Седовая падь. Глава 25

БОЛЬ ПРОЗРЕНИЯ

От самого горизонта, куда с упоением и надеждой рвалась измученная временем душа Петра, наплывали тяжелые и хмурые облака, деля небосвод на две равные части. По одну сторону — бескрайняя голубизна простора с разлитым по нему теплом весны, ароматом лесов и буйством трав. По другую — мрак туч, гонимых ветром от распростертой по горизонту тайги. В их обволакивающих объятиях ощущалась тревога и глухая неясность грядущего мрачного дня.

— Ты меня не держись, — обратился к Сивому Петр, — у меня свой ход. Хочешь, вперед иди, а нет, так рядом. Сам решай — путь не близкий. К вечеру стрельни из дичи чего-нибудь. Там, на месте, пир устроим. Стрелять то умеешь? А то насколько тебя знаю, только с пикой и управлялся.

— Ты не дрейфь, Петр, за ради доброй поляны я не только птицу, я зайца угрохаю, — радовался Сивый.

— Зайца не надо, они худые весной… Лучше глухаря — этих на стволах видно бывает.

— Не бойся, без куренка не оставлю.

С тем и ушел далеко вперед, а Петру, самое время спокойно обо всем подумать. Ступая следом за Сивым, он и спешил к Седовой пади, и нет. Его все больше одолевали и терзали сомнения. Боясь непредсказуемого подельника, который завидя свой куш, может внезапно показать себя с иной стороны, Петр беспокоился о том, что все его усилия неожиданно могут сойти на нет: «Как же быть?» — Волновал вопрос. Петру не хотелось ни торопить события, ни тем более оттягивать. Не все было ясно. Там в тайге, доля Сивого, к ней он идет с надеждой и стремлением. Но он не может допустить, чтобы какой-то тюремный вахлак обвел его, завладев всем добром. Здесь надо думать на ход вперед, играть на опережение. Потому как распоряжаться и владеть сейфом будет только он!

Нет, Петру было совсем не жаль отдать положенную Сивому долю. Жаль было потерять свою, излишне доверившись матерому бандиту. Ведь при любом удобном случае, он непременно воспользуется положением. Тогда конец…

А Сивый, будучи при своем, спешил, мотаясь от куста к кусту и изредка, оглядываясь назад, громко ворчал на медлительность Петра, на котором явно сказывалась усталость ночного перехода:

— Сам же когти рвать велел, а ползет черепашьим ходом. Так и мусора нагнать могут; отбивайся потом!..

По жизни своей воровской, он совсем не привык иметь дело с типами, подобными Петру. И подстроиться под него, что называется — ключик подобрать, никак не мог. Силился понять его хитроумные задумки, а выходило — «сам дурак…» Сивый спешил, уж больно не хотелось ему долго, на родине Петра зависать. Звало свое дело, а куш душу теплом согревал. Поскорее бы только добраться. Однако и у него были опасения: «Не темнит ли опять Петр, следуя сзади? Может свою игру обдумывает, мозгует, падла, перехитрить хочет, обмануть и оставить его ни с чем. Как бы тут не нарваться… Толи дело Моргун был; серьезный и опытный вор, проверенный в делах, да битый временем тюремных отсидок, одно слово — пахан». Ведь собственно благодаря ему, все эти «лимоны» и падают теперь на его плечи. С ним было бы, о чем толковать, когда такое «рыжье» привалит. А Петр — тюфяк. Да разве бы он стал его при себе терпеть, будь другой выбор. В ногах бы уж валялся, пощады просил за подставу, за Клавку, за золото, что себе по-родственному отписал. Моргун бы за все спросил, а вот одному тягаться с ним хлопотно. Пацана отпустил; подставляется, падла, и меня за собой тянет. Хорошо хоть винтовку под себя отрядил. Пока добро не поделено, сильно поостеречься надо, пренебрегать этим — себе во вред. А пока не пришло время гонор показывать, выждать надо», — осторожничал Сивый.

