домика, у косогора. Невысокая девушка, одетая с ситцевый, голубой сарафан, поблагодарила водителя — молодого паренька в кепке и, спрыгнув с транспорта, подошла к крыльцу. Поправив коротко стриженные, темно-русые волосы, она обернулась к полю, сощурившись от нещадно палившего июльского солнца. Сняв с головы алый платок, слегка хромая, Лена поднялась на крыльцо. Трясущимися руками толкнула дверь и вошла в дом, тяжело выдохнув.

Все на своих местах. Зеркало, в которое они смотрели, уходя — туда. Постель, которую они не убрали, уходя — туда. Даже ведро, то самое, лежало перевернутое, в своем углу. Лена аккуратно присела на кровать Рузили, провела рукой по подушке и улыбнулась. Какой родной запах. Здесь до сих пор живет ее дух. Живет она. Лена закрыла глаза.

«Риорита». Июнь. Рижский вокзал. Галя, легкая, смеющаяся Галя. Красивая. Ужин в «Альгамбре». Арвид, Вика. Рая. Арбис. Прохладная ночь. Рузиля. Вечер у реки. Первая бомбежка. Рижский рынок. Укрытие. Сережки. Дом доктора Хлебникова, жив ли он? Мальчик из трамвая у тела убитой матери.  Окопы, повешенная Соня Ройзман. Рита и Ангелина Портнова. Мост. Ленинград. Рада, Серова, Сухомлинов, госпиталь.  Саша, умоляющая о помощи. Роды под обстрелом. Черные косы умирающей на снегу Рады. Наташа, Сашка Карасев, Ольга Б у парикмахерской, Сухов. Квартира на Фонтанке, холодные глаза вульгарной женщины. Мама. Ангар, заполненный трупами. Ладога. Ника, Света, Аня, Ася Семашко. Страшные, пустые, серые глаза. Олви, Марта, любовь. Звезды. Банда, ледяная прорубь. Теплые руки сестры. Снова Рига. Глаза Раи Шустер, которую ведут умирать в горящую синагогу. Дом в поле. Хутор. Слава Давыдов, Золотов. Засада, умирающая Рузиля, смерть Риты, плен. Лагерь. Снова Олви, Яна, страшная смерть Гали, голубые глаза, мольба о помощи и страх. Подставка. Побег. Госпиталь. Победа.

Ей 25 лет. Ее душа перемолота и растоптана. В волосах — проблески седины. Это слишком много. Слишком много для одного человека произошло за это время. Стала ли она сильнее? Но зачем? Она жива, но почему? Они мертвы. Их больше нет. Для чего ей сохранили жизнь, оплакивать друзей?

«Ал яулык, зэнгэр шэл..».


Лена вздрогнула и открыла глаза, взглянув через окно на поле. Пустота. Ее взгляд упал на стену, на ту самую надпись, которую они оставили, уходя — туда.

«Уткэн гомерем бигрэк жэл…».

Не помня себя, Лена вскочила с кровати и бросилась на улицу, остановившись перед зарослями травы. Она слышала. Отчетливо слышала этот голос.

«...Ай, хай,
матуркай...»


Раздвигая руками заросли травы, Лена двигалась вглубь, не понимая, сходит с ума или нет. В голове стоял протяжный гул. Голос становился все ближе и ближе.

«Апайка! Эхэй, ты вернулась! Иди к нам!».

Лена замерла, увидев фигуру в белом ситцевом платье, собирающую цветы. Опустив голову, она что-то напевала под нос, улыбаясь огромными, карими глазами. Черные, как смоль, волосы заплетены в косички.

«Рузиля...» - прошептала Лена с прыгающим сердцем и комом в горле, протягивая руку, - «апай...».

«Лена!». Ракицкая вздрогнула. Рузиля исчезла.

Обернувшись, Лена увидела стоящую в паре метров от нее Ангелину. Светлые волосы убраны в хвост, белоснежный сарафан. На шее — повязка, покрывающая рану.

- Ты… Ты живая, мамочка!!! - Ошарашено крикнула Лена, прикрыв рот руками.

Подруги кинулись друг к другу и, упав на колени, крепко обнялись, отчаянно рыдая.

- Господи, я схожу с ума, Гелечка, я больше так не могу, где ты была, родная…?

- Прости меня, пожалуйста, прости! - Целуя ее, шептала Ангелина. - Я чуть не умерла, меня ранило в шею, пока лежала, думала: «Только бы выжить, если я выживу, прощения у тебя буду просить, на коленях, умолять буду!». Прости меня, Лена, я дура, ну, нет мне прощения! Просто не гони, прошу тебя…  одна ты у меня осталась, умру я без тебя…

- Прощаю, все, все тебе прощаю, только не бросай меня…

***
- Как вчера было, правда? - Присев на край косогора, кивнула на тот самый хутор Ангелина. Ветер трепал ее светлые волосы. - Два года прошло.

- А я все думала, как война закончится, все вместе сюда придем, - положила ей руку на плечо Лена. - Вот и война закончилась. А как дальше жить — непонятно. Воспоминания, они душат, страшно душат, Ангелина Портнова.

- Янка в порядке? - Подняла на нее голову Ангелина, сощурившись от солнца.

- Жива, здоровая девка растет, - рассмеялась Ракицкая, присаживаясь рядом, - в школе всех мальчиков метелит, чего с ней делать — не знаю.

- Это в ней лагерный опыт еще живет, как она с ума не сошла — ума не приложу. Вот ради нее и будем жить. Ух, какую бабу вырастем.

- Гель, а как жить—то дальше? - Глядя  в одну точку, спросила Лена.

- Как? - Пожала плечами Портнова. - Попробовать, как раньше. Надо попытаться. Деваться некуда. Обычно жить.

- А получится? Мы ведь уже не обычные. С таким жизненным багажом, - хмыкнула Ракицкая, проведя рукой по ссадине на лице.

- Самые обычные, - поднялась на ноги Ангелина, - обычные питерские девчонки. Пойдем, покажу тебе свое жилище.

Обнявшись, две подруги зашагали по пыльной дороге в город. Уходя, Лена едва заметно бросила взгляд в сторону поля.

Хихикнув, Рузиля помахала рукой и скрылась в траве.

***
- Она… не смогла справиться с собой и начала пить, - продолжила охрипшим голосом Лаура, когда Женя отложила письмо. - Она не могла спать, страшно кричала во сне, умоляла, прощения у кого-то просила. Считала себя виноватой, что жива, а они нет. Ангелина забрала меня к себе, как тетю Лену не уволили с работы — не понятно. Спасли только блокадное прошлое и золотые руки. Все, что произошло…. Все, что с ней случилось… это было слишком для 20 летней девочки, для такого человека, как тетя Лена… Ранимая она была… Добрая. Очень наивная.

….Ангелина подобрала подол длинного, черного платья и,  влетев на крыльцо, толкнула дверь дома. В лицо ударил запах крепкого алкоголя, кажется, самогона. Пылая гневом, пиная попадавшееся на пути невероятное количество пустых бутылок, Геля добралась до кухни, где на полу лежала ее подруга.

- Лена! - Похлопала, приподняв, Ракицкую по щекам девушка. - Ты меня слышишь, Лена?! Ты что творишь?!

