Староверы

Побег

«Опять бежать! Как прежде!» – с досадой и страхом подумал Матвей, получив приватное сообщение знакомого сотрудника Народного комиссариата внутренних дел о раскулачивании.

Раньше, это было несколько веков назад, когда царь Алексей Михайлович Романов и патриарх Никон решили провести глобальную церковную реформу. В результате произошел раскол церкви на два течения: с исповеданием по старой и по новой вере. А людей, почитающих старую веру, стали называть староверами, старообрядцами, в отличие от нововерцев. Староверы, а их было почти половина православного населения, защищали такие церковные догматы, как исповедание святой Троицы, воплощения Бога Слова, веруя, что сначала был Бог, а потом слово, двух ипостасей Иисуса Христа, Божеское и человеческое. Они отстаивали двуперстное крестное знамение, погружательное крещение, унисонное пение, каноническую иконопись, необходимость специальной молитвенной одежды.

Долгие годы государственные и церковные власти подвергали староверов репрессиям, гонениям, ущемлению в гражданских правах. И только во времена правления Екатерины Великой им было предложено добровольно уехать на постоянное жительство в Сибирь. Тогда предки Матвея Озерова, снявшись с родных насиженных мест, перебрались жить за Камень.

Забрались в глухую тайгу, облюбовав место на речке Демьянке, притоке полноводного Иртыша. Создали поселение в два дома. Подняли хозяйство и зажили, уединившись от всего мира.

И вот опять. С приходом советской власти был принят закон, позволяющий на легитимной основе отбирать богатство, нажитое людьми повседневным тяжелым трудом, чтобы отдать его колхозам, а хозяев репрессировать и высылать. Ладно, погодился нужный человек. За небольшое вознаграждение он предупредил о раскулачивании и выправил документы на выезд с места жительства семьям братьев Матвея и Николая.
– Может быть, никуда не скрываться, остаться на месте и будь, что будет? – озабоченно произнес Николай.
– А если нас арестуют и заставят жить с нововерцами, да безбожниками? Упаси, Господь! Даже подумать об этом страшно.
– А куда бежать? Ты знаешь? Сейчас зима, а у нас дети и старики. – не унимался Николай.
– Помнишь, мы встречались с единоверцем охотником из Томского края? Вот, туда нам надо ехать. Найдем общину староверов. Помогут! Пустят на постой. Не волнуйся.

Уложив иконы, посуду, спальные принадлежности и одежду на конную санную повозку, привязав к ней поводком корову и, тесно усадив на лавочки членов семьи на другую повозку, темной холодной ночью скрытно подводы семьи Матвея Озерова направились по дороге в Томск. Семья не маленькая, семь человек: глава семьи с женой Марией Александровной, сын Степан с женой Еленой, Тимофей Алеша и бабушка. К путешественникам пристроились повозки брата Николая, в которых ехали хозяйка Евдокия Андреевна и дети: Максим, Павел, Клавдия и Ольга 

В дороге

Скоро выехали на Сибирский тракт. До места назначения предстояло проехать на восток около полутора тысяч километров через Ялуторовск, Ишим, Омск, Томск. Тракт называли дорогой предков. По ней за двести лет в далёкую и неизведанную Сибирь проследовали миллионы людей. Проехали и прошли тысячи переселенцев в поисках лучшей свободной жизни, ехали купцы с сибирскими и китайскими товарами, по тракту гнали табуны лошадей на запад, мчались пары и тройки лихих ямщиков с пассажирами, почтовые кареты, пыля по дороге, тянулись толпы каторжников, гонимые конвойными.

Тракт был широкий, около шестидесяти метров с канавами по краям и рядами берез, высаженными как опознавательные границы дорожной трассы. По середине полосы тянулась грунтовая проезжая часть. Когда-то через каждые двадцать пять или тридцать километров на дороге располагались почтовые станции, стояли постоялые дворы, фуражные склады, тележные, санные и сбруйные мастерские. А как сейчас, наши путешественники не знали, но надеялись на лучшее. Ехали со скоростью десять километров в час. Пассажиры сидели в санях на лавках по двое, укутавшись в тулупы, обложив ноги соломой. Иногда они сходили с повозок, разминая ноги, шли пешком.

На душе было тревожно, настроение соответствовало погоде. Тяжелые черные тучи заволокли небо, не пропуская солнечные лучи и подавляя настроение людей. Ветер усилился, сверху падали отдельные снежинки.

К полудню сделали первую остановку в чистом поле. Раздобыв валежник, развели костер и согрели кипяток, заварили травяной чай. Наскоро перекусили, съев по куску ржаного хлеба, запивая чаем. Немного согревшись, родственники продолжили путь.

Время тянулось медленно, приближался вечер. Неожиданно на пути показалась деревенька в несколько домов. Сразу же забрезжила надежда об отдыхе, настроение приподнялось.

Подъехав к большому дому с распахнутыми воротами, Матвей пошел узнать о ночлеге. Во дворе мужик небольшого роста в старенькой фуфайке лопатой отбрасывал снег к забору.
– Здорово живешь, мил человек, – обратился гость. – Пусти на ночлег, едем далеко, замерзли, особенно бабушка и ребенок, голодные, уставшие.

Мужик выглянул за ворота.
– Ты че, с семьей?
– Да, с семьей едем.
– Давай, заезжай сюда. Согреем вас и накормим, – мужик, засуетившись побежал в дом. Потом выскочил обратно и стал приглашать приезжих в дом. – Проходите, проходите вот сюда, сейчас согреетесь. Печь натоплена, бабушка и ребенок могут забраться на печку. А зовите меня Павел Силантьевич.

