Встречи с великими музыкантами

  Мемуары всегда были востребованным жанром.  Читателям интересно узнать об интересующих их людях, если речь идет о великих творцах художниках, писателях, композиторах и, если читающий принадлежит этой же профессии.  В течение моей довольно долгой жизни мне довелось общаться с немалым количеством творческих людей и, хотя встречи эти носили чаще всего характер экспромта, но даже короткие беседы с выдающимися людьми (чаще всего с исполнителями-музыкантами), думается, моим коллегам и студентам были бы небезынтересны.  «Большое дело – подробности», – как писал наш великий Ф. М.  Достоевский.

  Мне кажется, даже короткий перечень личностей, с которыми мне довелось беседовать, может впечатлить коллег-музыкантов: А.  Хачатурян, Э.  Гилельс, С.  Рихтер, В. Клиберн, В. Крайнев, Н. Луганский, Д. Мацуев, поэты – Е. Евтушенко, А.  Вознесенский, А.  Дементьев.

  Начну с С. Т. Рихтера.  В музыкальной школе в Симферополе, где я учился, нам говорили, что С. Рихтер чуть ли не лучший пианист мира (во время железного занавеса фамилии В.  Горовица и Артура Рубинштейна мы не слыхали).  Как же я был счастлив, когда, будучи в Москве в 1958 году, мне удалось побывать на двух его концертах! Он играл в Малом зале института имени Гнесиных (Большого еще не было) для студентов-заочников.  В программе – произведения Ф. Шуберта.

  Прекрасно помню, как он быстро вышел на сцену, сел за рояль, нервно потирал руки и, случайно взглянув в зал, увидел Е. Ф. Гнесину.  Она еще преподавала, несмотря на свои преклонные годы, хотя её возили в кресле на колёсах.  К слову скажу, что она была в комиссии, слушала нас, когда наш курс поступал, и даже присутствовала на открытии нового замечательного общежития в 1963 году, которого она долго добивалась.  Так вот, увидя Е. Ф. Гнесину, Рихтер мгновенно сошел со сцены, подошел к ней и почтительно поцеловал ей руку.  Это произвело приятное впечатление.  Забегая вперед, добавлю, что, когда Рихтер готовился к гастролям в Америку, ему не хватало по времени домашних занятий, и он занимался по ночам.  Елена Фабиановна разрешила ему заниматься в нашем зале.  Часто, уходя в 10–11 часов вечера, можно было увидеть, как Святослав Теофилович перед закрытием института устремлялся в наш зал, чтобы заниматься до утра.

  Вернёмся в зал.  Первые же звуки сонаты Ф.  Шуберта a-moll меня поразили.   Унисоны в подвижном темпе звучали идеально ровно, рисунок побочной партии на форте звучал мощно, но удивительно выверенно по силе звука.   Затем прозвучали сонаты c-moll и гениальная B-dur, все шесть музыкальных моментов и на бис марш.  Удивительно, что вся эта программа запомнилась мне на многие десятилетия.  Давно замечено, что наиболее сильные впечатления врезаются в память надолго.  Конечно, поскольку долгое время такого исполнения не слышал, я находился под сильнейшим впечатлением.

  А через несколько дней он давал концерт в БЗК (Ф. Шуберт, Ф. Лист).  Видимо, Шуберта он решил обыграть, как новый репертуар.  Удивительно, что мне и тут повезло.  Билетов на концерт не было, но какой-то старичок, увидя мой неприкаянный вид, подошел и предложил мне пойти по его абонементу.  Ему оторвали талончик, я, зная место, пошел в зал, а мой благодетель удалился.  Меня поразило, что сонаты Шуберта были исполнены с поразительной точностью в нюансах и темпах, как в прошлый раз («значит, убеждён», – сказала моя тетя, которой я все подробно рассказал по приезде в Симферополь).

