Баррикады. Глава 30

Глава 30. В ординаторской


В ординаторской блока «Т» НИИ экспериментальной медицины и генетики пахло не столько медпрепаратами – запах, сопровождающий все подобные учреждения, – сколько крепким свежезаваренным кофе. Тот, кто поднимался на этаж блока и бывал здесь сравнительно часто, по этому запаху понимал, что главный специалист центра Наталья Петровна Бабенко на месте.

Ночь у Натальи Петровны выдалась бессонной. На сравнительно короткий промежуток времени наложилась череда очень странных событий. Сначала они, убегая от ДГБ и полиции на своём старом, но надёжном УАЗике, доставили в военный госпиталь избитую девушку.   Но Наталью напрягал не факт этой погони (подобных «боевиков» за годы службы она повидала немало и давно уже к ним привыкла), а то, что в Первой городской больнице бедолаге вкололи НИК «ЗАЛП» – препарат, создававшийся ещё для советских военных и выпущенный когда-то лишь в виде пробной партии. Потом неизвестный, сделавший ей этот укол, сбежал от спецназа департамента госбезопасности, оглушив бойцов непонятным прибором. Действие, которое произвёл этот прибор на спецназовцев, женщине тоже кое-что напоминало – другую разработку родом из позднего СССР. Потом срыв Насти, которая стала свидетелем этой картины, и которую после пережитого пришлось доставить в военный госпиталь, расположенный в том же здании, что и НИИ экспериментальной медицины и генетики.

Из документов при себе у избитой девушки было журналистское удостоверение на имя Калинковой Вероники Николаевны, а из вещей, найденных при ней, интерес вызывал чехол от видеокамеры, в котором оказалась вовсе не камера, а странный предмет, напоминающий пульт. Его Наталья Петровна предусмотрительно спрятала в сейфе. 

Наталья даже не пыталась вздремнуть, потому как знала, что ей это сегодня не удастся. Чтобы быть в относительном тонусе, она приняла таблетку нейротоника – тоже одну из советских военных разработок, и снова вспомнила про НИК «ЗАЛП» – препарат аналогичного воздействия, только в десятки раз сильнее. Бабенко принимала нейротоник только в самых экстремальных случаях, когда чувствовала, что ей это необходимо. И сегодня для неё был именно тот случай. «Кто же этот молодчик, который ввёл журналистке нейроимпульсный катализатор? И откуда он у него?», – снова думала Наталья.

В момент, когда её одолевали эти мысли, в ординаторскую зашёл Василий. Он принёс результаты первичного медосмотра, но не ушёл, а оставался стоять у стола, как будто не решаясь что-то спросить.

– Я слушаю тебя, – вопросительно посмотрела на него Бабенко.

– Там пациентка из 29-го бокса просит, чтобы ей дали телефон – позвонить родителям.

Речь шла о девушке, которую они подобрали этой ночью. Бабенко понимала, что дав журналистке телефон, звонком родителям дело точно не ограничится. А учитывая возраст и род деятельности данной особы, есть риск, что она тут же начнёт обзванивать всех своих друзей и знакомых и отвечать на их вопросы о том, где она и что с ней. Однако после переполоха, который подняла вчера эта журналистка, а тем более после их ночной экстремальной поездки, во время которой беднягу как раз доставляли в военный госпиталь, «отсвечивать» ей сейчас точно не стоит. Но Бабенко осознавала и другое: у девушки есть родители, коллеги и друзья, которые реально не знают, где она и что с ней, и наверняка извелись в её поисках.

– Передай, что телефон я ей пока дать не могу, в целях её же безопасности. Её родителям я позвоню сама, за это пусть не беспокоится. А где она сейчас, они знать не должны.

Василий кивнул и направился в 29-й бокс.


* * *


Наталья Петровна тем временем открыла металлический шкафчик и извлекла из него телефон Калинковой. Гаджет украшал силиконовый чехол розового цвета с фотопринтом предвечернего Адмиральска. Основой послужила фотография, снятая, вероятнее всего, с крыши городской высотки: слева маленькие, словно игрушечные, дома простирались до горизонта, справа их сменял урбанистический пейзаж судостроительного завода, а по центру сияло закатное солнце, блеска которому добавляли красно-розовые переливы с вкраплениями перламутра, нанесённые декоративной акриловой краской поверх изображения. Под солнечным диском краской с такими же переливами была выведена надпись «Баррикады», где буква «Б» была гораздо больше остальных и причудливо стилизована – видимо, фирменный знак издания, в котором работает пациентка.

«Хм, явно недешёвая штучка, – ухмыльнулась Наталья, с интересом рассматривая чехол. – Странно: девчонка одета достаточно скромно, телефон тоже довольно простой, а чехольчик явно сделан на заказ».

Впрочем, Бабенко не исключала, что у издания в принципе мог быть договор с фирмой, изготавливающей подобную атрибутику. Но предположить, что у других работников редакции на их смартфонах такие же цветные чехлы с фотопринтами и логотипом издания, ей было сложно. Как и понять важность столь масштабной композиции на чехле мобильного телефона.

