Живёт уходящий август. Повесть. Глава 4

     Проснулся он, когда толкач дымил уже за Горьким. Завтрак Сергей, конечно же, проспал. Капитан его не потревожил. Стало обидно за себя. Значит, Белый обошёлся и без его помощи. "И сердце Надежды подвело – уже не увидимся сегодня. А когда? Трудно и сказать".
     Пароход шёл всё вниз и вниз по Волге, оставляя за собой города, посёлки и деревеньки. В Казани команда получила письма. Сергею пришло несколько штук. Он быстро просмотрел обратные адреса, ища название самого близкого ему города. Но его не было. Надежда молчала. "Может, письмо ещё не успело дойти?" Новиков спустился в каюту и стал читать письма от матери, от сестрёнки. И сразу же сел писать ответы, чтобы при первой возможности отправить их на берег.
     Шли снова на Центральный рудник, но в последний момент приказ изменили, и "Наука" направилась в Вольск за цементом. Погода стояла тёплая, по-настоящему летняя. Сергей старался побольше бывать на воздухе. С утра заходил в машинное отделение, осматривал приборы ГРЩ, заглядывал в радиорубку, а затем размещался где-нибудь за трубой на солнышке, наблюдал за тихо плывущими по берегам Жигулёвскими горами с нефтяными вышками, насосами и горящими факелами, городами и сёлами.
     Остался позади Куйбышев. Когда показался впереди Вольск, Новиков с интересом стал его рассматривать. Всё в нём было белым от цементной пыли. Высокие трубы цемзаводов выбрасывали клубы серовато белого дыма, который стлался над горами. Крыши домов белели на солнце. Все улицы были покрыты цементной пылью, даже листья деревьев не зеленели, как обычно, а были грязными от серой пыли. Когда ребята пошли гулять по городу, им то и дело попадались названия, говорящие о том, что главное в этом городе. Была улица Цементная, ресторан "Цемент", им стало смешно даже. В городе было душно. Поэтому парни быстро вернулись на пароход, решив, правда, погулять ещё вечером.
После ужина Котов с Жадовым зашли в каюту Сергея. Новиков всё ещё приводил себя в порядок.
     – Ты всё собираешься, – недовольно проговорил Василий. – На свидание с милой, что ли?
     – Не на свидание, а просто погулять, – парировал друг. – А ты даже брюки не погладил. На вахту что ли собрался?
     – Сойдёт и так. Тебе-то какое дело? – обиделся Котов.
     Сергей только снисходительно хмыкнул.
     – Слушайте, ребята! – воскликнул вдруг Жадов. – У меня есть одно предложение.
     – И какое же это? – поинтересовался Котов.
     – А такое. Давайте друг друга называть не по именам, а...  а придумаем себе кликухи.
     – Зачем? – искренне удивился Новиков.
     – Ну, мало ли что может случиться. Незнакомый город, люди тоже, – немного замялся Анатолий.
     – И что из этого? – спросил Сергей.
     – А то, что могут тебе морду набить!
     – С какой это стати? – не понял Сергей.
     – Брось ты, Толька, – усмехнулся Котов. – Морду тебе и с кликухой набьют. А вообще... кому ты нужен! – Он чуть помолчал и посмотрел на насупившегося друга.       – Но действительно, так для форса можно называть себя по кличкам. Надо только подумать, как называть, чтобы было и не обидно, и интересно.
     – А чего тут думать! Василий Котов – значит, Кот, – рассмеялся Сергей, а друг насупился.
     – Чего ты обижаешься? – спросил его Жадов. – Всё правильно. Хорошая кликуха    – Кот.
     – А ты жид! – не выдержал Котов и расхохотался.
     Настала очередь обижаться Анатолию.
     – У меня, между прочим, не Жидов фамилия, а Жадов! И такая кликуха ко мне не подходит.
    Сергей внимательно посмотрел на друга. Небольшого роста, смуглый, тёмный чуб спускается на глаза.
    – Чёрный! – воскликнул он. – Вот как мы тебя будем называть!
    – Чёрный? А что – подходяще, – согласился Жадов. – А тебя как, Сергей?
    – Ну, если ты Чёрный, то он Серый, – проговорил Котов. – Вот кликухи классные мы себе придумали – Чёрный, Серый и Кот! Ну и компания! – закончил под довольный хохот друзей.
    В центр города ехали в переполненном автобусе. Сергей стоял рядом с тремя весело болтающими девушками и невольно залюбовался одной из них. Она была такая симпатичная и задорная, что показалась ему чем-то похожей на Надежду. Новикова неудержимо потянуло к ней, и он спросил её, как доехать до городского парка. Она быстро ответила и дружелюбно спросила:
    – А вы первый раз в нашем городе?
    – Да. Хотелось бы осмотреть его повнимательнее. Больно он уж интересный, – Сергей слегка усмехнулся. – Главное, везде цементом пахнет. – Девушка согласно улыбнулась. – Вы бы не могли помочь нам в этом деле?
    – А вы здесь не один? – поинтересовалась та.
    – Нет. Нас трое.
    – Можно и помочь, – просто согласилась она и замолчала.
    Сергей тоже не знал, как дальше продолжать разговор, замолк и стал рассеянно смотреть по сторонам. Глянув себе под ноги, ненароком увидел у сидящей рядом женщины капроновые чулки со швом. "Чулки! Надежда просила купить ей чулки со швом. Их нет в Дзержинске. А здесь, значит, есть. Чулки... Ты извини меня, Надя, что я заговорил с незнакомой девушкой. Это получилось совсем непроизвольно. Просто она чем-то похожа на тебя. Извини. Я буду верен тебе. Но что ты мне ответишь? Что?"
    Котов с Жадовым с завистью смотрели на Сергея. Как же, ведь он уже познакомился с девушкой, да с такой ещё симпатичной. Подруги у неё тоже привлекательные. Можно и познакомиться. Это друзей обрадовало. Они оживлённее стали беседовать друг с другом, чтобы как-то привлечь к себе внимание трёх подружек. Когда вышли из автобуса, девушки пошли своей дорогой, а Сергей даже и не посмотрел на них.
    – Ты чего это не пошёл с ней? – удивился Котов.
    – А, не хочу! – отмахнулся друг.
    – Вот дурак! Чувиха клёвая. Брось ты из себя строить недотрогу. Иди и догони, – наступал на него Василий.
    – Слушай, если ты хочешь, догони их и приколись. Она будет не против. А от меня отстань! – Сергей нахмурился и отвернулся от разочарованного друга.
Котов посмотрел в ту сторону, куда пошли девушки, и не увидел их – они затерялись в толпе прохожих.
    – Догони… – разочарованно протянул Котов. – Их уже и нет.
    – Ничего, найдём новых, – вступил в разговор Жадов, и они направились вдоль улицы.
    Напрасно Анатолий с Василием тратили свои силы на то, чтобы познакомиться с кем-нибудь из девчонок, им определённо не везло. Но больше всего мешал Сергей. Как только появлялась возможность подойти к понравившимся им девушкам, Новиков сразу начинал отговаривать друзей, ссылаясь на то, что они противные. Друзья злились, а Сергея разбирал смех. Так они и не познакомились ни с кем. Поехали на судно, страшно обиженные на друга, даже не разговаривали с ним всю дорогу.
    На следующий день их не поставили под погрузку. Баржа стояла на якоре около противоположного берега, а пароход рядом с причалом цемзавода. Нижняя команда копалась в машинном отделении, парни делали профилактику вместе с механиком и его помощниками. Рулевые и матросы занимались уборкой палуб. А Новиков сидел у себя в каюте и читал книгу, не зная, чем заняться полезным. Было тихо, спокойно, он даже чуть не задремал над книгой. И вдруг услышал ругань спускавшегося в носовой отсек Остапенко, жившего с женой почти напротив Сергея.
    Новиков от неожиданности вздрогнул, приняв на свой счёт поток брани. Но, прислушавшись, понял, что это в адрес Жадова. Оказывается, механик заставил Анатолия работать после вахты. Тот, естественно, отказался и, никого не спросясь, ушёл на берег. Остапенко это возмутило страшно, и сейчас он на весь носовой отсек кричал, что уже написал два рапорта на этого негодяя, что он не потерпит такого безобразия и сделает всё, чтобы выгнать Жадова с судна. Сергею стало жалко друга. Вдруг, действительно, его выгонят? Ведь он с ним больше всего сошёлся из команды. Жаль будет терять такого хорошего товарища.
     Настроение сразу испортилось. Вечером они хотели поехать погулять в центр города, но передумали в последний момент – погода стояла не очень хорошая, похолодало и срывался дождь. Так Сергей почти весь день и провалялся на койке, изредка только поднимаясь наверх, чтобы перекусить да проветриться.

     Утром его разбудил Анатолий. Он тихонько вошёл в каюту, сел на койку, стал перебирать струны гитары и запел.
    Ой, васильки, васильки.
    Много мелькает вас в поле.
    Я помню, у самой реки
    Мы собирали их с Олей.
    – Эй, Серый, вставай! – начал тормошить друга. Тот уже и так не спал. – Хочешь, я тебе клёвую новость продам?
    – Какую ещё новость? – пробурчал Сергей, почувствовав, что будет что-то неприятное. Крики механика всё ещё не выходили из головы. – Ну, давай, – согласился, вставая с койки.
     Жадов снова стал перебирать струны гитары и тихо петь.
     – Слушай, давай не тяни! – не выдержал Новиков. – Выгоняют тебя, что ли?
     – Ха! Меня? За что?
     – А-то сам не знаешь? Механ тебя грозился с потрохами съесть. Я слышал, как он тут вчера перед женой разорялся. Ты ему не особо подчиняешься.
     – А ну его... Кощея Бессмертного! Много он больно хочет. На вахте вкалывай, как папа Карла. После вахты – тоже давай-давай. Чуть что – аврал, всем в машину! А вахта восемь часов в сутки. Остальное время моё. Как хочу, так и провожу его. Разве я не прав, Серый? Скажи!
     – Может, ты и прав. Дело это, конечно, твоё. Но Остапенко всё-таки твой непосредственный начальник.
     – В гробу я видел таких начальников! Понял?
     – Ладно, ты не кричи особо, – одёрнул его Новиков. – Тут всё слышно, а каюта его рядом.
     – Ну и пусть слышит! Боялся я его... пидара дряхлого.
     – Да успокойся ты! Лучше скажи, что за новость у тебя.
     – У-у... Это стоящая новость. Так не продам. Дай на маленькую, дай на маленькую. На большую не прошу – дай на маленькую, – пропел он и расхохотался. – Серый, каждому из нас будут давать отгулы по десять дней! Ты понял?!
     – Отгулы? Десять дней? Вот здорово! – обрадовался Сергей. – Можно съездить домой, к маме. Да? – Он даже запрыгал от охватившей его радости и обнял друга.