- Пью, - кивнула Лена и улыбнулась, - хочешь, и тебе налью? - Подобрав подол  платья Ангелины, Ракицкая нарочито громко высморкалась в него. - Простите, больше ничего не нашла.

- Да ты с ума сошла, тебя уволят, если ты завтра на работу не выйдешь! Это тебе просили передать! - Схватила Геля подругу за шиворот белого ситцевого платья. - Лена!!! - Ты Гале обещала, ты помнишь, нет?! Будь же ты достойна памяти их! О ребенке подумай!

- Я жить не хочу, какой ребенок…? - Отвернулась к стене Лена. - Гарифуллина, гадина, каждую ночь снится, помоги, говорит, больно мне…

- И чего? - Поднявшись на ноги, взмахнула руками Портнова, поправив подол платья. - Мне моя дурында тоже снится, каждую ночь. Страшно, говорит, холодно. Тьфу. Померла, теперь жалуется. Я чего сделаю?  В общем, так. Сейчас встаем, умываемся и приводим себя в порядок. Ты обещала, Лена. Я ничего слушать не буду, заставлю силой. О, тебе письмо, - наклонившись, она передала Ракицкой конверт. - Лена, письмо тебе!

- Отстань, - отмахнулась подруга.

- Ну, я тогда сама прочитаю.

- Дай сюда! - Повернувшись, отобрала конверт Лена и вскрыла конверт.

«Здравствуй, любимая. Я долго не знал, где ты и что с тобой, мой Цветок. Не терял надежды и искал тебя. Прости, если своим письмом заставляю вспомнить то время. Если ты хочешь меня видеть, я буду ждать тебя у моста, в субботу, в 10 вечера. Если нет, я больше не посмею беспокоить тебя, любимая».

Твой Олви.

Листок выпал у Лены из рук.


***

Вместе с закатом солнца Лена вступила на громыхающий железный мост через бурлящую реку. Прохладный, уже почти ночной, свежий воздух трепал подол сарафана и ласкал лицо. Шаркая босоножками, она подошла к перилам и посмотрела на стремительно несущиеся внизу потоки. Если броситься вниз то, что тогда? Весь этот кошмар исчезнет, но что станет с Ангелиной и Яной? Она ведь смотрела Гале в глаза и обещала беречь сестру. Она должна сдержать слово.

Он подошел незаметно, почти подкрался и вышел справа от нее. Она не смотрела, не могла поднять глаз, хотя сердце бешено колотилось и говорило: «Смотри, он здесь. Он жив». Но она, что есть, силы вцепилась в перила и не могла заставить себя повернуть взгляд. Ветер, уже холодный, пробирал до костей. Он снял потрепанную, легкую куртку и накинул ей на плечи. Тогда их руки соприкоснулись, и она уже не в силах удержаться, жадно схватила их и прижала к лицу, тяжело дыша. Он улыбнулся снисходительно, как ни в чем не бывало. Ничего нового в нем не было. Такой же теплый, слегка простоватый взгляд, те же живые голубые глаза. Обвисшая, бежевая рубашка с короткими рукавами, кепка и коричневые, мешковатые, стертые в коленях штаны.

- Чего ты? - Спросил он, когда Лена, наконец, посмотрела на него и рассмеялась, своей счастливой, детской улыбкой согрев ему сердце. - Чего ты, дурочка?

- Это что у нас, свидание? - Отобрала она у молодого человека букет полевых цветов, который он держал в руке.

- А вас отпустит ваша мама? - Прищурил левый глаз Олви.

- О, я пойду спрошу, - кокетливо прикрыла рот ладонью Лена и топнула ножкой, - учтите, она очень привередливая.

- О, тогда я пошел, - развернулся Олви и рассмеялся. Улыбка исчезла с лица девушки.

- Как будто и не было ничего, правда…? -  Дрожащим голосом спросила она, чувствуя, как ком подступает к горлу. - Как будто первый раз встретились, правда…? Не было этого… не было этого кошмара, Олви…

- Да, точно так, - Олви крепко прижал ее к себе и, закрыв глаза, вздохнул.

- Я не хочу ничего знать, Олви, - прошептала Лена, прижимаясь к нему еще крепче, - просто будь рядом. Я, я, схожу с ума, так больше нельзя. Я не знаю, как мне дальше жить.

-Послушай, - Олви схватил ее за плечи и посмотрел в глаза,  - я люблю тебя, слышишь? Тут неподалеку лаз в границе у нас там с Мартой, я смогу ходить к тебе, а ты ко мне! Мы сможем видеться, ты понимаешь?! Не каждый день, но хотя бы раз в неделю!

- Ты врешь! - Задыхаясь от восторга, оттолкнула его Лена. - Обманываешь меня!

- Нет! - Схватил ее за руки Олви. - Просто будем приходить и видеться. Как настоящие муж и жена. Я буду отправлять тебе мальчиков с записками, когда можно прийти. А ты жди. Теперь пора уходить, сегодня ходят патрули, - отпустил руки Лены молодой человек и попятился, отправляя воздушный поцелуй.

- Я… Я жду! - Крикнула Лена, прижав букет к груди и закрыв глаза. Затем поднесла его к лицу и, принюхавшись,  подняла голову к небу, счастливо выдохнув полной грудью. Развернувшись, Ракицкая поспешила домой.


***

Уже на повороте к дому Лена столкнулась на проселочной дороге с молодым человеком в синей милицейской форме. В темноте было невозможно разглядеть его лицо.

- Ой, мамочка! - Воскликнула девушка, едва не упав.

- Прошу прощения, - извинился милиционер и зашагал дальше, шаркая тяжелыми сапогами. Протягивая руку, чтобы открыть калитку и войти, Лена замерла. Сомнений быть не могло.

- Слава, - крикнула она в пустоту, глядя перед собой. Молодой человек остановился, тяжело вздохнув. - Это же вы, Слава, - развернувшись, Лена медленно подошла к стоящему спиной милиционеру, - Давыдов, Слава, - молодой человек медленно развернулся, опустив глаза и сняв фуражку.
 - Вам хорошо? - Наклонила голову Ракицкая, пытаясь посмотреть ему в глаза. - Слава, за что вы так с нами? Я вас прошу, ответьте, Слава, почему? Почему вас там не было? Слава!

-Я не могу вам сейчас всего рассказать, Лена, это опасно для жизни, - провел рукой по редеющей светлой шевелюре милиционер. - И я вас прошу: будьте осторожнее, а лучше — уезжайте из этого города. Честь… - он махнул рукой и развернулся. - Всего вам хорошего, Елена Павловна.

- Скажите, как вы спите, Слава, хорошо?! - Срывающимся голосом крикнула Лена ему в спину. - А они спят. Я не сплю, вам хорошо, Слава?

Давыдов не ответил. Через пару мгновений его темная фигура скрылась за поворотом.


***

- И тетя Лена расцвела, - по—прежнему глядя в одну точку, продолжила Лаура. - Казалось, она настолько ушла в себя, что не замечает девушек, сидящих рядом: начала улыбаться, шутить, смеяться заливисто, в какой-то момент даже перестала хромать, немного. Раз в неделю уходила ночью и возвращалась только утром. Я хорошо училась, тетя Ангелина начала встречаться с Василием Золотовым, в общем, жизнь шла своим чередом. Кошмары по ночам прекратились, Лену повысили по работе и  решили наградить за доблестный труд в торжественной обстановке.

