Расщелина Глава 23

ЗАСАДА

Не думал Иван, что устройство засады отнимет у него столько сил. О подобного рода, рискованном мероприятии, он отродясь не помышлял. Нужно было продумать и организовать нападение на конвой, чтобы не подвергнуть серьезной опасности, ни арестованных, ни себя, ни даже тех конвоиров, которые, по долгу службы, обязаны исполнять свое нелегкое дело. Вся вина этих людей лишь в том, что служат они новой власти по воле и собственному убеждению, вовсе не вникая в неразрешимую суть творившегося всюду хаоса, в который революция окунула весь народ, без разбора.

Каким бы ни был исход, Иван понимал, что только он несет ответственность за жизни дорогих ему людей. Он брал на себя неимоверно тяжелое право, вершить их судьбы по своему усмотрению. Но ведь такие как Загребайло или Шершень, по своему и с выгодой для себя, вершат гнусные деяния и тоже распоряжаются судьбами невинных людей. С одной лишь разницей, что они прикрываются существующими законами общества, а он, Иван, лишь стремлением к добру и справедливости. Конечно же он прав, потому что поступает по совести. Но, что значит справедливость, если новая власть, ослепленная классовой борьбой, поступает лишь так как требует того пора лихолетий, устраняя всех, кто не угоден ее нравам и режиму, кто не идет с песней в едином строю. И людей она революционным порывом оценивает… Те же, кто оклеветан и обездолен, брошен в горнило крестьянской, гражданской войны за отечество, которое перестало существовать, обречены стать униженными; людьми лишёнными Родины, а порой и самой жизни…

Окончательно уверовал кузнец в правильность своего выбора и прекратив рядиться с совестью взялся за дело. Иван знал, что только его решимость и воля способны спасти от страданий и разлуки с ближними, Гордея и Игната, которых он ценил и уважал всем сердцем. Если Дарья узнает о его намерениях, то конечно же не оставит в покое и это селило в душе Ивана сомнение; посвящать ли ее в детали предстоящей операции? Счел, что ей безопасней будет, оставаться где-нибудь в укрытии. На том и порешил кузнец, готовясь к выходу.

Вечером, при встрече с Дарьей, он изложил план захвата конвоя, надеясь на ее участие и понимание. Дочь Крутоярова, серьёзно и внимательно вникая в суть задуманной Иваном операции, в продолжении всего разговора, не сводила с него глаз. Потом велела, чтобы он дождался ее. Немногим спустя, Дарья воротилась, держа в руках двуствольное ружье вертикального, разнокалиберного боя. Такого Иван еще не видел…

— Это что такое, — насупился он, — откуда оно у тебя?

— Подарок друга моего отца, — смело сообщила Дарья. — Это редкая и дорогая коллекция. Но действующая. Благо, Аким Евграфович вовремя его от обыска упрятал, иначе бы нашли.

Я хочу передать его тебе. Это много надежнее твоей одноствольной берданки. Здесь вот все, что полагается к нему.- И Дарья положила на стол перед Иваном большую коробку с патронами. — Это ружье отца; пусть оно его и защитит. Бой удивительный, сама стреляла.

— Ты что же, стрелять умеешь? — Иван с изумлением глядел на ранимую и нежную Дарью. В его тугом и предвзятом, понимании, девушка совсем не смотрелась с оружием в руках.

Она рассмеялась…

— Да, Ваня, стрелять умею, не сомневайся даже. Потому и хочу тебе помочь; и отцу с Игнатом, тоже, — Дарья серьезно посмотрела на Ивана, окончательно убедив его в решимости вместе и до конца идти рядом, вне зависимости от ситуации…

— Ну тогда слушай, — полагаясь на сделанный выбор, Иван изложил продуманный и подробный план их совместной операции по освобождению ее отца.

