Бах

  Коня звали Бах. Почему не Моцарт или Вивальди, сейчас уже никто не скажет. Ни конь, ни его ближайшие родственники отношения к музыке не имели, за это он мог поручиться. Что до далеких предков – кто знает? Возможно, на них перевозили музыкальные инструменты, или они стояли в конюшне знаменитого композитора? Не обязательно у самого Иоганна Баха, но уж у какого-нибудь композитора да была конюшня с лошадьми, и почему бы там не стоять предкам Баха?
   Выдвигались и менее интересные догадки. Что конь, стоя в деннике, настойчиво стучал копытом в пол, выпрашивая угощение. Что завидев всадника с полными сушек карманами, он начинал стучать ногой. «Бах!» «Бах!» «Бах-бах!».
   Или что с него падали всадники. «Бах» - и человек уже на земле.
   Последнее было возможным, Бах был высоким и сильным конем, да еще и молодым, а потому весьма горячим. Он был готов подчиниться, но для этого нужны были опытные руки, те, что смогут научить, найти с ним контакт. Любой голове, лошадиной или человечьей, умной или не очень, нужен хороший человек рядом. Хороший друг. Так что да, с Баха падали. Не потому, что он пытался сбросить всадника. Но на его широкой спине не каждый мог удержаться, когда быстрые ноги неудержимо рвали вперед.
  Впрочем, Баха все это мало волновало. Он не занимался генеалогическими изысками и всяческими философскими размышлениями. Сено вовремя, вода чистая, прогулка по расписанию – вот его заботы. Кроме прогулки был манеж. Это когда хозяйка приходила, чтобы почистить его, пройтись щетками по крутым его бокам, расчесать длинные хвост и гриву, крючком вычистить грязь и опилки из копыт. А потом, оседлав, выехать на огороженный манеж. Вот там было не так весело, как в леваде, где можно было спокойно носиться, есть траву или просто дремать на солнце. Но Бах относился к занятиям спокойно. Он не знал другой жизни, а потому воспринимал манеж как не самую приятную, но неотъемлемую часть дня.
   Будучи на полголовы выше всех остальных лошадей, да что там, будучи огромным рядом с другими, словно органные концерты его тезки по сравнению с вальсами, скажем, Шопена, конь слегка свысока смотрел на мир, позволяя и хозяйке занять высокомерную позицию. Хотя она и смотрелась на великане, который килограммов на двести превышал вес других лошадей, гораздо миниатюрнее, чем когда стояла на земле.
   Они были красивой парой. Великан конь с длиннющей гривой и его хозяйка, статная на земле, но такая маленькая верхом на Бахе, с распущенными черными волосами и ярко-синими глазами. Она уверенно держала в руках повод, и конь вышагивал под ней, устремлялся в галоп, когда ее волосы и его грива с хвостом развевались далеко позади, пока они вдвоем летели над землей, мерно покачиваясь.
   Конь любовался своей хозяйкой, побаиваясь ее хлыста и признавая ее власть над собой, а она красовалась на Бахе, гордясь своей лошадью. Весьма гармонично. Хлыст немного портил картину. Но хозяйка еще не закончила учить Баха, поэтому считала хлыст обязательной частью работы с огромным сильным конем. Хлыст давал ей иллюзорный перевес сил. Хотя, почему иллюзорный? Как бы не был велик конь, под ударами хлыста он двигался туда, куда указывала ему маленькая женщина. Та, которой он любовался. Красота и сила. Бах был лошадью. Поэтому не сознавал, что он сам – красота и сила.
   То утро началось для Баха накануне вечером. Так бывало, когда его, вместе с другими лошадьми грузили в коневоз и куда-то везли. «Грузили» - слово грубое, словно лошадь это мешок с песком. Отнюдь. Конь сам заходил в свое отделение, потом за ним закрывалась дверь, и когда все лошади были на местах, коневоз двигался. Бах не задумывался, куда именно его везут, а хозяйка не делилась с ним. Он просто ехал. Чтобы оказаться на чужой конюшне, среди незнакомых лошадей, в чужом деннике. Но сено везде было сеном, а вода – водой. Поэтому это не сильно трогало его. Беспокоило немного, и только. За всю его жизнь его уже не раз перевозили с места на места, начиная с того момента, как из родной конюшни увезли куда-то очень далеко, на новую, ту, что принадлежала его новой хозяйке, купившей его. С тех пор он не раз и не два ездил на коневозе, и это не означало смену хозяйки, его всегда встречала та же темноволосая синеглазая женщина, которой он привык подчиняться. Это были поездки на соревнования или просто на прогулки, слишком дальние, чтобы идти от самой конюшни. Они ездили купаться к огромному озеру, или в незнакомый лес, полный новых запахов, или в поля с травой по его, Баха, колено, высокой, шелестящей на ветру. У коня не было причин опасаться коневоза. Вечером уехали, утром хозяйка оседлает его, и они пойдут-поскачут по новым дорогам.
   Я перечитываю текст и ужасаюсь банальностям и штампам, которые сами собой выходят из-под стучащих по клавиатуре пальцев, а потом вспоминаю эту историю, и понимаю, что ведь и она сама – банальность и штамп, при всей ее кажущейся исключительности. Мы всегда строим иллюзии, что уж мы-то индивидуальности, не повторимые и оригинальные, но… Но стоит присмотреться вокруг, и вот уже идут люди в похожей одежде, с такими же словечками и реакциями, а мысли наши и провозглашаемые идеи слизаны хорошо, если из книг, а то и из гораздо менее затратных постов в соцсетях.
   О лошадях я такого сказать не могу. Возможно, потому что у них нет соцсетей? Хотя, откуда мы знаем, чем является для них табун. Может, скамеечкой возле парадной для спелетен? Наверное, дело еще в том, что я знаю лошадей меньше, чем людей, а понимаю и того хуже. Да и сколько лошадей я видела в своей жизни? Поэтому каждая кажется мне не повторимой, в каждой я вижу свой характер, не похожий на других?
   Это правдивая история. И именно потому банальная.
