Каверна. Часть первая. Глава 27

27

Приехал, как и договаривались, дядя и поговорил с главврачом.

- Позже зайдешь к нему сам, - сказал дядя. – Поговорите. Он все сделает.

Главврач производил впечатление деликатного и порядочного человека. Казалось, он не знает в тихой идиллии своего кабинета того бардака, который происходит в заведении. Или знает, но поделать ничего не может, так как сам является винтиком в безжалостной машине здравоохранения. В голосе главврача и манере говорить было что-то убаюкивающее, монотонное, я бы даже сказал гипнотическое.

Он сказал, чтобы я принес из отделения документы: историю болезни, снимки, листы назначений.

В отделение я не нашел никого из врачей. В коридоре Марина, катая тележку, раздавала медикаменты.

- Марина, где Заур?
- На консилиуме, - ответила она серьезно.
- А Мухадиновна где или Федоровна?
- Там же.
- Тогда, Марина, дай, пожалуйста, мою историю болезни, снимки и лист назначения.

Марина не двигалась с места, в её глазах читалось: «Еще чего?»

- Главный просит, - добавил я.

Только после этого Марина оставила тележку и быстро пошла в ординаторскую, шлепая босоножками.

Я посмотрел ей в след и подумал, что с момента нашей первой встречи Марина немного поправилась, и если тогда ей шли округлости, то теперь был перебор. Если раньше она была музой Рафаэля, то теперь вполне могла перейти в мастерскую Рубенса и подвинуть там толстозадую Ларису. Я пожалел уходящую красоту и вспомнил восточную мудрость, которая гласила: «Женщина без мужчины запущенный сад».

Марина вернулась и молча протянула то, что я просил.

- Спасибо, - сказал я и серьезно добавил. – Если кто будет спрашивать, я у главного.

Я принес бумаги главврачу, он поблагодарил и попросил зайти через час.

Через час главврач пригласил меня присесть. Сказал, что разобрался во всем и написал в Минздрав. Показал несколько исписанных листов и пояснил:
- Это рекомендация, – вкрадчиво говорил он и показывал на важные места. - Тут указано, помимо всего прочего, что ты прошел у нас курс лечения с января по декабрь 2008 года. Положительной динамики не наблюдалось и тебе необходимо высокотехнологичное лечение. На вот, возьми, - собрал бумаги вместе со снимками. – Поезжай в Минздрав, - вскинул руку, посмотрел на наручные часы. – Они сегодня до пяти. Ты успеешь.
- А где Минздрав находиться?
- На улице… - Главврач призадумался. – Ладно, давай сюда. Сам отвезу, - забрал он документы. - Я все передам, зарегистрирую. Тебе позвонят.

Я остался доволен разговором с главврачом. Даже пожалел, что раньше с ним не познакомился. Может быть, изначально надо было иметь дело с ним во всем. И конечно, я был рад и испытывал чувство удовлетворения, что приблизился еще на один шаг к цели.

Правда, чтобы не пускать дело на самотек, дядя посоветовал - нам появиться и самим в Минздраве. Мы посетили кабинет, который занимается распределением квот, и постарались оставить хорошее впечатление. Что нам, по-моему, удалось. Мы получили вежливое разъяснение, что запрос пойдет в Москву, и как только поступит ответ, мне позвонят незамедлительно и сообщат результат.

А пока я завез в пенсионный фонд справку об инвалидности и прочие документы. С оформлением помог друг, Русик, узнав, что я ходил в пенсионный фонд, он попросил двоюродную сестру, она ускорила и упростила все процедуры. Мне выдали пенсионное удостоверение, к нему прилагалась справка на право обеспечения лекарственными средствами, предоставление санаторно-курортного лечения, и право на бесплатный проезд к месту лечения и обратно. Саму же пенсию нужно было подождать до февраля месяца. А так как была середина декабря, то времени еще было предостаточно. И я продолжал ждать, походу дела, думая, что, судя по всему, квота и пенсия поспеют к сроку, в одно и то же время.

А тем временем мы с Ирой не виделись с момента её второй выписки. Не было возможности, и мы ограничивались телефонными разговорами, при которых Ира чаще всего скучала и жаловалась на судьбу. В один из таких разговоров, она даже сказала:
- Я завтра приеду.   
- Что мы будем делать?
- Мне все равно, - ответила она отчаянно. – Ничего не знаю, завтра жди меня к себе.
- Куда к себе? – удивился я. – В больницу?
- Нет! Видеть и слышать больше не хочу про эту больницу.
- Тогда куда?
- Решай сам.
- По парку погуляем, и ты поедешь.
- Нет.
- А мне больше предложить тебе нечего.
- Придумай что-нибудь.
- Что я могу придумать? Ты ставишь меня в такое положение...
- Просто я скучаю без тебя, сифошка (мой медовый), - она заплакала. - Мне плохо.
- Не плачь. Потерпи. Будто я не хочу тебя видеть. При первой же возможности, я дам знать, и ты приедешь.
- Когда?
- Не знаю. Когда Аллаху будет угодно.   
- Хорошо, сифошка. Я тебя очень люблю.

