Несостоявшаяся встреча

                Двенадцать ликов одиночества или вечное бегство от себя

1
На самой высокой горке квартала зимой всегда людно. Детвора накатала огромную ледяную дорожку, по которой старшие лихо несутся вниз «на ногах», а кто помладше – на дощечках. Вокруг веселье, смех, визг, но строгий порядок. Очередь у вершины никто не нарушает. Валя стоит разгоряченный с фанеркой в руке, в предвкушении порции адреналина. В этот момент появляется местная шпана, ведомая крепышом Щерей. К ледяной дорожке они подходят одновременно.

Щеря отодвигает пацана, решительно ступает на лед и лихо мчит на ногах, балансируя одной рукой, второй с шиком попыхивая папироской. За ним гурьбой следуют вся шайка. Очередь не возмущается, ибо связываться – себе дороже, а блатные, съехав разок, на гору не полезут. Только последний, щуплый и агрессивный прихвостень с меткой кличкой Кизяк, смелый в толпе, но до дрожи трусливый в одиночку, выхватывает у Вали фанерку и, плюхнувшись на нее и смешно вращаясь, съезжает под снисходительный гогот корешей.

Собравшись внизу, нарушители спокойствия идут по своим делам, а детская круговерть возобновляет свою работу. Только лишенный транспорта Валя пропускает свою очередь, пытаясь сдержать слезы обиды. Он как парализованный стоит возле начала дорожки: на ногах он еще не умеет и боится, а катание на попе чревато порчей одежды, за что дома можно получить нагоняй.

Привычный мир оказывается как бы за стеклом, звуки доходят приглушенно, а радость не проникает совсем. Время почти замирает. Мальца буквально раздавливает ощущение ненужности, отверженности. Бешено бьется сердце, но привычного стука крови в висках не слышно. Вале чудится, что в ватной тишине кто-то тихонько окликает его, но он не оборачивается, боясь показать еле сдерживаемые слезы, ведь он мальчик и ему уже целых шесть лет.

Тяжелые оковы вечности разрывает запыхавшийся от крутого подъема Мишка. В его руках две фанерки, одна из них валькина. Мишка весело тараторит, сует другу незатейливый транспорт, заваливает на лед, и они сцепившись несутся вниз. Со звоном мишкиного смеха рассыпается стекло, секунду назад отделявшее обиженного от мира, такого привычного, понятного и уютного…

2
Несколько лет как отгремела страшная война. Все искренне и неподдельно счастливы не столько победой, сколько окончанием четырех лет ежедневных ожиданий печальных вестей с фронта. Очень голодно и бедно. От отца остались только похоронка и одежка, которую мать перешивает на сильно подросшего Вальку. Она целыми днями пропадает на работе – поднимает страну из руин. И страна поднимается, строится, очищается, но наесться пока не может.

На Новый год традиционные два мандарина в школе каждому. А в этом году соседка Марина, вынесла во двор еще и кулек карамелек. Ее папа – большой начальник на заводе – раздобыл сладости для детей со всего двора. Пока Валька бережно рассовывал принесенные из школы мандарины по карманам, конфеты закончились, хотя были по счету на каждого.

Счастливчики радостно болтали вокруг, смакуя и обсуждая невиданное многими лакомство. Глядя на происходящее Валька почувствовал себя так, будто перед его носом захлопнули дверь. Один на холодной улице, когда все собрались в доме, где пахнет елкой и чудесами. Остается лишь, поеживаясь от пронизывающего декабрьского ветра, завистливо подглядывать за чужим праздником в манящих теплым желтым светом окнах.

Он медленно повернулся и, стараясь остаться незамеченным, обреченно сгорбившийся под невидимой, но ощутимой тяжестью несправедливости побрел домой. За спиной почудился скрип снега под мягкими шагами. Валька обернулся – никого. Решительней зашагал к подъезду, ускоряя шаг. Позади снова послышались шаги, теперь суетливо частые. Решил больше не останавливаться, но в это мгновение кто-то легко тронул за плечо. Соседка Лиза протягивала ему конфету.