   Это случилось на самом деле.  И потому слова, которыми я ее описываю, вторичны, словно не свежие носки.
   Утром из конюшни одну за другой вывели восемь оседланных лошадей. Восемь лошадей, восемь всадников. Бах знал троих, Миру, Тосю и Плесень.
   У Плесени было какое-то еще одно имя, в паспорте она была записана более благозвучно, но все в конюшне звали ее Плесенью. Не понятно за что. То ли за характер, то ли за масть. Плесень была серой. Как налет на залежавшемся сыре или хлебе в отсыревшем пакете. Впрочем, откуда мне знать, почему ее так называли? Это только предположения. А факт в том, что лошадь была серой масти.
  Еще четыре лошади Баху были не знакомы. Они были с этой конюшни, на которую его и трех других привезли. Хороший отряд, гармоничный, четыре на четыре. Бах, Тося, Мира и Плесень против (или рядом, как смотреть и думать, ни лошади, ни всадники не выстраивали противостояния, но и в единый отряд не вливались) Атамана, Реглана, Факира и Диего.
   Восемь всадником на восьми лошадях солнечным утром отправились в однодневный поход, в какие ходят из многих конюшен, 30 километров туда, тридцать обратно, дойти, доскакать до озера, насмотреться, надышаться природой, проверить свои силы, наобщаться с лошадьми… Мало ли для чего люди идут в такие походы. Чтобы скакать рысью или бежать галопом по открытому пространству поля или нескончаемой ленте дороги, и лошадь несется быстрее, чем в закрытом манеже, где круг сменяется кругом, и только. Идут, чтобы поздно вечером сползти с седла и, разминая колени, клясться, что никогда больше, что час-два прогулки в полях более, чем достаточно, а вот это все – нет и нет, это слишком для мышц, для суставов, да и для лошадей, кажется, тоже, для погрустневших усталых морд, пропустивших привычное время обеда в конюшне, напившихся воды из глубоких луж и сбивших копыта на камнях. Если можно, без нас. И без них. Впрочем, это все не правда. Потому что придет время, и всадник снова взгромоздиться на лошадь, чтобы через пару часов припомнить прошлый свой поход и задаться риторическим, по правде-то, вопросом, «что я тут делаю?»
   Лошади такими вопросами не задаются, они следуют за всадниками, не зная, что именно их ждет. Хотя Факир при каждой возможности – а плохая дорога, когда все лошади останавливались, кроме первой, и по одной неспешно проходили по узким тропинкам или месиву луж, давала их множество – пытался улизнуть в сторону дома, разворачиваясь под ругающимся всадником и устремляясь в обратный путь. Группа останавливалась еще раз, ожидая, пока всадник справится с упрямцем, убедит его идти со всеми, в выбранную человеком сторону.
   Первый звоночек от Господа Бога прозвучал, когда группа пошла галопом. Реглан перешел в галоп, удивив всадника вскинутыми для начала задними ногами – а заодно и повеселив, пообещав массу новых впечатлений от езды на лошади,- а затем, усмотрев, что атаман, как и положено ему по имени, идет впереди кавалькады, растянувшейся по дороге на сотню метров (чуть не написала «добрую сотню», но одернула руку, удержавшись от очередного клише), а он, Реглан, среди незнакомых лошадей, да еще в хвосте колонны, решил, что надо срочно исправлять ситуацию. И проскакав пару метров галопом, перешел в… Что это был карьер, всадник узнал потом от свидетелей. Для него же (на самом деле, ее, вся группа состояла из девушек и девиц разных возрастов) лошадь под ним вдруг вытянулась в струну и полетела. Аки стрела. Мозг и инстинкт мгновенно решили, что чем позорно свалиться с лошади, лучше покинуть ее добровольно. И всадник аккуратно сполз набок Реглана и упал на дорогу, прикрыв голову руками. Конь перескочил через человека и помчал дальше, догонять Атамана. А всадник отделался ссадиной на руке. И все. Все-таки ситуацию надо держать под контролем. И если уж катапультироваться, то по собственному, а не лошади, желанию. Там и так, чтобы это было безопасно. 
   Поход приуныл, поняв, что в нагрузку им достался непутевый всадник, падающий с лошади при первых признаках галопа. Впрочем, так думала та часть, что была с Баховой конюшни. Вторая отнеслась с пониманием к человеку, первый раз в тот день севшему на Реглана и не знакомому с его повадками.
-Там, на Реглане, как самочувствие? Можем еще галопом пройтись?
-Попробуем,- ответила девушка, представляя, как можно будет потом описать свою поездку – и падение.
   «Почти грехопадение» - посмеялась она про себя, когда Реглан вновь перешел в карьер. Всадник вцепился двумя руками в гриву коня, прижался к его шее и заорал: «Стоять!»
   Крикнул он (почему я все время пишу «он»? потому что думаю о слове «всадник», и потому употребляю и местоимения мужского рода? Вам придется, видимо, простить мне, что род будет скакать взад-вперед по ходу рассказа) Реглану, но остановились все. То, что всадник не потерял стремян, повод и вообще удержался на коне, не было принято во внимание, группа хозяйки Баха окончательно признала его за слабое звено, не умеющее управлять лошадью. Хотя, если бы это было и осталось главной проблемой похода – было бы прекрасно. А пока девушка предвкушала красочный рассказ. Не зная, что скоро их ждет целая палитра красок. Грузовик с красочной фабрики перевернется. И прямо на их пути. Выбирай любую.
    А дорога меж тем вела все дальше, кони вышагивали по лужам (два дня ливней не только не пропали даром, но и не навели на мысль, что идти в поход после ливней как-то...не надо бы, что ли), лес чернел и полнился грибами. А группа гордо шла дальше.
   Особенно горда была хозяйка Баха. Конь, встретив первую лужу, категорически отказался в нее входить. Он обошел ее сбоку. И вторую. И третью.
   -Он не луж боится, а испачкаться не хочет,- объяснила хозяйка.- Чистюля!
