Дежавю

На каждые летние каникулы я непременно навещал Таню, мамину сестру. Доехать к ней просто. Мама вечером сажает меня в поезд. И сколько я ее ни прошу этого не делать, она просит взрослых, оказавшихся моими соседями, приглядывать за мной. И только состав трогается, мама бежит на почту и шлет телеграмму Тане. Чтобы встречала. А днем на следующий день Таня, то есть, мамина сестра, а моя тетя, встречает меня прямо на одесском перроне, где такая цивилизация, что не нужно даже со ступенек спускаться. Платформа по уровню вагона. А если вдруг телеграмму не успеют вручить, и Таня не встретит, так я сам дойду, поскольку Таня живет в двух шагах от вокзала. И даже если она в это время на работе. В коммуналке всегда кто-нибудь из соседей. Не пропаду. Так что, никаких проблем.

Я мальчиком никогда не задумывался, почему у Тани, вполне симпатичной, очень умной и образованной женщины нет мужа. Пока не произошел случай с Олегом, маминым и тетиным братом.  Это было, кажется после того, как я окончил седьмой класс. Неделя, как я приехал и к тете прикатил Олег.  Приехал утренним поездом, а уже в обед разругался с Таней. Олег утверждал, что для лучшего переваривания пищи ему нужно загодя пропустить стакан водочки. А тетя, на правах старшей сестры, твердо заявила, что у нее в гостях Олег будет жить по ее правилам. Олег разозлился. Он с жаром доказывал, что он конечно, обойдется без водки, но, важен принцип. Почему он, взрослый, вполне обеспеченный мужчина, москвич, член партии, дослужившийся до какого-никакого ранга и гастрита, в кои годы получив отпуск летом и вырвавшись из семейных пут на недельку к любимой сестричке, - почему день встречи он не имеет права отметить, расслабиться. Нинка в Москве его постоянно обнюхивает. А теперь родная сестра туда же. Почему он вечно должен жить по чужим правилам? И без того с гастритом во многом себя ограничиваешь.  Но водку перед обедом даже рекомендуют.  А выходит, даже в Одессе приходится жить подобно морской свинке. А где, наконец, старинный закон гостеприимства?

 Но тетя была неумолима, решительно произнесла:
- Через мой труп.

И удалилась на кухню за бульоном. Дядя сидел за покрытым белой накрахмаленной скатертью столом, тоскливо глядя в стену. Таню он, я заметил, побаивался.  Я же сидел молча, не понимая причины ссоры.  Для меня это не было причиной. Мой папа перед обедом ничего не пил. Дядя посмотрел на меня печально, не зная, способен ли я понять его горечь. 

- Вот видишь, как! Не курортный город, а лагеря, - он поднял палец вверх, - Поэтому Танька и в девках до сих пор. Кому нужна женщина – колючая проволока.

- Почему колючая проволока - удивился я.
- Потому. Даже не проволока - электрический стул. Смотри доведет она тебя, что ты забудешь, как маму родную зовут.

- Почему это забуду?

- А потому, - сказал дядя, - Небось по струночке тут ходишь.

- Почему по струночке?

- Да я ее знаю. Она меня в детстве измучила. Своих то нет. На мне отыгрывалась. Теперь на племянника переключилась.

- И ничего она не переключилась, - сказал я.

- Не переключилась? А по музеям вы с ней ходили?

- Ходили.

- В театр ходили?

- Ходили.
 
- В какой?

  - В оперный.

 - Что смотрели?

 - «Травиату».

-  И что? Понравилось?

- Понравилось.

- Вот видишь, - сказал дядя и снова поднял вверх палец, - «Травиата» ему понравилась. Чему учит ребенка. Так в музеях и зачахнешь, как лютик в гербарии.

- Музеи и театры куда полезнее, чем бутылки и стаканы. Они исправляют человеческую натуру, устанавливает нравственный закон   внутри человека, - сказала Таня, входя в комнату.  Она, несла супницу с бульоном, поэтому дверь в коридор не закрывала, и как видно, слышала конец разговора.

 - Имей в виду, - сказал Олег, и снова поднял палец, - Знания умножают скорбь.

- Почему? – спросил я.

- Не слушай дурака, - сказала тетя.

-  Вовсе не дурака, - возразил Олег, - Это один умный еврей сказал. А евреи вообще умные.  Просто так ничего не скажут.

- Почему? - спросил я

- Как это почему? Что за вопрос? Или мы не в Одессе сейчас находимся? Почему евреи живут в Одессе, а не в Биробиджане.

- А ну прекрати, - сказала Таня.
 
- Поверь мне евреи напрасно ничего не скажут, - закончил дядя.

- Вот именно, он в Одессе, - сказала тетя, - И тут живут евреи, а кроме того театры, филармония и музеи. Так что, пока он в таком городе, где театры и музеи, пусть набирается. Дома у родителей хоть на голове стой. А коли очутился в Одессе используй время по полной программе.

- У тебя, наверное, и программа на него разработана? – усмехнулся дядя
- Не твое дело, - сказала Таня, - Своих детей учи, а мне дай возможность вложить в племянника то, что могу.

- И вовсе я дома на голове не стою, - заметил я – У меня одни пятерки, и я хожу на факультатив по математике.

- Гляди, как бы ты от знаний не свихнулся, - вздохнул дядя.

- Свихнуться от знаний ему не грозит, - сказала тетя.

 - Ты то свихнулась, - сказал дядя, - Чем тебе Семка не угодил? Он мне потом говорил, чем. Образованностью тебе не нарисовался.

- Не твое дело, - сказала тетя
 
- Ну и кукуешь теперь, племянника по театрам таскаешь.