Вовка остался один. Бандиты быстро исчезли, бросив его одного, на произвол судьбы, на опушке, привязанного к дереву. Предстояло выбираться из плена, в котором, по воле обстоятельств, он вновь оказался. Вовка попытался подтянуть ноги и встать во весь рост. Не получилось:

«Плотно Петр с березой связал, не просто будет освободиться. А ведь меня, наверняка, ищут; шуточное ли дело — дома не ночевал. Родителей переполошил. Что я отцу скажу? Пирата спасал, так и скажу, всегда надо говорить правду. Только бы поскорее освободиться!» — волновали навязчивые мысли.

Он с усилием потянул жгут, пробуя крепость узла. Былой болью вновь заныли стертые в кровь руки, не отошли еще: «А где же друг? Чем он занят? Может ищет повсюду; догадается ли? Может да, а может и нет? Откуда ему знать, что меня сюда заволокли. Да и толку-то, все равно не найдет. Кто без нужды в такую даль потащится… Только на себя и надежда. Тогда вперед, чего ждать? Бандиты уже не вернутся!» — хотелось действовать решительно.

Напрягшись и, еще раз, изогнув кисти рук, морщась от боли, он попытался пальцами достать узел или нащупать концы шнура. Должны же они быть где-то там, за спиной. Ему казалось, что удача улыбнулась; палец зацепил петлю шнура, которая немного ослабла. Радуясь своей ловкости, он постарался успокоиться и встать на ноги из положения сидя. Ствол дерева и мешал, и помогал одновременно. Осмотревшись, он обнаружил на березе нечто вроде обломанного сучка, сильно выпиравшего и оказавшегося как нельзя кстати. Удалось его использовать и, потянув за петлю, прослабить ее. Она вновь поддалась, вселяя еще больше уверенности. Боясь неосторожным движением рук, затянуть узел накрепко, Вовка помедлил, продолжая пальцами прощупывать шнур. Благодаря сучку, крепко державшему петлю, с болью, но все же удалось продавить сжатую в кисти руку. Скрипя зубами, он тянул ее из петли, то сжимая в кулак, то вытягивая. Кисть высвободилась, и он бессильно упал перед березой на колени, устало опустив на траву руки. Эту березу он невзлюбил, хотя понимал, что дерево здесь ни при чем; их обоих попросту использовали.

И вот он свободен. Ура! Вовка готов был кричать от счастья и петь от ощущения победы. Он, немедля шмыгнул в кусты, забыв от радости, что хромает. Свобода несла мальчишку вниз по склону, кусты стегали и царапали лицо, а он не бежал, он летел, подобно птице, паря над землей, не чувствуя под собой ног; он их просто уносил, подальше от страха, беды и насилия.

Поисковая собака, хорошо знавшая свое нелегкое дело, быстро взяла след на подъеме к вершинам и повела тройку преследователей в сторону тайги. Отчасти помог и брошенный Вовкой жгут. Он лежал у березы, издавая терпкий запах, оставленный руками бандитов и жертвы. Обследуя лужайку, собака уверенно пошла по следу беглецов.

До тайги часов пять ходу. Понимая, что необходимо быть осторожными, дабы избежать случайной встречи с бандитами, Кичигин стремился издали, визуально заметить преступников. Он, то и дело, останавливался и пристально осматривал в бинокль окрестности. В случае их обнаружения, он намеревался идти далее без собаки, дабы она не могла, случайным лаем, спугнуть оторвавшихся и, ушедших далеко вперед, бандитов. Главное догнать их, а далее его забота. Наверняка у них есть оружие, в тайге без него никак, поэтому, помедлив, Кичигин решил не рисковать и отправил уставшего Пончика в обратную сторону, к спрятанному в лесу мотоциклу. Должен же кто-то его охранять, транспорт им позже понадобится.

Выйдя к кромке густо растущего березняка, Кичигин, вновь пристально вгляделся в луговую даль, расстилавшегося перед ними простора. На открытом, хорошо просматриваемом пространстве преступники могли быть видны и обнаружить их именно сейчас, было бы не плохо. Впереди, на пару километров, простирались поляны, да луга, с группами отдельно стоящих берез, да сосен. Далее бинокль приблизил и хорошо различимые, горбатые скелеты лиственниц.

— Вот и тайга, — вдумчиво обронил он, глядя на молодого, раскрасневшегося от бега сержанта.