Бабенко подержала нажатой кнопку на боковой панели телефона – и смартфон завибрировал, как обычно и происходит при его включении. По экрану поплыла заставка, после чего возник графический ключ, который нужно было ввести, чтобы продолжить пользоваться телефоном. Женщина его, конечно же, не знала. Она уже готова была пойти лично к своей пациентке, чтобы попросить её ввести этот ключ, или поручить это дело Василию. Но этот вариант она решила оставить уже на крайний случай, а пока попытаться разблокировать телефон самостоятельно, подключив свою логику и профессиональную интуицию.

Наталья решила, что вряд ли у этой молодой простушки будет какой-то сложный пароль. Она потушила экран, пытаясь рассмотреть на нём следы пальцев, глянула на заднюю панель телефона – на наклейку с названием сайта и большой буквой «Б». Было видно, что девочка любит свою работу и своё издание. В меру инфантильна, гипертрофирована. Большое внимание уделяет символике. Женщине почему-то подумалось, что и пароль на телефоне может быть каким-то знаком.

Наталья представила, какой графический ключ она поставила бы себе на телефон на месте Вероники. И ей пришла в голову простая, но вместе с тем и довольно хитрая мысль – попробовать вывести на рисунке с графическим ключом эту самую букву «Б». Она провела от средней левой точки к средней правой, опустилась на одну точку, провела по нижней линии от правой точки к левой, поднялась на левую верхнюю точку и закончила комбинацию крайней правой. Пароль оказался неверным.

Наталья проделала то же самое уже в обратном порядке. Провела от верхней правой точки к верхней левой, опустилась по вертикали к нижней левой, затем потянула пальцем к противоположной точке, поднялась на позицию выше, и провела по среднему ряду от правой точки к левой. И вуаля – попытка увенчалась успехом. Довольная собой, женщина невольно хихикнула. «Да уж, девочка, не умеешь ты шифроваться», – подумала она. Впрочем, женщина допускала, что догадка насчёт буквы «Б» могла прийти в голову не каждому.

Картинку с точками графического ключа заменила заставка – яркий снимок нашей планеты с околоземной орбиты, кромка Солнца и очертания двух человек – парня, обнимающего девушку. Внутри их контуров прочерчивался урбанистический пейзаж, а на самой картине читалась надпись: Complex Numbers и Виктор Аргонов Project. Дальневосточная музыкальная группа, продвигающая в своём творчестве идеи о сверхчеловеке, контролируемых чувствах, искусственном интеллекте, способном заменить целое правительство, приобрела популярность среди молодых людей, приверженцев технократии и трансгуманизма. Бабенко узнала о ней несколько лет назад, когда, идя по коридору своего НИИ, услышала фрагмент песни, доносившейся из лаборатории генетики.

Кто выиграет бой?
Герой-исполин?
Или тот, кто слаб,
Но, как царь,
Повелевает армадой машин?

Она бы прошла и дальше, если бы не вторая часть куплета, которая сразу же врезалась ей в сознание.

Кто выиграет бой?
Тиран-властелин?
Или тот, кто сам,
Без рабов
Сможет весь мир перестроить один?

Следуя неосознанному порыву, Бабенко зашла в лабораторию и сделала то, чего меньше всего ожидали от неё подчинённые: поинтересовалась, что это за группа, и попросила скинуть ей песню, которая доносилась из колонок рабочего компьютера. Генетик Серёга, который как раз сидел за компьютером и в специальной программе генерировал модель рестриктаз, объяснил своей начальнице, что это – не отдельная песня, а целая техноопера, содержащая в себе ряд арий и голосовых монологов, и чтобы понять смысл, желательно слушать её целиком. Серёга даже скинул в рабочий чат ссылку на сайт, где эту технооперу можно было скачать. Однако ссылка так и не была открыта Натальей Петровной, и со временем утонула в череде новых входящих и исходящих сообщений.

И сейчас, спустя несколько лет, Бабенко очень удивилась, увидев плакат этой группы в качестве заставки на мобильном телефоне. Да и у кого? У обычной провинциальной журналистки, ни разу не похожей на человека, увлекающегося наукой или идеями технократии и трансгуманизма. «Не такая уж она и простая, эта Калинкова», – отметила про себя Бабенко, вертя в руках смартфон.


Её размышления прервал входящий вызов, от которого Наталья аж вздрогнула. Звонила какая-то тётя Рита. Наталья Петровна нажала кнопку принятия звонка и приложила телефон к уху. Оттуда раздались истеричные женские вопли.

– Ника! Боже! Почему у тебя так долго телефон был отключён! Я так перепугалась! Тут по телевизору такое про тебя показали – что на тебя напали, что ты чуть не задохнулась, а в больнице тебя отказались принимать!

Бабенко собиралась ответить, что это не Ника и что разговор сейчас ведётся с её лечащим врачом, но женщина упорно продолжала свой монолог, не давая вставить и слова.

– Дома тебя нет, телефон отключён, мама с папой места себе не находят! Но начальник твой успокаивает – мол, не может пока сказать, где ты, но надеется, что с тобой всё в порядке, и просит до утра никаких мер не принимать. А уже утро! Ника, где ты, что с тобой?! Все волнуются, а ты даже ответить не можешь!!!

– Так, спокойно, без истерик, – наконец вставила Наталья Петровна. – Девушке отказали в госпитализации и сейчас она проходит лечение в другой клинике.

