Назови имя и путь свой 17

   С той поры прошло тринадцать лет.
   … Лето на юге России выдалось очень жарким. Люди давно такого не помнили.
   На небе ни облачка.
   Придорожные кафешки прикорнули в полуденном зное, разморенные южным солнцем. Асфальтовое полотно дороги размякло и источало марево, а потому казалось, что широкая автострада отбегает от строений и растворяется, исчезает в струях восходящего пекла.
   Тишина. Птица не пролетит, колесо не прошуршит.
   Парадные и служебные двери кафешек открыты настежь, чтобы сквозняком освежить духоту помещений.
   Современный голубой павильон из сборных металлоконструкций с гордым названием «Руса» вольготно растянулся вдоль автострады, напрочь закрыв собой и высокой вывеской соседей. Яркий, современный, с пластиковыми глазами окон, он словно насмехался над квадратно-неуклюжими кирпичными соседями времён кукурузной революции.
   Его просторный, светлый зал ласково ждал посетителей. Лёгкая пластиковая мебель сияла в свете мягких ламп, которые, несмотря на слепящее солнце, и не думали гаснуть. Высокие Cola-холодильники манили искристой прохладой заморских напитков местного разлива.
   Молоденькая девчушка за полированной стойкой бара разморено приткнулась к стеллажу. Её глаза закрылись сами собой. Оно и понятно: с пяти часов на ногах. Присесть – ни, боже мой! Хозяйка строго карает штрафами, а то и увольнением, без оплаты отработанного времени.
   Клиентов кот наплакал, да и кто поедет в такую жару. Люди на пляжах загорают, в море купаются.
   Вот и закрываются непослушные глаза, убаюканные мерным шуршанием кондиционеров.
   Затихли звуки и на кухне. Кому готовить, если заказов нет.
   Тишина и мысль, что сегодня хозяйка уже не приедет, соблазнительно укачивали…
   С чёрного входа в тишину голубого павильона тенью проскользнула черноволосая женщина лет пятидесяти крепкого телосложения. Коротенькая юбка жёстко обтягивала могучий зад, буграми выпирающий из дорогой материи, которая трещала и морщилась под натиском колоннообразных ног, воздвигнутых на высокую шпильку дорогих босоножек. Молодёжный топик больше говорил, чем скрывал. Силиконовые бретельки, вдавленные в рыхлые плечи, едва удерживали яркую паутинку топика на обширном бюсте. При движении паутинка поддавалась законам сжатия, и потому топик всё больше съёживался, открывая взору не только часть живота...
   Женщина ключом тихо открыла дверь кабинета с надписью «Директор», бесшумно скользнула за неё… Вслед рванул сквозняк и шаловливо прихлопнул дверь.
   Девушка за стойкой вздрогнула, испуганно открыла глаза. В зале было по-прежнему пусто. Она заглянула на кухню. Там девчонки-повара встревожено осматривали подсобные помещения. Работницы прошли по коридору, подёргали ручки кабинетов. Закрыты.
   Наверное, ветром стукнуло, решили они и вновь разошлись по рабочим местам. Чтобы не задремать, занялись приборкой, протиркой и без того блистающего чистотой оборудования.
   Хозяйка кафе «Руса» Русанова Милентина Петровна, оставив машину за тридевять земель, на бензоколонке, пешком пришла в своё заведение, чтобы в очередной раз проверить, как исполняют её правила вновь набранные работники.
   Она скинула босоножки, на цыпочках прошла из приёмной в собственный кабинет, осторожно села в кресло, отключила мобильник. Тихонько налила в массивный стакан добрую порцию коньяка и с наслаждением стала потягивать терпкий напиток. Ей необходимо было переждать, пока сотрудницы успокоятся. Скоро заканчивался месяц, как новые девчонки работали у неё. Они уже поговаривали о зарплате. Именно этого Милентине и не хотелось: отдавать свои деньги. Пришло время подловить и повыгонять с треском, скандалом, чтобы ни в какие суды желания идти не возникло.
   Просмотрела взятые со стола секретаря накладные. Обнаружила пустующую строку. Потренировалась на листочке, чтобы подделать подчерк кладовщицы и ловко вписала в накладную товар. Ухмыльнулась: теперь точно вылетят, как пробки. Да и новый персонал она уже набрала, неужто пропадать трудам.
   Если бы не её таланты, вряд ли кафе приносило бы такие доходы. Хорошо сделала, что перебралась из Сибири в родные места. Правда домой вернуться побоялась. Денег вырученных за ивановы квартиру и машину хватило на то, чтобы открыть своё дело. Вспомнила первую шашлычную, с гордостью подумала о том, как ловко ей удалось расширить торговлю. Кафе приносило прибыль в чистом виде. Ни одной сотруднице не удалось обойти Милентину и получить зарплату, ещё и должными оставались.
   Вот и сегодня пришло время расставаться с этими работницами. Самое время. Налила новую порцию коньяка, от предчувствия близкой развязки выпила залпом. Захотелось курить. «Нельзя, – подумала Милентина, – девчонки тут же учуют запах табака, и тогда пиши: пропало».
   Откинулась в кресле. Как всё хорошо складывается. Очень вовремя разразилась эта перестройка. «Кто хочет, тот всегда возьмёт», – про себя пропела хозяйка «Русы».
    «А что у них было брать? – сама себе возразила Тина. – Дешёвая квартира, устаревшая модель Жигулей да четверо детей в придачу. Ну, и наследство! Ирина-то «прибралась», а мне их пришлось пристраивать в жизни. Сколько лет-то прошло с тех пор? Еле наскребла на своё дело со всех их богатств».

