У порога

В чем-в чем, а в литературе  я сомневался мало. Дело-то святое, из-за него и филфак. Существовал, правда, еще Литературный институт имени Горького, но, в конце концов, чтобы писать, не обязательно учится именно там. Жванецкий — тот вообще инженер водного транспорта. Механик. А ведь какой!

Устный  по литературе принимали молодой товарищ и пожилая дама.
Молодому было где-то под сорок.  Вёл он себя вполне дружелюбно. Это подкупало. Попасть к такому экзаменатору для любого абитуриента — удача.
Дама производила иное впечатление. Пугающее.

Экзаменационные карточки нашей оравы, рвущейся к высшему образованию, — в стопке, на столе у молодого сотрудника. Он выполняет роль не только экзаменатора, но и секретаря-делопроизводителя. Распределяет, кому из абитуриентов куда. Стопка при этом постепенно тает.

Мой черед — вслед за миловидной толстушкой. Та держит ответ у суровой дамы. Заметно, что диалог меж ними складывается не просто. Барышня что-то лепечет себе под нос. Листочки с её каракулями трепещут в ее дрожащих ручках, словно игровые карты у новичка. Дама, меж тем, похоже, уже не слушает. Решается очередная судьба.  Сквозь щелочку в чуть приоткрытой двери аудитории я вижу слёзы...
Не хочется так же. Но судьба есть судьба. Я попал именно к той, от которой надеялся ускользнуть.

Билет. Два вопроса. Есенин и Гоголь.

Страшного, на первый взгляд, ничего. Известные имена, читал многое. Вывернемся!
Первый вопрос — тема родины в лирике Есенина. В нормальном состоянии я бы даже не раздумывал: у Есенина всё о родине. Но дьявол в деталях. И даже не в них, а просто в волнении, которое всегда мешает трезво оценить обстановку.
Ассоциации понеслись в духе времени : родина — партия — революция… Вообще не мог вспомнить, что же такое  писал об этом аполитичный Сергей Александрович!

Импровизации родилась мгновенно. Она мне показалась спасительной:
—А давайте я вам лучше расскажу о Маяковском?
Тут я считал себя докой. В армии вёл целый концерт, посвященный поэту. Тысячный зал рукоплескал!

Моя визави вскинула взгляд. В глазах затеплилось любопытство. Возможно, от моей наглости.
—Хорошо, — кивнула она. — Поэма Владимир Ильич Ленин. Читайте!
Да что за напасть! Опять эта партийная белиберда.  Ни строчки не помню!
—А если «Левый марш»?
Уж это я знаю. Не раз читал с армейской сцены.

И не став дожидаться благословения экзаменатора, приглушенно, дабы не отвлекать всех в аудитории, понёс:
                Разворачивайтесь в марше!
                Словесной не место кляузе…
Она снисходительно заулыбалась.
—А хотите «Товарищу Нетте, пароходу и человеку»?
—Не надо, — сказала она. — Давайте следующий вопрос. Что у вас там?

Второй вопрос отбивал я примерно в том же ключе. Говорил много, с вдохновением, но не в ту степь. Для красного словца даже процитировал Гоголя:
—Чуден Днепр при тихой погоде…
Ляпнул, как выяснилось, невпопад.
—Это не из «Мёртвых душ», — поправила экзаменатор, — «Вечера на хуторе близ Диканьки».
 
Всего два вопроса. Слов тьма в ответ. И ничего по делу. Ну, словом, в дерьме я был полном. Мысли роились одна мрачнее другой.

А дама меж горькими моими думами вложила в рот папироску модного в интеллигентской среде ленинградского  «Беломора» из пачки, лежавшей у неё под рукой. Задумалась на пару секунд. Чиркнула зажигалкой. В потолок устремилась пара ровных, сизых колец табачного дыма. По её глазам невозможно было уловить никаких эмоций.
Наконец, она подтянула к себе поближе мой экзаменационный листок.
Ну, всё, решил я.
Взяла авторучку.
Как жалко, мелькнуло внутри. Ещё один год псу под хвост.
Графа — оценка. Она что-то черкнула в ней и оттолкнула листок ко мне.

Картина Фёдора Решетникова «Опять двойка». явственно нарисовалась в воображении. Но что это? Мне поставили «хор»!
На изумлённый мой взгляд ответ был лаконичен и сух:
—Я знаю, вы должны учиться у нас.

Она оказалась права. Филфак стал для меня родной гаванью, в которой плескался я так же легко и свободно, как рыба в воде. Впрочем, точку в этой забавной истории поставил госэкзамен по литературе. Точнее, восклицательный знак. Именно тогда мы с этой удивительной прорицательницей встретились снова.

Она постарела. Кракелюр морщинок пробивался даже сквозь густо наложенную косметику. Однако черты лица её оставались всё так же благородны и красивы, как при знакомстве.

На этом экзамене я перед ней не кривлялся. И она не давала никаких преференций. Просто поставила «отл» в зачётку. На этом фоне моя благодарность не выглядела подхалимством.
—Спасибо! — сказал я, приложив ладонь к сердцу.
Она посмотрела на меня удивлённо:
—За что? Вы заслужили эту оценку.
—За то, что вы дали мне путёвку жизнь.
—Когда?
—На вступительных экзаменах.
—Да? — удивилась она.
—Да.
—Не помню.

А я вот вспомнил свою школьную учительницу по литературе. Выпускной сдал на "пять", но в аттестат она поставила "четыре". Утешив так:
—Не обижайся, Лёша. Всё равно же литература  это не твоё.

Вспомнилось и пушкинское «случай, донна Анна, случай…». А что же такое — случай, подумалось вслед? Это же конкретные люди, которые попадаются нам на пути. И либо понимают нас, либо нет. Отсюда и наша судьба. Распахнутые или захлопнутые двери.

*На заставке - Пикассо. Женщина в красном кресле