Дарья согласилась оставаться в укрытии, до самого конца не обнаруживая себя. И лишь в случае, если что-то пойдет не так, помочь Ивану с отходом, оставаясь невидимым стрелком для всех участников акции. В этом, столь малом и великом, заключалась ответственная роль дочери и оружие отца должно будет вершить суд справедливости. Она понимала, что если не решиться сейчас на это рискованное и опасное нападение, то своего отца она наверняка не увидит больше никогда. Ведь Губернский суд никого особо освобождением от каторги не жаловал; не до поблажек, в столь смутное время. Многих, оказавшихся в застенках ЧК, попросту расстреливали, без суда и следствия, ввиду военного времени. А Иван, дважды побывавший в цепких лапах чекистов, знал о многих их каверзах, не только понаслышке.

Как разнотравье в расцвете летней поры, дарует обонянию моменты проникновенных дуновений, так и разноголосица лесных птиц, среди благоухающих полян, радует слух переливами трелей, несущихся во все стороны, наполняя ароматом жизни тропы и перелески. Перемежаясь с тишиной глухого, потаенного от лишних взглядов леса, они кажутся его тихим дыханием, биением чувственного сердца, пронизанного светом утреннего солнца, среди повседневной жизни тайги.

Возникший внезапно, ниоткуда, скрип тележных, натруженных колес, нарушил тонкую гармонию лесной, тишины. Насупил нечесаные, мохнатые брови леший, проскочил вершинами до места скрипучего; огляделся, воздух в себя потянул… Одна листва то и почуяла; слабый шепот по лесу пустила. А путникам и дела нет; конвой он и есть конвой… Ему дорога дальняя предстоит; до Губернской столицы хоть и есть проложенный конный путь, но многие версты все одно лесом ползти, минуя едва живехонькие деревни, да околотки с бурьяном и колючкой вдоль обочин.

Отрядил Семен Загребайло троих служивых в недельное откомандирование, скорее то не поспеть; бойцов мало, а дело важное. В секрете военный конвой; о нем лишь ему знать положено. Снабдил своего заместителя официальной бумагой, за гербовой печатью уполномоченного ЧК и, дав указания, ранним утром отправил по маршруту, едва рассвет из-за горизонта рыжую бороду выставил.

Побуженный в рань заботой о двух отправленных арестантах, спешно воротившись в кабинет, Семен велел вахтенному распорядиться о посыльном, чтобы поскорее с Шершнем потолковать об их совместном мероприятии, в котором он уже начинал переставать видеть смысл. Обоз ушел, арестантов нет и золота, обещанного приятелем, тоже — «след простыл».

Скребло на душе у Загребайло, чуял подвох, но не мог понять; кто же его за нос водит? Не сам ли Шершень часом, его властными руками золотишко по своим карманам прячет. За это и решил спросить. Ведь должно быть золото, а по факту — ничего…



Вдали от городка, на единственной дороге ведущей в Губернскую столицу, в надежном укрытии, решил оставить Иван свою Дарью. В надежде, что конвой может проследовать именно сегодня, они вместе выехали на двух верховых лошадях, еще за полночь. На месте были ранним утром. В дальней балке оставили коней и вот теперь прощались в надежде на удачу:

— Ты, Даша, ничего не бойся, я рядом, — наставлял Иван, — и помни одно; я зря в людей стрелять не стану. По хитрому попытаюсь, но если что-либо пойдет не так и ты услышишь выстрелы, то старайся оставаться в укрытии. Дорога просматривается хорошо; здесь все и будет происходить, нам бы только дождаться конвоя. Пути отхода ты знаешь, где лошади остались, тоже. И помни; у нас все получится… — Обняв и нежно поцеловав Дарью, он оставил ее одну, а самого и всю широкую его спину, трава высокая укрыла, да так, что и следа не оставила; словно и не было рядом Ивана.

Почувствовала Дарья, как стынет душа, как стонет от боли, без любимого, без теплых, сильных рук и нежного верного слова. Забилось в тревоге сердце, волнуясь и любя, надеясь на удачу и добро для всех, кто сегодняшним утром найдет свое спасение, каким бы суровым не было испытание выпавшее на долю каждого. Ее вера в удачу, отозвалась птичьим пением, суля победу и вселяя надежду на скорую встречу с отцом и любимым, который жертвовал собой ради их счастья…

Не успел Загребайло чай допить, как посыльный с не проспавшимся Шершнем в кабинет ввалились.