– В какой ещё другой клинике?! Почему мы об этом не знаем?! – во взбудораженном голосе говорившей послышались нотки удивления и возмущения. – Дайте срочно ваш адрес – я за ней приеду!

– Нет, дорогая тётя Рита. За Никой вы сейчас не приедете. Она проходит лечение, и отдать её вам я не могу.

– Что значит не можете?! Кто вы такая?! Вам никто разрешения не давал! Почему не связались с родителями раньше?! Это произвол! Я буду жаловаться!

В какой-то момент Наталье Петровне пришлось скривиться и отвести телефон от уха, чтобы не оглохнуть.

– Вот как раз потому, что вы сейчас так со мной разговариваете, я никакой адрес вам давать не буду. А с Никой всё нормально. Так её родителям и передайте, – членораздельно выговорила Бабенко и отключила звонок. Она даже мысленно посочувствовала девушке, которой, вероятно, приходится такое слышать постоянно.

На телефон стали поступать сообщения о пропущенных вызовах. На экране мелькали фамилии и имена всех, кто пытался дозвониться: «Мама», «Папа», «Громов», «Артур»… Были и звонки с номеров, которые аппарат идентифицировал как неопределённые.

Не прошло и минуты, как телефон снова завибрировал – звонил уже кто-то другой. Но имя, которое высвечивалось на экране, заставило Наталью Петровну испытать изумление. На экране высветилась фотография статного седовласого мужчины в деловом костюме на фоне флага города, по экрану пробежала строка «Иван Митрофанович Стешкин».

Бабенко собиралась с мыслями, пытаясь понять, целесообразно ли сейчас принять этот вызов. Но, учитывая раннее время, чиновник вряд ли звонил по работе. Нажав кнопку ответа, Наталья приставила телефон к уху.

– Ника, где ты, что с тобой? – раздался в трубке взволнованный голос чиновника.

– Здравствуй ещё раз, Иван, – с ноткой азарта в голосе сказала Наталья Петровна.

Повисла пауза. Вероятно, звонивший потерял дар речи.

– Вопросы есть?

– Э… Вопросов нет.

– Отлично. До свиданья, Иван, – Наталья Петровна ухмыльнулась и отключила звонок.

В папке с изображениями на телефоне журналистки Бабенко нашла несколько десятков фотографий Стешкина, снятых девушкой во время различных совещаний. Одним из последних в галерее было совместное фото девушки с чиновником, сделанное, судя по антуражу, на каком-то коммунальном объекте.

«Надо же. А вот, значит, и та журналистка, которую приписывали Ивану в любовницы», –  расхохоталась Наталья, представляя, до чего же может дойти фантазия местных сплетников.

С Иваном они были старыми добрыми приятелями. Несмотря на то, что длинные языки болтали о любовной связи «дежурного по городу» и ведущего специалиста НИИ экспериментальной медицины и генетики, между ними никогда ничего не было, кроме долгих задушевных разговоров.

Их приятельство началось давно, ещё при существовании СССР. Стешкин, как представитель мэрии, курировал проекты НИИ экспериментальной медицины, в том числе, и в области создания стимулирующих препаратов. В то время Бабенко занимала должность начальника лаборатории, и они довольно часто пересекались по работе. Наталью приятно удивило, насколько именно этот чиновник разбирается в вопросах медицины и оборудования. Вопросы, которые он задавал, всегда были по делу. Кроме того, её поразило, насколько он разбирается во всяких инженерных новинках и экспериментальных приборах, изготовляемых для силовиков и проходящих тестирование в стенах НИИ. Позже она узнала, что в прошлом он и сам был инженером-конструктором.

Бабником Стешкин не был. Всегда строгий и сдержанный, он одарял её комплиментами. Несмотря на то, что в НИИ работало довольно много женщин, которые, по мнению Натальи, были куда симпатичнее, всё своё внимание Иван посвящал именно ей. То ли отдавал дань её незаурядному уму и способностям, то ли потому, что она единственная отрицала в себе всё женское: носила мужскую стрижку, не пользовалась косметикой, и предпочитала блузкам и платьям универсальные комбинезоны. Каково же было её удивление, когда в канун международного женского дня он вошёл с огромным букетом роз огненно-оранжевого цвета и коробкой её любимых конфет «Адмиральские Зори». И если про то, какие конфеты для неё предпочтительны, он мог узнать от своего друга – разработчика приборов, которые тестировали в НИИ, то про то, как догадался насчёт её любви к оранжевому цвету, оставалось загадкой.

Позже Наталья призналась, что её любимые цветы не розы, а нарциссы. Признание это она сделала не сразу, а в июне, когда сезон цветения был закончен. Однако, к её удивлению, оказалось, что на даче у Ивана есть довольно редкий сорт нарциссов, выведенный селекционерами, который цветёт и летом, и осенью. Стешкин пригласил её на выходные к себе на дачу, где как раз был сезон их цветения. Дача Стешкина находилась на берегу Южного Буга, в районе, носившем название Маяк. Днём они прогулялись вдоль дороги, ведущей к маяку, наслаждаясь ароматом хвойной рощи и пением птиц, а вечером, сидя в его оплетённой виноградом беседке, слушали стрекот сверчков и пили вишнёвую наливку. А потом Стешкин провёл её в просторную комнату с мягким диваном, расположенном напротив камина. На чайном столике стояла ваза из цветного стекла, в которой благоухали нарциссы. Вопреки удивлениям Натальи, он даже не попытался к ней приставать или раскрутить на близость, хотя такой вариант она не исключала, и даже была к нему готова.  Но Иван предпочёл сохранить их отношения на уровне дружеских, хоть и с лёгкой ноткой романтики.