… «Товарищи, да вы чего, я же простой медик!» - Отмахивалась от толкающих ее к кабинету заведующего больницей коллег.  - «Товарищи!». Ее втолкнули внутрь, захлопнув дверь.

- А, наконец-то! - Воскликнул заведующий, коренастый мужчина лет 40, в очках, с уже заметной сединой. Рядом с ним стоял незнакомец, в наглухо застегнутом черном пиджаке и белой рубашке, несмотря на знойный день. Надменно подняв глаза на Лену, он с усмешкой откашлялся. Ракицкой стало не по себе от этого взгляда, и зачем ее сюда привели? На столе просторного кабинета, в который уместился длинный, деревянный стол, два шкафа и даже стационарный телефон, а также кровать, стояла открытая бутылка конька, рядом — три стакана и заветная, бархатная коробочка с медалью. - Вот, собственно, и наша героиня, так сказать, ударница труда. А это — товарищ из горкома, будущий первый секретарь.

- Очень приятно, - через силу улыбнулась Лена, чувствуя дрожь в коленях. Скорее бы уйти. Что-то не так, но что? Почему от этого человека, незнакомца, исходит настолько тяжелая энергия? К горлу подкатил ком, Ракицкая почувствовала приступ рвоты.

- Взаимно, - элегантно поклонился мужчина и протянул ей стакан, - по пять капель — дело святое.

- Спасибо, - приняла посуду Лена.

- А, позвольте представиться, - спохватился незнакомец, - Сухов, Георгий Юрьевич.

Стакан выпал из рук Лены, с глухим стуком ударившись о деревянный пол. Коньяк, выплеснувшись на дерево, остался на нем большим пятном. Где-то в голове Лены вновь возник Ленинград, прорубь, издевательский смех, ледяная вода. Страшные глаза вульгарной женщины.

«Теперь Сухов».

- Елена Павловна, вам плохо?  - Настороженно спросил заведующий поправив очки. - Душно?

- Да, простите, - задыхаясь, Лена выбежала из кабинета.

***
Не помня себя и почти теряя сознание, держась руками за стену, она сбежала вниз по лестнице и под недоумевающие взгляды коллег бросилась к зданию школы, где работала Ангелина. Урок физкультуры подходил к концу, и дети собирали футбольные мячи, когда запыхавшаяся Лена упала на скамейку перед обомлевшей подругой.

- Ого, вот это да, - Ангелина, подтянув синие тренировочные штаны, присела рядом. - Ты чего это так, при параде? - Кивнула она на белый халат Ракицкой и поправила убранные в хвост волосы.

- Геля, они здесь, - охрипшим голосом прошептала Лена, - они все здесь.

- Кто здесь? - Оглядевшись, спросила Ангелина, понизив голос.

- Те, кто топил меня в проруби.

- Что?! - Округлила глаза Портнова.- О, мама. Ооо, мама моя, нам конец, - схватилась за голову Ангелина. - Как ты узнала?!

- Он — почти первый секретарь горкома, главный их. Медаль мне пришел вручать сегодня, ты представляешь? Я чуть с ума не сошла, Сухов я, говорит! И он меня не узнал, но теперь, наверняка, знает.

- Так, надо убираться отсюда, сейчас же! - Вскочила на ноги Портнова и схватила Лену за руку. - Я за Янкой в школу, а ты беги собирать вещи.

- Я не могу, - опустив глаза, выдавила Лена.

- Чего? - Подняла бровь Ангелина.

- Я не могу, - повторила Лена, не поднимая головы, - у меня завтра встреча, очень важная.

- Не поняла, - Ракицкая извлекла из внутреннего кармана халата письмо от Олви и протянула подруге.

Прочитав, Портнова округлила глаза и, разорвав бумагу в клочья, что есть силы, толкнула Лену к дому.





***
- Ты дура совсем?! - Взревела Ангелина, едва подруги вошли в дом, и Ракицкая упала на диван. Бросившись к окну, Портнова задернула шторы. - Ты понимаешь своей глупой головой, что будет, если вас заметят, а?! Лена, он же фашист, зачем ты вообще к нему пошла?!

- Он не фашист, - твердо ответила Ракицкая.

- Это для нас!!! А для них он - враг!!! Ой, мама. Ой, мамочка, как же мы вляпались. Ой, мама моя. Если эти письма найдут, нас посадят, ты понимаешь?! Где они?! - Портнова кинулась к Лениному шкафчику и принялась выбрасывать из него вещи. - Где?!

- Не смей трогать мои вещи! - Оттолкнула ее Лена, прикрыв шкаф собой. - Как мне жить было, как, расскажи!!! - Закричала она, срывая голос.  -Я спать не могла, я думала, что брошусь с моста, я ходила, я пыталась, не смогла!!! Как жить с мыслью, что ты жива, а они нет, как?! Он мне жизнь спас, я просто не хочу, я не могу так больше жить, я же живой человек, сколько у нас война забрала?! Ну, есть же простое человеческое счастье, Ангелина, если не рисковать, как мне жить, ради чего?! Что мне терять?! Что мне еще делать, Геля?!

- Ах, она не могла! - Взмахнула руками Портнова и влепила Лене звонкую пощечину — та упала в угол комнаты. - Безмозглая курица! Я тебе расскажу, как жить! Вот ради ребенка, например, которого мы обещали защищать, ты забыла об этом?! Если нас посадят из-за твоего хахаля, кто о ней позаботится?! Глаза ты Галины забыла?!

Схватившись за лицо, Лена выбежала из дома.

«Ой, мама», - схватилась за голову Ангелина, уже сильно пожалев о том, что сказала и сделала. «Лена! Ну, прости, Лена!» - Крикнула Портнова, бросившись следом, но подруга уже скрылась из виду.


***
К ночи Лена не вернулась. Уже укладывая Яну спать, Ангелина услышала топот тяжёлых сапог на крыльце.

В дом вошёл Золотов, в полном обмундировании офицера МГБ. Тяжело вздохнув, он поправил синюю фуражку и оглядел комнату. Дом наполнился запахом кожи, от которого Портновой стало не по себе. Она ещё помнила, как такие же люди увели ночью родителей, а потом полгода калечили её. Но ведь это... Вася? Это же её, Ангелины, Василий Степанович. Любимый. Что он может сделать плохого?

-Вася?- Удивлённо присела на табурет рядом с кроватью девочки Геля и, смущённо поправила распущенные светлые локоны. - А ты чего не предупредил, я же ко сну уже готовлюсь, как лахудра выгляжу, - улыбнувшись, указала она на свою ночную рубашку.

-Здравствуйте, Василий Степанович! - бодро воскликнула из кроватки Яна, прижимая к груди старую, потрепанную куклу.

Золотов ничего не ответил. Скрипнув сапогами перед Лениным шкафом и открыв его, он достал изнутри тугую пачку писем, бережно обернутых красной лентой.

"Ну, что и требовалось доказать ", - пробежавшись глазами по листку, пробормотал молодой человек и направился к выхожу.

-Вася! - кинулась к нему Геля, но получив хлесткую затрещину, с грохотом повалилась на деревянный пол.

