Вернисаж

Вернисаж

(из сборника «Братья Кривомазовы»)

Так случилось, что свою фамилию Николай Магомедович Кривомазов унаследовал от своего биологического отца, а отчество – от своего отчима. Родной отец Коленьки скоропостижно развёлся с Коленькиной матерью, Анной Кривомазовой, после двух лет счастливого брака. Это случилось сразу после того, как она узнала, что у мужа есть другая женщина, и вполне возможно, та уже ждала от него ребёнка.

А через пару недель после развода Анна поняла, что и сама ждёт ребёнка. Но сообщать бывшему мужу эту новость не захотела, потому что решила выкинуть его из своей жизни. Вместо этого она решила выйти замуж за своего одноклассника, лезгина Магомеда Муртазалиева, который был влюблён в неё ещё со школы. И тот факт, что Анна ждёт ребёнка от другого мужчины, нисколько Магомеда не смущал.
Анна Николаевна не стала менять фамилию, ведь в Москве проще жить под фамилией Кривомазова, пусть не слишком красивой, зато стопроцентно русской. А когда Коленька появился на свет, Анна с Магомедом после трёхнедельных споров решили записать мальчика под фамилией, доставшейся от биологического отца, но с отчеством отчима. А имя ему дали в честь деда, отца матери.

От биологического отца Николай Магомедович унаследовал свою внешность: круглое лицо с румянцем в полщеки, широкий вздёрнутый нос и маленькие глубоко посаженные голубые глазки. Только уши ему достались от матери, но их совсем не было видно под длинными прямыми светло-русыми волосами. А телосложением Николай был тоже в отца: крупный, но какой-то рыхлый.

Мать Николая преподавала литературу, поэтому сын решил после школы поступить на факультет журналистки. Там его по-простецки открытое добродушное лицо внушало его сокурсницам такое доверие, что они охотно заводили с ним страстные, но кратковременные романы. Одна девушка сменяла другую, и поскольку на романы у Николая уходило практически всё его время, то на учёбу времени у него почти не оставалось. За дипломную работу он получил тройку, но и этого хватило, чтобы получить диплом бакалавра.

А вот дальше праздник беззаботной студенческой жизни окончился и наступили, как говорится, рабочие будни. Но беда в том, что как раз работы-то у Николая пока не было. Он бы и не прочь побездельничать, но сидеть на шее у родителей ему не хотелось, он мечтал о самостоятельной жизни.

Но устроиться на работу начинающему журналисту оказалось непросто. Для начала Николай разместил своё резюме на работных сайтах. Ноль отзывов. Потом он начал рассылать своё резюме по редакциям крупных газет и журналов. Тот же результат. Тогда Николай, скрепя сердце, решил уменьшить масштаб своих притязаний и стал рассылать резюме по редакциям малопрестижных и малотиражных периодических изданий.

Там снисходили до того, чтобы приглашать его на собеседования. Но оказалось, что всем работодателям нужны молодые и энергичные сотрудники, но при этом никто не хотел брать на работу кандидатов без наличия опыта работы не менее трёх лет, а некоторые – даже пяти. Получается, что молодому специалисту следовало бы найти себе работу по профилю ещё до поступления в университет. Хорошо, хоть не прямо в детском саду.

Но заниматься чем-либо, кроме журналистики, Николай не хотел. И не потому, что чувствовал в себе призвание быть журналистом, а потому, что ничего другого не умел. И он настойчиво продолжал своё хождение по редакциям, благо таких в Москве и в Подмосковье не мало. Наконец, он забрёл в редакцию журнала «Эстетика свиноводства». Штат редакции был такой маленький, что там даже отдельного кадровика не было, но это и к лучшему: Николай попал сразу к главному редактору журнала.

Главред, не глядя на Николая, забрал у него листочек с резюме, беглым взглядом профессионала пробежал его, хмыкнул, не скрывая усмешки, и только потом удостоил кандидата взглядом. И тогда вдруг его лицо расплылось в широкой улыбке. Впрочем, возможно Николаю так показалось из-за того, что у главреда было сильное косоглазие.