Позже, во время следующей поездки на дачу к Стешкину, Наталья узнала, что единственной женщиной в его жизни была Агата Стрелкова, в замужестве Мичман, ныне главный инженер Первого судостроительного завода и глава профсоюза. Иван и Агата, будучи знакомыми с детства, не представляли жизни друг без друга. И уже в шестнадцатилетнем возрасте, не сильно заморачиваясь вопросами советской морали, они вступили во взрослые отношения.

Выпивая один за другим стаканы наливки, Иван с горечью рассказывал, как они с Агатой строили планы на будущее и в конце пятого курса даже подали заявление в ЗАГС, но свадьба так и не состоялась. Агата обвинила Ивана в том, что он украл её научную разработку, и вышла замуж за другого назло ему.

Больше в жизни Стешкина не было ни женщин, ни отношений. Однако длинные языки неоднократно приписывали ему романы с различными чиновницами, общественными деятелями, военными, силовиками и даже депутатами и судьями женского пола, причём самой разной внешности и комплекции. Причиной тому были знаки внимания в виде букетиков цветов и коробок конфет, подаренных данным особам как к Международному женскому дню, так и к профессиональным праздникам. Отличительной чертой героинь сплетен было то, что они по жизни были ярыми феминистками, ставившими себя в один ряд с мужчинами, нивелируя своё женское начало. Возможно, таким способом Стешкин пытался всем им напомнить, что они, в первую очередь, женщины.

По поводу Калинковой Наталья могла сделать вывод, что та была для Стешкина скорее ребёнком, к которому он испытывал отеческие чувства, нежели объектом какого-то вожделения или девицей, с которой у него могли быть какие-то отношения. Как-то раз, во время ночёвки на Маяке (а заночевать у Ивана на даче было для неё так же естественно, как и заночевать у себя в НИИ) после очередного стакана наливки чиновник признался, что вошёл в тот возраст, когда ему захотелось простых человеческих радостей. И речь шла вовсе не о спутнице жизни. Оказалось, у него возникла потребность о ком-то заботиться, захотелось воспитывать детей и внуков. По словам Стешкина, раньше он этого так остро не ощущал, а когда вырос его внучатый племянник Серёга, тяга проявлять к кому-то заботу становилась всё сильнее и сильнее.

Во время короткого общения с Калинковой Наталья отметила, что девушка весьма странная, инфантильная. И сейчас, разглядывая фотографии в её телефоне, она ничуть не удивилась, что в качестве объекта своей заботы Иван выбрал именно её. Единственное, что было странным для Бабенко – что за помощью для Калинковой к ней обратился не Иван (хотя, учитывая их давнее знакомство, это было бы вполне естественно), а другой её давний приятель – Григорий. И, судя по голосу в трубке, для Ивана стало новостью, что Ника находится в НИИ у Бабенко. Наталья не любила подковёрные игры у себя за спиной, и поэтому твёрдо решила «допросить» Григория – подробно и с пристрастием, как говорят у силовиков. Возможно, причиной, по которой старик и попросил Наталью Петровну о помощи для этой особы, были не её отношения с кем бы то ни было, а прибор в чехле от видеокамеры, обнаруженный ею среди личных вещей новоприбывшей. Неудивительно, что Григорий отдельно намекал на возможность доступа к содержимому чехла без личного присутствия пациентки. И осуществил бы это сразу же, если бы им не пришлось срочно ехать за Настенькой, которую Григорий опекал после приезда её из Америки…

Вернувшись к действительности, Бабенко снова взяла телефон Калинковой. В телефоне было 29 пропущенных звонков от контакта под именем «Мама» и 17 пропущенных от контакта «Папа». Понимая, какой это удар для родителей Ники – пережитая ею травма и дальнейшее исчезновение, Наталья Петровна решила не ждать очередного вызова – и набрала номер отца Калинковой сама.

– Ника, где ты? С тобой всё в порядке?

– Это не Ника. Это её лечащий врач.

Отец запнулся, но самообладание не потерял.

– Я рад, что у неё есть лечащий врач, но… где она?

– Извините, пока я сказать вам этого не могу. В целях безопасности вашей же дочери.

– Ну, мы в курсе, что с ней произошло, – сдавленно и обеспокоенно сказал отец. – А что с ней сейчас? Она сильно пострадала?

– Врать не буду, пострадала. Сотрясение головного мозга, ушибы мягких тканей лица, гематомы. Из более серьёзного – последствия асфиксии, вызванной действием удушающего вещества. Но сейчас с ней уже всё нормально. И речь, и поведение, и логическое мышление – всё в пределах нормы. В крови могут быть остатки токсичных веществ, но их происхождение и концентрацию позволит определить анализ. За неё заступился один… э… хороший человек, – было видно, что Наталья импровизирует, но озвучивать подробности она действительно не могла, – так что какое-то время Ника побудет у нас. В целом с ней всё в порядке. Состояние стабильное, жизни и здоровью вашей дочери ничто не угрожает. Но есть одна большая просьба.

