Коснулась я души твоей, поэт

      Коснулась я души твоей, поэт.
                «Он создал речи, которым не суждено умереть».
                И.С. Тургенев               
               
       Много  раз мы с внучкой-десятиклассницей посещали в Овстуге музей-усадьбу Фёдора Ивановича Тютчева. Прошедшим летом были там снова. К моему удивлению, внучка очень внимательно и заинтересованно обследовала каждый уголок. Долго она стояла у памятника поэту, затем достала из сумочки несколько его фотографий, вглядываясь в них,  тихо сказала:
- Скульптор Алексей Кобилинец  прав: Фёдор Иванович всегда задумчив и чуть печален.

Когда вернулись домой, внучка опять углубилась в изучение творчества Тютчева: то к компьютеру присядет, то книгу полистает. Так и уснула с томиком стихов в руках. А утром проснулась радостная, одухотворённая и тихо сообщила:
-  Я с Фёдором Ивановичем встречалась, разговаривала с ним.
- Ты не заболела, внученька? С тобой всё в порядке?
- Не смейся, бабушка. Всё было, словно наяву.
- Тогда рассказывай, пока я завтрак буду готовить.
                ***
- К сожалению, я встретилась с ним не в лучшее для него время. Это было в Царском селе, когда он был смертельно болен. Фёдор Иванович тихо лежал на белоснежной постели в длинном бархатном халате тёмно-синего цвета. Лицо печальное, даже строгое, глаза полузакрыты, здоровой правой рукой он поглаживал парализованную левую.
Чуть дыша, я прислонилась к рядом стоящему креслу и пролепетала:
- Фёдор Иванович, простите за мою дерзость: могу ли я с Вами поговорить?
Он прислушался, слегка повернув голову ко мне, открыл глаза и удивлённо прошептал:

- Вижу совсем плохо, но слышу нежный девичий голос. Кто вы и откуда, сударыня?
- Я – Полина. Пришла к Вам из своего сна две тысячи двадцатого года.
- Вот как? – произнёс он удивлённо. – Неужели много лет спустя меня помнят?
- Ещё как! И помнят, и знают!  А как любят и ценят Ваши стихи! Хочется мне уточнить кое-что о Вашей жизни и о Вашем творчестве. Можно?
- Сочту за честь, сударыня Полина.
- Благодарю… Вы ведь родились в селе Оводженка, где протекает одноимённая река?

- Да, это так, но всё это Овстуг. Усадьба, которую начинал благоустраивать мой дед.
- Мне очень нравится, что с четырёхлетнего возраста Ваши родители приставили к вам благочестивого и грамотного Николая Афанасьевича Хлопова. Ведь это он заложил в детский ум и сердце основы русского языка, знание русского быта, раскрыл красоту русской природы, воспитывал патриотизм.

- Николай Афанасьевич был для меня не только нянькой, но и на протяжении двух десятилетий – другом. В студенческие годы, в неметчине, он облегчал жизнь в быту. Очень дорожу подаренной мне иконой с надписью: «В память моей искренней любви и усердия моему другу Фёдору Ивановичу Тютчеву…»
Поэт открыл глаза: видно, приятные воспоминания приободрили его.

-  Часто не хватает талантливым молодым людям родительского совета и поддержки. «Любезному папеньке» – было написано первое стихотворение. Честь и слава Вашим родителям, которые увидели в сыне стихотворца и в одиннадцать лет наняли учителя Семёна Егоровича Раича. Хоть и был он всего на четыре года старше, но именно он познакомил с правилами стихосложения, помог изучить античную литературу, и в тысяча восемьсот тринадцатом  году с успехом Вы уже переводили оды Горация.

