Прятки с детством

Фотография навсегда останавливает жизнь,
но жизнь на фото вечна.
Кирилл Учёный

Снимок со временем потускнел, впрочем, как и мои воспоминания.
Я, как изваяние, стоял посередине комнаты, рассматривая невесть как тут появившуюся карточку.
На каком-то ином уровне я чувствовал, насколько она была для меня важна, но воспоминания навсегда покинули мой страдающий разум.
Продолжая рассматривать снимок, решил пойти от обратного, проанализировать то, что изображено: горы, мальчик в красной футболке, разрушенная колокольня, покосившаяся ограда.
«Дедушка сделал снимок» — мысль бабочкой трепыхнулась в памяти.
«Уже хоть что-то. Продолжай», — подумал я.
На красной футболке мальчика была число пятьдесят девять.
«Мы ведь его именно так звали?!»
«Кого?»
«Пятьдесят Девятого».
«Британец и я».
Я провел большим пальцем по поцарапанной поверхности глянцевого снимка, там свет вечернего солнца струился через вечно клубившиеся над горами облака.
Мне хотелось заглянуть за границы кадра, осмотреться, увидеть, но это не панорама.
«Там — дом, где мы проводили лучшие дни детства».
На фото пестрили горные травы, переливаясь васильковыми цветами.
«А какой там был запах! Прежде чем я окончательно отделюсь от реальности и забуду, кто есть, вот бы его почувствовать, хотя бы ещё раз».
Мне не давала покоя разрушенная колокольня, я был уверен, что там случилось что-то страшное, но никак не мог вспомнить, что именно. Как жаром в сауне, меня обдало первобытным страхом, исходящим от фото.
На секунду я увидел истерзанное тело, и воспоминание оборвалось.
«Кто умер?»




Учёный
— У вас Болезнь Крейтцфельдта — Якоба, — проговорил врач, переводя взгляд от экрана компьютера на меня.
— Что это? Вряд ли хороший диагноз будет носить такое длинное название. — Замешательство не давало голосу дрожать, но тошнота от волнения комком подступала к горлу.
— Болезнь Крейтцфельдта, или «коровье бешенство», — прогрессирующее дистрофическое заболевание коры головного мозга. — Врач нервно потирал руки. — Мне очень жаль.
— Я не понимаю. Поясните.
— Болезнь прогрессирует быстро в течение года, максимум двух... — Он не закончил предложение, но было и без этого всё понятно.
Я словно опустился на дно бассейна с ледяной водой. Пальцы на руках покалывало, а ноги сводили судороги.
Всё, что врач говорил мне дальше, слышалось размыто и непонятно.
— Болезнь поражает кору головного или спинного мозга, нервные окончания, мозг превращается в буквальном смысле в губку, что ведёт к потере зрения, слуха, речи, психическим заболеваниям, нарушению координации, потере памяти. Вы меня понимаете?
«Нет, это не дно бассейна, это Марианская впадина».
— Причиной её возникновения становятся так называемые прионы, или аномальные белки, которые безвредны, пока они в норме, но, преобразуясь в патогенные, запускают разрушительную болезнь. М-м-м… — Врач, замычал, подбирая слово. — Заболевание чаще всего спонтанное: возникает беспричинно, как в вашем случае.
— Лечение? — прохрипел я. — Какое лечение? — Мне пришлось поднести кулак ко рту, сдерживая тошноту.
Врач медлил. Наверное, собирался с силами для вынесения приговора.
— К сожалению, болезнь Крейтцфельдта — Якоба неизлечима.
У меня в голове, как от колокола, прозвенел удар. Я ещё сильнее прижал кулак ко рту.
После последней реплики врача практически не слышал. Тошнота стала невыносима.
— Традиционно назначают противовирусные средства, но нет ни одного препарата с подтвержденной клинической эффективностью. — Он жестикулировал, как на экзамене, но, скорее всего, хотел поскорее от меня избавиться. Кто хочет видеть ходячего мертвеца перед собой?
Я выбежал из кабинета как ошпаренный.
«Хватит с меня врачей и анализов!»
На несколько дней я заперся от всего мира.
Меня обуял неистовый гнев. Поисковик браузера заполнился лекарствами и адресами придурковатых знахарей.
За последние месяцы головные боли стали моими сожителями и всё чаще я не мог вспомнить, что я искал на полках, в портфеле, в шкафу.
Парадокс в том, что в минуту, когда весь мир падает на плечи, мы хотим скрыть страшное от всех, но есть острая необходимость поделиться с кем-то близким.
Даже для меня было полной неожиданностью, что самым близким мне оказался Британец.
Нет, не кот и не житель туманного Альбиона, а Женя по прозвищу Британец.
— Так-так-так, это уже что-то новое. После стольких лет обмена сообщениями ты решил позвонить?  — раздалось в трубке. — Ну и крепкие же у тебя нервы, Учёный.
— А почему ты мне отвечаешь не на родном? Хау а ю, Брит?
— А не пошёл бы ты куда подальше, например в лабораторию, где пригодятся твои учёные способности?!
В детстве мы называли Женю Британцем за то, что он, после неудовлетворительных годовых оценок, был приговорён к занятиям английским с репетитором.
Меня же все называли Учёным за мои огромные очки, которые создавали мне образ знатока, но на деле я был таким же троечником, как Брит.
— Что стряслось? Рассказывай, — сказал Британец после непродолжительного хихиканья.
«Как же здорово, что с людьми из детства можно быть тем, кто давно скрывается под оболочкой взрослого» — эта мысль тёплой волной разлилась по душе.
Я по-прежнему ощущал себя безответственным, ленивым подростком, которого заботят гулянки с друзьями, глупые игры и полное отсутствие желания тратить драгоценные дни на чтение и учёбу, но седина на висках и глубокие морщины на лбу красноречиво говорили о реальном раскладе.
— Брит, мы можем встретиться? Мне нужна твоя помощь.
— Да, без вопросов. Где, когда?
— Ты знаешь где есть хороший британский паб?