-Василий Степанович для вас, гражданка Портнова, - прошипел сквозь зубы Золотов. - Я ещё разберусь, насколько вы Портнова. Скорее всего, утром придётся прийти ко мне на допрос. А гражданка Ракицкая задержана, пока. Обстоятельства выясняются.

- Какой же ты гад... - ошарашенно прошептала Портнова, присев на полу и утерев кровь с разбитых губ. - Я же тебя любила, какая же ты сволочь, Вася, ты же её погубишь!!! - Она упала на колени и обхватила его ноги руками. - Я тебя прошу, помоги ей, ну, я дура, возьми меня, её-то за что, она ребёнок, она же не выживет, Вася!!!

Ухмыльнувшись, Золотов присел и погладил девушку по голове. Затем, спихнув с ноги, вышел из дома, хлопнув дверью.

"Нет, Вася!!!' - Отчаянно воскликнула Ангелина, рыдая и упала на пол, скребя его ногтями.

"Тётя Геля, тётя Геля, не плачь!"- кинулась к ней Яна, топая маленькими ножкам, и крепко обняла. - «Тётя Геля, пожалуйста...»

"Какая же ты сволочь, Золотов!"- Простонав, закрыла лицо руками Портнова и прижалась к стене. "Ой, мама, пропали мы, ой мамочка…"

***
К утру на крыльце вновь раздались тяжёлые шаги. Не спавшая Портнова испуганно привстала и зажгла керосиновую лампу. Тяжело дыша, в дом вошёл Слава Давыдов.

-Ты...? - Округлила глаза, присев на кровати Ангелина. - Какого черта…

-Я ничего не буду объяснять, просто послушай…

-Убирайся!!!- прошипела Геля, чтобы не разбудить ребёнка. - Как ты вообще посмел прийти сюда?!

-В общем, так, - Слава снял форменную фуражку, пододвинул табурет и сел посреди комнаты, - Лену задержали на мосту, во время встречи с этим, это самое, не важно. У неё нашли письма от него, а ещё рекомендации доктора Сухомлинова. Он сейчас арестован. Ещё ей добавляют убийство Гарифуллиной. Я навел справки, у меня старый сослуживец в конторе. Все очень, очень серьёзно.

-О, мама... - схватилась за голову Ангелина. - Бедная моя девочка...Что делать, Слава...?
- Свидания с ней запрещены. Но я могу помочь ей, хоть как-то. - Слава извлёк из внутреннего кармана кителя листок бумаги. - Это бывшие партизаны написали письмо в её защиту. Мало, конечно, но это должно помочь. Прости, это все, что я могу сделать, у меня связаны руки, и ты даже не представляешь, насколько.  Послушай, ты, наверное, меня никогда не простишь, и я не могу всего тебе рассказать. Но я настойчиво прошу: уезжай. Золотов копает, не сегодня, так завтра тебя тоже арестуют. Лене ты уже ничем не поможешь. Возьми письмо.

Ангелина неожиданно рассмеялась, и вырвала конверт у него из рук. Пристально, с чудовищной ненавистью глядя милиционеру в глаза, она разорвала бумагу в клочья и осыпала Давыдова обрывками.
- Пошел вон, - прошипела девушка, - чтобы я никогда тебя больше здесь не видела.

-Ожидаемо. Ничего, у меня еще есть, - кивнул Слава и, поднявшись со стула, прошёл к выходу, обернувшись двери. - Уезжай, Геля.

***
Проводив гостя взглядом, Портнова присела рядом с детской кроваткой и уставилась в одну точку пустым взглядом. В голове стоял невыносимый гул. Тихо сопела во сне Яна, обнимая любимую куклу. Тишину нарушали только старые часы на столе в углу.

Ей казалось, что жизнь наладилась, но все вновь рухнуло, буквально в считанные часы. Конечно, она погорячилась. Как можно обвинять во всем Лену, которая, по сути, была лишена юности? Разве в состоянии думать о судьбе ребёнка человек, который сам, по сути, дитя? Лена не может думать и поступать, как она, как Ангелина. Лена и так многое вынесла, при не самом крепком характере. У этого человечка огонь внутри, жажда жизни, после всего что было, не это ли сила? Как можно обвинять её в том, что она тянется к единственному оставшемуся свету в её жизни? А она ударила её по лицу. О, мама. О, дура.

Теперь их посадят. Да, их посадят! Если всплывёт вся правда, этого не избежать. И кто их топит? Золотов, Василий Степанович, её Вася, которого она всем сердцем любит. Уму непостижимо.

-Теть, - подала голос, проснувшись, Яна, - теть, чего не спишь?

-А, это я так, стоя думаю, как лошадка, - отмахнулась Портнова, вернувшись в реальность, - кошмары снятся?

-Ага, - кивнула, нахмурившись, девочка, - по Гале скучаю. По маме. По Ленинграду, - шмыгнула она носом, накручивая на палец золотистые волосы куклы.

- Ох, город Белых ночей, он теперь чей?- Рассмеялась Ангелина, укладываясь рядом. - Спи, малыш. Все будет хорошо.

На крыльце снова загромыхали сапоги: поднимались уже несколько человек. Ангелина испуганно подняла голову. В комнату вновь, наполнив её запахом кожаной одежды, вошли три сотрудника МГБ. Медленно шагая, вперёд выступил Золотов.

-Гражданка Портнова, - торжественно объявил он, глядя девушке в глаза.  - вы арестованы. Собирайтесь, у вас 5 минут.

***
-Вот так Василий Степанович... - ошарашено произнесла Нина, откидываясь на спинку стула, - невероятно…

-Сдаётся мне, что и Давыдова он заставил людей увести, - нахмурилась Женя, открывая шторы.

На улице уже расцвело, в дом проникли солнечные лучи, согревая девушек после тяжёлой ночи. Послышался шум проезжающих машин. Береговой пробуждался от спячки.

-Да, Слава оказался единственным, кто хоть чем-то помог тёте Лене, тем единственным чудом, которое спасло её от расстрела, - устало вздохнула Лаура. - У него была копия письма, он направил её в суд. Меня на время забрал к себе.

-Они с Ангелиной больше не увиделись, - проговорила Женя, глядя в одну точку.
- Нет. В следующий раз мои тёти встретились только в 60-х, когда Елена Павловна вернулась в Береговой. Разбитая, униженная, абсолютно без желания жить. Безжизненная. Из неё будто вытянули все соки, весь свет. Старуха, которую калечили почти 20 лет. Признаться честно, я думала, что она повесится, но жизненные силы, к моему удивлению, в этом человечке ещё оставались. Тётя Геля вернулась раньше, очень спокойная, вечно уставшая. Они сильно изменились и уже особо не общались. Жизнь сильно отдалила их, в какой-то момент тётя Геля удачно вышла замуж и уехала в Москву. Последние 10 лет жизни тёти Лены они не общались. Наверное, слишком больные воспоминания их объединяли, я не знаю, - закрыла глаза женщина.

-А ведь Давыдов не плохим оказался, - вздохнула Нина, почесав раскрасневшиеся уши. - Как можно человека в истории очернить, а он и не виноват вовсе.

- Разберёмся с этим, - Женя взяла Лауру за руку, - вам нужно поспать, можете ложиться прямо здесь.

- Да, спасибо, - кивнула женщина, поправив платок, - и вам бы поспать, девочки.

-Да, но, кажется, надо подышать свежим воздухом, - Женя поднялась из-за стола, - спите, я скоро вернусь.

