Великие православные иерархи xix xx веков

ВЕЛИКИЕ ПРАВОСЛАВНЫЕ ИЕРАРХИ XIX–XX веков.

Сборник публикаций отцов Германа и Серафима Платинских в журнале «Православное слово».
Составитель и редактор, автор русского текста Вячеслав Марченко.

Содержание:
1. АРХИЕПИСКОП ВИТАЛИЙ (МАКСИМЕНКО)
2. МИТРОПОЛИТ АНАСТАСИЙ (ГРИБАНОВСКИЙ)
3. АРХИЕПИСКОП ИОАНН (МАКСИМОВИЧ)
4. МИТРОПОЛИТ ФИЛАРЕТ (ДРОЗДОВ)
5. АРХИЕПИСКОП ИОАСАФ (СКОРОДУМОВ)
6. АРХИЕПИСКОП МЕЛЕТИЙ (ЛЕОНТОВИЧ)
7. АРХИЕПИСКОП ФЕОФАН (БЫСТРОВ)
8. АРХИЕПИСКОП АПОЛЛИНАРИЙ (КОШЕВОЙ)


1. АРХИЕПИСКОП ВИТАЛИЙ – ИСТИННЫЙ УЧЕНИК ПРЕПОДОБНОГО ИОВА

 1873—1960 гг.

 Игумен Лавр

(Из журнала отцов Германа и Серафима Платинских «Православное слово» № 3, 1965 год.)


Тронутый образцовой жизнью и деятельностью преподобного Иова, архиепископ Виталий стал великим миссионером печатного православного слова, которое, начавшись в Почаеве, распространил на всю Россию и все русское зарубежье.
Автор этой краткой биографии еще ребенком вступил в братство преподобного Иова и несколько лет был келейником архиепископа Виталия.  В настоящее время он преподает в Свято-Троицкой семинарии и пишет книгу о своем Авве.



Последний портрет архиепископа Виталия, сделанный за несколько недель до его смерти.
Сверху слева – Почаевская Лавра, справа – Свято-Троицкий монастырь, Джорданвилль, Нью-Йорк.


АРХИЕПИСКОП ВИТАЛИЙ родился 8 августа 1873 года в селе Глафировка Таганрогского уезда в семье бедного дьякона Василия Максименко. В семилетнем возрасте потерял отца и мать и вместе с шестью своими братьями и сестрами поселился у родственников.  Василий жил сначала со своей теткой, бедной вдовой, а потом со старшим братом.  По окончании духовной подготовительной школы Василий поступил в семинарию в Екатеринославе, которую окончил одним из первых в своем классе.

В студенческие годы Василия отличала исключительная сдержанность, скромность и неразговорчивость.  Рождественские и пасхальные каникулы он проводил в школе, идти было некуда. Летом остался со своим братом, но получил мало доброты от жены брата и чувствовал себя там неловко;  и поэтому он проводил большую часть своего времени в одиночестве, ухаживая за пчелами или строгая.

После окончания семинарии Василий поступил в Киевскую Духовную академию, где проучился год, а затем в Казанскую Духовную академию, которую успешно окончил.  На четвертом году пребывания в Казани Василий решил под влиянием ректора Академии епископа Антония (Храповицкого, впоследствии митрополита Киевского, а впоследствии Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви) принять монашество.  Несмотря на нездоровье Василия — он болел чахоткой и дни его считались сочтенными, — епископ Антоний постриг его (в 1899 г.) и дал ему имя Виталий, что означает «живой», сказав ему: «Будешь жить долго.  По окончании Академии Виталий, уже иеромонах, был отправлен преподавать в миссионерскую семинарию на Кавказ, трехлетнее пребывание там оказалось для него весьма благотворным, и он вернулся совершенно здоровым.

Когда епископа Антония перевели на Волынь, он призвал к себе иеромонаха Виталия для миссионерской работы в Почаевском монастыре, поручив ему типографию.  Там Виталий, теперь архимандрит, проработал двенадцать лет с 1902 года, и за эти годы он превратил маленькую обедневшую типографию в огромное предприятие со 150 монахами-трудниками, использующими все приемы современной техники.  Архимандрит Виталий вдохновлялся примером преподобного Иова, настоящего основателя книгопечатания в Почаеве;  он полностью отдался миссионерской работе книгопечатания, и в его руках она процветала.  Митрополит Антоний позже, говоря о деятельности архимандрита Виталия в то время, говорил: «Спал он мало, часто прямо в типографии, где-нибудь под станком, и свою архимандритскую келью превратил в обычное общежитие для монахов».  Восстановленная таким образом образцовая типография восстановила печатные богослужебные книги, учебники, книги и наставления для народа, миссионерские труды и выпускала пять периодических изданий.  Эти издания были популярны на всей территории России.

Архимандрит Виталий сеял доброе семя не только посредством печатного станка; и его живое слово звучало ясно и убедительно и было услышано десятками тысяч верующих, стекавшихся в Почаев со всех концов России.  Он построил два скита и несколько монастырских церквей, основал Волынский русский народный союз, охватывавший всю Волынь своей сетью кооперативов.  Архимандрит Виталий объехал всю Волынь с церковными крестными ходами и поднял религиозный дух народа на высокий уровень.

Начавшаяся в 1914 году война вынудила архимандрита Виталия эвакуировать большую часть почаевских типографий, но худшее было еще впереди;  во время революции он был заключен в тюрьму и приговорен к смерти как большевиками, так и польскими католиками.  Заключенный католиками более восьми месяцев в сырой темной камере, избитый и униженный, он показал себя достойным исповедником Святого Православия.

Во многом благодаря усилиям митрополита Антония, жившего тогда в Югославии, архимандрит Виталий бежал из Польши и попал в Белград;  но он не остался долго там. Узнав, что в Карпатах есть русские, насильно обращенные в униатство, а теперь обращающиеся к Православию, он испросил благословения у митрополита Антония и отправился в Чехословакию.

В 1923 году, накануне Благовещения, архимандрит Виталий приехал в село Владимирово в Карпатах и там одиннадцать лет трудился на непаханом никем до него поле.  Буквально из ничего, кровью и потом своими и своих монахов он построил монастырь и большую каменную церковь, восстановил Почаевскую типографию в собственном внушительном здании.  Вскоре русские заграницей стали снабжаться богослужебной и религиозной литературой.  В 1928 году было начато издание журнала «Православная Карпатская Русь», издаваемая и сегодня как «Православная Русь».  В то же время архимандрит Виталий вел большой миссионерский труд по обращению местного русского населения из униатства в Православие.

Много раз архимандрит Виталий отказывался от архиерейского сана, и только необходимость поддерживать каноническую Церковь в Северной Америке заставила его, наконец, внять мольбе немощного аввы, митрополита Антония, и быть рукоположенным во епископа в 1934 году. Его миротворческая деятельность  в Соединенных Штатах много сделала для прекращения раскола, существовавшего там в Церкви с 1926 года;  единство было восстановлено в 1935 году. Новый раскол, произошедший в конце Второй мировой войны, был для него очень болезненным.  Он и не предполагал, что митрополит Феофил разрешит североамериканским приходам выйти из Зарубежной Церкви и подчиниться ставленнику Сталина «патриарху» Алексию;  но именно это и произошло на Кливлендском соборе.

Архиепископ Виталий мужественно вынес первые удары нового раскола, когда он потерял несколько основанных им самим приходов, и с присущим ему упорством и организаторскими способностями вновь навел порядок в своей обширной епархии.  Вместе с оставшимися правящими архиепископами Тихоном, Иоасафом и Иеронимом он укрепил каноническую Церковь в Северной Америке.  Он подготовил переезд митрополита Анастасия и Синода Зарубежной Церкви в Северную Америку, устроив для этого резиденцию в Нью-Йорке.  Он неустанно трудился над организацией собственной епархии, а кроме того много времени уделял своему детищу Свято-Троицкому монастырю и Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле, штат Нью-Йорк.

Монастырь был основан еще до приезда архиепископа Виталия в США, но после его приезда он взял его под свою опеку. После Второй мировой войны он послал за четырнадцатью монахами из монастыря на Владимировой во главе с епископом Серафимом. В новом монастыре в Америке он соединил почитание Святой Троицы с почитанием бывшего покровителя их типографского дела преподобного Иова, «Богомудрого учителя монашеского трудового жития...» Таким образом, на новом месте архиепископ Виталий вновь взялся за святое дело преподобного Иова — печатание богослужебных книг, позволяющее каждому православному приходу за границей иметь необходимые книги для выполнения своего служения.

Существование Свято-Троицкой семинарии полностью связано с архиепископом Виталием.  Он первым понял важность воспитания будущих пастырей в строгой монашеской среде.  Начатая таким образом работа разрослась и теперь процветает.

По инициативе архиепископа Виталия в Джексоне (бывший Кассвилл), штат Нью-Джерси, строится великолепный храм-памятник во имя святителя равноапостольного Владимира, просветителя русского народа.  В последние годы жизни он с особым энтузиазмом посвятил себя этому делу.  В своем завещании он просил похоронить его в этом храме-памятнике.

8 (21) марта 1960 года, 2 в 8:30 вечера, архиепископ Виталий тихо и безболезненно отошел в вечность... оставив потомкам яркое и вдохновляющее наследие, которое должно принести плоды в Господень  Урожай.


2. ВЕЛИКИЕ ПРАВОСЛАВНЫЕ ИЕРАРХИ XIX–XX вв.

МИТРОПОЛИТ АНАСТАСИЙ

 1873—1965 гг.

 Архиепископ Иоанн (Максимович)

(Из журнала отцов Германа и Серафима Платинских «Православное слово» № 4, 1965 г.)

Жизнь митрополита Анастасия, родившегося в праздник Преображения и скончавшегося в пасхальную пору, сама по себе является важной главой в истории Церкви Христовой.  Достойный преемник великого «Патриарха Церкви» митрополита Антония, возглавил рассеянную русскую паству, как Моисей, в верности истинному Богу и Его Святой Церкви.  Автор этих записей, архиепископ Иоанн – недавний кандидат в преемники митрополита Анастасия, является последним из действующих ныне архиереев, рукоположенных митрополитом Антонием.



Митрополит Анастасий на службе в своей летней резиденции в Бурлингейме, штат Калифорния, за три года до кончины.


С САМЫХ МАЛЫХ ЛЕТ наш покойный Первоиерарх Митрополит Анастасий (до пострижения в монашество Александр Грибановский) выделялся среди современников и талантами, и высоким нравом. Те, кто знал его в юности, запомнили его как талантливого и в то же время исключительно обходительного юношу, внимательно следившего за собой, не позволявшего себе никаких вольностей в поведении и разговоре.

После окончания семинарии и Духовной академии при Свято-Троицкой лавре и принятия монашеского пострига, он был назначен сначала преподавателем, а через несколько лет ректором Московской семинарии. 29 июня 1906 года хиротонисан во епископа Серпуховского, викария митрополита Московского. В Духовной академии он был учеником великого богослова и наставника молодежи, будущего митрополита Антония (Храповицкого);  и позже он стал ближайшим помощником митрополита Московского (позже Киевского) Владимира (Богоявленского), первого из священномучеников революции.  Уже тогда он выделялся среди иерархов и, хотя и был одним из самых молодых архиереев, получал ответственные поручения. Так, в 1913 году ему было поручено освидетельствование мощей и подготовка к канонизации патриарха Гермогена.  В день канонизации, 12 мая того же года, в которой участвовало около двадцати иерархов во главе с Патриархом Антиохийским Григорием, именно он произнес проповедь после службы перед многотысячной толпой.

20 мая 1914 года епископ Анастасий был назначен на Холмско-Люблинскую епархию, и теперь, как самостоятельный епархиальный иерарх, он вступил в новый период своего жизненного служения.  Однако через два месяца началась Первая Мировая война, во время которой Холмская епархия превратилась в поле боя. Епископ Анастасий посещал раненых в госпиталях, а также в войсках на действительной службе, вселяя в них душевные силы; не раз его жизнь была в опасности. Его деятельность была отмечена Государем вручением ордена Александра Невского с мечами. Когда Холмская епархия была оставлена нашими войсками в последний раз, епископ Анастасий был переведен в Кишинев, который также находился недалеко от мест сражения.