***

— И что, с этим ничего нельзя поделать? — спросил позеленевший от известий о моей беде Британец.
Мы привыкли, что смерть забирает стариков, но, когда уходят молодые, нас накрывает ужас.
В ответ я помотал головой, продолжая внимательно изучать собеседника: Брит так и оставался худым, высоким. Прямая осанка, как у караульного возле Букингемского дворца, пронзительный взгляд, на который моя новость накинула вуаль печали, русые волосы чуть покрылись сединой, и залысины открыли лоб чуть больше, чем раньше.
Мы не виделись двадцать два года, но черты ребёнка в нем до сих пор улавливались, хотя и скрылись за морщинками в уголках глаз, а в остальном — всё тот же Британец.
Улыбка покинула лицо собеседника, как только я рассказал ему о диагнозе.
— Как проявляется болезнь? — спросил он.
Я поморщился:
— Начал терять память. Подумал, ерунда, все так или иначе что-то забывают, но, когда забыл, где живу, испугался не на шутку и решил обследоваться.
— А тут такое! — закончил Британец и в порыве ухода от гнетущих мыслей принялся изучать стол.
Я решил сменить тему и переключить беседу в более позитивное русло:
— Недавно нашёл фото. — Взгляд Брита прояснился, он оторвался от изучения подстаканника. — То, которое дедушка ещё снял на старый плёночный фотоаппарат. На ней Пятьдесят Девятый мчится на велосипеде к колокольне. Когда смотрел на фотографию, меня окатило волной страха, только не помню почему. Имя-то его вспомнить не мог.
Я выложил снимок на стол.
Брит долго его изучал и спросил:
— Ты вообще ничего не помнишь?
Я печально помотал головой и поправил очки. Мне было даже стыдно.
Тут Британец хмыкнул и снова спросил:
— Помнишь, как мы сбегали из дома, чтобы до рассвета жечь костер и рассказывать страшилки?
Я напрягся и, как вспышку, увидел эпизод:
— Да! А потом Пятьдесят Девятый попался, и бабушка закрыла его, как он его называл, «тайный лаз»?
— Он бы не попался, если бы Агата за ним не увязалась. Их бабуля потом запретила с нами общаться. Мы, городские, плохо влияем на её внуков, — уперев руки в бока спародировал Брит. — Агата всегда бегала с нами, брату постоянно кричала: «Мишка, подожди я с вами!»
— А Пятьдесят Девятый прыгал на велосипед и вдавливал педали с такой силой, что пыль столбом из-под колёс. — Я говорил медленно, с натугой, будто продирался сквозь стену терновника, вытаскивая крупицы воспоминаний на поверхность.
— Я не понимаю, как ему так быстро удавалось ездить?! — Брит задал риторический вопрос, но на него мы никогда не найдём ответ.
Весь вечер вспоминали истории из детства, иногда даже перехватывая повествование друг у друга.
Официантка принесла очередную пару пинт.
— Молодые люди, может что-то ещё закажете? Сегодня особенно удачно получилась говядина Веллингтон,  — сказала девушка в клетчатом платье. На бейдже,  было написано имя: Оксана.
— Учёный, у тебя есть какие-то вычисления и выводы на этот счёт наших потребностей в еде? — Брит адресовал вопрос в мою сторону.
— Британец, а ты ответь с оксфордским произношением.
— Вы так оживлённо беседуете, будто не виделись много лет. — Официантка ухватила ноту нашего настроения.
Брит расплылся в ванильной улыбке:
— Оксаночка, а мы действительно не виделись много лет, представляешь, неожиданно позвонил мне вот этот красавец в бинокулярных очках. — Он указал на меня вилкой, с наколотым корнишоном. — И говорит… — Он вспомнил суть нашего начального разговора, выпучил глаза и виновато умолк.
— И предложил прекратить прятаться, — пришёл я на помощь. — Я бы мог ему предложить это по-английски, но вот беда, мой британский друг не говорит ни единого слова, как бы его ни заставляли учить язык.
Оксана хихикнула и прощебетала скороговоркой:
— Если, что-то надумаете, буду рядом.
Британец посмотрел на меня извиняющимся взглядом.
Я лишь отмахнулся и вернул разговор к фотографии:
— Знаешь, что странно? — Он слушал меня внимательно. — Я не помню, как доставал фотокарточку из альбома, я даже не знал, что она у меня была. Карточка валялась на полу посередине комнаты, а живу я один, и кроме меня некому достать.
Зардевшиеся от пива щёки друга выражали состояние расслабленности, но брови были печально приподняты вверх, собирая складки на лбу.
— Ты давно там был? — спросил он.
— Да, очень. После смерти деда родители продали участок, а меня заботили другие вещи, точно не поездки в места, где время, как на фото, стоит на месте… А ты? — после паузы спросил я.
— С того лета тоже не появлялся. Желания было немного возвращаться туда, где тебя запросто могут сожрать или разорвать на части.
— Если бы не Агата?
Он удивлённо уставился на меня:
— Ты и это не помнишь?
— С тех пор как нашёл фото, стараюсь, но воспоминания будто играют в прятки со мной. Я во;да, а детство спряталось очень хорошо.
Брит барабанил пальцами по столу, потом резко поднял руку и крикнул Оксане:
— Бутылку виски!
— Британцы пьют скотч, — поправил его я.
— Бутылку скотча, пожалуйста! — Он отвесил щелбан стакану и произнес вдогонку: — Этого уже явно маловато.
— Я подумала, что вы уходить собираетесь, а оказалось, вечер только начинается, — посмеиваясь, произнесла Оксана, выставив зелёную бутылку на стол, и скрылась за спинами столпившихся посетителей.
В вечер пятницы подобного рода заведения выдерживают наплыв жаждущих.
Британец разлил скотч по стаканам, поднял свой и произнес:
— Боже, храни королеву! — Он утёр губы тыльной стороной руки. — Я рад, что ты ещё меня не забыл и позвонил. Признаюсь, меня жуть берёт перспектива впасть в маразм и забыть все на свете.
— Возможно, маразм даже хуже, я чётко ограничен во времени, а маразматики не знают, когда они забудут, как дышать.
— Хрен редьки не слаще.
— А как это будет по-английски?
— Да откуда я знаю, чего пристал?!
Я не мог прекратить подклалывать друга. Мы подсознательно реагируем на тех, с кем связано так много эмоциональных воспоминаний, а эмоции были связаны с шутками друг над другом.
— Брит, кто мог разорвать? Напомни, как это произошло.
Британец отпил скотч и спросил: 
— Помнишь, с нами по соседству жила страшная старуха?
Он не стал дожидаться моего ответа и продолжил рассказывать.
— Такая горбатая, с клюкой и злющим взглядом. О ней местные говорили всякое, ну, дескать, она ведьма и всё такое. Мы её боялись до мурашек.