  И вот, спустя много лет, уже живя и работая во Владимире, часто посещая многие московские концерты, мне довелось довольно долго пообщаться со Святославом Теофиловичем.  Произошло это следующим образом.  В Малом зале Московской Консерватории проходил фестиваль музыки Д.  Шостаковича.  По дороге на концерт у меня в руках была книга о А.  Б.  Гольденвейзере, которую я читал в метро.  Там было помещено письмо А.  Гольденвейзера С.  Рихтеру.  В начале он поздравлял пианиста с наградой (Рихтеру присвоили Ленинскую премию), а затем пишет об исполнении пианистом Аппассионаты Л.  Бетховена и делает ему маленькие замечания.   В примечаниях помещён и ответ Рихтера (месяца через два!)

  Зайдя в зал (место у меня было в последних рядах), я вдруг увидел где-то в ряду четвертом свободное место и быстро прошел туда (концерт уже начинался).  Выступал знаменитый квартет имени Бородина.  Они исполняли, разумеется, Д. Шостаковича.  Я был приятно удивлен, увидя перед собой сидящих С. Рихтера и его супругу Н. Дорлиак, а рядом с собой Л. Наумова, ученика и бывшего ассистента Г. Г. Нейгауза.  В антракте мои соседи остались на своих местах и не спеша переговаривались, причём Рихтер при разговоре оборачивался к ним назад.   Вначале они обсуждали способы похудания, причём Святослав Теофилович при рассказе о ком-то, кто голодал, меланхолично заметил: «А потом он опять растолстеет, когда начнет нормально есть».   Потом он сказал, что с возрастом начинает слышать выше настоящего звучания: «На днях слышу по радио концерт Грига – почему си минор? (Известно, что этот концерт в ля миноре).  Затем осуждал перенасыщенные программы некоторых симфонических концертов.  «Слушатели не могут по-настоящему переварить столько музыки», – возмущался он. 

  И вот в один из моментов, когда возникла пауза, а Рихтер был в полуобороте к нам, я неожиданно решился: «Странные бывают совпадения, Святослав Теофилович, когда я ехал сюда, я читал письмо к Вам А. Гольденвейзера и Ваш ответ ему, и вот я оказался рядом с Вами» – промолвил я.   Он заинтересованно повернулся ко мне: «А что, эти письма опубликованы?» «Да, вот посмотрите», – и я протянул ему книгу, открыв её на нужном месте.  Святослав Теофилович взял у меня книгу, затем надел очки и стал внимательно читать.   «Помнишь, он еще был недоволен, что ты не поставил дату», – вставила Нина Львовна.   Ответ Рихтера заканчивался так: «Совершенно с Вами согласен, Александр Борисович, но не всегда домашние заготовки совпадают с исполнением на сцене такого глубоко романтического сочинения, каким я считаю «Аппассионату».  Всегда ваш, С. Рихтер.  «Такое впечатление, что ответ сочинялся всей кафедрой Генриха Густавовича», – заметил я.  Все слышали о непростых отношениях двух выдающихся профессоров.  Рихтер понимающе улыбнулся, а я добавил: «здесь упоминается, что Гольденвейзер славился на всю Москву своим потрясающим умением «читки с листа».  – «Наверно», – убеждённо сказал Рихтер, – «Я вспоминаю, что, когда я участвовал во Всесоюзном конкурсе, мне нужно было разыграться, а мой пианист опаздывал.   А. Б. предложил мне свои услуги и сам мне проаккомпанировал концерт Чайковского.  «Но ведь и Святослав Теофилович всегда этим славился», – добавил я.  «Мне рассказывала Нина Бейлина (известная скрипачка), что вы потрясающе читали даже по рукописям».  «Ну ведь это было когда-то! – улыбнулся Рихтер.  – А вы музыкант? «Да, я окончил институт имени Гнесиных у В. Ю. Тиличеева.  Он вас боготворил и часто повторял: «Слушайте Рихтера!» К сожалению, он уже ушел из жизни».  «Да, а что случилось?» (Я знал, что они были знакомы, ибо оба были учениками Нейгауза).  «Он утонул в Прибалтике, несчастный случай», – добавил я.  «А-а, да, да», – печально промолвил Святослав Теофилович.  «А ведь я из города Владимира», – продолжал я.  – «Вы недавно у нас были, планируете еще к нам приехать? Ведь в нашей филармонии замечательный «Стейнвей».  «Да, я помню, но, знаете, я не очень люблю планировать свои гастрольные поездки.  Чаще всего, это бывает спонтанно».   Тут на сцену вышел объявляющий программу, и Нина Львовна неожиданно громко зааплодировала, думая, что это исполнитель.   Рихтер, засмеявшись, толкнул её в плечо.   Мне понравилось его почти мальчишеское поведение.