Гости вошли в теплую избу, оглянулись, ища божницу, и не найдя перекрестились двумя перстами, читая молитву «Отче наш», в душе благодаря Бога за столь удачное спасение.
– Так вы из старообрядцев, – воскликнул с удовольствием хозяин избы. – Это хорошо. Вся Сибирь населена староверами. Я тоже из них, правда моя вера стала ослабевать. Но все равно, мне приятно, что вы у меня оказались. В этой комнате будете жить. Еду я вам тоже сюда принесу.
– Нам бы чугунок щей, горшок каши, вареной картошки и самовар, ну, и хлеба, – вмешалась в разговор Мария Александровна, жена Матвея.
– Я к вам пришлю повариху, вы с ней и договоритесь.

Матвей с сыном Степаном распрягали лошадей, ставили в конюшню, поили и кормили животных.
– Тятя, корову-то нам бы продать. Идти ей трудно, да и должна отелиться скоро. Видишь, как она устала? Жалко нашу кормилицу, да че делать.
– Об этом ясно было сразу, но дома ее оставлять было нельзя. Ладно, будем думать, а сейчас айда в избу, и нам надо отдохнуть.

Ужин

В избе вдоль стен располагались широкие лавки. Около них установлен длинный стол.

Готовясь к ужину, Лена и Клава принесли из своих поклаж корзины с собственной посудой. Мокрой тряпкой протерли стол и накрыли его домашней скатертью. Затем нарезали ломтиками хлеб, положив на скатерть.

Скоро Павел Силантьевич принес чугунок, покрытый деревянной крышкой, с только что сваренными щами, и поставил на кромку стола. Потом появился горшок с обещанной овсяной кашей и горшок с вареной в мундире картошкой и, наконец, принесли самовар. Пожелав гостям приятного аппетита, хозяин избы удалился.

Все встали на молитву. Матвей, как старший, читал, а остальные повторяли за ним:

«Господи, благослови.
Будь гора кругом дома моего, камена река,
Огнева земля-логово, двери медны, двери железны,
Ключи булатны, замки укладны.
Отмыкай, Михайло Архангел,
Замыкай, Егор храбрый,
Сдавай ключи Пресвятой Божьей Богородице,
За престол Господний. Аминь».

Затем все, не торопясь, стали рассаживаться за стол, придерживаясь порядка, который был установлен в их семье. Матвей сел во главу стола, а его семья разместилась на боковой и приставной к столу лавке. Николай сел на боковую лавку в середине, а остальные уселись возле него так, чтобы удобно было дотягиваться до общей семейной миски.

Лена и Клавдия деревянными наливными ложками наполнили металлические миски щами и поставили на стол подле своей семьи. Щи дымились паром, приятно дразнили запахом. Раздав всем деревянные ложки и по куску хлеба, хозяйки заняли свои места. Все ждали команды. Матвей взял ложку, крякнул и, не торопясь, зачерпнул порцию щей. Под ложку подставил кусок хлеба, чтобы жидкость не капнула на скатерть, и поднес ко рту. Это была команда, можно начинать всем. Все поступали точно так же, как хозяин застолья. Сначала ели жидкость, а уж в конце, когда хозяин дал команду, хлебали густое содержимое. Старались быть аккуратными, не чавкали, не «ширкали», хлебая горячую жидкость. Не разговаривали. Если хозяин застолья замечал непорядок, он грозно стучал пальцем по столу, и все исправляли оплошность.

Затем дежурные женщины наполнили миски кашей. Потом была еще картошка. И, наконец, чай из самовара. Насытившись и напившись досыта, люди отодвинулись от стола. Надо, чтобы все это в желудке отлежалось, переварилось. Сейчас можно поговорить.
– Ну, Алеша, наелся?
– Я, тетя Клава, в дороге не очень проголодался, – отвечал восьмилетний мальчик.
– А бабушка у нас сильно устала. Надо ехать немного медленнее, чтобы она могла пешком пройтись, размять ноги.
– Ничего, мои родные, мы привыкнем. А теперь давайте готовиться ко сну с молитвой:
– Прости меня Христа ради! – сказал Матвей.
– Бог тя простит, и ты меня прости, – ответили остальные.
– Христос посреди нас, – продолжал хозяин.
– Есть и будет, – последовал ответ.

Выйдя из-за стола, все стали устраивать для себя постель. Используя одежды, родственники разместились спать на лавках, на полу. Первый день побега у них благополучно закончился. А сколько их еще будет таких дней?

Снова в путь

Рано утром Матвей вышел во двор и встретил там хозяина дома.
– Здорово живешь, Павел Силантьевич.
– Доброго здоровья, Матвей Степанович. Как почивали?
– С благодатью Господа, – подумав, с чего бы это начать, гость продолжил. – Я хотел бы с тобой, Павел Силантьевич, поговорить. Купи у меня корову. Надеялись мы ее до места довести, да ошиблись. Не довести, погубим животину. Она же стельная, идти тяжело, скоро должна отелиться. Прикипели мы к нашей Зорьке, да видит Господь, придется расставаться.
– Можно, я ее посмотрю?
– Айда, погляди.

Мужчины вошли в конюшню, зажгли светильник. Корова лежала на подстилке. Хозяин двора наклонился, стал гладить. Зорька поднялась на ноги, как бы помогая покупателю безошибочно себя разглядеть.
– А сколько ты за нее просишь?
– Так вот посуди, корова на базаре стоит от тридцати до пятидесяти рублей. Зорька скоро принесет теленочка. Учитывая наше безвыходное положение, я прошу тридцать пять рублей.

