Деревня Гомелевка на Бурее. Свидание с родиной

                Автомобиль сбегал вниз в долину реки Бурея по совершенно свободному шоссе от развилки на поселок Прогресс. Я расслабленно, но с любопытством смотрел на дорогу и ее окрестности, ожидая продолжительной поездки до деревни, когда внезапно, с правой стороны дороги промелькнул столбик с табличкой голубого цвета и надписью «Гомелевка» и вдруг бешено застучало сердце: я понял, что приехал. Я приехал в Гомелевку, в деревню, где родился, пошел в первый класс, жил до девяти лет, и которую я покинул 35 лет назад вместе со своими родителями.

             Я попросил водителя «Тойоты» не спеша проехать еще раз медленно по шоссе и одновременно центральной улице Гомелевки. Я с возрастающим волнением смотрел на дома, на улицу, вытаскивая оттиски воспоминаний из своей памяти. Что-то сходилось, но не все. Может это не моя Гомелевка, а другая деревня? Похожая и не похожая. Вроде улица была просторней и длинней, чем сейчас. А то уж больно короткая. Да, нет. Все, вроде верно. Вот здесь вначале улицы стоял дом. Здесь был магазин, в котором в годы моего детства работала продавцом Лукерия. Моя мать величала ее Лушка. Дальше жили Сурневы, потом я уже не помнил и дальше по ходу движения тоже не помнил, но в конце улицы перед коротким мостом через ручей жили, кажется, Малыновы, а потом Пятаковы. С младшим Пятаковым, кажется его звали Саша. я учился в первом классе. А в 3-м классе учился его брат Гена Пятаков. У меня тоже был брат Гена, потому, наверно, и запомнил.
    
             Затем мы проехали также не спеша по улочке деревни с названием Приозерной еще более короткой, расположенной вдоль озера. Окна домов- через дом, были заколочены крест-накрест досками или стояли с закрытыми ставнями. Значит, в домах никто уже не живет. Не живет никто ни зимой, ни летом. Никогда. А вот здесь, в середке коротенькой улочки-Приозерной, в годы моего детства жила семья Кашкуровых. С девочками семьи Кашкуровых, дружила моя младшая сестренка Женя, с ней же и я частенько наведывался сюда. На самом углу жили семья Исаченко. В семье Исаченко был мой лепший сябр в ту пору, на год младше меня, Петя. Кажется, так моего друга звали.

            Возле крайнего дома приозерной улицы должен был показаться дом, построенный моими родителями и где несколько лет жила наша семья, другие постройки и огород.  Но вместо дома, показался длинный высокий забор из бетонных плит по левую сторону улицы, спускавшийся вниз к реке, за которым скорее угадывалось, чем виднелось здание, а по правую- несколько ветхих домов. В ближних двух дворах я тоже не заметил признаков человеческого обитания.
            Я попросил водителя здесь остановиться, поблагодарил его, заплатил деньги, за которые договорился с ним на поездку. Десять тысяч рублей. Это были небольшие деньги: был 1997 год, год, предшествующий денежной деноминации.
           Распрощавшись с водителем и машиной, я несколько минут стоял неподвижно, осознавая свое местонахождения, приходя в себя и соображая, как быть, как действовать дальше.

           Приходил я в себя не от жары или усталости, хотя день был жаркий и безветренный. Мне шел 45-ый год, вроде еще не старик. Но я был в некоторой растерянности и эмоциональном шоке от увиденного. 29 лет я не был здесь с 1968 года. Но посещение Гомелевки в 1968 году, короткое, 2-х часовое, тогда никак не зацепило меня. А уехала наша семья из Гомелевки  весной 1962 года. И вот спустя столько лет, я приехал на свою малую родину, где я родился и пошел в первый класс. Приехал посмотреть, окунутся в свое далекое беззаботное, но и трагическое детство, где я чуть не утонул и не сгорел. Я давно хотел, желал повидать свою Гомелевку.