– Думаю, Николай, вы подходите нашему специализированному изданию, так что считайте себя принятым на работу с окладом согласно штатному расписанию и испытательным сроком три месяца, – сказал он Николаю, но объяснять, почему не стал. А Николай и не стал спрашивать, он был очень доволен, что хоть здесь он пришёлся ко двору.

Лекции по эстетике он прогуливал, а о свиноводстве не имел ни малейшего представления, хотя в детстве мама раз в год водила его в павильон «Свиноводство» на ВДНХ посмотреть на новорожденных поросят. Поросята были очень миленькими, но, чтобы зайти в павильон, нужно было приложить к лицу надушенный носовой платок, иначе в нос проникал мощный дух свиноводства.
   
Главред выдал Николаю ноутбук и зеркальную фотокамеру.

– А я не очень умею этой штукой фотографировать, всё больше мобильником, – сказал он.

– Учись. Запишись на какие-нибудь курсы или посмотри в ютубе, – сказал заместитель, – фотоаппарат теперь твой главный рабочий инструмент. Какой репортаж без фотографии!

Своего постоянного места в помещении редакции у Николая не было. Впрочем, постоянные места были только у главреда и у секретарши. Остальные работники пера и фотокамеры, приходя на работу, занимали любое из свободных мест, словно в коворкинге. Тому, кто приходил первым, доставались самые лучшие места: у окон или в дальнем углу комнаты. А Николаю, который обычно приходил на работу последним, потому что любил поспать, почти всегда доставался стол прямо напротив стола главреда. А попробуй-ка под его перекрёстным взглядом написать что-нибудь гениальное.

И вообще, в помещении редакции Николаю было как-то неуютно, несмотря на развешенные по стенам крупные цветные фотографии свиноматок, поросят и хряков. В редакции было тесновато даже для их маленького коллектива. Без конца звонили телефоны, кто-то, проклиная качество связи, громко кричал что-то своему невидимому собеседнику, а кое-кто даже ставил телефон на громкую связь и печатал под диктовку. Стучали клавиши, жужжали и скрипели принтеры и копиры.

Коллеги приняли новобранца в свой коллектив с неожиданным энтузиазмом. Ему быстро и доходчиво объяснили, что их коллектив силён своими традициями и нужно их блюсти. Принято заботиться о товарищах, и, если те попросят, прикрывать их и делать за них их срочную работу. А ещё, раз уж он теперь самый молодой, то именно ему нужно бежать в магазин за тортиком или за более серьёзной закуской, если в коллективе намечается какой-то праздник. А обращаться к коллегам за советом относительно работы можно в любое время, но это считается дурным тоном, ведь можно было спугнуть их вдохновение. Вещь-то эфемерная.

Сидеть в офисе редакции среди всего этого гвалта и косых взглядов Николаю было неуютно, и он любил, когда главред давал ему выездное задание. Николай любил работать «в полях». Поэтому он очень обрадовался, когда шеф поручил ему посетить вернисаж работ современных художников-анималистов.
 
– Надеюсь, там на картинах не одни только лошади и собаки, но и свиньи тоже есть. А свиньи в современной живописи – это как раз то, что нужно нашему журналу, так что сделай на выставке как можно больше снимков, а написать текст и подобрать цепляющий заголовок мы тебе поможем, – напутствовал главред Николая.
 
Так Николай оказался в роскошном особняке начала XIX века, в котором и проходил вернисаж. Он не ожидал, что выставка, посвященная изображениям животных, вызовет такой интерес у публики и на ней будет так много посетителей, большинство из которых были разодеты в пух и прах, и можно было подумать, что их цель не «мир посмотреть», а «себя показать». Дамы были в вечерних платьях и сверкающих драгоценностях, а на некоторых мужчинах даже были смокинги. В то же время в толпе попадались и такие, кто был одет намеренно небрежно, в стиле «богатая бедность», наверное, чтобы казаться творческой личностью.
 
Николай немного оробел, ведь даже в своём лучшем костюме, он был здесь белой вороной. Зато у него на груди красовалась табличка с надписью «Пресса».

