Напраслина

«Я должна», «надо» и «не ленись» опарышами грызут мертвую массу уставшего мозга, более не способного на мышление. На эту вызывающую омерзение участь центр нервной системы обрек себя сам, изо дня в день не позволяя себе отдыхать и отвлекаться. И вот уже черепная коробка пуста и открыта любым потокам воздуха, будь то сквозняк простуды или ветер перемен, ураган революции или бриз блаженства – их происхождение и свойства не имеют уже значения, когда после трудов плотоядных червей и личинок ты становишься собратом Бедного Йорика. Таким же бедным и навевающим тоскливые размышления о тщете всего сущего куском кости, не погребённой в земле. Тобой теперь только детей пугать, бутафорский ты выродок Хэллоуина, дешевая реклама ужасов, будоражащих кровь  своим набившим оскомину «mementomori».

Вот такая бесславная судьба мозга, не дающего себе отдыха. Нет бы предаваться лености и неге, когда устал, и с новыми силами встречать каждый новый день, самодовольно купаясь в золотых лучах рассвета и чувстве собственной значимой ненапрасности, нужности и значимости. Кто если не ты подаришь кофейной турке шанс на реализацию ее предназначения – варки кофе? Кто если не ты поможешь брюкам, рубашке и галстуку исполнить их роль предающих значимости и статусности атрибутов успешного человека? Уж явно не психически-неустойчивая, как спичка на вершине Эвереста, представительница слабого пола, пугающая постоянством своих взлетов и падений, как маятник вечных часов. Где-то рядом с ней пробегает Кролик в свою нору, а за ним и Алиса. Или она – это и есть Алиса, плод воображения успешного детского угодника, положившего свою бессметную рукопись на колено, затянутое в дорогую парчу представительных брюк?

Черт ногу сломит в этих хитросплетениях блеклых вялотекущих мыслей в уставшем мозгу Алисы, которая потеряла последние силы в погоне не то за Кроликом в норе, не то за Журавлем в небе, так увлекшаяся погоней, что сама не заметила, как умылась кровью раздавленной синицы в руке. А нужно было всего лишь вовремя отдохнуть и позволить синице и дальше жить, не в своей, так в чьей-нибудь еще ладони.