Закралось подозрение: «А твоя где?» Она разжала второй кулачок. «Спасибо». Только хотел протянуть руку принять подарок, вспомнил, что у Лизы младший брат и они тоже живут без отца. «Я как раз хотел отдать ее тебе для Сергуни.» Не закончив фразу, Валька резко развернулся и, делая вид, что страшно торопится, сремглав взлетел по лестнице на свой этаж…

3
Четвертый курс. Защита отчетов по производственной практике. Два месяца Валентин работал в бригаде на главном заводе города. Мужики радушно приняли будущего инженера. Сильно не гоняли, по-отечески учили уму разуму. Выросший без отцовского внимания студент был счастлив оказаться среди старших мужчин. Жадно впитывал все услышанное и увиденное, наблюдал за взаимоотношениями, учился жизни. Кроме прочего, к концу практики ему показали несколько хитростей, ускорявших работу и позволявших перевыполнять план.

Схватывая на лету, Валентин не на шутку воодушевился и проникся уважением к рационализаторской мысли: вот ведь как, а инженеры не додумались! На защите отчета по практике, на сладкое рассказал о приемах и рабочей смекалке, «значительно повышающих производительность труда». Неожиданно для докладчика доцент из комиссии в пух и прах раскритиковал предложения. Не пожалел времени в деталях показать, к каким последствиям приведет подобное «рационализаторство». Напоследок отчеканил любимую фразу, выдававшее армейское прошлое: «Вам страна доверяет сложную технику, и вы обязаны строго соблюдать правила обращения с ней».

Валя молча уселся на место. Мир стал отдаляться. Он слушал выступления сокурсников, как в огромном театре, где именитые артисты поют на недостижимо далекой сцене, не обращая внимание, на сидящих на галерке. Нахлынуло чувство, что он здесь без билета. Скрипнувшая половица пронзила мыслью, что строгая театральная дама уже идет к нему, готовая решительно выдворить «зайца» с представления. С этого момента перестал слушать происходящее в аудитории, целиком сосредоточившись на происходящем за спиной и боясь пошевелиться.

Валентин непроизвольно втягивал голову в плечи, но фата-моргана обернулась стареньким седым профессором. Он наклонился и шепнул: «Молодой человек, что Вы рассказали называется халтура. Но если в описанной технологии немного поменять второй шаг, то получится реальная экономия без последствий для качества». Несколько тихих слов рывком втащили незадачливого школяра в мир знакомых лиц и успевших стать родными стен…

4
Вале не было еще и тридцати, когда он осиротел. Мать похоронил в канун Первомая. Избегая оставаться дома наедине с собой, все свободное время проводил в городе, пытаясь прийти в себя. Вокруг бурлила веселая толпа, кое где попадались пестрые стиляги. На дворе резвились золотые шестидесятые. За океаном они оказались в буквальном смысле golden, но и в восставшей из пепла стране, с трудом оправившейся после войны, оттепель жила в душе каждого человека. Вспоминалось детство, казавшееся очень счастливым, но теперь он отчетливо понимал, во что обошлось оно матери.

То и дело перед глазами проплывали картинки из прошлого. Вот она наглаживает рубашку, идущему на экзамены абитуриенту. Вот искренне радуется его сессионным успехам. Вот, пряча слезы, провожает его в далекой сибирский город, куда попал по распределению. Честно отработав три года, отказавшись от карьеры и «северных», вернулся в родной город, потому что мать уже сильно сдала…

Остановился, достал из портмоне довоенную фотокарточку, с которой ему счастливо улыбались молодые родители. Мгновенно, будто пробка из шампанского, вылетел из праздничного круговорота воодушевления и ожиданий, наблюдая пенящуюся струю весеннего праздника из холодного и молчаливого, но уже покоренного человечеством космоса. Жизнь казалась сплошным счастьем, но он не участвовал в ней. Почему-то вспомнилось остаповское «мы чужие на этом празднике жизни».

С этой мыслью зашел в рюмочную, взял 50 грамм и обязательный бутерброд. Поискал глазами место. Встал на единственное свободное у столика с сильно пьяным опустившимся мужичком, показавшимся знакомым. Молча не закусывая выпил, взглядом указал соседу на бутерброд. Тот в ответ показал на свой, подвинулся ближе и что-то пробурчал, тяжело дыхнув перегаром.