– Какая?

– Чтобы я могла назначить ей комплекс препаратов, я должна знать, есть ли у неё хронические болезни и аллергические реакции? Гормональные нарушения?

– Вроде бы нет, но…

– Медицинская карта девочки у вас?

Голос в трубке на секунду отдалился и кого-то окликнул. Через пару секунд он вернулся и ответ прозвучал уже более оживлённо:

– Да, у нас.

– Сделайте, пожалуйста, фотокопии и отправьте на этот номер.

Сколько Наталья себя ни помнила, иметь дело с мужчинами ей нравилось больше, чем с женщинами. В критических ситуациях они не впадают в эмоции и их речь не превращается в бессвязный поток сознания. Вопросы они задают гораздо более чёткие – по крайней мере, на них можно дать ответ. Просишь их что-либо сделать – они либо делают, либо не делают. И в случае возникновения нештатной ситуации, не будут засыпать тебя вопросами, что, как, зачем, когда, куда, кому, от кого, для кого и т.д.

Тем не менее, говоря с отцом Калинковой о возможной интоксикации их дочери, женщина умолчала про укол неизвестным препаратом. Родителям девушки знать об этом было совершенно ни к чему, и такая информация могла вызвать всплеск ненужной паники, что навредило бы впоследствии и им, и Калинковой.

В трубке раздались эмоциональные переговоры с какой-то женщиной – по-видимому, Никиной мамой.

Телефон завибрировал – в мессенджер начали поступать фотографии.

Не прекращая разговора, Наталья Петровна смотрела на приходящие в мессенджер снимки, и говорила, что ей ещё необходимо отправить.

Тут в динамике смартфона раздались звуки, которые обычно издаёт дверной звонок.

– Лид, пойди открой, – сказал супруге отец Калинковой. – В такую рань и так настойчиво может только Маргоша.

Сам он в это время продолжил фотографировать.

– Коля! Говорят, лекарства для Ники! – раздался недалеко всё тот же женский голос.

– Какие лекарства для Ники? – закричала в трубку Наталья Петровна. – Эй! Ваша дочь у меня! С лекарствами я к вам никого не посылала! Не открывайте дверь!

Но её, похоже, уже никто не слышал. В трубке раздался звук открывающейся входной двери и какие-то настойчивые голоса.

– Говорю же вам, её здесь нет… Она не появлялась. Что значит – прячем?.. Вы же сказали, привезли лекарства – где они?..

– Что вы делаете? Отдайте телефон! – послышался где-то рядом взволнованный голос отца.

Затем послышались шорохи и в трубке, по-прежнему приставленной к уху Натальи Петровны, раздался требовательный женский голос. Он ей показался знакомым, но думать, кому он принадлежит, женщине не пришлось, так как его обладательница практически сразу же представилась.

– Вероника Николаевна? С вами говорит лейтенант департамента государственной безопасности Артамонова Белла Викторовна. Если вам дороги ваши родители и вы не желаете им проблем, вам лучше сейчас вернуться. Иначе ответственность за укрывательство ляжет и на них в том числе.

Наталья Петровна отняла телефон от уха – и на экране, который в этот момент загорелся, она увидела эмблемку кассеты. Она на неё нажала – и разговор начал записываться. Одновременно включилась громкая связь – видимо, таковы были настройки приложения, через которые проходили вызовы, для удобства журналистской работы Калинковой.

– Вы можете молчать, сколько угодно. Вы понимаете, что в ваших интересах приехать сейчас домой или сообщить нам место своего нахождения. Иначе у ваших родителей будут большие проблемы, – угрожал на том конце женский голос. – Вы знаете, что мы сейчас ищем. Эта вещь сейчас либо у вас, либо дома. В любом случае мы её найдём. А вам скрываться не советуем… Вы меня слышите? Вы думаете, что игра в молчанку вам поможет? Игры с законом обычно плохо заканчиваются. Пожалуйста, вернитесь. Не усугубляйте своё положение. Если хотите, я расскажу, что вам светит, если вы продолжите скрываться. Предлагаю вам вернуться и оказать содействие следствию. Это поможет смягчить меру вашей ответственности.

Слушать дальше Наталья Петровна не стала. Она знала, что полиция и спецслужбы иногда специально затягивают время вызова, чтобы засечь местоположение абонента на другом конце связи. Поэтому звонок она отключила и телефон тоже поспешила отключить.

«Ну Гриша, ну Гриша… предупреждать надо!», – промолвила вполголоса Наталья.


* * *


Не успела Бабенко отойти от своих раздумий, как в ординаторскую ворвалась взъерошенная Настя. За ней бежал лёгкий на помине Григорий.

– Наталья Петровна! Я вас очень прошу. Выдайте мне сейчас справку, что я могу работать, – запинаясь, начала требовать Настя.

– Что? – скривилась Наталья Петровна. – Я не ослышалась? Я внятно услышала, о чём ты у меня сейчас попросила?