   А потом принялась за хлыст. И Бах вошел в лужу. Противясь, сопротивляясь, не уверенно, но прошел. И еще одну. И еще. Этих луж на той дороге было – на несколько конюшен бы хватило лошадей приучать по грязной воде ходить.
   С высоты седла хозяйка взирала сверху-вниз на группу, молча хвалясь своим конем и собой, преодолевшей его, пересилившей, переломившей. Конь безропотно – или почти безропотно – шел по дороге, состоявшей из одних, кажется, луж, вздымал волны своими стройными  ногами, сильный и уверенный в себе и своем всаднике. Это ведь так важно – взаимная уверенность коня и человека.

    Дорога перешла в очередную новую дорогу, которая, честно говоря, не казалась дорогой вовсе. За все семь километров по «этому» встретился  всего один след, и тот был не по дороге, а поперек нее. Видимо, отчаянный грибник, случайно забредший в охотничьи угодья, выскочил на нее, чая вернуться домой, да ушел поскорее. Еще в одном месте на обочине валялась каска. Вернее, пол каски. Военной, не доеденной ржой. Коричневой, дырявой, хоть сейчас макароны сливай. Кажется, каска осталась со времен Второй мировой. И кажется, с тех же времен по этой дороге никто не ходил.
Никто не ходил, а группа пошли.
-Если еще раз мне позвонят с утра и позовут в поход, напомни, чтобы я притворилась мертвой.
-Если за мной в денник придут утром рано, я сам притворюсь мертвым.
   Наверное, диалог человека с лошадью так и звучал.
   Справедливости ради, навигатор-то был уверен, что дорога - это дорога. Но навигатор это ж компьютер, бездушная скотина, не понимающая нашей - и наших лошадей - тонкой душевной организации. Дорога есть? Ну, есть. А за качество дороги он не отвечает. Если людям только бы ныть, то они ж и на Аскоте были бы недовольны. Но на всякий случай инструктор  решил, что обратно пойдут другой дорогой – через поселки. Она длиннее, неинтереснее, зато гарантированно хорошая.

   Путь до озера занял неожиданные шесть часов. Лужи и грязь, которые приходилось обходить по тропинкам сквозь узкие проходы между деревьями – одна из девочек вскрикнула от боли, когда лошадь, ожидаемо не принимающая в расчет габариты всадника, протискиваясь мимо ствола, не дала места для ее, девочкина, колена. Окрик «Осторожно, ветки» привычно сопровождал каждую следующую еловую лапу, которую отодвигал и с силой отпускал, проехав под ней, всадник. Иногда следующий не успевал среагировать или не держал дистанцию, и колючая хвоя оставляла легкие царапины на щеках. Лошади заметно устали. Один привал в середине пути, когда всадники спешились , ослабили подпруги и лошади поели траву – и ожидаемый отдых впереди, у озера. Вот и все. А тридцать километров-то позади почти. И хотя девочки постанывали от долгого пути, шли не они, а лошади, о чем довольно откровенно думал Бах, да и остальные. Кроме Факира. Он думал как бы ему изловчиться и вернуться домой. Не важно, с всадником или без. Главное – в родную конюшню. Бах и его компания о конюшне не думали, она была далеко, гораздо больше тридцати пройденных километров. Так что безопаснее держаться с хозяевами.




   На озере стала очевидна разница в подходе к походу двух групп, так и не слившихся в одну. Бах, Тося, Мира и Плесень, во главе с хозяйкой Баха, Баховладелицей, а также – владелицей конюшни и тренером остальных трех девочек. И Атаман, Факир, Реглан и Диего. Четыре девочки, мало знакомые друг с другом. Очевидное единство одной группы, вооруженной хлыстами, одетой в шлемы, и праздная расслабленно-медитативная разрозненность второй. «Смотрите, грибы!». Нет, первой группе и в голову не пришло бы высматривать грибы на обочине. Хотя, да, красивые. Подосиновики. Один к одному. «А там лисички, смотрите!». Можно, конечно, остановиться и собрать…
   -Мы сюда что, грибы приехали собирать?- грозно окрикнула хозяйка Баха своих девочек. Девочки, уставшие от долгого сидения на лошади и желающие размять ноги, вздохнули.
   Озеро. Озеро впереди, можно спешиться, ослабить подпруги, подвязать стремена и дать отдых лошадям, но прежде всего и себе. То есть, прежде всего лошадям – исходя из ответственности человека перед животным, но очевидно с большим пониманием, что если сейчас ноги не окажутся на земле, колена отвалятся.
   И тут началось. Собственно, количество селфи и видео, снятых еще по дороге к озеру уже зашкаливало, но там молодые девочки, инстаграм им как воздух, так что без претензий. Да и кому мешают чужие селфи, если они делаются на ходу? У каждого свои привычки, знаете
   Но на озере, когда кони были покормлены, люди напоены, ноги отдохнули –первая половина группы начала фотосессию. Которая заняла полчаса. Полчаса все ждали, пока группа не наделает фотографий. Ибо поход без фотоотчета – деньги на ветер.
   Инструктор начала нервничать.  Потому как время пять часов вечера, до озера шли шесть часов и вряд ли дорога назад неожиданно займет два часа. Или даже четыре. Без вариантов, шесть часов. Ну, погалопят, уложатся в пять с половиной. Но даже так это будет полночь. Пора домой.
   Хозяйка Баха с телефоном в руках прикрикивала на своих девочек, чтобы они правильно позировали, и по очереди снимала их в предзакатном солнце. Всадник на Реглане исподлобья смотрела на съемку. Инструктор молча поила Атамана. Наверное, она могла и должна была остановить. Но. К этому моменту хозяйка Баха, напористая и активная, уверенная в своей власти на своей конюшне и не желающая сдавать позиции лидера, уже почувствовала себя в своей колее.
   И не обращала внимания на то, что группе пора выдвигаться домой. Желательно через поселки.
   -Через поселки? Через поселки длиннее, не интереснее и не побегать.