— Оставь нас, займись делами, — отрядил Семен подручного, помогавшего ему в выполнении не столь важных, рутинных поручений.

— Садись давай, уважаемый Шершень, говори мне теперь; что дальше?.. Ты же в этом деле — голова… — Съязвил Семен, выражая свое недовольство.

— Ты зачем меня дергаешь? Я бы и сам пришел, что за паника? — обеспокоился подельник, как-никак — «доверенное лицо».

Загребайло в нетерпении встал и вышел из-за стола.

— А я про тот самый, хитроумный план спросить с тебя хочу. Или забыл, про что ты мне в трактире втирал? Вот и не терпится послушать, с утра пораньше, как по нему дальше работать? И что-то я в толк не возьму; ни самородков, ни показаний арестантов, ни этого твоего, Рагозина. Куда он запропастился? Ответь мне? — Нервничал начальник ЧК, расхаживая по скрипучим половицам своего кабинета.

— Не суетись, Семен, давай по порядку. За Павла я отвечу, есть факт; на хутор он подался, вместе с девкой своей, Анькой, тут ясно все. Там, наш человек, встретит его как надо, а мы подтянемся. Кстати, ты бы вот лучше не гнал на меня, а дело Василия, жандармами еще стряпаное, из архива изъял; человек с нами и, заметь, он нас на золото выводит. Так что постараться, начальник, надо; там ведь и твоя доля. А щегол этот по любому не уйдет; да и Фома нам в помощь, тоже таежник проверенный.

— Купца с бородатым этим, я в Губернскую отправил. С утра уж в пути.- Усаживаясь снова за стол успокаивал себя Семен.- Все равно мои с них ничего не выдавили; кулаки только и почесали. С делом Василия я разберусь, спущу его как-нибудь на тормозах, но время надо. А золотые самородки то тю-тю… Вот я и хочу тебя спросить, Шершень, что делать? Уговор помнишь?

— Ничего я не забыл, только вот ты больно шустро чужое золото на своем столе увидеть захотел. А попотеть за него не хочешь?

— Я свое делаю. Где концы, ответь мне? Куда дальше?..- Продолжал неприятный для Шершня разговор, Загребайло.

— Ладно, позже разберемся. Ты, вот что, меня послушай.

— Ну говори, за этим и звал.

— Тут дело такое; надо бы семью Гордея тряхнуть как следует. Сдается мне, там управдом с хозяйкой лишнее знают. Дожать бы их надо, а артачиться станут, так под арест, не мне тебя учить. Дочь его на подворье с Иваном кузнецом крутила, с Анной и Павлом дружбу водила.

А я бы девкой занялся; через нее многое проясниться может. Вот где ниточка, Семен. Собирайся давай, туда пойдем. И еще; торопливый уж ты больно, начальник; я бы на твоем месте с отправкой арестантов не спешил, рано… Недалеко, небось, ушли то? Крутоярова враз можно на жене и дочери разговорить. Эх, Семен, упустишь такую возможность, а в Губернии и обождать могут — дорога длинная… Возвращай-ка ты своих конвоиров, пока далече не отъехали. Пошли верховых, пусть в обратно следуют, а мы пока прогуляемся…

Озадаченный Семен с выкладками Шершня был согласен, но сильно сомневался в части возврата конвоя. Однако, не имея веских доводов, после расклада Шершня, он все же согласился, распорядившись незамедлительно послать конных за арестованными.