Вновь всмотрелся и замер в напряжении. Да, его зоркий глаз заметил вдалеке, две едва различимые человеческие фигуры, не ускользнувшие от опытного наблюдателя. Это были они… Больше некому. Обрадованный, он подозвал сержанта.

— Дальше пойду один, — коротко распорядился капитан. — Собака сделала свое дело. Я думаю, до наступления темноты, они выйдут к цели. Поэтому возвращайтесь в поселок и к утру я жду вас с Конищевым и криминалистом на этом самом месте. И лучше с машиной.

— Но, товарищ капитан, я не могу вас оставить одного. Вам нужна страховка.

— Ничего, сержант, дальше — моя работа. Выполняйте.

Передав запасную обойму от пистолета Кичигину, сержант с собакой скоро ушли в обратном направлении.



Обойдя Двуглавую гору справа, Петр все же решился идти к Рысьей балке, чтобы еще засветло, не особо опасаясь зверья, спуститься в провал к Седовой пади и уже на месте в безопасности разобраться с Сивым. Он был уверен, что милиция дальше поселка вряд ли сунется, нет у них ни сил, ни возможности; в тайгу не полезут, не зная троп. А если даже и пойдут по следу, то только до балки. Резкий звериный запах, который здесь повсюду, собьет с толку собаку, а без нее им в тайге делать нечего. Тайник им все равно не найти. А в обратную сторону, с золотишком, без тяжелого сейфа, можно и болотом выйти. Худо-бедно, а тропы он хорошо помнит. В крайнем случае, добро и перепрятать можно. Главное содержимое из сейфа достать, да без свидетелей. Предстояло, однако, еще с Сивым разобраться. Но как? Разойтись бы по-хорошему. Только вот не было у Петра уверенности, что все обойдется без крови.

«Ведь как только этот зверюга почует добычу, он и его порешить может. Это он сейчас помалкивает, а как „жареным запахнет“, вмиг проявит свою алчную натуру. Винтовку, вон уж, к рукам прибрал… — Петр опасался только этого. Потому и решил не доводить до крайности, — Нельзя Сивому сейф показывать. Цель близка, развязка тоже. А если смотреть в корень, то два ненавидящих друг друга стервятника, при любом раскладе, не смогут поделить добычу поровну. Сейф, со всем содержимым, достанется только одному из них, а значит самому хитрому, осторожному и предусмотрительному. Отсюда вывод, — полагал Петр, — надо упредить… Ведь главный козырь все равно в его руках. Да, он сможет, он должен, просто обязан перехитрить и обвести Сивого. Не при делах этот халявщик, вот и все…»

Петр шагал с трудом, напрягая остатки сил; нога не давала возможности идти быстрее. Накатили вчерашние думы: «Уж очень просто все, накануне, под звездным небом, выглядело. Реальность, она всегда сложнее, скорых на повороте мыслей. Нет! Ни властям, ни Сивому веры нет! И сейф он не отдаст, не затем шел к Седовой пади, чтобы с ключом в руке приклонить колени!» — убеждал себя Петр.

Кичигин скрытно и быстро догнал беглецов. Началось осторожное преследование. Сближаться с ними было опасно, а идти напролом, дождавшись удобного случая, открывая стрельбу, и того хуже. Рискуя потерять след, он продолжал, отнимающую силы и терпение, слежку, умело скрадывая бандитов, словно зверя в лесу.

Начинало смеркаться. Облака почти напрочь заволокли небо. И лишь вдали таял кровавый закат — вестник непогоды. Дважды, делая короткие привалы, преступники переводили дух и вновь продолжали движение.

Вот и тайга, окутанная мраком и сыростью. Весна еще не вошла в ее дремучую глушь, не отогрела теплом лес, погруженный в фазу немого молчания. Подножья рвущихся к небу лиственниц, большей частью в низинах, оставались по-прежнему под властью сковывающего их толстым панцирем, талого льда, сплошь засыпанного хвойной кухтой, да ветками. Ступать на тонкий панцирь опасно; не прочен и обманчив его плотный с виду наст. Подо льдом неслышно журчат невидимые и коварные ручьи. Оступишься — вмиг остудят… Только проторенной дорогой или тропой можно пройти. Без особого навыка трудновато.