Валентин отпрянул, но не из-за неприглядно выглядевшего соседа – эка невидаль для заводчанина, а от неопределенно тревожной вибрации в груди. Нечто неуловимо манящее подогревало интерес к пьянчужке, но не весть откуда взявшееся волнение непозволяло поднять взгляд. Не имея времени разобраться в коктейле чувств, Валентин стремительно ретировался из заведения. Уже на улице, облитый ласковыми солнечными лучами, почувствовал, как трудно и болезненно возвращается в реальность, обдирая шкуру об острые углы рваной дыры отчуждения, напоминающие неровные края могилы…

5
Дома и стены помогают. В родном городе Валентин обустроился и вскоре начал уверенное восхождение по карьерной лестнице, став за год начальником цеха. Воодушевление от нового назначения очень скоро сменилось странным отчуждением. Коллектив, который он привык считать второй семьей, внезапно от него отвернулся. Вежливо и холодно здоровались, часто не выполняли указания и, как ему казалось, работали спустя рукава. Разочарование от карьерного взлета стремительно нарастало.

Оставаясь один после утренней планерки, Валентин молча сидел в возвышавшемся над цехом кабинете-аквариуме, оглядывая свою вотчину. За окошками бурлила привычная цеховая жизнь, неотделимой частью которой он считал себя еще месяц назад: люди трудились, обсуждали рабочие дела, вели неспешные беседы в курилке в дальнем углу цеха. Звенящее тоскливое одиночество с каждым днем плотнее обволакивало его.

Временами чудилось: прямо сейчас кто-то очень нужный ему поднимется по лесенке, войдет в аквариум и все вернет на свои места. Все чаще, оторвавшись от бумаг, украдкой поглядывал на дверную ручку, хранившую отпечатки сотен промасленных рук, но загадочный спаситель стоял с той стороны филенчатого прямоугольника и не спешил переступать порог стеклянного узилища. Валентин одновременно жаждал и опасался встречи сам не зная с кем, каждый раз настороженно замирая, услышав гулкие шаги очередного посетителя по железной лестнице.

Одним дождливым понедельником после обеда дверь резко отворилась, и вошел главный инженер завода. Он сходу начал обстоятельно излагать проблему, которую предстояло решать Валентину. Гость был обладателем наработанного годами громкого командного голоса, способного перекрыть шум любого производства. Закончив о деле, он внимательно взглянул на новоиспеченного начальника цеха, и понизив голос до инфразвука по-отечески добавил: «Ты чего здесь расселся? Заполнил ведомости – и дуй в курилку. В кабинете только геморрой заработаешь, а не уважение.» От его бархатного баса стены аквариума одиночества треснули и осыпались. Валентин с облегчением опять почувствовал себя частью огромного живого организма…

6
Росла дочь, а вместе с ней заботы. К счастью, и на службе продвижение не стояло. Валентин Филиппович занимал уже должность главного энергетика завода. В один прекрасный день в его хозяйстве случилась авария. Пострадал человек. К счастью не сильно, но без скорой не обошлось. Даже прекрасные дни иногда оборачиваются кровью.

Приехала министерская комиссия. Все облазили и перепроверили. Нашли, как водится, кучу не относящихся к делу мелких недостатков. Виновным оказался сам пострадавший. Но комиссия не будет собой, если не устроит финальную выволочку. Им тоже хочется вкусно кушать, не запивая валидолом. Валентин Филиппович был доведен до края сначала происшествием, а потом недельным ожиданием, что еще нароют рыскающие повсюду весьма неглупые и опытные проверяющие.

На заключительное заседание для оглашения вердикта собралось все руководство завода. Председатель огласил результаты. Из заключения очевидно следовало, что проблемы не в энергохозяйстве, а у инженера по ТБ. Однако, главный был явно не в духе и, смакуя каждое слово протокола, начал перечислять, что следует исправить. Сначала спокойно зачитывал замечания, но с каждым пунктом почему-то все более заводился. В конце уже просто орал на Валентина Филипповича, а тот стоял как первоклашка, краснея и не понимая, в чем причина свалившегося на него гнева.