Сразу после печальных и болезненных событий 1917 года собрался Всероссийский Собор, и владыка Анастасий выехал, чтобы принять в нем активное участие.  Когда кандидатуры Патриарха были отобраны, он был назван одним из них и на первом туре голосования получил 97 голосов.  После избрания архиепископа Тихона епископ Анастасий возглавил комиссию, выработавшую обряд его возведения на Патриарший престол, обряд, не совершавшийся более двухсот лет; и когда образовался Патриарший Синод, Собор избрал его своим членом.

Вскоре после этого митрополит Владимир Киевский был убит, на его место был избран митрополит Антоний Харьковский. Харьковские верующие просили своего пастыря назвать достойного преемника себе, и митрополит Антоний назвал епископа Анастасия.  Однако фактическому его избранию не суждено было состояться.  Гражданская война помешала Епархиальному собранию собраться для избрания епископа, а по окончании войны многие архиереи, в том числе архиепископ Анастасий, оказались за границей.  Высшее Церковное Управление Южной России поручило ему руководство русскими церквями на Ближнем Востоке; и когда, с приходом его в Константинополь, оно было преобразовано в Высшее Церковное Управление Заграницей, архиепископ Анастасий, находившийся в Константинополе, стал его членом.

Многочисленные беженцы поселились в лагерях и других местах в Константинополе и его окрестностях, и архиепископ Анастасий посетил их и навел порядок в церковной жизни в новых условиях. С перемещением Высшего Церковного Управления в Сербию в 1921 году он остался в Константинополе и был там представителем Русской Зарубежной Церкви, одновременно поддерживая связь с Патриархом Тихоном через Финляндию и раздавая информацию о церковных событиях. Когда Константинопольский Патриарх Мелетий созвал так называемый «Всеправославный съезд», архиепископ Анастасий решительно восстал против принятия нового календаря и встал на защиту церковных канонов, не соглашаясь с их нарушением. В то время Патриарх Тихон, обманутый ложными слухами о том, что вся Православная Церковь приняла новый календарь, повелел ввести новый календарь и в России; это, однако, не было принято народом и частью иерархии. А когда Патриарх Тихон получил от архиепископа Анастасия доклад об истинном положении дела, он тотчас же отменил свой указ.

Было оказано сильное давление на архиепископа Анастасия подчиниться решению Константинопольского Патриарха. Он покинул Константинополь и поселился в Иерусалиме в Русской миссии, где был назначен настоятелем. Во время беспорядков, вспыхнувших в Иерусалиме, когда епископы восстали против своего патриарха, он помог иерусалимскому патриарху Дамиану погасить волнения. Патриарх вместе с архиепископом Анастасием рукоположил новых епископов, сместив мятежников с занимаемых ими постов, и тем смута была прекращена. Среди новопосвященных был Тимофей, впоследствии ставший Патриархом Иерусалимским.

Архиепископ Анастасий всем сердцем вошел в жизнь Святой Земли и установил с ней постоянную духовную связь. Он несколько раз выезжал из Иерусалима, чтобы отправиться в Сербию на Архиерейские Соборы, и там высказывал свои мнения всегда с большой осмотрительностью, все точно взвешивая, никогда не прибегая к крайностям. Во всем он знал умеренность. Среди русских архиереев за ним прочно закрепился титул «Мудрейший». Сам стоя на твердой канонической почве, он проявлял снисхождение к тем, кто был слабее, исполненный миролюбия, старался сгладить все недоразумения. Но именно при его непосредственном участии была наложена епитимья на митрополитов Евлогия и Платона и их духовенство.

На Соборе 1934 года он был избран преемником и заместителем митрополита  Антония и возведен в сан митрополита, несмотря на его отказы, а когда 28 июня 1936 года мирно скончался архипастырь, «подобный великим архиереям-святителям древности», митрополит Анастасий стал главой Русской Церкви. Так исполнилось желание митрополита Антония, за много лет до этого высказывавшегося, что его преемником будет митрополит Анастасий.

Годы, когда митрополит Анастасий был Первоиерархом были годами великих событий и потрясений в Церковном разделении России. Начавшаяся Вторая Мировая война, опустошившая всю Европу и потрясшая почти все страны, поставила Русскую Зарубежную Церковь в трудное и чрезвычайно сложное положение. Сербия, где тогда располагался Синод Зарубежной Церкви, была оккупирована Германией, и требовалось много такта и мудрости, чтобы сохранить братские отношения с Сербской Церковью и в то же время сохранить Русскую Церковь свободной от гонений завоевателей.

Во время обстрела Белграда митрополит Анастасий подавал пример спокойствия и духовного мужества, продолжая неукоснительно служить, посещая храмы и поддерживая дух русской паствы.

С подходом советских войск митрополит Анастасий взял с собой чудотворную Курскую икону Божией Матери и почти совсем один уехал в Среднюю Европу. Как только война закончилась, он восстановил связь со всем Русским Зарубежьем и возобновил деятельность Архиерейского Синода. Было много клеветы и обвинений против митрополита Анастасия от тех, кто хотел помешать существованию свободной Русской Церкви;  но все это рассеялось, как дым, и власть митрополита Анастасия выросла до мировых размеров. В Германии он посещал лагеря беженцев, поднимая и укрепляя дух беженцев; посетил он также несколько европейских стран, и его духовный лик запечатлелся там в душах паствы, оказавшейся в бедственном положении.

Когда значительная часть беженцев переселилась в Новый Свет, митрополит Анастасий по просьбе русских архиереев, проживавших в США, решил перенести Синод в Америку. Митрополит Анастасий прибыл в Нью-Йорк в ноябре 1950 года. За три дня он освятил храм в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле и открыл первое в Америке заседание Архиерейского Собора; тогда же был совершен впервые за пределами России чин приготовления и освящения мира.  (Миро – елей, употребляемый в таинстве миропомазания после крещения; снабжение всех епархий и приходов автокефальной Православной Церкви обеспечивается главой этой Церкви, который благословляет ее приготовление и освящение в ряде особых церемоний.) После  этого Архиерейские Соборы собирались под председательством митрополита Анастасия в 1953, 1956, 1959 и 1962 годах.

Прибытие митрополита Анастасия возродило церковную жизнь в Америке. Стали открываться новые церкви и приходы там, где раньше были только вновь прибывшие беженцы из Европы и Азии. Поездки митрополита Анастасия в разные города после приезда в Америку были для этих мест настоящим праздником;  Русская Зарубежная Церковь укреплялась и процветала.  Благодаря этим и более поздним визитам митрополит установил активную связь со своей паствой.

С помощью поклонников митрополита Анастасия Синод приобрел большой дом в Нью-Йорке; здесь были построены собор и домашняя церковь и открыты две школы: субботняя для учащихся американских школ и обычная дневная средняя школа. (преподобного Сергия, первая в своем роде школа в Америке.) На Архиерейских Соборах под председательством митрополита Анастасия было разработано новое Положение о Русской Зарубежной Церкви, соответствующее изменившимся обстоятельствам.

В 1956 году все Русское Зарубежье торжественно отметило редкий случай пятидесятилетия архиерейского служения своего Первоиерарха.  После этого митрополит Анастасий руководил Зарубежной Церковью еще несколько лет, сохраняя за собой все свои способности, но силы его стали заметно убывать.

В начале Великого поста в 1963 году митрополит заболел и провел несколько дней в больнице, после чего его здоровье пошатнулось. В январе 1964 года он решил уйти в отставку и предложил Архиерейскому Собору избрать себе преемника. Собравшись в Неделю жен-мироносиц, члены Собора по предложению нового митрополита Филарета избрали митрополита Анастасия почетным председателем Собора и Архиерейского Синода с вручением ему титула Блаженнейшего и правом ношения двух панагий.  После этого митрополит Анастасий продолжал интересоваться делами, хотя и жил в полном уединении.

Не имея возможности посещать службы каждый день, он слушал их последние несколько лет с помощью специального усилителя, подключенного к его комнате; и несколько раз в неделю причащался. Его слух и зрение сильно ухудшились. Полностью уйдя в свою внутреннюю жизнь, он тем не менее иногда чувствовал себя лучше и приглашал к себе близких.

После возвращения митрополита Филарета из Австралии в середине февраля 1965 года митрополит Анастасий в последний раз пригласил всех архиереев, собравшихся тогда на Синод, в свои покои и сел с ними беседовать. На Пасху митрополит служил, но на Пятидесятницу опять заболел; он принял соборование, а в праздник святителя Николая, перед Всенощным бдением, на котором пелись песнопения Пасхи и Воскресения, отдал душу свою Господу Богу, прослужив почти 59 лет в архиерейском сане. Столь продолжительное служение в сане епископа неизвестно во всей тысячелетней истории Русской Церкви.

Воскресший Христос принял в Свое Царство Своего слугу, носившего имя Воскресение (что означает Анастасий по-гречески).


3. АРХИЕПИСКОП ИОАНН (МАКСИМОВИЧ)

 1896—1966 гг.

(Из журнала отцов Германа и Серафима Платинских «Православное слово» № 11, 1966 год.)




ЕДВА ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ прошло с того дня, как почил в Бозе иерарх Церкви Христовой, жизнь коего была осияна христианскими добродетелями и благодатью Святого Духа столь поразительно, что стала высочайшим образцом христианской жизни, а его сделала опорой истинного Православия9. Деятельность архиепископа Иоанна предстала в трех высочайших проявлениях, обычно редко сочетаемых: как смелого и признанного иерарха Церкви; как подвижника, продолжающего традицию столпничества, принявшего на себя самую суровую аскезу; наконец, как Христа ради юродивого, наставляющего людей той «простотой», что находится за пределами мудрости мира сего.

Нижеследующее повествование не может считаться полной биографией архиепископа Иоанна: это лишь подборка ранее собранного материала, оформленного в виде предварительного жизнеописания этого святого человека. Оно было составлено Братством преп. Германа, основанного по благословению архиепископа Иоанна (пожелавшего присутствовать при канонизации отца Германа после канонизации отца Иоанна Кронштадского) с целью развития миссионерской деятельности через печатное слово. Теперь, во исполнение этого предназначения, наш долг – поведать истину о человеке, ставшем в наши темные времена, когда истинное Христианство почти исчезло, воплощением жизни во Христе.

Это повествование основано преимущественно на личных впечатлениях и свидетельствах очевидцев, известных его составителям. Они называют его «Владыка», как принято обращаться к епископам. В английском языке этому слову соответствует Master, но оно не передает присутствующие в русском слове чувства близости и нежности, которые испытывали к архиепископу Иоанну все знавшие его.

Архиепископ Иоанн родился 4 июня 1896 года на юге России в селе Адамовка Харьковской губернии. Он вышел из малороссийского дворянского рода Максимовичей, к которому принадлежал и святой Иоанн Тобольский. Его отец, Борис, был предводителем дворянства в одном из уездов Харьковской губернии. При крещении мальчик был назван Михаилом – в честь архангела Михаила. Младенец мало ел и был болезненным.

Среднее образование он получил в Петровском Полтавском кадетском корпусе, где учился с 1907 по 1914 годы. Кадетский корпус он любил и впоследствии вспоминал о нем с нежностью. По окончании кадетского корпуса он поступил на юридический факультет Харьковского Императорского университета, который закончил в 1918 году (до захвата города Советами). Затем был назначен в Харьковский окружной суд, где служил в период правления на Украине гетмана Скоропадского и пока там оставалась Добровольческая армия.

Харьков, пребывание в котором совпало с годами духовного становления Владыки, был подлинным городом Святой Руси, и юный Михаил, чутко воспринимающий проявления святости, нашел здесь то, что стало образцом для его будущей жизни. Дважды в году две чудотворные иконы Божией Матери – Озерянская и Елецкая – в сопровождении торжественных процессий доставлялись в Успенский собор из монастырей, где они пребывали. В Покровском монастыре в украшенной фресками пещере, находящейся под алтарем, покоились мощи святителя Мелетия Леонтовича, который, после преставления в 1841 году, оказывал чудесную помощь тем, кто служил панихиду по нему у его гроба. Архиепископа Мелетия уже при жизни почитали за строгий аскетизм, особенно за подвиг воздержания от сна. Было известно, что он проводил целые ночи, стоя погруженный в молитву. Он предсказал день и час своей кончины. Юный Максимович относился с благоговением к этому святому иерарху.