Посетители парами или небольшими группками собирались у той или иной картины и с видом знатоков обменивались впечатлением от увиденного. Николай не разбирался в породах животных и не был знатоком живописи, но и ему интересно было послушать, о чём здесь говорят. Особенно, когда кто-то начинал строить из себя искусствоведа и замечать на картине то, чего там не было, или, возможно, не было замечено другими посетителями. Возле некоторых картин стояли их авторы, упоённо слушали весь этот бред и принимали комплименты в свой адрес.

На картинах были самые разные животные, изображённые в самых разных манерах, начиная с импрессионизма и заканчивая фотореализмом. И даже абстракционизм был представлен одной необычайно яркой картиной. Николай сначала подумал, что на ней изображён фиолетовый петух. Но из комментариев стоящего тут же автора стало ясно, что это слон, вставший на дыбы. Почему фиолетовый, автор шедевра не объяснял. Наверное, он так видит.

Николай для начала стал искать картины, на которых изображены свиньи, ибо именно они и были объектом интереса его высокоинтеллектуального журнала. Он быстрым шагом прошёлся по всем трём залам выставки и понял, что свиноводство было представлено очень скупо. На картинах были львы, слоны, жирафы, какие-то цветастые птички, лошади, и прочие козы. Была лиса, забравшаяся в курятник. Был медведь, ловящий в реке форель. Но вот свиней почти не попадалось (ведь морские свинки не в счёт).

Николай немного расстроился, но тут увидел в конце третьего зала огромную серую скульптуру, в которой угадывались свиные черты. Обрадовавшись, Николай рванулся в конец третьего зала, добрался до скульптуры, навёл на неё объектив своего фотоаппарата и вдруг понял, что никакая это не свинья, а самый настоящий гиппопотам в натуральную величину. Николай расстроился. Но решил сфотографировать гиппопотама со стороны хвоста, так будет похоже на хряка. Он сделал пару снимков и пошёл искать других свиней.

Картин со свиньями оказалось только две. На одной был поясной портрет матёрого розовощекого хряка или борова (Николай Кривомазов не знал, в чём разница между этими терминами). Боров был одет в чёрный мужской пиджак, белоснежную сорочку и красный в белую горошину галстук. На носу у борова были очки в тонкой золотой оправе, а на лацкане пиджака угадывался значок в виде государственного флага.

Посетители подходили к портрету, тыкали на значок пальцем, хохотали и называли какую-то фамилию, которую Николай, к сожалению, не расслышал. Выходило, что это просто-напросто карикатура на какого-то депутата.

Николай, как и всякий молодой человек, не тратил время на просмотр репортажей о заседаниях Государственной думы, и поэтому он не знал депутатов в лицо. А уж по фамилиям, тем более. Но всё-таки, в портрете хряка ему мерещилось какое-то неуловимое сходство с кем-то хорошо ему лично знакомым, но он не мог понять, с кем.

Николай сделал пару-тройку снимков этого портрета с боровом-депутатом, хотя и сомневался, что они сгодятся для журнала о свиноводстве. Потом он пошёл к единственной достойной его журнала картине.

На огромном, в полстены, полотне, была изображена лежащая на боку свиноматка, к розовым соскам которой прилепилось огромное множество крошечных поросят. Николай несколько раз пытался их пересчитать, но каждый раз сбивался, так много их было. Он насчитал не то семнадцать, не то восемнадцать.

Коля понятия не имел, сколько поросят может быть у одной свиноматки и хватит ли у неё сосков на каждого. Но картина была выполнена в стиле фотореализма и выглядела очень натуралистично.

Николай с азартом принялся щёлкать её смартфоном, а потом, вспомнив о редакционной зеркалке, стал снимать ею. Иногда ради эффектного ракурса ему приходилось просить отойти в сторонку других посетителей выставки, обозревающих этот шедевр.