Но увидеться мы смогли только на старый Новый год. Новый 2009 год и Рождество Ира встречала у себя в Тереке, а я дома в Нальчике. Мы созвонились, поздравили друг друга.

Ближе к старому Новому году перепало немного денег. Я приберег их и пригласил Иру. Около полудня 13-го января я вышел к магазину «Горный». Погода провалилась на дно старого цинкового ведра: пасмурно, сухо, снега нет. Частое явление на юге, когда зима не зима, а так - середина осени в России.

На улице было немноголюдно, я сразу заметил Иру, как одинокую скульптуру в зимнем саду. Она пошла навстречу, сияя улыбкой, от которой стало теплей вокруг и, казалось, запели птицы. Я с удовольствием наблюдал за ней. Ира спешила ко мне, почти переходя на бег, смеясь своему нетерпению. Эмоции перехлестывали через край, пытаясь совладать с улыбкой, она все равно светилась счастьем на всю улицу.

Ира подошла и обняла, прямо врезавшись, прильнула ко мне. Мы поцеловались. Я заглянул ей в лицо.

- Ты хорошо выглядишь! – сделал комплимент.

Она закатила глаза от удовольствия, позволяя себя разглядеть. Эта её гримаса была как бы благодарностью за комплимент. Мы расхохотались и под ручку пошли вниз по улице.

- А куда мы идем? – кокетливо спросила Ира.
- В гостиницу.

Мы решили не ехать на транспорте, а прогуляться. Было не холодно, мы наслаждались ленивым, осовевшим после праздников городом.

В гостинице у нас потребовали паспорта и записали со строгим безразличием в журнал. Выдали ключ от номера и направили на этаж.

Номер оказался достаточно уютным и представлял собой комнату средних размеров с небольшой прихожей и ванной комнатой. Мебель была простая и самая необходимая: стол, стулья, кровать, вещевой шкаф, телевизор, телефон и рифленые обои бежевого цвета.

Вид из окна простирался на площадь Марии (как называют у нас) - на фоне музыкально-драматического театра памятник Кученей Темрюковне, которая держит на вытянутой руке брачный договор с Россией.

Короче говоря, номер нам понравился. Но главное не это, а то, что мы сутки будем вместе, и никто не будет нам мешать.

Мы пошли прогуляться. Зашли в супермаркет. Купили холодных закусок, бутылку водки, сладостей к чаю. Хорошо проветрившись и нагуляв аппетит, вернулись в номер, который встретил нас, как родной – таинственным уютом.

Ира принялась накрывать стол. Я начал возиться с телевизором. Один ус антенны был отломан, и изображение косило. Но покрутив единственным усом во всевозможные стороны, я приладил его в наиболее удачном положении и пощелкал пультом. Два канала ловили нормально, третий сносно, остальные рябили, прыгали, ходили волнами.

- Да брось ты этот телевизор, - позвала Ира. – Садись уже за стол.

Мы произнесли тост за встречу и Новый год.

Начался повтор праздничного концерта: артисты создавали атмосферу всеобщего веселья и счастья. Причем успевали петь одновременно на разных каналах, что можно было попасть в дежавю.

Я поднял рюмку к тосту и, кроме всего прочего, произнес:
- Вот видишь, если чего-то сильно хотеть и иметь терпение, сам Всевышний помогает. Кто скажет, что получилось не по воле Всевышнего?! Новый год и Рождество, как семейные праздники, мы встретили по домам. А старый Новый год мы вдвоем. Чтобы наши желания всегда так сбывались!

На этих словах Ира меня поцеловала. И мы уже не смогли вернуться к столу, нас захлестнула страсть.

Покувыркавшись в постели, утолив страсть, мы решили, потому что было еще не поздно, и концерт был в самом разгаре, вернуться к столу.