Фёдор Иванович утвердительно едва кивнул головой.
   - Мало, кто из Ваших современников смог окончить университет раньше положенного срока, а Вы, Фёдор Иванович,  окончили. Восхищаюсь этим фактом!
- Да, в тысяча восемьсот двадцать первом году окончил Московский университет, а через год стал служащим Государственной коллегии иностранных дел.
- Вы писали, что «Остерманова рука закинула меня так далеко»… В Мюнхен, в дипломатическую миссию. Да? Остерман-Толстой – Ваш родственник. В моём понятии, он рекомендовал Вас «по блату». Так это  называется у моих современников.

- Не знаю такого слова, такого понятия. Остерман-Толстой, герой Отечественной войны, не мог несмышлёныша рекомендовать на такую важную службу, – послышались в голосе возмущённые нотки.
- Знаю: в Россию Вы, Фёдор Иванович, вернулись в тысяча восемьсот сорок четвёртом году. «Ах, какие приступы тоски по родине овладевают мною», – писали вы жене Эрнестине Пореффель. Сочувствую: двадцать два года пребывания за границей – срок немалый! Но он не прошёл впустую. Вы общались с философом Фридрихом Шеллингом, поэтами Иоганном Гёте, Генрихом Гейне, посещали литературные вечера, изучили поэзию Байрона, обращались к Шекспиру, писали публицистические статьи на французском языке. Получается, что у своих русских предшественников ничему не научились?

- Обидно, но, наверно, правдиво. Зато мой стих крайне самостоятелен и своеобычен.
- Ваши стихи мои современники делят на четыре блока: пейзажная лирика, любовная, стихи о родине, стихи о вере. Очень люблю природную тему, где передаются живые и разумные чувства окружающей природы. Русская природа в ваших стихах – это «природа-мать». Она живая, одухотворённая, многоликая и могущественная. Это живое, мыслящее и чувствующее существо. «И сладкий трепет, как струя, по жилам пробежал природы», «Неохотно и несмело солнце смотрит на поля», «А воды уж весной шумят». Я насчитала, Фёдор Иванович, сорок восемь стихов о природе. Их лёгкие строки шуршат, звенят, поют, шепчут и остаются в сердцах читателей.

- Вы не преувеличиваете, Полина?
- Скорее всего, я недооцениваю  их достоинства. А вот до сути Ваших философских стихов, думаю, я не доросла. Однако, понимаю, что философская лирика – это раздумья о смысле бытия, о ценности человеческой жизни, о месте человека в этом мире и его предназначении. «О, бурь заснувших не буди –
Под ними хаос шевелится!»
 Фёдор Иванович, кажется, Вы сожалеете, что не можете до конца проникнуть во все тайны бытия…

  Мне показалось, что Тютчев едва усмехнулся. Я вспомнила несколько фотографий с его чуть насмешливой спрятанной за очками улыбкой.
- Думаю, что это вообще невозможно, – вздохнув, сказал поэт.
- Фёдор Иванович, можно я ещё чуть-чуть поговорю с Вами?
- Разрешаю. Чувствую, что это мой последний разговор о моей жизни.
- У Вас девять детей от трёх жён: Анна, Дарья, Екатерина, Мария, Дмитрий, Иван, Елена, Фёдор, Николай. Все они были названы русскими именами. Значит, Вы любили Россию, воспевали её, изучали общественно-политическую жизнь родной страны, хотя и ненавидели царящие в то время нравы… «Не плоть, а дух растлился в наши дни,
                И человек отчаянно тоскует…
                Он к свету рвётся из ночной тени
                И, свет обретши, ропщет и бунтует».
 
И все-таки, почему Вы женились на немке – Элеоноре Петерсон? И вторая жена – Эрнестина Деренберг.
 - Тогда это было нормой.
 - Скажу честно: многие мои современницы осуждают Вас за тесную связь с женщинами. Их, кажется, было пять. Неужели вы их всех любили? Да и связь с некоторыми из них не способствовала Вашей карьере.
Последовал очередной  тяжёлый вздох Фёдора Ивановича:
- Да, я не безгрешен. Постоянно переживал из-за того, что ставил своих женщин в неловкое положение.
- Помню Ваши строки:  «О, как убийственно мы любим,
                Как в буйной слепоте страстей
                Мы то всего вернее губим,
                Что сердцу нашему милей!»