  Я не понимал дядиных слов. Слова «электрический стул» меня ошарашили. В тете такой милой и доброй ничего не напоминало электрический стул.

  Тетя ходила на работу. А я с Олегом теперь ходил на море.  А я все не забывал про электрический стул. И спросил Олега.

- Ну я тебе как мужик мужику скажу. Вот отгадай, почему у Тани нет мужа? Был, так она же его выгнала. А другого не нашла. А почему? Женщина вроде не хуже других.  Посмазливее многих. Жильем обеспечена.  Две большие комнаты.  Хоть и в коммуналке. А дом  - подарок! Рядом Привоз. Рядом вокзал. Высокие потолки. Паркетный пол. И соседи приличные.  И всего трое. Для Одессы не фунт изюма.  А Танька не замужем. А почему?

- Ну и почему?

- Слишком много книжек читала. Она после этих книжек мужиков насквозь видит. Рентген. Знания умножают скорбь.
 
В этот момент мне стало жаль тетю.  Но ее одиночество меня устраивало: меня, родившегося и проведшего детство у нее на глазах, одинокая моя тетя любила как сына. И ждала моих приездов.

Я каждое лето ездил к Тане. И вот мне пятнадцать. Следующий класс выпускной. И у меня в голове уже прибавилось. Функций и теорем. И Таня в это последний  мой приезд постаралась впихнуть в меня побольше театров и музеев. И вот мое  последнее школьное, возвращение домой. Следующим летом уже в Одессу не попаду. Поеду поступать.  Мама считает, что с моими знаниями можно в Москву. А раз так, я в поезде уже на равных. Не сомневаюсь, что имею право сказать свое слово во время долгих бесед под стук колес. Соседом оказался учитель литературы. Послушав мои разговоры, он сказал. 

- Ну хорошо, математика и физика – важные науки. А зачем, как ты думаешь, нужна литература? – и когда я не нашел, что ответить, ответил он, - Литература – это школа жизни. Ты читаешь книги и учишься жить. Ты начинаешь понимать, что хорошо, а что плохо. И потом сам захочешь подражать героям книг. Конечно, положительным. Подражать их смелости, благородству, чистоте их любви. Читать книги нужно вдумчиво. Вот ты читаешь Пушкина. «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал» Подумай. Народу любезен не тот, кто брызжет слюной, а тот, кто пробуждает добрые чувства, кто формирует нравственный закон.

  Я заметил, что моя тетя, от которой я как раз еду домой, упоминала таинственный нравственный закон.

- Видно, твоя тетя - умная женщина, - сказал учитель.

 Много лет прошло с того разговора. Но сейчас мне кажется, что Таня заблуждалась, Театры работают, актеры играют, книги сочиняют. А исправляет ли это человеческую натуру?  Пробуждает ли добрые чувства?  И тот учитель в поезде, боюсь, заблуждался насчет того, что люди на примерах героев учатся жить.

Да помню, как девчонки думали подражать Татьяне Лариной. Заучивали «я вам пишу чего же боле», «но я другому отдана и буду век ему верна». Помню, как читали наизусть у доски Тургеневское «во дни сомнений во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины»? И Пушкинское «мы почитаем всех нулями, а единицами себя». И каков результат?  Каков результат раздумий о судьбах родины?  Не наблюдаю никаких сомнений. Тем более тягостных раздумий.  Слышно только одно: мы им всем покажем Кузькину мать, всех заставим родину любить, кто не с нами, тот против нас.  Зачем Лев Толстой по многу раз переписывал «Войну и мир»? Кого трогают сейчас то, что он написал, в начале третьего тома?

«… и началась война, т. е. совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира, и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.»

И я вижу, что чихать на эти строки русского гения тем, кто, бия в грудь, себя считает его культурными наследниками. 

И вселилось, как вирус, дежавю. Где-то я про то, что вижу читал.  Снимаю с полки маленькую книжечку издания еще советского 1972 года. «Немецкая поэзия семнадцатого века» в переводах Льва Гинзбурга. Издательство «Художественная литература» Нахожу то самое стихотворение. Но сначала из Википедии об авторе стихотворения

Георг Родольф Ве;керлин — немецкий поэт. Родился в Штутгарте. Изучал право в Тюбингенском университете. В качестве секретаря герцога Иоганна Фридриха Вюртембергского находился на дипломатической работе во Франции и Англии. В 1620—1624 годах проживал в Англии. Умер в Лондоне.

 СОН
Увидел я во сне подобье божества:
На троне, в золоте, средь мраморного зала…
Толпа полулюдей, протиснувшись едва,
Молилась на него, тряслась и трепетала.
Меж тем фальшивый бог, исполнен торжества,
Казнил, и миловал, и, словно с пьедестала
Взирая на толпу, произносил слова,
Провозглашая в них высокие начала.
А небо зрело все… И в сумраке ночном
Сгущались облака, шло звезд перемещенье.
Лжебог торжествовал, но крепло возмущенье,
Лжебог подмял весь мир, и тут ударил гром.
Господь осуществил суровое отмщенье,
Власть, роскошь превратив в зловонный грязи ком.
 
 Я нечто похожее читал и у других поэтов. Но эти строки предельно точны. Добавить нечего.  И не стану добавлять. Лучше помолчу. Причина проста. Она ясно обозначена в другом стихотворении из этой же книжицы. Немецкий поэт Фридрих Логау.(1604-1655)

 ОТВАЖНАЯ ЧЕСТНОСТЬ

Что значит в наши дни быть баснословно смелым?
Звать черным черное, а белое звать белым.