Тина

     Она, до мурашек по телу, боялась цыган. Это состояние сопровождало ее долгие годы жизни. И вовсе не потому, что многие родители пугали своих шаловливых малышей цыганским пристрастием воровать детей малых. Было это правдой, или нет, но слухи такие имели место в народе.

     Наравне с чувством непроизвольной боязни, четырехлетняя Кристинка, всем своим хрупким естеством испытывала к цыганам непонятное для ее возраста манящее чувство, вызывающее в ее крохотном сердечке оживленный трепет и легкое волнение.
Завидя вдалеке приближающуюся цыганскую телегу, она убегала с улицы во двор.  Притаившись в кустах сада и плотно прильнув горящей щекой к колючим деревянным доскам забора, Кристинка в нетерпеливом, таинственном ожидании всматривалась одним глазком в узкую щелку между досками, чтобы скорее увидеть трясущуюся по ухабистой, пыльной улице цыганскую телегу.

    - Мела! Кому мела?! – Громко кричал старый цыган. Сгорбившись, в испачканном, непонятного цвета пиджаке и съехавшей набок шляпе, из-под которой выбивались слипшиеся кудри седеющих волос, он сидел в повозке, придерживая в белых от мела руках потертые от времени поводья. Лошадь, от которой за версту несло терпким конским запахом , послушно и уныло двигалась вперед и лишь иногда, повинуясь хозяину -  останавливалась, поджидая желающих купить мел.
Кристинка сидела в своей засаде и ее сердечко отчаянно билось внутри, а щеки предательски играли детским румянцем.

      Когда голос цыгана уже слышался издалека и в щелку она ничего не могла увидеть, Кристинка быстро выбиралась из своего укрытия и бежала к калитке. Слегка приоткрыв ее, она сначала высовывала свою черноволосую головку, а потом выбегала на середину дороги и щурясь от светящего ей в глаза солнца, еще долго смотрела вслед удаляющейся цыганской бричке.


      Кристинка взрослела. Вместе с ней взрослели и ее сокровенные, ничем не объяснимые в ее сознании мысли о тех, по ее представлению, красивых людях, которых называли цыганами.
С нетерпением она ждала тех дней, когда родители отводили ее погостить  к бабушке и деду в деревню. В такие дни собирались все внуки: двюродные братья и сестры Кристинки.
      Дед Митроха, как его все величали в деревне, служил на конюшне и неизвестно по какой причине, но всегда из всех своих внуков, именно Кристинку брал с собой на работу. Она же, в свою очередь, с невероятным удовольствием принимала его предложение, несмотря на то, что по приказу бабушки, к обеду она должна была быть дома. Конюшня была недалеко, в конце длинной, единственной улицы деревни и добираться к дому ей уже приходилось пешком. Но это ее совсем не утруждало, а наоборот, доставляло удовольствие бежать вприпрыжку и зачастую босиком, по улице, заросшей сочным, зеленым ковром спорыша.
Пока дед запрягал гнедую, Кристинка мигом взбиралась в старенькую телегу и терпеливо ждала, когда они с дедом снова отправятся в путь по грунтовой, пыльной дороге.

      - Ну, Христино, затягуй, - как всегда, на украинском, говорил дед и тут же, берясь за поводья и влезая в телегу, сам заводил любимую:

-«Розпрягайте, хлопці, коней,
Та лягайте спочивать.
А я піду в сад зелений…» -

неслось по всей деревенской округе дедово чудачество. Кристинка без стиснения подхватывала песню.
- О! До Митрохи онука приїхала! – Воцклицали соседи, выгоняя со дворов хозяйскую живность: коров, коз, гусей. Они добродушно приветствовали  их, с улыбками провожая взглядом.
- Гарненька вона у тебе, діду! – Выкрикивала, опершись на  калитку, баба Мотря.
-   Та ще й співає, як пташка!
          Дед улыбался в ответ. Ему нравилось, когда хвалили его внучку и в щедром приветствии, он весело подгонял лошадку вперед, оставляя позади густые клубы пыли. 


     На конюшне, дед Митроха справлялся со своими делами, а Кристинка сразу же бежала к своему любимцу –  молодому жеребцу Зоряну. Она поспешно вынимала из кармана  ситцевого платьица припасенный со вчерашнего вечера кусочек крепкого сахара-рафинада и радостно подносила его в своей маленькой ладошке  Зоряну. Он же, как можно ниже наклонял голову и осторожно, с благодарностью брал его влажными, бархотистыми губами, от прикосновения которых, Кристинке было щекотно и приятно. Одно лишь огорчало ее: не могла она дотянуться, что бы погладить Зоряна, прижаться щекой к его шелковистой морде, посмотреть в его игривые глаза.

Вечерами, когда сонце клонилось к закату, девчушка включала старенький проигрыватель, находила из десятка пластинок, имевшихся в доме , любимую и устроившись поудобнее на стуле, подперев маленькими ручками подбородок, слушала давно полюбившуюся песню:
        «…спрячь за высокиим забором девчонку, выкраду вместе с забором…» - с переливами, под гитару, пел цыган.
         Она слушала песню снова и снова, внимательно вслушиваясь в особенные переливы мелодии, в звучание струн гитары. Её детское воображение рисовало красочные, яркие картины цыганской жизни, о которой она не знала и не могла знать.
.

                ( продолжение следует)