Глава 37. Андрей Николаевич Бабушкин часть 5

(вторник, 21:50, четверо суток до Дня вакцинации)

Андрей Николаевич Бабушкин, пока еще главный редактор газеты «Заря коммунизма», смотрел вниз из окна своей убогой однокомнатной хрущевки и совсем не обращал внимания на двух мужчин, стоявших возле соседнего дома. Бабушкин прекрасно знал, кто были эти люди, и с нетерпением ждал их визита. За прикрытой дверью кухни, прямо за обеденным столом, сопел Дима, которого Андрей Николаевич заранее напоил водкой с клофелином. В ванной ждал своего часа предусмотрительно купленный моток веревки. Посреди зала возвышался стул для жертвы, а рядом на столе лежала пачка чистых салфеток для кляпа. К инсценировке убийства все было готово.

После того, как полтора месяца назад друзья успешно провели полевые испытания трофейного Вальтера, исчезло главное препятствие для реализации придуманного Бабушкиным плана. И хотя Андрей Николаевич ничего пока твердо не решил, но он, однако, начал потихоньку претворять свой план в жизнь, успокаивая себя тем, что все происходящее — всего лишь шутка, и он в любой момент может остановиться.
Для начала главный редактор навестил Галину Федотовну Хисамову, свою старую знакомую и бывшую коллегу, предложив сдать ему ее пустующую квартиру на Весенней. Хисамова с огромной радостью согласилась, и Андрей Николаевич стал обладателем очень удобно расположенного на одной площадке с ним конспиративного жилья, о котором никто не знал. Вальтер, оставшийся после поездки в карьер у Бабушкина, хранился сейчас именно там.
Затем Бабушкин заказал в областном центре услуги клининговой компании, велев ее представителям перетряхнуть свое жилище с ног до головы. Ребята из очистки вкалывали без отдыха целый день, их выезд обошелся Андрею Николаевичу в кругленькую сумму, но результат получился отменный. После клининга квартиру стало не узнать, а сам хозяин переселился к Хисамовой, и к себе заходил теперь только в перчатках, не оставляя отпечатков пальцев.
И наконец, в один прекрасный день Бабушкин в очередной раз подкараулил у мусорных контейнеров своего бездомного друга, представился ему, и сказал, что задумал написать у себя в газете цикл статей из жизни городского дна. Дима очень удивился — «Зарю коммунизма» он, разумеется, читал, так как все шахтинские помойки были полны ей, и прекрасно знал Бабушкина, хотя и заочно. Но бомж даже и не подозревал, что его новый знакомый окажется той самой городской литературной знаменитостью.
Андрей Николаевич предложил Диме какое-то время пожить у себя, для того, чтобы подробно и спокойно расспросить его обо всех нюансах существования людей без определенного места жительства. Бабушкин тонко намекнул, что после публикации статей Дима станет известным в городе человеком, а Андрей Николаевич, использовав популярность нового друга, сможет помочь тому с восстановлением доброго имени и утраченных прав на квартиру.
Никто в здравом уме не станет отказываться от халявного жилья и еды, поэтому бездомный моментально клюнул на такое шикарное предложение, и на радостях совсем не подумал о том, куда обычно кладут бесплатный сыр. Бабушкин отправил Диму в баню, где того отмыли и побрили наголо (сам редактор давно брил голову, скрывая лысину), обеспечил двойника своей одеждой, и поселил у себя. Бабушкин сказал бомжу, что обе квартиры на площадке принадлежат ему, поэтому в одной из них разместится Дима, а в другой сам Андрей Николаевич, который по вечерам будет приходить к своему герою и брать у него интервью. Хозяин поставил жильцу одно-единственное строгое условие — никуда не отлучаться из квартиры. А перчатки, постоянно надетые на руки, редактор объяснил наличием у себя какой-то редкой кожной болезни.
Дима оказался вполне сносным компаньоном. Он не курил, пил в меру, целыми днями валялся на диване, смотрел телевизор, да готовил себе еду из принесенных его благодетелем продуктов. Бомж не изъявлял никакого желания выходить из квартиры, а по вечерам вел долгие и обстоятельные беседы с Бабушкиным о своей несчастной жизни. Ростом и телосложением бездомный оказался почти полной копией Андрея Николаевича, да вдобавок носил его одежду. Конечно, лицом двойник совершенно не походил на Бабушкина, но этот факт был учтен в планах редактора, и проблемы не представлял.
Так, в полной идиллии между будущей жертвой и ее убийцей, прошел почти целый месяц, но подлый Иван Иванович все тянул с операцией устрашения. Бабушкин уже не знал, о чем еще расспрашивать Диму, благо тот наслаждался спокойной сытой жизнью и съезжать от Андрея Николаевича по собственной инициативе не собирался.
Вчера, в понедельник, наконец-то раздался долгожданный звонок от Бритвина. Бабушкин приехал к полковнику, познакомился с бесстрастным Штыком, и они обговорили все детали предстоящей операции. Вернувшись домой, Андрей Николаевич вдруг отчетливо понял, что время для шуток закончилось, и завтра ему придется принять очень непростое решение.
Но подсознательно он уже принял его, хоть и боялся пока себе в этом признаться.