Теперь можно отметить, что архиепископ Иоанн по крайней мере в трех моментах уподобляется харьковскому Святителю: как известно, он в течение сорока лет не ложился спать в постель; он заранее знал время своей кончины; он покоится под сенью собора в специальной усыпальнице, где почти ежедневно служатся панихиды и над гробом читается Псалтирь теми, кто испрашивает его помощи. Таким образом, перед нами уникальный случай приношения частицы Святой Руси в современную Америку.

В Харьковском университете будущий Владыка больше уделял времени чтению житий святых, чем посещению лекций, и, однако, был превосходным студентом. Очевидно, его стремление подражать святым проявилось уже в те годы, поскольку архиепископ Антоний Харьковский (позже митрополит и первый кандидат на Патриаршую кафедру в Москве, впоследствии первый Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви) предпринял специальные шаги, чтобы познакомиться с ним, а затем приблизил к себе юношу и стал его духовным наставником.

В 1921 году, во время гражданской войны, будущий Владыка с родителями, братьями и сестрой эмигрировал в Белград, где он и его братья поступили в университет. Один из них, окончив технический факультет, стал инженером, другой – после юридического – служил в югославской полиции. Сам же Михаил закончил в 1925 году богословский факультет, зарабатывая на жизнь в период обучения продажей газет.

В 1924 году он был посвящен митрополитом Антонием в чтецы Русской церкви в Белграде. Митрополит Антоний продолжал оказывать на него глубокое влияние, а Михаил отвечал ему почтением и преданностью. В 1926 году митрополит Антоний постриг его в монахи и рукоположил в иеродиакона в Милковском монастыре, дав имя Иоанн в честь дальнего родича его, святого Иоанна (Максимовича) Тобольского. 21 ноября того же года отец Иоанн был рукоположен в иеромонаха епископом Гавриилом Челябинским.

С 1925 по 1927 годы иеромонах Иоанн был вероучителем в Сербской государственной высшей школе, а с 1929 по 1934 годы – учителем и наставником в Сербской семинарии святого Иоанна Богослова, что в Битоле. Там он служил Божественную литургию на греческом языке для местных греческих и македонских общин, необычайно его чтивших.

Город Битоль относился к Охридской епархии, находившейся в то время под управлением епископа Николая (Велимировича), сербского Златоуста, известного проповедника, поэта, писателя, организатора и вдохновителя народного религиозного движения. Он оказал благотворное влияние на молодого иеромонаха Иоанна и, как и митрополит Антоний, ценил и любил его. Не однажды слышали, как он говорил: «Если хотите видеть живого святого, идите в Битоль к отцу Иоанну».

И действительно, становилось ясным, что человек этот совершенно необыкновенный. Его собственные студенты первыми открыли то, что являлось, возможно, главным аскетическим подвигом будущего Владыки. Вначале они обнаружили, что он бодрствовал еще долго после того, как все уходили спать, и что он имел обыкновение обходить общежитие ночью, поднимая упавшие одеяла, чтобы укрыть ничего не подозревающих учеников, и осеняя их крестным знамением. А затем было замечено, что он вообще не ложился спать, а позволял себе в течение ночи не боле часа-двух забыться в неудобном сидячем положении или на полу, склонившись перед иконами. Годами позже он сам признался, что с тех пор, как принял монашеские обеты, никогда не ложился спать. Такая аскетическая практика очень редка, хотя и известна православной традиции. Основатель общежительного монашества святой IV века Паисий Великий, принимая от ангела устав общинной монастырской жизни, относительно сна услышал следующее: «И они (монахи) не должны спать лежа, но ты должен сделать им такие седалища, чтобы они имели опору для головы» (правило 4).

Архиепископ Аверкий, известный по Джорданвилльскому Свято-Троицкому монастырю, тогда еще молодой иеромонах с Западной Украины, был свидетелем того глубокого впечатления, которое иеромонах Иоанн произвел на студентов семинарии. По возвращении домой на каникулы те имели обыкновение рассказывать о своем необычайном наставнике, который постоянно молился, каждый день служил Божественную литургию или по крайней мере причащался, строго постился, никогда не спал лежа и с истинно отеческой любовью вдохновлял их высокими идеалами Христианства и Святой Руси. («Православная Русь», 1966, № 14.)

В 1934 году иеромонаха Иоанна решено было возвести в сан епископа. Что касается самого отца Иоанна, то ничто не могло быть дальше от помыслов его, чем это. Одна дама, знавшая его, рассказывает, как она встретила его в то самое время в белградском трамвае. Он сказал ей, что находится в городе по ошибке – за ним послали вместо какого-то иеромонаха Иоанна, который должен быть посвящен во епископа. Когда же она увидела его на следующий день, он сообщил, что ситуация сложилась хуже, чем он предполагал, – это именно его хотят сделать епископом! А когда он возразил, что это невозможно ввиду его речевого дефекта, из-за которого он не может говорить внятно, будущему архиерею только и ответили, что пророк Моисей имел те же затруднения.

Епископская хиротония состоялась 28 мая 1934 года.
Владыка оказался последним из епископов, посвященных митрополитом Антонием. О необычайно высокой оценке нового епископа со стороны почтенного иерарха свидетельствует письмо, посланное им архиепископу Димитрию на Дальний Восток. Отклоняя предложение удалиться в Китай, он писал: «...Но вместо себя, – как мою собственную душу, как мое сердце, – посылаю вам епископа Иоанна. Этот маленький, тщедушный человек, с виду почти ребенок – на деле зерцало аскетической твердости и строгости в наше время всеобщего духовного расслабления». (Там же,
№ 13.)

Владыка был назначен в Шанхайскую епархию.

В ШАНХАЙ ВЛАДЫКА ПРИБЫЛ в конце ноября – на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы – и нашел там недостроенный большой собор и разгоревшийся между юрисдикциями конфликт. Прежде всего он восстановил церковное единство. Был установлен контакт с сербами, греками, украинцами. Особое внимание Владыка уделил религиозному образованию и взял себе за правило присутствовать на устных экзаменах в катехизических классах всех православных школ Шанхая. Он стал одновременно попечителем различных благотворительных и филантропических обществ, активно участвуя в их работе, особенно после того, как увидел те бедственные условия, в которых оказалось большинство его паствы – беженцев из Советского Союза. Он никогда не принимал приглашение на чай в богатые дома, но его можно было видеть везде, где была нужда, независимо от времени или погоды. Для сирот и детей нуждающихся родителей он устроил дом, поручая их небесному покровительству очень почитаемого им святителя Тихона Задонского, любившего детей. Владыка сам подбирал больных и голодающих детей на улицах и в темных переулках шанхайских трущоб. Сиротский дом, начавшийся с восьми детей, впоследствии мог приютить одновременно уже сотни, а в общей сложности через него прошло около трех с половиной тысяч детей. С приходом коммунистов Владыка эвакуировал приют полностью – сначала на один из Филиппинских островов, затем в Америку.

Уже скоро для его новой паствы стало очевидным, что Владыка – великий аскет. Основу его подвижничества составляли молитва и пост. Пищу он принимал один раз в день – в одиннадцать вечера. В первую же и последнюю седмицы Великого поста не вкушал и вовсе, а в остальные дни этого поста и Рождественского – только просфоры. Ночи проводил обычно в молитве и, когда, наконец, силы его истощались, клал голову на пол, забываясь на несколько часов перед рассветом. Когда же приходило время служить утреню, и он, бывало, не отвечал стучавшим в дверь, тогда, войдя, они находили его свернувшимся на полу у икон и одоленного сном. От легкого прикосновения к плечу он вскакивал и через несколько минут уже служил в храме – холодная вода стекала с его бороды, но он бывал совершенно бодр.

Владыка служил в соборе каждое утро и вечер, даже когда был болен. Литургию совершал здесь (как и в последующие годы) ежедневно, а если по какой-либо причине и не мог этого делать, то по крайней мере приобщался Святых Таин. Где бы он ни был, он не пропускал богослужения. Однажды, передает свидетель, «у Владыки тяжко распухла нога, и консилиум врачей, опасаясь гангрены, предписал ему немедленную госпитализацию, от которой он категорически отказался. Тогда русские врачи оповестили приходской совет о том, что они освобождают себя от всякой ответственности за его состояние и даже за жизнь. После долгих уговоров членами совета, которые готовы были даже насильно госпитализировать его, Владыка вынужден был согласиться и утром, за день до праздника Воздвижения Креста Господня, был отправлен в русский госпиталь, однако к 6 часам, прихрамывая, пришел в собор пешком и начал служить. За день опухоль совсем прошла». (Архимандрит Вениамин. «Воспоминания об архиепископе Иоанне». Стратфильд, 1966. Стр. 10, свидетельство Г. Ларина.)

Постоянная забота его об умерщвлении плоти имела основой тот страх Божий, который Владыка хранил по Преданию древней Церкви и Святой Руси. Следующий случай, сообщенный о. Скопиченко и подтвержденный многими «шанхайцами», хорошо демонстрирует его дерзновенную, непоколебимую веру во Христа. «Госпожу Меньшикову укусила бешеная собака. Предписанный курс уколов она либо отказалась делать, либо сделала небрежно... и заболела страшной болезнью. Узнав про это, владыка Иоанн пришел к умирающей. Когда он ее приобщил, с ней тут же случился припадок ее болезни: она начала испускать слюну и выплюнула только что принятые ею Святые Дары. Но Святые Таины не могут быть выброшены, и Владыка собрал и потребил их, выплюнутые больной женщиной. Бывшие с ним воскликнули: «Владыка! Что Вы творите?! Бешенство страшно заразно!» Но Владыка спокойно ответил: «Ничего не случится – это Святые Дары». И действительно, ничего не случилось».

Носил Владыка одежду из самой дешевой китайской ткани и мягкие туфли или сандалии, всегда без носок – какая бы ни была погода. Часто он ходил босой, отдав свои сандалии какому-нибудь нищему. Он даже служил босым, за что и подвергался суровому порицанию.

Теперь уже известно, что Владыка был не только праведником и подвижником, но и настолько близким Богу, что обладал даром прозорливости, и по его молитвам совершались чудеса.
Вот поразительное сообщение очевидца, Лидии Лью, свидетельствующее о его духовной высоте. «Владыка дважды приезжал в Гонконг. Это кажется странным, но я, не зная Владыку, написала ему письмо с просьбой о помощи одной вдове с детьми, а также спрашивала его о некоторых личных духовных проблемах, но ответа не получила. Прошел год. Владыка приехал в Гонконг, и я была в толпе, которая встречала его в храме. Владыка обернулся ко мне и сказал: «Вы та, кто написал мне письмо!» Я была поражена, так как Владыка никогда меня до этого не видел.

Когда пропели молебен, Владыка, стоя у аналоя, стал читать проповедь. Я стояла рядом с матерью, и мы обе видели свет, окружавший Владыку и идущий вниз к аналою – сияние это было толщиной сантиметров в тридцать. Длилось оно достаточно продолжительное время. Когда проповедь закончилась, я, пораженная необычайным явлением, рассказала о виденном Р.В.С., он же ответил нам: «Да, многие верующие видели это». Мой муж, стоявший чуть поодаль, также видел этот свет».

Владыка любил посещать больных и делал это ежедневно, принимая исповедь и приобщая их Святых Таин. Если состояние больного становилось критическим, Владыка приходил к нему в любой час дня или ночи молиться у его постели. Вот одно чудо среди многих, совершенных молитвами Владыки, свидетельство о котором находится в архиве Окружного госпиталя в Шанхае (сообщила Н. Маковая).

«Людмила Дмитриевна Садковская увлекалась спортом – скачками на лошадях. Однажды лошадь сбросила ее, и она сильно ударилась головой о камень, потеряв сознание. Ее без сознания привезли в госпиталь. Собрался консилиум из нескольких врачей, признали положение безнадежным – едва ли выживет до утра: почти нет биения пульса, голова разбита, и мелкие кусочки черепа давят на мозг. При таком положении она должна умереть под ножом. Если бы даже ее сердце позволило делать операцию, то при благополучном исходе она должна была остаться глухой, немой и слепой.

Ее родная сестра, выслушав все это, в отчаянии и заливаясь слезами бросилась к архиепископу Иоанну и стала умолять его спасти сестру. Владыка согласился, пришел в госпиталь и попросил всех выйти из палаты и молился около двух часов. Потом он вызвал главного врача и попросил освидетельствовать больную. Каково же было удивление врача, когда он услышал, что ее пульс был как у нормального, здорового человека! Он согласился немедленно сделать операцию, но только в присутствии архиепископа Иоанна. Операция прошла благополучно, и каково же было удивление врачей, когда после операции она пришла в себя и попросила пить! Она все видела и слышала. Живет она и до сих пор; говорит, видит и слышит. Я знаю ее 30 лет».