И управляющий, и хозяйка осиротевшей усадьбы Крутоярова к вновь нагрянувшим чекистам отнеслись без эмоций. Купец, особых секретов им не доверял, полагаясь в этой части только лишь на себя, поэтому и спрос не оправдался. Однако, молчаливо стоявший в углу кабинета сейф, сразу привлек внимание. Даже Шершню было непонятно; каким таким образом, при первом обыске, он не был обнаружен. К удивлению самого Акима Евграфовича, в сейфе не оказалось очень ценного ружья, хотя хозяйка дома уверила, что оно хранилось там всегда и Гордей, уважительно относясь к подарку друга, никому не позволял его брать. Управдом к ключам от сейфа доступа не имел. Отсутствие ружья встревожило Шершня, наводя на некоторые мысли, о которых он счёл пока умалчивать. А Семен ругал себя за недогляд при обыске усадьбы. Тогда все его усилия были направлены на поиск золота, и положившись на суетливых помощников, о наличии в доме оружия, он не подумал. Сейф был пуст и этим злил Загребайло:

— Где ружье, где патроны к нему? И где твоя дочь? Пусть придет сюда! — грозно приказал он хозяйке.

Убитая горем, обескураженная произошедшим женщина, молчала. А управляющий, будучи в неведении, только повел плечами.

— Где Дарья? Приведите сюда кузнеца Ивана! — распорядился Семен, чувствуя, что дочь хозяйки, по всей видимости, покинула родительский дом.

— Его там нет, — минутой спустя сообщил взволнованный Аким Евграфович.

— А где он? Ведь он кузнец, а ты управляющий. Ты должен знать, где разгуливают твои дворовые работники. Говори, не то выпороть велю.

Управдом молчал, дрожа всем телом, боясь перечить и пререкаться. Хозяйка, так же, не имела ни малейшего представления о неожиданно обнаружившем себя отсутствии дочери.

— Собирайся, — скомандовал Семен, равнодушно глядя на плачущую, расстроенную женщину, — пойдешь с нами. А ты, дед, распускай всю усадьбу и сам убирайся отсюда, пока я добрый, не то и тебя к стенке поставлю! Нет хозяев, нет и хозяйства! Ясно тебе? Уведите ее! — распорядился представитель ЧК.

Отойдя в сторону, подозвал Шершня:

— Что думаешь?

— Похоже, что сбежали они. Отца арестовали, а девке чего ждать, коли хахаль под боком. Вот и ушли на пару, только вот не пойму; зачем оружие Гордея взяли, для чего?..

— Ну, за этими сложно будет сейчас проследить. А вот по поводу того, что они могли замыслить, догадки и соображения имеются. Давай-ка в контору вернемся, там и обсудим.

Рядом с Управлением ЧК было суетно и людно.

— Гляди-ка, пока мы с обыском рядили и подвода уж воротилась. Семен ускорил шаг. Шершень следом. Арестованную женщину велено было закрыть в камеру, до последующего разбирательства.

В коридоре творилось невесть, что… Сопровождавшие отряженный обоз конвойные дожидались каких-либо внятных указаний на свой счет; один из них был ранен в руку, но помощь ему никто пока не оказывал. Заместитель Семена Загребайло, бегал в панике, не зная, что предпринять.

— Что происходит, что случилось?! — закричал начальник ЧК.

Ему тут же доложили, что на одном из участков дороги, на конвой было совершено вооруженное нападение и если бы не посыльные, подоспевшие как раз в момент покушения, то и второму арестанту тоже удалось бы уйти, и скрыться в лесу.

— Кто сбежал? — в волнении спросил Семен.

— Игнат ушел вместе с нападавшими. Отбить не удалось. По словам солдат, нападавших было двое, а может и трое, — докладывал трясясь заместитель. — Крутоярову бежать не удалось; пулю в ногу схлопотал. При перестрелке ранен один из бойцов. Пришлось возвращаться согласно ваших указаний, товарищ комиссар.

Загребайло распорядился, чтобы обоих раненых перевязали и остальным велел дожидаться его указаний. Предстояло опросить каждого из сопровождавших. Шершню, даже больше, чем начальнику, хотелось знать о нападавших все, поэтому он неотступно следовал за Семеном, стараясь не упустить ни единой мелочи. Спустя час, стало ясно; кто и зачем совершил дерзкое нападение на конвой. Необходимо было действовать и незамедлительно. Дав нужные указания и, оставив вместо себя заместителя, Загребайло провел Шершня в кабинет, где предстояло срочно обсудить совместные мероприятия по поимке бежавшего из под стражи Игната и его пособников, теперь уже государственных преступников.