   В последнее время всё чаще вспоминаются похороны Ирины. Весна к тому времени уже расквасила городские сугробы. Днём почерневший снег рыдал грязными слезами. Ночью покрывался коркой льда. Время от времени на землю обрушивались снегопады. Шквалистый ветер нёс ледяную крупу.
   Хлопоты по похоронам легли на её плечи. Убегалась Тина тогда, как савраска, а спасибо не получила. Одно радовало, что на сороковой день после похорон Ирины в доме Русановых была уже новая хозяйка. Милентина не могла ждать, когда Иван сделает ей предложение. Да и сделает ли он это предложение – вопрос оставался открытым.
   Всё прошло тихо и незаметно. Ничего ни дети, ни соседи не узнали, да, похоже, и Иван толком ничего не понял. Он просто присутствовал, расписывался в бумагах, даже не удосужившись прочитать их. Слышал ли он работницу ЗАГСа, вопрошающую его о согласии «взять в жены вот эту женщину»? Его потухший взор блуждал где-то очень далеко, а потому Милентина ответила за него сама: «Конечно, согласен. Видите, какое горе у нас. Я же вам рассказывала».
   Из ЗАГСа она вышла Русановой, попыталась взять под руку только что обретённого мужа, но тот дико отпрянул и тихо поплёлся по улице. Разразившаяся снежная круговерть обнимала скорбную фигуру, трепала полы незастегнутой куртки, заметала за ним следы.
   Милентина хотела рассердиться за невнимание, но передумала. «Да и пропади ты пропадом, – подумала она, – я теперь законная супруга. Так что никуда не денешься».
   Хотелось бы как-то отметить такое замечательное событие, замуж-то Тина вышла впервые в своей жизни.
   – Иван, пойдём в ресторан. Праздник всё-таки.
   – Праздник?..
   Глаза мужчины просветлели, он недоуменно рассматривал Милентину.
   – Какой праздник?
   – Ну, так вот, мы же с тобой… – вдруг растерялась Тина.
   Лицо Иван исказилось болью и ненавистью.
   – Будь ты проклята, – прохрипел он и снова поплёлся по улице.
   Преодолев оторопь, Тина пошла следом, решив, что всё образуется, ведь впереди их ждёт первая брачная ночь.
    «Утром будешь, как пёсик, ласковый, а я тебе ещё припомню грубость», – мстительно подумала она и решила перенести свадьбу на более благоприятное время. «Сделаю праздничный ужин», – решила она и похвалила себя за то, как всё быстро провернула, как ловко навешала лапшу на уши этим сибирякам. «Вот дураки, верят всему, сочувствуют каждому», – мысленно смеялась новобрачная, вспоминая всё, что наплела в Загсе.
   Весь оставшийся день Тина крутилась на кухне, чтобы ужин удался на славу. Мурлыкала портовые песенки и чистила картошку, пританцовывая, крошила овощи – настроение было отменным. Оказывается, быть женой и хозяйкой – это так здорово. Всё подчинено ей, никто её выбросить из дома не может, а вот она запросто. Жаркое скворчало на сковороде, разливая по квартире ароматы.
   Заглянула в холодильник: оставшиеся с девяти дней водка, вино стояли на месте. Кто-то приносил коньяк, и вроде бы его на стол не выставляли? Да где же он? Поискала в стенной нише – тоже нет. «Неужели Иван выпил? Вот гад!» Тина ринулась в спальню. Иван безучастно лежал на кровати и смотрел на стену, туда, где раньше висел семейный портрет. Он был трезв.
   – Вань, что ты лежишь? Я по кухне мечусь, а ты, как колода. Пойдём, помоги мне на стол накрывать. Скоро ребята придут, мы и поужинаем нашей семьей.
   Тишина была ей в ответ. Иван даже не шелохнулся.
   – Вань, – присела Милентина на край кровати, – а где коньяк, что с поминок остался?
   Она потянулась, жарко прильнула к мужу, глубоко и чувственно задышала…
   Рывком вскочив с кровати, Иван вытолкнул её из спальни и бросив: «Не входи», – хлопнул дверью.
   Это было слишком, но Тина не хотела портить праздника, потому отправилась накрывать на стол. Скоро должны прийти дети, теперь это и её дети, можно будет повеселиться.
   Раздвинула стол в гостиной, накрыла белой скатертью. В серванте обнаружился коньяк. Счастливая, она бегала с тарелками, рюмками, ложками. Всё должно быть по высшему, насколько это возможно, уровню.
   Послышался поворот ключа во входной двери – это пришли Маша с Сёмушкой.
   – Детки мои, – запела Тина, выскакивая из гостиной, – раздевайтесь, мойте руки, скоро ужинать будем.
   – Там Коля с Серёжей идут следом, – буркнула Маша, раздевая Сёмушку.
   – Вот и хорошо. Зови отца.
   В квартире стояла тишина, даже Сёмушка ходил, как-то бочком, на цыпочках. Мальчишки ушли к себе и затаились. На столе остывало жаркое. Тина открыла дверь в детскую. Сёмушка сидел на коленях у Коли, положив голову ему на плечо. Маша – стояла около окна, а Серёжа присел на край письменного стола. «Какие у меня красивые дети», – подумала Милентина.
   – Ребята, пойдёмте кушать, у нас сегодня праздник, – счастливо выдохнула она.
   – Праздник? – удивлённо протянула Маша.
   – Да, мы с вашим папой поженились, и я теперь ваша мама.
   – Мама? – у Маши захрипел голос.
   Тина многозначительно посмотрела на Колю:
   – Я вас любить…
   Но договорить не успела. Сёмушка сорвался с коленей брата и вцепился в мачеху. «Га-адина-а! – кричал, царапался и кусался ребенок, – Это ты убила маму…»
   Схватил с кровати игрушечный автомат, ударил с маху по лицу Тине. Из рассечённой губы потекла кровь. Подскочил Коля и грубо вытолкнул Милентину из комнаты.
   Русановы не приняли новой хозяйки семьи.
   Ужинать пришлось одной.
    «Да и пропадите вы пропадом, – распалялась Тина, прикладывая платочек к пораненной губе и подливая себе коньяк, – главное дело – сделано, а ужин завтра на сорочины пойдёт. Старухи соберутся, всё съедят.
   За окном стояла весенняя темень. Женщина потянулась, сидя на мягком стуле с гнутой спинкой. «Мать с отцом всегда мечтали о таких стульях. Всё деньги на них копили. А вот купить не смогли», – усмехнулась Тина, вспомнив, как она обнаружила у матери заначку под постельным бельём.