Попав в сложную, незнакомую ситуацию Кичигин, как мог, старался сторониться опасных и труднопроходимых участков. Отклонялся в сторону, маскируясь и таясь, терял и вновь отыскивал след беглецов. Он до минимума сократил расстояние. Сгущавшиеся все более сумерки были на руку. Преследование продолжалось. Капитан, укрываясь темными провалами кустов, используя местность, затаив дыхание, мог уже почти в полной мере различать голоса преступников, по следу которых крался кошачьей походкой. Он боялся лишь одного; нашуметь и обратить на себя внимание, вспугнув тем самым опытного, хорошо знавшего местность Петра.

Вдруг тайга расступилась, вынудив капитана вновь отпустить преследуемых далеко вперед. Потеряв видимость и, опасаясь быть замеченным бандитами, он ориентировался лишь по отдаленным шумам, хорошо слышимым в вечерней тишине. Тайга, как и всегда, готовила сюрпризы. Кичигин жалел, что в свое время, ему не довелось, волею судьбы, по-настоящему познакомиться с ее причудами. Он не знал тайги, но готовился к испытаниям, какие сулила грядущая ночь.

Петр знал куда шел, не решив для себя лишь одного: как быть с Сивым? Будь на его месте кто-нибудь другой, Петра не беспокоила бы перспектива дележа клада, ну может быть не настолько как сейчас. Конечно, напарник не так глуп, чтобы не понимать: из тайги, из этой глухомани, надо еще и живым выйти, не зная троп и не имея навыков. А значит, после дележа клада, Сивый останется с ним до первой солнечной поляны, до выхода из леса. А там, вся их, искусственно созданная, дружба, развалится как карточный домик. Петру такой попутчик не нужен, точно так же, как и он ему станет в тягость — не его доля, а он сам…

Подошли к подножью спуска. Петр осмотрелся. Едва угадываемая тропа уходила вниз, в распадок.

— Слушай, Сивый, у тебя ствол; пойдешь первым, я за тобой. Впереди спуск, будь осторожен и не уклоняйся от тропы, не хватало еще заблудиться…

— Ясно… — напрягшись и осторожно ступая, он погрузился в темный, мрачный провал, по обе стороны поросший плотно переплетавшимися ветвями кустов. Далее, чередуясь пошли ели, и коряжистый, низкорослый сосняк, застилавший путь разлапистыми ветвями.

— Шагай, шагай, чего встал? — ткнул в спину Сивому Петр.

— Да тут жуть одна, не видно ничего, куда двигать-то? — бурчал он в ответ.

— Иди спокойно, я за тобой, тут негде потеряться. Через полчаса выйдем, там надежнее.

Петр замедлил ход, отпуская напарника вперед. Прислушался. За спиной неожиданно треснул сук. Петр замер, остановился.

— Что это? — послышалось из темноты.

Петр вновь прислушался, было тихо…

— Иди, я догоню. Надо проверить, может следом кто тащится? Не пропасли нас случаем легавые? Только этого не хватало…

Петр пошел в обратную сторону, оставив Сивого одного на тропе. Дойдя до ее начала, он никого не обнаружил. Хотел уже вернуться, но тут же, окаменел от испуга. За спиной, там, куда уводила тропа, неожиданно, в ужасе заорал напарник. Его истошный крик, словно рванувший заряд мины, в клочья порвал тишину дремавшей вечерней тайги. Разнесся, гулким эхом рассасываясь по темной балке. Затих…

— Что это такое? — вслух спрашивал себя Петр. Он кинулся бежать, но тут же замер, встал, как вкопанный. На тропе, в темноте, рыкало и урчало…

Где-то там, внизу, где остался Сивый, с шумом трещали сухие сучья кустарника, творилось неведомо что. Обуяла страшная, тревожная мысль: «Рыси! Это рыси! Это их дело… Но почему сейчас?» — Петр заметался в ужасе, теряясь в догадках и, трясясь от случившегося. Совсем не было желания с одним ножом идти вниз, на выручку. А надо… Без винтовки он пропал, а она была у Сивого. Как быть, как быть? — стучало вопросом в висках.