Вдруг кто-то крепкой рукой взял его под локоток и потянул в сторону. Это оказался мужчина в черном костюме, белоснежной сорочке, черном галстуке и начищенных до блеска туфлях. Из-под воротника пиджака к его левому уху тянулся тоненький витой проводок. Судя по виду, это был какой-то охранник или чей-то телохранитель. Он, не выпуская Колиного локтя, потащил его к незаметной двери в углу зала.

За дверью оказалась комнатка охраны, в которой сидели двое мужчин в серой камуфляжной форме и пялились в мониторы, разбитые на квадраты. В каждом квадрате был виден свой кусок выставки.

– Дайте ваш фотоаппарат, – потребовал человек в чёрном, – нужно стереть всё снятое на нашей выставке, здесь фотографировать не разрешается.

– Я – пресса! У меня есть право фотографировать! Вы не имеете права! – попытался возражать Николай.

– Фотографировать разрешается только лицам, получившим на это разрешение от дирекции вернисажа, – ответил человек в чёрном.

– Ну, так дайте мне такое разрешение, я же пресса, – потребовал Николай.

– Разрешения платные, – спокойно ответил охранник.

– Сколько стоит? – спросил Николай, доставая бумажник, в котором было целых семь тысяч рублей, оставшихся до первой получки.

– Пятьдесят тысяч рублей, – спокойно ответил человек в чёрном.

Николай посмотрел на него, как на безумца, спрятал в карман свой бумажник и крепко прижал к груди фотоаппарат.
 
Но человек в чёрном без дальнейших разговоров силой вырвал аппарат из его рук и стал просматривать сделанные снимки. Николай с ужасом смотрел, как тот один за другим стирает снимки, сделанные на вернисаже.

– Идите, я вас больше не задерживаю, а вашу фотокамеру вы получите у охраны на выходе с вернисажа, я им опишу, как вы выглядите, у вас такое характерное лицо, – вежливо, но твёрдо сказал человек в чёрном.

Расстроенный, Николай Магомедович вернулся из мониторной в выставочный зал.
Теперь шеф решит, что ему нельзя поручить ничего серьёзного, если даже простой фотографии он сделать не может. А какой репортаж без фотографий. Он снова подошёл к картине со свиноматкой, кормящей полторы дюжины поросят. На стене справа от картины действительно была вывешена табличка с перечёркнутым фотоаппаратом.
 
Значит, здесь и на самом деле нельзя было ничего здесь снимать. Обидно! Вот было бы у их редакции больше денег, он выкупил бы разрешение на съёмку, и был бы у них отличный репортаж. А так… Делать тут больше нечего, раз уж нельзя снимать.

Он вышел из выставочного зала и решил перед уходом заглянуть в туалет. Тут, как часто случается в этом месте, его осенило.  Он вспомнил, что в заднем кармане его джинсов была авторучка из серебристого металла. Ею можно было писать, но главное в этой ручке то, что её колпачок был отделан стразами, один из которых на самом деле, был объективом миниатюрной шпионской видеокамеры. Стояло нажать на другой страз, и ручка начинала записывать изображение и звук всего, что происходило вокруг. Встроенной памяти у неё хватало 40 минут видеозаписи в формате HD.

Эту ручку Николай купил на борту самолёта какой-то заграничной авиакомпании прямо во время перелёта с какого-то курорта домой в Москву. Цены на борту были как в магазине беспошлинной торговли, и Николай позволил себе купить эту удивительную ручку, хотя и не знал, зачем. Типичная импульсная покупка. До посадки Николай прочёл руководство пользователя на английском. Он узнал, как зарядить видеокамеру, как делать снимки, как перекачивать их на компьютер. А ещё там курсивом было написано, что использование авторучки для скрытой видеозаписи может быть в некоторых странах запрещено местным законодательством. Список таких стран отсутствовал.
 
На всякий случай Николай запрятал ручку на самое дно своего портфеля, чтобы не привлекать внимания таможенников в Шереметьево.  Было это ещё два года назад, но с тех пор он пользовался авторучкой только для письма, потому что не было необходимости в съёмках скрытой камерой. Наоборот, теперь модно стало открыто снимать на смартфоны и тут же выкладывать в социальные сети.
 