   Весь класс на окончание школы отправился в путешествие на пароходе. А Тине родители денег на билет не дали. Мать спрятала глаза. Отец нахмурил брови и сказал, что слишком она вольна и не заслужила такого подарка. «Если Сонечка Ивлева вернётся, – добавил он, – тогда и тебе на билет будет».
    «Где я её возьму, – в злобе закричала Тина, – со дна что-ли достану?»
   Осеклась, поняв, что проговорилась.
   Отец стоял, не шелохнувшись, в его глазах плескалась боль. Осознание всей тяжести проступка дочери, парализовал тело. Медленно смахнул со лба выступившие крупные градины пота. «Как ты могла? Она же человек, не кошка», – прошептал и стал оседать на пол.
    «Скорая» увезла отца. Мать собралась проводить его до больницы. А Тина обследовала хату. Она знала, что мать собирала деньги не только на обитые красным бархатом стулья. Осмотрела посудный шкаф, там под тарелками мать часто прятала деньги, но нашла только пятнадцать рублей. Вспомнила, что в шкафу тоже бывали заначки денег. Выбросила всё с полок и под постельным бельем обнаружила пятьсот рублей.
    «Мне говорили, что денег нет, – злилась Тина, – а тут уже на целый гарнитур…»

   – Все они сволочи! – очнувшись от воспоминаний, шёпотом произнесла Милентина, вспоминая давнюю историю. – Никто меня ни разу не пожалел. Только рожки мне строили и родители, и Русановы.
   Отхлебнула из стакана. Терпкая жидкость не успокоила, а только сильнее распалила гнев. За тонкими перегородками слышались голоса поваров и официанток. Так что выходить было ещё рано. Машинально посмотрела в зеркало: одна сторона нижней губы слегка опустилась, протараненная шрамом.
   – Надо будет сделать пластику, убрать рубец, – снова шёпотом заговорила она сама с собой. – Гадёныш оставил память. Сам себе судьбу выбрал. Глядишь, сейчас я тебя бы любила…. Змеиное гнездо, – вдруг вспыхнула Тина от накативших воспоминаний.