***
На Береговой опустился удушающий, летний зной. Лето, несмотря на август, отступать явно не собиралось. Одна очередь в парке тянулась к киоску с содовой, вторая - к ларьку с мороженым. Неутомимо чинил рыжий "Москвич" автолюбитель, пожилая пара читала на скамейке под соснами газету, одну на двоих. Неутомимо из динамиков в парке Зенитчиц играла музыка.


"...Первая любовь,
Школьные года…

Женя опустилась на лавочку и прикрыла голову руками. Невозможно поверить, как на жизнь, на судьбу одного человека может выпасть столько испытаний? Как не сойти с ума? Как выжить? Как можно очернить, по сути, безвинного человека? И ведь у неё был шанс уехать, отречься, но она им не воспользовалась. Это был её выбор. Но она не смогла его оставить. Он был её светом, единственным огонёчком в жизни. И она хотела жить, Женя помнила её глаза. Откуда столько жизненной силы, после всего, что было...?


-Здравствуйте, Евгения Марковна, - поздоровался с Женей, присаживаясь рядом, мороженщик дядя Игорь, когда очередь наконец-то рассеялась. Хлопая глазами, Круглова вернулась в реальность. Дядя Игорь - полный мужчина, в идеально выглаженной, белой рубашке с короткими рукавами и таких же аккуратных, светлых брюках. Чисто европейское лицо, ей всегда казалось, что в молодости он привлекал внимание женщин, да и сейчас продолжает привлекать. - Жарко же, чего мороженое не берете? - Протянул Игорь холодную сладость девушке.

-Ох, не до него сейчас, - приняла мороженое Женя и приложила к голове, закатив глаза от наслаждения. - Ох, хорошо. Спасибо, дядя Игорь.

-Кушай на здоровье, - мужчина извлёк из внутреннего кармана рубашки носовой платок и вытер пот со лба. - Жарко, мама моя. Вот у меня в Прибалтике ветер свежий, хоть ложками кушай. И жара не чувствуется, можете мне поверить.

-Вы из Прибалтики? - Надкусив мороженое, спросила Женя.

-Рижанин. Коренной, - поднял вверх указательный палец мороженщик и рассмеялся, хлопнув Женю по коленке. - Смотрю на вас, Евгения Марковна, и душа не нарадуется. Вот, все у вас на своих местах: и молодая, и красивая, и работаете хорошо. А это ведь очень важно, товарищ участковый, чтобы каждый был на своём месте.

- Это точно, - смущённо рассмеялась Женя и поднялась со скамейки, - пора идти. Хорошего дня, товарищ.

- Спасибо, и вам хорошего дня, Евгения Марковна! Приходите, мороженого много.
Уже выходя Женя вдруг замерла. По телу пробежали мурашки. Стоп.

Не может быть.

Коренной рижанин.

Прибалтийский акцент.

"Все должны быть на своих местах".

Выкинув мороженое в урну, Женя со всех ног кинулась к управлению милицией, но на ближайшем повороте чья-то подножка свалила её с ног. Сильные руки схватили девушку за плечи и прижали к стене арки.
- Далеко собралась?- Улыбнулся Игорь, смотря холодными глазами. - Набегалась, девочка?

- Слишком долго гуляешь на свободе, Арайс! - Крикнула Женя, не в силах пошевелиться.- Пусти! Пусти, сволочь!
 
-О, а я не могу, - пожал плечами мужчина и ударил девушку в солнечное сплетение. Жадно хватая воздух, Женя согнулась пополам и упала на колени, когда ей зажали рот и нос. Она отчаянно сопротивлялась, пытаясь достать убийцу, руками, ногами, но все было бесполезно. Крепкие руки сжали её хрупкое тело сильнее стальных цепей. Уже теряя сознание и перестав сопротивляться, Женя посмотрела в голубое небо.

Неужели это конец, мамочка...?

***
Будто пробиваясь через океанские волны, Круглова пришла в себя, но не спешила открывать глаза. Перед глазами все ещё стояли холодные, серые глаза Арайса. Как он оставил её в живых? Что помешало убить? Или кто?

Женя прислушалась. Приглушенные мужские голоса. Знакомый стук часов. Знакомые всхлипывания. Нина! Да она же дома! Собравшись с духом, Женя открыла глаза.

За столом, опустив головы, сидели Нина, её лицо было красным от слез, тетя Лаура и Яна. Верещагин, как обычно, в элегантном пиджаке и модной чёрной рубашке, полковник Давыдов, в форме. Все разобрали стулья и расселись по разным частям комнаты. В дальнем углу, прижавшись к стене, клевал носом Олег, собственной персоной.

- О!- Радостно воскликнул Давыдов, заметив, что Женя открыла глаза. - Проснулось, чудо наше!

-Женька! - Кинулась к Кругловой Нина и, упав на колени перед кроватью, крепко обняла подругу. - Женечка, мы так испугались!

- А…

-Он в изоляторе, - закончил за Женю Верещагин, - под надёжной охраной, не волнуйтесь. Везёт вам, Евгения Марковна. Это действительно оказался Арайс. У него дома провели обыск и нашли множество доказательств.

- А как…

-Скажите спасибо, что я послал вот этого товарища за вами следить, - кивнул Давыдов на Сухова, - вовремя он успел, а то потеряли бы перспективного сотрудника.

Женя устало улыбнувшись, помахала Олегу рукой. Тот усмехнулся и пожал плечами, указав на безымянный палец.

-Как Ангелина Петровна? - Повернула голову к Верещагину Нина.

- Нормально, - кивнул мужчина, - состояние тяжелое, но говорят, выберется. Ангелина Петровна - женщина упрямая. Она все сможет.

-А что с ней...?- Встревоженно спросила Женя.

-Жень, ты только не волнуйся... - опустила голову Нина.

- Наша доблестная партизанка стреляла в майора Золотова, прямо у управления, -сообщил Давыдов.

-Что?!- Привстала Женя, но Нина уложила её обратно.

-Да, это Золотов заставил партизанский отряд повернуть назад, - добавил Верещагин. - У него была информация о расположении их семей. Да, это была операция, которую контролировал штаб фронта, но ему удалось преподнести это все как случайность. Якобы при подходе группа Давыдова попала в засаду и не смогла прийти на помощь команде Гарифуллиной. Все это наш бывший коллега изложил в письме.

- Бывший...?- Ошалело произнесла Женя, хватаясь за голову. - Его задержали? Где он сейчас...?

-Ну, надеюсь эта мразь где-нибудь... В аду, - хмыкнул Давыдов.

-Майор Золотов был найден у себя в служебной квартире. Он застрелился, - пояснил Верещагин.

-О, мама... - закрыла глаза Женя.

-Марина Северцева, Артур и другие подельники Коршного задержаны, их проверяют, - сообщил Вячеслав Анатольевич. - Ну, это самое, вы же понимаете, что эта проверка может занять много лет, сколько времени прошло…

-Почему все молчали, столько времени...?- Тихо спросила Нина, опустив голову и потирая красные уши.

-Потому что Коршной очень умно закрыл всем рты, - ответил Давыдов. - У меня была семья, у Лены - ребёнок, Ангелина боялась за всех. Тогда было не принято говорить про лагеря, поэтому Кескинена просто отправили домой. Но Коршному нужно было упрятать Елену Павловну, далеко и надолго.