Эта авторучка, наконец, дождалась своего часа. Николай включил запись и сунул ручку в карман рубашки так, чтобы верх колпачка высовывался из кармана. Авторучка в кармане у журналиста не могла возбудить никаких подозрений, даже со стразами. Это, в конце концов, дело вкуса. Сейчас многие мужчины такие модники...

Николай вышел из туалета и вернулся в выставочный зал. Первым делом он пошёл к картине со свиноматкой и поросятами. Постоял перед ней с минуту, потом медленно, бочком, как краб, прошел от правой стороны картины до левой. После этого он перешёл к картине с боровом в костюме с депутатским значком. Потом вернулся в третий зал и походил вокруг статуи гиппопотама. А, когда оставалось ещё минут пятнадцать-двадцать, Николай стал просто переходить от одной картины к другой, и стоять перед ними, снимая всё подряд: лошадей, тигров, слонов, художников и посетителей вернисажа. Через какое-то время он заметил, что по пятам за ним ходит тот самый человек в чёрном. Но ведь ничего подозрительного в поведении Николая не было: ходит человек без фотоаппарата по вернисажу, смотрит картины, пьёт шампанское, улыбается, всё вполне естественно.

Когда 40 минут прошло, и запись завершилась, Николай пошёл в гардероб, а потом на выход, где забрал у охранника свою фотокамеру.

Быстрым шагом Николай пошёл в сторону метро, ему не терпелось поскорее оказаться дома и просмотреть записи со своей шпионской авторучки.

Дома Николай первым делом кинулся к своему ноутбуку. Он покрутил колпачок, и ручка разделилась на две части. В нижней части был корпус с обычным шариковым стержнем, а в днище верхней части показался штекер USB. Николай воткнул его в USB-порт ноутбука и запустил копирование на жёсткий диск.
 
Сгорая от нетерпения, он запустил воспроизведение перекаченного файла, и на экране компьютера показались мелькающие одна за другой картинки с выставки: картины, скульптуры, чьи-то спины, бокалы с шампанским – настоящий видеовинегрет. И что приятно, качество снимков, если обращать внимание не на спонтанное кадрирование, а только на чёткость и контрастность, было достаточно высоким. И обрывки разговоров тоже записались.

Николай Магомедович возгордился не на шутку, почувствовал себя суперменом, точнее суперагентом с лицензией на убийство, как пресловутый Джеймс Бонд. Он встал перед зеркалом, оттопырил указательный палец, изображая пистолет, и с надменным видом произнёс вслух: –
Кривомазов, Николай Кривомазов. Взболтать, но не смешивать.
 
Жаль, мартини и оливок в его холодильнике никогда не водилось. Была только водка. Но ведь это не беда. Беда была бы, если бы водки не было.

На следующее утро Николай пришёл на работу одним из первых и мог выбрать себе любой рабочий стол. В любой другой день он выбрал бы стол подальше от начальства, но сегодня ему было чем похвастаться, так пусть же главред увидит, какой он молодец.

Николай включил свой ноутбук и стал вновь просматривать вчерашнюю видеозапись. Когда ему попадался более или менее приличный фрагмент, он ставил видео на паузу и делал скриншот. Неудачные снимки, со спинами, ногами и шампанским он скопировал в одну папку, а всё стоящее, с картинами и скульптурами – в другую.
Николай оторвал взгляд от экрана и увидел, что позади него стоит шеф, а за его спиной и остальные коллеги по редакции.

– Отличные снимки, Коля, – удивился главред, – правда кое-где ракурс немного странный. А вот этот, где свиноматка с поросятами, как раз то, что нужно нашему изданию. Пойдёт в следующий номер прямо на обложку. А ещё можно будет это фото разместить в разделе «ребусы и шарады», пусть наши юные читатели посчитают, сколько там поросят изображено.

В этот момент дверь редакции со стуком распахнулась, и в комнату быстрым шагом вошли три мужчины в чёрных костюмах. В одном из них Николай узнал того самого охранника, что вчера отобрал у него фотокамеру.
 