     – Это твоё дело, куда ехать. Я – домой, – спокойно проговорил Жадов, освободился от объятий и стал перебирать струны.
     "Куда бы мне податься? Домой? Хорошо бы! А Надя? Вот бы взять её с собой в Ёлнать. Десять дней вместе с ней! О-о! Чего ещё можно желать? Ещё десять дней вместе! И снова повторится тот август".
     – Слушай, Чёрный, а когда будут их давать? – нетерпеливо спросил Сергей.
     – Не знаю точно, когда тебе и мне дадут, но сначала поедут, как выразился механ, наиболее отличившиеся: Собинов, Муравьёв и прочие блюдолизы.
     – Надо узнать у кэпа.
     – Иди узнай, он как раз сейчас в рубке.
Сергей умылся, расчесался и поднялся на капитанский мостик. Белый что-то писал в судовом журнале.
    – Доброе утро, – поздоровался Новиков.
    – Здравствуй, – не отрываясь от журнала, ответил капитан.
    Сергей не знал, как приступить к разговору, и переминался с ноги на ногу около пульта управления.
    – Николай Фёдорович, а куда мы с цементом пойдём?
    – Вероятно, в Горький.
    – В Горький? – обрадовался электрик.
    – Что, снова все ночи со своей девкой будешь шляться? Смотри, догуляешься – женят, – рассмеялся Белый.
    Новиков насупился.
    – Вовсе она не девка. А хорошая девушка. У нас с ней чистые дружеские отношения.
    – Ладно, ладно. Я пошутил, – проговорил капитан, продолжая писать. – Ты ещё чего-то хочешь спросить?
    – Да. Николай Фёдорович, мне сказали, что будут давать отгулы команде...
    – А, вон оно что. Был у нас такой разговор. А что, тебе тоже хочется пойти в отгулы?
    – Конечно! Спрашиваете ещё!
    Белый усмехнулся.
    – Мы посоветовались с комсоставом и решили сначала поочерёдно отпустить машинистов, а потом остальных. – Капитан немного помедлил. – А ты не особо загружен работой сейчас, да и вообще... – Белый замялся. – Ведь так?
    – Да так, – ответил Сергей и насторожился. – Но как аврал, я всегда с нижней командой копаюсь в машине.
    – Ну вот! С машинами, значит, ты знаком, – чему-то обрадовался капитан. – Поэтому мы решили, что ты будешь подменять машинистов, пока они ездят домой. А потом и ты пойдёшь в отгулы.
    – Как подменять? – изумился Новиков. – Я же электрик?
    – Электрик, – подтвердил спокойно Белый. – Никто с этим и не спорит. А будешь теперь и машинистом. Ты что-нибудь имеешь против? – уже недовольно спросил тот и в упор посмотрел на собеседника.
    Сергей сразу даже и не нашёлся, что ответить.
    – А кто же будет ремонтировать электрооборудование? – наконец произнёс.
    – А ты его много ремонтируешь?
    – Ну, немного, но всё же... – замялся Сергей.
    – Дело это, конечно, добровольное, – начал заходить с другой стороны капитан. – Тебя никто не имеет права заставить работать в машине. Но тебе за эту работу будут доплачивать. Подзаработаешь немного, что-нибудь купишь. Разве это плохо?
     – Да нет, я не против, – загоревшись желанием приработать, согласился Новиков, правда, без особой охоты.
     – Ну и хорошо! – повеселел Белый. – А сейчас иди посмотри – на носу баржи что-то сигнальный огонь барахлит. Проверь. Выйдем, видимо, ночью. Смотри, чтобы тебя поднимать не пришлось.
    – Хорошо, Николай Фёдорович, посмотрю, – не очень довольно ответил электрик и спустился с капитанского мостика.
    Два противоположных чувства смешались в нём. Ему и хотелось немного подработать, и не терпелось быстрее поехать в Ёлнать. Ведь он собирался эти десять дней провести с Надеждой. А теперь? "Когда эти машинисты все отгуляют и вернутся? Столько времени! И потом, даже во время стоянок не погуляешь с ней. Вахта. Но что делать? Пусть будет так. Подработаю малость. Куплю себе костюм и матери подарю пуховый платок. Вот она будет рада!"

    В Горький пришли в пятницу к вечеру. "Видимо, субботу и воскресенье придётся здесь стоять. Это и неплохо. Два дня, к тому же выходные, можно провести с ней. Целых два дня вместе! Это же здорово! Уедем куда-нибудь за город, будем вместе купаться и загорать. И это станет продолжением тех августовских дней. А, может быть, и началом нового начала. Что же может быть прекраснее!"
    Сергей не мог спокойно усидеть на месте. Когда "Наука" шла к причалу, он ходил по палубе, поднимался на капитанский мостик и в ходовую рубку, спускался вниз, не находя себе места. Ему не терпелось быстрее сойти на берег.
    Из машинного отделения вышел механик, встал около борта, закурил. Увидев электрика, позвал его.
    – На берег собрался? – спросил хмуро.
    – На берег, – буркнул Новиков.
    – Не знаю, получится ли. Циркулятор что-то снова барахлит. Надо разбирать, смотреть.
    Остапенко, как всегда, прямо не сказал, что Новиков должен вместе с нижней командой быть там, в машинном отделении. Но его слова именно это и означали. Иначе – ругань, а зачем? Сергей чертыхнулся про себя и спустился в каюту, одел робу и стал ждать, когда позовут. До ужина никто не потревожил. А за ужином Жадов сообщил по секрету, что механик изрядно кинул и ничего сегодня они делать не будут. Вечер пропал, встреча с ней не состоялась. "Ну что ж, завтра поеду.   Только бы сорваться пораньше, чтобы механик ещё чего-нибудь не придумал".
Ночью спал плохо, думал о ней. Надежда была совсем рядом, в каких-нибудь сорока километрах, а он никак не мог к ней попасть, томился один на судне. Разве это справедливо? "Надя, Надя! О, как мне трудно с тобой. А как без тебя? Без тебя гораздо труднее. Но завтра, завтра мы всё равно будем вместе. И тогда все невзгоды отступят. Нам будем так хорошо вдвоём".
    Наверное, он так и не заснул в эту ночь. Только проваливался моментами в вязкую дрёму и снова выплывал из мерцающей тьмы. И она, его Надежда, всё время стояла перед ним, задорно смеялась и манила к себе.
    Проснулся Сергей, когда в каюту вошёл через иллюминатор первый луч солнца. Как ни странно, работали машины. "Что бы это значило? Ведь мы стояли у причала?" Он быстро оделся и выскочил на палубу. "Наука" полным ходом шла к плавучему магазину, стоявшему на рейде при подходе к Горькому. "Вот тебе и на!" Когда пришвартовались, почти вся команда устремилась за покупками. Ухова с колпитчиком Кутняковым закупали крупы, сахар. Сергей, от нечего делать, стал им помогать таскать котомки. Никто особо не спешил. Стоянка около плавучки явно затягивалась. Новиков поднялся в рубку к капитану.
    – Николай Фёдорович, долго ещё будем тут стоять? – спросил прямо.
    – А что? Ты спешишь куда-то? – усмехнулся Белый.
    – Да надо бы съездить к подруге, – откровенно ответил Сергей.
    – Успеешь. Стоять, видимо, будем долго, – успокоил его капитан и вышел из рубки.
     Новиков возвратился на плавучку, питая надежду, что к ней подойдёт какой-нибудь катер и он уедет на нём на берег. Но, как назло, ничто не подходило. У Сергея возникло смутное подозрение. "Кто-то, видимо, не хочет, чтобы я поехал в Дзержинск, чтобы мы встретились с ней. Кто же это? Она? Неужели она?"
Наконец-то часа через два отошли от плавучего магазина, но Белый направил "Науку" к другим судам, стоящим на рейде. "Вот чёрт! Почему, почему так? Может, что-нибудь случилось? Но что? Что и с кем? Кто бы мне мог ответить на эти вопросы?"
     Время подошло к двум часам. Ребята со стоящего рядом с "Наукой" теплохода начали спускать шлюпку с мотором, собираясь на берег. Сергей ждать больше не мог. Он спросил разрешения у капитана и вместе с ними направился на шлюпке к речному вокзалу.
     Новиков ещё никогда не ездил из Горького в Дзержинск на электричке и сразу не смог сориентироваться на вокзале. Ходил по перрону пригородного вокзала, как слепой, стыдясь почему-то расспросить у людей, что где находится. "Сам, сам во всём разберусь", твердил упрямо про себя. "Человек до всего должен сам доходить, на то он и человек".
     Кассу всё же нашёл, купил билет, но пока искал нужный путь, опоздал на ближайшую электричку. Пришлось ждать следующую. "Вот не везёт! Уже четвёртый час, а я всё с места не сдвинулся. Да, кто-то упорно не хочет, чтобы мы встретились. Кто? Может быть, всё-таки она? Неужели она? Может быть, она сейчас где-нибудь в компании с ребятами. О, чёрт! Нет, не хочу! Хочу, чтобы она ждала только меня и была только со мной! Только со мной вместе! Я так хочу!!! Глупый, наивный ребёнок. Разве такое возможно? Тебя же нет рядом с ней. А если этого никогда не будет? Что тогда? Но почему не будет? Почему? Я хочу, чтобы мы были рядом! Хочу!"

     Вот и её дом. Сергей замедлил шаг, чтобы немного успокоиться и остыть от быстрой ходьбы. Около подъезда сидел на лавочке её отец.
     – Здравствуйте, Николай Григорьевич, – поздоровался он.
     – А! Здравствуй? Ты всё ещё не ушёл? – с удивлением спросил Веткин, взглянув на Сергея.
     – Да нет, мы уже снова пришли, – усмехнулся Новиков и уточнил, – с цементом, в Горький.
     – А-а... Понятно.
     – А Надя... дома?
    – Да нет. Куда-то ушла.
    "Всё точно. Этого и следовало ожидать. Это она не хочет нашей встречи. Она".
    – Ну как, нравится тебе жизнь речника? – спросил Веткин.
    – В общем-то, нравится, – неуверенно ответил Сергей, присаживаясь рядом с её отцом. – Всё время новые места, новые люди. Интересно.
    – А как работа?
    – Работа? Работа тоже нравится. Но я ещё на практике. Многого не знаю. Иногда трудно бывает.
    – А без этого нельзя, – уверенно заявил Веткин. – Трудностей на любой работе хватает. Так уж заведено. Вот я токарь высшего разряда. А и то не всегда всё получается у меня. – Он помолчал. – Надежда вот решила по моим стопам идти. Тоже токарь. – По-доброму усмехнулся Николай Григорьевич. – Только ещё начинающий. А что? Работа неплохая. Токаря все уважают, ну и заработок приличный. А у тебя как с этим делом?