   Семейная жизнь для Милентины начиналась в одиночестве. Иван, безучастный ко всему, либо сидел, либо лежал на кровати. Новую жену не замечал вообще.
   – Ванечка, – счастливым голосом говорила Тина в предчувствии первой брачной ночи, – что же ты лежишь одетый? Ночь на улице. Дети спать уже легли. Да и нам пора. Дай я тебя раздену.
   Она протянула руки, чтобы расстегнуть рубашку. Иван дёрнулся.
   – Вань, я же жена твоя.
   Мужчина приподнялся на локте, внимательно посмотрел на ту, которую он сам привёз в семью.
   – Какая жена?
   – Законная.
   – Уйди, не доводи до греха.
   – Никуда я не уйду. Ты мой законный муж, у нас с тобой теперь семья.
   Новобрачная скинула с себя халат, бросила на стул и нырнула под одеяло.
   – Не капризничай, иди ко мне.
   Потянула Ивана за руку.
   – Ирки, к счастью, больше нет, и она не будет стоять между на…

   Машинально потрогала затылок. Показалось, что прошлая боль тупо стучит и отдаётся в висках. В тот вечер она не поняла, как оказалась на полу. Встряхнула головой, открыла глаза: ярко сияла лампочка под потолком, одеяло и подушка валялись рядом. Саднило затылок. Хотела быстро встать, но снова рухнула. Очнулась под утро. Медленно поднялась. Ивана в комнате не было.
   Надела халат. Вышла в коридор. Тишина. В кухне никого. В гостиной тоже пусто. Маша спала в своей комнате вместе с Сёмушкой. В детской – Иван, Коля и Серёжа.
   Иван почувствовал её присутствие, а может и не спал вовсе, открыл глаза, ненавидяще глянул на неё. «Уйди, – тихо прошептал он, – видеть не могу».
   Сорок дней отвели в каком-то бреду и недоговоренности. Уже вечером, когда последние люди ушли, Тина снова попыталась наладить отношения с обретённой семьей. Маша молча мыла посуду, ребята с отцом убирали в комнатах. Когда стемнело, все собрались в гостиной.

    «Господи, сколько же времени потеряно, – дернула плечом Милентина, – сколько же сил на них потрачено. Лучшие годы ушли, чтобы с ними справиться».
   Раздражение пробежало по всему телу. Остро захотелось курить. Но в коридоре послышались шаги, и хозяйка затаилась, даже дышать старалась пореже.