   А девочкам скучно, им надо побегать (слезли бы с лошадей и побегали, не?). Они ж на рысь-галоп рассчитывали, а тут Реглан, плохая дорога с огромными лужами (погода что-то не постаралась, или наоборот, специально к походу подготовилась) и возможные поселки.
   -Не-не-не, там вбок отходили прекрасные дороги, они нас выведут куда надо в обход той дерьмовой.
   Переспорить Баховладелицу, взирающую на тебя с сверху, пока Бах сверху же вниз смотрит на твою лошадь –бессмысленно, так что инструктор не стала пробовать это бесполезное дело и открыла навигатор. Хотя нет. Пыталась. Сказала, что не знает эту дорогу. Но хозяйка Баха все для себя и группы решила. Так что, навигатор.
О, это волшебное слово «навигатор»! Помните старый анекдот? Глухая деревня, сидят два дедка на завалинке возле обрыва, смотрят, как мимо них с пыхтеньем по бездорожью проезжает огромный тонированный БМВ и падает с обрыва. «О, смотри, еще один по навигатору проехал».
   Дорога была песчаная, крепкая, шла по теплому вечернему солнышку вдоль линий электропередач и обещала привести в чаемое место, на дорогу к конюшне, мимо грязи и луж. Факир захромал, намяв ногу, будто мало им было Реглана с его дурным всадником , и инструктор предложила группе разделиться: одна конюшня идет шагом, а вторая, раз уж невтерпеж, может скакать вперед.
   Ладно, далеко «вперед» не получилось. День стремительно превращался в вечер, дорога, соответственно, в тыкву.
   Вообще, это интересно. Вот только минуту назад ты наслаждался теплом, утрамбованной песчанкой под копытами лошади, обещанием возвращения домой – а сейчас ты уже посреди неожиданно возникшего болота. Ладно, не так уж внезапно. Сначала появились лужи. Но что там, любителей конных походов  лужами не испугать, знате ли, что они, луж не видели? Да группа по пути на озеро сдала зачет по лужам. По колено. По брюхо. Без грязи. С грязью. С камнями. С бревнами. Сборная готова к соревнованиям по проходу луж всех уровней, золото будет их. Так что лужи – ерунда. Но в какой-то момент ерунда увеличилась до размеров апокалипсиса местного разлива.
   Нет, Господь Бог, щедро усеявший путь знаками и поставивший телефон на автодозвон, не забыл про группу девочек на лошадях. Телефон не звонил, он бил в набат, но поход и Баховладелицу было не остановить. Даже в тот момент, когда группа дошла до первой трясины метра в два в длину, как раз лошадь помещается, и глубиной лошади по брюхо, хозяйка Баха прошла первой, хорошенько наподдав коню ногами и хлыстом, и он выскочил. За ней, не без трепета, прошли остальные.   
   Но через сотню метров ждала следующая. Вернее, группа уперлась в лужу длинной в пару десятков метров и неизвестным дном, а перед этим на дорогу была наложена гать, лошади шли по бревнам, и очевидным казалось, что дно лужи тоже в бревнах, которые животное не увидит, да еще черт его знает, какая глубина, а рядом был обход этой лужи. Начали обходить. Увы, обойти необойдимое - дело не возможное. Поэтому пройдя по грязи, поход  пришел  к… Вы удивитесь, но – к грязи. Только что грязь превратилась в трясину. Хотя никто про это еще не знал.
    Инструктор посмотрела и сказала, что надо поворачивать. Трясина – не трясина, но выглядела грязь очень не хорошо. Она простиралась далеко вперед, на несколько десятков метров, и не понятно, на сколько – в глубину.
   -Возвращаемся назад и ищем другую дорогу.
   -Я проверю, пройдут ли лошади тут. Нам осталось-то метров двести до нашей дороги, вон уже конец линий электропередач.
   И хозяйка направила Баха вперед.
   -Если кто хочет утопить лошадей…-начала было инструктор, но кто ж ее слушал.
   Подчиняясь хозяйке и ее хлысту, Бах месил копытами грязь.
   -Там внизу твердый грунт, все в порядке, мы пройдем!
   Но это – первые десять метров. А потом? А потом, судя по всему, надо было выворачивать обратно с обходной дороги. Лужа закончилась, можно было возвращаться на нормальную. Если ее можно так назвать. И поддав ногами и хлыстом, хозяйка заставила Баха шагнуть.
   На глазах у похолодевшей от ужаса группы шестисоткилограммовый конь ушел вниз. Хозяйка успела выскочить  и выбраться на сушу и стала тянуть коня на себя. Первый раз он чуть не затоптал ее копытами, пытаясь выбраться на твердую почву, на второй раз к нашему облегчению он вскочил из трясины. Конь был весь в жидкой грязи, хозяйка была вся в жидкой грязи, всадники с ужасом смотрели на это, на что – поскольку страшное было уже позади - Баховладелица поинтересовалась у своих девочек, снял ли кто-нибудь это на видео. Наверное, я отрубила бы себе, пусть и фигурально выражаясь, руку, если бы в такой момент подняла телефон и снимала. Снимать такое не этично. Не этично, только и могу повторить я, чтобы выразить свое мнение о возможности съемки видео, прости Господи, в ситуации, в исходе которой у тебя нет уверенности. В ситуации, когда по вине человека большое красивое благородное животное умирает. Это не допустимо. Или допустимо?
   В результате хозяйка вместе с Бахом оказалась на дороге за лужей, группа в грязи, между ними – трясина.
   -Я назад не пойду,- решительно заявила Баховладелица,- идите вы ко мне.
    Группа переглянулась с конями и решительно ответила «Нет». Кажется, кони, на всякий случай, сказали «Нет, нет и нет. И нет.»
   Надо сказать, вечерело. С озера ушли в шесть, значит, была уже четверть-половина седьмого. Это я к чему: телефоны начали стремительно садиться. Да и связь в этой точке оказалась… плачевная связь. Интернет был не у всех, а у кого был, пропадал.