-Почему он просто не убил её...? - Глядя в сторону, спросила Женя.

-Потому что убийство фронтовика вызывало бы большой шум, - пояснил полковник. - А тут вспомнили эпизод с Гарифуллиной, не раскрытый до сих пор, кстати. Потому что единственный живой свидетель, товарищ Портнова, так ни слова и не сказала. Зато сказали другие. Нашлись люди, которые заявили, что лично видели, как Елена Павловна стреляла в своего командира. Очень кстати возникла Ася Семашко. По ней были вопросы сразу после войны, поэтому она быстро вышла замуж и сменила не только фамилию, но и имя.

-Тварь, - зло бросил Верещагин, - думаю, зачинщиков побега из лагеря тоже она сдала.

-Ничего, она тоже задержана, - ответил Давыдов. - У неё там и без предательства ой как много чего. А пока она будет сидеть по фарце, сможешь спокойно искать доказательства убийства своей матери.

- Это полбеды, - вздохнул Верещагин, поправив твидовый пиджак, - нам нужно добиваться реабилитации всех пятерых, а это будет очень сложно. Хорошо, даже если плен Ракицкой мы не берём, там есть убийство Гарифуллиной. Если начнут копать под Портнову, её белогвардейское происхождение может выбраться. У Галины Сокол - плен, у Риты Бондарь тоже. У Рузили Гарифуллиной - кулацкая кровь, мать её за это и пострадала.

- Она жива?- С надеждой спросила Женя, приподнимаясь и держа Нину за руку.

-Без шансов, - развел руками Верещагин, - умерла в ссылке, в сороковом.

- А партизаны…? - Вдруг вспомнила Нина. - Вика, Арвид… Янис…?

- Тоже нет, - вздохнул мужчина, - их расстреляли, всех. Они поднимали восстания, по пути к расстрелу даже перевернули машину, пытались сопротивляться, но… все бесполезно. Очень мужественные были люди. Вечная память.

-Ладно, разберёмся, - подал голос Олег, - главное, теперь никто не будет мешать. Можно спокойно со всем работать. 10, 15 лет, плевать. Главное, сделать.

- У нас последние три листочка? - Кивнула устало на сундучок Лаура, укутываясь в шаль. -Надо заканчивать, Женя. Если вам не тяжело, - пододвинувшись к ней, Яна крепко обняла тётю.

- Жень, я могу прочитать, - шепнула Нина.

-Нет, я сама, - дрожащими руками Женя взяла один из трех последних листков.


***

Едва передвигая ногами, Ангелина возвращалась домой уже под утро. Ночная смена на ткацкой фабрике совсем выбила ее из сил. Ее привлекла музыка, доносившаяся из дома. Бросив сумку, Портнова вбежала внутрь и включила свет.

За столом, развалившись на стуле, сидела незнакомая женщина, лет 45. В шершавых, покрытых мозолями руках, она держала бутылку водки. Рядом стоял видавший виды патефон, из него звучала «Риорита». На Ангелину смотрели зеленые глаза, женщина улыбалась желтыми зубами и временами протяжно кашляла. Заметив Портнову, она почесала шею и выключила магнитофон, вытерев руки о бежевую рубашку.

-О! - Хрипло воскликнула женщина, вскинув руки и поправив запутанные, темные волосы. - А я вот решила музыку послушать. Так сказать, молодость вспомнить. А ты знаешь, когда я ее последний раз слушала? «Риориту»?

- Как вы вообще зашли сюда? -  Спокойно ответила Ангелина, поправляя убранные в хвост волосы. Ей страшно хотелось спать. Бороться с незнакомкой совсем не было сил. - Я сейчас милицию вызову.

- Ха-ха! - Расхохоталась женщина, вновь громко закашлявшись. - Ты что думаешь, я замки ломать не умею? Ха-ха-ха! Я умру сейчас!

Ангелина нахмурилась. Они не виделись. Никогда, иначе она бы, конечно, запомнила. Но  что-то в этом обветренном лице, в этих потухших зеленых глазах и хриплом, абсолютно лагерном голосе показалось ей до боли знакомым.

«Лена…» - прошептала Портнова и упала в обморок.

***

Очнулась она уже на диване, от резкого запаха спирта, ударившего в нос. Открыв глаза, Ангелина увидела Лену, сидевшую рядом. Не девочка. Уже женщина. Как же они были молоды, когда только увиделись. Дети совсем. Ракицкая улыбнулась.

- Оклемалась, кулема?

- Ой, мама моя… - закрыла глаза Портнова и сжала ее руку. - Как же ты меня напугала.

- Да, вид у меня не Софи Лорен, - вновь закашлявшись, рассмеялась Лена, - прости. Болею я.

- Живая же… - приподнявшись, прошептала Ангелина. - Как нас жизнь помотала, Лена, мы уже бабушки почти, - она сняла с полки маленькое зеркало. - И какие страшные, смотри. А встретились, когда едва двадцать стукнуло.
- Ой, убери от греха, - отодвинула зеркало Лена и опустила голову, глядя в сторону. - Вот и жизнь пролетела, - вздохнул она, насмешливо улыбнувшись. - Ты мне лучше расскажи, как Яна? Она живая, все в порядке?

- Да, все хорошо, взрослая уже, здесь рядом живет. Самостоятельная, - присела рядом Ангелина. - Лена, как ты меня нашла…?

- Давыдов помог, не поверишь,  - усмехнулась Ракицкая. - На вокзале встретил, одежду нормальную дал. Я его послать хотела, а потом думаю, чего нам теперь делить? Что-то там случилось, у косогора, все не просто так, товарищ мой Портнова. А что - наверное, уже и не узнаем.

А я вернулась в другой мир. Все такие счастливые, в цветных платьях, прически красивые. Смотрю на них и думаю: «Как же я вас ненавижу, сволочи».  Такие молодые. Радостные, каблучками цокают. Твари, - сплюнула Лена, утерев рот рукавом. - А потом подумала, а за что? Они же не виноваты, что молодости у нас не было. Что нам жизнь перемололо. Пусть радуются, Гелька. Пусть хоть они живут. Пусть… - ее голос дрогнул, по щеке прокатилась слеза. - Пусть больше никогда, Геля. Чтобы помнили...

- Пусть больше никогда, - кивнула Портнова, обнимая ее за плечи, - я просто… не хочу, чтобы еще хоть одна девчонка, Лен… еще хотя бы одна, такая же, как ты, как я… Как Ритка… - нахмурилась она, сдерживая слезы. - Как апайка наша… чтобы еще хоть одна девчонка такое перенесла… чтобы хоть один ребенок, Лен, такое видел… Как Янка с ума не сошла — не понять никогда. Права была дурында моя… любить надо и детей рожать, а мы… - девушка отвернулась. - Я все думаю, какими бы они стали, Лен…? Им бы было столько же, сколько и нам, представляешь…? Уже за 40…

- Сестра, наверное, была бы уже полной, в платке и с детьми,- улыбнулась сквозь слезы Лена, вспомнив улыбку Рузили. - Ругалась бы на них, по-татарски...