– Я же говорил, что это он! – сказал, указывая на Николая, знакомый охранник двоим своим коллегам, – я его вчера до дома проследил, всю ночь у его дома дежурил, утром за ним пошёл, и вот, пожалуйста, поймал.

– Вы, юноша, как я вижу, всё-таки умудрились вчера сделать фотографии и сохранить их, – сказал другой охранник, мужчина с седыми волосами.
 
Отпираться было бесполезно, фотография картины со свиньёй и поросятами до сих пор светилась на экране Колиного компьютера.

– Я вынужден забрать у вас ноутбук, в нём могут быть фотографии тех людей, которых так просто нельзя фотографировать.
 
– Вы не имеете права! – закричал главред, – это собственность редакции.
 
– Вот наше право! – третий мужчина в чёрном сунул главреду под нос свой кулак размером с гандбольный мяч, – всё понял, папарацци?

Главред был человек опытный и понятливый, он немедленно изобразил на своём лице полное понимание, хотя это было непросто сделать из-за его косоглазия. Остальные журналисты ошарашено молчали.

Не сказав больше ни слова, мужчины в чёрном ушли из редакции, унося с собой Колин ноутбук.
 
– Ну вот, остался я без компьютера – констатировал Николай.

– Бог с ним, ноутбук твой не жалко, его давно списать пора, но как же наш новый номер без фотографий с вернисажа! – в отчаянии воскликнул шеф.
 
– О каких таких людях они говорили, что их даже фотографировать нельзя? – наивно спросила секретарша Валечка.

– Наверное, какие-нибудь олигархи или депутаты, которым скандал не нужен. Снимешь такого, а окажется, что он на выставке не сам по себе, а с чужой женой или, ещё хуже, с другом-оппозиционером, – сказал Антон Ильич, старенький корректор.
 
– Мы же не жёлтая пресса, политика и светские скандалы нас не интересуют, – сказал главред, – наша задача просвещать. Каждым выпуском нашего журнала мы должны учить людей видеть эстетические аспекты свиноводства. И фотографии с вернисажа художников-анималистов просто обязаны быть в следующем выпуске.
 
Николай поднял вверх указательный палец. Все посмотрели на него, а он достал из заднего кармана брюк свою супер-пупер авторучку.
 
– Давайте на вашем компьютере посмотрим, здесь те же самые снимки, только не отсортированные.

У главреда был самый большой монитор в редакции, и все сотрудники столпились вокруг него, чтобы посмотреть видео. Когда дошли до фрагмента, где была видна картины с поросятами, все вздохнули с облегчением, но никто не спешил расходиться. Возможно, всех приковывал к экрану сам факт, что снимки сделаны шпионской камерой. А возможно, хотелось увидеть что-то или кого-то, кого люди в чёрном хотели защитить от чужих взглядов.
 
Фрагмент, на котором был изображён портрет борова в пиджаке с депутатским значком, вызвал у собравшихся смех.
 
– Да ведь это же… ну как же его, совсем фамилия из головы вылетела, ну, он ещё говорит будто хрюкает, – пыталась вспомнить Валечка, но оказалось, что никто, хоть убей, не мог вспомнить фамилии депутата.

– У него ещё фамилия какая-то смешная, – вспомнила Валечка, но этого было недостаточно.

Как ни странно, самым внимательным оказался Антон Ильич, наверное, в силу своей профессии. Он надел свои очки, потом снял их, прищурился, опять надел.
 
– Это же депутат Никита Кривомазов, вот кто это! – сказал Антон Ильич, – я недавно его интервью читал.
 
Все удивились и посмотрели на Антона Ильича, потом на Николая, потом снова на Антона Ильича.

– То-то я смотрю, он мне кого-то напоминает, да и фамилия знакомая. Николай Магомедович, это случаем, не ваш родственник? – спросил корректор.

Все уставились на Николая. Его обычно розовые щеки стали пунцовыми.

– Никаких таких родственников я не знаю, – сказал Николай Магомедович, разведя руками, – но чисто гипотетически возможно, что он мой брат. Так сказать, единокровный. Не знал, что он у меня есть…