Владыка посещал и тюрьмы, совершая Божественную литургию для осужденных на обычном маленьком столе. Но самое трудное дело пастыря – навещать душевнобольных и бесноватых (Владыка их точно различал). В пригородах Шанхая была психиатрическая лечебница, и только Владыка обладал духовной силой, чтобы навещать этих тяжело больных людей. Он приобщал их, и они удивительным образом мирно принимали его и слушали, всегда ждали его посещения и встречали с радостью.

Владыка обладал великим мужеством. Во время оккупации японские власти старались любым способом подчинить себе русскую колонию. Давление оказывалось через руководителей Русского эмигрантского комитета. Два президента этого комитета боролись за сохранение независимости, и оба были убиты. Смущение и страх охватил русскую колонию, и в этот момент владыка Иоанн, несмотря на предупреждения русских, сотрудничавших с японцами, объявил себя временным главой русской колонии.

Ходить ночью по улицам во время японской оккупации было делом исключительно опасным, и большинство старались быть дома, когда наступала темнота. Владыка, однако, не обращая никакого внимания на опасность, продолжал навещать больных и нуждающихся в любой час ночи, и его никогда не трогали.

По мере затухания военных действий стали все настойчивей предприниматься попытки убедить русское духовенство подчиниться новоизбранному Патриарху Русской Церкви. Из шести иерархов Дальнего Востока пять подчинились, и только епископ Иоанн, несмотря на все доводы и угрозы, остался верен Зарубежной Церкви. В 1946 году он был возведен в сан архиепископа; его епархию составляли все русские в Китае.

С приходом коммунистов к власти русские в Китае снова вынуждены были бежать, большинство – через Филиппинские острова. В 1949 году на острове Тубабао в лагере Международной организации беженцев проживало примерно пять тысяч русских из Китая. Остров находился на пути сезонных тайфунов, которые проносятся над этим сектором Тихого океана. И в течение всех двадцати семи месяцев существования лагеря ему только один раз угрожал тайфун, но и тогда он изменил курс и обошел остров стороной.

Когда один русский в разговоре с филиппинцами упомянул о своем страхе перед тайфунами, те сказали, что причин для беспокойства нет, поскольку «ваш святой человек благословляет ваш лагерь каждую ночь со всех четырех сторон». Они имели в виду владыку Иоанна, ибо пока он был там, никакой тайфун острова не затрагивал. Когда же лагерь был почти эвакуирован, люди переселены в другие страны (главным образом – в США и Австралию) и на острове оставалось только около двухсот человек, страшный тайфун обрушился на него и полностью уничтожил лагерь.

Владыка сам ездил в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы договориться о переселении русских в Америку. Американские законы были изменены, и почти весь лагерь перебрался в Новый Свет – снова благодаря Владыке.


ПО ЗАВЕРШЕНИИ ИСХОДА его паствы из Китая архиепископу Иоанну в 1951 году предоставляется новое поле пастырской деятельности: Синод епископов направляет его в Западноевропейскую архиепископскую епархию с кафедрой в Париже, а затем в Брюсселе. Теперь он становится одним из ведущих иерархов Русской Зарубежной Церкви и его присутствие часто требуется на заседаниях Собора в Нью-Йорке.

В Западной Европе Владыка проявляет глубокий интерес не только к русской диаспоре, для которой он без устали трудился, как и в Шанхае, но и к местному населению. Он принимает под свою юрисдикцию местную Голландскую и Французскую Православные Церкви, защищая и поддерживая их православное развитие. Теперь он служит Божественную литургию по-голландски и по-французски, как раньше служил по-гречески и по-китайски (и как позже должен будет служить на английском языке).

Владыка всегда интересовался святыми и почитал их, его знания о них казались безграничными. А теперь он обратился к западноевропейским святым, жившим до латинского раскола Церкви, многие из которых, являясь местночтимыми, не были включены ни в один православный календарь. Он собирал их жития и изображения, представив затем подробный перечень в Синод.

Как в Китае, так и в Западной Европе люди уже начали привыкать к тому, что Владыка всегда мог преподнести неожиданность. Это происходило от того, что жизнь свою он строил исходя из закона Божия, не думая, насколько его действия могли показаться непредсказуемыми и даже поразительными тем, кто руководствуется человеческими критериями. Однажды, когда Владыке довелось быть в Марселе, он решил отслужить панихиду на месте жестокого убийства сербского короля Александра. Никто из его клира из ложного стыда не захотел служить с ним. И действительно, виданное ли дело – служить посреди улицы! Владыка пошел один. Жители Марселя были ошарашены появлением священнослужителя в необычных одеждах, с длинными волосами и бородой, расхаживающего с чемоданом и метлой посреди улицы. Он был замечен фоторепортерами, которые сразу его отсняли. Наконец, он остановился, вычистил метлой небольшую часть тротуара, открыл свой чемодан и начал извлекать его содержимое. На выметенном месте положил епископские орлецы, возжег кадило и начал служить панихиду.

Слава Владыки как святого распространялась среди как православного, так и инославного населения. Так, в одной из католических церквей Парижа священник пытался вдохновить молодежь следующими словами: «Вы требуете доказательств, вы говорите, что сейчас нет ни чудес, ни святых. Зачем же мне давать вам теоретические доказательства, когда сегодня по улицам Парижа ходит святой – Saint Jean Pieds-Nus (святой Иоанн Босой)». Многие свидетельствуют о чудесах, совершенных по молитвам архиепископа Иоанна в Западной Европе.


В САН-ФРАНЦИСКО, где кафедральный приход является самым крупным в Русской Зарубежной Церкви, архиепископ Тихон, которого с Владыкой сближала длившаяся всю жизнь дружба, ушел по болезни на покой, и в его отсутствие строительство нового кафедрального собора остановилось, так как резкие разногласия парализовали русскую общину. В ответ на настоятельные просьбы тысяч русских, знавших его по Шанхаю, архиепископ Иоанн был послан сюда Синодом как единственный иерарх, способный восстановить мир в пораженной раздором общине. На свое последнее назначение он, вот уже 28 лет бывший епископом, прибыл в Сан-Франциско в тот же самый день, что и в Шанхай, – на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, 21 ноября (4 декабря) в 1962 году.

С появлением Владыки мир в известной мере был восстановлен, состояние паралича было ликвидировано и собор – достроен. Но даже в своей миротворческой миссии Владыка подвергался нападкам, обвинения и порицания обрушились на его голову. Его вынудили даже явиться в общественный суд, что было вопиющим нарушением церковных канонов, требуя ответа на абсурдное обвинение в сокрытии им нечестных финансовых операций приходского совета. Правда, все привлеченные были в конце концов оправданы, но последние годы жизни Владыки были омрачены горечью от поношений и преследований, на которые он отвечал всегда без жалоб и осуждения кого-либо, в безмятежной мирности.

Владыка до конца остался верен избранному им пути преданного служения Церкви. Знавшие его в последние годы могли бы выделить, вероятно, две основные черты его характера. Прежде всего – это строгость во всем, что касается Церкви и канонов. Он настаивал на должном поведении служителей Божиих, не позволяя какой-либо вольности или даже разговоров в алтаре. Будучи знатоком богослужения, он имел обыкновение немедленно исправлять ошибки и упущения в порядке службы. Строг он был и с прихожанами, не разрешая женщинам целовать крест или иконы с помадой на губах и настаивал на том, чтобы антидор, раздаваемый в конце Литургии, принимался натощак. Он считал недопустимым устроение балов и прочих увеселений в канун воскресных и праздничных дней. Он упорно защищал церковный (юлианский) календарь от сторонников нового календаря. Он запрещал своему клиру участвовать во «всехристианских» богослужениях ввиду сомнительной каноничности некоторых их участников, и деятельность православных экуменистов была для него также сомнительна. Он был строг ко всему, что относилось к Святому Православному учению. Когда он был еще молодым епископом в Шанхае, его критическое эссе по поводу «софиологии» протоиерея Сергия Булгакова сыграло важную роль в принятии Синодом решения об осуждении этой ереси в 1936 году. Свидетели не скоро забудут гневный взор Владыки, когда объявлялась анафема еретикам в Неделю Торжества Православия – он был един со всей Церковью в извержении из ее лона всех отвергающих спасительную Православную веру в ее полноте. И это шло не от ограниченного буквализма или «фанатизма», но все от того же страха Божия, который хранился Владыкой всю его долгую жизнь и который заставляет опасаться нарушать закон Божий из страха лишиться спасения.

Случай, происшедший не так давно и явившийся примером праведной строгости Владыки, напоминает эпизод из жизни любимого Владыкой святителя Тихона Задонского, когда тот явился в самый разгар языческого празднества, устроенного во время Петрова поста, и произнес обличительную проповедь с осуждением его участников. Это произошло вечером накануне 19 октября (2 ноября) 1964 года, когда Русская Зарубежная Церковь праздновала торжественную канонизацию отца Иоанна Кронштадтского, которого Владыка глубоко почитал (даже принимал активное участие в составлении ему службы и акафиста). Латиняне отмечают в этот день праздник всех святых, а кроме того, у них существует поверие, что в предшествующую ночь темные духи отмечают свой праздник беспорядка, В Америке этот «хеллоуин» дал повод к возникновению обычая рядиться детям в костюмы ведьм, духов, как бы вызывая темные силы (дьявольская насмешка над Христианством).

Группа русских решила организовать в эту ночь (пришедшуюся к тому же на канун воскресенья) хеэллоуинский бал, и в соборе Сан-Франциско во время первого всенощного бдения, посвященного святому Иоанну Кронштадтскому, весьма многие, к великой печали Владыки, отсутствовали. После службы Владыка пошел туда, где все еще продолжался бал. Он взошел по ступенькам и вошел в зал – к полному изумлению участников. Музыка прекратилась, и Владыка в полном молчании пристально посмотрел на онемевших людей и стал неспешно обходить зал с посохом в руке. Он не произнес ни слова, да в том и не было нужды: один взгляд Владыки уязвил совесть каждого, вызвав всеобщее оцепенение. Владыка ушел в молчании, а на следующий день он метал громы святого негодования и ревностно призывал всех к благоговейной христианской жизни.

Однако Владыка запомнился всем не своей суровостью, но, напротив, мягкостью, радостностью и даже тем, что известно как юродство во Христе. Самая популярная его фотография передает именно то, что относится к этому аспекту его духовного облика. Особенно заметно это было когда он общался с детьми. У него был обычай после богослужения шутить с прислуживавшими ему мальчиками, слегка постукивая непослушных по головке посохом. Иногда кафедральный клир бывал смущен, видя, как Владыка во время богослужения (но всегда вне алтаря), мог начать играть с маленьким ребенком. А в праздники, когда полагается благословение святой водой, он имел обыкновение кропить верующих не сверху на головы, как принято, но прямо в лицо (на что как-то одна маленькая девочка воскликнула: «Он брызгается на тебя!»), – с явным озорством и полным безразличием к дискомфорту некоторых чопорных персон. Дети, несмотря на обычную строгость Владыки, были ему абсолютно преданы.

Владыку порой критиковали за нарушение принятого порядка вещей. Он часто опаздывал на службы (не по личным мотивам, но задерживаясь у больных или умирающих) и не разрешал начинать без себя, а когда служил – богослужения бывали обычно очень долгими, ибо он признавал лишь весьма немногие из принятых сокращений службы. Он имел обыкновение появляться в различных местах без предупреждения и в неожиданное время; часто он посещал поздно ночью больницы – и всегда беспрепятственно. Временами его суждения казались противоречащими здравому смыслу, а действия – странными, и часто он не объяснял их.

Нет человека непогрешимого, и Владыка тоже бывал не прав (и без колебаний признавал это, когда обнаруживал). Но обычно он все же был прав, а кажущаяся странность некоторых поступков и суждений впоследствии обнаруживала глубокий духовный смысл. Жизнь Владыки в основе своей была прежде всего духовной, и если это нарушало заведенный порядок вещей, то лишь для того, чтобы заставить людей очнуться от их духовной инертности и напомнить им, что есть Суд более высокий, чем суд мира сего.