   Вот так же тихо она стояла за дверью после поминок. Было слышно, как Маша составляет посуду в сервант. Ставит тихо, будто боится напугать тишину в квартире. Тиканье стенных часов заглушает все звуки.
   – Папа, – приглушённо заговорил Коля, – почему она говорит, что вы поженились?
   – Кто поженился?
   – Ты и она.
   – Сынок, не до шуток. И так тяжело…
   – Значит, она врёт?
   Затем голос Сёмушки:
   – Я знал, что она врёт… Знал, знал… Её прогнать надо, пусть уходит от нас…
   – Куда это вы меня из моего дома гнать собрались? – торжественно вошла Милентина в комнату.
   По-хозяйски поправила бокалы в шкафу, села рядом с Иваном.
   – Что выставились? Да, мы с вашим отцом вчера расписались, и теперь я ваша мать.
   На взмахе поймала Иванову руку, с силой сжала за запястье.
   – Но, но, не распускай руки, а то быстро на тебя управу найду.
   Вынула из кармана свидетельство о браке.
   – Здесь указано, что я твоя законная жена.
   Повернулась, чтобы насладиться растерянностью Ивана, и тут тихоня Сергей молниеносно выхватил свидетельство из рук. Хотела вскочить, чтобы вернуть документ, доставшийся с таким трудом, но Коля, грубо толкнув в грудь, не дал подняться.
   – Похоже, подлинный, – сказал Сергей, рассматривая печать, – не знаем, как тебе это удалось, но не проблема. Папа, не переживай, завтра пойдем в ЗАГС и разведёшься. Заодно разберёмся, как она его получила. Мы в училище…
   – Что, вы в училище? – взбешенно вскочила Милентина.
   Она не могла позволить, чтобы какой-то сопливый курсантик разрушил только что обретённое счастье.
   – Мы в училище, – спокойно продолжил Сергей, – серьёзно изучаем гражданское право.
   – И что мне до твоего права? У меня – право законной жены.
   – Вот завтра и посмотрим, кто законный…
   – Да, знаешь ли ты, сопляк,.. – у Милентины перехватило в горле, она  сипела и хрипела, как громкоговоритель на вокзале. В голову не приходило ничего, кроме того, что вот сейчас этот сопляк погубит её семью.
   Спазмы сковали руки, тело начало бить мелкая дрожь. Очень хотелось придушить мерзавца. Вытянув скрюченные руки, Милентина стала надвигаться на паренька.
   На её пути возникло препятствие. Встряхнула головой, соображая: откуда взялись Маша и Коля? Тут перед ними возник ещё и Иван. Медленно, подавляя дикую злобу, женщина пришла в себя, села на диван и заплакала.
   – Не любите меня? Из дома гоните? Всё правильно. Зачем вам беременная мать? А то, что у вас будет братик или сестренка – не волнует. Ладно, будем с ним скитаться где-нибудь, только пусть вам будет хорошо…
   Она заливалась слезами, свято веря в то, что говорила.
   – Ты чего городишь? – развёл руками Иван. – Какие братики, сестренки? Откуда?
   – Оттуда… Сам соблазнил, а я тебе и поверила, глупая. Вот теперь бросаешь меня на произвол судьбы.

   Милентина улыбнулась своей давней выходке. Как всегда, она вышла победителем из битвы. Снова потрогала шрам на губе. «Гадёныш, – вспомнила она про Семушку, – поделом ему. Собственно, справиться с ним было плёвым делом. Как я его тогда… А?.. Все ведь считали, что пацан свихнулся после похорон. Знали бы они, как я ему порванную фотографию Ирки показывала. Гадёныш, он и есть гадёныш, бросался, как бешенный, на меня, а потом и на отца. А уж свидетели, это свидетели… Так что пристроить мальца в интернат к психам было просто. Машка с Сережей, праведники, сами уехали. Правильно сделали, нечего под ногами болтаться. Только с Коленькой всё оказалось сложнее. Дома почти не бывал, жил у каких-то родственников. Приходил навестить отца, брал книги и снова уходил. Ни разу не удалось мне остаться с ним наедине. Уж я бы его обломала... Семейка, мужиков было полно, а ни от одного толку», – передёрнула плечами Милентина и отхлебнула коньяку.