Хозяин все ходил вокруг Зорьки, гладил ее бока, шею. Опытный по жизни Матвей почувствовал, что его предложение заинтересовало покупателя.
– А уступи ее за тридцать рублей.
– Уступлю, если дашь в придачу пуд овса для лошадей.
– Пожалуй, согласен, ну, тогда по рукам?

Мужчины пожали друг другу руки, закрепив состоявшуюся сделку.
– Павел Силантьевич, подскажи еще, следующий постоялый двор далеко находится?
– Так, на тракте почтовые станции удалены друг от друга на расстоянии двадцать пять-тридцать верст. Вот и решайте, сколько вам под силу проехать. Правда, люди сказывают, что на ближней станции условия отдыха похуже. Пожалуй, посоветую вам проехать две станции.

Во дворе появились Максим и Павел. Они напоили лошадей, задали им овса.

После завтрака, путешественники запрягли лошадей, уселись в повозки, как прежде, и снова отправились в путь. И так изо дня в день, ехали, ехали в далекую Сибирь, искали место для ночлега, а отдохнув, снова в путь. Доброжелатели советовали, где найти полезных для их мероприятия людей. Так за городом Томском они нашли семью единоверцев. Глава семьи Самойлов Иван Прокопьевич радушно их принял на постой. Здесь искатели новой жизни отдыхали целую неделю. Доверившись хозяину, они рассказали о цели их приезда. Иван Прокопьевич, внимательно выслушав гостей, заявил, что знает одно место, где поселенцы найдут себе уют и покой. Он долго и подробно рассказывал об этом месте, и предложим самолично проводить до него переселенцев.
 
Место для поселения

Наступил март. Дни стали более продолжительными и ясными с ярким солнцем. Пришло время, когда семьи родных братьев Озеровых Матвея и Николая засобирались искать место для строительства поселения. Подобралась команда в десять человек. Клавдию с бабушкой и маленьким Алешей оставили дома для ведения хозяйства. Погрузив на три санные повозки продукты питания, овес для лошадей, инструменты и теплую одежду, бригада работников в сопровождении проводника Ивана Прокопьевича ранним морозным утром отправилась вглубь Сибири на юго-восток Томского края. По совету проводника, единоверца, надо было добраться до речки Кемчуг, правого притока реки Чулым.

Ехали по лесной запорошенной снегом дороге. Повсюду белый снег да высокие деревья сосны, ели, пихты да лиственницы. В глубине леса виднелись упавшие под напором ветра и старости стволы. Некоторые падали, да не долетели до земли, зацепившись кроной за соседние стволы. Так и висели, замерев в неудобной позе, ожидая, когда ветер им поможет освободиться и успокоиться на земной постели. Воздух кругом чистый с легким запахом еловой хвои. И лесная тишина, замечательная пением неугомонных птиц. Люди ехали молча, иногда переговариваясь друг с другом, прислушиваясь к монотонному хрусту снега под полозьями саней. Иногда, устав от сидения и замерзнув, вставали с повозок и следовали за ними пешком.

До реки, наконец, добрались. Дальше надо ехать не север, но дорога сворачивала на юг. Начиналась непроходимая тайга. На лошадях по ней не проедешь. Поэтому смело свернули на лед реки и направились по ее руслу вниз по течению, на север. На открытом месте лежал глубокий снег. Лошади и сани провалились, скорость движения заметно затормозилась.

Достигнув равнинных мест, где речка Кемчуг впадала в Чулым, свернули по руслу Кемчуга на юго-восток. Наконец, к вечеру, когда солнечные лучи зацепились за макушки деревьев, проводник сказал:
– Остановитесь. Видите, справа большая поляна, вот об этом месте я вам рассказывал. Здесь возвышенное и ровное место. Болот тут нет. Это хорошее место для пашни, огорода. А лес защитит усадьбу от ветра. Выбирайте.

Под покровом глубокого снега простиралась большая ровная площадка, на которой устроились многочисленные кустарники и мелкие стволы деревьев, стремящиеся сравняться с лесом. Место понравилось. Но надвигалась ночь и к ней надо приготовиться. Команда быстро выбралась на берег. Женщины занялись приготовлением ужина. Тимофей собрал валежник и развел костер. Мужчины ухаживали за лошадьми, рубили еловые ветки, укладывали из них постель на ночь.

Строительство

Рано утром, когда восточный горизонт только-только посветлел, Елена и Ольга занялись готовкой завтрака на костре. Елена, женщина среднего возраста, высокая в фуфайке, с повязанным платком на голове и высоких валенках наполнила корчагу из обожженной глины чистым снегом и поставила на землю у края костра. Ольга, еще не замужняя, стройная и всегда веселая ловко поддерживала огонь в костре, подкладывая в него дрова.

Матвей по старшинству взял на себя руководство процессом. Собрав всю группу работников, разделил ее на бригады вальщиков леса, вывозки и складирования, окорки, закладки фундаментов. Тимофей должен отвезти проводника домой и привезти сюда воз сена для лошадей.

Позавтракали как обычно. Поев овсяной каши со сливочным маслом и ржаным хлебом, вдоволь попив кипятка, команда усердно помолилась перед началом большого дела. Затем все приступили к своей работе.