У Ивана не сложилось; почитай уж все миром уладил, а тут…

Застигнутые врасплох, конвоиры, от неожиданности не только голоса лишились, но и винтовки на траву побросали. Не ждал и Иван, что Дарья его указаний ослушается.

Так и вышло, что почти одновременно, с двух разных сторон раздались предупреждающие голоса, и на опешивших конвоиров выставились два двуствольных ружья; одно спереди, а другое, по ходу, со спины. И не одного выстрела; всё по тихому, как и представлялось кузнецу, только вот Дарья зачем-то вышла из укрытия, выказала себя. «Ну да ладно, — наскоро соображал Иван, — главное, что тихо».

Усадив солдат на траву, возле подводы, он принялся развязывать арестованных, полоненных по рукам и ногам. Дарья собрала винтовки и, прислонив их к колесу, взяла конвойных под прицел ружья. Толстую перевязь веревок Иван торопливо резал ножом, отставив в сторону двустволку; мешала при спешке.

Конный разъезд появился внезапно. Грянул выстрел; где-то рядом, в борт повозки, ударила тяжелая пуля. Следом раздались крики. Иван обернулся и увидел позади себя двух всадников, мчавшихся галопом в их сторону.

— Даша, уходи!..- Закричал Иван, хватаясь за ружье.

Игнат, освободившись первым, соскочил с подводы и, ухватив одну из винтовок, попытался выстрелить, но вышла осечка. Отбросив ее, он схватил другую. Гордей, почувствовав себя свободным, бросился к лесу.

— Уходим! — закричал Иван, пытаясь не дать конвойным вновь завладеть оружием.

Дарья, немного отбежав, ждала отца у небольшого леска. Остановившиеся неподалеку всадники принялись прицельно стрелять из двух стволов в бежавшего к лесу Гордея. И вдруг он упал; пулей разбило ногу. Дарья сделала выстрел и один из конников, выронив винтовку, пригнулся. Попав под шквальную пальбу вновь овладевших оружием конвоиров, Иван, прикрывая Дарью собой, велел уходить ей в лес. Попытка Игната приблизиться к Гордею не удалась; его все больше теснили к роще, не давая возможности сблизиться с Иваном. Патроны закончились и, отбросив винтовку, он вынужден был отойти.

Еще некоторое время округа полнилась эхом гулких выстрелов, а плачущая Дарья, все продолжала рваться к раненому отцу. Иван оберегал и удерживал ее от опрометчивого поступка. Раненый Гордей остался лежать на траве, не в силах подняться и помочь себе.

Укором глядя с сосны, глухо прокричал сыч, тараща немигающие, ясные глаза на бегущих вдоль поляны людей.

— Ухаха… уху… — словно, вот пожалуюсь,.. вот пожалуюсь,.. дважды отозвалось глухое бормотание тихого леса.

— Аха… аха… — вторя и соглашаясь, кричала другая птица.

Угомонилась тайга; приняла и повела беглецов не весть куда. Убедившись, что преследования нет, сделали привал. Игнат обнаружил ребят скоро; догнал, и тяжело дыша, сообщил, что по следу никто не идет. Необходим был отдых, прежде всего для восстановления сил, а потом уже и для принятия решений. Перевели дух… Успокаивалась и Дарья, с тревогой и долей невысказанной боли, глядя в усталые, сосредоточенные глаза Ивана. Тяжело дыша, поодаль, с побитым в застенках лицом, понуро свесив голову, сидел Игнат.

— Уж не знаю, как и благодарить мне вас, ребята, — озадаченно заговорил он. — Может было лучше оставить нас; пусть бы везли по этапу далее. А то вон оно как обернулось. Гордея жаль; так хоть я при нем был, а то один остался… Тяжко одному то будет; ранили, отбить не дали. Ах, горе то какое! Как же это я не смог, не доглядел!..