    – Да так. Шестьдесят пять рублей в месяц.
    – Фи! Водочки особо не попьёшь, – он рассмеялся. – Но ты парень ещё молодой, к тому же неженатый. Пока тебе хватит. А там жизнь покажет, что делать.
    Он смолк. Сергей тоже не знал, о чём ещё можно поговорить с Веткиным, сидел, наклонив голову и разглядывая свои ботинки.
    – А ты иди в дом, – предложил, немного спустя, Николай Григорьевич. – Там мать. Нинка к экзаменам готовится. А я здесь покурю ещё.
    – Хорошо, – согласился Сергей и направился в квартиру.
    Там его приняли, в общем-то, радушно, правда, немного удивились. Он прошёл в комнату, где Нина готовилась к выпускным экзаменам. Они разговорились. Десятый класс, считай, у неё позади. Куда дальше? Она точно не знала. Больше двух часов они провели в разговорах. А Надежда всё не приходила. Сергей мрачнел с каждой минутой. Настроение испортилось вконец, когда из разговоров с сестрой узнал, что Надежда завтра пойдёт на день рождения к одному другу.
    Сообщив об этом, Нина немного смутилась. А Сергей ещё сильнее нахмурился. Значит, планируемая им поездка за город с ней не состоится. Она будет с другим. "Как же быть? Надо её сегодня обязательно дождаться и поговорить начистоту. Дальше вот так находиться в неизвестности просто невозможно".
    Пошёл девятый час вечера. Её всё нет и нет. "Надо уходить. Но для чего же я ехал сюда? Для чего? Чтобы встретиться с ней. Значит, буду ждать до конца. Придёт же она домой!"
    – Здравствуй, Серёжа, – радость и растерянность смешались в её голосе, когда Надежда поздоровалась с ним.
    – Здравствуй, Надя.
    Сергей встал, слегка пожал протянутую маленькую и холодную её ладошку.
    – А я немного запоздала, – виновато произнесла она и смутилась.
    – Оно и видно, – вздохнул Сергей и улыбнулся.
    – Устала я крепко, – она села в кресло, опустила голову и закрыла глаза, о чём-то размышляя, потом встала. – Мне нужно отнести повязку в дружину, – проговорила тихо, не глядя на Сергея.
    – Ты дружинник? – удивился он.
    Она не нашлась, что ему ответить сразу.
    – Нет, но у меня повязка, – произнесла она, немного спустя. – Её надо сейчас обязательно отнести.
    Надежда покраснела и ещё ниже опустила голову. "Что-то тут не так". Сергей это хорошо почувствовал.
    – Ты посиди здесь, а я сейчас отнесу, – почти прошептала она.
    – А ты долго будешь? – спросил он, готовый согласиться с её предложением, готовый пойти на эту уступку, хотя каждая минута, проведённая с ней, была очень и очень дорога ему. Но что делать?
    – Не знаю, – потупилась она ещё сильнее.
    – Нет, тогда я пойду с тобой, – решительно заявил он.
    – Оставайся у нас, переночуешь, – вмешалась в разговор Валентина Фёдоровна.
    – Ещё чего не хватало! – вспыхнула дочь. – Чтобы мы спали с ним в одной комнате? Ну нет! Пошли! – бросила сердито и быстро направилась к выходу.
    На скамейке около подъезда сидел какой-то парень. Надежда остановилась рядом с ним. Тот встал. Все трое некоторое время стояли молча. Ребята с напряжённым интересом разглядывали друг друга.
    – Знакомьтесь, – тихо и как-то виновато проговорила Надежда.
    – Сергей, – он первый протянул руку. – Новиков.
    – Сергей, – чуть усмехнувшись, ответил парень. – Суходолов, – и слабо пожал протянутую руку.
    И снова тишина. Вот ситуация.
   – Ну, что будем делать? – спросила Веткина, стараясь перебороть охватившую её скованность.
    Ребята молчали. Новиков в упор разглядывал своего тёзку, своего соперника. Небольшого роста паренёк, намного ниже его, щупленький. "И чего она нашла в нём?" Крепкая обида начала заедать Сергея, он почувствовал, как начинает дрожать.
    – Я пойду отнесу повязку, – наконец не выдержал Суходолов и отвернулся от них.
    – Вот ещё не хватало, чтобы ты пошёл один, – вспылила Надежда и схватила его за руку.
    – Нет, я пойду, а ты оставайся, – упорствовал Суходолов, но она не выпускала его руки.
    Новиков молчал. "Может, он всё-таки уйдёт? – тешил себя мыслью. – А мы с ней останемся вдвоём. И всё будет хорошо, как при первых встречах. Всё будет хорошо. Ну, уходи же ты! Слышишь, тёзка! Уходи! У меня всего несколько дней. А потом... Что потом?" Суходолов не уходил. "Кто же здесь третий лишний? Кто? Он? Я?"
    – Ну ладно. Я пойду, – небрежно бросил Новиков и пошёл прочь.
    – Куда ты? – виновато спросила Надежда и потупилась.
    – На тот свет! – зло бросил он и зашагал быстрее, готовый сорваться в бег.
    – Может, тебя на автобус проводить? – прокричала вслед Веткина.
    – Нет! Я пешком дойду!
    – До Горького?
    – Да, до Горького! Какое ваше дело?! – выкрикнул с болью и бросился бежать от них, услышав последние её слова: "Хоть бы попрощался...", но не остановился, ничего не ответил, только крепко стиснул зубы от поднявшейся злобы.
    "Всё, Надежда! Всё! Хватит! Больше мы с тобой не встретимся! Никогда больше я к тебе не приду! Никогда! Слышишь? Никогда! Никогда я тебе этого не прощу! Никогда и ни за что! Вот я дурак! Отрёкся от всех девчонок, ни с кем не гулял. Верил ей, верил её глазам и вот получил. О, какой же я дурак! Ну, ничего, не всё ещё потеряно. Я ей напишу такое письмо. Обо всём напишу. Что она мне здорово нравилась. Что я порвал почти все её письма. Осталось случайно только несколько. Она этого ещё не знает. Я лгал ей, что храню все её письма. Лгал во имя спасения. А сейчас напишу. И это будет конец. Да, конец. Я её потеряю навсегда.
О-о, зачем? Зачем?  Как я буду жить без неё? Как?! Нет, я этого не хочу. Мы должны быть вместе! Вместе навсегда. Но возможно ли это? Нет, уже всё потеряно и ничего не изменишь. Но я ещё не знаю ответа на мои письма. Может быть, она там всё объяснила? И это лишь случайность? Долг перед своим товарищем?"

    Сергей шёл по улице Ленина, никого и ничего не замечая. В нём и вокруг него была только она, весёлая и непринуждённая Надежда, вот так по-глупому потерянная, потерянная только что и, возможно, навсегда. Потеряны навсегда и эти улицы, и эти скверы, и парки этого тихого и зелёного города, ставшего очень близким ему за эти дни встреч с ней. Сколько же дней и вечеров они провели здесь вместе? Очень немного. Но как они врезались в память эти тихие майские вечера. Они бродили вдвоём по полупустынным улочкам. Надежда смеялась над рассказами Сергея о его приключениях, мнимых и действительных. Он любил малость приукрасить, но в основном говорил всегда правду.
    Однажды они шли по парку и она неожиданно спросила:
    – А ты кого-нибудь носил на руках?
    – На руках? Кого? – не сообразил сразу.
    – Девчонок своих? – Она остановилась и посмотрела ему прямо в глаза.
    – Девчонок?.. Девчонок?.. – Он сконфузился и не нашёлся сразу что ответить.
    Носил ли он девчонок на руках? Нет, девчонок он не носил, просто девчонок не носил. Но была Галка, были эти неповторимые Рыжие глаза. И он брал её на руки, носил на руках по заснеженному парку, носил и целовал в нежные, пахнущие морозом и свежестью щёки и губы. Это было. Было! От этого никуда не денешься. Этого, как и те августовские дни и ночи, никогда не забудешь и некуда не выкинешь.
    Да, он носил. Да, он любил. Да, он отдал Рыжим глазам свои первые чувства и свой первый поцелуй. Было всё это, было! Но он ошибся в ней. Это было не то, совсем не то, что он искал, к чему стремился. Это было увлечение. Сильное, яркое, но увлечение. А увлечение всегда проходит. "Сказать ей об этом? Но зачем?"
    – Нет, не приходилось, – отвернувшись в сторону, буркнул Сергей, чтобы скрыть своё смущение за вынужденный обман.
    – И меня никто не носил, – она потупилась, а потом резко подняла голову и посмотрела ему в глаза. – А так хочется...
    Сергей сразу понял намёк, улыбнулся и подхватил её на руки. Она была лёгкой, как пушинка. Надежда обняла его руками за шею, закрыла глаза. И он молча нёс её по полупустынному парку. Никто не встречался им, никто не мешал их уединению. Сергея манила к себе её нежная красивая шея, манили чуть приоткрытые губы, которые были совсем поблизости, стоит только чуть наклониться – и вот они, сольются с его губами. Но что-то сдерживало его.
    – Как здорово, – прошептала она. – Небо на меня падает, падает. А может, это я лечу туда, к звёздам. – Надежда рассмеялась. – Прелесть!
    Он начал кружиться с ней. Надежда смеялась, всё плотнее прижимаясь к его груди, и шептала: – Ещё! Ещё сильнее! Я лечу к звёздам! – уже кричала она. – Лечу-у!!!
    Как это было недавно, совсем недавно. А сейчас этот город опустел. В нём для Сергея ничего не осталось, потому что не стало для него главного, не стало его Надежды.
    На вокзале было немноголюдно. Электричка на Горький только что ушла. Через два часа шёл пассажирский поезд. Сергей решил ехать на нём. Но куда деть эти два долгих часа? Куда? Сергей бесцельно бродил по почти пустому вокзалу. Остановился около закрытого буфета. Горько усмехнулся, вспомнив, как один раз Надежда пошла его провожать.
    До отправления электрички оставалось около часа. Они ходили по перрону, чтобы скоротать время, тихонько разговаривали, но больше молчали.
    – Мне так пить хочется, – проговорила Надежда после небольшой паузы.
    – Мне тоже.
    – Пойдём в буфет, там сок есть.
    – Тебе какой? – спросил он, когда подошла их очередь.
    – Мне томатный.
    – Томатный? – удивился Сергей. – Да он же кислый. Яблочный намного лучше. Взять?
    – Нет! Я пью только томатный! Он очень вкусный. Возьми и себе. Я только его и пью.
    Он взял два стакана томатного сока. Надежда размешала в нём соль.
    – Пей. Такая вкуснотища!
    – Да уж куда там, – съязвил, сделав глоток.