- Да, а Ритка бы окрепла, но все такой же трусихой бы осталась, - усмехнулась Портнова. - Красивая. Ушастая моя, добрая девочка…  навсегда такой и осталась, мамочка… нет, Лен, нет… никогда больше…. никогда, никогда…

- Никогда больше… - прошептала Лена, глядя в одну точку.

- Лен…

- Ммм…?

- Теперь надо на ноги вставать, Ленка.

- Да мне уже ложиться пора, - хрипло рассмеявшись, Лена поднялась, засунула руки в широкие, мужские коричневые штаны и подошла к окну. - В «Альгамбре» я ее последний раз слушала, Гель. «Риориту». В 41-м, перед самой войной. Какая жизнь тогда была. Легкая, молодая. Воздух был другой. А теперь ощущение, что внутри сломано все и не починить никогда. Сломали меня, товарищ. Что-то совсем ничего не хочется. Уже столько раз помереть могла, а все никак. И я все думаю, Гель, в чем моя сила? Но ведь уметь подниматься тоже характер надо иметь. Это тебе не мешки ворочать.

- Да, это точно, - глядя в даль, ответила Портнова, - ты болеешь.

- Туберкулез. Закрытая форма. Да ты не переживай, я переночую и уеду, зараза прилипнуть не успеет, - обернувшись к подруге, улыбнулась Лена. Геля поднялась с дивана и, подойдя к ней, обняла за плечи.

- Ты права: нас с тобой сломали. У меня теперь вечное ощущение усталости. Но старость — это только начало. Ее тоже надо прожить достойно, правда? Вот и смысл жизни. А я рядом, Ленка. Ложись спать на диван. Мы что-то придумаем. Не зря же жизнь нас так топчет, значит, зачем-то нужны мы ей.



***

Посреди ночи в доме раздался звонок телефона. Проснувшись, Геля кинулась к аппарату на столе и взяла трубку, тут же передав ее Лене.

- Мать, тебя.

-Алло? - Спросонья ответила Ракицкая.

- Здравствуйте, Елена Павловна, - поприветствовал вульгарный женский голос на том конце провода, - вы меня узнаете?

- Нет, кто это?

- А это та, кто тебя в проруби топил, ха-ха. В Питере-то, забыла, что ли? - Сердце Лены бешено забилось, она осела на пол. - Значит, слушай сюда, девочка моя. Расчет на то, что ты помрешь, не сработал. Живи, так и быть. Но если вздумаешь вякать, помни, что у тебя есть подруга и племянница. А чтобы ты не думала, что мы шутим, спроси об этом у своего дружка по ту сторону границы. Он тебе скажет. А может, уже не скажет. Спокойной ночи, Елена Павловна, - связь прервалась.

Швырнув трубку, Лена бросилась из дома.

***
Она миновала мост, на котором они встретились в последний раз и выбежала к его дому. Почти двадцать лет она не была здесь. Светила яркая луна, но в доме Олви было темно. Дверь была широко распахнута. С бешено колотящимся сердцем Лена вошла внутрь.

Ее встретила пугающая темнота. На большой кровати, в самом центре первой части дома, будто бы спали Марта с мужем, укрывшись одеялами. Мерно отстукивали ритм настенные часы. Тишина была настолько звенящей, что Лена слышала свое сердце. Олви находился справа, от них, на своей кровати, прижавшись к стене. Лунный свет падал как раз на него.  Олви сидел с открытыми глазами, приоткрыв рот от удивления. Из груди у него сочились две кровавые ранки.

Лена подошла к его кровати и, отчаянно выдохнув, медленно осела на колени. Прикрыв рот от ужаса, и со слезами взвыв, она взяла его еще теплую руку. Ее мальчик не изменился. Лишь коротко стриженные, упрямые волосы поседели. Те же голубые, живые глаза. Ее глаза. Любимые.

«Мой мальчик...» - Лена поднялась на кровать и примостилась рядом, прижав к груди возлюбленного  и ласково гладя по голове, тихо плача. - «Мой мальчик, я рядом, я тебя больше никому не отдам, я никогда не уйду...» - она целовала его в макушку, жадно, с любовью, будто он еще мог почувствовать ее тепло. - «Мой мальчик…Я так скучала, ты не можешь меня оставить, мальчик мой...».

Запыхавшись, Ангелина забежала в дом и отшатнулась к стене, увидев мертвую семейную пару. Обернувшись, она негромко вскрикнула, увидев Лену. Обняв Олви, Ракицкая медленно покачивалась из стороны в сторону, тихо напевая одну ей известную мелодию, под зловеще освещавшим ее лунным светом.

- Лена… - подойдя к кровати, аккуратно коснулась плеча подруги Ангелина. - Леночка, он умер, нам надо уходить… Леночка…

- Нет, мой мальчик со мной!  - Касаясь лица Олви окровавленными руками, отчаянно прошептала Лена. - Мой мальчик не может меня оставить, нет! Нет, нет, нет!

Неожиданно тишину кошмарной ночи прорезал негромкий детский плач. Входя, подруги не заметили аккуратно прикрытую кроватку в самом углу комнаты.

-Мамочка... - в ужасе кинулась к ней Ангелина, - кто у нас тут…? - Присела она перед кроваткой, подобрав подол длинной, черной юбки и осторожно взяла плачущую кроху на руки. - Как же ты испугалась, малышка… Лена, посмотри...

-Малышка...- Лена аккуратно уложила Олви и слезла с кровати, взяв ребенка на руки. - Это девочка… какая красавица, глаза ее, смотри, Гелечка…

Малышка, испуганно уставившись огромными, голубыми глазами на двух незнакомых женщин, вдруг перестала плакать и доверчиво сжала Ленин пальчик, негромко чихнув.

- Мы должны ее забрать… - Лена испуганно подняла глаза на Ангелину, ожидая отказа. - Мы же не можем ее здесь оставить… пожалуйста…

- И никто не знает, чей это ребенок... - крепко обняла подругу Ангелина, поцеловав в макушку. - Моя хорошая, если это спасет тебе жизнь, давай воспитаем ее хорошим человеком… пусть она будет смыслом, Лена… нашим смыслом...

- Моя жизнь… здравствуй, человек… - прижала малышку к себе Лена, чувствуя, как отчаянно бьется крохотное сердечко.





Эпилог

Сентябрь, 1982 год.


Черная служебная «Волга» взлетела на гремящий мост через бурлящую реку и направилась к самому центру города. Миновала рабочие кварталы, парк Зенитчиц. Взгляд сидевшей на заднем сиденье девушки упал на мелькнувшую рощу, за котором скрывалась граница соседнего государства. Она улыбнулась, но внутри вдруг стало грустно. Скорее всего, ее там больше никогда не будет. А сколько всего произошло за этими деревьями. Сколько тайн, сколько истории они скрывают. Там ведь по-прежнему живет душа прекрасных людей, с которыми девушка познакомилась. Какое невероятное счастье, что на ее судьбу выпали эти знакомства. Она не знала этих людей лично, но они остались в сердце, навсегда.

В самом центре города, у огромного памятника Ленину, уже собралась внушительных размеров толпа. Соорудили специальную трибуну для высоких, почетных гостей. Служебный автомобиль остановился. Молодой человек в милицейской форме, сидевший на переднем сиденье, вышел из машины и открыл заднюю дверь. Девушка вышла из автомобиля, поправила форменную юбку, пилотку, сдуваемую осенним ветром. В жизнь Берегового входил сентябрь. Светило уже не такое теплое, но все еще яркое солнце, жители города уже накидывали на плечи легкие, осенние куртки. С парка Зенитчиц доносились крики игравших детей.  Двое мальчишек проехали мимо на велосипедах, громко поздоровавшись с милиционерами. Улыбнувшись, Женя взяла Олега под руку.