   За всё время не пришлось ей стать настоящей женой Ивану. С каждым днём он становился всё равнодушнее к жизни. Смиренно соглашался со всем, что она предлагала. Приходил с работы, ужинал и уходил в опустевшую детскую, ложился на Сёмушкину кровать, чтобы подняться с неё утром.
   Однажды он остановился около Тины и потрогал её живот. Женщина потянулась к мужу: наконец-то перебесился – но наткнулась на холодный взгляд Ивана.
   – Ну, и где ребёнок? – спросил он.
   – Какой ребёнок, – не поняла Тина, – разве ты забыл, что Сёмушка в интернате…
   – Наш ребёнок?
   – Совсем свихнулся… – начала было Тина и осеклась, вспомнив про лжебеременность, – так вы же… меня довели. Выкидыш был.
   Криво усмехнувшись, Иван ушёл в детскую.
   На следующий день он пришёл пьяным и устроил дебош. Можно было вызвать милицию, но Милентина побоялась: кто его знает, как всё может повернуться. Пьянки и дебоши затянулись на годы. Семейная жизнь стала каторгой. Утешение находила во встречах с соседом Венькой из второго подъезда. Он жил одиноко. Говорят, что когда-то был женат, только куда подевалась его супружница, никто толком не знал.
   Этот мужичонка как-то однажды заступился за Милентину перед дворовой «прокуратурой», за что был приглашён в гости. Позже Милентина, не таясь, стала бегать к Веньке. Ей хотелось, чтобы Иван приревновал. Но тот только перестал пить и скандалить.
   – Ваня, ну чем я тебе не угодила? – решила поговорить с ним Тина.– Я же тебе хорошей женой буду. Вон Венька за мной увивается.
   Иван тихо лежал на Сёмушкиной кровати.
   Она присела на край, взяла его за руку. Не отнял. Обрадованно прильнула к мужу.
   – Я же люблю тебя, с первой минуточки полюбила…
   Толчок был таким неожиданным, что Милентина не удержалась, слетела на пол. Над ней нависло искажённое гневом и болью лицо мужа.
   – Не доводи до греха, – заскрипел он зубами, – ведь убью когда-нибудь. Лучше выходи замуж за Веньку, чего тебе от меня надо?
   – Ничего мне от тебя не надо, – зарыдала Тина, сидя на полу, – просто я хотела быть с тобой, быть счастливой.
   – Откуда ты взялась на мою шею?
   – Сам привёз.
   – Идиот. Добро надо делать с оглядкой.
   – Дело прошлое, Вань, надо же и дальше жить.
   – Я на развод подал. Детей у нас нет с тобой, разведут быстро.
У Милентины захватило дыхание. Что ей останется? Комната в коммуналке? Или впрямь придётся уходить к Веньке, этому коротконогому, плюгавому кретину. У того, конечно, не роскошь, но двухкомнатная, отдельная квартира. А в квартире что? Старая рухлядь времён пятидесятых: кровать с железными спинками, шкаф из фанеры да табуретки самодельные. Им всем уж лет по сорок, как только не развалились?
   – Ну, уж нет, – сказала она твёрдо, – развода я тебе не дам. А вот в ЛТП сдам, как алкоголика. А бабки подтвердят, что ты каждый день пьяный ходишь да скандалишь.
   Милентина быстро встала с пола и вышла, громко хлопнув дверью. Вроде бы Иван успокоился и разводом больше не грозил, но к тому времени Николай окончил институт и собрался жениться. Как-то зашёл предупредить, что намерен подать на размен квартиры. Это было уже больше, чем серьёзно.
   – Зачем разменивать, – смиренно проговорила она, – мы с отцом можем домик купить где-нибудь. Вы ремонтируйте, да живите. А там, может быть, Маша или Серёжа приедут. Это же и их квартира.
   Закрутилось колесо – не остановишь. Помогая сыну, оживился Иван. Весь ушёл в ремонт. Скоблил, шпаклевал, стоял в очередях за обоями…
   Укараулила-таки Милентина пасынка. Остались они одни. Сколько раз грезила женщина, как проведёт она пальцами по шелковистым волосам, по молодой упругой коже…
   Николай, скинув рубашку, обрезал края у обойных полос. Работа кропотливая, потому парень и увлёкся. Не слышал он, как подошла сзади мачеха, как смотрела на него, как высоко вздымалась грудь её от похоти и страсти.
   – Коленька, мальчик сладенький, – обвила она его шею руками, – зачем тебе дурёха неумелая? Я тебя такому научу…
   – Вы с ума сошли? – стряхнул парень с себя женщину. – На себя в зеркало гляньте.
   – Не капризничай, иди к мамочке, она тебя любить будет.
   – Какая ты мне мамочка?
   Николай оттолкнул от себя разгорячённую женщину.
   – Брезгуешь? – взвилась Милентина и кинулась на пасынка.
   …Вбежавший в квартиру Иван увидел, как по полу катаются два тела, и было не понятно, кто из них, от кого отбивается.
   – Ваня, – заголосила Милентина, – твой сын хотел меня изнасиловать и убить. Осторожней, а то он и на тебя кинется.
   Среди помятых полос бумаги, на коленях стоял Николай, в его руках были зажаты ножницы.

   В висках начала пульсировать боль. Милентина зажала голову руками. Воспоминания ломились сквозь забытые года. «Мерзавцы, хотели наплевать на меня. Выкусили? А семь лет «строгого» – не хотите ли? Ванька, слюнтяй, сам показания давал. Ничего, через год этот щенок выйдет на свободу, будет шёлковым. Уж я сумею его приласкать».
   Боль ширилась. Надо было её чем-нибудь заглушить: «Покурить, что ли?» Пара выкуренных сигарет иногда избавляла Тину от головной боли.
   На цыпочках женщина прошмыгнула в приёмную, бросила исправленные накладные на кучу бумаг, сняла с вешалки халат, заткнула им щель под дверью. «Объедем соплюх на драной козе», – захохотала хозяйка про себя. 
   Из пачки, оставленной на столе секретаршей, достала сигарету. «Дешёвка», – брезгливо подумала она о секретарше, крутнула колесико зажигалки. Но огонёк не высверкивал. Внутри разгорался гнев. «Выгоню дуру, даже зажигалки доброй не имеет».
   На тумбочке увидела спички. Чиркнула раз, другой. У спички, вспыхнув, отлетела головка, приземлилась в мусорницу. «Надо же, как точно, ну просто снайпер, даже здесь у меня всё получается», – нахваливала себя Милентина, наблюдая, как бежит пламя по другой спичке.
   Прикурила, прошла в кабинет, плотно прикрыла дверь, щель внизу так же заткнула. Затянулась дымом. Забытый вкус дешёвых сигарет напомнил юность.