           Я прошел вдоль забора, заглядывая в щели между бетонными плитами. Он огораживал всю территорию, где стоял наш дом, сарайчик и баня и был огород, почти в центре которого, росла черемуха с самыми вкусными и сочными кистями ягод. Ни нашего дома, ни сарайчиков и черемухи уже не было видно, а виднелась постройка, больше похожая на домик для туриста. 
             Ну что ж, здравствуй Гомелевка!  Со свиданием!
                ***    
               С 1949 года отец стал работать в Гомелевской начальной школе в должности учителя и, одновременно, ее заведующим. В этом же деревянном одноэтажном здании школы, стоявшем на высоком берегу реки Буреи, кроме классной комнаты, находилось помещение с печкой и отдельным входом, с 2-мя окнами, где нашей семье пришлось прожить порядка шести-семи лет. И это здание, эту комнату в школе я могу считать домом, где родился я и двумя годами позже моя младшая сестра Клава-Женя.
 
               Здесь я со своими родителями прожил первые девять лет своей жизни, здесь же пошел в 1-ый класс и учился у своего отца. Здесь завершилось мое детство. Здесь я начал познавать мир, испытывать на себе не только радости, но горести и боли бытия.

               В Гомелевке на тот период еще можно было отыскать старожилов, представителей первого поколения жителей села. Село, основанное выходцами из центрально России и гомельского уезда Могилевщины. Людьми, отважившимися на далекий путь, на труды и лишения, за землей и Птицей счастья. Моих родителей, если бы родились здесь, можно было отнести ко второму поколению.

               Состав жителей села был достаточно однородным как по социальному положению, так и по национальному составу. Здесь проживали только лица славянской национальности: русские, белорусы. Китайцев или их потомков, представителей коренных народов Приамурья, в Гомелевке не проживало. Поля засевались зерновыми культурами, имелось большое стадо коров. Кроме комбайнов и тракторов ДТ-54, грузовых автомобилей, имелось некоторое поголовье лошадей. Но они использовались только для тягловой работы. В частном владении, вероятно, их не было, но зато в каждом дворе имелась корова, а то и две, свиньи, птица. А вот коз или овец не припоминаю. Хотя, в зимние вечера мать, помниться, постоянно сучила пряжу. Из пряжи вязала носки, рукавички для своей семьи и на продажу. Продавать их ездила в Райчихинск на базар. Значит, кто-то из жителей, держал овец.

              Родители тоже держали корову, свинью, курей и гусей. Если корова телилась бычком, то вырастив его до, примерно, полугодовалого возраста, сдавали на мясо. Подросшую телочку продавали. Поросят тоже продавали. Себе оставляли одного или двух кабанчиков. Но до года выращивали одного. Куры были всегда, а вот уток, держали только один раз, в какой-то год. Моя мать зареклась их выращивать после того, как стадо уток, примерно в сорок голов, уплыли по Бурее. Уплыли безвозвратно. Это не гуси. Гусь, где бы он не ходил, всегда вернется в свой двор. Гусей держали и ради мяса, и ради пуха.

               Еще отец любил рыбачить, сидя вечером с одной-двумя удочками. Река ведь рядом. Стоит только сделать несколько шагов. На удочку ловились гальяны, пескари, чебаки, касатки. На закидушки попадались сомы, сазаны, щуки, иногда стерляди. Отец называл закидушки переметами. Это довольно длинная капроновая нитка, на которой с равными промежутками, с полметра-метр, на лесках укреплялись крючки. Нам них червяки. Таких крючков, скажем, около 20 шт. Вот такой перемет, оснащенный грузами, отец на своей лодке завозил чуть ли не к середине реки, и бросал в воду. Наутро всегда на крючках обнаруживалаь рыба. Когда больше, когда меньше, но рыба в нашей семье не переводилась никогда. Разве что зимой. Зимней рыбалкой отец не занимался.
                ***
                1997 год. Июль. Знойный день. Я стою на берегу реки Буреи, рядом с тем местом, где когда-то стояло здание школы. С трудом в зарослях травы и кустарника угадываются остатки фундамента школы. Самого здания нет и в помине, но все еще растут и тянуться ввысь три тополя, которые защищали здание школы от реки. Они еще здесь, никто их не спилил, не упали в реку, но они кажутся уже не такими высокими, как в раннем моем детстве. Да и берег реки за эти годы обвалился и опасливо приблизился к их корням. Отдельные корни тополей кое-где видны на отвесной стене обвалившегося берега торчащими из суглинка. Подумалось: будет наводнение и вода может окончательно повалить и смыть тополя. И закончиться жизнь дерева.  Впрочем, раз будет плотина Бурейской ГЭС, то тогда большого паводка быть не должно.
                В эту школу, к своему отцу я и пошел в первый класс. В первый класс в начальной школе. Классных комнат была всего одна и занимались в одну смену первоклассники и ученики 3-го класса, в другую ученики 2-го и 4-го классов. В каждом классе было по 5-6 учеников, значит одновременно обучались 10-12 детей. Пока, скажем, первоклассники учатся выводить палочки и кружочки, ученики третьего класса пишут диктант, или решают пример. Детей немного, но для Гомелевки, сравнительно небольшой деревни, в тридцать пять-сорок дворов, где трое-пятеро детей в семье, нормально. Были дети, а сейчас никого. Но и семей в деревне, где было больше пяти-шести детей, я не припоминаю. Возможно, причиной тому была прошедшая война и ее последствия.