Пятьдесят девятый

Лето в горах Кель-Баши было всегда лучшее время. Во-первых, летом каникулы, а значит, никаких двоек и вызова родителей, а ещё летом в наше тихое село приезжали друзья из города и жизнь закипала.
У нас с сестрой был особый распорядок дня.
До обеда дела по хозяйству, потом перерыв, снова дела, а вечером можно было гулять, вот ради вечерних встреч мы терпели всё: сбор жуков с картофеля, прополку бесконечных грядок, кустов, полив огорода и прочие домашние хлопоты, но больше всего неудобств нам доставалось от крыжовника. Этот злющий куст оставил не одни шрам на наших с Агатой руках.
Раздался скрип старых заборных досок.
— А ваши родственники в курсе, что в тысяча восемьсот шестьдесят первом году крепостное право было упразднено? — пропыхтел взобравшийся Учёный.
Мы с Агатой в очередной раз собирали насекомых-вредителей.
День только начинается, впереди у нас было уморительное количество заданий.
— Нет, это знают только учёные, которые кроме цифр и никому не интересных фактов больше ни к чему не пригодны, — ответил я пухлому другу, который уселся на заборе как Шалтай-Болтай и с важным видом поправил очки.
— Ты один или за тобой Британец пытается подтянуться?  — спросила Агата, вновь вернувшись к занятию, и добавила: — Нам стоит переживать за забор?
— Нет, Британец вчера так и не смог выучить какую-то фразу про леопарда и пятна, — ухмыляясь сказал Учёный, — Вы тоже заметили, что он запоминает только грубый перевод выражений, которые не имеют ни малейшего смысла? — спросил нас сидящий на заборе.
— Он же весь день бубнил о том, что леопард не может изменить свои пятна. Учёный, ты-то как не запомнил это?! Думал, что тебя номинировали на премию «Гений». — Он никак не отреагировал на мою колкость.
— Что толку от его бубнежа, если он свой родной язык выучить не в состоянии? — поделился Учёный своим умозаключением и тяжело спрыгнул с забора.
Для приземления между грядок он широко расставил ноги, но согнул колени сильнее необходимого и завалился на картофель.
— Кирилл, ты чего творишь?! — закричала Агата.
Хотя, она была младше нас на два года, но вела себя как старшая. Наши родители всегда удивлялись её по-взрослому серьезному отношению в одиннадцать лет.
— Чего ты ржёшь как мерин? Бабушка нас накажет, если ты погубишь её бесценный огород. Тебя за преступление, а нас — за то, что впустили тебя. — Агата выговаривала смеющемуся Учёному, который продолжал лежать и хлопать по боку, как тюлень на солнце.
— На самом деле, Заучка, ты чего так рано? — спросил я.
— Есть предложение.
— Да встань ты уже! — Сестра крикнула, топнула ногой и сжала кулачки, сдерживая ярость.
— Ладно, ладно, — проговорил Учёный, приподнимаясь с помятых стеблей картошки.
— Какое предложение? — спросил я.
— Ах, да. — Он медленно отряхнул брезентовые штаны. — Предложение такое: играть в прятки.
— Тебе, что шесть лет? — проворчала Агата, нежно приподнимая поломанные пухлым Учёным вершки.
— Не в доме, и не просто в прятки, а в прятки на велосипедах, — с азартом выпалил он.
— Это как? — удивился я.
— Соберёмся возле Букингемского дворца...
— Где?
Учёный закатил глаза и через линзы очков был больше похож на недовольную жабу:
— Возле дома Брита соберёмся, — проговорил он, растолковывая каждое слово. — Кинем жребий.
— А дальше?
— Пятьдесят Девятый, ну почему ты такой непонятливый? — Учёный вновь поправил съехавшие очки. — Двое уезжают прятаться, а двое отсчитывают и едут на поиски. Задача не только найти, но и осалить. Запрещается прятаться на своих участках. Игровая граница будет проходить от реки и до разрушенной колокольни.
— Ой! — пискнула Агата, которая вернулась к сбору жуков и была повернута к мальчикам спиной, и замерла. — Ребята смотрите, что я нашла! — Агата развернулась, держа вытянутый как палец камень.
Учёный подался вперёд, прищурился и вновь поправил очки.
— Ого, это ведьмин палец, смотри, даже с дырочкой.
Агата покрутила камень в руках, очищая его от налипшей земли. В середине камня располагалось сквозное овальное окно.
— А что это? — спросила заинтригованная девочка.
— Для того чтобы ты туда вставила ниточку и носила на шее, как талисман. Ну, на удачу или ещё для чего. — сказал я.
— Ребята, мы так не договаривались! — крикнула бабушка, показавшись из окна.
— Бабуль, смотри, что я нашла! — Агата побежала в дом за нитками.
— Бабушка, а моя красная футболка постиралась? — спросил я, пока бабушка не успела скрыться.
— Постиралась, постиралась, — устало ответила бабуля.
Я повернулся в сторону друга:
— Ладно, уговорил. Поиграем в твою тупую игру. Ты же Учёный, а почему игра такая глупая?