А тем временем операция началась! Бабушкин увидел в окно, как киллеры вошли в подъезд, и направился в коридор. Раздался звонок, Андрей Николаевич открыл дверь, а стоящий на площадке Штык сделал вид, будто ударил его. Бабушкин откинулся назад, но агент подхватил редактора, притащил его в зал и усадил на стул. Андрей Николаевич притворился, что находится без сознания, и спокойно ждал, пока оперативник свяжет его. А потом Бабушкин почувствовал, как в рот ему запихивают кляп. Это был условный сигнал — пришло время очнуться.
Редактор открыл глаза и выпучил их в притворном страхе, хотя сам еле удержался от смеха, увидев перекошенное лицо Олега в маске. Убийца, судя по всему, боялся происходящего гораздо сильнее, чем жертва. Незадачливый киллер трясущимися руками достал из кармана листок и тихим шепотом, запинаясь через каждое второе слово, начал читать приговор. Но Андрей Николаевич не смог разобрать ничего из услышанного. Редактор невольно подумал — а ведь если бы его убивали по-настоящему, то он так и умер бы в неведении, даже не узнав причину своей казни. И тут Бабушкин не выдержал и расхохотался Олегу прямо в лицо, насколько это позволял сделать кляп, но, впрочем, моментально осекся и попытался изобразить истерику, скорчив самую страшную рожу, на которую только был способен.
Тем временем Штык, сообразив, что спектакль находится на грани провала, из-за спины жертвы быстро сунул напарнику пистолет. Кузнецов послушно взял оружие и направил его в лоб Андрею Николаевичу, так и не дочитав приговор до конца. Убийцу страшно трясло, а его вытянутая рука ходила ходуном. Наконец Олег кое-как совладал с собой и сумел нажать на спуск. Раздался громкий щелчок, а Бабушкин с грустью отметил, что в момент выстрела пистолет смотрел куда угодно, но только не в голову жертвы. Андрей Николаевич вздохнул, откинулся назад вместе со стулом, и притворился мертвым.
«Какая партия, такие и киллеры», — философски подумал он, лежа на полу и слушая звук удаляющихся шагов антиваксеров, после того как агент Бритвина пощупал у него пульс и официально объявил о смерти жертвы.
Штык вернулся через пару минут, легко поднял Бабушкина вместе со стулом, вытащил у него изо рта кляп и развязал веревки. Убедившись, что с Андреем Николаевичем все в порядке, агент молча кивнул и вышел, не сказав ни слова по поводу неуместного смеха жертвы, едва не провалившего все дело. Диму, мирно спящего за закрытой дверью кухни, он не заметил. Перчатки на руках Бабушкина Штык наверняка увидел, но никак не прокомментировал их наличие.
Настало время разыграть свой собственный спектакль. Андрей Николаевич открыл дверь на кухню, обошел спящего Диму, подхватил его под мышки, и с трудом притащил отъевшегося за месяц двойника в зал, где усадил на злополучный стул. Бабушкин тщательно опутал Диму бельевой веревкой, утирая со лба пот, критически посмотрел на результат своих трудов, и достал с верхней полки шкафа Вальтер, заранее принесенный из конспиративной квартиры. И тут возникла непредвиденная проблема — голова спящего двойника лежала на его груди, и вместо лица бомжа редактор видел лишь его блестящую выбритую макушку. Дима мирно похрапывал и держать голову прямо, судя по всему, не собирался. Андрей Николаевич, однако, догадывался, что жертва перед смертью должна смотреть в лицо своим палачам, а не дрыхнуть без задних ног на стуле. Да и выстрелить надо было точно в переносицу, чтобы максимально затруднить идентификацию трупа, а уткнувшаяся в грудь голова не давала этого сделать.
Андрей Николаевич подошел к спящему Диме и приподнял ему голову. Но, пока он отбегал назад и прицеливался, та успела снова упасть на грудь. То же самое произошло и во второй раз, и в третий. После нескольких безуспешных попыток обессилевший Бабушкин плюхнулся на диван и едва не расплакался. Он совсем не ожидал от бомжа такой подлости. У редактора невольно мелькнула мысль подождать, пока двойник проснется, а потом и застрелить его. Но Андрею Николаевичу очень стыдно было убивать даже спящего Диму, а если тот придет в себя и с немым укором посмотрит в глаза своему убийце, то Бабушкин, скорее всего, так и не нажмет на спусковой крючок. Переступить через свои моральные принципы он не сможет.
Но пора уже было заканчивать. Операция и без того слишком затянулась. Андрей Николаевич наконец сообразил, как ему выйти из сложившейся ситуации. Он взял пистолет, подошел к Диме поближе, вытянул свободную руку вперед, схватил бомжа за ухо и приподнял ему голову, придав ей более-менее вертикальное положение. Спящий двойник недовольно захрюкал, но так и не проснулся. Тогда Бабушкин уткнул Вальтер в переносицу жертве и выстрелил.