  Забавно, что в конце антракта к нам подошли две девушки с билетами (я ведь сидел не на своем месте), но, увидев Рихтера, разговаривающего со мной, шарахнулись в сторону, не смея нас потревожить.  После концерта Святослав Теофилович встал и стоял несколько отрешенно, понимая, что многие, вероятно, глазеют на него.  К нему подошла виолончелистка Н. Гутман.  «Здравствуйте», — просто сказала она.  Они обнялись.  Когда я проходил мимо них, он негромко сказал: «Привет владимирцам!», – и тепло улыбнулся.

  С А. И. Хачатуряном мне пришлось близко общаться совсем недолго, но эта встреча была связана с его музыкой, поэтому хорошо запомнилась.  Обычно во второй половине дня в диспетчерской студентам давали талончики для самостоятельных занятий.  И в этот раз, давая мне талончик, служащая добавила: «До двух часов там занимается А.  Хачатурян, так что ты осторожней, он бывает довольно сердитым».  В начале третьего я робко приоткрыл дверь - в классе сидел композитор и человек восемь студентов.   Я решил подождать.  Через некоторое время я опять заглянул в класс. 

  Арам Ильич заметил меня и довольно громко крикнул: «Заходи, я сейчас закончу, чего тебе в коридоре стоять!»  Я с удовольствием вошел и сел недалеко от студентов.  Композитор рассказывал историю создания знаменитого «Танца с саблями».  «Вначале я нашел характерный ритм», – Арам Ильич наиграл его.  «И вдруг случайно мизинцем задел верхний звук.  Этот диссонанс мне неожиданно понравился, он оживил гармонию и стал началом оригинальной мелодии – Хачатурян исполнил весь эпизод.  «Никогда не надо пренебрегать случайностями, – добавил композитор, – иногда они попадают в десятку».   И, обращаясь ко мне, добавил шутливо: «К роялю, молодой человек, мы отняли у вас 10 минут.  «А вы знаете, моя сокурсница Лиана Петросян учит Ваш фортепианный концерт» – с удовольствием сообщил я ему.  «Как ты сказал, Петросян? – улыбнулся Арам Ильич, – ей и положено исполнять армянскую музыку», – засмеялся композитор, и вся компания удалилась из класса.  Встречаясь с ним неоднократно в коридоре института, я после этого случая всегда с ним почтительно здоровался, и он всякий раз улыбался мне, как старому знакомому.  Должен добавить, что моя сокурсница Лиана Петросян, став позже профессором Л. О. Тихоновой, много лет проработала на кафедре Музыкального образования в нашем университете (ВлГУ) и, к сожалению, ушла из жизни в 2013 году.

  Музыканты старшего поколения, помнившие Вана Клиберна, вспоминая конкурс им.  П.  И.  Чайковского, не могут не вспомнить о том, какое это было необычное время.  Страна оттаивала от мрачной сталинской зимы, знаменитое слово «оттепель», которое ввёл в обиход И.  Эренбург, и которое существует до сих пор – как нельзя лучше характеризовало то время.   Время бежало быстро, каждый год происходило что-то весьма существенное.   1956 год – исторический XX съезд КПСС, доклад Н. С. Хрущева, разоблачивший сталинские репрессии, введено устойчивое сочетание «культ личности».   1957 год – Международный фестиваль молодежи и студентов.   В Москву хлынули тысячи молодых иностранцев, хотя границы еще не были открыты.   И, наконец, апрель 1958 года – первый Международный конкурс имени П. И. Чайковского.  А позже начали приезжать великие музыканты – Артур Рубинштейн, А.-Б. Микеланжели, Театр Ла Скала и т. д.