Женщина говорила чётко и членораздельно. Голос при этом отражал большое недовольство, даже гнев.

– Ты, которую несколько часов назад мы с таким трудом вывели из состояния истерического припадка, требуешь, чтобы я сию же секунду выдала тебе справку, что ты здорова?.. Гриша, может, ты мне объяснишь, что происходит? – обратилась она к старику.

– Извини, Натаха, я пытался её успокоить. Не смог, – говорил старик, пытаясь отдышаться.

– Вы поймите. У меня спецоперация проваливается. У меня дело забирают, – взволнованно говорила Настя, готовая в любой момент расплакаться. – Белла поехала на обыск вместо меня.

– Ты думаешь, после того, что случилось с тобой ночью, ты реально сможешь этим заниматься, и что тебе ПОЗВОЛЯТ это делать? – ещё больше удивилась Наталья. – А ты не подумала о том, как Я при этом буду выглядеть? Что я явно больному человеку с подорванной психикой выдаю справку о том, что он здоров.

– Да поймите же вы! Это моё дело! Я столько всего сделала! – страдальчески причитала Настя. – Я практически довела его до конца! Там буквально несколько процессуальных действий осталось! Сейчас на кону вся моя компетенция, вся проделанная работа!

– А ты понимаешь, что ты сейчас МОЮ компетенцию и проделанную работу на кон ставишь? – не желала идти на уступки Наталья.

– Ну, одну справочку, Наталья Петровна! Только одну! – умоляла её Настя.

– Знаешь что, деточка! Я тебе один раз уже выдала «только одну справочку». Ту самую, с которой тебя взяли на работу. И корю себя за это до сих пор. Потому что пошла на поводу у твоего отца и деда, которые хотели, чтобы ты продолжила семейную традицию и тоже пошла работать в ДГБ. И твоей сестрички Беллочки, которая не захотела тогда работать в отделе, в который её определяли, и решила заткнуть эту дырку тобой. Я зареклась после этого выдавать кому бы то ни было липовые документы.

В сердцах Наталья бросила папку с документами Калинковой, которые нервно перебирала в руках во время неприятного разговора с Настей, на стол. Она пронзила Настю строгим и негодующим взглядом, однако взаимного взгляда не поймала. Взгляд Насти упал на другое место – на стол.

– А чей это телефон? – внезапно спросила она. – Такой знакомый. Я его сегодня видела.

Настя медленно подошла к столу. Однако Наталья Петровна резким движением руки убрала телефон со стола.

– Дайте мне его рассмотреть поближе.

– Это чужая вещь. Нечего тебе её рассматривать, – резко сказала Наталья и отвернулась, спрятав телефон под белый халат, в карман комбинезона.

– Наталья Петровна. Точно такой же телефон я видела у подозреваемой, которую досматривала в больнице, и к которой сейчас бы ехала на обыск, если бы дело не передали моей сестре.

Женщина в этот момент открыла металлический ящик, бросила туда телефон и поспешила закрыть его на ключ. Отвлёкшись на телефон, Наталья не заметила, что дэгэбистка рыщет глазами по столу.

– Что? Калинкова? – услышала она сзади ошарашенный голос Насти.

И, обернувшись, Наталья увидела, как та держит папку, на которой были данные Вероники.

– Отдай сюда! Что ты здесь хозяйничаешь?

Наталья Петровна подлетела к Насте, словно мегера, и вырвала папку у неё из рук.

– Значит, Калинкова, – догадалась Настя. – Она что, здесь? В этом учреждении?

Наталья демонстративно села за стол и стала рассматривать документы, делая вид, что Настю не слышит.

– Дядь Гриш. Может, вы мне скажете? – обратилась девушка к старику, который сидел недалеко на стульчике и предпочитал не вмешиваться в женский разговор. – Этот человек, чей телефон и чью карту я только что сейчас видела, здесь?

Тот лишь ехидно ухмыльнулся, опустив на мгновение взгляд.

– Настюш, ну что ты хочешь от меня сейчас услышать? Я не врач, я не завожу медицинские карты, – явно съехал с темы дядя Гриша.

Настя пристально смотрела на старика, после чего выпалила:

– Значит, не хотите мне говорить. Вы что, её укрываете? Шпионку? Воровку? Преступницу? От меня, сотрудника департамента государственной безопасности? – шипела, словно кошка, Настя. –  Да вы понимаете, какие у вас после этого будут проблемы?

Не откладывая документов, Наталья Петровна подняла на девушку суровый взгляд.

– Это ты мне говоришь? – Женщина говорила спокойно, но выражение лица в этот момент у неё было недобрым. – Какие у меня могут быть проблемы? И с кем? С твоим начальством? Которое, чуть что, бежит ко мне консультироваться? Которые сами привозят ко мне сотрудников в шоковых состояниях после разных погонь, перестрелок и просят сделать всё, чтобы у них не поехала крыша? Если только они попробуют мне эти проблемы создать, у них будут большие проблемы со МНОЙ. Начиная с того, что им придётся искать другого консультанта. Уяснила, деточка? Я – врач! Мне привезли пациента – я его лечу! И мне до лампочки, кто он, что он, кто его разыскивает и по каким статьям.