Главы семейств вышли на поляну. Матвей, возрастом уже далеко за пятьдесят, высокого роста, широкоплечий, с меховой шапкой на голове, темно-рыжей длинной бородой и черными, как угли жгучими глазами, был одет в суконное полупальто, штаны его заправлены в высокие до колен валенки. Он стоял в снегу, широко расставив ноги, и раздвинутыми пальцами, как гребнем, расчесывал бороду. Братья были очень похожи. В них и их детях угадывалась одна порода, ни с кем не перепутаешь.
– Коля, давай решать, как поставим наши дома, – обратился Матвей, окинув взглядом поляну. – Конечно, дома должны стоять на высоком берегу реки. Чтобы защититься от паводковых вод, основание дома должно быть поднято высоко. Мы не знаем, как здесь разливается река весной, и ждать не можем, где-то надо жить.
–  Тогда давай поставим дома на клети высотой метра два, в низу будут хозяйственные постройки.
– Пожалуй, так и сделаем, – согласился Матвей.
– Думаю, со стороны реки должна располагаться глухая длинная сторона дома. Все окна с южной стороны, восточной и западной. В этом случае солнце будет в доме весь световой день.
– Огороды надо разместить с южной стороны от дома, чтобы дом их не затенял и защищал от холодных северных ветров. А как ты думаешь, дома поставим в линию или уступом?
– Лучше уступом и расстояние между домами сделаем метров тридцать. Так можно защититься в случае пожара, – предложил Николай.
 – Согласен. Тогда будем считать, что мы по главным вопросам, пожалуй, договорились. Давай займемся разметкой, – распорядился старший брат.

Взяв длинную веревку, они стали измерять расстояния между углами, диагонали углов и в снег ставили колышки. Завершив разметку, братья выглядели довольными проделанной работой.
– Ну, Николай, выбирай, который дом будет твой?

 Младший брат застеснялся, но с благодарностью посмотрев на Матвея, еще раз окинув взглядом поляну, произнес:
– Вот этот, левый со стороны реки.
– Решено. Тогда давай, в местах углов домов и вдоль стен разводим костры, чтобы оттаяла земля, и будем рыть колодцы под столбы. Поставим по десять столбов.

Вскоре запылали на указанных местах огнища. Для поддержания жара таскали сучки, отпиленные вальщиками вершины и обрезки, полученные при разделке стволов на бревна.

Матвей пошел смотреть на работу других бригад. Подойдя к вальщикам леса, которые двуручными полосовыми инструментами спиливали сосновые деревья и разделывали их стволы по длине на восьмиметровые бревна диаметром не тоньше тридцати двух сантиметров, он сделал особый заказ:
– Степан, мне надо двадцать бревен из лиственницы длиной по четыре метра и диаметром около полуметра под столбы.

Он подошел к дереву лиственницы, стоявшей рядом, похлопал ладонью по ее стволу и, подняв голову, посмотрел на ее вершину. Мощное дерево, высотой около тридцати метров, в зимние морозы стояло обнаженным, без одежды.
– Вот такое дерево, Степан, надо!

Подойдя к женской бригаде Евдокии и Марии, поблагодарил их за усердную работу. Женщины топорами срезали кору с заготовленных сосновых бревен, чтобы древесина быстрее сохла и не гнила.

Так незаметно подкралось время обеда.


Закладка поселения

На следующий день вернулся Тимофей. Он привез воз сена. Сейчас лошади будут сыты.

Матвей, обеспечивая подготовку новых работ, поручил Тимофею и Максиму организовать огниво для обжига столбов и бревен нижней обвязки, укрепляемой на столбах. Исполнители спилили сухостойные стволы, положили, как им рассказали, три кряжа друг на друга продольно пирамидкой, и подожгли. Скоро стволы горели по всей длине, образовалось огниво.
– Как обжигать-то будем? – нерешительно спросил Тимофей.
– Давай поставим козла по обе стороны огня в начале и в конце. Положим поперечные бревна, а уж на них будем горизонтально класть столбы, добиваясь обгорания всей поверхности.
– А ведь получается, – с восторгом произнес Тимофей, когда древесина столбов загорела и они поворачивали заготовку для равномерного обгорания.

Затем обугленный столб скинули с козла на землю, где он остывал на снегу, продолжая дымить.
 – Тятя хитрый. Он знает, что такое обугленное дерево не будет гнить в земле, восхищался Тимофей.

А бригадир, между тем, с братом копали колодцы под столбы. Затем ставили в них обожженные столбы и зарывали землей. Так в течение недели фундаментные работы с установкой обвязочных брусьев обеих домов были окончены.
Сразу же создали новую бригаду рубщиков сруба дома. Бревна рубили в чашку с остатком в обло. В каждой стене укладывали по десять бревен. Сначала рубили сруб для одного дома, а затем, пообвыкнув и приноровившись, стали рубить сразу два сруба. Так к середине апреля оба сруба были готовы и сделаны стропила под крышу. Сейчас надо бы, чтобы срубы с годик постояли, посохли и осели, но нет времени на это, где-то надо жить. Поэтому решили срочно сделать один дом. К новой зиме его надо сдать для жилья. Впереди еще много работы. Летом предстоит собрать мох и высушить. Потом сруб разобрать и окончательно собрать, укладывая прокладки мха между бревнами.

В апреле снег интенсивно плавился под горячими лучами солнца. Пора было позаботиться об огородах и пашне. Поселенцы стали расчищать облюбованные участки. Вырубали кустарники, выкорчевывали пни. Готовились к пахоте и посевным работам. Степан и Максим мастерили сохи, бороны, грабли.