  В то время не было такого огромное количество музыкальных конкурсов и Вэна Клайберна знали все, называя его по-русски – Ван Клиберн.  И просто Ваня! Я в это время заканчивал музыкальное училище, но по радио (ТВ тогда было большой редкостью) мы все вместе с педагогами слушали и заключительный концерт, и сольные выступления лауреатов.  В то время СССР и США серьезно соревновались на мировой сцене (первый спутник, впоследствии полёт Ю.  Гагарина).   Поэтому победившего на конкурсе Вэна встречали в США как героя, как наших «челюскинцев».   Не случайны слова лауреата: «Возможно, мое имя забудут через какое-то время, но в истории музыки останется тот факт, что на Первом конкурсе имени русского композитора П.  Чайковского победил американец».  Его удивительная трактовка концертов П. Чайковского и С. Рахманинова, пьес Ф. Листа и Ф. Шопена покорила неслыханной нам свободой интерпретации, оригинальностью, совмещенной с его личным обаянием высокого, симпатичного юноши.  Известный пианист Григорий Динор, бывший у нас председателем экзаменационной комиссии и живший в одном доме с Рихтером, рассказывал нам, что, когда Клиберн должен был посетить нашего пианиста, студенты консерватории на каждую ступеньку вплоть до этажа положили розы! А одна девушка, которой он поцеловал руку (он вручала ему цветы) не мыла руку целую неделю! Наши критики писали, что такого ажиотажа не было никогда раньше на гастролях знаменитого иностранного исполнителя.;

  Поступил я в институт имени Гнесиных летом 1958 года, уже после конкурса, но В.  Клиберн приезжал на гастроли в СССР в 1960, 1962 годах.  Его концерты постоянно транслировались по ТВ и радио, продавалось огромное количество его записей на грампластинках.  Помнится, я с удовольствием учил произведения, исполняемые им – ноктюрн Ф. Листа, 3 баллада Ф.  Шопена, и др.  Прошли десятилетия, появились новые музыкальные кумиры – В. Ашкенази, В. Крайнев, Д. Мацуев.  Клиберн, как мы слышали, почти перестал концертировать, молодое поколение уже его плохо знает.  Но вот, через много лет, когда я был в гостях у своего сына Игоря (многократного лауреата международных конкурсов), работающего в Кеннеди-центре в Вашингтоне, как-то утром, завтракая, мы услышали анонс выступления В.  Клиберна именно в Кеннеди-центре.  «Игорь!», – обалдело сказал я.  «Все в порядке, папа, ты его послушаешь!», – понимающе ответил сын.  Следует сказать, что Кеннеди-центр представляет собой грандиозный дворец, вроде нашего Дворца съездов в Кремле, может быть, еще больше.  Под одной крышей там расположены концертный зал, оперный театр, камерный зал, джаз-клуб, и т. д.  Игорь в день концерта играл в оперном оркестре, он провел меня в концертный зал, и вскоре я нашел свободное место.
 
       И вот я уже сижу в зале.  Появление Клиберна на сцене было встречено бурной овацией и он, не дожидаясь окончания аплодисментов, сел за рояль и взял первые мощные аккорды.  Многие начали вставать с мест, а некоторые даже подпевать — это был гимн страны в его фортепианной обработке.  В 1-м отделении звучали произведения И.  Брамса и К.  Дебюсси, во втором – Шопена.  Игра его отличалась той же непосредственностью и свободой, как и в прежние годы.  И вот, после его выступления, сделав несколько фотоснимков, я решился крикнуть по-английски.  «Вэн, я из Москвы!»  Он всплеснул руками, заулыбался и наклонился ко мне, пожимая руки, а я поблагодарил его за великолепный концерт. 

       Уже в артистической мы продолжили нашу беседу, и я рассказал 70-летнему Клиберну, что в России его любят и помнят по-прежнему, дают его записи по ТВ, что он в 1958 году раскрыл для нас новые горизонты пианизма.  Конечно, ему было очень приятно, и он всё время повторял: «О, Москва! Это одно из лучших воспоминаний моей жизни!»  В артистической было довольно много народу (там присутствовала даже первая леди).  Мы сфотографировались с В. Клиберном на память, и фото до сих пор хранится в моём семейном архиве.

  На фото: автор с Вэном Клайберном после концерта в Кеннеди-Центре в Вашингтоне, 26 февраля 2004 года