Он любил свою работу и относился к ней с душой. А теперь у всех на виду его водили мордой по столу. Никто, включая директора, даже не пытался остановить разбушевавшегося министерского князька, унижающего их коллегу. Каждый опасался, что слово поперек обернется потерей должности. Так молча взирают слуги на то, как по капризу барина наказывают поркой одного из них. Дослушивал Валентин Филиппович уже в отрешенном состоянии, чувствуя себя безжалостно извергнутым из жизни и мысленно прощаясь с родным заводом.

Все проходит. Закончилось и совещание, присутствующие молча разошлись, а унизительно оправданный и, по логике, непричастный Валентин еще долго сидел в одиночестве, не в силах подняться и отправиться домой. Экзекуция казалась унизительной, но больше огорчало, что не осмелился ни слова сказать в защиту свой чести. Отрешенный и погруженный в думы, он сидел за столом закрыв лицо дрожащими руками. На минуту показалось, что в кабинете он не один. Пока устало поднимал голову, заметил, как щель приоткрытой двери слегка сомкнулась. Почти не дыша, долго вглядывался в темную тень коридора с невесть откуда взявшейся зыбкой надеждой, замешанной на опасении. Хотелось встать и шагнуть навстречу незнакомцу, в существовании которого с каждой минутой оставалось все меньше сомнений, но иррациональный страх сковал волю.

Поглощенный внутренней борьбой, услышал неспешные незнакомые шаги по коридору и почувствовал холодок приближающегося продолжения кошмара. Дверь скрипнув отворилась, и из темного проема появилась голова, принадлежавшая самому заметному и грузному, но и самому молчаливому из гостей, от которого за время проверки никто не услышал ни слова. Визитер подошел к столу и, оставаясь верным себе, произнес только одну фразу: «У него так фронтовой друг в прошлом году погиб». Развернулся и тяжело ступая вышел. Только дверь закрылась, Валентин Филиппович ощутил себя на твердой земле, несколько разочарованный наивно обидной простотой разгадки…

7
Процедура развода прошла буднично и быстро. Валентин по выработанной годами антистрессовой привычке плутал по знакомым с детства кварталам. Мысли в голову лезли самые дурные: вся жизнь позади и теперь ничего уже не построить. Наматывая круги, четвертый час брел куда ноги несли по остывшему осеннему городу. Вокруг было голо, серо, неуютно и безлюдно. Временами казалось, он остался один в брошенном городе, населенного призраками, из которого нет исхода, но жить в котором решительно невозможно. Возвращаться домой не хотелось. Да и никакой это не «дом». Еще полгода назад снял комнату, оставив жене с дочерью квартиру.

Развод грозил неприятностями и на работе. Перестройка уже была объявлена, но партбилеты еще служили пропуском в мир управленцев. Валентин ежедневно ждал, что за него возьмется общественность и изгонит из передовых рядов рабочего класса. Но почему-то не изгоняли. Машина поддержки высокого морального облика коммуниста стояла не демонтированной, но по неведомым причинам буксовала или ей просто не было дела до одного из многих своих подопечных.

Незаметно добрался до центра. Несколько раз почудилось знакомое лицо в толпе, но попытка фокусировки неизменно рушила тайную надежду на случайную встречу, которая могла бы вдруг исправить поломанную жизнь или хотя бы отвлечь от доставлявших почти физическую боль размышлений. Что поделаешь, даже сильные люди склонны верить в чудеса в трудные моменты жизни.

Совершая очередной проход по центральным улицам, заметил впереди нагруженную сумками женщину. Она неловко зацепила за низкую оградку пакетом и из него рассыпалась добытая в боях с дефицитом еда. Не выходя из мрачных раздумий, машинально помог ей собирать. Закончив, взглянул на неосторожную растеряху. Обычная усталая женщина, замученная очередями и вечной заботой о поиске продуктов для семьи.