Чувствуя бессилие, Настя начала откровенно дерзить.

– А вы ничего не попутали, Наталья Петровна? С каких это пор вы начали ставить знак равенства между сотрудниками правоохранительных органов и преступниками, против которых мы боремся?

– Милая! Когда тебя в 14-летнем возрасте привезли ко мне в состоянии панических атак и аутического расстройства личности, ты тоже не была сотрудником правоохранительных органов.

– Но мой дед – генерал Артамонов! Который…

– Который что?! – тут же перебила её Наталья Петровна. – Который запихнул тебя в эту контору, чтобы быть в курсе всех внутренних раскладов и знать, кто о чём шепчется? Как когда-то запихнул твою сестричку. Но надежды на Беллочку явно не оправдались. Сестричка у тебя хоть и амбициозная, но тупенькая. Настучать начальству на кого-то – это да. А быть тихим информатором – явно не её. Думаешь, я не знаю, как быстро все прознали, кто у вас в управлении «дятел»? А теперь подумай, насколько масштабными в итоге оказались эти слухи, что даже до меня дошли. Беллочка стучала настолько активно и старательно, что уже спустя два месяца её работы в вашей конторе все серьёзные разговоры в присутствии твоей сестрички прекращались. Поэтому твоему деду нужен был кто-то повнимательнее, поумнее и потише. А тут и ты со своей Америкой подвернулась.

Настя вся аж вспыхнула пламенем злости и негодования.

– Наталья Петровна, вы сейчас на деда не наговаривайте! Он у меня золотой!

– Золотой, бля! – расхохоталась Бабенко. – Такой золотой, что подложил свою 16-летнюю внучку, ещё девственницу, под пятидесятилетнего похотливого кобеля при погонах, а потом, краснея и заикаясь, просил у меня подыскать для тебя хорошего гинеколога, который на условиях полной конфиденциальности будет следить за твоим ранним половым развитием, и спиральку поставит, и таблеточку даст, и избавит от других нежелательных последствий.

– Хватит! – заорала Настя так, что её лицо милое лицо исказила гримаса. – Мне от вас нужна одна только одна справочка! Я могу заплатить. Назовите свою цену.

Наталья окинула её взглядом, которым смотрят на душевнобольных.

– Цену свою тебе назвать? Ты не в борделе, детка. И не в своём управлении, чтобы всё свою цену имело. Справочка ей нужна. На обыск она должна была ехать. И что, поехала бы? В таком состоянии? Чтобы ты опять набедокурила, а мне потом твой шеф звонил: «Наталья Петровна, приедьте, Настя снова в кризисном состоянии»?

– Наталья Петровна! Если Калинкова у вас, дайте мне к ней доступ! Я должна её допросить! – твёрдо говорила Настя.

– Милая моя, ты сбрендила? Какое «допросить»? – увещевательно говорила Наталья. – Ты сейчас не при исполнении. Ты на больничном. И всё, что от тебя сейчас требуется – это лечиться и выполнять все наставления твоего врача. А не разыгрывать здесь детектив и предлагать мне взятки.

– Тогда дайте мне мой телефон! Немедленно!

– Не дам!

– Почему?!

– Потому что ты сейчас в нестабильном состоянии и можешь натворить глупостей!

Голос Насти после этих слов беспомощно задрожал, а глаза сделались влажными.

– Наталья Петровна, у меня служба. Пускай этим делом сейчас занимаюсь не я, но я не могу держать информацию, необходимую для следствия, в тайне от руководства. Я давала присягу, и не могу её нарушать.

– И что, твоя присяга требует от тебя сдавать, сливать и подставлять тех, кто с тобой работает и кто тебе помогает? И угрожать им проблемами? Хорошая трактовочка, знаешь ли, – стыдила Настю Наталья. – У меня, между прочим, тоже служба. Медицинская. И я давала клятву Гиппократа. Где написано: «Не навреди». И я буду делать всё для того, чтобы по крайней мере не навредить своим пациентам. В том числе и этой девушке, к которой ты сейчас зачем-то так рвёшься. Да, она здесь. И она – моя пациентка. Такая же, как и ты. Но видела бы ты, в каком её привезли состоянии. Её избила группа мужиков. В больнице ей почему-то отказали в госпитализации. Там же ей вкололи неизвестное вещество. А это, Настюша, уже МОЙ профиль – профиль экспериментальной медицины. Я взяла её биоматериал на экспертизу и сейчас веду оперативный протокол, чтобы выяснить, что это за вещество и какие оно может вызвать последствия. А заодно слежу за её состоянием и делаю всё, чтобы его стабилизировать. Когда я выполню все необходимые исследования и выпущу её отсюда, делайте с ней что хотите – допрашивайте, обыскивайте, арестовывайте. Но сейчас она под моим наблюдением. И я тебе её не отдам. А если ты считаешь необходимым мне в этом помешать… Ну давай, попробуй. Навреди мне. Ты же не давала клятву Гиппократа, – развела руками Наталья Петровна. – Только в первую очередь ты навредишь не мне, а этой несчастной девушке. Я не знаю, что за вещество ей ввели, и как оно на неё может подействовать. Точнее, я догадываюсь. Но реакция её организма может быть непредсказуемой и дать о себе знать в любой момент и в самых непредвиденных формах. И если ты у меня её сейчас отнимешь, и с ней потом что-то случится – отбросит коньки, впадёт в кому или у неё поедет крыша, – пеняй сама на себя.