                Сейчас здесь, у тополей, кроме меня никого нет. Заросли кустов, тихо, пустынно, даже птиц не слышу. Но, возможно, птицы есть и что-то напевают свое птичье, но сейчас, в минуты своего эмоционального потрясения, я их не слышу. Ведь 35 лет не был здесь! А ведь в далекие 50-60-е годы, это место на берегу Буреи у тополей, в летнюю пору, было оживленным местом сбора детворы. Под обрывистом берегом была галечно-песчаная отмель, где мы после купания загорали, играли. А на этих тополях, примерно на 3-х метровой высоте, взрослыми были укреплены перекладины, к ним подвязаны толстые веревки, с простенькими сиденьями из дощечек, и многочисленная детвора отвоевывала себе место на качелях.  Возникал споры, чья очередь кататься, было шумно, крикливо, весело. Кипела жизнь! Где-то все?! Куда все пропало?!  Риторический вопрос.

                Увы, родительского дома уже не было. Наш дом с хозяйственными постройками-летней кухней, сараем для свиней, коровы и птицы, баня и даже могучее дерево черемухи, -все это исчезло, как и не было. Дом был построен моими родителями. Часть сруба была куплена, а другая часть, что стала кухней, сенцами, пристраивалась позднее. Сейчас на этом месте, за сплошным забором из бетонных плит, виднелось здание с лесенкой-спуском к реке. Не видно было и черемухи. А ведь когда-то на ней я до отвала наедался ягод черемухи. В середине июля ягоды кисти черемухи созревали, наливались соком и вкусней ягоды я не знал!

                Позднее, беседуя с старушкой Сурневой, я узнал, что здесь находится турбаза предприятия «Райчихинскуголь».

               Не хочется описывать свои детские проблемы и проказы, да и многое забылось и интересно только мне, еще моим сестрам. Что может ребенок, родившийся в деревне, и проживший здесь всего-ничего рассказать? Жизнь его слишком коротка, событий в ней к 9-ти летнему возрасту немного. Родился, бегал, играл, купался в Бурее, пошел в школу. Вот и все. Но вот о нескольких знаковых, важных событиях все же расскажу.

              И прежде всего о реке Бурея. Я уверен, что многие не слышали и не знают ничего об этой реке. А если кто и знает, то больше из-за того, что там построена недавно Бурейская ГЭС, и строиться еще одна. И что совсем недавно, в верховьях этой реки обрушилась скала от падения метеорита, или упавшей ракеты, которая запрудила русло реки.

              На географической карте России (на политической карте может и не быть) Бурея изображена тонкой ниточкой, притоком реки Амур.  А ведь эта «ниточка»- некогда своенравная, могучая река, истекающая с горных хребтов Джагды и Соктахан с севера Амурской области и Хабаровского края и стремительно несущая свои воды. С ней обращение только «нам Вы» и всякие шутки плохи! Если кто посмел «пошутить» с ней в пьяном или развязном тоне, то для такого человека, часто такая «шутка» заканчивалась трагедией.

             А какая Бурея становилась после проливных дождей? Это было море сплошной воды, сродни цунами, смывающее все, что на пути.