    – Что ты понимаешь! – обиделась Веткина. – Прекрасный сок. И не спорь со мной! А то я крепко обижусь и уйду сейчас домой.
    – Ну, хорошо. Сок прекрасный, – усмехнулся Новиков и стал пить большими глотками томатный сок.
    "Забавная она девчонка", ещё подумал. А сок ему действительно понравился. Вспомнив об этом, ему вдруг очень сильно захотелось пить. Но буфет не работал. Постояв немного около него, подошёл к бачку с водой и утолил жажду. "Что же дальше делать? Ещё столько времени до прибытия поезда!"
    Вышел на улицу, побродил по перрону, остановился около путей, задумался. "Почему я такой несчастливый? Почему? Она будет завтра на дне рождения с этим Суходоловым. Будет пить, смеяться, танцевать, будет целоваться с ним. А я? А я буду сидеть на своей посудине и слушать мат этого засратого механика. Почему? О, будь ты проклята такая жизнь! Но, может быть, не всё ещё потеряно? Может быть, сейчас она поймёт, что это конец, примчится сюда? Конечно! Она так и сделает, иначе и быть не может. Она сейчас приедет ко мне и извинится передо мной, что так нелепо всё получилось. А я прощу её? Конечно, прощу. Как же её не простить. Ведь она мне столько всего прощала. Да, она сейчас приедет сюда, на вокзал. Обязательно приедет. Надо пойти встретить её, а то она меня не найдёт, уедет обратно".
    Настроение немного поднялось. Он подошёл к остановке и стал поджидать автобусы. Они подходили не очень часто. Но он упорно ждал её. Новиков всматривался в выходящих из автобусов пассажиров, выискивая среди них единственно дорогого сейчас для него человека, подспудно сознавая, что это глупо, что этого не будет. Но он тешил себя этой мыслью и ждал, ждал её. Она, конечно, не приехала. За несколько минут до отправления поезда ушёл с остановки, едва не плача от обиды.
    Всю дорогу до Горького простоял в тамбуре, не переставая думал о ней. Постепенно охватившая поначалу злость на неё прошла, только страшная обида за себя всё никак не утихала.
    "Завтра она будет танцевать с ним и целоваться, – лезла в голову надоедливая мысль, – будет целоваться с этим плюгавым Суходоловым. О! Бог ты мой! Почему? Почему так? Нет! Хватит! Зачем себя зря травить. Пусть танцует с кем хочет и целуется с кем хочет, а с меня хватит! Хватит! Её больше нет для меня! Нет!"

    Горький уже погрузился в сон. На вокзале было полупустынно. Время около часа ночи. "Куда идти? Может, на такси поехать? Нет, пойду пешком. Так будет лучше".
Это у него выработалось давно. Если его чем-то или кто-то обижал, то свою душевную боль он всегда стремился погасить физической. Вот и сейчас он шёл быстрым шагом в том направлении, где, по его мнению, должна стоять под разгрузкой "Наука", шёл, точно не зная куда, положившись, как всегда, на свою интуицию, и думал, мучительно думал о ней и обо всём случившемся в Дзержинске, но уже спокойнее и рассудительнее.
    "Чем я хуже этого Суходолова? Чем? Конечно, время и разлука страшные вещи. Они сделали своё дело. Они? Разве они? А не ты ли сам? Понятно, надо быть рядом, вместе. Тогда легче сохранить своё чистое чувство. Легче? Да, легче. Но какое же это чувство, если не выдержало небольшой разлуки. И это твоё было чувство. Твоё! А её чувство ты давно растоптал. И кого же теперь винить? На ком срывать обиду? Это расплата тебе пришла за ложь, за неверность. Принимай же её сполна! О-о, но это же всё в прошлом. Я же всё понял, всё осознал. И теперь она, только она мне нужна. Только она и никто другой!
     А может, они просто друзья, не более? Не надо себя тешить благими мыслями. Нет, они не друзья, они именно более чем друзья. А как же я? Кто же я для неё? Пустое место? Нет, этого быть не может, этого быть не должно! Но кто же я всё-таки для неё? Кто?
    Однажды она мне сказала, что хочет стать моей сестрой. Почему сестрой? Я сразу тогда не сообразил ничего, даже не придал её словам малейшего значения. Сестрой... сестрой... Теперь мне всё понятно. У неё уже тогда был этот парень. Они дружили. Всё было хорошо. И вдруг на майские праздники врываюсь в этот мир я. Это вторжение выбило её из привычного состояния, на какой-то миг одурманило тем далёким августом, оттолкнуло в тень этого парня. Но мне пришлось уйти. И эта вынужденная разлука сделала своё дело, помогла ей возвратиться к тому, от кого она хотела уйти. А он был рядом, всегда рядом с ней.
     И зачем я ей нужен, вечно пропадающий и неизвестный, когда рядом есть такой близкий и послушный мальчик. И теперь мы только друзья, хорошие знакомые, не более. Нет! Не хочу! Забыть! Выкинуть её навсегда из головы! Навсегда! Но как? Как это сделать? Не смогу, не могу я этого сделать. Как же мне быть? Как?"
Сергей стоял в тёмном глухом тупике и стонал от обиды, от охватившей боли утраты. Всё равно никого рядом не было, никто ничего не слышал. В низких одноэтажных домиках все спали в этот ещё очень ранний час. Придя немного в себя, внимательно осмотрелся, стараясь понять – куда попал. Города он почти не знал.  Только немного центр, а тут была окраина. "Куда же идти?" Он повернулся и побрёл назад. Выйдя из тупика, свернул на другую улицу и побрёл по ней. Уже начало светать. Навстречу шла какая-то женщина. Увидев его, заспешила на другую сторону улицы.
     – Извините, – окликнул её. – Вы мне не скажете, где находится остановка "Гавань"?
     – "Гавань"? – с удивлением переспросила та. – Да это же так далеко отсюда!
     – Ничего. В какой хоть она стороне?
     – Да в той, – она махнула рукой в направлении, в котором шёл Сергей. – Только ты туда не дойдёшь. Далеко очень.
    – А как далеко?
    – Километров двенадцать будет, если не больше. Лучше, сынок, пройди два переулка назад, там ещё поднимись вверх и будет трамвайная линия. Трамваи скоро пойдут, ты и доедешь до "Гавани".
     – Спасибо. Только я пойду пешком.
     Женщина пожала плечами, покачала головой и пошла дальше.
     Этот разговор Новикова немного успокоил. Главное, шёл правильно. Интуиция его не подвела и на этот раз. Но ноги уже плохо слушались, идти становилось всё труднее и труднее. Он шёл всё медленнее и медленнее.
     "Дойду! Всё равно дойду! – твердил он про себя. – Надя, Надя. Как с твоей стороны это жестоко. Чувствуешь ли ты свою вину? А в чём, собственно, её вина? В чём? Что ты был ей неверен и она тебе за это отплатила. В этом её вина? Всё правильно. Всё так и должно быть. Но жестоко, о, как жестоко! Но ничего. Я ещё отквитаю за всё. Снова будут девочки, снова будет вино, сигареты... А зачем? Зачем вредить себе назло ей? Это же глупо, до предела глупо! Нет, этого ничего не будет. Не будет ни сигарет, ни вина. А девочки? Разве они вредят? Конечно, нет. С ними легче убивать невзгоды. Легче. А может, лучше всё бросить и взяться как следует за учебу? Да, это самое лучшее. А-то ведь можно и из училища вылететь, всё-таки на мне висит строгий выговор с последним предупреждением. А это очень серьёзно".
     Стало уже совсем светло. А Сергей всё шёл и шёл, не зная точно – дойдёт ли до своего парохода. Изредка останавливался, чтобы хоть чуть отдохнуть. И тут мелькала мысль – лечь где-нибудь под кустом и хоть на часик забыться. Раз, выйдя на пустырь, даже лёг под большой камень, но поднявшийся прохладный ветерок быстро сбил с него дрёму. Он встал и снова побрёл в одном направлении, по-прежнему полагаясь на свою интуицию. И она опять его не подвела. Сергей очень обрадовался, когда увидел знакомые места. "Да-да, вот где-то здесь должен стоять моя "Наука". «Моя?» Он даже удивился, когда так подумал. "Моя "Наука"... А что, конечно же, моя. Мой пароход, мой дом. Иного дома у меня сейчас нет". Он глянул на часы. Было около четырёх.
     За кучами песка показался сначала дым из трубы, а затем и сам толкач. "Ура! Я дошёл! Всё будет хорошо! Вот моя "Наука", вот мой дом! Они меня не бросили. И это главное". На палубе никого не было. Сергей потихоньку спустился вниз, вошёл в свою каюту, разделся и лёг, пытаясь сразу заснуть. Но сон не шёл, было жарко и неспокойно на душе. И он то проваливался в сон, то вновь просыпался, прислушиваясь к обычным судовым шумам. И эти уже ставшими привычными шумы успокоили его, и он крепко заснул.

     Около десяти часов его растолкал Анатолий.
    – Вставай! Слышишь, Серый, вставай! – тормошил он друга. – Хватит тебе дрыхнуть.
     – А что? Что вставай? – недовольно пробурчал Сергей и приподнял от подушки тяжёлую голову.
     – Да ничего. Просто хватит тебе дрыхнуть.
     – Ну, это кому как.
     – Как съездил? – поинтересовался Жадов. – Что-то тебя долго не было. Я заходил к тебе несколько раз.
    – Да, меня долго не было, – вздохнул Сергей, привстал, спустил с койки ноги и задумался.
    – Ну, как твоя подруга? – спросил Анатолий.
    – Всё нормально, Чёрный, – проговорил Новиков и кисло улыбнулся. – Только вот не выспался. Прогулял... ли вчера долго. Под утро только вернулся.
    – Везёт же тебе, Серёга! Какая девочка у тебя. Класс!
    – Да, девочка класс. Ничего не скажешь, – вяло проговорил Новиков и
горько усмехнулся. – Класс...
     – Знаешь, что вчера тут было?
     – Нет. Не знаю.
     – Тебя хотят, – и Жадов начал стучать ребрами ладоней по столу, как шинкуют лук или капусту.
    – Меня? Чего это вдруг? – не понял Сергей.
     – Механ вчера поднялся. Говорит, не нужно мне электрика! Лучше пусть будет третий помощник механика. Кэп тоже сказал, что не будет тебя возить для балласта. Он отдаёт тебя в полное распоряжение механика. Вот так, Серый, – заключил Жадов и вздохнул.
      Друг понуро молчал. "Да, видно беда не приходит одна. Совсем плохо. Хоть бросайся с камнем в Оку. А может, и вправду броситься? Глупости! Лучше механа на тот свет отправить. И то хоть парни спасибо скажут. А после? К стенке из-за этого дохляка? Нет, жизнь себе я не намерен портить. Но что же делать? Уйти на завод? Да, лучше уйти. А как же училище? Парни? Может, перейти на другое судно?  Так, видимо, будет лучше. Надо написать в училище Чугунову, пусть поможет перейти, а иначе... иначе всё может быть".