Один замечательный эпизод, происшедший в период пребывания Владыки в Сан-Франциско (1963), отражает сразу несколько аспектов его святости: его духовное дерзновение, основанное на абсолютной вере; его способность видеть будущее и преодолевать своим духовным видением границы пространства; силу его молитвы, которая, вне всяких сомнений, совершала чудеса. Случай этот сообщен госпожой Л. Лью, а точность слов Владыки подтверждается упоминаемым здесь господином Т.

«В Сан-Франциско муж мой, попав в автокатастрофу, очень болел: у него было нарушение вестибулярного аппарата, он страдал ужасно. В это время Владыка имел много неприятностей. Зная силу молитв Владыки, я думала: «Если бы пригласить Владыку к мужу, то мой муж поправился бы», но боялась это сделать в то время из-за занятости Владыки. Проходят два дня, и вдруг входит к нам Владыка в сопровождении господина Б.Т., который его привез. Владыка у нас был минут пять, но я верила, что муж мой поправится. Это был самый тяжелый момент состояния его здоровья, и после посещения Владыки у него настал резкий перелом, а затем он стал поправляться и прожил еще четыре года после этого. Он был в преклонном возрасте. Позже я встретила господина Т. на церковном собрании, и он мне сказал, что он правил машиной, когда вез Владыку в аэропорт. Вдруг Владыка говорит ему: «Едем сейчас к Л.». Тот возразил, что они опоздают на аэроплан и что сию минуту он повернуть не может. Тогда Владыка сказал: «Вы можете взять на себя жизнь человека?» Делать было нечего, он и повез Владыку к нему. На аэроплан, однако, Владыка не опоздал, ибо его задержали ради Владыки».

Когда митрополит Анастасий в 1964 году объявил о своем уходе на покой, архиепископ Иоанн стал основным кандидатом в его преемники на место митрополита и Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви. При повторном голосовании он остался одним из двух кандидатов при разнице между ними в один голос. Чтобы разрешить это ровное распределение, Владыка пригласил к себе самого младшего из иерархов, епископа Филарета, и уговорил этого неожиданного кандидата ответственно и благоговейно принять на себя столь высокое служение. На следующий день он снял свою кандидатуру и рекомендовал избрать епископа Филарета, коего епископы и выбрали единогласно, усмотрев в этом внезапном повороте событий действие благодати Святого Духа.

Такого высокого авторитета среди иерархов Русской Зарубежной Церкви Владыка достиг незадолго до конца своей земной жизни. И этот авторитет основывался не на каких-то его внешних достоинствах, ибо Владыка был тщедушен, согбен, не обладал ни честолюбием, ни хитростью, не имел даже ясного выговора. Основывался он исключительно на тех внутренних, духовных достоинствах, благодаря которым ом стал одним из великих православных иерархов этого столетия и воистину святым человеком. В нем воссияла праведность.


У ЗНАВШИХ и любивших Владыку первой реакцией на сообщение о его внезапной смерти было: не может быть! И не внезапность события была причиной такой реакции, а нечто большее: среди тех, кто был близок к Владыке, возникла беспричинная уверенность, что этот столп Церкви, этот святой пастырь, всегда Доступный для своей паствы, никогда не перестанет быть! Никогда не настанет время, когда к нему нельзя будет обратиться за советом и утешением! В определенном, духовном, смысле эта убежденность оправдалась. Но одной из реальностей этого мира является то, что каждый живущий должен умереть.

Владыка к этой реальности был подготовлен. В то время как другие ожидали от него плодотворного и продолжительного служения Церкви Христовой (Владыка не относился к числу самых старых иерархов), сам он уже готовился к кончине, которую предвидел по меньшей мере за несколько месяцев, и сам день ее он, очевидно, также знал заранее.

Управляющий сиротским приютом, где жил Владыка, упомянул в разговоре, что через три года должен состояться епархиальный съезд (это было весной 1966 года), и в ответ услышал от Владыки: «Меня не будет здесь тогда». В мае 1966 года одна женщина, знавшая Владыку двенадцать лет, с изумлением услышала от него: «Скоро, в конце июня, я умру... не в Сан-Франциско, а в Сиэтле...» (ее свидетельство, согласно митрополиту Филарету, «заслуживает полного доверия»). Сам митрополит Филарет рассказал о том, как необычно прощался с ним Владыка, вернувшийся в Сан-Франциско из Нью-Йорка, с последнего заседания Синода. После того как Митрополит отслужил обычный молебен перед путешествием, Владыка вместо того, чтобы окропить себе голову святой водой, как то всегда делают иерархи, низко поклонился и попросил Митрополита покропить его, а затем вместо обычного взаимного целования рук твердо взял руку Митрополита и поцеловал ее, убрав свою». («Православная Русь», 1966, № 18.)

Наконец, вечером накануне своего отъезда в Сиэтл, за четыре дня до смерти, Владыка поразил человека, для которого только что отслужил молебен, словами: «Ты больше не приложишься к моей руке». В самый же день смерти по завершении Божественной литургии он три часа молился в алтаре и вышел оттуда незадолго до смерти, последовавшей в 15 час. 50 мин. 2 июля 1966 года. Скончался он в своей комнате в приходском здании, стоящем рядом с храмом, без предварительных признаков какой-либо болезни или скорби. Слышали, как он упал, и, когда подбежавшие на помощь посадили его на стул, упокоился мирно и, видимо, безболезненно пред образом чудотворной Курской иконы «Знамение». Таким образом, Владыка оказался достойным своей блаженной кончиной повторить кончину небесного своего покровителя святого Иоанна Тобольского.

События последующих дней, кульминацией которых стали отпевание и похороны в четверг, 7 июля (24 июня), описаны в другом месте.  (См. «Православное Слово», часть 2, № 3, с. 108 и далее.) Это были дни возвышения и триумфа, которые сопровождают погребение или обретение святых мощей святителя.

Сегодня мощи архиепископа Иоанна покоятся в часовне под Сан-Францисским собором; и это начало новой главы в биографии святого. Как преподобный Серафим Саровский заповедовал своим духовным детям считать его живым и после смерти приходить к нему на могилу и говорить все, что у них на сердце, так и наш Владыка слышит тех, кто почитает его память. Вскоре после его упокоения отец Амвросий П., одно время бывший его учеником, увидел как-то ночью сон (или явление – он не мог определить): Владыка, облаченный в пасхальные ризы, весь светлый и сияющий, кадил в соборе и радостно произносил одно только слово, благословляя его: «Счастливый!»

Позднее, перед завершением сорока дней, отец Константин 3., бывший долгое время диаконом Владыки (а ныне ставший священником) и который еще недавно сетовал на Владыку и даже начал сомневаться в его праведности, увидел его в озарении света с таким ярким нимбом, что он ослеплял. Так сомнения отца Константина относительно святости Владыки были рассеяны.

И многие другие видели архиепископа Иоанна в необыкновенных снах, имевших особое значение или содержавших предсказание; некоторые утверждают, что получили при этом сверхъестественную помощь. Скромная усыпальница, которая скоро будет украшена иконами Владыки работы Пимена Софронова, уже теперь стала свидетельницей столь многих слез, признаний, сердечных прошений...

Замечательный сон видела управляющая Домом святителя Тихона Задонского, долгое время преданно служившая Владыке, М.А. Шахматова: толпа народа внесла Владыку в гробе в храм святителя Тихона; Владыка вернулся к жизни, встал в Царских вратах и, помазывая подходивших, говорил им: «Передайте людям: хотя я умер, я – жив!»

Пока прошло еще слишком мало времени, чтобы хотя бы умом охватить тот факт, что мы, голодные и грешные, живущие в этот злой век, стали свидетелями такого великолепного явления, как жизнь и смерть святого! Это как если бы на землю вернулись времена Святой Руси, как доказательство того, что «Иисус Христос вчера и днесь Тойжде, и во веки» (Евр. 13:8). Аминь.



Самый популярный портрет архиепископа Иоанна, изображающий его таким, каким его больше всего вспоминают те, кто его знал.



Иеромонах Иоанн с группой учеников в Битольской семинарии в Югославии.



Епископ Иоанн с митрополитом Харбинским Мелетием, 1939 г.



Епископ Иоанн перед кафедральным собором в Шанхае, с частью своего духовенства и служителями Свято-Тихоновского приюта, около 1946 г.



Приезд архиепископа Иоанна на Филиппины, перед храмом на Тубабао, 1949 г.



Русский собор в Шанхае, посвященный иконе «Споручница грешных».



Архиепископ Иоанн совершает панихиду в Брюсселе.



Мемориальная церковь в Брюсселе, построенная при епископстве архиепископа Иоанна.



Архиепископ Иоанн с архиепископом Тихоном, его давним другом и предшественником на Сан-Францисской кафедре.



Церемония водружения крестов на новый Собор Пресвятой Богородицы в Сан-Франциско, 1964 г., которой предшествовало торжественное шествие по улицам.  Присутствующие иерархи (слева направо): епископ Савва Эдмонтонский, митрополит Филарет, архиепископ Иоанн, епископ Нектарий Сиэтлийский.



Архиепископ Иоанн произносит проповедь в Нью-Йорке, за несколько лет до своей смерти.



Собор Пресвятой Богородицы в Сан-Франциско, Пасха, 1965 год.


4. ВЕЛИКИЕ ПРАВОСЛАВНЫЕ ИЕРАРХИ XIX–XX веков.

МИТРОПОЛИТ МОСКОВСКИЙ ФИЛАРЕТ.
 1782—1867 гг.

 Елена Концевич.

(Из журнала отцов Германа и Серафима Платинских «Православное слово» № 16-17, 1967 г.)



БЛАЖЕННЫЙ МИТРОПОЛИТ МОСКОВСКИЙ ФИЛАРЕТ.


Его историческое значение.

ФИЛАРЕТ ОСТАВИЛ после себя великое чудо своей личности, и он стоит фигурой одинокой, ни с чем не сравнимой в русской иерархии своего времени, самой блистательной могучими и талантливыми людьми... С первых священных веков своих  едва ли Церковь знала, что может быть такой пример гармоничного сочетания разнородных даров. Разум и сердце; мысль, чувство и воля: неизвестно, чему в нем больше всего удивляться.  Огонь св. Златоуста, парение св. Григория, глубина и видение таин св. Василия.  Современники смотрели на него как на чудо, хотя видели, так сказать, только отдельные части этого величественного и славного храма Духа Божия. А нам: чем дальше он удаляется от нас в глубь времен, тем ярче выступает он перед нами во всей полноте своих совершенств, во всем, во всем обилии действующих в нем талантов...» И если  в России будет восстановлено Христианское государство, можно надеяться, что митрополит Филарет будет канонизирован и причислен к лику Отцов Церкви (Сумароков Е., «Лекции по истории Русской Церкви», Харбин, 1945, т. 2.)


Митрополит Филарет родился приблизительно через полвека после смерти Петра I. Еще свежи были упразднение патриаршества, недавнее учреждение Синода на протестантский манер, распад Православной Церкви, образа жизни и учреждение духовных школ по католическому образцу.  Это был непростой, нестабильный переходный период.  Нужен был новый Моисей, чтобы вывести народ Божий на истинный путь, укрепить истинные православные устои, не отдать их на изувечение, как это могло произойти в новых условиях.  И действительно, Всемилостивый Бог послал духовного лидера ответить на нужду Церкви в это критическое время.

О митрополите Филарете написано много.  В журнальной статье невозможно охватить все его значение.  Мы можем только попытаться, в ознаменование столетия со дня его кончины, дать читателю краткое представление об этом великом, еще не канонизированном святителе.

Почти современником митрополита Филарета был еще один русский гений, достигший святости, архимандрит Паисий (Величковский) (1722—1794).  Будучи студентом Киевской академии, он не выдерживал обучения на латыни, когда вместо святых Отцов преподавалась мифология и где было мало места для Православия.  Православие открывалось детям православного духовенства только через Богослужебные книги и семейную жизнь. Отец Паисий не мог примириться с создавшимся положением. Он бросил учебу, скрывался сначала в русских монастырях, а потом ушел на Афон.  Там он собрал сочинения святых православных подвижников, с большим трудом перевел их на славянский язык и в конце жизни отправил много рукописей митрополиту Петербургскому Гавриилу, который издал их в 1794 году под названием Добротолюбие.  Ученики отца Паисия рассеялись по просторам России, устанавливая духовное возрождение.