***

Работа была закончена, солнце окрасилось в розовые тона вечера.
Возле дома Британца Учёный уже в который раз объяснял правила игры. Он тщательно перечислял запретные зоны, в которых нельзя было прятаться.
— Вам всё ясно? — спросил он, закончив.
— Ес, — ответил Британец. Он с титаническим трудом пережил очередной учебный день каникул и был готов участвовать в любой авантюре.
— Брит, а у тебя явно прогресс в изучении, — подколол его я.
Британец в бешенстве показал мне средний палец.
— Фу, как это по-европейски, — сказал Учёный. — Ты уверен, что штудируешь нужную книгу?
— Вы сами попробуйте посидите день над этими заданиями день, а потом я с вас тоже спрошу, — проворчал Брит.
— Я этим занимаюсь в течение года, чтобы лето освободить. — Учёный парировал выпад.
— Ребята, прекратите ссориться, — вяло попросила Агата.
— А ты чего такая тихая? — спросил я сестру. — Не заболела?
— Не знаю. Но от вида жуков в банке тошно.
— Давайте поиграем в карты на их поедание, — предложил я.
— Только после моей игры! — Учёный насупился, будто все уже отказались, а его старания по составлению правил пошли прахом.
Мы потянули жребий. Решением «камня, ножниц и бумаги» выяснили, что Брит и я должны были спрятаться, а Учёный с Агатой — нас искать.
Не успел Учёный начать отсчёт, как мы запрыгнули на велосипеды и надавили на педали что есть силы.
— Помните, мы считаем до ста! — крикнула нам вслед Агата.
Мы мчались так, что пыль вырывалась из-под колёс и стояла столбом, демонстрируя наш путь.
— Так они нас быстро найдут, — крикнул Брит. — Я влево! — и на развилке укатил в сторону поляны с высокой травой.
Я продолжил ехать по улицам села, пытаясь найти лучшее место для засидки.
— Вот оно!  — подумал я, увидев заброшенную башню развалившейся колокольни. Я сбавил темп и направил велосипед в сторону моего убежища.
«Клик».
Отщёлкнул затвор фотокамеры.
Я обернулся и увидел дедушку Учёного. Он фотографировал пейзаж и любовался вечерними красками, когда я влетел в кадр.
Я обернулся и крикнул:
— Простите, дядя Вася. Только не говорите Учё... Кириллу, что видели меня, мы игру затеяли!
Дедушка Учёного улыбнулся и в знак согласия по-пионерски отдал честь, приложив руку к лысой голове.
Время истекало, мне нужно было спешить в укрытие, пока меня не поймали наши ловчие.
Дорога пошла в гору, приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы сохранять минимальную скорость подъёма.
Испарина выступила на лбу, а в висках застучали барабаны туземцев.
Я спрыгнул с велосипеда и забежал вместе с железным конём по ступенькам разрушенного здания, толкнул покосившуюся дверь и зашёл внутрь.
Темень в заброшенной колокольне рассеивалась через разверзшийся проход. Подняв голову, увидел небо через прохудившуюся и обвалившуюся крышу.
Толкая велосипед перед собой, осторожно обходил мусор и обломки, выискивая надёжное место для себя.
В самом дальнем углу доски от крыши были свалены как противотанковые ежи, я решил, что это то, что нужно: оттуда видно всех, кто входит, и можно в любой момент рвануть на выход и уйти от ловчих, ведь у них задача не только найти, но и осалить.
Первое время я находился в азартном предвкушении, позже уже откровенно начал скучать, а ещё погодя — вконец потерял интерес к игре и достал из велосипедного ремонтного набора спрятанные сигареты.
С Учёным и Британцем мы покупали пачку на троих и делили на равные части, две оставшиеся прятали на чёрный день.
Докуривая, я принял решение, что, если в скором времени меня не найдут, я сам вылезу и притворюсь, что прятался в другом месте, а колокольня будет моим тайным укрытием на случай повторения игры.
И-и-и-и-и-и-и-а-а-а-а-а-а-а-т-т-т-т-р-р-р-р.
Покосившаяся дверь издала болезненный стон.
От неожиданности я подскочил, потом присел, попытался затушить окурок, подложил его себе под пятку кроссовка.
Тс-с-с-с.
Предательски громко зашипела сигарета. Сыпучая грязь захрустела от этого движения, я вжался в стену, наблюдая за входом через щель между досок.
«Ага! Меня обнаружили? Как я мог проморгать приближение соперников? — У меня и мыслей не было, что это может быть кто-то ещё. — Это точно Учёный, — думал я, — Агата наверняка испугается сюда входить одна».
Я нахмурился, что-то в шагах настораживало. Приглушённый звук поступи раздавался не от двух ног, а от четырех. Но уж как-то мягко они ступали.
Цик-цик-цик-цик.
Едва различимо. Моя сестра и Учёный наделали бы больше шума, чем тот, кто вошёл.
Я прильнул к «смотровому окошку» между досок и, как танкист, старался из щели разглядеть хоть что-то. Ничего. Лишь звуки от приближающихся.
До слуха долетело дыхание: глубокое, ровное.
«Точно не двое, точно не человек», — сердце вновь начало колотиться, заглушая все, что я слышал.
Я логически старался перебрать все возможные варианты неожиданного гостя.
Шаги были похожи на собачью поступь или… Я не хотел даже допускать мысли о подобном, но тут я в щель увидел рыжую шерсть, и осознание поразило и обездвижило — ВОЛК!
От бабушки я слышал, что у нас горах Кель-Баши водятся красные волки, но я всегда думал, что это сказки. Был уверен, что нас с сестрой хотят напугать, чтобы мы не загуливались допоздна.
Всё моё естество вопило, чтобы я убирался из западни, бежал как можно скорее.
Через крохотное окошко я разглядел ярко-рыжую, или красную, шерсть, ищущие жёлтые глаза. Волк принюхивался, явно искал добычу.
«Так, что нам рассказывали про них?!» — я постарался вспомнить хоть что-то об этих представителях хищников. Не успел выудить из воспоминаний хоть слово, как зверь замурлыкал. Нет не рычал, а мурлыкал.
Хищник приближался ко мне, и звук от его дыхания стал более мелодичным.
Тут-то бабушкины слова вспомнились, будто были произнесены у меня в голове: «Звуки, издаваемые красными волками, более разнообразны, чем у серых волков. Они не только воют, они зовут, и зов отдалённо похож на пение, за что животных иногда называют поющими горными волками. Перед нападением на добычу волк начинает петь, убаюкивая жертву».
«Ох, как же я влип, вот, дьявол! Что делать, что делать, что делать? — крутилось в голове. — Надо выбираться и бежать!»
Я тихо ухватился за ручки лежащего велосипеда и начал его осторожно поднимать.
Подумал: «Если мне удастся вырваться из ловушки, в которую сам себя загнал, то на открытой местности, да под уклон, меня не догонит даже гепард».
Красный волк уже проходил моё убежище, громко дыша и напевая колыбельную.
— Надо дождаться, когда он пройдёт дальше, и тогда совершу отчаянный рывок.
Волк медленно следовал в обход, на долю секунды задержался возле досок, за которыми я сидел, зажав рот руками.
Волчье пение стало более отчётливым. Оно ласкало слух, гипнотизировало.
Хищник сделал несколько коротких шагов дальше, повернулся боком, принюхиваясь, задрал морду вверх.
Я вскочил и помчался к покосившейся двери.
В-р-р-р-р-а-в-в-в-в!
Мне на плечи приземлились массивные передние лапы голодного до крови животного.
— Бабушка! — закричал я от страха и боли.
Волк вцепился клыками мне в плечо, соскочил на пол и потянул меня за собой.  Я услышал, как лопнула моя любимая футболка с номером. Волк сделал кувырок, как аллигатор, затрещала кость, я почувствовал, как кусок мяса отделился от меня, и левая рука безвольно повисла. Я распластался на полу, спиной ощутил, как быстро набегающая лужа крови промочила одежду, а опьянённый от крови зверь вцепился мне в живот и начал рвать меня на части.