Я почувствовала, что Ваши стихи о любви – это состояние покоя и, в то же время, вечная борьба.
- Это так, – тихо прошептал поэт.
- Наверно, было за что женщинам Вас любить? Мне очень жаль молодую Елену Денисьеву. Вы ведь были вдвое старше её. Четырнадцать лет прожили  с ней, как говорят Ваши современники, «во грехе». При живой жене-то, Эрнестине…
- Единственное моё оправдание – это страстная, безумная любовь к ней, посланная небом, – прервал меня Фёдор Иванович. – Елена родила троих детей, и я им дал свою фамилию. Кстати: с согласия Эрнестины.

- Понимаю, не было б Елены, которую Вы боготворили, не было бы и «Денисьевского цикла» стихов… «Денисьевский цикл» мои современники признают как прекрасное творение о любви. А Елене сочувствую: она не вынесла общественных осуждений, которые оставляли в её душе кровавые раны.
-  Корю себя за бессилие и страх, которые не позволили защитить любимую от осуждения и людского гнева, – измученным от душевного страдания голосом шептал поэт.
 
-  Простите. Однако, мне хочется вернуться к Вашему творчеству. С тысяча восемьсот пятьдесят шестого до тысяча восемьсот семидесятый год Ваши стихи наполнены политическими мотивами, появляется гражданский трактат: «Не плоть, а дух растлился в наши дни,
                И человек отчаянно тоскует.
                Он к свету рвётся из ночной тени
                И, свет обретши, ропщет и бунтует».

Какая гражданская мощь! И, тем не менее, Ваши стихи мало печатались. Лишь журнал Пушкина «Современник» принёс Вам известность. Некрасов назвал Вас «русским первостепенным поэтическим талантом». А сборников стихов вышло всего лишь два: первый – в тысяча восемьсот пятьдесят четвёртом, второй – в том же году. Благодаря сыну Ивану в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году вышло второе прижизненное издание. Ну почему же так мало, Фёдор Иванович?

-  Не придавал я особого значения своим стихам. Пишется да и пишется. Наверно, смысл жизни был для меня в другом. Я «песчинка мирозданья». Счастье – главная ценность человеческой жизни, – печально произнёс поэт.

-  Сударыня! – неожиданно услышала я строгий женский голос. – Не пора ли Вам покинуть нас! Фёдор Иванович устал!
 Я оглянулась. В уголке комнаты сидела женщина. Это была Эрнестина – вторая жена поэта. Выглядела она точно так, как на портрете, что висит в одной из комнат дома-музея в Овстуге. Именно с ней Фёдор Иванович преуспел в активной дипломатической деятельности. Именно Эрнестина высоко ценила поэтический талант мужа.  Я вспомнила этот факт, вычитанный в какой-то книжке о Тютчеве. Большим уважением  прониклась, глядя на эту мужественную женщину. Несмотря на все измены мужа, она показала редчайшее самообладание, сохранила своё достоинство и до последней минуты была рядом с ним.

-  «Жизнь, как подстреленная птица,
    Подняться хочет и не может».
Это Фёдор Иванович, сомкнув веки, печальным голосом процитировал строки из своего стихотворения, посвящённого Елене Денисьевой. Думал поэт в эти минуты о кратковременности человеческого бытия? Или это состояние самого Фёдора Ивановича, в котором он находился после смерти  его возлюбленной? А не свою ли жизнь сравнивает поэт с подстреленной птицей? Хотела я задать поэту свои вопросы, да не успела: яркий свет пробивался через штору моего окна. Я проснулась.
                ***
     Внучка закончила свой рассказ и вопросительно посмотрела на меня. А я радовалась: Полина проявила интерес к глубокому изучению жизни и творчества Фёдора Ивановича Тютчева.  Надеюсь, интерес к русской литературе не угаснет.