   Они с Сонечкой учились курить. Подружка только один раз затянулась, закашлялась и больше ни разу не согласилась на эксперимент. Зато Тина начала курить сразу. Больше недели у неё кружилась голова, её подташнивало, но она не сдавалась. Ей так хотелось походить на отчаянных девчонок, которые гуляли с матросами, ходили с ними в рестораны. Больше всего Тине нравилось то, что у девчонок всегда было много денег.
   Очередной стакан коньяка расслабил душу, боль стала уходить, и Милентина задремала.
   Тишина и монотонное гудение кондиционеров убаюкивали. Сон стал глубоким, а потому хозяйка не услышала, как в приёмной стало что-то потрескивать.

   …Милентина видела сон. Иван Русанов, её муж, обнимает и целует другую женщину. Не важно, что Иван уже давно умер, но как он смеет! Она подскочила к целующимся, резко дернула соперницу и в ужасе отпрянула: Ирина Русанова, живая и невредимая, шла на неё. «Ты думала, что нас разлучила, – говорила покойница, – мы теперь будем вечно вместе. А вот тебя-то здесь многие ждут, не дождутся».
   В воздухе возникла и открылась дверь, и из неё вышла мать с укоризной в глазах. В том же стареньком платьнишке, в котором Тина её схоронила. За ней шла подружка Сонечка, дальше толпились люди… Много людей. Они расступились и пропустили сухонького благообразного старика в удивительно белом костюме. В его руке ослепительно блестел поднос.

   Тина хорошо его помнила.
   В тот день она, тогда ещё десятиклассница, поспорила с одноклассницами, что бесплатно пообедает в ресторане гостиницы «Магнолия».
   Всё шло просто отлично. После сытного обеда она заказала ещё бокал дорогого вина. Но как только официант отошёл за заказом, проказница оставила на столике пустую сумочку и сделала вид, что идёт в дамскую комнату. Оглянулась... в коридоре никого. Тина проскользнула по коридору так тихо, что сама не услышала своих шагов. Вот и выходная дверь, до неё рукой подать, но тут на пути к выигрышу встал тот самый старый официант.
   Сухонький благообразный старик в удивительно белом костюме с подносом в руках. На подносе аккуратно исписанная бумажка-счёт.
   – Извольте оплатить счётик-с, – сказал официант и манерно поклонился.
   За стеклянной дверью ресторана, сплющив носы, торчали одноклассники. Их глаза горели от любопытства, они ехидно перехохатывались, толкались и показывали пальцами на неё, на Тину. Заплатить – значило проиграть.
   – Бог заплатит, – прошептала Тина, наклонившись близко к уху старика, и неожиданно с силой толкнула его.
   Официант потерял равновесие и неловко упал, стукнувшись головой о косяк. Поднос вылетел из рук, громыхнул уже где-то сзади бегущей к выходу девчонки. Успела она лишь заметить, что листочек со счётом порхнул, кувыркнулся в воздухе и приземлился в невесть откуда взявшийся красный ручеёк.
   Милентина выпрыгнула на улицу и бросилась бежать.
   Выигранное мороженое было необыкновенно вкусным.
   …Праздник души и победы испортила Светка с первой парты. Она догнала одноклассниц уже на берегу моря. Мороженое есть не стала. Как-то отрешенно почертила ногой по песку и печально сказала, что за официантом приезжала «Скорая помощь», но не взяла его, потому что старик умер.
   – Старый дурак, – захохотала Тина, – так ему и надо. Нечего за девушками гоняться.
   Кривляясь, она передразнила старика: «Извольте оплатить счётик-с».
   Сонечка Ивлева от её слов как-то вздрогнула, выронила пломбир и быстро ушла.