Она неожиданно сердечно поблагодарила случайного помощника и улыбнулась. Не натянуто вежливо, а совершенно искренне. Улыбкой не свойственной возрасту и временам. Извинилась за беспокойство, осторожно заглянув в глаза. От ее взгляда, что-то неопределенное взорвалось у Валентина внутри. Он поспешно повернулся и, не проронив ни слова, ускоряя шаг двинулся прочь, убегая от своих сомнений.

Метров через пятьдесят остановился и обернулся. Женщина удалялась, еще бережнее неся свою драгоценную добычу. Дернулся было вдогонку, но осекся. И в тот же миг почувствовал, что мимолетная улыбка расплавила ледяные стены, открывая ему путь обратно в жизнь. Стало очень стыдно за слабость и жалость к себе – по сравнению с этой женщиной у него и забот-то никаких нет. Одни фантазии.

Валентин почувствовал, как смягчается его лицо, но расслабляющийся мозг пронзила обидная догадка: а вдруг она не… Показалось, что женщина не идет, а скользит над землей навстречу падающему сквозь тучи за горизонт солнцу, а он остается привычно-основательно стоять на грязном асфальте потертого города…

8
Девяностые окончательно добили завод, но будучи причастным к управлению, Валентин Филиппович получил приличную долю акций, и неплохой доход от аренды помещений. Обзавелся машиной, начал захаживать в рестораны. Все чаще его навещала дочь, поскольку он щедро помогал ей деньгами.

Новое благополучие рухнуло в одночасье. Городские бандиты отжали остатки помещений, чтобы за бесценок продать их москвичам в качестве отступного. Бандиты были вежливые, хитрые и безжалостные. Вежливость они унаследовали от своих райкомовских и комсомольских корней, хитрость – от ГБшных, а безжалостность родилась сама от свалившихся на голову астрономических по советским меркам денег. Знающие люди доложили, что сопротивления бесполезно, союзников нет и придется соглашаться на грабительские условия, иначе гарантирована поездка в багажнике в лес в один конец.

Валентин Филиппович уже неделю с шиком пропивал дома свои накопления. Денег было не жалко, все равно инфляция поглощала их как бегемот веники. Было сиротливо и страшно, что дочь больше не придет к нему. Стены одиночества на этот раз были бетонными и непрозрачными. Единственное окно в мир было задернуто плотной шторой, и хозяин каменного узилища даже не представлял какое снаружи время дня. Мир не только изверг его из себя, но и изолировал информационно.

Дошло до того, что начал изредка коситься на потолок, мысленно прикидывая, выдержит ли крюк. В очередной момент слабости поднял глаза и вздрогнул, смутно увидав в блеске стеклышек хрустальной люстры свою улыбающуюся рожу, которая озорно ему подмигивала. Гримаса была вовсе не похожа на приглашение, скорее на дружескую беззлобную издевку, и от такого бессердечия на душе становилось еще гаже.

«Белочка. Только этого не хватало. Впрочем, теперь уже все едино.» В ту же секунду противным звонком затрещал старый телефон, перенося его из алкогольных водоворотов в реальность. Не меньше минуты не брал трубку, но аппарат не унимался. Хриплый голос в трубке, проявив пугающую осведомленность о фактах биографии Валентина Филипповича, предложил сотрудничество. Сравнив крюк с предложением назойливого незнакомца, резонно заключил, что во втором варианте еще остается свобода выбора…

9
Страна потихоньку выползала из ямы дефолта. Валентин Филиппович трудился главным техническим экспертом в рембазе большой логистической фирмы. Потихоньку копил деньги на мечту всей жизни – поездку в Америку. Долгими вечерами составлял план путешествия, нашел турбюро, помогавшее организовать поездку и оформить бронирования, ходил на курсы английского. Он уже находился в шаге от исполнения мечты, но в туристической визе ему было отказано без объяснения причин.

Несостоявшийся Колумб обреченно тащился к вокзалу от посольства страны всепобеждающего бакса. Жаркое июньское солнце заливало Москву. Вокруг все дышало молодостью, радостью и ожиданием счастья. Но сочащийся оптимизмом окружающий мир не пускал в себя Валентина Филипповича. Только дразнил и издевался, хитро прищуриваясь и показывая зеленый от лета язык через бронестекло кабинки заграничного клерка.