* * *


В помещении вдруг раздался пикающий звук. На пульте с монитором, который стоял на столе в ординаторской, напротив номера бокса, в который была помещена привезённая сегодня ночью Вероника, мигала красная лампочка.

– Это ещё что такое? – тут же обернулась на звук Наталья Петровна.

Это был сигнал тревоги.

Женщина уже собиралась нажимать кнопку связи с пунктом охраны, как в ординаторскую вбежал перепуганный Василий.

– Наталья Петровна, у нас ЧП, – сообщил он, переводя дыхание. – У пациентки, которую вы мне поручили курировать, произошёл рецидив.

– Она не психбольная, чтобы у неё были рецидивы, – строго отрезала Наталья Петровна. – Что с ней происходит и как это началось?

– Я передал пациентке то, что вы мне сказали. Сказал, что телефон ей пока не дадут, с её родителями вы свяжетесь сами. – Василий пытался держать себя в руках, но дрожащий взволнованный голос выдавал его состояние. – Я собирался уходить, но… Она на меня накинулась! Я попытался закрыть дверь с обратной стороны, чтобы она не выскочила в коридор. Но она как-то резко подскочила, схватила штатив от капельницы и вставила его в проём. Всё произошло настолько быстро, что я даже не успел среагировать… Оказавшись снаружи, я нажал кнопку блокировки дверей. Система сработала так, что дверь теперь невозможно ни открыть, ни закрыть. Но девушка начала её выламывать! И теперь она обвиняет нас в воровстве, в том, что мы её насильно удерживаем, требует её выпустить и вернуть все вещи, которые были при ней.

– ГБР на месте?

– Да, группа быстрого реагирования подоспела практически сразу же. Но они не могут с ней справиться. Транквилизаторы, которые были по ней выпущены, на неё не подействовали, наоборот – вызвали только приступы ещё большей агрессии. Она сейчас с какой-то недюжинной силой! Я с ней справиться не мог! Я никогда ещё такого не видел!

Наталья тут же подошла к пульту наблюдения и нажала кнопку с номером бокса, напротив которого мигала красная лампочка. На монитор было тут же выведено изображение с камеры, установленной в палате Калинковой. Та ходила по палате туда-сюда, словно пыталась что-то отыскать.

– Выпустите меня отсюда! – кричала она. – Или я сама сейчас отсюда выйду!

В окошке, расположенном рядом с дверью, мелькнул аппарат, из которого обычно по буйным пациентам выпускают саморассасывающиеся шипы с успокаивающими препаратами. Однако вместо того, чтобы ослабнуть и упасть, Калинкова, казалось, преисполнилась ещё большей силой – и запустила в это окошко чашку с чаем, который ей до этого принесли.

Она подбежала к этому окошку и попыталась захлопнуть. Однако сработала система безопасности – и окошко осталось открытым. Оно было сконструировано так, что вылезти через него человеку было невозможно, и предназначалось только для проведения медицинских манипуляций на дистанции. Иными словами, чтобы пациенту можно было сделать укол, не подходя к нему на близкое расстояние, и чтобы в случае блокировки у него не было возможности его закрыть.

Выламывать дверцу этого окна, как делали иногда взбунтовавшиеся пациенты, находясь под действием препаратов и не отдавая отчёт своим действиям, Калинкова не стала. Она подошла к кровати, вырвала её так, что отлетели крепления, и подкатила к окошку. Затем оторвала от пола тумбочку, которая также стояла на креплениях, и поставила на кровать, закрыв тем самым окошко, из которого в неё стреляли препаратами.

– Господи! Боже! Амбразуру закрыла! – восхищался действиями Ники дедушка Гриша, который был удивлён не меньше. – Раньше на амбразуру своим телом бросались, а тут она её просто закрыла! Мебелью!

– Да уж. Давно я такого кино не видела, – напряжённо выдохнула Наталья. – Хоть сейчас на «Оскар» подавай. На лучшую женскую роль.

– Какая девушка! Какой боец! – иронизировал Григорий, не открывая глаз от монитора.

– А ты не умничай, – зыркнула на него Наталья, но сказала это без злости. – Ты пришёл и ушёл, с тебя спроса нет. А вот мне теперь с этим что делать?

Когда Ника сорвала с креплений кровать и покатила её к манипуляционному окошку, Василия едва не затрясло.

– Как она это смогла? – не находил он от удивления слов. – Она же на блокираторах стояла! Там же лошадиная сила нужна!

Через дверной проём охранники попытались вытащить в коридор штатив, которым Ника подпёрла дверь, после чего её заблокировало. Однако это оказалось невозможно, так как штатив упирался в дверь подставкой с внутренней стороны.

Настенька стояла рядом с Натальей Петровной и с открытым ртом наблюдала за происходящим на мониторе.

– Что, удивлена? – строгим взглядом окинула её женщина. – Всё ещё горишь желанием её допрашивать? Давай, иди. Я даже временный допуск тебе оформлю! – Бабенко развернула руки в приглашающем жесте.