Диктатор и палач. Глава двадцать седьмая беседа-5

Чёрный ЗиЕ-101 рассекал полупустынные улицы вечерней Москвы. Было семнадцатое августа. Вез Емелина нарком госбезопасности Генрих Малина, которому было о чём переговорить с вождём.

- Маршал Трухич отстреливался при аресте, последнюю пулю попытался израсходовать на себя, но пистолет заклинило. Тогда он выпрыгнул в окно, но под ним его уже ждали. Георгий Перестроев не стрелялся и в окно не прыгал, но когда за ним пришли и спокойно сказали, что он арестован, Георгий рухнул в обморок. В допросной его пальцем не тронули, а он разрыдался, едва только закрылась дверь. Сдавал всех и выгораживал себя. Уверен, врёт много, но мы отделим зёрна от плевел. Арсений Вязимит был взят спокойно. Волкодавов был найден в том гараже, который указал Уборич. На удивление он вел себя так же, как и Перестроев.

- Кто ещё, кроме Перестроева, даёт показания?

- Только Арсений и Волкодавов, товарищ Емелин. Арсений всё просит помиловать сына.

- Не знаю никакого его сына. Передай своим, что к отказникам следует применить меры физического воздействия, пусть дают даже самые нелепые показания, мы потом разберемся, что из этого вписать в дело. А Уборичу скажи, пусть обновит свои и впишет в них старую гвардию.

- Хорошо, товарищ Емелин.

- Давно хотел от старой гвардии вконец избавиться, но не было нового предлога и некуда было его вставить. Пусть Уборич пишет: возглавив армию и НКО, Трухич хотел уйти в поход, оставив управление страной на старую гвардию.

- Я передам, товарищ Емелин.

- Семьи и друзья заговорщиков арестованы?

- Арестованы.

- Хорошо. Пусть дают показания. А не хотят - и чёрт с ними, меры физического воздействия к ним не применять.

- Товарищ Емелин, что делать с Трофимом?

- С Трошкой?.. Ох, Трошка, Трошка... Пусть сидит в камере. Показания не требовать, мер физического воздействия к нему не применять. Задействовать в закрытом процессе, а после... После расстрелять вместе со всеми.

- Будет сделано, товарищ Емелин.

- Как дела с Осей и его зверюшкой?

- Доставлены большим грузовым самолётом, причём его зверюшка доставлен арестованным. Зачем-то Колчанов ещё привёз, так же арестованным, какого-то мелкого касика.

- Касика?

- Да, касика. Мы не просили, а Колчанов привёз. Думаю, вина этого касика в том, что - он касик. То есть представитель эксплуататорских классов. Это мои догадки, так как я не счёл нужным уточнять у Колчанова, зачем он его привёз.

- Ну, раз он представитель эксплуатационных классов, дадим ему стандартные для этого случая двадцать пять лет лагерей. Что-то ещё, Генрих?

- Нет, у меня всё, товарищ Емелин.

- А скажи, Генрих, кто несколько дней назад во Владимире встречал Трошку? Шахерезадов?

- Он самый, товарищ Емелин.

- Арестуйте и дайте ему двадцать пять лет лагерей за участие в заговоре.

- Сделаем. Кстати, вы видели этот поворот? Скоро мы будем на месте.

- Когда прибудем, жди меня на месте, Генрих, я скоро вернусь.

Камеру для Трофима обставили в отдельном блоке, арестантов из которого разместили по другим блокам. Вместо нар в камере Трофима поставили кровать со всеми удобствами, унитаз обнесли кабинкой, на потолок повесили люстру, а стены обили бархатом - это было личной прихотью "красного принца".

Трофим, освобожденный от ношения тюремный робы и потому одетый в гражданскую одежду, лежал на кровати и читал известный в узких кругах роман, когда за небольшим решётчатым окном двери его камеры мелькнуло чьё-то лицо, послышался шум вставленного в замочную скважину ключа и отпираемой двери.

Наконец, дверь открылась и спустя секунду снова закрылась. Трофим поднял голову, опустил книгу и увидел на пороге Емелина, который сел на его кровать и с укором на него посмотрел.

- Что, спустился мне морали читать?

- Трошка, Трошка...

- Трошка, блин. А знаешь, я не горюю об утерянной свободе. Всё равно через несколько дней ты бы отправил меня в психушку. Как по мне, психушка мало чем отличается от тюрьмы. Вместо решёток - мягкие стены, вместо тюремщиков- санитары, вместо баланды - таблетки.

- Я зашёл попрощаться.

- Без прощального подарка?

- Ты причинил мне боль, Трошка, я любил тебя как сына, а чем ответил мне ты?..

- Я благодарен тебе за всё, но не начинай.

-  Я не могу оставить внуков у себя...

- Что?!