Агата.

Весь день меня мучило недомогание.
А ведь всё началось с чёртова пальца. Как только бабушка дала мне шерстяную нитку я продела её через округлое окошко в камне и тут же повесила на шею.
Я не сразу поняла, что появился зуд в ладонях. Под кожей будто бегали и кусали красные муравьи. Каждый укус как маленький удар током или укол раскалённой иголкой.
К вечеру меня преследовал запах гнилого дерева, будто труху высыпали на голову.
Новый талисман начал меня раздражать, а кожа под ним покраснела.
«Всё это из-за камня!»
Захотела его поскорее с себя сорвать, избавиться, но только потянулась к нитке, как всё прошло: и зуд, и укусы, и вонь.
Это я сейчас понимаю, что камень так заряжал меня, а тогда мне было странно и неприятно, но, как только всё прекратилось, я уже спокойно продолжала заниматься делами, забыв про талисман на шее.
Как и было запланировано Мишей и Учёным — Кириллом, мы приехали к дому Жени, которого ребята называли Британцем.
Мне никогда не нравились их дурацкие клички, а особенно Пятьдесят Девятый.
«Какая чушь!»
Брат сам виноват, он обожал красную футболку, носил её каждый день, практически не снимал. Лишь веское слово бабушки заставляло его сдавать униформу в стирку, но как только футболка высыхала, он снова натягивал её.
Мы распределились по командам, и Мишка с Бритом умчались прятаться, Учёный и я отправились на поиски.
Дорога нас привела на развилку, где Кирилл спустился с велосипеда, поправил очки и разумно предположил, что они могли разделиться.
— С чего ты взял? — спросила я с недоверием.
— Сама погляди, — шёпотом произнес Кирилл и указал пальцем в том направлении, где над высокой травой поднимался сигаретный дымок.
Женя Британец не учёл, что вечер был безветренный и дым никуда не рассеивался, а поднимался над ним столбом, обозначая место засидки.
Мы с Кириллом положили велосипеды и крадучись пробирались к месту, где прятался Женя. Мы в военной расчётливостью взяли его в клещи, обошли его с двух сторон.
Я подкралась к нему и:
— БУ! — выскочила на него из травы.
— Дьявол! — Британец чуть не проглотил окурок и рванул прямиком в руки Кирилла.
— Попался, раззява! — сказал Учёный и заключил Брита в объятия. — Минус один.
— Как человеку науки, тебе виднее, — буркнул Брит.
— Теперь ты нам будешь помогать искать, — сказала я.
— С чего это? — удивился Британец.
— С того, что так новый раунд начнется быстрее, — ответил ему Кирилл.
Мы подобрали велосипеды и уже втроём отправились на поиски моего брата.
Сколько себя помню, Мишка умел выбирать места, где можно хорошо спрятаться, частенько выскакивал из укрытия и пугал меня прежде, чем мне удавалось его обнаружить. Вот и сейчас мы были уверены, что он затаился и, хихикая, наблюдал за нами.
В этот раз он переплюнул сам себя. Мы безрезультатно искали его до сумерек, пока не наткнулись на дедушку Кирилла. Он ходил с фотокамерой и делал снимки.
— Здрасьте, дядя Вася! — поздоровался Британец.
— Как дела, молодёжь? — весело спросил он.
— Мы не можем Мишку найти, — взволнованно сказала я.
Это было не по правилам — спрашивать у других, но прошло так много времени, что я начала переживать.
— До сих пор?! — удивился дядя Вася. — Я его видел, когда он мчался в ту сторону. — Он указал пальцем в направлении заброшенной колокольни.
Мы без ответа сорвались с места.
— Ему что, нравится там сидеть одному? — пыхтя от крутого подъёма, ворчал Учёный.
Мы бросили велосипеды возле входа в заброшенную колокольню.
Британец толкнул покосившуюся дверь и вошёл внутрь.
И-и-и-и-и-и-и-а-а-а-а-а-а-а-т-т-т-т-р-р-р-р — простонали ржавые петли.
— А, черт возьми! — воскликнул Женя, он растянулся на полу, поскользнувшись на чём-то липком, — Что тут разлито?
Он вскочил, как ужаленный пчелой, нижняя губа тряслась, создавалось ощущение, что он сейчас расплачется. Он показал нам испачканные руки. — Пятьдесят Девятый, ты тут?  — позвал Брит, уставившись в угол. — Пятьдесят Девятый?
Глаза Британца расширились, и он рванул к груде тряпок, поверх которых виднелась футболка с цифрой пять.
— Миша! — завизжала я и побежала вслед за мальчиками.
Как я могла не увидеть, что под изодранной одеждой кто-то есть, ведь это же была Мишкина футболка?
Брит перевернул разодранное тело брата.
Я прикрыла рот руками, боялась издать даже звук, слёзы градом полились из глаз.
Лицо Мишки было белое, как скатерть, глаза закрыты, будто он мирно спал, но судя по тому, в каком он был состоянии, это было что угодно, но не сон.
Кусок мяса был выдран из шеи, а рядом с плечом виднелась кость, пальцы обглоданы, а живот… кто-то потрошил моего Мишку.