Оптина пустынь стала главным выражением этого движения.  Митрополит Филарет был живым свидетелем и участником этих событий.  Духовное возрождение нашло в нем поддержку и сочувствие. Это было одним из его главных служений Церкви. И чтобы понять это, мы должны искать здесь корень его личной святости.


Путь великого иерарха.

Василий Дроздов родился 26 декабря 1782 года в семье дьякона (впоследствии священника) в Коломне, предместье Москвы. Мальчик учился в Коломенской семинарии в тяжелых условиях голода и лишений, царивших в то время. Обучение велось на латыни.

Хилый и маленького роста Василий выделялся среди своих товарищей благодаря своим талантам. Со времени своей первой публичной проповеди он был известен как блестящий проповедник; митрополит Московский Платон, проявлявший к нему большой интерес, сказал о нем: «Я проповедую как человек, а он говорит, как ангел».

В 1808 году, в возрасте 26 лет, во время учебы в Московской Духовной академии, расположенной при Троицкой лавре, Василий был пострижен в монашество и наречен Филаретом в честь святого праведного Филарета Милостивого.  Вскоре после этого он был рукоположен во диакона и в 1809 году направлен в Петербург для преподавания во вновь открытой Духовной академии. После Москвы, духовной матери русских и места патриаршества, молодой иеродиакон чувствовал себя в Петербурге как бы посреди Вавилона, где вообще не было традиций. Тем не менее как профессор Филарет был блестящим и вдохновенным, привлекая к себе студентов.  Он стремился сделать Богословие доступным для всех. С этой целью он боролся за разрешение преподавать курсы на русском языке, а не на латыни, и благодаря его настойчивости изменение было внесено.

В 1817 году он был хиротонисан во епископа и поставлен сначала викарием Петербургской епархии, а затем послан архиепископом поочередно в Тверь, Ярославль и Москву. Он служил в Москве с 1821 года до своей смерти, будучи назначен митрополитом в 1826 году и прослужил в этом качестве 41 год.

Будучи митрополитом сердца Святой Руси, Москвы, Филарет был неутомимым тружеником на благо православного просвещения русского народа. Во многом по его настоянию и при его личном участии Священное Писание было впервые опубликовано в русском переводе в Царствование Государя Александра II. Как в век языческих гонений на Христианство, а потом в век первых ересей, разные Учителя и Отцы Церкви, а затем Вселенские Соборы выработали и установили все положения церковной веры, так и Филарет,  в век столь могучих и разнообразных нападок на Церковь, выразил в своих бесчисленных произведениях истины Православия во всей их полноте и дал России настоящей и будущей полный свод «как верить», основанный на вековом опыте  жизни Церкви и о трудах всего сонма Учителей Церкви.  Катехизис, который он написал и издал в 1823 году, с тех пор является эталоном для Русской Церкви.  Он много времени проводил в семинариях и духовных школах, будучи особенно энергичным работником и вдохновителем Московской Духовной академии, находившейся тогда в зените своей славы.

Трудоспособность митрополита была феноменальной. Мало того, что он рассматривал и решал все дела, касающиеся Московской епархии, он посылался также для рассмотрения и решения всех запутанных дел, ожидающих решения Святейшего Синода. После смерти митрополита, в 1885-87 годах, под названием «Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского» были изданы восемь томов, содержащие более тысячи мнений митрополита по вопросам Церкви и государства. Манифест Александра II в 1861 году об освобождении крепостных крестьян был отредактирован особо уважаемым этим Царем митрополитом Филаретом.

При митрополите Филарете Церковь вновь обрела независимость от государства, утраченную с упразднением патриаршества Петром I;  Император и митрополит стали более тем, чем когда-то были Царь и патриарх: двойными главами Святой Руси, осуществляющими власть, одна над светской, другая над священной сферой. Митрополит Филарет был близок к тому, чтобы стать фактическим главой Церкви, и с ним нужно было говорить обо всем важном в церковной сфере.  Сам митрополит рассматривал отношения между Церковью и государством так: Император в православном правительстве есть Помазанник Божий, который получает всю полноту своей легитимности от и через Церковь. Сама государственная власть не может быть ни источником, ни органом церковного законодательства и управления.  Со свойственной ему точностью митрополит Филарет всегда проводил твердую границу между сферами Церкви и государства и подчеркивал полную разнородность и обособленность их;  «единство и гармония» должны осуществляться между ними в единстве творческого исполнения заповедей Божиих.

Митрополит Филарет думал и о восстановлении живого единства поместного епископата, осуществляемого через постоянное совещательное общение между архиереями, укрепляемое собраниями и Соборами.

Митрополит Филарет боролся с крайними трудностями, испытывая как скрытые, так и открытые нападки врагов.  Тем не менее, он твердо претворял свои взгляды в жизнь и умер, во многом осуществив их.

О Богословии митрополита Филарета отец Георгий Флоровский говорит: «Тема его Богословия всегда есть Завет о Боге и человеке во всей сложности и многообразии его исторической судьбы. Под какими бы влияниями и впечатлениями ни формировалась «система» Филарета, по своей внутренней природе он принадлежит к типу святых Отцов (ср. в особенности свт. Григория Нисского)... С особым вниманием Филарет останавливался всегда на двух темах. Это были, во-первых, тайна Креста,  Искупление, и, во-вторых, описание жизни благодати, жизни в Духе, открывающейся верующим во Христа... Христос есть для Филарета прежде всего мистический Первосвященник, приносящий и приносимый, – Агнец Божий и Великий Святитель (ср. Послание к Евреям). В Евангелии он видит прежде всего Крест на Голгофе, в Богочеловеке – страдающего Спасителя. "На Кресте Его висят судьбы мира;  жизнь мира лежит в Его могиле. Этот Крест освещает заплаканную землю этой жизни; из Его могилы восходит солнце благословенного бессмертия». И тайна Креста есть тайна Божественной любви: «Так в духовной области таинств, всем мерою Креста Христова, созерцание теряется в беспредельности Креста Христова...»

«В своих проповедях, особенно в дни памяти Страстей, Филарет восходит к подлинным высотам молитвенного лиризма; в словах его слышен трепет сердца… У Филарета мы не находим связной системы, он говорит всегда скорее «не  по случаю... Но в нем мы находим нечто большее – единство живого опыта, глубину мысленного созерцания, "таинственное посещение Духа".  И в этом ключ или объяснение его Богословского влияния».  («Пути русского Богословия», на русском языке, Париж, 1937, стр. 181–182).


Его внутренняя духовная жизнь.

Внутренняя жизнь митрополита Филарета протекала под покровом такой великой тайны, что только с трудом можно уловить ее черты, чтобы по ним судить о его внутреннем подвижничестве.  Вот его собственные слова: Битва и отвлечения, которые доставляют нам дела, не должны мешать нам уединиться в нашей внутренней келье и тайно молиться Отцу. Правда, дела внешнего мира выбивают нас из колеи, преследуют нас, и тот, кто входит в свою келью, недостаточно закрывает за собой дверь. Но Ты, Сказавший: «Я есмь дверь», даруй нам войти внутрь и затворить за собой дверь. Эти слова, написанные в письме к своему старцу, относятся к непрестанной Иисусовой молитве, но вообще личная жизнь митрополита была чрезвычайно скрыта; он не открывал себя никому, кроме своего старца, архимандрита Антония (Медведева), замечательного человека, чьим старцем был преподобный Серафим Саровский.

Поворотным моментом в духовной жизни митрополита Филарета стала его первая встреча с отцом Антонием, тогдашним настоятелем бедного скита, который приехал к нему, чтобы нанести визит своему правящему епископу. Отец  Антоний весьма откровенно осуждал неортодоксальную и вредоносную «мистику», распространяемую масонским Библейским обществом, которое было в моде в Царствование Александра I. Митрополит Филарет надеялся, что Библия будет впервые переведена на современный русский язык, и таким образом поддержал Общество, не способное по-настоящему увидеть опасность в своих идеях. На этом собрании он впервые услышал православное святоотеческое учение о внутреннем действии (Иисусовой молитве) и, вероятно, о преподобном Серафиме.  Он был глубоко впечатлен и, как только смог, поставил отца Антония настоятелем Свято-Троицкой лавры, находившейся в его епархии.  После того как отец Антоний стал его старцем, без его совета не принимал ни одного важного решения ни в епархиальном, ни в государственном деле, ни в своей личной духовной жизни.

Отец Антоний был беззаветно предан преподобному Серафиму с тех пор, как в юном возрасте вступил в монашество в Сарове. Общение со Преподобным открыло ему область православной духовности и путь к ее стяжанию. Преподобный Серафим предвидел, что он станет «настоятелем великой Лавры», и наставлял его, как встретить вызов.

Митрополит Филарет прошел путь внутреннего делания, сердечной молитвы под руководством ученика преподобного Серафима и тем стяжал великие дары в духовной жизни: дары прозорливости, пророчества, исцеления страждущих. Так он сам стал одной из сил великого духовного возрождения России. Он спас учреждение старцев в Оптиной пустыни во время гонения старца Льва, покровительствовал монахиням Серафимовского Дивеевского монастыря, покровительствовал изданию старцем Макарием переводов Паисия (Величковского), основал Гефсиманский скит для отшельников близ Лавры. Сам он исполнял обязанности старца. Есть также ясное указание на то, что он предвидел русскую революцию.  (См. «Православное слово», т. 1, № 5, стр. 172–173.)

Следующий случай, который он рассказал своему старцу, проливает некоторый свет на высоту его духовного совершенства. В Москве вновь воздвигнутые Триумфальные ворота должны были освятить митрополиты, для чего должен был приехать сам Император Николай I. Поскольку на ней были статуи языческих богов, митрополит Филарет отказался ее освятить. Царь был сильно возмущен, и общество неодобрительно отнеслось к его поступку. Хотя он повиновался своей пастырской совести и отцу Антонию, он не успокоился по этому поводу и горячо молился всю ночь. «Я заснул, — сказал он, — и было уже около пяти, когда я услышал шум у двери. Я проснулся и сел. Дверь, которую я обыкновенно запираю, тихо отворилась, и вошел преподобный Сергий, худощавый седой старец среднего роста, в монашеском облачении и без епитрахили. Склонившись над кроватью, он сказал мне: «Не огорчайся, все пройдет»… И исчез».  Преподобный Сергий Радонежский, под защитой которого митрополит прожил всю свою жизнь, лично пришел из мира иного, чтобы утешить скорбящее сердце своего служителя.

За два месяца до кончины митрополита явился ему давно умерший отец и сказал: «Береги 19-е число»;  и он начал готовиться к своей смерти. 19 ноября он служил Божественную литургию с исключительным чувством и слезами. В два часа дня его нашли усопшим в келье. Его праведная смерть, как и жизнь, была сокрыта от людей.

В погребении великого святителя участвовала буквально вся Москва, сотни тысяч людей сопровождали его к месту последнего упокоения в Троице-Сергиевой лавре.

Православные русские почитают митрополита Филарета как молитвенника. Еще при его жизни многие просили его молитв и благословения на больных, были случаи исцеления по его молитвам.  Одна восьмилетняя парализованная девочка сразу же начала ходить, как только мать понесла ее для получения благословения от митрополита.  Девушка, немая тринадцать лет, заговорила, когда митрополит Филарет спросил ее: «Как тебя зовут?»  и тут же заставил ее читать «Отче наш». У одного купца была гангрена на руке, и врачи решили ампутировать ее, но больной через своего приходского священника с верой просил молитв у митрополита Филарета, после чего видел сон, в котором митрополит благословлял его; когда он очнулся, то почувствовал себя лучше, и когда врачи пришли на операцию, они, к своему удивлению, обнаружили, что рука здорова и операция не требуется... И было еще много случаев его заступничества.

Митрополит Филарет действительно славный член Неба над Святой Русью, святой и заступник за всех православных верующих.  Да даст Христос Господь наш в суровых испытаниях, ожидающих истинных христиан, силу и мудрость по молитвам раба Своего, Блаженного Митрополита Московского.


5. АРХИЕПИСКОП ИОАСАФ, ПРОСВЕТИТЕЛЬ КАНАДЫ

 1888—1955 гг.

(Из журнала отцов Германа и Серафима Платинских «Православное слово» № 19, 1968 г.)