- ...Они напоминают мне о тебе и это причиняет мне боль. Я отправлю их в солнечный Ашхабад, в семью председателя исполкома Туркестанской автономной республики Якова Попока, у него с женой детей нет, как раз обрадовал их пополнением в семье. Я не перестану о них заботиться,
Трошка, ведь не смотря ни на что Вера и Ники останутся моими внуками.

- А ведь говорил, что оставишь их у себя. Выходит, ты врал, что всегда держишь обещания?

- Я собирался оставить их у себя. Но ты предал меня. А не обязан держать обещания предателям.

- Говоришь как сошедший со страниц бульварного романа. От чего ж ты не женился, Данилыч...

- Я же сто раз говорил тебе об этом, Трошка.

- Да говорил. Баракорожденный Лёва, сын бедных рабочих, влюбился в девушку Катю из богатой аристократической семьи. Любовь была взаимная, но её отец узнал про их роман и запретил вам видеться. Они решили бежать, однако на границе вас настигли пограничники. Началась перестрелка, в которой Катя погибла, но Лёва сумел оказаться за границей. Убитый горем, он дал обет безбрачия, которому верен уже более сорока лет. Такие вот Ромео и Джульетта русского разлива.

- Твой саркастический тон здесь не уместен.

- Мне плевать, Данилыч. Как ты, нежный и ранимый, вообще совершил революцию и удержался у власти, задавив всё и всех?

- Я ожесточился, как и ты, но, в отличие от тебя, сохранил человечность. Не надоело быть монстром?

- Человечность? Как может говорить о человечности тот, кто отправляет всед за преступником его ни в чём не повинных семью и друзей?!

- Приходится бить своих, чтобы чужие боялись. НЭП благотворно влиял на экономику, но власть потихоньку начинала утекать из рук партии в целом и из моих в частности. Пришлось прикрыть лавочку. Ты говоришь, что я миндальничнаю, а на самом деле я держу хрупкий баланс между искоренением инакомыслия и масштабным террором.

- Золотая середина, да? Мнишь себя великим шахматистом, да, Данилыч? А все прочие - лишь пешки на доске? Захотел - и пешку в ферзи продвинул, а захотел - сбросил с доски.

- Ну, если грубо упрощать, примерно так и есть.

- И что теперь? В лагерь или всё же в психушку? Или вообще расстреляешь?

Емелин помрачнел лицом и отвернулся.

- Что читаешь, Трошка? - спросил он после минутного молчания.

- «Копи царя Соломона". А ты?

- Да не до чтения мне, Трошка, работаю, на благо великой державы.

- На благо... Кстати, раз собрался арестовать моих знакомых, то арестуй в первую очередь Берию, он часто домогался Веры, за что неоднократно был бит в морду.

- Берия человек полезный, в отличие от Рябышева. Лена получит амнистию и выйдет из лагеря, под мою защиту. Получит хорошую квартиру, работу с высокой зарплатой. Если изъявит желание, отдам верну ей Веру с Ники, но в Ашхабад они всё равно отправятся.

- И откуда такое внимание к моей бывшей жене? Может, ты ещё женишься на ней?

- Ты не забыл, что я зашёл  попрощаться?

- Прощай, Данилыч. И обниматься не стану.

Трофим углубился в чтение, отгородившись книгой от всего мира. Емелин сидел на кровати, с мрачным лицом и в его глазах стояли слёзы.

- Ты ещё здесь? Прирос, что ли, к моей кровати?

- Прощай, Трошка. Жаль, что я так и не стал тебе семьёй.

Емелин плохо помнил, как вышел из камеры, как запер дверь, как сел в свой автомобиль, как Малина, молчавший всю дорогу (про то, что в этот раз надо молчать Малина понял из того, что вождь сел на заднее сиденье) привёз его в Кремль. Перед глазами стоял туман. Поднявшись к себе в квартиру, он не стал включать свет, машинально раздулся и подошёл к картине на стене и снял её. Перед его глазами предстала ниша, в глубине которой висело простое распятие. Упав перед ним на колени, Емелин принялся горячо молиться.

***

Михалыча вели по коридору подвала в гараж, что бы отвезти на вокзал. Вёл его офицер госбезопасности с лицом, на котором глазу не было за что зацепиться.

- Скажите, коллега, а куда вы деваете трупы расстрелянных? Есть гигантская мясорубка или кормите ими доберманов?

Офицер госбезопасности был в прескверном настроение ещё с самого утра, когда пролил горячий кофе на свои новые штаны, поэтому он зло и больно дёрнул Михалыча за воротник и огрызнулся:

- Заткнись. А иначе твои пятнадцать лет лагерей превратятся во все двадцать.

Михалыч сглотнул комок в горле и замолчал. Кто-кто, а он прекрасно знал, что сотрудники госбезопасности слов на ветер не бросают.

Примечание. Всё вышесказанное является вымыслом автора и не относится к реальной истории. Произведение является представителем жанра "альтернативная история"