1951. В Подмосковье

В январе приехали в Подмосковье. Сначала остановились в Опалихе в частном доме Зыкина Сергея Алексеевича, папиного коллеги по экспедиции. «Прогостили» у гостеприимных хозяев недели две, за это время папа уладил свои дела с работой в Министерстве сельского хозяйства и получил разрешение жить в Пушкино в летней даче Минсельхоза на 3-ем Акуловском проезде, достал и установил на новой «жилплощади» буржуйку, переехали и начали устраиваться.
Дача по летним меркам была замечательная. И совсем непростой архитектуры. Это был одноэтажный большой деревянный дом в форме буквы «П» в плане, с примыкающей полукруглой открытой верандой с южной стороны. По периметру полукруга были установлены высокие круглые деревянные колонны, по центру – парадная лестница, по бокам – балюстрада. Кровля веранды была устроена круглым куполом, крытым железным листом, а верх венчал деревянный шпиль. Короче, веранда была настоящим романтическим местечком для приятных встреч.
Одно только замечание: дача не была предусмотрена для зимнего её посещения, не говоря уже о проживании в ней. По этой причине, утепления стен на зиму проектом не предусматривалось, его и не было, естественно. Стены – деревянные: каркас из бруса, обшитый с двух сторон тонкой доской вагонкой, а внутри – засыпка шлаком. Про внутренние гидро- и паро-изоляцию ничего не скажу. Похоже, что такой детали не было изначально. Шлак с годами слежался и на всю высоту стен его уже не доставало… Отопление… какое ещё вам отопление для летней дачи? Дом казённый, летний, продувной, к Министерству относящийся, в качестве места постоянного проживания никто из нормальных сотрудников не принимал всерьёз, и не претендовал как на возможную «жилплощадь». Снимать частную квартиру или комнату-две у отца «ресурсов» не было, командировочных или других выплат в связи с переездом и обустройством на новом месте, не было положено. Так что «жилплощадь» «в левой ноге буквы П» размером 9х5 метров в «нашем» летнем доме была отдана в наше распоряжение, – делайте, что хотите, живите. Устраивайтесь! Здесь просторно: 45 кв.метров, «свободная планировка» (ни одной перегородки), светло: окна с рамами 2х2 метра, правда с одинарными, а не двойными. Стёкла без замазки (зачем она в летнее время?). Естественная «продуваемость», что для летних условий замечательно: духоты не будет…

Был январь. Холода, морозы, как специально для нас, – «сиротские»: минус 10, минус 12. А на нашей «даче» отец провёл ряд первоочередных работ, хотя бы некий минимум для выживания, тем более, что в составе нашей семьи сестрёнка моя маленькая четырёх лет от роду. Первым делом он устроил печку-буржуйку, которую топили дровами почти круглосуточно. Где ватой, где тряпьём законопатили щели оконных рам, старые газеты распустили на полоски, сварили клейстер, заклеили щели в окнах. Купили термометр, который доказывал небезуспешность нашей отчаянной борьбы за выживание: температура в нашем жилище поднялась аж до восьми градусов Цельсия и ниже не опускалась. Но, сами понимаете, что это за условия… А по субботам возле самой печки устраивали баню, всё в быстром темпе, чтобы не простудиться, и, представьте себе, никто не заболел. Потом наладились с походами в городскую баню, где были длиннющие очереди, – меньше чем в полдня не управишься. Потом приглашённый печник в эту же зиму сложил нам кирпичную печку, кладка влажная, тяга плохая, топка дымная, а проветрить нельзя: тепло выпустишь, вот и ходишь в дыму и в слезах, пока не привыкнешь и не проморгаешься…