Матвей ходил по территории поселения, оценивая работу подчиненных, и радовался:
– До чего ж ты хороша матушка Сибирь. Здесь все есть и даже в избытке. Лес стоит рядом с огромными запасами строительных материалов и дров. Печи сделаем, и в домах будет тепло. Река расположена под боком, колодцев рыть не надо, воды полно. А ведь в реке должна быть рыба, много рыбы, здесь ее никто никогда не ловил. Пожалуй, надо будет послать Тимофея, пусть добудет рыбы к столу, – подумал он и, повернувшись к фасаду домов, вдруг представил, как поселение станет выглядеть через годик. – Дома будут огорожены оградой, на окнах появятся резные наличники и ставни. Слева вырастут высокие ворота для въезда лошадей с возом и калитка для людей. Во дворе построим разные подсобные помещения: конюшню там, погреб, сарай. Уборную сделаем прямо в доме, чтобы на улицу не выходить. А вот здесь, возле реки, поставим баню. Без бани никак нельзя. В ней и моются, и стирают белье и лечатся.
 – Тятя, когда пахать-то начнем? Мы все приготовили для этого, – крикнул Тимофей, подходя к отцу.
– Эх, че ты так кричишь! Оборвал все думы, а так славно мечталось, – возмутился Матвей. –  Пойдем, посмотрим, че вы там сделали.


Самойловы

Проводив переселенцев до нового места, Иван Прокопьевич Самойлов уставший вернулся домой. В избу вошел молча. Не торопясь, скинул с головы треух, и повесил его на деревянный штырь, вбитый в стену под потолком, затем развязал кушак и снял зипун, сшитый из самодельного сукна, и повесил на свободный штырь в стене.

Глава семейства оказался мужчиной лет сорока высокого роста с длинной темно-рыжей бородой лопатой, ниспадающей на грудь и образовавшееся брюшко, светловолосый с зарождающейся лысиной на макушке. Глаза его из-за близорукости слегка щурились. Одет был в рубаху-косоворотку, из домотканого холста темного цвета, подпоясанную плетеным поясом, завязанным на левой стороне. Не широкие порты прикрывали ноги, обмотанные поверх штанов онучами, зашнурованными обвязками лаптей.

Мужа встречала жена, Глафира Яковлевна, женщина среднего возраста, высокая, худощавая, приятной наружности. На голове ее был повойник, такая мягкая шапочка из ткани с завязками сзади. Поверх рубахи-становины надет длинный до пят темного цвета сарафан.  Ноги согревались поголешками –короткими до колен вязаными шерстяными чулками. На ногах лапти. Она заботливо смотрела на мужа, видела, как он устал и душевно промолвила:
– Проходи, Иван Прокопьевич, отдохни, скоро будем ужинать.

Хозяин окинул взором свое жилище, остался доволен. Во всем был порядок и чистота. Полы выскоблены до бела. На окнах висели наглаженные хрустящие занавески. Лавки покрыты вышитыми самоткаными ковриками. В красном углу на полочке стояли старинные иконы, ниже лежали священные книги, висели плетеные из кожи ленточки лестовки, напоминающие лестницу для восхождения молящихся с земли на небо.

Встав перед иконами, Иван Прокопьевич помолился, читая молитву «Отче наш», сел на сундук, в котором хранилась выходная лопоть.
– Ну, как тут у вас? – поинтересовался он.
– Все хорошо. Клавдия – работящая девушка. Занимается скотиной и у нее все славно получается.
– Ну, пусть этим и занимается.

В это время скрипнули ворота, во двор кто-то вошел.
– Кто это там? – поинтересовался хозяин.

Глафира подошла к окну, отодвинув занавеску, посмотрела и радостно вскрикнула:
– Ой, ребята, сыны наши вернулись!

Суетливо с нескрываемой радостью она выскочила в сени, и оттуда послышались звуки поцелуев. Мать радовалась, обнимая своих сыновей, и непрерывно щебетала, сокрушаясь, как они осунулись. 

В избу вошли два высоких бородатых парня, старший Алексей и младший Борис. Отец двигался им на встречу. Братья, повернувшись к иконам, прежде всего, помолились, сотворив молитву «Отче наш», а потом поздоровались:
– Здорово живешь, тятя, – одновременно произнесли сыновья, склонив головы в поклоне.
– Доброго здоровья, доброго здоровья, – с восторгом отвечал отец, вытянув руки для объятий. Дети подходили, и, попав в сильные руки родителя, затихали, прижавшись к его груди, а он легонько хлопал ладонями по их спинам, приговаривая:
– Находились, нагулялись, домой пожалуйте. Раздевайтесь, умывайтесь, скоро будем ужинать.

Прослышав, что братья вернулись, в избу торопливо вошла Татьяна, жена Алексея. Она работала с Клавдией в конюшне и, сбросив рабочую одежду, предстала перед мужем в рубахе с сарафаном и повязанным фартуком, с повойником на голове и легкими лаптями на ногах. Обняв мужа и прижавшись к его плечу, прошептала:
– Рада тебя видеть дома.

Она стояла, едва доставая головой до плеча мужа. Широкая одежда скрывала формы ее тела, но опухлость лица и пигментные пятна на нем позволяли судить о том, что супруги ждут своего первенца.

Семейный ужин

Клавдия раскладывала сено по кормушкам лошади, коровы, овец, когда хозяйка, подойдя к ней, сказала:
– Клава, заканчивай здесь, пора собирать стол к ужину. Дети вернулись, так что подавай на стол все, что там есть. Татьяна пусть отдохнет.
– Тетя Глаша, я сейчас скоро.

