Глава 39. Андрей Николаевич Бабушкин часть 6

(четверг, 9:00, двое суток до Дня вакцинации)

Андрей Николаевич Бабушкин пребывал в полнейшем недоумении и шоке. Он никак не мог понять, почему его так тщательно продуманный и безупречный план с треском провалился.
Хотя, поначалу все шло прекрасно. Застрелив двойника и подобрав с пола гильзу, Андрей Николаевич вернулся на конспиративную квартиру, снял с себя окровавленную одежду, упаковал ее в мешок, а потом долго, с остервенением терся под душем лихоткой. Он никак не мог отделаться от впечатления, что кровь Димы навсегда прилипла к нему, и отмыть ее с тела будет невозможно. А когда редактор лег спать и закрыл глаза, перед ним сразу встало обезображенное лицо бомжа и брызги его крови, летящие во все стороны. Уснуть Бабушкин смог лишь после того, как достал из холодильника бутылку водки и чуть ли не залпом выпил ее.
На следующий день, в среду утром, у Андрея Николаевича страшно раскалывалась голова, но он мужественно терпел боль, съев несколько таблеток анальгина. Бабушкин сидел у окна за шторой, оставаясь незамеченным снаружи, и смотрел вниз. Окна квартиры Галины Федотовны Хисамовой выходили на улицу и сквозь них удобно было контролировать все происходящее возле дома.
В три часа дня заждавшийся Андрей Николаевич наконец-то увидел Ракитина. Его зам припарковал машину во дворе и, с бумагами в руке, направился в подъезд. Бабушкин прокрался в коридор и прильнул к глазку. Дверь квартиры №7 он вчера специально оставил незапертой. Артем позвонил, постоял на площадке, потом заметил, что дверь открыта, зашел внутрь, а спустя несколько мгновений вылетел обратно и схватился за телефон. С кем-то поговорив, Ракитин выбежал на улицу и плюхнулся внизу на лавочку, не выпуская бумаги из рук.
Прошло минут тридцать, и к дому подъехал сам начальник городской полиции полковник Котов. А еще через полчаса квартира Бабушкина наполнилась людьми. Андрея Николаевича неприятно удивило то, что возле дома он не увидел ни полицейских автомобилей, ни карет скорой помощи. Все прибывшие были в штатском, и приехали на гражданских машинах.
Еще через час подкатила Газель городской транспортной компании. Бабушкин с изумлением увидел, как грузчики вынесли из подъезда хорошо знакомый ему шкаф, купленный по огромному блату лет сорок назад, погрузили в Газель и увезли. Андрей Николаевич мгновенно догадался, что вместе с его шкафом уехал и труп Димы, и этот факт очень неприятно поразил Бабушкина. Ведь не пытались же полицейские скрыть смерть главного редактора городской газеты? Такая мысль представлялась Андрею Николаевичу крайне нелепой, и он поскорее отогнал ее от себя.
Вечером в доме появился участковый, который методично начал обходить все квартиры и беседовать с жильцами. Позвонил он и в дверь Галины Федотовны, но Бабушкин, конечно, ему не открыл. А жилище Андрея Николаевича снова наполнилось тихими и неприметными людьми. Бабушкин понял, что расследованием убийства занялась ФСБ. Так прошел день и вечер среды.
Ночью Дима вновь не давал Андрею Николаевичу заснуть, до утра простояв у кровати своего убийцы, а водки в доме больше не оказалось. И эта ночь стала самой ужасной за все шестьдесят восемь лет жизни Бабушкина. А сегодня, утром в четверг, редактор почувствовал, что силы его на исходе. Но надо было как-то держаться. Андрей Николаевич тайком спустился вниз, к почтовым ящикам, вытащил у кого-то свежий номер Зари и вернулся домой. В газете редактор не нашел ни слова про свою трагическую смерть. А под очередной искрометной передовицей традиционно красовалась его собственная фамилия. И тогда Андрей Николаевич окончательно понял — Соловьев решил скрыть от широкой общественности убийство главного редактора «Зари коммунизма». Бабушкин совершенно не понимал, что ему делать дальше, и как теперь жить. А его голубая мечта — стать народным героем — на глазах рассыпалась в прах.