Отказник устроился на лавочке на Бульварном кольце. Он вглядывался в лица прохожих, как смотрит выброшенный на улицу котенок, в тщетной надежде найти спасителя. Но погруженные в свои заботы люди спешили мимо. Только один мужчина, одетый подозрительно точь-в-точь как сидящий на лавочке неудачливый путешественник, издали посматривал на него. Поймав взгляд незнакомца, Валентин ощутил пробежавшую по спине волну холода и щекотку встающих дыбом волос. Интуиция подсказывала, что искал именно этого гражданина, но пока боролся с замешательством, тот бесследно растаял в разноцветной толпе.

Через несколько минут рядом расположилась женщина провинциального вида лет сорока. Достала из сумочки карту и начала осматриваться. Поняв, что потеряла ориентировку, подсела чуть ближе и попросила показать, где они сейчас. Не выходя из астрала, ткнул в карту. Она поблагодарила и зачем-то защебетала, что впервые в жизни выбралась дальше областного центра и сразу в столицу. Что ее отправили на учебу, и она так счастлива увидеть всю эту красоту. В восхищении от огромности города и необъятности страны. Потом спохватилась, замолчала, собрала карту и двинулась дальше, отчаянно крутя головой по сторонам и улыбаясь неизвестно чему.

Валентин Филиппович глядел ей вслед, припоминая виденные ими города и страны. От воспоминаний он постепенно наполнился реальностью, начав воспринимать запахи свежей листвы и пение птиц посреди городского шума…

10
На заслуженный отдых Филипыча провожали с размахом. Текли потоки теплых слов про профессионализм и личные качество всеми любимого и уважаемого работника и человека. Сменяли друг друга красивые тосты о том, как все до единого будут скучать без него, что время не в силах порвать многолетние связи. Не смотря на подсказки жизненного опыта, хотелось верить и верилось. Под конец вручили огромную коробку с телевизором и даже отрядили двух самых молодых для сопровождения ветерана с подарком до домашнего порога.

Первые недели пенсионер наслаждался покоем, неспешно ленился и занимался своим незатейливым хобби. Через месяц на трубку позвонил его коллега, небрежно бросил «привет» и с ходу поинтересовался, где найти бумаги по подрядчику N. Польщенный Филипыч все подробно рассказал, добавив немного полезной незаписанной информации. Коллега сказал, «ОК» и завершил звонок, подвесив пенсионера один на один с собой в глубоком холодном колодце, в который никогда не проникает солнечный свет. Только летучая мышь одиночества металась где-то вверху, заслоняя крыльями звезды.

Через полчаса, все еще держа телефон в руках, Филипыч вынужден был признаться себе в случившемся, мысленно улегся на холодный пол сухого колодца и приготовился навсегда попрощаться с миром. Он был никому не нужен. С предельной четкостью осознавал, что перед ним сейчас его последнее жилище, все больше напоминающее деревянный ящик без окон. Тишина угнетающе сгущалась, в глазах потемнело, промелькнула мысль: «Пусть уже сейчас…».

Как бы в ответ, из ниоткуда раздался сдержанный ироничный смешок. Чужой голос в голове отчетливо осведомился: «Криворукий или фантазия иссякла?». Филипыч дернулся от неожиданности, открыл глаза и рывком сел. Не понимая происходящего, взглянул на руки. Руки и голова оставались при нем. Вспомнил, сколько сотворил и построил за жизнь.

Пока собирал в кучу разбежавшиеся мысли, дверной звонок разразился трелью. Придерживаясь за стены вышел в коридор и не спрашивая отворил. В квартиру пулей влетели оба внука, чуть не сшибив деда. У порога стояла дочь, улыбаясь и протягивая ему коробку с его любимым тортом. В мозгу мелькнуло: «Значит опять, что-то требует ремонта…»

11
На похоронах Мишки немногие живые и не потерявшиеся на просторах бесконечной земли друзья хмуро поглядывали друг на друга и на разговоры не велись. Все будто прикидывали, кто следующий. От неловкого молчания и вида лишенного привычной богатой мимики мишкиного бледного лица Валентин ощутил себя отсутствующим свидетелем происходящего.