Пол вокруг брата представлял месиво из крови и внутренностей.
Учёный не выдержал, отступил в сторону и в порыве рвоты согнулся пополам.
— Боже! — произнес Британец. — Кто-то или что-то разгрыз ему живот. 
— Так делают хищники, — сказал Учёный и снова согнулся.
Из лёгких Миши с шипением вышел воздух, кровь пузырями выступила на губах.
Британец, стоявший на коленях рядом с ним, застонал.
— Надо срочно позвать на помощь! — через силу сказал он.
Тут на меня вновь накатили зуд, удары током и запах трухи. Я покачнулась, прислонилась к стене и медленно сползла вниз.
Со мной что-то начало происходить, я посмотрела на руки. От них исходило белое свечение, словно их окружал ореол.
Мне захотелось прикоснуться к брату, было необходимо потрогать его, передать, наложить на него белое свечение.
— Что это?! — закричали Учёный и Брит в один голос. — Агата, что с тобой?
— Я не знаю, — ответила я осипло, подползая к брату.
Я медленно провела ореолом свечения по ране на животе. Струящиеся из раны фонтанчики повернули движение вспять, и кровь потекла в обратном направлении, наполняя брата. Я пристально следила за процессом, подводя ладони все ближе к закрывающейся ране, пока не прикоснулась к рубцу на животе. Мои руки примагнитились к Мишке, через них брат вбирал свечение, через меня побежал поток жизни.
Моя жизнь прогоняла смерть, как рассвет прогоняет тьму ночи, как сильный ветер гонит тучи.
Нас с братом окутал белый купол, я чувствовала эйфорию от того, что происходило.
До боли яркое свечение купола заполнило колокольню.
Краем глаза я увидела, как Брит и Учёный прикрыли глаза.
«Наверное, снаружи старое, разрушенное строение выглядит как маяк, — подумала я, — Сейчас сбегутся все жители округи!»
Мальчишки отступили в сторону, продолжая прикрывать глаза ладонью.
Я вновь посмотрела на брата: кожа его приобрела более естественные тона, рваные раны затягивались, кровь на губах и щеках запеклась, оставив грязные бурые пятна.
Пока мой свет проникал в него, я не могла отвести руки.
Внутри же чувствовала опустошение и жуткую усталость. Я отдавала часть себя, будто поделилась кусочком души, но это была та необходимая часть для спасения, а значит, стоила всех потерь. Чувство было такое, будто мешок с картошкой свалился на голову. Свечение погасло. Поле, притягивающее руки, отпустило так же неожиданно, и я безвольно завалилась на бок.
Мишка шумно вдыхал воздух.
— Что случилось? — приподнявшись на локтях, хрипло спросил брат. По его лицу, оставляя борозды, струился пот, смывал запёкшуюся кровь.
Красная, рваная в лоскуты футболка стала тёмно-бордовой.
Брат растерянно переводил взгляд с меня на ребят, не понимая, что происходит.
Из темноты послышалось мурлыканье, шуршащие шаги эхом отражались от стен колокольни.
Я рывком помогла брату подняться и подтолкнула к ребятам, встав перед мальчиками, как щит, я прикрывала их от нечто, что выходило из темноты.
Учёный и Брит окончательно потеряли дар речи, только Мишка шептал:
— Волк. Там волк. Волк, Агата, там красный волк. Агата! Ты слышишь?! — он впился грязными ногтями мне в руку, — Ты слышишь?! Там красный волк! Надо бежать! — Последние слова он кричал что есть сил. Слезы на его щеках смешались с потом и кровью и стали походить на палитру с масляными красками.
— Поздно, ребятки. Вам уже не убежать. — Из мрака к ним вышла сгорбленная старуха.
На ней было старое красное платье, опиралась она на корягу, которая была ей не по размеру.
Тык-тык-тык.
Звонкий деревянный стук от старческой клюки разносился по разрушенному зданию.
«Как могло показаться, что приближается шуршание лап?» — задалась вопросом я.
— Вижу, что ты, девочка, нашла мой подарок. — Узловатый палец старухи указывал на камень у меня на груди.
— Какой подарок? — задыхаясь от волнения, спросила я.
Мы, как цыплята с лисицей в курятнике, отступили как можно дальше и вжались в стену.
Старуха давилась нервными смешками.
«Так может смеяться демон», — подумала я.
— Вот этот! — Она разжала перед нами ладонь — на левой руке не хватало безымянного — как у нас говорили, «ведьминого», — пальца.
Мне показалось, что мы все заорали от ужаса.
Истерическими движениями я пыталась сорвать с себя палец ведьмы, который висел на нитке.
Несколько раз я промахивалась и не могла схватить то, что я посчитала за амулет. Я пыталась скинуть с себя эту мерзость, как скидывала бы гадюку, пригревшуюся на груди.
Наконец мне удалось сорвать его и со всего размаха швырнула об пол. Камень разлетелся на пыльные осколки и рассыпался по полу.