   Хозяйка Баха прогулялась дальше, чтобы понять, как где она встретиться с остальными, если они сейчас повернут и поищут еще одну дорогу в обход. Во всяком случае, навигатор обещал, что такая есть, и чуть дальше она соединится с этой дорогой. Момент оказался в высшей степени трагический, потому как дальше по дороге она обнаружила еще трясину. То есть группа стояла в грязи по уши, а она – на островке посреди трясины. Вместе с Бахом.
   Группа тут. И Бах тут. Почти. Рядом. Но – за трясиной. Девочка с Реглана отдала поводья и слезла, чтобы пройти грязь с палкой в руках. К сожалению, трясина – не та, где Бах был какое-то время назад, а ближе, не оставляла сомнений. К черту ее. Хотя….Она перешла по бревну к Баховладелице и еще раз проверила уже с ее стороны, пока та пыталась пройти пешком лужу, чтобы понять, могут ли они с конем вернуться по ней. На дне были бревна. Бревна, долгое время пролежавшие в воде, то есть гнилые. Великолепный способ переломать ноги коню. В трясине картина была порадужней. Справа от бревна была трава, многолетние кочки с мощной корневой системой, по которой можно было идти. И небольшая трясина, где-то по колено. Палка длиной полметра уходила почти вся вглубь и упиралась в довольно жесткое дно. Шанс был. Наверное. А вот слева от бревна, там, где девочка ботинком зачерпнула трясину, когда поскользнулась на бревне, дно не прощупывалось. Палка уходила вместе с рукой, и где там было дно – неизвестно.
    Было решено попробовать провести коня в руках справа. Хозяйка на кой-то ляд прикатила и бросила в эту трясину колоду. Не спрашивайте, зачем. В какой-то момент ей, видимо, привиделось, что огромное животное решит на нее встать. Ей вообще пришла в голову светлейшая мысль, что коня надо вести по бревну. Тогда, если что, он ляжет на бревно грудью, а не в трясину. Не знаю, что это значит, у меня воображения на эту картинку не хватает. Ни Баха в качестве балерины, идущего по бревну, изящно переставляя ножки, ни в качестве Тома Круза, упавшего на бревно, и ползущего по нему к выходу из трясины, подтягивающегося на руках, хотя какие у него там руки, одни только ноги, да еще с копытами,- я представить не могу.
   Хозяйка повела коня. Справа, напомню, были относительно твердые островки растительности и трясина глубиной в полметра с деревянной колодой в ней, слева трясина. О колоду он споткнулся, шагнул влево, ноги ушли, и он упал на бок в болото.
  Один момент. Долгий, как не знаю что, – и красивое сильное животное бессильно лежит на боку в трясине.
   -Бах, нет!-единогласно – на какой-то один момент группа стала единой – закричали всадники.
   Хозяйка держит его за уздечку и тянет, пытаясь помочь выбраться, конь бьется, привстает – и снова соскальзывает обратно.
   Инструктор и еще одна девочка с Диего отдали поводья девочкам с той конюшни и подскочили к Баху, которого держали хозяйка и девочка с Реглана. Пусть они все так и останутся – всадниками лошадей, что нам до их имен?.
    Или инструктор чуть раньше сошла с коня? Она уже была, когда попробовали перевести Баха. Это не столь важно.
   Я буду мало сейчас писать о Бахе, потому что это очень болезненно. Ему на шею накинули чомбер и второй смогли подсунуть под подпругу – наверное, людям «повезло», он тогда лежал еще на боку, они смогли найти подпругу. Девочка с Реглана  держала его голову, чтобы он не захлебнулся в грязи. Четыре часа – с перерывами, когда девочки менялись между собой, когда руки и ноги затекали, или она отдавала его голову, чтобы попытаться позвонить, – держала его голову повернутой к траве, на которой на корточках сидела перед ним, следя, чтобы его красивые огромные ноздри были над водой, и когда у него затекала шея, и он пытался повернуть голову, хватала ее поплотнее.
   Втроем: хозяйка, инструктор и девочка с Реглана - они попытались вытащить Баха. Потом вчетвером. К ним присоединился всадник с Диего. Всадник на Факире пытался одновременно держать свою лошадь и еще двоих. Девочки с той конюшни окаменели. Даже телефоны убрали. Что вызвало неудовольствие у Баховладелицы: «Вы сняли?»- заорала она после второго рывка, их и Баха, когда он не смог выбраться, но смог повернуться вслед за головой. «Сняли Тарантино?» Да нет, Тарантино отдыхает, у него кровь из клюквы, а тут  живой конь.
   Дальше были танцы с бубнами и цирк с конями (зачеркнуто, дебильное выражение). Потому что несколько попыток дали понять, что они не смогут его вытащить, нужна помощь. Связи, напоминаю, нет, интернета нет, телефоны на пределе.
    Команда той конюшни впала в ступор. Девочка с Реглана держала голову Баха и пыталась хоть как-то ими командовать, пока инструктор звонила в свою конюшню, а девочка на Факиреи в МЧС. «Вы позвонили квадрациклам?» «Мы не знаем номер» «Я тоже. Загуглите, у кого есть связь. Пастырские озеро, квадрациклы. Звоните им». Девочки молчали. Разговор с МЧС был не радужным. «Где вы находитесь?» Блин. Мы не знаем, где мы находимся. Мы можем продиктовать координаты, которые определила геолокация. «Не надо диктовать. Пришлите по ватсапу». Какой ватсап??? У нас интернет раз через пять. Какой номер? Куда прислать? «Записывайте». Черт, в руках два повода и третий, лошади, что под ней, в руках два телефона, куда записать? Девочки, записывайте? Но руки у девочек дрожат, мозги отключаются. «Кто-нибудь, быстро, запишите, что она вам диктует!»
  Девочка на Плесени записала, попробовали ей отправить скан геолокации, чтобы она отправила в МЧС. По тому номеру, который записала. «А как это делается?» Черт, сейчас годовалый ребенок умеет отправлять сообщения в ватсапе, атут в группе попался подросток, который не знает. «Не отправляется. Это какой-то странный номер, в нем больше цифр, чем надо» «МЧС, диспетчер, продиктуйте номер еще раз».
