Ожидание

                1.

           Деревенское солнце, искрясь и переливаясь, любопытно купалось в железном тазике, когда в него, там холодную воду, босыми ногами стала женщина. Глянула на любимую щербатую тайгу, над нею, застывшие редкие тучки, про себя подумала: «И кода ж ты разродишься?.. К нам обильной лейкой придёшь?..»

Сибирская деревня плавилась от зноя, терпела, ждала дождя, ливня, душевного и телесного успокоения.

Из летней кухни вышел тощий хозяин двора, из-под навесу осторожно снял кривую косу, потянулся к старенькой чурке, окликнул супругу, заговорил:
   — Ну, что… покупалась?.. Похолодела?..

Хозяйка, покидая тазик, ничего не ответила. Босиком крутанувшись по двору, рядом с мастером на все руки присела. Тот, на тупой «бабке» отбивал литовку, в однотонный такт молотком стучал, дымя самосадом, уже чувствуя напряжённый воздух от своей верной спутницы жизни.

Рядом, лениво и сонно валялся блохастый кабель, прищурено наблюдая за наглой навозной мухой, выцеливая миг её поимки и употребления в пищу.

   — Божечки! Ну, хоть бы наполз и ливанул! Воздух охладил, по грядкам обильно прошёлся! — глядя в глазурное небо, — вздохнула жена, раздумьем трогая мужа.

Но тот промолчал, дальше стукал.

   — Посохня нынче всё!.. Можа надо было колодец глубее прорыть, а? — мягонько «кольнула» увлечённого работника. Тот пыхнул дымом, сразу взвёлся:
   — Вот баба! Сколько говорю… не в глубине дело, а в общем расстройстве природы. Мстит она человеку за всякое его похабство!
   — Опять сел на свою кобылку, понёсся!!
   — Да-а, понёсся!.. За всё будем держать ответ! — стук, стук, пых, пых, — залазил на любимую лошадку неравнодушный колхозник. — За всё ответим! Помнишь… старый Аким, помирая, что он прилюдно бригадиру сказал, за ту ёмкость, что с соляркой, приказал вкопать у самого озерка на кузне.
   — Ну!!
   — Только подумать… сколько лет лили отраву мимо, в живую землю! А что счаса с тем озерком… видела?
   — Да, видела, видела!
   — Ну!.. Это природа за тайгу посрамлённую мстит! Сверху глазами «самого» всё видит. И жара эта, наказание нам! Как измываются лихоимцы над лесом… с тракторами, пилами, как с ножами за жирным столом орудуют… только подумать, до людских покосов и поскотины уже пилами добрались! И не подавятся падлюки от своей ненасытной жадности… всё мало и мало!
   — Митька!.. Не заводись! Давление подскоча!
   — Давление! Давление! — раздражённо сопел мастер, играя скулами и молотком, — все сучьи дети, перед самим на коленях стоять будите… за всё сопли пустите! Никого не пропустит, никого не пожалеет… и наш хапуга бригадир, первым в той очереди в кипящий котёл стоять будет!
   — Окстись! — недовольно вскинула чёрные брови-крылышки жена, — своему земляку такое желать!
   —  Смех!.. Нашла земляка!.. — с иронией выдавил колхозник, — мне скорей с дороги, какой чужой, и то родней будет! А этот уже проверенный общей жизнью… уже без изменения мнений… вот так, моя дорогая Анна Васильевна!

Женщина переводит дух, тихонько удаляется в хату. По отработанной уже схеме, возвращается с таблеткой, водой, и стопкой связанных писем.

Мужик, на опережения действуя, запивает лекарство, дальше стучит, искоса глядя, как жена, мать, на коленях аккуратненько развязывает верёвочку. Смотрит на последнее, в какой уже раз долго читает.
   — Когда было крайнее? — бросая работу, застыл мужик, в глазах которого качнулась вода тревоги.
   — С того, как вручили ему медальку, и сержанта дали… три месяца как молчит!!! — разрывающая боль вырвалась с корнём из материнской души, застыла в глазах.

Прижимает письмо к лицу… глаза уже закрыты… из них прозрачными капельками выкатывается горькая соль:
   — Ой, Мить! Больше не могу молчать… ой, ой!..   
   — Что ещё? — нервно заслюнявил, закурил очередную самокрутку супруг.
   — Сон мне дюжо страшный приснился! Уже три ночи боюсь спать! Маюсь… не знаю, как от него отбиться!

Дмитрий расширил удушливый ворот рубашки, откинулся головой к срубу, закрыл глаза, приготовился...
         
   — Будто я средь высоких зелёных гор бегу, а впереди видится Яшкино хлебное поле. Несусь почему-то вся в белом… а хлеб такой удачный, густыми волнами передо мною золотом плавает. А я Мить, всё бегу, бегу… и вдруг эта пшеница начинает впереди дымно гореть! А вдалеке я вижу нашего сыночка. Я такая белая, белая… а он почему-то чёрный, чёрный, только зубочки одни светленькие! Раскинулся горелой «звёздочкой», в небо смотрит, вроде меня кликает, кликает, стонет, зовёт. А я бегу, бегу, до него хочу добежать, ручки к нему протянуть... а не могу! — Ой, Мить! Нет покою мне от таких видений!

Женщина, не отпуская от себя кривеньких строчек сыночка, закачалась, зарыдала. 