     Новиков зашёл в кают-компанию. Все давно уже позавтракали. Столы были прибраны. Стукнул в окошко камбуза.
    – Тетя Валь, дай чего-нибудь похавать, – тихо попросил.
    – Вставать надо вовремя! – услышал в ответ.
    – Надо. Да вот так получилось.
    – На уж. Только всё остыло.
    Ухова поставила на окошко кофе и положила рядом хлеб о маслом. Сергей быстро всё проглотил, аппетит только разгорелся сильнее. Но просить добавки не было смысла – кок ничего не даст. На судне все экономили каждую копейку, экономили на своих желудках, ухитряясь из четырнадцати колпитских рублей на каждого в месяц оставлять себе на доплату. Так все решили.
     Когда на первом перед выходом в рейс собрании зашёл разговор о колпите, Остапенко, взяв слово после капитана, заговорил о том, что главное для всех – вовремя доставить груз в место назначения, добиться экономии топлива и смазки, перекрыть планы – и закончил такими словами:
     – Ну и, конечно, подзаработать. Это всем надо, особенно молодежи. Им надо и малость приодеться, да и на зиму что-нибудь припасти. – Он помедлил. – Поэтому я предлагаю сократить расход колпитских денег, чтобы потом их добавить к нашей зарплате. Это у нас уже так заведено. Каждый месяц на каждого мы добавляем рубля по три, по пять.  А остальное на питание. Утром что? Есть ещё не особо хочется. Можно кофе, какао или чай, ну и хлеб с маслом. В обед первое обязательно. Без этого нельзя. Но можно и без мяса, если на ужин, допустим, котлета. А если каша с маслом, то борщ уже с косточкой. Конечно, это не очень богатый рацион. Но если кому будет не хватать, тот пусть на стоянках прикупает, что ему надо, и ест сам. Вот такое у меня предложение.
     Все, в общем-то, согласились. Комсостав на "Науке" работал уже не один год вместе. Поэтому никто из них не возражал против установившейся традиции. Ну, а молодёжи разве лишняя копейка помешает к зарплате? Конечно, нет. Все и согласились. На том же собрании в помощь коку Валентине Петровне Уховой выбрали колпитчика, старшего матроса Владимира Кутнякова. И больше к этому вопросу не возвращались. Но скудность такого рациона все почувствовали сразу, особенно молодые.
    Сергей, как и остальные парни, таскал с камбуза хлеб. Это не воспрещалось – хлеб, пожалуйста, бери в неограниченном количестве. Ну а в остальном по усмотрению кока. А та не особо щедрилась на добавки. Парни иногда прикупали консервы, колбасу. Новиков тоже. Но денег постоянно не хватало.  То купит себе рубашку, то босоножки – вот и нет ползарплаты. К тому же загорелся он целью сшить или купить себе костюм, да ещё подарить матери пуховый платок, и начал потихоньку деньги откладывать. Так и экономил на своём желудке, пока ещё не чувствуя особого беспокойства.

     После завтрака Новиков вышел на нос судна. Парни играли на песчаном берегу в волейбол, купались и загорали. Он спустился к ним, стал тоже играть. Но ему быстро надоело, лёг на тёплый песок, закрыл глаза. И вновь его охватили мысли о Надежде.
     "Ты сейчас с Суходоловым. Ну что ж, танцуй, целуйся, греши. Ты ведь сама сказала мне, что согрешишь до замужества. Вот тебе и удобный случай. Искать никого не надо. У тебя он единственный и верный друг. А может, ты уже давно?.. Нет! Надя, не хочу об этом слышать. Ты чиста, но только очень доверчива и наивна. Тебя надо сдерживать иногда. Вот как сейчас. Может, взять и съездить к ней? Поговорить обо всём? Попросить прощения? Но в чём? А разве я не виноват перед ней? О, как ещё виноват! Но я уже просил прощения. Даже стоял на коленях перед ней. Разве этого мало? Но она не простила. Не захотела прощать. Так всю жизнь я и буду перед ней виноват. Разве это справедливо? Так поехать? Выяснить всё?
    Нет, всё-таки я к ней не поеду. А может, она сама сюда приедет? Смешно! Конечно же, нет! Неужели мы теперь с тобой враги, Надя? Нет, не может быть! Мы – друзья. Друзья? А разве это лучше, чем враги? Одна неопределённость.
Тебе сейчас весело? Весело. Ну и веселись! Каждому своё. А мне хочется плакать. До чего же всё обидно! Ну, почему такая несправедливость? Почему? Ответьте кто-нибудь! Но кто ответит? Кому до меня есть дело? Все готовы съесть друг друга, накричать, каждый дрожит за свою шкуру! Нет, ты не прав. Везде есть хорошие люди. И здесь тоже есть. Но всё равно меня с этого парохода вышибут, как пить дать. Механ слов на ветер не бросает. А из училища тоже? Нет, этого я не хочу".
     Сергей не заметил, как задремал, разморённый на солнце. Парни перестали играть, развалились на песке. Жадов наигрывал тихо на гитаре и пел. Остальные слушали. Гудок парохода всех поднял на ноги – обед. Все поднялись и пошли, быстро и молча проглотили суп, выпили совсем почти несладкий компот и разошлись по кубрикам. Новиков поднялся на капитанский мостик, сел около рубки, опустил на колени голову и забылся.
     В себя его привело покашливание Остапенко. Сергей поднял голову, встал, направился к трапу.
    – Погоди, – остановил его механик, затянулся папиросой и закашлялся. – Вчера ты опять удрал с судна без моего разрешения, – проговорил сквозь кашель.
    – Я у капитана спросил, – глухо ответил Новиков.
    – У капитана... Ты должен мне подчиняться. Мало ли что там капитан! А вдруг что с электричеством случится? Тогда как? Капитан будет делать?
    – Приду, сделаю. Как всё просто.
    – А что ты можешь сделать сам? Лампочку в плафоне поменять и всё. Сделаю, сделаю… – он снова закашлялся.
    Сергей молчал и, отвернувшись от Остапенко, смотрел на берег.
    – Если ты так поступаешь, – снова начал механик, – тогда я тебе буду на стоянках писать отгулы. Гуляй, сколько хочешь!
    – Как это отгулы? – не понял Сергей.
    – А так. Как стоянка, так ты свободен полностью.
    – А... домой? Ребята ж вон поедут, – глухая обида застлала глаза, вот-вот слёзы навернутся.
    – Хе-хе, – то ли засмеялся, то ли закашлялся механик. – Домой? У тебя отгулов нет. Домой!
    Остапенко бросил папиросу за борт и пошёл вниз, оставив Новикова в явном расстройстве. "Вот гад! Моча что ли ему в голову ударила. А что сделаешь? Надо или мириться с ним, или уходить с судна. А так жить невозможно. Видимо, не видать мне этим летом ни отца, ни матери. Да, тяжело".
    С такими мыслями он спустился к себе в каюту, плюхнулся на койку и постарался забыться. Но так ему и не удалось даже задремать.
    Поднявшись, пошёл в машинное отделение. Постоял около ГРЩ, посмотрел на приборы. Движок работал нормально, генератор давал ровно 220 вольт. Сергей щёлкнул переключателем, проверил сопротивление изоляции – тоже в норме. Подошёл ко второму, неработающему генератору, протёр его снаружи, снял щиток у коллектора, стёр нагар, проверил щётки. В машинном отделении никого не было. Механик отдыхал, вахтенный Жадов сидел на корме судна. Сергей сел на стул около щита и задумался.
    За время работы он уже порядком присмотрелся к электрооборудованию и даже, пожалуй, привык. По крайней мере, оно его уже так не пугало, как в начале. Больше всего его тогда волновала мысль: "А что будет, если генератор выйдет из строя в рейсе? Ведь я совершенно не знаю, как с ним обращаться, как ремонтировать. Будет катастрофа!" Он тогда с чувством большого страха смотрел на генератор, такой огромный и такой старый. Казалось, что он чуть-чуть поработает и обязательно сломается, и обязательно в рейсе.
     Сергей даже усмехнулся, вспомнив свои прежние страхи. Сейчас подобные мысли уже не приходили в голову. Оба генератора работали нормально. Серьёзных поломок, к счастью, не случалось. А мелкие он быстро устранял или сам, или вдвоём с первым помощником механика Абдулаевым. Тот никогда не отказывал в помощи, когда Сергей обращался к нему. Не то что Остапенко. "Ты электрик, тебе лучше знать", – обычно отвечал механик, если вообще отвечал, зачастую только пожимал плечами и уходил по своим делам, не проронив ни слова.
     Новиков вздохнул, встал со стула и поднялся по трапу на палубу. Уже вечерело. Было прохладно стоять в одной робе. И он направился в кормовой отсек к ребятам. Они в последние дни расселились. Котов с Жадовым стали жить вдвоём. В соседнем кубрике разместились Клименко, Трубников и Муравьёв. Оттуда слышались смех, треньканье гитары и пение. Сергей зашёл к ним. Клименко лежал на койке второго яруса, играл на гитаре и пел. Играл он в общем-то плохо, куда хуже Жадова, но песен знал больше и такого скользкого содержания. И сейчас, слушая его, ребята громко хохотали, а Муравьёв даже катался по койке.
    – Привет, мужики, – небрежно бросил Новиков. – Развлекаетесь?
    – А что нам молодым, красивым делать? Пей, гуляй, веселись! Точно, Myравей? – ответил за всех Клименко, прервав пение.
    Муравьёв только хмыкнул.
    – Точно, – подтвердил Вячеслав. – К тому же завтра полнейшая свобода. Вот так, Серый!
    – Какая свобода? – не понял Новиков.
    – Завтра я еду домой! О-хо-хо! – прокричал он и забарабанил по гитаре.
    – Ты? Завтра? А почему ты? – ещё больше удивился Сергей.
    – Ха! Почему? Захотел и поехал. Механ меня с радостью отпустил. Рад хоть на месяц... – Клименко спохватился. – Хоть на пару недель от меня избавиться. Я ему уже вот так надоел, – и он провёл ладонью по горлу, снова заиграл на гитаре.
    Сергей сел на койку, совсем подавленный.
    – А ты вместо меня будешь в машине вкалывать, – Вячеслав усмехнулся. – Так механ сказал.
    – А почему именно я?
    – Не знаю почему. Но механ так сказал. А кэп не возражал. Так что ты теперь электрик-машинист. О-хо-хо! – Он опять забарабанил по гитаре.
    – Вот здорово! Без меня меня женили, – горько произнёс Новиков и совсем сник.