Когда Ира одевалась, я заметил перемену в её фигуре, пригляделся и понял, либо у меня зрительная галлюцинация, либо четырехмесячного живота и след простыл. Я сразу же пристал к ней с вопросами. Она присела на кровать в одном белье, держа кофту в руках, и сказала:
- Я аборт сделала.
- Как сделала? Почему?
- Помнишь, я на свадьбу ездила? - вздохнула она. - Я тебе говорила.      
- Ну, помню. В середине декабря. Какая-то твоя родственница замуж выходила.
- Да. Тогда я сильно замерзла. Мы ехали из села и машина сломалась. Пока ждали, что за нами приедут, около двух часов там проторчали. Дома у меня высокая температура поднялась, кашель начался. Пролежала несколько дней. Мама меня к гинекологу повела. Та посмотрела и сказала: «Ребенка надо убирать. Может быть, осложнение. И будет либо ты, либо ребенок. Лучше не рисковать».
- И что?
- Сделали аборт вакуумом. Все почистили. 
- На четвертом месяце?
- Да. Знаешь, как я мучилась, лежала, не вставала.
- А сейчас что?
- Сейчас уже нормально, - призадумалась Ира. – Может это и к лучшему… Я так подумала – ну и родила бы я. Как бы мы жили? На что? На пенсию? Я пенсию еще три года получать не буду. Она на покрытие кредита идет, который я тогда брала, чтоб с этим уродом - муженьком рассчитаться. Сначала стану на ноги…
- А сразу подумать головой нельзя?
Ира нервно цыкнула и одновременно вздрогнула, как бы говоря: «Не начинай, и так тошно». Но я завелся, меня это бесило, выводило из себя.
- Ты все продумай сначала, потом уже делай, - начал я пилить её. – У тебя и так здоровье слабое, а ты себя еще добиваешь. Если решила рожать, зачем ты на эту свадьбу поперлась? Я еще предупредил: «Теплее одевайся, береги себя». Что я эти свадьбы не знаю? А если не решила, нечего и залетать, предохраняйся!
- Ничего, - уверенно сказала она. - Если я забеременела, значит, еще забеременею и рожу.
- Забеременеть сможешь, а выносить сможешь? Одни выносить могут, забеременеть не могут. Другие легко беременеют, выносить не могут. Ты не смотри на Раю, она здоровая, как лошадь. Проносила девять месяцев, где приспичило присела, выплюнула, как негритянка, уже двоих и пошла дальше. Ты же не такая. Тебе, как залетела, надо на сохранение ложиться. И до родов лежать, каждого ветра бояться.

Ира вскочила с кровати. - Все хватит! Достал уже своими нравоучениями!

«Либо ударю её, либо лучше не продолжать. Правда глаза колет. Все равно она сделает по-своему», - решил я, посадил себе на колени и успокоил.

Потом мы вернулись к праздничному столу. Посидели еще часок и легли спать.

Ира как с цепи сорвалась, вымотала меня, выжала все соки. Я уснул крепким сном глубоко за полночь.

Утром марафон продолжился. По-моему, я поставил свой суточный рекорд мужской силы и выносливости. И поймал себя на мысли, что за время наших отношений из Иры получилась жрица любви, способная удивить любого мужчину. По сравнению с тем, что было, это прорыв.

- Чтобы ты долго ни на кого не смотрел, - прошептала она.

Я ухмыльнулся. Даже в такой момент она, движимая ревностью, перевыполняет план. Наверное, думая, раз уж мы редко видимся, то надо отрываться.

Погода была прекрасная, стоял солнечный январский день. И хоть мы могли еще побыть в номере, Ира заторопилась.

- Пойдем на проспект, попробуем продать… - достала за воротом золотую цепочку. – Мама за неё две тысячи давала. Просила для сестры. Я не отдала.
- Тогда зачем продавать? – не понял я.
- Продадим, еще на сутки номер снимем. Я не хочу уезжать. Хочу побыть с тобой.

Я много раз убеждался в её болезненной, даже какой-то детской настырности и не хотел лишний раз спорить. Пусть будет, как будет. Ведь не только эти мелочи, но и наши отношения - результат её инициативы.

Мы вышли на проспект. Пошли в сторону «Кристалла», где крутятся скупщицы золота.
В этот день их было мало, видимо золото больше сдают до праздников, а не после. Мы потолкались там, но никто больше полторы тысячи не предложил. Прошлись по ювелирным магазинам, там цена оказалась еще меньше. Ира расстроилась, но отдавать цепочку за бесценок не захотела.

- Что делать? Поезжай домой, - предложил я. – Прогуляемся еще по парку, потом я провожу тебя.   
- Пойдем, - вздохнула она. – Только мы же еще увидимся до твоего отъезда?
- Конечно, - успокоил я её. – Обязательно увидимся. Я же не уеду, не попрощавшись с тобой.         

Ира сделала над собой усилие, чтобы не портить оставшегося времени нашей прогулки. Почему-то я мог любоваться природой, замечать белок, соек, ворон и дятла; показывать, обращать её внимание, заинтересовывать, как ребенка. Но она безразлично шла, держа меня за руку, и весь вид её протестовал, говорил: «Да отстань ты с этими белками, синицами и дятлом».