Она быстро завершила начатое дело и побежала умываться и переодеваться. Вскоре вошла в избу в опрятной чистой наглаженной одежде. Среднего роста, светлые волосы заплетены в косу, ниспадающую по спине до пояса, голова покрыта легким платком, завязанным на затылке узелком. На ней была надета светлого цвета рубашка с длинным рукавом и сарафан. На ногах – вязанные длинные носки и легкие лапти.

Войдя в избу, поздоровалась тихим голоском и, от смущения, зардевшись, быстро прошла в бабий кут за занавеску. Вынесла чистую скатерть и расстелила ее на столе. Глафира Яковлевна, войдя в кут и заглянув в печь, спросила:
– Ну, что там у тебя есть?

Клавдия, вытащив ухватом из глубины печи на шесток горшки и сняв крышки, показала:
– Вот здесь капустные щи, а тут овсяная каша, и кисель из картофельного крахмала и клюквы, больше ничего нет.
– Вот и хорошо. Тогда все и подавай, а я поставлю самовар.

Сбегав в сени и достав из ящика ржаной круглый каравай вчерашней выпечки, кухарка нарезала из него куски и, сложив их на берестяное блюдо, поставила на стол. Туда же последовал туесок с ложками. Наконец, на середине стола появилась большая миска с горячими, натомившимися за день в печи, щами. Воздух наполнился приятным, возбуждающим аппетит, ароматом.
Глава семейства встал перед образами, остальные последовали за ним на молитву:

«Боже, очисти мя грешного, яко николи же благо
сотворив пред Тобою, но избави мя от лукавого,
 и да будет во мне воля Твоя, да неосужденно отверзу
уста мои недостойные и восхвалю имя Твое святое:
Отца и Сына, и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков, аминь.»

Затем все стали занимать свои места вокруг стола, взяли свои ложки и по куску хлеба. На заднем краю стола сидели бабушка и восьмилетний Алеша из семьи Озеровых. Хозяин семейства Самойловых, окинув взглядом собравшихся за столом, своей ложкой зачерпнул жидкость приятно пахнувших щей и, подставив под ложку кусочек хлеба, поднес ее к губам. Все собравшиеся последовали за хозяином. Молча ели, наслаждаясь пищей.

Клавдия нерешительно исподтишка разглядывала братьев. Оба высокие, светловолосые, бородатые, все в отца. Алексей сидел с наскучавшейся счастливой женой Татьяной. Она молчала, но ласковые взгляды обнимали желанного мужа. Борис был моложе брата, пожалуй, лет на пять. Его интересовала новая в доме девушка, и частые взгляды на нее смущали кухарку. Видя, что щи в миске заканчиваются, Клава, подойдя к хозяйке, тихо спросила:
– Щи еще есть, может быть, добавить?
– Да, Клава, добавь в миску еще щей.

Кухарка, забрав миску со стола, и вылив из горшка все оставшиеся щи, снова подала миску на стол. Пиршество продолжалось. Затем на столе оказалась миска с кашей, кувшин с киселем, кринка молока, вазочка с моченой клюквой. Кисель и молоко по желанию разливали в стаканы. И в заключение на стол поставили самовар, на котором стоял запарник с листьями иван-чая и душицы. Такой чай придавал напитку необычный аромат и считался полезным от многих болезней. Он утолял жажду, его употребление полезно для организма, поэтому во многих семьях чаепитие превратилось в традицию.

В семье Самойловых тоже любили чаевничать, особенно вечером, когда основная работа была уже сделана. Люди наливали в чашки горячий чай и, не торопясь, пили. Выпивали по несколько чашек.

Рассказ охотника

После ужина Алексей и Татьяна уединились в своей комнате. Не видевшиеся в течение нескольких месяцев, супруги здесь не сдерживали свои чувства и с наслаждением предались ласкам и утехам. Обхватив шею мужа руками, и прижавшись к нему всем горящим телом, женщина, плохо соображая, что делает, страстно шептала:
 – Лешенька, любимый мой, наконец-то ты со мной и опять сводишь меня с ума.

А в ответ следовало:
– Танюшка, я о тебе думал каждую ночь. Проснусь и думаю, какая ты у меня красивая. О, как хотелось прикоснуться к твоему телу, потрогать твою обворожительную грудь, губами ощутить твои губы, щеки. О...

Успокоившись, они уже лежали в кровати под одеялом. Татьяна, положив голову на плечо мужа, расспрашивала:
– Как хоть вы там жили? Одни в тайге, где людей нет, один только лес, да попрятавшиеся звери.
– Ты же знаешь, наши охотничьи угодья находятся в пойме реки Кемчуг, правом притоке Чулыма.
– Это туда тятя отвел семьи Озеровых, отца нашей Клавдии, строить дома для поселения?
– Вот как! Я про это ничего не слышал. Но места там красивые, богатые зверем, рыбой и лесными дарами.

Так вот у нас там построены две небольшие бревенчатые избушки. Там можно спать или переждать непогоду. Летом мы доставили продукты питания, крупы там, муку. Мясо на месте добывали. Купив лицензию на добычу соболя, лис и волков, мы в конце ноября с Борькой и собакой отправились на промысел.

Самыми ценными для нас были шкурки соболя. Зимой у зверька очень красивая шерстка. Длина его тела достигает пятидесяти шести сантиметров, а хвоста – двадцати сантиметров. Окраска шкурки меняется от темной до светлой, песчано-желтой. Живет соболь на земле и деревьях. Питается зайцами, белками, мышами. Плохо видит, но чувствителен к запахам. Испугавшись, рычит и тявкает.