Он замер прислушиваясь. Крик затих, рычание тоже: «А ведь я знал, предполагал, что так может случиться», — поймал себя на мысли Петр. Когда-то раньше, он даже надеялся и полагался на подобный исход. В отчаянии, может быть даже, желал этого. Но сейчас он забыл, не думал о возможной опасности и нет, совсем не умышленно, подставил Сивого под диких зверей. Но не должно было быть рысей на тропе в это время. Он не раз хаживал по ней. Опасался, но ходил, не веря в возможное.

Снизу вновь раздалось урчание и шорох. Петр напряженно вслушивался, пугливо приседая, готовый в любую минуту броситься бежать прочь. В состоянии шока, он не заметил, как со спины к нему тихо подошел Кичигин.

— Стой! Не двигаться! Не-то башку снесу! Руки подними и без глупостей! — командовал капитан.

Петр ошалело уставился перед собой. Такого оборота он никак не ожидал: «Попал-таки, так глупо. Вот дурень… Кто же это может быть?» — пронеслось в голове Петра.

— На траву! Лег быстро и не двигаться! Руки за спину!

Петр упал в траву, не сопротивляясь, да и что он мог предпринять? Кичигин тут же одел ему наручники, как нельзя оказавшиеся кстати. Обычно он не носил их с собой, участковый на выезде посоветовал взять. Пробежал по карманам, обыскивая Петра, из-за голенища сапога достал охотничий нож. В кармане брюк обнаружил добротно сделанный ключ. Осмотрел его внимательно, удивился мастерски сработанной вещи.

— Что за ключ?

Петр молчал, не придя еще толком в себя и не вполне понимая, что он задержан.

— Что Петр, добегался? Ведь освободился только что. Мало тебе?

— Не пойму я тебя, начальник, чего я такого натворил? — бурчал Петр недовольно.

— Сейчас ты мне все сам расскажешь, как это тебя угораздило с самой осени в бега пуститься. И, что это за ключ у тебя? Не от того ли самого сейфа? — капитан решил сразу обескуражить Петра вопросом, чтобы не дать ему повода, начать отнекиваться.

— От какого сейфа? Попутал ты что-то, начальник. Здесь же тайга, — Петр как мог старался уйти от ответа. Хотя внутри, тонкой змейкой, зарождалась тревога, откуда этот мент знает про сейф?

— Что там на тропе произошло? Кто кричал, кто на помощь звал? Кто второй?

— Я сам не понял, не видел ничего. Он впереди шел, а я задержался, чтобы осмотреться.

— Отвечай Петр, я ведь только начал тебя спрашивать и пока просто беседую, надеясь на твое понимание. Не в том ты положении чтобы изворачиваться.

Петр вертел головой, лежа на земле, лицом вниз.

— Дай сесть, неудобно; куда я хромой, да в браслетах, от тебя денусь.

Кичигин усадил Петра на траву. Сгустившиеся сумерки еще позволяли открыто смотреть в его бегающие глаза.

— Ты Сивого не выгораживай, не выйдет; о нем самом я и без тебя все знаю, а вот за то, что ты его под зверье подставил, с тебя спрошу. Если в молчанку играть будешь или если это дело мокрое, то на тебя повешу. Ведь ты его сюда заволок? Не так? Не юли Петр, не выйдет! Подельник он твой, а шагали вы к сейфу, который ты, со своим дедом Терентием, где-то здесь, в тайге, упрятали. Видно, жаден ты, Петр, как и дед твой. А с дружком своим попросту делиться не захотел. Убрать с дороги всегда проще. Тем более, что один он из сбежавшей банды в живых остался. И все, что я говорю тебе сейчас, тебе извесно.

— Нет, начальник. Не думал я его вовсе убивать. Сам туда шел, не знал, что рыси там в это время. Нарвались просто.

— Так я тебе и поверил! Уж больно лихо ты своих соперников, Петр, с пробега убираешь. Сначала Клавку спалил, потом Акима убил, сейчас вот Сивый. Что, одному всем владеть захотелось? Так что готовься, пойдешь туда, откуда пришел. За убийства, хитро спланированные и за сокрытие от властей Колчаковского золота, статьи грозят серьезные.

У Петра от необоснованных и ложных выводов даже в голове зашумело.

— Нет, начальник, мокрые дела ты на меня не повесишь. Я никого не убивал. Не докажешь того, чего не было.