Я как бы отвлекал её внимание от себя, а она именно этого и не хотела. Хотела, чтобы я говорил о нас и только о нас. Такая зацикленность настораживала меня, если не сказать пугала.   

Мы вышли из парка. Ира вдруг протянула мне тетрадный листок в клеточку и попросила прочитать. Я развернул лист, на котором было от руки, почерком семиклассницы написано:
«Мой Господин Замохов Т.Ю. Я тебя очень сильно люблю и не могу без тебя жить. Сифошка, в тот день, когда мы с тобой расстанемся, знай, что я умру. Моя жизнь без тебя не имеет никакого значения. Знай об этом. Когда ты будешь читать мою записку, только не смейся, хорошо?
Ты просто не понимаешь, насколько я тебя люблю и насколько я боюсь тебя потерять. Я очень сильно боюсь, что ты этого никогда не поймешь. Сифошка, благодаря тебе я поняла, что такое жизнь и благодаря тебе я до сих пор живу на этом белом свете. Я до такой степени была измучена этой жизнью, что не хотела даже жить. А теперь я очень сильно хочу жить, потому что в моей жизни появился ТЫ. Теперь у меня есть смысл, и стимул ради кого я буду жить. И спасибо тебе большое, что ты у меня есть и большое спасибо за то, что ты меня терпишь.
Я тебя очень сильно пресильно люблю. Я это могу тебе сказать и словами, но почему-то мне захотелось чуть разнообразить.
Я очень скучаю по тебе, когда тебя нет рядом со мной, и очень сильно тоскую по тебе. Я просто тебя люблю.
                На веки веков твоя сифошка».

Я покрутил листок, рассмотрел его со всех сторон. После подписи был рисунок мультяшных мордашек в форме двух сердец.

- Ты и так все это говоришь, - сказал я.
- Знаю, просто мне захотелось, чтоб у тебя осталось на бумаге.
- Хорошо, я сохраню этот листок. Мой господин, - произнес я. - Это что-то новенькое.

Ира смотрела с печальной улыбкой, и все же была довольна, что вручила это признание. Где-то же она его написала, не забыла принести, вручить, значит, это было важно для неё.

Не успел я положить письмо в карман, как пришло в голову, что все пройдет… и может быть, я буду стариком читать это письмо, и только оно будет напоминать, что была эта любовь. Или придет время, когда не будет нас. Будет светить солнце в январе, будут сверкать снежные вершины гор, будут петь птицы на голубых елях, да и ели намного переживут нас. И кто-нибудь найдет этот листок школьной тетради, уже пожелтевший к тому времени, и прочтет то чувство, те эмоции, которые выписаны на нем. И это будет так же реально, как я стою сейчас на земле, дышу и обнимаю мою Иру.

В эту минуту я решил, что напишу роман. Листок подвигнул меня на эти мысли, на эти размышления. Я понял, что самое лучшее, что смогу сделать в жизни, это рассказать людям эту любовь. Ира, может, не понимая того, подтолкнула меня к творчеству. Ведь все художники творили благодаря музам, и почвой для творчества была любовь.

Вот тот бриллиант, который нашел я, бредя по дну.

В этот вечер Ира попросила не провожать её до вокзала.

- Мне так будет легче, - сказала она и, пропустив несколько маршруток, чтобы подольше постоять со мной, уехала.

Мама не одобряла отношения с Ирой. Она была сторонником старомодных взглядов и периодически читала мне нравоучения: надо поправиться, начать работать, наладить жизнь, жениться, а не гулять с девочками.

Я её успокаивал, говорил, что и сам так считаю и все для этого делаю. Этим смягчал извечный конфликт отцов и детей.               

- Ты на ней не женишься, - говорила мама строго. – А если она в тебя влюбиться? Потом болезненный разрыв будет. И вообще, что это за отношения? Мне все это не нравится.
- Когда я жизнь налажу? Когда женюсь? – задавал я вопрос себе и маме. – Может быть, я вообще не женюсь. Что теперь, совсем с женщинами не общаться? В монастырь уйти?

Мама вздыхала и меняла тему, так как была права, но в то же время, по-своему, был прав и я.

Я дал маме почитать письмо Иры. Мама присела на диван, надела очки, развернула листок. С серьезным вниманием, с каким читают исторические романы, мама прочитала признание. Сняла очки с носа, немного подумала и сказала:
- Знаешь, а ведь она тебя действительно любит.

С тех пор мамино отношение к Ире изменилось. Она стала её сторонницей в чем-то и говорила, чтобы я не обижал Иру. Стала временами интересоваться её делами и нашими отношениями.