Меня устроили в Пушкинскую школу имени Фрунзе, так она тогда называлась, в 6-й класс. Школа далеко, за железнодорожной линией; ходьбы от нашей Акуловой горы около получаса, школа маленькая, тесная, а учениками укомплектована «под завязку», лишнего места нет. Все ребята сидят за партами по 2 человека, как и положено, мне же пришлось быть третьим. К чести моих «однопартийцев» Серёжи Петрова и Славы Мозокина, от них никаких упрёков я не услышал. Вы представляете моё положение? В середине учебного года, с начала третьей четверти оказаться в другом городе, в другой школе, где из ребят никого ни знакомых, ни друзей нет, да я ещё «хронически» на год моложе своих одноклассников, и ростом маловат – голодовка, понимаете, – 150 см росту в это время, максимум…
И вот на первом уроке сижу на краешке скамьи за партой, а учительница, увидев нового ученика, спрашивает:
– А кто это у нас новенький появился? Встань, мальчик, представься нам, как твоя фамилия? – Я, признаться, стушевался от внезапно наступившей тишины и нацеленного на меня всеобщего внимания, и еле живым голосом пролепетал свою фамилию. Получилось еле слышно. Однако ребята услышали несколько другое и наперебой загалдели, усиливая мой робкий «первоначальный сигнал»:
– Философ, философ…– обрадовались они, им даже самим понравилось. С настоящей фамилией моей всё-таки разобрались, но прозвище ли, кличка ли, а, я скажу, «титул философа» с той минуты ко мне приклеился капитально, вплоть до перехода из семилетки Фрунзе в среднюю школу №3, где мои прежние одноклассники «повысили моё звание философа» до обращения «Сократ». Но я и не противился, хотя и не совсем понимал, хорошо ли это или не очень.

Потом как-то всё относительно успокоилось, и учёба пошла по накатанной колее.
Учительница ботаники задала нам задание посадить дома в горшочке луковицу и вырастить её, ведя постоянный дневник. Примерно через месяц дневники собрали и сдали учительнице. Посмотрела она наши писания и на одном из уроков выделила мой дневник, отметив «литературный стиль» автора. У меня там проскочила некая вольность: описывая свои несостоявшиеся «ожидания», выразился… «но, увы!». Потом это «увы» мне не раз припоминали, правда, без издёвки, по-доброму.

Учиться мне нравилось всегда. То ли время было такое, то ли преподаватели другие, то ли мы сами были по-детски искренние и наивные, не в пример последующим годам и поколениям. К новому учебному году я всегда готовился с настоящим трепетом: ну, скоро ли придёт Первое сентября?! Старенький портфель был тщательно осмотрен и подремонтирован самим же учеником. Если можно было бы надраить портфель гуталином, непременно надраил.
Про поступление в школу в Сергиевке я уже писал, доставалось трудненько: сразу – во второй класс. Ударный труд: год – за два. Но с помощью родителей постепенно моя учёба выровнялась, и 4-й класс я закончил в Сталинградской железнодорожной (начальной) школе на одни пятёрки, с Похвальным листом, в колере красном с… золотом. Как положено, вверху справа и слева портреты Ленина и Сталина. Сколько же школ мне пришлось поменять, пока наша семья колесила по Сталинградской области! Редко, когда мне удавалось один учебный год провести в одной школе, всё переезды да переезды… Ситуация стабилизировалась, только начиная с подмосковного Пушкино, где семья наша осела более или менее окончательно.
В школе Фрунзе в конце учебного года в нашем классе учителя предложили, и мы поддержали, поставить «Ревизора» Гоголя, не всего, конечно, – только начало первого действия. Роль Городничего была поручена Серёже Петрову, он самый видный, напористый, громогласный, ни дать, ни взять, Городничий и только! Мне при моей скромности дали роль Земляники, попечителя богоугодных заведений. Готовились, репетировали под руководством нашей учительницы русского языка Ольги Яковлевны Шимбаревич. Что ещё запомнилось? То, что у соседей Левашовых обнаружился настоящий фрак, чёрный, но размера малого и, похоже, никто его никогда не надевал. А мне пришлось в самый раз! Серёжа где-то достал настоящие ботфорты, – Городничий вылитый!
Какой-то был праздник, не помню, в главном зале школы мы сыграли Гоголя, а я был раздосадован… тем, что наше «действо» так быстро закончилось…
Ах, ах, весь мир – театр и люди в нём – актёры…

*     *     *

К своей, геодезической, специальности отец приобщил меня капитально. Причём, никогда насилия над собой я не чувствовал. Просто он умел так интересно и «дозированно» преподносить и теорию и практику, что я с неподдельным интересом только и ожидал последующего поворота в новой работе.
Каждое лето в мои школьные каникулы я работал под его руководством. Сперва – самое простое: работа лентовщиком на горизонтальной съёмке. Позднее обучил работе на теодолите. При этом сам «бегал с рейкой» и одновременно вёл полевой абрис. Так что к началу работы в экспедиции я уже имел солидный «стаж работы». Это были незабываемые годы моего приобщения к специальности геодезиста и человеческому терпению. И сверхчеловеческому тоже.

 2020