    – А чего тебе делать? Постоишь на вахте, малость подзаработаешь, – уже без издёвки сказал Клименко.
    – Мне за тебя будут платить? – немного оживился Сергей.
    – Должны, – неуверенно ответил Вячеслав. – Ты это с механом реши сам и сразу. А я завтра отбываю. Вот так!
    Он снова заиграл на гитаре и запел.
    – Слушай, Серый, ты мне дай свою форменку и брюки, – попросил Клименко. – А то у меня больно они затасканные. Домой всё-таки еду.
Новикову совсем не хотелось давать ему свою форму. А в чём он будет ходить на берег? Ведь у него по существу больше и нет ничего. Одна только рубашка, которую купил в последнюю зарплату.
    – А как же я?
    – А ты мою будешь носить. Она, правда, не ахти какая чистая. Но её можно постирать и отутюжить. И потом – всего-то на две недели. Идёт?
    Новиков пожал плечами.
    – Слушай, Серый. Ты всё равно будешь на вахте в машине стоять. Особо не погуляешь, – стал уговаривать Клименко.
    Сергей ещё немного поколебался и согласился, принёс и отдал тому свою форму вместе с гюйсом.
    – Спасибо. Магар с меня, – засмеялся довольный Вячеслав.
    – Только, Цыган, я тебя попрошу: ты её не рви. Мне ещё всё лето и осень в ней ходить.
    – Чего я её буду рвать! Верну как новую, – заверил тот и снова забренчал на гитаре.

    На следующее утро Клименко уезжал. Его вызвался проводить Николай Трубников.
    – Смотри, чтоб на вахту не опоздал, – наказал ему механик.
    – Не опоздаю, – заверил тот, и они вдвоём двинулись в сторону автобусной остановки.
    Все ребята страшно завидовали Клименко. Через день-другой он будет дома, а тут...
    Без пяти минут восемь Новиков направился в машинное отделение. Около входа, опершись ногой на кнехт, стоял Остапенко.
    – Пришёл стоять вахту, – вяло усмехнувшись, проговорил Сергей.
    – А кто тебя звал? – сердито глянув на того, бросил механик.
    – Как это? Но... Клименко же... – опешил Новиков.
    Механик закашлялся, резко бросил окурок за борт.
    – Клименко я никуда не отпускал. И тебя в машину не пущу!
    Сергей совсем растерялся. "Вот так фокусы! Не отпускал и не впущу. Здорово!"
    – А... кто же будет тогда за Цыгана, то есть за Клименко стоять на вахте?
    – Капитан его отпускал. Пусть он и думает. А ты иди и отдыхай, – с этими словами Остапенко вошёл в машинное отделение.
     Новиков пожал плечами, повернулся и направился к носу.
    – Новиков! – вдруг услышал сзади голос механика и обернулся.
    Он стоял на пороге и смотрел на Сергея.
    – Там что-то переноска барахлит, – проговорил Остапенко. – Иди посмотри. А то убежишь опять к своим соплюшкам, а нам надо сегодня тепловой ящик промывать.
    Сергей послушно вернулся.
    – А где она? – спросил.
    – Это ты у меня спрашиваешь? Ничего не скажешь – электрик, – Остапенко то ли засмеялся, то ли закашлялся. – Там внизу. – Он чуть помолчал. – А если ты хочешь за Клименко поработать, то смотри... – механик не договорил, опустил голову.
    – Хочу? Так он же мне сам сказал, чтобы я шёл в машину. А тогда в Вольске капитан говорил, что я буду подменять машинистов, когда они поедут домой. Он, наверное, с вами советовался?
    – Капитан? Ничего он со мной не советовался! Но я тебе говорю, если ты сам хочешь, то иди заступай на вахту.
    "Всё ясно. Крутит. Обо всём давно договорился с капитаном, а теперь крутит. Электрика без специальной подготовки нельзя использовать в качестве машиниста. К тому же и без его согласия. Это же как дважды два. Вот он и страхует себя. Но    куда денешься? Надо идти в машину".
     Новиков, ни слова больше не говоря, спустился вниз. Посмотрел на приборы, немного подкрутил регулятор напряжения. Затем нашёл переноску. Она висела на крючке около щита. Стал её осматривать, подкрутил отошедшие контакты в патроне, проверил. "Всё в норме. Чем же ещё заняться?" Обтёр оба генератора, обошёл паровые машины и поднялся на палубу. Механика там уже не было. "Итак, я электрикмашинист. Смешно! Но ничего не поделаешь. Надо работать".
    Время до двенадцати тянулось очень долго. Без пятнадцати минут он пошёл в кормовой отсек за Трубниковым. Его в кубрике не было. Стал ждать. Снова вернулись мысли о Надежде. "Что ты сейчас делаешь? Наверное, гуляешь со своим Суходоловым. Ну, гуляй, гуляй. А что мне делать? Написать ей о своих муках? Снова просить прощения? Нет, первым не буду. Съездить? Как-то неудобно. Да и где тогда будет моё самолюбие. Нет, буду ждать её писем. А потом посмотрим".
Николая всё не было. Прошёл час. Его нет. Что делать? Пошёл к механику. Он сидел в кают-компании. Обедал.
     – Григорич, меня некому сменять. Николая нет, – глухо проговорил Новиков, подойдя к Остапенко.
    – Так твою мать! – ругнулся тот. – Сбежал, наверно, с Клименко. – Он чуть помолчал. – Придётся тебе его вахту отстоять. А потом посмотрим что делать.
     Сергей сразу не пошёл в машинное отделение, а сел обедать. Все ели молча, как-то настороженно поглядывая друг на друга.
    – Сбежал, наверно, Колька, – допивая компот, проговорил Остапенко. – Точно сбежал.
    – Как это сбежал? – спросил капитан. – Я его не отпускал.
Механик пожал плечами, мотнул головой. Откуда, мол, я знаю. Вот его нет и всё.
    – У меня он взял пиджак и десять рублей, – тихо произнёс Жадов.
    – А Клименко одел мою форму, – в тон другу добавил Новиков.
    Все заулыбались, а механик скрипуче засмеялся.
    – Всё. Теперь, считай, пропали ваши одежонки.
    – Ну, почему пропали? – насупился Жадов. – Никуда они не денутся.
    – Денутся, не денутся. А вот нет Трубникова и всё, – посуровел механик.
    – Хороший был пиджак-то у тебя? – спросила Анатолия жена механика Галина Ивановна.
    Тот кивнул головой и понурился.
    – Жалко, поди.
    И все женщины стали успокаивать Жадова и заодно Новикова, чтобы они не особо расстраивались. Друзья только кисло улыбались в ответ и молчали.
    Съев постный суп и выпив компот, Новиков спустился к машинам. "В пору бы сейчас лечь на койку да дать хоть чуть-чуть жирку завязаться, но назвался груздем, так полезай в кузов". Он сел на стул около щита и снова стал думать о Надежде.

    Сергей отстоял вахту за Трубникова. Тот так и не появился. И на следующее утро его не было. Все поверили Остапенко, что тот уехал с Клименко. Некоторые злорадствовали и издевались над друзьями, другие просто посмеивались и жалели Жадова, немного Новикова. И тут к обеду неожиданно появился Трубников, без пиджака и наголо остриженный. Парни, увидев его, от души расхохотались над виновато улыбающимся Николаем. На шум вышел из своей каюты Белый.
    – Вот это да! – удивился он. – Ну, герой. Герой. Давай рассказывай, где ты был?
    – Провожал... Цыгана, – промямлил тот.
    – Какого ещё Цыгана?
    – Ну, Клименко.
    – Ах, Клименко. Он тебя и остриг что ли?
    – Нет.
    – Ты давай всё начистоту сразу выкладывай! И пойдём в кают-компанию. А ты, Новиков, созови всю команду. Надо поговорить, – распорядился капитан.
    Новиков обошёл все кубрики и каюты, разбудил спящих, позвал в красный уголок.
    – Так, товарищи. Нам надо поговорить, – начал Белый, когда все разместились. – Вот перед вами Трубников. Видите сами, что он из себя представляет.
Николай сидел на скамейке, низко опустив голову.
    – Не было нам хлопот, так твою мать! – ругнулся механик. – Ишь какой красавец! Гнать его в шею отсюда!
    В кают-компании повисла напряжённая тишина. Больше никто не хотел, видимо, говорить после высказывания Остапенко. Первым не выдержал Игорь Абдулаев.
    – Выгнать проще всего, – начал тот тихо. – И никогда не поздно. Пусть он расскажет сначала, что с ним случилось.
    – Да, давай, Трубников, рассказывай, – поддержал Абдулаева капитан. – Поделись своими похождениями.
    Виновник встал и, не поднимая головы, стал тихо рассказывать.
    – Поехали мы с Цыганом...
    – Называй людей по именам, а не по собачьим кличкам! – зло бросил Остапенко.
    – Поехали мы с Клименко, – поправился тот, – на вокзал. Поезда не было скоро. Пошли в кафе, выпили...
    – Скажи прямо – нажрались, как свиньи! – опять бросил механик.
Трубников смолк, стоял, не поднимая головы.
    – Давай-давай! – стал торопить его Белый, – рассказывай быстрее.
    – Ну, выпили мы. Пошли в парк. По пути взяли ещё две бутылки. Выпили ещё. А потом... потом Цыган, то есть Клименко посадил меня в такси, заплатил за проезд...
    Он замолчал, сглотнул слюну, зажмурил глаза.
    – Ну-ну! – подстегнул Трубникова капитан.
    – Дальше я ничего не помню, – выдавил из себя Николай, помолчал, потом продолжил чуть громче. – Очнулся в вытрезвителе, остриженный и без пиджака...
    – Да-а, дела-а, – протянул Белый. – Сделал нам одолжение, ничего не скажешь. Как же ты, а? Ведь тебе только восемнадцать лет. Ты только жизнь начинаешь, и как? С вытрезвителя. Что же с тобой дальше-то будет? Ты задумывался над этим?
    Тот пожал плечами.
    – Когда ему думать. Он только и смотрит, как бы стакан водки проглотить, – вставил снова механик.
    Остальные молчали. Что могли сказать ребята, его сверстники? Им было и немного стыдно за Николая, и жалко его. Выгонят сейчас вот с судна, потом из училища. Что дальше с ним будет? Этого никто из них не мог даже и представить. Разве что Новиков. У него было сходное положение. Если и с ним случится подобное, то и ему не сдобровать.
    – Может, ты всё-таки что-нибудь нам скажешь? – спросил понурившегося Трубникова капитан.
    Николай снова пожал плечами.
    – Чего вы его уговариваете! – не выдержал механик. – В шею его с судна, вот и весь разговор!
    – Правильно! – поддержал его Кутняков. – Сопляк ещё совсем, а уже вон какие штуки выкидывает. И нечего с ним нянчиться! Такие ничего не понимают, кроме палки.