   — Пустое всё!!! — рыкнул муж. — У меня сердце спокойное! — решительно встал, заходил по двору, всяко пытаясь успокоить жену, мать, больше себя:
   — Старший в «первую» выжил, и этот, во «второю» сохранится! Забыла… как мать твоя, покойная Анисья Борисовна сказала, когда он из кастрюльки на себя кипятком обварился: «Меточки, рубчики, до самой старости не последние зарубчики!» — Слышишь, Ань!.. — Ста-ро-с-ти!!! А ты знаешь… твоя мать, никогда не ошибалась, на одной ноге была с бесами, всё наперёд видела...
     — Не бесами! — сквозь слёзы, — криво отозвалась женщина, добавила, — а святыми апостолами!
     — Да какая разница!
               
                2.
 
             Вдруг, расстроенным людям, толи показалось, толи почудился гром.
   — Ань! Ты слышала… вроде гром проговорил, а? — заторопился Дмитрий, отвлекать, уводить жену от разрывающей душу темы, — или у меня мозги свихнулись?
   — За дальними полями! — остаточно всхлипывая, и утирая глаза, — отозвалась супруга, разглядывая спокойное небо, не понимая, в каком месте Господь сыграл в медные тарелки, прогрохотал, поиздевался, дал надежду.

Не прошло и минуты, как на уютный двор налетел порывистый ветер. Удалым разбойником стал нагло и дерзко гнуть тонкую рябину, грубо ершить красную калину рядом, пугая сухие кусты чёрной смородины, взбивая пыльный вихрь на овощных посадках в огороде, как флагами играя высохшим бельём на веревках.
   — Мить!.. Смотри, как чудно! Вихрун… застыл… юлой крутится над грядками клубники… нашего сыночка, любимыми сладкими кустиками! (длинная удивлённая пауза) — Может это он, нам привет с той бойни шлёт… а мы и не догадываемся!
   — Ань! Не рви мне душу… не сходи с ума!

Злой и прохладный ветер, стал дёргать, рвать крыши построек, но не хватало сил, уже чёрным закрашивая северную часть родного неба.

Кабель уже всё понимал, трусливо спрятался в будку. Жаркая деревня притихла, на конюшне восторженно заржали лошади, над поскотиной, протрещала, страшно резко в ладоши прохлопала гроза, выпустив пару стрел-молний, — воткнув их в землю, возможно в макушку старенькой сосны, а может, гордой лиственницы ствол, пополам расщепив и подпалив его...

Во дворе, по-бандитски продолжал крутиться наглый вихрь, роняя пустые вёдра, срывая сухонькие листья, на плетнях всё лёгкое и воздушное. За огородом же, его безумные помощники вкривь изгибали и мучили могучий лес, макушками, словно мётлами наметая темноты на лиловые горизонты.
               
                3.

             Чуя приближающуюся благодать, с криком восхищения и радости жизни, распустив крылья, из деревни бежали к обмелевшей речушке белые счастливые гуси.

Первые крупные капли, словно дробинки, а может картечь, смелыми разведчиками стали звучно ударять в деревянный настил дворовых досок, шиферные крыши, медный тазик у крыльца.
   — Помоги мне бельё собрать! — стремительно бросилась хозяйка к возбуждённым верёвкам, тряпью. К ней уже спешил чуточку успокоенный муж, до последнего не веря в бабские сны и всякие приведения…
   — Ох, сейчас даст! От, ливанёт! Намочит!

Ещё наглей забухало небо, посылая на уставшую и высохшую землю гром, частые молнии, уже ливень…

Под козырьком стояли ОН и ОНА, чуточку уже вымокшие, тихие и задумчивые, слушали и разглядывали долгожданный ДОЖДЬ! Хоть и стояли, не прикасаясь телами, а думали  одинаково, — о СЫНЕ!

Вдруг послышался женский визг у калитки. Тонконогая, молоденькая почтальонша, в неё с похудевшей сумкой залетая, совершенно уже вымокшая, босоного вбежала на крыльцо. Завидев улыбающихся хозяев, замахала письмом, крикнула:
    — От младшего сына!
               
                4.

            Воздух насытился свежестью, разряженным нектаром и большими надеждами. Неистово бушевала водная стихия, дорогим подарком преподнося округе невероятное спасение, успокоение, добрые мечты. Весёлыми синичками, воробьями, звонко голосили мелкие детки, голышами носясь по оживающей улице, пуская кораблики, босоного шлёпая по грязевым лужам, стремительным потокам и ручьям.

Речка на глазах беременела могучей водой, полнея и добрея в берегах-боках. А меж тем, в нагревающейся летней кухне, у плачущего водой, окна, мать трясущимися сырыми руками распечатывала долгожданную весточку.

За спиной, у печки, вкривь согнувшись, глядя на играющие огни робкого ещё костра, сидел в струну напряжённый отец, курил, думал, ждал… а в письме, среди прочего, было такое:

«…Любимые мои, ПАПОЧКА и МАМОЧКА, я выжил, я ЖИВОЙ! Было, в хлебном поле чуточку своим танком погорел, но бабушкин БОЖЕНЬКА надо мной стоял, почему-то в её образе светился, когда я думал, что мне уже всё! Не поверите… прямо чудо какое-то произошло, как врачи в госпитале сказали. Грудь погорела, огнём не тронув верёвочку, и её прощальный крестик…» 

                19 августа 2022 г.