Аркан машиниста. Глава 5
Был Виктор Левин, которого я уже мысленно называл философом. Позднее я узнал, что он действительно был философом, преподавал эту дисциплину в одном провинциальном вузе и изредка печатал весьма неоднозначные статьи. Подле него сидели родители Тани. Кажется, их звали Владимиром и Еленой. Напротив были попутчики философа: такой же господин в летах с преподавательским лицом и дама неопределенного, но весьма почтенного возраста. У господина преподавательской наружности было труднопроизносимое имя, поэтому его все звали просто дядей Ваней. Дама была чем-то похожа на ведьму, какие в сказках варят зелья и заговаривают раны. Я припомнил: ее назвали Верой Сафлор, когда я садился в поезд, – ещё подумал, как удачно оно впишется в новую книгу.
На верхней полке, над философом и Владимиром с Еленой, лежали ребятишки семи-восьми лет: два мальчика и девочка. До этого я их не видел, и не знал, с кем они ехали. На другой верхней полке был молодой человек с насмешливым лицом и прозрачными глазами. Говорят, он отлично играл в карты и почти всегда выигрывал у профессоров, а те сердились, но продолжали с ним играть.
Философ сидел с большой книгой в дорогом подарочном переплете. Когда я открыл купе, он замолчал и вопросительно взглянул на меня.
- Извините меня, пожалуйста, но предмет вашей беседы.., – начал я с известной цитаты, но философ меня прервал:
- Если хотите послушать, проходите. Мы всем рады.
Я чуть смутился, но зашел в купе и устроился рядом с дядей Ваней. А Виктор Левин продолжил читать с того места, где остановился, как будто ничего не произошло. В тот вечер они читали книгу одного неизвестного автора «Тот, кто зажигает звёзды». Когда я пришел, философ начал читать четвёртую главу:
«В какой-то книге он видел лестницу, приставленную к полумесяцу. Нужно было совсем немного усилий, чтобы забраться по ней и устроиться в лунном кресле. А сверху, должно быть, открывался чудесный вид на город. Только представить, что можно было бы взглянуть на собственный балкон с высоты неба. Он лишь мечтал сделать такую лестницу, чтобы по вечерам размышлять, свесившись с лунного коромысла.
Каждый день он добавлял несколько перекладин к своей лестнице и примерял её к небу, но до луны было ещё далеко. А между тем сама лестница становилась всё тяжелее и тяжелее. Вскоре он приставил её к стене дома и больше уже не передвигал.
В свободную минуту он брал свои инструменты, несколько жёрдочек и взбирался на лестницу, чтобы добавить пару перекладин. Ему было некуда спешить. Лестница вырастала прочной и красивой, составляя смысл его жизни. С неба смотрела луна, каждую ночь приглашая его в гости. А он представлял, как однажды в последний раз добавит перекладину и прислонит своё творение к нижнему рожку полумесяца».
Когда философ прочитал последние слова, в вагоне стало тихо, как будто мы только что вернулись из другого мира. Да так оно, верно, и было.
Так мы стали проводить вечера. Постепенно весь вагон стал приходить к шестому купе, чтобы послушать очередную историю, поделиться своими мыслями, отвлечься от гнетущей неизвестности. И хотя Константин Сергеевич частенько критиковал выбор книг и манеру чтения философа, сам он был, пожалуй, самым большим любителем этих встреч. Что-то глубокое и важное происходило в те минуты, когда весь вагон замолкал, и звучал только голос философа Виктора Левина.
http://proza.ru/2022/08/18/1212
Свидетельство о публикации №222081801207