Мы ходили по лесу на лыжах. Увидишь следы зверька, а он ходит по одной тропке многократно, ставишь на тропу капкан, припорошив его снегом, чтобы не видно было. Зверь хитрый, осторожный, ну а мы смекалистые, научились его обманывать. Ночью хищник выходит на охоту, бежит по своему следу, лапкой заденет капкан, тот его и сцапает. Тявкает, больно ведь, пытается вырваться, но освободиться не может. Утром мы собираем добычу, складываем в котомку.

Как-то к нашей добыче повадилась лиса. На рассвете, она, пробежав по тропе соболя, неожиданно обнаружила зверька, пойманного капканом. Понравилось ей. Она сыта, а мы без добычи. Неделю мы ее заманивали в капкан и поймали-таки. Утром идем и видим, в одном капкане сидит рыжая плутовка, а поодаль от нее, тоже в капкане мучается соболь.

Когда капканы были расставлены, мы на деревьях крепили петли, сделанные из тонкой проволоки. Если петля хорошо и правильно замаскирована, то соболь, не замечая опасности, вставляет голову в петлю. Он ведь между ветками пролазит так постоянно. Ветки раздвигаются беспрепятственно. Но петля затягивается на шее, и животное погибает.

Так, ежедневно, следуя от одной охотничьей избушки к другой, пройдя километров пятнадцать, мы ставили капканы, петли и собирали добычу. Вечером в новой избушке один из нас готовил ужин, а другой снимал шкурки, раскладывал их для сушки.
– Ты не спишь еще милая, – обратился, увлекшийся длинным рассказом Алексей.
– Не-ет, – последовал полусонный ответ.
– Алексей, плотно прижавшись к жене, приготовился ко сну. Так до утра в крепких объятиях они и проспали. Проснулись еще до того, как начало светать. Надвигался новый день со своими заботами.

Заготовка дров

Иван Прокопьевич с сыновьями Алексеем и Борисом собирались в лес на заготовку дров. Запасали их обычно зимой. Во-первых, в эту пору времени свободного было побольше, чем летом, а во-вторых, зимой растущее дерево имеет меньшую влажность, почти сухое. С лесником договорились о выделении участка березового леса, двуручная пила наточена и разведена, топоры подготовлены для работы.

Мартовские дни все еще короткие, поэтому ранним утром затемно, уложив инструменты в дровни, мужская команда на лошадке отправилась на работу. Постепенно светало. Небо, затянутое облаками, посерело. Лошадь уверенно шла по наезженной дороге. Подтаявший дырчатый снег хрустел под полозьями саней. Заехали в лес. Там было совсем темно, и слышался спокойный шум качающихся под напором ветра макушек деревьев. С дороги пришлось сворачивать направо. Лошадь, попав в глубокий снег, уперлась, не хотела идти, пыталась выбраться на дорогу. Пришлось Борису, ухватить ее за повод, вести за собой. Увязая в снегу по пояс, да еще при плохой видимости, продвигались медленно. Наконец, добрались до выделенного участка.

Встали, сориентировавшись на восток, сотворили молитву «Отче наш», и приступили к делу. Братья подошли к дереву белоствольной березы, валенками разгребли снег вокруг, посмотрели на макушку, определяя, куда она наклонена, и со стороны наклона топором сделали заруб. В эту сторону дерево должно упасть. С противоположной стороны двуручной пилой, наклонившись, стали пилить, широко двигая руками. «Джиг-джиг, джиг-джиг, – запела пила, с легкостью выбрасывая опилки из пропила». Острые зубья легко врезались в древесину. Приблизившись к зарубу, пилили с осторожностью, надо успеть увернуться от падающего дерева. Отец руками подтолкнул березу, и вот она затрещала, пошла и с грохотом сучьев распласталась на снежной постели.
– С почином, тятя, – радостно воскликнул Борис, – давай обрубай сучки. Как говорится: «Без топора в лес не ходят, а там, где лес рубят, щепки летят», – сыпал поговорками сынок.

Настроение было хорошее, работа спорилась. Отпиленные от ствола двухметровые бревна, погруженные на сани, вывозились задорным парнем к дороге. Обрубленные сучки собирались в кучу.

К полдню спилили несколько деревьев. У дороги накопился большой запас. Братья уложили бревна на дровни, закрепили веревкой и отправили отца отвезти воз домой. А сами продолжили валить лес. К концу дня работа была успешно закончена. Заготовленные бревна лежали во дворе.

На следующий день братья на козлах распиливали бревна на короткие части, а отец колуном колол отпиленные отрезки на поленья. Короткие и прямослойные отрезки разлетались от одного удара колуном, а вот со свилеватыми чураками, сучковатыми, да закомелистыми было трудно. Поддавались они только под напором клина.

К вечеру во дворе образовалась большая гора поленьев. Убирать их не торопились, считали, что так дрова быстрее сохнут. Только через неделю их сложили в поленницы в сарай. Обычно там они хранились до двух лет и хорошо просыхали. Топить-то печи сухими дровами – одно удовольствие. Они быстро загораются, не дымят и дают много жару.

Сватовство

С возвращением сыновей домой мать Глафира Яковлевна заметила разительные изменения в поведении Клавдии, семья которой временно сняла для проживания комнату в их доме. Отношение к работе не изменилось, но в свободное время девушка стала старательно наряжаться. Конечно, особых нарядов у нее здесь не было, но было заметно, начала по-разному заплетать косу, чаще менять платки, налобники. А самое главное, глаза ее выразительно светились при встрече с Борисом. Да и парень около нее задерживался. Кажется, проходил мимо, да останавливался, заговаривал с девушкой. Мать это с интересом наблюдала, было и приятно, и как-то немного тревожно. За молодыми нужен глаз да глаз.