КРОМЕ того, что он сам по себе был выдающимся духовным делателем, владыка Иоасаф, как показывает вся его архипастырская жизнь, был еще и образцом иерарха, как должно быть для современного Православия. Прежде всего, истинный монах, он умел сохранять почти детскую простоту и чистый ум, что давало ему возможность не только чувствовать всякую нечистоту или отступление от Православия, но и прилагать большие силы для борьбы с ними и выносить  множество скорбей и все же оставаться сияющим в подлинной радости.




ИМЕННО НОВГОРОД ВЕЛИКИЙ вскормил и сформировал будущего иерарха-просветителя Канады.  Ваня (уменьшительная форма от Иван-Иоанн) Скородумов родился 14 января 1888 года в семье сельского священника. Его мать умерла, когда ему было шесть лет. В десятилетнем возрасте отец привез его в Тихвин (см. «Православное слово», т. 3, № 2, с. 66), город, славившийся чудотворной иконой Божией Матери, и там он окончил подготовительную школу, после окончания которой поступил в Новгородскую семинарию.

С ранних лет в жизнь мальчика вошел аскетизм. Церковная жизнь Царской России с ее обилием монастырей, пустыней, скитов и подворий в городах, на озерах и в лесах, с чудотворными иконами, неизвестными миру отшельниками, странниками и богомольцами, крестными ходами с многоголосным пением хоров и звоном колоколов — все это произвело глубокое впечатление на юного подвижника.  Сначала это была почти игра. Ваня и его старший брат ходили на рыбалку и ночевали где-нибудь на природе, теряясь в теплой летней ночи, разговаривая о великих подвижниках древности из прочитанных житий святых. На обратном пути совершали «подвиг» – несли ведро с рыбой на одном плече, не переменяя, всю дорогу домой. Иногда их плечи кровоточили, и хотя дома старшая сестра, которая была для них чем-то вроде матери, отрицала такой «подвиг», мальчики все же радовались перенесенным страданиям. Они как-то прошли некоторое расстояние босиком по снегу, никем не замеченные...

В 1908 году, блестяще окончив семинарский курс, Иван поступил в Петербургскую Духовную академию, где стал верным учеником ее ректора, святителя Феофана, впоследствии епископа Полтавского.

Владыка Феофан (Быстров) был образованным богословом и усердным делателем Иисусовой молитвы; ему даже судьба усопших была несколько приоткрыта.  Под его влиянием юный Скородумов был должным образом приобщен к молитвенному опыту, к чем он, по-видимому, старательно прилежал, так как всю оставшуюся жизнь он постоянно пребывал в радостном состоянии, как бы переживая радость, подобную пасхальной.  Его дипломная работа была на тему «Монашество по святителю Иоанну Златоусту», и влияние святителя сформировало духовную личность будущего архипастыря на всю жизнь.  В день этого святого он был пострижен в монахи, а через 43 года в этот же день скончался.

Незадолго до его выпуска его авва Феофан был переведен в Астрахань, крупный порт в устье Волги, и верный ученик, успешно окончив Академию, собрал все свои скудные средства и предпринял плавание по Волге к своему епископу. По дороге его страхи были успокоены видением во сне, которое сбылось точно так, как он видел его.  В монашестве он получил имя недавно канонизированного святителя Иоасафа Белгородского.

Сначала его отправили преподавать в семинарию на север России, но вскоре его перевели обратно к его авве, теперь уже в Полтаву, где он оставался до эвакуации Белой Армии, когда служил армейским капелланом.  После окончания войны преподавал в Константинополе и в различных семинариях Югославии. Там он, как известно, ежедневно служил вечерню и утреню, что неизменно продолжал делать до конца своей долгой жизни.

Один его друг, бывший странник-паломник, объездивший многие святыни Древней Руси, был теперь в Канаде; он писал оттуда, что раскол митрополита Платона в 1926 году не оставил в Канаде законного православного духовенства, но земля так напоминает Россию и благодатна для семени Слова Божия. "Вы хотите прийти?" – Заключало письмо.  «Да!» — последовал незамедлительный ответ, хотя он вполне осознавал трудности, с которыми это связано. И только в 1930 году архимандрит Иоасаф прибыл в Монреаль. Через полгода он стал епископом Канады. Митрополит Антоний (Храповицкий) постриг его в Белграде 12 октября 1930 года. Вручая ему архипастырский посох, он предупредил его о характере христианства, которое он встретит в Америке: «Вы идете к людям, которые давно живут в понимании вещей, которые  не имеет никакого отношения к Христианству. Несите им учение о смирении, примите этот посох как посох благоволения, и, благословляя людей, которые теперь пред вами стоят, подумайте о той пастве, которая уже любит вас».

И именно мудрость смирения (смиренномудрие по-славянски) научила его быть образцовым миссионером в постхристианскую эпоху и сохранила чистоту сердца. «В жизни моей, — сказал он в своей проповеди при рукоположении во епископа, — два вопроса особенно занимали мое внимание. Первый: исследование путей милосердия Божия.  Неизреченное милосердие Божие я наблюдал прежде всего в богато одаренной природе и объяснял себе, что природа подчиняется неизбежным законам природы. Тогда я стал наблюдать за человеческой жизнью; и даже там, где свободная воля склонялась ко злу, я всегда находил милость Божию. Тогда я решил обратиться к самому грешному, самому злому, и я обратился к своей внутренней жизни. Казалось, что здесь не было места милости Божией, потому что в ней не было ничего хорошего; но и я открыл милость Божию и вспомнил слова псалмопевца: Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты  (Пс. 137:7-8). Тогда я окончательно убедился, что милость Божия к человеку безгранична и безмерна.  Второй вопрос, который я стремился решить, был: скоро ли будет Страшный Суд? Судя по знамениям в природе, по нравственному состоянию человечества и, наконец, по себе, я чувствовал, что время близко, что нужно поторопиться совершить дело Божие и осуществить проповедь Его Царства».

Его миссионерское значение для православной Канады заключается в том, что он был духоносным отцом монашески ориентированного просветительства и не может остаться забытым потомством.  Владыка был бессребреником.

В Канаду он приехал почти без гроша в кармане, жил и путешествовал целиком на пожертвования своих бедных земляков: иногда при посещении своей епархии у него едва хватало денег, чтобы оплатить проезд до соседнего деревенского прихода. Первые десять лет он претерпел не только нищету и холод, но и много скорби из-за соперничества различных церковных юрисдикций, отделившихся от Единой Святой Апостольской Православной Церкви. Но к концу первого десятилетия у этого бедного, но радостного епископа были: кафедральный храм в Эдмонтоне с жилыми помещениями для нескольких клириков, сорок приходов, монастырь на озере Уайтфиш и Покровский скит (см. Девятое паломничество в  «Православном слове», т. 3, № 5-6, стр. 203.), где его друг, В. Коновалов, позвавший его в Канаду и отказавшийся от своего дома и всего, чтобы заплатить за его поездку, стал  архимандритом Амвросием.

За его личные качества владыку Иосафа все очень любили. За его очаровательным детской простотой сердцем скрывался чудотворец. Здесь можно привести некоторые из его очевидных чудес. Анна, маленькая дочь старосты Семенчука, страдала эпилепсией, но исцелилась после молебна, отслуженного Владыкой.  Однажды летом стояла сухая погода, грозившая неурожаем.  Духовенство «митрополии» несколько раз служило молебны в надежде на дождь, но безрезультатно.  После этого группа преданных Владыке в том же районе попросила его отслужить для них молебен на их поле, чтобы Бог послал дождь на землю. Едва они добрались до дома после молебна, как начался обильный дождь. «Вот видите, православные люди, — улыбнулся Владыка, — мы победили! Вот видите, на чьей стороне правда и справедливость!»

Прожив много лет в Канаде, едва излечившись от тяжелой болезни, Владыка был возведен в сан архиепископа и отправлен в Аргентину. Там он сразу восстановил мир и вскоре стал всеми глубоко любимым. Во время первого визита в свою епархию, в которую входил и Парагвай, он посетил больную женщину, которая долгое время лежала парализованная в больнице. Она попросила его о молитвах, на что он тотчас же согласился, но спросил ее, верит ли она в Бога и в Его способность исцелить ее. Она сказала «да». После чего он помолился и дал ей поцеловать свою панагию, и она исцелилась. У матери отца В. Дробота сильно болел зуб, когда Владыка навестил их. Собираясь уходить, он ткнул ее кулаком прямо в место ноющих зубов, сказав: «Ничего, само пройдет». И боль тут же прекратилась.

Хрупкое здоровье Владыки и жаркий климат Аргентины, особенно после канадских зим, истощили его последние силы, и в 1955 году он скончался праведной смертью. Многим людям он являлся в белых ризах во сне. Были и случаи оказания Владыкой помощи с того света. Но одно из самых ярких свидетельств его святости исходит из уст садовника-привратника английского кладбища в Буэнос-Айресе Д. Карлоса, где похоронен владыка Иоасаф: «Однажды, когда уже стемнело, я заметил, что в часовне  электричество забыли выключить, и я пошел туда. Не успел я дойти до него, как мое внимание привлек мощный свет в левой части часовни. Но когда подошел ближе, то увидел, что на могиле  вашего архиепископа был такой яркий свет. Сначала я испугался, но потом подумал, что может мне сделать покойник, и решил подойти поближе. Не возможно было, чтобы это было отражение света от лампады на могиле, так как свет был голубым, как лунный свет. Это было что-то огромное. (Fue algo enorme.) Я испугался, хотя я атеист».

Такова была земная жизнь истинного православного просветителя Америки.


6. ВЕЛИКИЕ ПРАВОСЛАВНЫЕ ИЕРАРХИ XIX–XX вв.

ПРАВЕДНЫЙ МЕЛЕТИЙ, АРХИЕПИСКОП ХАРЬКОВСКИЙ, БЫВШИЙ ИРКУТСКИЙ

 1784—1840 гг.

 Архиепископ Иоанн (Максимович)
 Обратный перевод с английского, оригинальный текст был написан на русском языке.

(Из журнала отцов Германа и Серафима Платинских «Православное слово» № 22, 1968 г.)


Краткий рассказ о жизни несомненного кандидата на прославление, написанный к 100-летию со дня его кончины его земляком, святым человеком, чья жизнь и личные качества поразительно напоминают святителя, о котором он пишет.




АРХИЕПИСКОП МЕЛЕТИЙ родился в бедной семье Леонтовичей на Екатеринославщине и при крещении был наречен Михаилом. Его отец умер, когда он был очень молод. Начальное образование он получил дома, а затем был направлен в Киев, где посещал сначала семинарское подготовительное училище, затем семинарию и, наконец, Духовную академию.

Учащиеся семинарской подготовительной школы в то время жили в большой нищете, как и их преподаватели. Одновременно с учебой они должны были обеспечивать себя и своих учителей пением в церквях, на свадьбах, похоронах и других подобных служениях, а также ходить по домам, где пели духовные песни и вирши – украинские религиозные песни – для того,  чтобы получить пропитание.  Окончив семинарию, Михаил Леонтович поступил в Духовную академию, из которой уже вышли святители, среди них три сибирских чудотворца – святитель Иоанн Тобольский и святители Иннокентий и Софроний Иркутские, тоже выходцы из Малороссии.

Мать Михаила стала искать невесту для своего сына, и с этой целью во время его каникул она посетила с ним целую череду семей, из которых надеялась сделать выбор. Но случилось так, что, когда они приезжали, барышни отсутствовали, и мать вынуждена была отпустить сына обратно в училище, не найдя ему невесты.  Вскоре она получила от сына письмо, в котором он писал: «Не трудитесь искать мне невесту. Я уже нашел себе невесту — Церковь Христову».  Его мать заплакала, поняв, что ее сын решил стать монахом.  И, убедившись в непоколебимости его решения, согласилась благословить его на монашество.

Вскоре после этого Михаил Леонтович принял постриг и получил имя Мелетий и стал с великим усердием проходить все монашеские послушания.  Сначала он был рукоположен во иеродиакона, а вскоре и во иеромонаха.  Окончив Академию, он еще некоторое время оставался преподавать богословие в школах.  Впоследствии он был назначен ректором Могилевской семинарии и игуменом одного из монастырей этой епархии.