От мысли, что держала чей-то оторванный палец, меня замутило.
— Ты думаешь, что так сможешь избавиться от того, что я тебе дала? — хмыкнула старуха.
— Вы мне дали? — прощебетала я.
— Дала. Передала. Какая разница, дитя? Теперь ты как я! — Жёлтые, волчьи глаза ведьмы впивались в меня.
— Как вы? — Голос предательски срывался на писк.
— Не строй из себя дуру! — возмутилась ведьма, — Ты уже почувствовала, даже воспользовалась силой. И погляди как! С того света брата вернула. Ты думаешь, это случайность? — Ведьма умолкла, изучая нашу или мою реакцию. — Не переживай, ты научишься управлять проклятием — или даром. Сама выбирай, как к этому относиться.
— Не хочу, мне не надо! — крикнула я, но крик смешался с плачем.
Я начала понимать, что со мной происходило с момента, как я нашла камень. Я думала: «Ведьмины способности отравляли меня, уродовали и превращали в монстра, изгоя, которого боятся».
Отныне меня будут сторониться, шептаться за спиной и обвинять во всех бедах. Я отчётливо представила, как люди под покровом ночи будут приходить ко мне в надежде получить помощь, а утром снова злословить и пересуживать.
— Не тебе решать, что нужно, а что нет! — грубо ответила ведьма. — Надо тебе или нет, дело уже сделано. Ты получила силу и воспользовалась ей по своему усмотрению. — Ведьма опёрлась на клюку и продолжила: — Ты зачерпнула из белой чаши. Теперь ты знаешь, чему посвятить себя.
— Какой чаши, о чём вы говорите? — Я прикрыла глаза ладонями и зарыдала.
Мишка собрался с силами и вышел вперёд, закрыв меня.
— Зачем вам это надо? Зачем издеваетесь над ней? — Я почувствовала Мишкину слабость, от него исходил запах крови, которую он потерял.
— Я её учу, мальчик. Скажи ей спасибо за то, что выбрала светлый путь. Я бы с тобой поступила иначе. — Она клацнула зубами.
Мы ахнули, увидев её хищные клыки.
Я вновь почувствовала состояние брата. От звука, который издала ведьма, его пробил озноб. Перед его взором вновь предстала картина, как волк, чавкая, жевал его плоть.
— Зачем? Зачем мучаете нас? — Мишка настойчиво повторил вопрос. Он сжал кулаки, пытаясь совладать со страхом.
Ведьма смерила его совсем не добрым взглядом и произнесла сквозь оскал:
— Ведьмы живут долго, но, когда приходит их время уходить, прежде они должны передать силы. Способности, которые нам не принадлежат, даны на время. Так вышло, что твоя сестра их приняла, и то, как она ими распорядилась, определило её отношение.
— Зачем вы напали на меня? — крикнул брат.
Я почувствовала, как изнутри его трясёт.
— Передача без крови невозможна! Только кровью мы проводим окончательную инициацию, тебе ясно, щенок? — Старуха взбесилась. Мишкин допрос тратил её силы, — Пришло время переходить к завершающему этапу передачи. Ты готова, девочка? — старуха вновь заговорила с ликованием.
— Нет! — крикнула я.
— Поздно, девочка. Поздно!
Мой плач оборвался в ту секунду, когда ведьма упала на четвереньки. Колени её выгнулись в обратную сторону, красное платье ощетинилось и превратилось в рыжую шерсть, коряга плотно прильнула к телу и вытянулась в хвост, морщинистое лицо вытянулось, обратившись в хищную морду.
Волчица сделала шаг в нашем направлении, оскалилась, утробно зарычала. Пена бешенства показалась в уголке пасти.
— Фа-а-а-ак! — закричал Брит. Впервые за долгое время он смог что-то сказать.
Хищница присела на задние лапы, готовясь к прыжку.
Моё тело не повиновалось мне: ноги как к полу прилипли, руки повисли вдоль тела. Будто со стороны я наблюдала за собой, за тем, как бездейственно уставилась на хищника. Меня окутывал временной студень, не давая действовать быстро.
Волк бросился на Мишку. Я смогла толкнуть от себя временное желе в направлении обращённой ведьмы. Лапы волчицы толкнулись, но не оторвались от пола, тело, как при покадровой съёмке, перемещалось по дюйму, движения врага были замедленными и вязкими.
Я выпрыгнула из-за спины брата, выставила светящиеся руки перед собой и крикнула что есть сил:
— Я сказала, Н-Н-Н-Е-Е-Е-Е-Е-Т-Т-Т!
Белый свет вспышкой сорвался с моих ладоней и устремился в направлении огненно-рыжей волчицы.
Жёлтые глаза ведьмы в испуге расширились, она взвизгнула, поглощённая светом, и пропала.
— Где она? Где она? — Ослеплённый Учёный вращался на месте, пытаясь проморгаться.
Мишка и Британец тёрли глаза, пытаясь прогнать световых зайчиков.
— Её больше нет, — сказала я, кивнув в направлении останков ведьмы-волчицы.
На её месте осталась обгорелая лапа без одного пальца.