- Товарищи! - На трибуну, у которой уже стояли два милиционера, взошел седой генерал, с квадратным лицом и нахмуренными бровями. Толпа смолкла. - Мы собрались здесь, чтобы восстановить историческую справедливость. Много лет назад, с помощью ухищрений и обмана советского правосудия, нашего трудового народа, группе лиц удалось ввести в заблуждение и десятилетия обманывать своих сограждан, честных граждан нашего государства. Но в результате умелых действий сотрудников правоохранительных органов была раскрыта и обезврежена банда, действовавшая в блокадном Ленинграде. Из-за их преступных действий было похищено более 90 тонн хлеба, товарищи, и это не считая других продуктов! - Толпа неодобрительно загудела. Один из милиционеров что-то шепнул генералу на ухо и тот кивнул. - Также, товарищи, была восстановлена историческая справедливость в отношении тех, кого уже нет с нами. Долгие годы этих людей считали недостойными наград и нахождения среди честных советских граждан, но, теперь, благодаря… - генерал оторвался от листка и поднял голову, сняв фуражку. - Хорошо, товарищи, что среди нас есть те, кому не все равно на восстановление честного имени достойных людей, - мужчина вновь опустил глаза. - Указом Верховного Суда Союза Советских Социалистических республик, Гарифуллину Рузилю Талгатовну, реабилитировать за отсутствие состава преступления, а также наградить: медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и медалью «За оборону Ленинграда». Посмертно.

Женя обернулась и поймала взглядом Ангелину. Та показала ей язык, смахнув слезу уголком синего шарфа.

- Бондарь Маргариту Николаевну, - продолжил генерал, - реабилитировать за отсутствием состава преступления и наградить медалью «За оборону Ленинграда». Посмертно, - Женя подняла глаза на стоявшую рядом Лауру и сжала ее руку.

«Спасибо вам, Женечка», - прошептала женщина. - «Галя бы гордилась вами. Она все видит. Они все, всё видят...».

- Сокол Галину Юрьевну, наградить медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и медалью «За оборону Ленинграда». Посмертно. Ракицкую Елену Павловну, реабилитировать полностью, а также наградить медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и медалью «За оборону Ленинграда». Посмертно. Портнову Ангелину Петровну, реабилитировать за отсутствием состава преступления и наградить медалью «За оборону Ленинграда». Ангелина Петровна жива и в добром здравии находится среди нас, Ангелина Петровна, прошу вас, выйдите к нам.

Женя обернулась. Ангелины не было.

- Жаль, - откашлялся генерал, - тогда перейдем к тем, кто оказывал непосредственную помощь в восстановлении исторической справедливости, а также рисковал жизнью при поимке и обезвреживании особо опасной банды.  Почетной грамотой, а также особой благодарностью Министерства внутренних дел награждается Сухов Олег Юрьевич. Также ему присвоено очередное воинское звание — майор, - Сухов, гордо прошагав вперед, забрал награду. - Особая благодарность в восстановлении исторической справедливости и помощи в поимке и обезвреживании особо опасной банды от Министерства внутренних дел Союза Советских Социалистических республик, а также очередное воинское звание — капитан, вручается Суховой — Кругловой Евгении Марковной, - стоявшая справа Нина радостно подняла руки. На трясущихся ногах Женя подошла к трибуне, приняла награду и гордо козырнула:

- Служу Советскому Союзу!

- Служите, - улыбнулся генерал, пожимая ей руку, - такие как вы, очень нужны стране. У вас большое будущее, товарищ Сухова — Круглова. Берегите себя.

- Особой благодарностью Министерства внутренних дел СССР за восстановление исторической справедливости и помощь в поимке и обезвреживании особо опасной банды вручается Ивановой Нине Ивановне.

От неожиданности Нина подпрыгнула на месте и ущипнула себя за красное ухо.

«Иди уже, штаны не порви», - улыбнувшись, шепнула Женька, толкнув ее вперед.

«Медалью «За отвагу» наградить Ройзман Софию Яковлевну. Посмертно...».


***

Над Береговым появились грозовые, свинцовые тучи, но парк Зенитчиц жил своей умиротворенной жизнью. Автолюбитель дочинил свой «Москвич» и теперь продавал на нем мед. Неустанно читала газету пожилая пара — одну на двоих. На мостике молодой человек с модной прической, в стильных, коричневых брюках и девушка в широкой, синей юбке и белой блузке кормили утят в пруду. Занимались спортом, совершая пробежки, ребята из секции самбо. Бодро текла вода из фонтанчиков, играла музыка.

«...Заповедный мотив,
Заповедная даль...»

- Тетя Наташа! - Поприветствовала, обняв мороженщицу Женя. - Мы столько лет не виделись!

-Уехали в свой Ленинград и даже не приезжают! - Уперла руки в бока, улыбнувшись, Наташа. - Я знаю все, ребята, большое дело сделали.

- Без наших товарищей из «конторы» это было бы трудно, - вздохнул Олег.

- Жень, а вы кое-что забыли, - мороженщица наклонилась и достала из нижней полки ту самую синюю, бархатную шкатулку, к которой тянулась Ракицкая перед смертью. Кажется, это был подарок Рады. - Съезжали когда, дома оставили. Яночка принесла. Мы не смотрели, вы не думайте.

- Спасибо огромное… - ошарашено поблагодарила Женька, - к шести часам Яков Моисеевич ждет на драники. Вам персональное приглашение.

- Ох, Яков Моисеевич тот же дамский угодник! - Рассмеялась, прикрыв рот, Наташа. - Приду, конечно, обязательно приду!




***
Сосны, сосны, еще поворот — и скоро выход. Главное, не сбить дыхание.

- Женя, - взяв под руку любимую, Олег вернул ее в реальность.

- Да?

-Какая мораль во всей этой истории?

- Да нет тут никакой морали, Олег, - Женя вздохнула, - трудности всегда есть и будут. Главное, всегда делать то, что сердце велит и оставаться человеком. Никто не знает, что будет завтра.

Олег не ответил, лишь крепче взял ее за руку.

Аккуратно раскрыв шкатулку, Женя извлекла из нее маленький листок, записку.

«Рузиля!
Мой свет. Мой ангел.
Моя жизнь.
Тебя нет уже много лет, а я все равно чувствую, что ты со мной, где-то рядом.
Я никогда не прощу себя за то, что не смогла спасти тебя, сестра. Поверь, моим единственным желанием было избавить тебя от мучений.
Я верю, что когда-нибудь,
Мы снова встретимся
И споем песни Майсары,
Как тогда,
В нашей Прибалтике.
С любовью,
твоя Лена».

Женя убрала записку в карман и вздохнула.

Над Береговым вновь выглянуло солнце, одарив яркими лучами идущих по аллее милиционеров. Женя с улыбкой сощурилась и еще крепче взяла Олега за руку.

«… Серой птицей лесной,
Из далеких веков,
Я к тебе прилетаю,
Беловежская пуща...»