    – Ты-то много понимаешь, – проговорил тихо Абдулаев.
    – А что я не понимаю? – вскипел Кутняков. – Ты меня видел хоть раз пьяным? Видел?
    Игорь ничего не ответил, только усмехнулся.
    – Я эту гадость и в рот не хочу брать! И не подумай, что денег жалею.
    – Никто об этом и не думает, – усмехнулся Абдулаев.
    – Игорь, – обратился к нему Белый, – сейчас не о том разговор. Пусть Кутняков выскажется.
    – А я уже высказался. Гнать надо, да и всё тут.
    – Да нельзя же так с человеком! – сердито бросил Абдулаев.
    – Нельзя, нельзя. А он как с нами? Взял да и нагадил на всю команду. Это как, по-твоему? – спросил Остапенко.
    – Это плохо, по-моему. Но взять так и выгнать человека нельзя, – стоял на своём Игорь.
    Механик ругнулся тихо и сквозь зубы проговорил:
    – Нянчитесь с ним сами. Но чтоб духа твоего в машине не было! – сказал, обращаясь к Трубникову, Остапенко и вышел из кают-компании.
    – Так, ясно, – как бы подытоживая разговор, проговорил спокойно Белый. – Тебе, Трубников, тоже всё ясно?
    Тот мотнул головой.
    – Значит так. На сегодня я тебя от вахты отстраняю. Объявляю тебе выговор. Эти дни записываю прогулами. – Он чуть помолчал. – Ну а завтра мы решим, что делать с тобой.
    Все стали расходиться по своим местам. Сергей спустился в машинное отделение. Там был механик.
    – Вон твой друг чего выкинул! – зло проговорил он. – Обгадил всю команду, а его ещё и защищают. Ты тоже, небось, за него?
    Новиков пожал плечами. Ответить прямо, что да, жалею, он побоялся, а что нет, не хватило совести лгать.
    – Ну, ничего. Только до Задольного. Там я пойду в управление. Этого я не прощу ни тому, ни этому, – стал грозиться механик. – А ты чего тут стоишь? – накинулся на Новикова. – Давай тепловой ящик мыть! А то стоишь, рот раскрыл.
Они вдвоём стали вытаскивать фильтры из теплового ящика, промывать их. Механик всё злился, покрикивал на неумелого Новикова. Тот молчал, чтобы не злить зря механика.

    Из Горького "Наука", причалив к своей барже лихтер с лесом, пошла вниз по Волге. Как всегда остановились в Задольном. Но Трубникова так и не списали с судна – некем было заменить. Он после всего случившегося совсем сник, из кубрика почти никуда не выходил в свободное время и ни с кем из ребят почти не разговаривал. Но после остановки в порту приписки немного повеселел, стал общительнее. И всё для него вернулось в обычное русло.
    План первого месяца навигации команда выполнила на 112 процентов. "Это единственное судно завода такой серии, которое справилось с заданием", – так сказал капитан на общем собрании. Это радовало парней, даже вселяло гордость за свой экипаж. Всё же и они, ребята, внесли свою долю, и Сергей тоже, хоть и говорили некоторые, что его возят за балласт. Может быть, они и правы были. Но сейчас другое дело – он теперь машинист, непосредственный участник напряжённой судовой жизни. По крайней мере, это всем видно – он стоит вахты наравне с другими машинистами, честно выполняет распоряжения механика и его помощников. Капитан его теперь не трогает, и что поделаешь – он машинист в первую очередь, а электрик... кому он нужен здесь? Да никому, раз такое отношение.
     Прошли Ульяновск, Жигулёвские горы, Куйбышев. Всё вниз и вниз идёт "Наука". Всё дальше и дальше от Дзержинска, от неё. Вахта сменяется вахтой. Для Сергея, как и для других, всё размерено, всё определяется ей. Всё вроде установилось, но не проходит тяжёлое чувство, оставшееся после последней встречи с Надеждой. В груди что-то ноет, скорее всего сердце.
    "Уж не случилось ли что нехорошее? Но что и с кем? Дома, может, кто заболел или?..  Нет! Не хочу. Этого не надо. Может, с сестрёнкой что? Или с Надеждой? А что может с ней случиться? Разве что замуж вышла. Нет, нет! И этого я не хочу. А может, со мной что случится? Ведь жизнь на воде опасная штука. Упал случайно за борт, попал под винт и всё. К тому же вода к себе так и тянет, тянет чистотой и свежестью. А в машинном отделении духота неимоверная. А в котельной вообще ужас. Да если ещё ты вдобавок продуваешь котёл обжигающим руки паром из дырявого шланга. Как тут не броситься за борт! Просто освежиться малость, только самую, самую малость. Подплыть к резвящимся в тёплой и спокойной воде около берега мальчишкам, загорающим на песке девчонкам. Только взять и подплыть. Чтобы это не проходило мимо тебя, оставалось позади с бурунами шумящей за бортом воды, до которой из иллюминатора можно достать рукой. Ну, давай! Достань её! Вот она, рядом! Стоп! Всё это глупости, детские глупости, а ты уже мужчина, почти мужчина.
     Наступило лето, долгожданное лето. Как сейчас хорошо дома! Лес, грибы, ягоды... А ты вот сидишь на этой посудине и не можешь даже искупаться, хотя и шумит за бортом вода. Почему так? Зачем так? А как бы хорошо попасть сейчас домой, в Ёлнать! Да ещё вместе с Надеждой. Вместе с ней гулять, как тогда, до рассвета, рвать для неё цветы и кататься вдвоём на велосипедах, кататься на лодке с ней по речке и целовать, целовать её лучистые серые глаза... О, мечты, мечты! Как редко вы сбываетесь! А может, это даже и лучше? Может, так интереснее и жить?"

     Загрузившись цементом в Вольске, пошли вверх по Волге. В Казани получили письма. Сергей всех своих знакомых и родных просил писать на этот порт. В этот раз ему пришло несколько писем. Он быстро пересмотрел обратные адреса. От Надежды ни одного. "Почему? Почему ты молчишь? Письма – это же последняя ниточка, которая нас ещё пока соединяет. Ты не знаешь, что отвечать или не хочешь отвечать? А может, твои письма всё ещё идут? Может, они где-то задержались? Не надо строить иллюзий, дорогой. Видимо, это конец. Но разве нельзя об этом сказать прямо? Разве я не пойму? Нет, раз она молчит, это ещё не конец. Она всё ещё сомневается. В чём? Она очень сильно сомневается во мне, но сомневается и в нём, моём сопернике. Значит, не всё ещё потеряно! Значит... Но почему она молчит?"
     Пришло письмо от Геннадия Сёмкина. С грустью он ещё раз подтвердил, что точно – Марина, его любимая девушка, вышла замуж. До этого была ещё надежда, что это слухи, нелепые слухи. И вот... "Бедный парень! Ему сейчас ещё тяжелее, чем мне. Во много раз тяжелее. Он её уже потерял, потерял навсегда. Он и на Иртыш поехал на практику, чтобы быть ближе к ней, надеясь встретить её, разбить все недоразумения. О, как глупо у них всё получилось, как глупо!" Сергей горько усмехнулся, вспомнив об их отношениях.
     Парни из речного училища по традиции дружили с девчонками из дошкольно-педагогического училища. Марина Князева, Галина Субботина – его, Сергея, Рыжие глаза – учились в одной группе. Они вместе окончили училище и вместе поехали по распределению в Сибирь. Было это ровно год назад.
    С Рыжими глазами Новиков порвал уже все связи, а Сёмкин жил высоким чувством к ней, к своей Марине. Часто писал ей письма. Она также часто ему отвечала. И тут появилось это стихотворение, в общем-то неплохое стихотворение, буквально заполонившее речное училище. Все третьекурсники переписывали его друг у друга, выучивали и читали вслух у себя в кубриках. "Разлука – дело известное и жизнью уже проверенное. Оставшиеся невестами недолго будут верными..."
    Что дёрнуло тогда, перед самой практикой, Сёмкина послать это стихотворение Маринке, трудно сказать. Но он послал ей это стихотворение, послал в очередном письме. На него так и не дождался ответа, как и на другие, посланные следом. И вот Князева вышла замуж. А такая была у них любовь. А любовь ли? Разве могут настоящую любовь разбить какие-то глупые стихи? "Там мальчики бродят модные и говорить обученные. Они кого угодно затянут в сети паучьи..."
    Нет! Это была не любовь. Это было просто увлечение. Одно из многих увлечений Геннадия, пусть оно было и глубже и сильнее остальных, но это всё равно увлечение. И оно пройдёт, оно уже прошло, пусть ещё и долго не забудется. Но его больше нет, оно просто исчезло, как марево исчезает под вечер. Так он и написал Сёмкину, стараясь хоть немного успокоить друга и приободрить его. А что у него самого – увлечение или любовь?
    "Но почему, почему нет от неё письма? А если и она выйдет замуж? Что тогда? Конец всему? Нет! Нет и нет! Этого не должно быть! Этого я не перенесу. Она мне нужна. Она мне нужна как всё окружающее, вместе взятое, и даже больше. Неужели меня обманывали её глаза в последние майские вечера? О, как много хорошего говорили тогда её серые с солнечными прожилками глаза!"

     "Наука" уже почти неделю стояла в Новочебоксарске. Баржу с цементом всё ещё не ставили под разгрузку. Но свободного времени почти ни у кого не оставалось, особенно у нижней команды. Вахты сменялись вахтами, но и после них находились дела. То тепловой ящик надо промыть, то котёл продуть, то конденсатор прочистить. А Новикову и за электрооборудованием надо присмотреть – протереть двигатели, подчистить контакты, проверить заземление. На берег даже некогда сходить. А если и вырвешься часа на два, то даже в кино не сходишь.
    Правда, в первый день Сергей вместе со своими друзьями Котовым и Жадовым ходил на берег посмотреть на новый, строящийся город. Зашли они и в ателье. Новиков заказал себе костюм. Форму, которую оставил ему Клименко, просто стыдно было надевать. Василий заказал брюки, у него прежние совсем износились. Жадов ничего не стал себе шить, но вместе с друзьями почти ежедневно наведывался в ателье. Они торопили мастеров и молоденьких портних быстрее шить, а то, чего доброго, ещё уйдут в рейс и тогда... Когда ещё "Наука" придёт в Новочебоксарск.
    Была суббота. Сменившись с вахты, Сергей пошёл в кают-компанию пообедать. Там сидели за столом Остапенко с женой, Трубников, несколько матросов и рулевых. На камбузе тихо ругалась Ухова, кляня колпитчика. Куда-то делись у них тридцать рублей. Деньги, в общем-то, небольшие, но при той обстановке накопительства, которая сложилась на судне, их можно считать целым, видимо, состоянием. И естественно, между коком и колпитчиком уже несколько дней шла настоящая война. И сейчас, как только в красном уголке появился Кутняков, Ухова сразу же набросилась на него.