   Диспетчер (которая начинала его диктовать несколько раз, пока нашелся, наконец, кто-то, кто смог открыть клавиатуру, чтобы его записать): «Вы издеваетесь?». «Нет, это Вы издеваетесь, мы в болоте, у нас тонет лошадь, продиктуйте номер еще раз». Да, оказалось, что девочка не правильно его записала. «Мы не можем понять, где вы. Какой населенный пункт?» «А Вы не можете отследить, откуда мы звоним?» «Мы что вам, ФСБ?»
   Нет, вы МЧС, а у нас нет никакого населенного пункта, только болото. И линии электропередач от Пастырского озера в сторону Гранита. Эту фразу всадник Реглана выучила, услышав один раз от инструктора, и когда девочка на Факире, говорящая с МЧС, вновь и вновь переспрашивала, где они, потому что МЧС не могли понять, она повторяла и повторяла ее ей, а она диктовала в телефон.
   «Вы из клуба? Из какого Вы клуба? Что вы там делаете? Хозяин коня Вы?» Нет. Нет. Мы частники, мы просто пошли в поход, мы просто случайно зашли в болото, нет, не хотели, нет,  не искали это место специально, да, хозяйка рядом. Странные и очень длинные переговоры. А Бах в трясине. И они его держат. Не чтобы не утонул, а чтобы не перевернулся и не захлебнулся. Чтобы дождался помощи.

   Это бесконечные переговоры, скидывания точки геолокации…  А девочки тем времени отпустили поводья Факира и Диего. Те, девочки из той конюшни, отпустили этих  лошадей. И их кобыла сиганула в болото, чтобы сбежать, но они втроем помчались за ней и привели. И снова взяли своих. Не этих. И когда их кобыла укусила Факира, он отошел. Подальше. А потом еще подальше. И Диего с ним, за компанию. Так вдвоем они и убежали на глазах своих всадников. Которые держали Баха. А девочки сказали, что им не удобно держать сразу двух лошадей.
   Они убежали, хотя инструктор попыталась их догнать и бежала за ними долго, но для коней это дополнительный стимул прибавить шагу. В уздечках, седлах, с затянутыми подпругами. Это факт долго был за пределами осознания, потому что Бах был тут, перед глазами, а они – просто ушли, они не в трясине, а Факир умница и знает дорогу домой.
   Время шло, помощи не было, кони беспокоились. Вечер опускался. Всадник Реглана сказала, что надо уводить коней, пока еще что-нибудь не случилось. И девочки с той конюшни со своими лошадьми пошли. Обратно, к Пастырскому озеру. В безопасность берега, поросшего травой.
   Сидя на корточках возле Баха, они проводили взглядом их удаляющиеся спины. Сколько «их». Но девочки и девочки, всадники и всадники. Такой тугой рассказ. Подлинная история без приукрашивания литературой.
   В этот момент Баховладелица отпустила чомбер, который держала, сказала, что пойдет с ними. Зачем? Может девочка на Факире пойти, та, что с конем. Или вторая, оставшаяся без Диего, она предложила пойти с ними, раз уж хозяйка боится, что они могут упустить ее лошадей.
   -Нет, я пойду с ними
   А МЧС? Они спросят, где хозяйка коня?
   -Скажи, что это твой конь. Там мои лошади, я пойду с ними.
    И ушла. Так Бах остался без хозяйки. Так огромный конь узнал цену человеческой дружбе. И должен был продолжать бороться за свою жизнь без той, которая всегда, как казалось, была рядом, поддерживая словом, направляя ногами и руками, да что там, и хлыстом, так часто – хлыстом, но всегда возле. А теперь он один. Не совсем один, конечно, но те четверо, что остались возле него, да двое коней, Атаман и Реглан – их он видел первый день в своей жизни. Не то, что хозяйку. И Миру. И Тосю. И Плесень. И их всадников. Они были родные, знакомые. И теперь их не было. Был вечер, трясина, и незнакомые руки, гладящие его ноздри, подхватывающие его за шею, когда он пытался принять другое положение из-за ноющих мышц.
    Возле Баха остались четыре девочки и две лошади. И спускающийся туман. Мошки, кружащие над беззащитными людьми. Сумерки.
   Они держали Баха, менялись местами, потому что не было сил, затекали ноги сидеть на корточках, а руки держать чомбер, перекинутый вокруг шеи,  и чомбер с уздечкой, привязанные к подпруге\стремени, - разговаривали с конем, успокаивая, говоря ему, что он хороший, что он справится, а у самих разрывалось сердце от бессилия, от подрагивающего в холодной жиже коня, покрытого грязью, с испариной, поднимающейся от него, опускающейся почти что инеем на его ресницы, с пересохшей мордой…
   Телефон садился. Осталось 12 процентов.
   Инструктор звонила хозяйке своей конюшни, пока не сел телефон, пытаясь на пальцах объяснить, где они. Девочка с Реглана звонила пожарным, пытаясь так же объяснить им, что значит эта точка геолокации – не правильная, кстати, как они потом выяснили, когда хозяйка их конюшни с помощью подъехала на машине по навигатору к этой точке и оказалась в лесу. А вовсе не в болоте. Девочка посылала пожарным скрины карты из мэпсми, объясняя, где они находятся относительно всего остального. Но темнело, а помощи не было. Хотя навигатор и говорил пожарным, что время в пути до точки 16 минут, стоя на корточках перед Бахом они  лишь могли без тени улыбки, со слезами сказать «здесь время очень медленно идет».
   И правда, мони держат Баха вечность. Уже почти стемнело, и вокруг туман. Они одни. Втроем держат коня, а четвертая – двух оставшихся лошадей. Почти без связи, бесполезной, потому что почти без телефона. На всех полтора телефона. Звонки домой отменяются. Надо беречь заряд. «Мама. Ты в порядке?» «У нас проблемы. Не жди. Телефон садится, не могу говорить». Отбой. Вот и весь разговор за вечер. Любой разговор, любой звонок начинается со слов «телефон садится, все». И заканчивается.