— Дурак ты Петр… Знаешь — так говори, а нет — тогда, выходит, все это твоих рук дело.

А сейф, по-доброму отдай, воспользоваться не сможешь. Все государственное добро подотчетно. За сокрытие Колчаковского золота, да еще в трудное для страны, послевоенное время, сам знаешь, что будет; за это вышку легко схлопотать можно. Но если добровольно сдашь, то ведь иначе все повернуть можно… — Кичигин прошелся по поляне. Подошел к Петру и пристально, глядя в глаза, навис над ним согнувшись, подавляя его напором своей речи. Тот молчал, напряженно что-то обдумывая; его усталое и без того хмурое лицо осунулось под тяжестью нелегкого выбора.

— Но я никого не убивал, начальник. Аким все организовал и затеял. И меня они все это время в заложниках держали. Что я мог предпринять?

— Ну вот, Петр, уже лучше. А рассказать все равно придется: где скрывался и с кем, почему сейф сразу не отдал?

Петр явно сдавал, и Кичигин, стараясь не навести на него хоть слабую тень сомнения и подозрений, стал упорно гнуть свою линию дальше:

— Ты, Петр, самое главное — не дури. Ведь если не убивал никого из банды и золото из сейфа добровольно сдашь, то можно по-иному на все взглянуть. Ведь у тебя справка об освобождении. Не виновен, прописывайся себе, да живи… Для любого суда, твои добровольные показания и выдача сейфа явятся оправданием. Показывай, где сейф и сам увидишь, что твоя жизнь изменится. Петр криво ухмыльнулся, давая понять, что давно не верит в такого рода, далеко сомнительные обещания.

— Ну да, как же, начальник, пособничество в организации побега, ты тоже под полу спрячешь? Нет, раскрутите вы меня под новый срок. А коли уж мне от тюряги не отвертеться, то по какой нужде я тебе поверю? Тут, начальник, все белыми нитками шито. Будут гарантии, будет разговор.

Кичигин понял, что как-то случайно не довел до нужной точки, начавший было удачно складываться, разговор с Петром. Уж больно тот скрытен и недоверчив, хотя его опасения обоснованы; смерть Сивого можно по-разному истолковать…

— Ну, дальше смотри сам. С утра прибудет машина, а нам с тобой за эту ночь надо еще многое порешать. Не тяни, время против тебя работает.

Петр молчал, тупо глядя в темноту. Стемнело так скоро, что оба собеседника и не заметили, что ведут разговор в полумраке, едва различая друг друга.

Однако, как не силился Петр понять, откуда милиции стало известно про сейф, который был, можно сказать, «наследственной тайной», так и не смог усмотреть источник утечки такой важной информации. По его раскладу, ни Полина от Пантелея, ни мать его, не могли подобных сведений получить. Ну никто не знал о золоте, кроме Терентия, конечно, который еще в свое время, от Полины ключа домогался. Но не станет же он ей про сейф рассказывать. Выходило, что информацию о сейфе, по своим оперативным каналам заполучил этот упертый мент, который его выследил и повязал. Прокачал — таки дело…

— Ну что Петр, как не крути, а на тропу идти придется, посмотреть, что с Сивым случилось. Решать надо, как быть дальше. Так что веди к тому месту куда вы шли.

— Хорошо начальник, — выдавил из себя Петр, — поговорим, до утра времени хватит. Здесь как-то не с руки, но и по тропе идти страшно, там рыси.

— Ну, рыси — это моя забота. Ты дорогу показывай, а по ходу я разберусь.

— Главное — там, на месте, винтовку найти, она у Сивого была…

— Пойдем уж, у меня карманный фонарик, подсвечу при надобности. Но в темноте, для охотника, без него, видней…

Тропа, внимая тихому шороху шагов, едва различимых в свете тусклого фонаря, уводила путников в кромешную тьму провала, вела к Седовой пади… Один шел одержимый удачей и чувством исполненного долга, другой неохотно брел, скованный и удрученный реальностью переигравших и посмеявшихся над ним обстоятельств. Судьба вновь распорядилась по-своему: и над будущим Петра, идущего по краю жизни, и над долей поросшего долголетним мхом, но пока нераскрытого, непокоренного сейфа.