    – Украл деньги, паразит! А теперь ещё и жрать идёт вместе со всеми! – зло выкрикнула она, высунувшись из окна камбуза.
    – Да успокойся ты! Ничего я не воровал. Сама куда-то запрятала, а теперь на других указываешь, – спокойно, хоть и со злобой, парировал Владимир.
    – Сама, сама. Больно ты умный, как я погляжу!
    – Да не глупее тебя.
    – Не глупее? Сейчас я тебе покажу... Не глупее...
    Ухова выскочила на палубу и влетела в столовую. В руках у неё оказались две тарелки, которые незамедлительно полетели в сторону сидящего в дальнем углу Кутнякова. Тот увернулся, тарелки ударились о проём иллюминатора и разлетелись вдребезги.
    – Так твою мать! – вскочил из-за стола механик. – Да дадите ли вы хоть раз людям пожрать спокойно! Пропили их вдвоём, а теперь гавкают друг на друга!
Под конец крепко ругнулся, схватил свою промасленную кепку и выскочил из кают-компании, бормоча себе под нос проклятья. Ухова притихла, пошла на камбуз.  Сергей вяло доел борщ, выпил совсем несладкий чай, спустился к себе в каюту, не испытывая особой сытости, да и голода не чувствуя – уже привык к такому скудному рациону. Лёг на койку, но вздремнуть не дал вошедший Котов.
     – Слышь, Серый, пошли прошвырнёмся, – предложил без предисловий. – В ателье зайдём, с девочками побазарим.
    – Пошли, – без особой охоты согласился Новиков, натягивая на себя просторные клёши Клименко и рубашку.
     Погода стояла тёплая, солнечная и тихая. Люди ходили из магазина в магазин, кому куда надо. Друзья побродили по главной улице, зашли в ателье, их заказы ещё не были готовы.
    – Что дальше? – спросил Сергей Котова, выходя из ателье.
    – А что? Погуляем – и на посудину.
    – Может, в кино хоть сходим? – предложил друг.
    – Да ну его, – отмахнулся Василий. – Фильм старый тут идёт. – Он чуть помолчал. – Слушай, пойдём-ка лучше в какую-нибудь столовую да похаваем как следует, а то от этих колпитских харчей желудок совсем ссохся.
    Новиков согласился, и они зашли в первую попавшуюся столовую, взяли по окрошке, шницелю, какао, салат из свежей капусты, сели за свободный столик. Съев полтарелки окрошки, Сергей почувствовал жжение в желудке. Он беспокойно заёрзал на стуле, но медленно продолжал есть. А боль всё усиливалась и усиливалась и под конец стала просто невыносимой. Он еле сдерживался, чтобы не застонать.
    – Чего это ты? – испуганно спросил его Василий, взглянув на побелевшего друга.
    – Не знаю, – выдавил из себя тот. – Желудок сильно жжёт. Я больше не могу. Пойду на улицу. А ты доедай всё и выходи.
    Новиков встал и, скрючившись, побрёл к выходу. На улице сел на стоявшую неподалеку скамейку, обхватил руками живот, стараясь унять боль. Но она не проходила, наоборот рези в желудке всё усиливались. Он кусал губы, чтобы не застонать. От резкой боли начало темнеть в глазах.
    – Ну, как ты? – спросил подошедший Котов.
    – Плохо. Боль невыносимая, – прошептал Сергей.
    – Может, "скорую" вызвать?
    – Не надо. Пройдёт, я думаю.
    – Кто его знает, – усомнился друг. – Может, это аппендикс. Тогда надо сразу в больницу.
    – Да нет, это вот здесь, – Сергей показал на верх живота. – Видимо, желудок. Ссохся от колпитской пищи, а тут я его решил малость растянуть, – кисло улыбнулся он.
    – Может, и действительно желудок, – согласился Котов. – От такого колпита сдохнуть можно, а ты ещё и экономишь то на костюм, то ещё на что.
    – Так ведь хочется хоть немного приодеться, – ёжась от боли, сквозь зубы отвечал друг. – Да и матери я обещал, как буду зарабатывать, купить пуховый платок. И маг бы ещё...
    – Ага, маг тебе! На шестьдесят рэ? Может, ещё и "Волгу"? Нет, Сергей, ты это брось. Сыграешь в ящик, если так будешь питаться. Ты не смотри на механа и всех прочих. Они хапуги. Но и они всегда подкупают себе продукты и жрут по каютам. Да и зарабатывают они намного больше нас с тобой.
    – Ты, вообще-то, прав. Но я обещал матери платок.
    – Вот ты заладил! Платок, платок, – начал злиться Василий. – Матери не платок нужен, а ты! Живой и здоровый! Платок... Купишь! Ещё вся навигация впереди. Там премии ещё будут. А экономить на желудке никак нельзя. Это я по себе знаю. Уже испытал. Хавать надо больше – это главное для нас. А то и девчонки любить не будут, – рассмеялся Котов.
    – Это точно, – немного повеселел  Сергей, боль стала утихать. – Пойдём в магазин. У меня ещё два «кола» есть, купим хоть колбасы да поедим после ужина.
    Зайдя в магазин и побродив ещё немного по городу, они направились на пароход. У Сергея подходило время к вахте.

    Утром, как только Новиков спустился в машинное отделение, на него сразу же накинулся Остапенко. Сергей немного проспал.
    – Вы чего это на вахту опаздываете? – спросил сердито после не особо лёстного предисловия.
    Новиков пожал плечами, виновато улыбнулся.
    – Что вам здесь – прогулочная площадка? Когда хочу – тогда и прихожу? А? Я вас спрашиваю?
    Сергей опять ничего не ответил, только едва усмехнулся. Его забавляло это "выканье" механика по отношению к нему. Раньше он всегда обращался к нему на "ты". А когда Сергей стал работать в машинном отделении за Клименко, Остапенко вдруг перешёл на "вы". Причём "выкал" только тогда, когда злился на Новикова, а злился он почти постоянно. С остальными машинистами, да и с помощниками, всегда был на "ты", правда, не считая своего первого пома – Абдулаева. С ним тоже был на "вы", особенно когда возникала спорная ситуация и тот противился воле механика, понимая несуразность иного его распоряжения. А так в повседневной жизни Остапенко со всеми, в том числе и Новиковым, был на "ты", кроме, конечно, капитана. С ним держался хоть и на равных, но всегда на "вы", и, видимо, побаивался Белого.
    – Так что вы скажете?
    – Проспал. Жадов не разбудил как следует, – ответил наконец Новиков.
    Так было и на самом деле. Обычно Сергей вставал тот час же, как только к нему заходил сменщик. А сегодня ночью плохо спалось, ныло чего-то сердце, но под утро погрузился в крепкий сон и почти не слышал голоса Анатолия. Тому пришлось будить его ещё раз.
    – Да-а, работнички. Только гулять да спать мастера, – проговорил механик уже не так сердито. – С вами наделаешь делов.
    – А что? План же за первый месяц выполнили, – возразил Новиков и усмехнулся.
    – Вы что ли выполнили? – ехидно спросил Остапенко.
    – И мы тоже! – твёрдо заявил Сергей, глянув исподлобья на механика.
    Остапенко хрипло засмеялся и закашлялся.
    – Выполнили... В этом месяце зато пролетим, – хмуро закончил, ругнулся и направился в котельное отделение.
    Новиков потоптался около машины, протёр генератор, осмотрел переноску, встал около щита, начал смотреть за показаниями приборов. Через некоторое время появился механик. Он подошёл к машине, сел на стул, закурил папиросу.
    – Сергей, – позвал Новикова, тот подошёл. – У тебя рубля не найдётся до зарплаты? – спросил тихо, глянув снизу на электрика.
    – Рубля? – переспросил, не сразу поняв просьбы, тот. – Почему же, найду.
    Полез в карман брюк, достал деньги, протянул рубль механику. Тот, ни слова не говоря, взял, начал шарить у себя по карманам, вытащил из одного три рубля, помял купюру.
    – Знаешь что, сбегай-ка в магазин, купи бутылку. Я за тебя постою тут в машине.
    Новиков был в явном замешательстве. Он стоял и непонимающе смотрел на механика.
    – Иди, иди, – стал торопить его Остапенко. – Чего смотришь? Сколько уже дней стоим. Прогорим в этом месяце. – Он помолчал. – Ты только смотри, чтобы никто не видел, – предупредил.
    Сергей мотнул головой, взял деньги и заспешил наверх. Сбегав в ближайший магазин и взяв там бутылку водки, принёс механику.
    – Ну, ты только никому ни слова. Смотри! – проговорил тот, быстро спрятал бутылку под пиджак и по трапу поднялся на палубу.
    Сергей презрительно усмехнулся, вспомнив собрание, когда обсуждали Трубникова, и гневные слова механика в адрес Николая.
    – Ну и делец! – только и воскликнул.
    Новиков от ребят слышал, что механик попивает. В прошлую навигацию у него были частые стычки и с женой, и тогда работающей на толкаче матросом, и капитаном. Из-за этого Остапенко не хотели даже пускать в плавание в этом году, но он в заводоуправлении клялся и божился, что подобное больше не повторится. Ему поверили, разрешили ещё поработать год. К тому же он был очень опытным механиком, с мальчишеских лет прикипевшим к речному флоту.
    Сменившись, Сергей поднялся наверх и пошёл к носу судна. Около кладовки стоял механик и курил. Новиков хотел пройти мимо, но тот остановил его.
    – Постой-ка, – сказал он тихо. – Дело есть.
Остапенко осмотрелся по сторонам. Никого не было видно. Тогда он открыл дверь каптёрки, быстро достал из тряпья бутылку и стопку, вытащил ртом пробку и налил водки.
    – На, пей, – протянул стопку Сергею. – Только живо!
    Сергей аккуратно взял полную стопку, опрокинул её в рот, сморщился и крякнул.
    – Закуси, – протянул Остапенко кусок хлеба и дольку солёного огурца. – А теперь иди отдыхай.
    Новиков, ни слова не говоря, направился к себе в каюту. Странные чувства смешались в нём. Было и стыдно принимать от такого человека водку, и в то же время льстило – с ним выпил, более того – ему поднёс стопку водки его непосредственный начальник. Разве такое часто случается? С ним, по крайней мере, такого ещё не бывало. Но всё же преобладало в нём чувство отвращения, и именно из-за того, что это сделал он, столь ненавистный Новикову человек. Сергей стал проклинать себя, что принял от Остапенко водку. "Ничего, – утешал себя. – Просто я растерялся, не сообразил сразу, что делать. Но подобное больше не случится". Так он решил.