    Они не плакали. Они просто держали Баха. Когда у кого-то сдавали нервы, у него – у нее, их было четверо относительно молодых девчонок – брызгали из глаз слезы, но это миг. Они просто держали его. Надеясь на помощь.
   -Вы на какой машине?»- спросила девочка с Реглана – телефон был ее -  пожарных,-сюда мало кто проедет.
   -«На Камазе.- удивленно ответил пожарный, видимо, вопрос для него дурацкий, а для нее животрепещущий.
   Хм.
   -Не знаю. А если машина не сможет пройти?
    -Придем пешком.
    -Слава Богу, хоть что-то.
    -Вы сейчас шутите?
   -Нет. Я не шучу. Мне не до шуток. Я радуюсь, что хоть что-то будет.
   Пожарные ездили недалеко от них, подавая сигналы сирены, в надежде, что мы их услышим. Хозяйка конюшни по дороге заехала в деревни, в поисках трактора. Квадрациклы, кстати, ее послали. Не туда, где она может найти помощь, а подальше от себя, отказав в помощи. Не осуждаю, просто пишу факт. Трактористов тоже не было. «Уехали». Куда они все на ночь глядя уехали? Не знаю.
   Девочкам было еще даже не страшно, потому что они знали, что едут пожарные. Когда они услышали сирену, всадник Реглана (смешно говорить «всадник» про человека, сидящего на корточках в грязи, да и на всех у них было две лошади, по пол лошади на нос, но уроки литературы, усвоенные в школе требуют использования разных слов, поиска синонимов, а не одного только «девочки, девочки, девочки» - хотя там, в лесу, посреди болота, они более, чем когда-либо ощущали себя девочками, очень маленькими посреди огромного мира)  кинулась звонить: «Вы рядом, мы слышим!»
   -Это хорошо, но мы не знаем, где вы, и как туда проехать.
    В темноте они услышали свист: это хозяйка конюшни с помощью, не слишком сильной –еще две женщины им помочь не могли,- искала Баха.
  -Мы здесь,-закричали девочки. Бывшие всадники. Тот день разделился для них на две части: когда они были еще на лошадях, и когда уже без лошадей. Для Баха раздел прошел еще четче. До трясины и в ней. С хозяйкой – и без нее.
   Светя фонариком телефона, помощь вышла к ним.
   Их стало больше, теперь у них были веревки, но толку от этого не было. Надо было найти пожарных, чтобы привести их к Баху, инструктор увела оставшихся лошадей подальше, чтобы они не испугались пожарных, Баховладелица, если она еще имела право так называться,  где-то далеко на Пастырском озере вызвала коневоз, чтобы увезти своих лошадей в конюшню, судя по инстаграмму, девочкам, завернутым в пледы (там рядом ресторан, видимо, им выдали) было физически и морально тяжело семь долгих часов пасти лошадей. Это я не смеюсь. Это цитата из видео.
   Трем девочкам, в темноте и болоте, не по разу искупавшимся в грязи, хлюпающей за шиворотом и в ботинках, с измазанными грязью лицами – да плевать на лица, с Бахом, с его мордой, обмазанной грязью, да пусть бы он весь был ей обмазан, но стоял перед ними, на твердом грунте, они бы его отмыли, они бы его отчистили! – трем девочкам не было физически и морально тяжело, во всяком случае, у них не поднялась рука делать фото даже самих себя, хотя фото из серии «Техасская резня бензопилой в трясине» пользовалась бы популярностью.
   Я вот думаю, какие разные характеристики можно вложить в одно слово. «Девочки» в болоте – сознающие свое бессилие перед величиной беды. И «девочки» в пледах. Слишком маленькие, видимо, чтобы осознать размер беды. Все совершеннолетние. Кто-то с мужьями, кто-то с детьми, владельцы коней или арендаторы – все «девочки». Но так по разному.
   Пожарные прибыли около половины одиннадцатого. Не шестнадцать минут, а целый час занял у них путь. Они пришли пешком, светя себе фонариками.
   Когда держащие Баха увидели свет сразу нескольких фонариков в тумане, их облегчение, их надежда, что сейчас этот ужас закончится дали такую встряску, что слезы полились.
   Пожарные охнули, когда увидели.
   Девочки охнули, осмотрев пожарных. Их было четверо. Один здоровый мужик, под два метра ростом (может, окажется, что он метр девяносто, все равно, с корточек он показался огромным) и трое молодых парней. Не под его стать. Не помню, кто первый из них занырнул в трясину – обвязанный спасательным поясом и страхуемый с твердой почвы, чтобы обвязать Баха пожарным рукавом.
   Сначала они все печально сняли куртки, потому что было очевидно, что грязь ждет всех. Потом им сообщили, что айфон эту трясину переживает, проверено . Они побледнели и начали вынимать из карманов все, что в них есть.
   Обвязать Баха вокруг корпуса сразу не удалось, поэтому обвязали вокруг ног. Да, стоя по грудь в жиже, руками нащупывая в ее черноте ноги коня. Попробовали  вместе его вытащить. Оставлять его сразу с незнакомыми людьми один на один девочкам показалось не правильным. Они ему, правда, тоже не знакомые, но теплилась надежда, что последние четыре часа их сплотили. Хотя бы их четверых. Раз уж его красавица-хозяйка  ушла.
   Итак. Они попробовали вытянуть Баха вместе. Так же как раньше, на «раз-два-три» и «давай, Бах, давай, ты сможешь!». Пожарные охнули. Вынули из трясины двух девочек, избитых копытами мятущегося коня. И они отошли, чтобы не мешать. Потому что помочь не могли ничем. Их трясло. От нервов. От холода, они ночью стояли в болоте в мокрой одежде.
   Следующие полтора часа не заканчивались. Пожарные пробовали достать Баха, но у него не хватало сил, он устал, начиналось переохлаждение, у них не хватало сил. Хозяйка конюшни, из которой выходил поход,  позвонила коневозу и сказала, чтоб они в первую очередь не увозили лошадей, которые спокойно пасутся у Пастырского, а шли спасать Баха. Потому что он просто сдохнет в этом болоте.