Он молчаливо участвовал в печальном ритуале, стараясь не смотреть на виновника. Незаметно погрузившись в вяло проплывающие воспоминания, через какое-то время отметил, что не слышит ни речей, ни гнетущей музыки. Возможно впервые он порадовался упавшей между ним и миром ширмой, отгородившей от происходящего. Невидимая преграда была настолько плотной и надежной, что, казалась, за ней он оставался ни для кого не заметен.

Филипыч вздохнул, поправил очки и, вдруг почувствовал пробежавший по телу неприятный тревожный озноб. Боковым зрением заметил неясную тень, осторожно выглядывающую из-за плеч скорбной шеренги прощающихся. Загадочного гостя люди не замечали. Зато Валентин был абсолютно убежден, что является объектом внимания незнакомца. Он не находил в себе смелости поднять взгляд, чтобы попытаться рассмотреть и опознать пришельца.

К концу церемонии скатившаяся со лба капля холодного пота привела в чувство. Стараясь не отрывать взгляд от гранита под ногами, посеменил к выходу. Загадочное видение настолько напугало, что, сославшись на недомогание, отказался от поездки в кафе на поминки, наскоро попрощался с несколькими старыми приятелями и поспешил домой.

По пути позвонил внуку, который традиционно посещал его в этот день и сказал, что через полчаса будет дома. На вопрос почему он не на похоронах, соврал, что все уже закончилось. Трубка помолчала невыносимый десяток секунд, но ответила «Выезжаю», вытащив тем самым спасательный круг с беспомощно барахтающимся в нем Валентином из жутких и холодных вод Стикса в теплую весеннюю суету мира…

12
Валя уже пол дня сидел за столом, размачивая печенье в чае. С экрана на стене молодой нахальный тип рекламировал вещи, продававшиеся со скидкой за три его годовые пенсии. Что именно говорил телехлыщ, Валя не слушал. Главное, что мелькание ярких картинок забивало память о прощании в аэропорту с дочерью. Зять получил повышение и переехал в Москву, забирая теперь и семью.

Телевизор внезапно замолчал. Тяжелый липкий туман одиночества медленно, но неотвратимо заполнял квартиру, безжалостно проникая во все поры. Валя понажимал кнопки пульта – безрезультатно. Уставился на остывающий чай и почувствовал, как по щекам пробежали мокрые дорожки. Серый потертый линолеум деловито изучала муха, двигаясь беззвучными перебежкам.

Что-то скрипнуло в дальнем углу, он поднял глаза. Напротив сидел старик – вылитый он сам. Мелькнула мысль, что это всего лишь отражение в невесть откуда взявшемся зеркале. Но родинка на щеке располагалась как на фотографии, а не в зеркале, и двигался гость независимо от хозяина берлоги дожития.

– Я умер? – Хрипло поинтересовался Валя.

– В твоем понимании – нет. А, по-моему, так уже очень давно, – улыбнувшись в усы, неожиданно молодым голосом ответил незваный гость.

– Ты – мое одиночество, – догадался хозяин.

– Нет. Я и сам всегда одинок, но никогда не испытываю на этот счет ни иллюзий, ни сожалений.

– Ты Бог?

– Я – это ты.

– А кто же я?

– Кожаный мешок, набитый мыслями и находящийся в вечном услужении у себе подобных из страха обмануть их ожидания и встретиться со мной.

– Врешь! – Валя стукнул сухим кулаком по столу.

– Я никогда не обманываю. Мне это не доступно в принципе… Да и незачем.

– Так это ты преследовал меня в минуты одиночества?!

– Не преследовал, а сопровождал. И не только в минуты одиночества.

– Зачем?

– Чтобы доиграть раунд в маске Валентина Филипповича.

– Доиграть что?

– Теперь уже не важно.

– Тогда на кой ты здесь?

– Починить телевизор, – засмеялся гость и нажал кнопку на пульте.

Телевизор ожил голосом модного стендапера на фоне дебильного закадрового смеха. Валя машинально перевел взгляд на экран, а когда вернул его, странного собеседника уже не было…

                EuMo. Январь 2022.