Редактор очень хотел посоветоваться со Смирнитским, ведь Вилен Егорович вполне мог подсказать какой-нибудь дельный выход из сложившейся ситуации, но не знал, как связаться с другом. Свой телефон Бабушкин оставил в квартире с трупом, да и пользоваться сотовым ему теперь было нельзя, а идти к хранителю лично представлялось безумной идеей. Тем более, что они не общались уже больше месяца. После того, как Бабушкин сделал генеральную уборку и поселил у себя Диму, он отклонял все предложения Вилена Егоровича о встрече, а тот вскоре и сам перестал звонить, наверняка догадавшись о причинах отказа.
И тут в голову к Андрею Николаевичу внезапно пришла отличная мысль. Если власти не захотели сделать его героем Дня вакцинации, так значит не будет и этого Дня! Бабушкин надел перчатки, нашел в конспиративной квартире бумагу, ручку, клеящий карандаш, и написал грозное послание Главе. Редактор составил текст так, чтобы даже не очень умные силовики догадались — убийца Бабушкина готовит на День вакцинации массовый теракт. А Соловьеву, после получения письма, придется отменить свой широко разрекламированный праздник и публично сесть в лужу, как перед жителями Шахтинска, так и перед областным губернатором. А попутно коварный Андрей Николаевич решил свалить авторство послания на своего ничего не подозревающего оппонента, секретаря партии антиваксеров. В свой пафосный текст Бабушкин вставил слова из старых и глупых стихотворений Ивана Ивановича, а внизу подписался инициалами незадачливого поэта.
Редактор спустился на второй этаж к алкоголику-соседу, сунул пенсионеру триста рублей на водку, отдал письмо и попросил положить его в почтовый ящик у администрации. Андрей Николаевич рассудил весьма логично — если соседа и вычислят, то никто в жизни не поверит алкашу, утверждающему, будто послание ему передал трагически погибший Бабушкин. Сам же Андрей Николаевич, учтя печальный опыт прошлой ночи, надвинул на лоб кепку, натянул повыше маску и, ежеминутно рискуя быть разоблаченным, побежал в магазин за водкой.
Но, пытаясь свалить авторство письма на Ивана Ивановича, Бабушкин не учел двух простых вещей. Во-первых, забытые шедевры Лопатина никому из ныне живущих людей известны не были, кроме Андрея Николаевича, после окончания литературного конкурса, забравшего себе листки со стихами всех несостоявшихся поэтов, и самого автора (ну и еще одного человека). Поэтому вряд ли кто-то посторонний смог бы выявить параллели между грозным посланием и старыми наивными стихотворениями. А во-вторых, Бабушкин искренне считал, что его оппонента зовут Алексей Романович, ведь именно так Лопатин и представился много лет назад на неудачном прослушивании, и так же подписывал свои первые и последние стихи. И редактор всегда думал, что «Иван Иванович» — это лишь партийная кличка Лопатина. Но в полиции и ФСБ прекрасно знали — скромного секретаря антиваксеров действительно зовут Иваном Ивановичем Лопатиным, а слух про псевдоним он пустил в партии для пущей загадочности, дабы не отставать от Львова-Троцкого. Поэтому силовики никак не связали, да и не должны были связать с Лопатиным инициалы «Л.А.Р.»
А на самом же деле, много лет назад юный слесарь придумал аббревиатуру «Л.А.Р.», просто-напросто составив ее из инициалов Льва Абрамовича Рубинштейна, и взяв себе первые, случайно пришедшие в голову имя и отчество — он надеялся тем самым получить некоторую благосклонность строгого председателя жюри. Но недогадливый кумир не разгадал льстивую загадку своего поклонника, а жаль. Ведь в противном случае вся жизнь несчастного поэта могла сложиться совсем по-другому, и многих произошедших недавно в Шахтинске трагических событий, просто бы не случилось.