Учёный

Телефон надрывался, катаясь по тумбочке возле кровати.
— Кхе... Да, — охрипшим голосом ответил я.
— Хеллоу, Саинтист! — раздался голос Британца.
— Наконец-то ты говоришь на языке королей.
— Наконец-то ты взял телефон. Все утро пытаюсь дозвониться.
Я закашлялся. Вновь предпринял тщетную попытку открыть глаза.
— Зачем? — Голос, равно как глаза, мне не подчинялся.
— Я вчера будто прошел милю в твоих ботинках.
— Брит, что это значит? Ты либо по-русски, либо по-английски объясни, я вряд ли буду в состоянии понимать британские афоризмы в грубом переводе.
— Я говорю, что ночь не спал и будто на себе ощущаю твоё состояние. Мне страшно и тревожно. — Он умолк и продолжил. — Хочу взять билеты.
— Какие билеты? Куда? — прокаркал я.
Я приподнялся и осматривал комнату, пытаясь припомнить, как добрался до дома.
— Как куда?! В детство, Учёный.
Я вновь упал на подушку.
— Брит, тебе нужно проспаться.
— Я достаточно спал, а сейчас беру билеты на самолёт.
— Наверное, я повторяюсь, но за-чем? — проговорил я по слогам.
— Учёный, ты чего?  Когда я привёз тебя домой и положил в кровать, ты мне сказал, что мечтаешь ещё раз побывать там, где провёл лучшие дни в жизни. Хочешь увидеть горы и обнять Пятьдесят Девятого с Агатой.
Я молчал. Перед тем как меня заберёт болезнь, я бы действительно хотел этого больше всего.
— В носовой части или хвосте? — спросил Британец.
— Мне нельзя летать.
— Ах, да. Разумно. — Он помолчал и добавил, — Вставай и пакуй чемодан. Возьми сменную пару важных очков, или что ты обычно собираешь.


***

Поезд медленно подходил к перрону.
— Послушай, Брит. Это действительно с нами было или детская фантазия не знает границ? — спросил я друга, который прильнул к окну купе.
— Ты о чём?
— Я про разрушенную колокольню. Это правда было? Действительно Агата вернула Пятьдесят Девятого к жизни или мы это всё вообразили?
— Я ничего не придумываю. Я видел это так же ясно, как тебя сейчас.
Поезд со скрипом остановился.
— Как ты думаешь, а она может мне помочь?
Брит грустно выдохнул, посмотрел на меня и проговорил:
— Наверное, есть только один способ узнать?! Пойдём горе-учёный.
Проводница откинула ступеньки к по-южному низкому перрону.
— Я до конца не верил, что вы приедете! — проговорил высокий мужчина в красной футболке и джинсовых шортах.
— Пятьдесят Девятый! — крикнул Брит, бросил сумку и сгрёб в охапку нашего друга детства.
— Если ты, долговязый Джон, не изменился, то стройного Учёного не узнать. Ты что, на диете «Гербалайф» сидел? — с хохотом спросил Мишка — Пятьдесят Девятый.
— Откуда ты это слово вспомнил? — спросил Брит. — Или у вас тут эту рекламу между сериями Санты-Барбары показывают?
Мы не заметили, как остались втроём на опустевшей платформе. Мы говорили обо всём и ни о чём. Для нас не было более двадцати лет разлуки. Мы вновь стали тринадцатилетними мальчишками, обсуждающими всякую ерунду. Я даже подумал, что кто-то из взрослых должен прийти и прогнать нас — «мелких хулиганов», ведь железная дорога — это не место для шалостей и забав.
— Ну? — спросил Пятьдесят Девятый. — Поехали?
— Я должен признаться, — сказал я, успокаивая смех. — Не хочу уходить с перрона. Так хорошо и спокойно мне не было уже очень давно. С вами не страшно. Почему так?
— А сам-то как думаешь? — спросил Брит, — Ты наконец-то дома.
— Поехали. Агата ждёт. — Пятьдесят Девятый взял мою сумку и пошёл в сторону машины.


***

Мы остановились рядом с домом, где когда-то Пятьдесят Девятый и Агата собирали жуков с картошки.
— Вы решили забор не менять? — спросил я друга.
— Классика! — поддакнул Брит.
Я открыл дверь и вышел.
Ароматы ударили мне в нос. Запах гор, луговой травы, деревьев, домов снова отбросили меня в детство. Обоняние — это способ путешествовать во времени по эмоциональным воспоминаниям.
На пороге дома я увидел её.
Высокая, как её брат, девушка с волосами цвета зимнего солнца. Подол её летнего пастельно-голубого платья колыхался на ветру.
Она вышла на крыльцо, а увидев меня, раскинула руки в стороны, сбежала со ступенек. От её ладоней исходил яркий белый свет. Мне почудилось, что, пока она бежала, светящиеся руки, как крылья самолёта, оставляли полосы в воздухе.
— Кирюша, ты приехал! Я так боялась, что ты не успеешь или не поймёшь моих подсказок. — Она повисла у меня на шее и несколько раз поцеловала в щёку.
«Сколько раз за день я ещё буду сбит с толку?»  — подумал я и спросил:
— Какие подсказки?
Она залилась смехом и ещё раз поцеловала меня в щёку.
— Фотокарточка. Это я её тебе подкинула. После этого ты позвонил Женьке.
Она отпустила меня и обняла Брита. Поцеловала его и шепнула:
— Спасибо, что привёз его.
— Ты не пробовала звонить по телефону? — спросил Британец.
— Ты снял с языка вопрос. — растерянно проговорил я.
— Техника не любит мои руки, всё ломается и выходит из строя. Ты не помнишь?
Я помотал головой.
Она поправила мне очки, провела по моим поседевшим волосам рукой и сказала:
— Скоро вспомнишь.
Вы замечали, как, после долгой разлуки, возвращаясь в места, где прошло детство всё кажется не таким, как вы помните: покосившийся забор не такой высокий, цвет дома не такой насыщенный, вид из окна не настолько волшебный.
В детстве мы видим всё иначе, ярче, краше. Дети придумывают игры в местах, которые для этого совершенно не предназначены.
Фантазия помогает ребёнку заполнять и наполнять красками то, что взрослые воспринимают как пыльный чердак или погреб с прогнившими досками.
Место, где я провёл лучшие дни жизни, не такое: оно по-прежнему прекрасно как раньше. Не знаю, болезнь ли повлияла на мое восприятие или Агата сохраняла его таким, но я нашёл исцеление там, где наш дом стоял на краю детства.




































Москва, 1.03.2022