   -Его хозяйка устроит мне истерику, если я не увезу ее лошадей.
   -Если ты сначала повезешь ее лошадей, можешь не возвращаться. Отсюда увозить будет некого,- отрезала хозяйка конюшни.
   У девочек не было сил смотреть на Баха. На его полузакрытые глаза, поверхностное дыхание, подрагивающее тело. Это «маленькое ЧП» - цитата из интаграмма одной из тех девочек, которое «затянуло поход почти на сутки» – самый страшный ад, а не ЧП.
   То, что Бах не доживет, если помощь затянется,  становилось очевиднее, и отчаяние сгустилось вместе со тьмой. К этому моменту в живых оставался только один телефон. Где-то в лесах искали двух сбежавших лошадей. Реглан стоял тихо и только терся головой о своего всадника. Типа, «Это ж ты меня сюда завела. Давай, уйдем отсюда? Выведи, а?» А девочка обнимала его голову, и жалея, и утешая – и его и всех остальных,- и греясь.
   Пожарные признали, что им не под силу и звонили своим с просьбой помощи. Нет. Помощи не будет. «Хозяйка рядом? Нет? Ушла? Можете уезжать»
   Без пятнадцати двенадцать Или уже двенадцать? Да, двенадцать. Бах обвязан рукавом, веревками, пожарные не могут его бросить. Они все побывали в трясине. Кто-то из них, по грудь в жиже топориком обрубил корни и корягу, в которых запутались задние ноги Баха. Представляете? Внутри этой грязи, видимо, я могу только представить, одной рукой нащупывая ноги коня, чтобы не причинить ему вред, не зная, лягнет ли его конь, и как будет, другой режет или рубит, хотя как там, в трясине-то, рубить? Режет, стесывает эти корни. На другого Бах лег еще в первый раз, когда его пытались достать. «Кажется, мы сломали пожарного» - прошептала инструктор. А тот мужественно лежал под Бахом несколько минут, пока его не смоги вытащить.
   Темнота. Из машины принесли плед и накрыли им Баха. Пожарные не оставляют попыток его спасти. Давая ему и себе передохнуть, потом включают фонари – и снова. Но шансов почти нет. Все мысленно почти приняли, что Бах останется в трясине. Не потому, что его не смогут вытащить, а потому… Потому что спасать будет некого. Красивое большое животное, которым восхищались еще утром. Бессильно лежит в трясине, с которой не может справиться.
   -Его надо напоить. Нам сказали, что ему надо дать воды, а тут нет воды.- обратился к девочке с Реглана молодой пожарный.
   -Есть! Есть у меня вода!- полезла она в рюкзак, где и вправду лежала целая бутылка воды.
   Девочка отвинтила крышку и полила на губы лошади с пересохшей грязью. И это было… Это было чудо! Потому что Бах, давно лежавший с узкими щелочками прикрытых глаз, открыл глаза и встрепенулся. И попробовал еще попить. Пожарные подхватили его, но… Нет. Рывок – и конь снова в трясине.
   Быть возле Баха и смотреть на его умирание было невозможно.
   Через пять минут раздался вопль «Достали!».
   Попивший воды конь закусил травой и отказался умирать. Он хотел жить. Скакать галопом по полям, греться на солнце – а не мерзнуть в болоте,- обгонять ветер, раздувающий его ноздри и гриву. Жить, а не умирать. Не лежать в этой трясине вечно, пока дикие животные не разнесут по кускам то, что от него останется. В нем еще слишком много сил, чтобы он согласился на это. Пожарные, вымотанные, грязные, с синяками от ударов его копыт – тоже не были согласны на его смерть. Наверное, это и правду было чудо. Чудо, на которое уже никто не рассчитывал. Не надеялся. Как девочки одни посреди болота просто держали коня, не думая, не рефлексируя, так пожарные просто не оставляли попыток помочь Баху. И увидев, что он собрался для рывка, тоже собрались.
  Я не могу сказать, как кто отреагировал. «Бах!». Это вопль от стоящих возле Реглана и Атамана.
   -Подняли! - донесся второй крик с болота, и спотыкаясь, сквозь грязь девочки помчались туда. Зарыдав. От счастья. От боли, которую они испытывали все это время. От горя, что красавец Бах чуть не умер в трясине.
   Помчались, потому что пожарным, держащим Баха и укрывающим его грязным уже пледом нужна была помощь. На Баха надо было надеть уздечку.
    -Трава! Его можно травой растирать!
   -Тут нет травы- растерялся пожарный.
   -Есть, есть трава, ее только надо найти- ответила девочка с Реглана и полезла искать редкие кустики, срывала их, а потом терла, терла коня, снимая с него жидкую грязь, а хозяйка конюшни выжимала ему хвост, а девочка с Факира растирала грязным флисовым ничего не впитывающим пледом, а…
   Седло, за которое так сильно волновалась хозяйка Баха, что несколько раз звонила, уточнить, что с Бахом, а с седлом-то, с седлом чего?- осталось в грязи, давно стянутое с коня, какие-то вещи там же, в темноте, за шиворотом грязь, в ботинках грязь, лица в грязи, Бах в грязи, вся маленькая, наполовину уменьшившаяся группа в грязи идет по дороге к шоссе, куда должен приехать коневоз. Час ночи. Тут начала появляться помощь. Ветеринар с лекарством для переохлажденной лошади и сеном, с теплыми попонами, долой плед, долой уздечку с измученной морды. Владельцы коневоза. ВМД-шники на внедорожниках, поднятые на помощь. И хозяйка Баха. Которую привез с собой коневоз. Избавившаяся от страха за утопленного коня. Та, что не пожелала быть рядом с ним и видеть его умирание. Согласившаяся с его смертью. Приехавшая, потому что не могла же она в лицо другим сказать, что бросила свою лошадь.
   В половину шестого девочки вернулись  по домам.
   В три часа дня нашлись Факир и Диего.
   А Бах вернулся в свою конюшню. К своей хозяйке. Которая, кстати, передумала его продавать.