   …Вот и сейчас, отделившись от толпы, официант манерно поклонился, протянул Тине ослепительно сияющий поднос, на нём лежала бумажка с какими-то словами.
   Милентина силилась их прочитать, но не могла. Буквы сливались воедино. Надо надеть очки... На бумажке написано что-то важное... Если это что-то прочесть, то все образуется… Очки затерялись в сумочке...
   Официант вновь манерно поклонился и произнес: «Извольте оплатить счетик-с».
   Хотелось броситься бежать… Некуда… Вокруг стояли люди. Их масса надвигалась... Пыталась закрыться руками… Перехватило дыхание… Сверху раздался громовой голос:
   – Назови имя и путь свой…
   Хотела сказать, как её зовут, но не могла вспомнить имя, будто его и не было никогда. Врата стали медленно закрываться, забирая тени прошлого. Стало страшно остаться одной, и Милентина побежала к вратам.

   … Хозяйка заведения проснулась. Голову разламывало от грохота.
   – Приснится же такое, – подумала она.
   Облегчения не наступило. Было трудно дышать. Нестерпимо болела голова.
   Милентина открыла глаза: кабинет был заполнен дымом. Одна из стен выпучивалась.
   – Что они там делают, – с возмущением подумала она, – молоко что-ли упустили? Ну, я им сейчас…
   С трудом поднялась с кресла, добралась до двери, но открыть не смогла. Жаром спаяло пластиковые и металлические детали.
   Из последних сил женщина кинулась к зарешеченному окну. Навстречу со звоном посыпались стекла, и хлынуло пламя, загрохотали громы небесные.
   Уже теряя сознание, Милентина увидела, как огонь превращается в четырех ребят, детей Ивана и Ирины, её, Тининых пасынков.
   – Как вы здесь очутились? Я же вас всех пристроила. Коля, – позвала Милентина самого старшего, – тебе ещё год сидеть… Маша… Серёжа… Сёмушка…
   В мозгу поплыл вокзал южного города… Куст розы с острыми шипами… Официант с сияющим подносом… Бумажка… Тина наконец-то прочитала на ней горящую огнём надпись: «Плати по счетам».

   …Милентинино заведение пылало. Одна неучтённая спичечная головка точным попаданием в мусорную корзину вершила суд. Струя воздуха из кондиционера раздула пламя из потухшей искры. Мятая бумага с удовольствием подхватила рождающуюся геенну огненную, вскинулась фитилём и опалила ту самую накладную с подделанной строкой.
   Пламя быстро прогрызло внешнюю тонкую дверь и вырвалось внутрь помещения. Девчонки заполошно забегали по залу, кухне, пытаясь, что-нибудь спасти.
   В это время к заведению подъехала машина.
   Несмотря на жаркую и сухую погоду, остановившийся «жигулёнок» пятой модели был уляпан грязью, будто только что вернулся с ралли «Париж-Дакар». Немытые окна затянуты под обрез. Ни щёлочки.
   Бородатые мужики, открыв двери, удивленно таращились на современное кафе с вырывающимися клубами чёрного дыма. Из машины выпрыгнул светловолосый паренёк. Он кинулся внутрь здания.
   Увидел мечущуюся официантку, сгреб её поперек и потащил к выходу.
   – Кто ещё в кафе есть? – спросил он.
   – Повара, – испуганно проговорила девушка.
   Паренёк вытолкнул её на улицу и, прикрываясь от огня полами спортивной куртки, заскочил на кухню, через мгновение вытолкнул оттуда двух девчонок, уже очумевших от дыма.
   – Кто-нибудь ещё есть? – прохрипел парень, одежда на нём дымилась.
   Милентинины работницы отрицательно потрясли головами.
   В это время тоненький, синий ручеек пламени, выскочил на улицу, обрадованно вдохнул свежего воздуха, наполненного кислородом лесов, и стал разрастаться. Он был уже силён и готов спалить Вселенную под гордым названием «Руса».
   Вслед за «первопроходцем» рвануло на улицу всё пожирающее пламя. Пластик горел, наполняя воздух ядом евроремонта.
   Барменша дрожащими руками набирала номер хозяйки, но металлический голос в трубке отвечал, что аппарат абонента отключен.
   Огонь быстро охватил кафе, от высокой температуры с грохотом начало корёжить металлические конструкции.
   Девчонкам показалось, что в окне промелькнуло чьё-то лицо. Кинулись они к полыхающей постройке, но вывалившиеся клубы огня отбросили их назад.
   Светловолосый с явным неудовольствием наблюдал за тем, как огонь пожирает творение рук человеческих. Повернулся к девушкам и сказал:
   – Передайте хозяйке: Сёмушка сожалеет, что не покланялся сам. Очень сожалеет. Видно, у «Русы» помимо Сёмушки полно долгов. Кланяйтесь от меня.
   Нехотя повернулся, сел в машину, на прощанье ещё раз окинув взглядом буйство огня.