Вечером, оставшись наедине с мужем, Глафира поинтересовалась:
– Ваня, ты не думаешь, Бориса пора женить?

Вопрос оказался неожиданным. Конечно, парень вырос, ему пора заводить свою семью. Но ведь надо подобрать подходящую партию.
– Ты кого-то подглядела?
– Увлекся он Клавдией, и она ему хочет понравиться. Девушка, она уважительная, работящая, домашнему хозяйству обученная. Приглядись к ней.
– Да, пожалуй, она подходящая. Только еще надо убедиться в отсутствии недопустимого родства до седьмого колена. Это я посмотрю по нашей родословной.

Через неделю отец, как бы, между прочим, спросил у сына:
– Вижу, тебе Клавдия понравилась, не пора ли тебе жениться?

Борис, засмущавшись, ответил:
– Твоя воля, тятя.
– Тогда собирайся, в воскресение поедем на Кемчуг, посмотрим, как у строителей дела, да и попросим согласия Николая Степановича, отца Клавдии, отдать дочь за тебя замуж.

Предупредили Клавдию, чтобы собиралась в поездку проведать родителей.

В положенное время лошадь, запряженная в выездную повозку, мчала отца, сына и Клавдию по дороге к реке Кемчуг. Путь знакомый. День стоял солнечный. Под лучами жаркого солнца снег плавился, становился дырчатым. Сани скользили легко. Добравшись до реки Чулым, повернули на север по льду ее русла, а там свернули направо по реке Кемчуг.  Скоро, когда солнце опустилось за вершины соснового леса и сразу стало темно, увидели срубы строящихся домов Озеровых. Заметив приезжих, навстречу им выдвинулся Матвей, а за ним подошел Николай.
– Здорово живете! – Приветствовал приезжий, выбираясь из повозки.
– Слава Господу Иисусу Христу, – отвечали братья.
– Да никак – это Иван Прокопьевич, вот это гость, неожиданно, – обрадовался Матвей.
Клавдия, увидев отца, подбежала и бросилась ему на грудь:
– Тятенька, здравствуй!
– Хранит тебя Господь, дочка. Соскучилась, – он с радостью прижал бедняжку к себе, и, увидев сына, велел:
– Максим, проводи к матери.
– Что-то случилось с бабушкой или Алешей, – с беспокойством спросил Матвей.
– Успокойтесь, все они в добром здравии и передавали вам низкий поклон. Приехали мы посмотреть на ваши успехи.
– Тогда идемте, с удовольствием все покажем, а лошадь Максим распряжет, поставит в конюшню, напоит и сена задаст.

Братья показывали гостям свою работу. «Проворно же они робят», – удивлялся Иван, рассматривая поставленные срубы домов. – «Но до конца еще далеко, а скоро придется заниматься землей, выращиванием хлеба и овощей на зиму. Надо бы им помочь».
***
Максим вел Клавдию, оживленно рассказывая о жизни на новом месте. По пути показывал срубы домов, временные хозяйственные постройки и привел на кухню. У печи стояла мать Евдокия Андреевна. Клавдия, узнав ее, подбежала, ласково обняла:
– Маменька, как я соскучилась!
– Дочка, как ты здесь оказалась?
– Меня привезли повидаться с вами.
– Кто привез?
– Иван Прокопьевич с сыном Борисом.
– Как там бабушка и Алеша? Не болеют?
– С ними все хорошо. Бабушка помаленьку ходит. Маменька, они приехали свататься, – прошептала Клавдия.

Последние слова больно резанули сердце матери. Конечно, дочка уже взрослая, а для нее-то все равно ребенок. Улетит, обескровит ее сердце. На душе стало тоскливо.
– Дочка, а ты-то как, любишь хоть его? Покинешь ты меня?

Мать и дочь крепко прижались друг к другу и немного всплакнули.
 
***
Обменявшись последними новостями, Матвей пригласил гостей на ужин, на кухню. Обеденный стол и глинобитная печь помещались под легким навесом, закрытым от ветра лапником. Семья уже собралась. Как принято, помолились, сели за стол, усадив гостей на почетные места, приступили к трапезе. Ели молча. Когда насытились, и на столе появился самовар, Иван Прокопьевич встал и обратил на себя внимание. Все с интересом направили на него взоры.
– Мы приехали специально к Николаю Степановичу. Приехали с предложением. Как говорится, у нас жених, – указал взглядом на сидящего рядом сына Бориса, – у вас невеста, – поклонился в сторону Клавдии, прильнувшей к матери, – так нельзя ли их свести вместе да нам породниться. К Клавдии Николаевне мы пригляделись. Девушка уважительная, работящая, работу по дому знает. Лучшей невестки нам не найти.

Гость сел на место. Все молчали. «Неужели наше предложение не понравилось», уж было засомневался сват, как раздался голос Матвея:
– Николай, почто молчишь?
– Иван Прокопьевич, прости меня. Все это так неожиданно, начал Николай. – Твое предложение для нас почетно, только дома пока нет, жить негде, как же свадьбу-то справлять.
– Ничего, поможем. А свадьбу сыграем осенью, как положено. Сегодня нам главное, договориться. Если вы даете свое родительское благословение, то Борис остается здесь до конца строительства, а Клавдия поедет со мною домой, будет нам помогать.
– От таких условий мы не отказываемся, и согласны с вашей семьей породниться. Дочка, ты-то хоть не против? Люб тебе Борис?
– Тятенька, спасибо тебе. Я согласна.
– Вот и славно, – весело заключил Матвей, и все приступили к чаепитию.