— Не мучь себя, Игнат, этого и мы не ждали, — успокаивал Иван, — главное жив Гордей, а значит поборется он еще, постоит за себя. В любом случае, его теперь никуда не отправят — это уже хорошо.

— Подумать надо сейчас, что дальше, куда идти? Неровен час погоню сладить могут, хотя я так не считаю; не до нас им сейчас. А вот обратно дорога закрыта; Загребайло и без того уже шум поднял, иначе зачем конных по следу пускать? Поменялось должно быть что-то в его планах; может и вернуть конвой собирался, а тут… Вы все хорошо придумали и, главное, получилось. Жаль помешали, но теперь решение за нами…

Скованные неудачей, ребята молчали. Время спустя, Игнат продолжил:

— Неподалеку от города, в деревне, у меня сестра живет. На некоторое время можно там остановиться, осмотреться и решить, как быть. А в лапы к чекистам никак нельзя… Спасибо вам, ребята, только вот и мне теперь позвольте немного заботы о вас проявить, не то пропадете. Словом, отдыхаем и со светом еще уходим, спешить нужно…

Жил Игнат одиноко, без семьи; не сложилось… Охота была и осталась для него делом, которому посвятил жизнь. А о том, что была у него сестра, знать не знали, да и виделись они редко. Поэтому не было необходимости беспокоиться, что в её доме, по каким-либо причинам, их могло отследить ЧК.

— Анна с Павлом в тайгу ушли; их туда мой отец отправил. Зачем не знаю и куда, тоже… Вот бы сейчас с ними встретиться, — Дарья обнадеживающе посмотрела на Игната.

— Мне кажется я знаю ответ, — Игнат сосредоточился на своих мыслях.

Дарья даже немного оживилась; в ее глазах родился огонек надежды на разумный выход из сложившегося положения. Иван, однако, плохо понимая о чем идет речь, сидел и слушал в полном молчании, давая возможность Дарье прояснить ситуацию.

— Я не знал, что они в тайге, но если это так, то идти им только на Погорелый хутор, к Фоме; иначе незачем уходить из города. Там им можно укрыться на какое-то время, да и чекисты туда не сунутся. Если вот только Шершень по их следу не пойдет, но надеюсь он об этом не знает. О хуторе ему не хуже Павла известно, да и Фома их человек. А путь не ближний; два ночлега в лесу…

— Тут надо еще подумать, — подал голос, усомнившийся в правильности выбора, Иван. — Если Шершню известно куда идти, то он нас и там, вместе со своим Загребайло, отыщет.

— Ну, Иван, тайга большая, разойтись можно и бояться здесь нечего. Вместе мы сильнее. Дарья с надеждой смотрела на столь нерешительных и цепких, в своих подозрениях, мужчин.

— Что же; мы в тайге, у нас есть оружие и головы на плечах. Думаю надо идти на Погорелый хутор, надеюсь я найду дорогу, хотя бывал там лишь однажды, — заключил Игнат.

— А я против, — возразил Иван, — нельзя думать только о себе. У Павла с Анной и без нас своей беды хватает. А если хутор для них особым гостеприимством не располагает, то мы там в любом случае лишние и, к тому же, жить в тайге не особо хочется. Да и уверенности нет, что друзья наши сейчас там. Считаю, что идти нужно к сестре Игната, а потом и мать Даши никак нельзя без внимания оставить. После ареста твоего отца, Даша, тот же самый Шершень или чекисты, могут и ей иную жизнь устроить. И Гордей не оставит надежду на спасение, будет знать, что мы рядом.

Озадачил Иван Игната своим сомнением и уверенностью совсем иного, более гуманного свойства, чем сомнительный и трудный таежный переход.

— Наверное я соглашусь с тобой; если нельзя на хуторе укрыться надолго, то и идти туда не следует.

Мнение кузнеца оказалось убедительнее и после некоторых противоречивых высказываний Дарьи, однозначно было решено, забрав скучавших в балке без дела лошадей, уходить лесом к поселку в котором жила сестра Игната. Дорога предстояла нелегкая, требующая скрытности и осторожности.