            Мне особенно запомнилось наводнение 1958 года. Тогда подъем воды в Бурее был особенно большой. Улицы Гомелевки, дворы и огороды-все скрылась под водой, наш двор тоже был полузатоплен. Гомелевка, была сродни итальянской Венеции и до магазина, а он находился в стороне на небольшом пригорке, добирались на лодках. Наш дом, тоже находился на небольшом возвышении и при наводнении, оказывался стоящим на островке среди моря воды. Река несла деревья, бревна, будки, лодки. Плыли даже деревянный мост и дома. Зрелище было восхитительно-завораживающее! Мои родители, да и другие жители Гомелевки, наверняка, испытывали беспокойство, тревогу и, возможно, страх, что все их хозяйство-дома, постройки, поднимись уровень реки еще на полметра, могут тоже быть смыты поводком и уплыть по реке. Пропасть скотина, птица. Я же какого-то подспудного страха от виденного я не испытывал. Наоборот, такая река у меня вызывала восторг! Не было сознания большой опасности. Гусь, с опущенной головой и шипящий, вызывал больший страх, чем река. Эта «опасность» была осязаема и видна.
 
                Сейчас же, спустя годы, после постройки плотины, уже перегородившая реку, Бурея в районе Гомелевки уменьшилась по ширине, увеличились и приподнялись отмели, появились новые. Течение воды стало медленным, почти незаметным. Вся, некогда могучая, река как бы съежилась, усохла, одряхлела. Она напомнила мне инвалида, человека, которому сделали хирургическую операцию и поставили протез. Вот таким протезом для Буреи и стала плотина гидроэлектростанции. Вроде река есть, живет, но жизнь ее еле теплиться.

               Озеро, что чуть в стороне от нашего дома в те годы небольшим ручейком было связано с Буреей. Сейчас оно все заросло осокой, пересохло. Собственно, озером оно было приточно-сточным. Если в Бурею вливалось, то с противоположной стороны, в него втекал небольшой ручеек. Но над ним был мостик. Про это озеро можно было бы сейчас и не писать, но с ним связано грустное воспоминание моего детства: в нем утонул мой детский «враг»: мальчишка 5-6-ти лет.
               Этот мой детский «враг» жил на противоположной стороне улицы, в доме напротив нашего дома. Точнее говоря и в отличие от меня коренного деревенского жителя, он был приезжий. На лето, родители его привозили к своим родителям-к бабушке. Он был мой совершенный ровесник. И нам в ту пору было по пять-шесть лет. И вот мы друг с другом конфликтовали. Уже не вспомнить, из-за чего произошел этот конфликт. Может из-за моего велосипеда, что он без спроса взял покататься, или…уже не вспомню. Так вот, почему-то, конфликт получился затяжной и обоюдоострый. Мы обзывались, кидались камешками. Враждовали непримиримо. После нескольких дождливых дней ручеек, впадающий в озеро, переполнился водой. Если раньше воды в нем было по колено и мы, дошкольники, переходили его вброд, то после дождей стал глубокий, с быстрой водой. Он этого не знал и рядом в тот момент не оказалось с ним взрослых, кто бы мог его остановить, спасти. Словом, он пошел в этот ручей, его смыло водой, и он захлебнулся. Утонул. Мы с матерью пришли уже в тот момент, когда его нашли утонувшим в ручье и несколько мужчин подкидывали его на одеяле. Рядом стояли возбужденные люди. Подбрасывали долго. Почему-то, таким образом, пытались вернуть его к жизни. Не случилось вернуть к жизни.
               Мне было грустно и очень жалко моего детского «врага».

               И еще одно тяжелое воспоминание моего детства. И это воспоминание уже напрямую связано со мной и огнем.

               Мне шестой год. Зима, на улице небольшой снег. Старушка из дома на нашей улице-Малынова, дом которой был напротив и чуть вбок, убирая свой двор от веток, мелких деревянных щепок и другого мусора, вынесла его на улицу, сложила на свободном уголке у домов. И подожгла. Никто за тлеющим мусором не присматривает. Отец мой на работе, мать моя тогда лежала в больнице в поселке Бурея, а за мной, младшей сестрой и братом, мать попросила присматривать свою сестру Марию. Тетка Мария в какой-то момент меня собрала, одев шерстяные штанишки с лямками накрест, пальтишко и отправила на улицу. Сама осталась дома и, видимо, заснула. Обо мне забыла. Костер понемногу стал разгораться, к костру, увидев его, прибежал, мой дружок Петя. Подцепив горящую щепочку, мы стали пулять ими друг в друга. В какой-то момент я почувствовал сильную боль. Боль в попке стала совсем нестерпимой. Петя испугался и исчез. Я стою, огонь тлеет, жжет мои штанишки, снять их не могу-лямки крест-накрест. Инстинктивно сжимаю свои ноги, не даю боли уйти дальше. Плачу. Почему не упал на землю? От страха, болевого шока? И взрослых никого рядом. Ни соседки, затеявшей огонь, ни тетки Маруси. Никого. Что было дальше, помню с чужих слов.

                Шла женщина по нашей улице. Жила она совсем на другой. И что-то заставило ее пойти по нашей. Видит: стоит ребенок, одежда вся дымиться. Уже не плачет, а только стонет. Подбежала, сняла, что смогла снять, затушила тлеющую одежду, внесла в наш дом. Потом помню, прибежавшего из школы, отца (видно тетка Мария сбегала и позвала). Потом меня срочно увезли в Бурейскую больницу, где как раз лежала моя мать. Для нее это был шок: сама болеет и я, с ожогом на всю попку, в придачу.

                Трое суток я не мог помочиться. Встал вопрос: как быть? Решай Сергеевна-обратился хирург к моей матери. Нужно выводить трубку с мочевого пузыря. Что будем делать? Моя мать тогда приняла, возможно, жесткое или даже жестокое решение: давайте, Васильич, подождем до вечера. Как бог даст! Иначе, что за жизнь у него будет? Уж лучше и не жить ему. К вечеру, я смог помочиться. А ожог на пятой точке остался на всю жизнь. Слава богу, обошлось без худшего: у меня есть и дочь, и сын. А сейчас уже и пять внуков. Один внук уже даже закончил школу.
                Я прошел по всем улочкам своей Гомелевки. Когда-то, в моем далеком детстве, большая деревня, сейчас она казалась мне крошечной, маленькой. Постаревшей и сжавшейся. Окна некоторых домов были закрыты и забиты досками. Улочки в несколько дворов, преодолевались за несколько шагов. Не видно людей, не детей. Казалось все вымерло и из деревни ушло все живое, ушла жизнь. Правда, видны были, обработанные огороды. Значит, все же живут здесь люди!

               Действительно, во дворе дома, с деревянным зданием, сейчас заколоченными дверьми-бывшим деревенским магазином, копошилась старушка. Я поздоровался, даже вроде и узнал ее- Сурнева, попросил воды напиться-день-то был жаркий, июльский. Старушка, меня и мою просьбу встретила очень настороженно и неприветливо. Кто ходит, что за человек? Видимо, у нее был повод к такой настороженности.

-Я сын учителя, Николай Павловича. Младший. Тот, который обгорел. Помните?
И вот тогда не только дали воды, но и попросили зайти во двор. Угостили душистым с медом с белым хлебом, молоком. Во дворе на лавочке, в тени, вроде вишни, я сидел, отдыхал. Меня расспрашивали о себе, моей жизни, о родителях. Подошел сын старушки, ровесник или чуть младше моего старшего брата, спросил о нем.
-Мы у твоего Генки автоматы тырили,- признался он. Он хорошие, деревянные автоматы делал, и мы их тырили, чтоб в войну играть.

                Пообщавшись, отдохнув я распрощался с ними и ушел на берег реки. День понемногу клонился к вечеру, и мне просто захотелось побыть одному, просто посидеть у реки, «улететь» в свои воспоминания.

                Я еще некоторое время сидел на берегу пересохшей и обмелевшей Буреи. И на реке было тихо. Не было видно ни лодок, ни рыбаков. По голубому небу лениво и медленно плыли облака. Незаметно было и течение реки. Облака плыли в сторону гор, контуры которых синели вдалеке. Часто бывало, глядя на горы и вызывая эхо, я думал, когда вырасту уехать за те горы, увидеть таинственные дальние края, отыскать места, где пряталось мое эхо.

               Я крикнул: Гомелевка! Я приехал сюда!
               Да…да! Отозвалось вновь мое детское эхо и снова из-за синеющих гор.
               Мои щеки были влажны от слез.