Он вел образцовую монашескую жизнь и, будучи достаточно строгим к себе, в то же время проявлял большую любовь к ученикам и был для них не столько их начальником, сколько отцом и пастырем... Став всеми любим,  снискав всеобщее уважение, он снова был возвращен в Киев настоятелем Михайловского монастыря в сане епископа, викарием Киевской митрополии. Его посвящение состоялось в Киеве. Несколько лет был викарным епископом, вел очень строгую монашескую жизнь и много трудился в проповеди Слова Божия.  После этого он был поставлен епископом Пермским и с великой скорбью расстался со Святым Киевом и его благочестивыми жителями.  В Перми в еще большей степени раскрылись его духовные силы, и он был для города живым сосудом Христова учения и Православия, пока не был переведен в Иркутск.

Прибыв в Иркутск, он прежде всего направился в монастырь, где почивали святые мощи святителя Иннокентия, и, помолившись своему славному предшественнику с великим благоговением, вошел в город и принял управление своей епархией, подражая святителю Иннокентию в  его духовных подвигах. Однако недолго ему оставалось быть на кафедре, уже освященной святителями  Иннокентием и Софронием.  Его немощь не позволяла ему жить в районе столь сурового климата, и поэтому он был переведен в Харьков епископом Слободско-Украинским, заменив епископа Иннокентия, который был направлен вместо него в Иркутск.

Харьков, который был кафедрой Слободско-Украинской епархии, был последним местом его приготовления к вечной жизни. В Харькове он жил уже так, словно его не было на этой земле. Его келейная молитва продолжалась несколько часов, и он достиг почти полного воздержания от пищи, особенно во время Великого поста. Он был известен большой любовью к бедным, во многом помогал им, а иногда устраивал для них обеды в большом дворе, примыкавшем к епископской резиденции. Праведный Мелетий почти не появлялся в обществе, но харьковчане чувствовали, что их архипастырь обладает великой силой благодати, и видели в нем великого человека Божия. Тем не менее, несмотря на то, что праведный Мелетий во всех своих подвигах успевал исполнять все свои обязанности, был у него в подчинении человек, который жаловался Синоду на то, что он очень медлителен в исполнении церковных обязанностей. Праведный святитель призвал жалобщика к себе в келию, и тот после короткой беседы понял, что оклеветал невинного и святого человека, и с горькими слезами раскаялся. Произошло это незадолго до смерти иерарха.

Суровой зимой 1840 года он тяжело заболел. Чувствуя, что скоро умрет, он приготовился встретить смерть молитвой и причащением Святых Таин. 29 февраля 1840 года он отдал душу Господу Богу и был погребен в подвальном храме Харьковского Покровского монастыря, служившим одновременно епархиальным управлением.

Вскоре у гроба праведного Мелетия стали совершаться многие чудеса. При перестройке храма была обнаружена нетленность его мощей, что послужило поводом для извлечения его гроба из земли и помещения его над землей в новой Архиепископской усыпальнице.  Там он и оставался до недавнего времени, будучи помещенным в нишу возле алтаря подвальной церкви за небольшой деревянной решеткой.  Стена вокруг гроба была расписана фресками с изображением святителя Мелетия, епископа Антиохийского, и самого усопшего, а над его головой горела лампада, от которой после панихиды над праведником священник помазывал елеем  верующих, которые простирались ниц и целовали его надгробие.

День преставления блаженного Мелетия 29 февраля;  поэтому вместо дня преставления главным днем его памяти был день тезоименитства, 12 февраля, когда Святая Церковь прославляет святителя Мелетия Антиохийского.  В этот день в присутствии большого числа верующих была отслужена торжественная архиерейская панихида над гробом праведного Мелетия. В течение всего дня по отдельным просьбам служились непрерывные панихиды, и к гробу подходил непрерывный поток верующих, чтобы вознести свои молитвы за усопшего святителя, одновременно прося в своих молитвах о его заступничестве.  Во дворе епархиальной резиденции был устроен обед для бедных, как это делалось при его жизни.  Большое количество людей приходило 28 февраля, когда отмечали день его смерти, если год не был високосным.

Был исключительно примечательный случай исцеления у гробницы праведного Мелетия в июне 1918 года. У одного харьковского врача после операции были легкие порезы, которые загноились, и он тяжело заболел; все тело его было покрыто язвами, и его охватила лихорадка, и от великого страдания он не мог ни спать, ни есть.  Врачи, лечившие его, не видели никакой надежды на его выздоровление. Кто-то предложил жене больного отвести мужа в монастырь и привести его к гробнице праведного Мелетия. Жена ухватилась за этот совет, как утопающий за соломинку, и больной согласился, чтобы не сердить ее, хотя и не верил, что его можно исцелить. С большим трудом, причинив еще большие страдания больному, его посадили в карету, а оттуда по прибытии в монастырь перенесли в подвальную церковь, где лежали мощи Святителя.  Больной встал на колени у гробницы, низко склонившись через перила, и священник начал служить панихиду.  Во время панихиды, как он сам потом вспоминал, в нем загорелась крепкая вера, и он стал молиться.  После панихиды он уже мог вставать сам, хотя его поддерживали другие, и мог дойти до кареты. Приехав домой, он погрузился в глубокий сон. Проснувшись через три часа, попросил дать ему еды; его боль прекратилась, и он чувствовал себя вполне хорошо. Врачи, приехавшие к нему, могли только сказать: «Это чудо».  Через день исцелившийся уже смог сам сходить к правящему архиерею епархии, чтобы просить отслужить благодарственный молебен.  Когда мы узнали от епископа Старобельского Неофита, управлявшего тогда Харьковской епархией, что блаженный Мелетий еще не канонизирован и что молебны не могут служить, то врач просил тогда отслужить торжественную панихиду, которая была  совершена самим епископом в присутствии большого числа верующих.  После панихиды чудесно исцеленный врач сообщил всем присутствующим о случившемся с ним, громко восхваляя блаженного Мелетия за его исцеление. После этого случая харьковчане направили правящему митрополиту Киевскому Антонию (Храповицкому), только что переведенному из Харькова в Киев, прошение о канонизации Мелетия как истинного угодника Божия.

В то время вся Россия была охвачена тяжелым военным временем, что помешало воплотить это в жизнь, но вера в святость архиепископа Мелетия настолько утвердилась в сердцах верующих, что стало правилом заканчивать  панихиды с такими словами при отпусте: молитвами его помилуй нас, Господи, и спаси нас, яко Благ и Человеколюбец. А после совершения панихиды стало правилом помазывать людей елеем от лампады, горящей над гробом святителя, и петь: Величаем тя, святителю отче Мелетие, и чтим святую память твою: ты бо молиши за нас Христа Бога нашего.

 Шанхай, 12 февраля 1940 г.

 ———

Из вышеизложенного и из других источников (упомянутых ниже) можно легко увидеть много общего между архиепископом Мелетием и нашим собственным архиепископом Иоанном (Максимовичем).  Оба были сыновьями дворянских родов Полтавщины. Оба были невысокого роста и хрупкие, со слабой грудью и тихими голосами.  Оба были строгими постниками, всю Страстную седмицу проводили без пищи. Оба посещали каждое церковное богослужение и проводили долгие часы в келейных молитвах (молитвенное правило архиепископа Мелетия длилось ежедневно с 9 часов вечера до 4 часов утра). Оба были известны как архиепископы-подвижники и встречались повсюду с великой радостью как истинные отцы и святые мужи.  А после их смерти их гробницы были выставлены над землей, стали центрами паломничеств и источниками чудес.

Следующие краткие эпизоды представляют собой выдержки из биографии архиепископа Мелетия в «Житиях подвижников» XVIII и XIX веков Е. Поселянина и одноименного 14-томного исследования епископа Никодима.


О его подвигах всенощной молитвы и брани против плоти есть следующий случай. Однажды, находясь в гостях в своей епархии, Преосвященнейший Мелетий остановился на ночлег в селе Преображенском Змиевского района.  Местный священник был заранее извещен об этом и, желая обеспечить своему архиепископу максимальный комфорт и покой, приготовил ему в своем доме покои в специальных помещениях с удобной кроватью и мягким постельным бельем. Архиепископ, после обычного приветствия и совершения в этом доме всенощного бдения, вскоре удалился в приготовленную для него комнату. Но, как потом выяснилось, он уединялся не для физического отдыха, а для отдыха своего духа, чей покой – в молитвенной беседе с Богом. Случилось так, что в двери в эту комнату был довольно большой проем, через который при мерцающем лампадном свете можно было заглянуть внутрь и видеть все предметы в комнате.  Священник, который довольно долго не мог заснуть, услышал легкий шорох в соседней комнате, где остановился архиепископ. С большой осторожностью он подошел к двери тихими шагами и стал заглядывать. Он увидел архиепископа с поднятыми вверх руками, коленопреклоненного, в рясе с непокрытой головой, горячо молящегося.  Наблюдая за этой сценой в течение довольно долгого времени, священник, наконец, отошел и лег; но какой-то необъяснимый трепет не давал ему спать.  Через некоторое время он снова подошел к двери и увидел ту же картину: продолжалась молитвенная беседа святителя с Богом; и так прошла почти вся ночь. Только к утру святитель встал, сложил свой подрясник в качестве подголовника, повернулся на бок и таким образом уснул, оставив ложе лишь слегка смятым, чтобы уверить других, что спал на нем. Проснувшись на рассвете, священник тотчас же поспешил к дверям и снова увидел святого в прежнем коленопреклоненном положении на молитве.

Один юноша с набожной душой был поражен однажды во время службы архиепископа Мелетия тем благоговением и молитвенным духом, с которым архиепископ совершал Божественную литургию, принося бескровную жертву.  Мысленно он считал его великим праведником и в то же время думал, как счастливы должны быть люди, оказавшиеся достойными служить с таким святым человеком. После Божественной литургии к нему подошел монах и от имени архиепископа попросил его следовать за ним. Он был поражен, но автоматически последовал за ним.  Монах провел его в приемную архиепископа и удалился. Вскоре вошел и сам Мелетий.  Он с большой любовью встретил застенчивого юношу и, задав ему множество вопросов, вдруг предложил ему быть своим келейником. Юноша был потрясен прозорливостью архиепископа, упал в ноги и с радостью принял его предложение. Позже он стал очень хорошим монахом и с большой благодарностью вспоминал этот случай, изменивший его жизнь.

Праведный Мелетий во время болезни перед смертью был так слаб, что не имел сил молиться стоя, и совершал свое молитвенное правило сидя в постели, опираясь со всех сторон на подушки, с раскрытой книгой перед собой. В таком состоянии, без сна, он нередко проводил ночь за ночью. Однажды, за три дня до своей кончины, Владыка, сидевший в таком положении, неожиданно попросил своего келейника переночевать в его комнате. Последний, как он сам потом рассказывал, испытывал необыкновенный трепет, из-за которого не мог заснуть.  Владыка заметил это и предложил накрыть его своей рясой, добавив: «Теперь ты не будешь бояться и, наверное, скоро заснешь».  И действительно, келейник моментально заснул. Во сне ему явилось небесное видение о скорой блаженной кончине Владыки... Когда видение прекратилось, келейник почувствовал сильную дрожь во всем теле и мгновенно проснулся. Он увидел перед собою лежащего архиепископа с воздетыми к небу глазами, лицо его сияло неземной радостью, а сама комната была освещена лучами света. Мелетий подозвал проснувшегося келейника и тихим голосом сообщил ему, что через три дня наступит его смерть, о чем просил его до тех пор молчать. Преставление Мелетия произошло ровно через три дня, вскоре после причащения Святых Таин, и было самым тихим и мирным.

Сохранились мощи архиепископа Мелетия.  Они перенесены из Покровского монастыря в Благовещенский собор Харькова и пребывают в левом крыле.


7. АРХИЕПИСКОП ФЕОФАН ПОЛТАВСКИЙ

1873—1940 гг.

(Из журнала отцов Германа и Серафима Платинских "Православное слово" № 28, 1969 г.)


В связи с приближающимся 50-летием канонического установления независимости Русской Православной Церкви Заграницей, свободной от коммунистического господства, хотим представить краткие биографические очерки выдающихся столпов этой Церкви.  Некоторые из них достигли безусловной святости и сияют сегодня на фоне нынешнего века отступничества как действительно равные великим святителям истинно Вселенской Православной Церкви Христа Спасителя.



Владыка Феофан (справа) со своим учеником Иоасафом, впоследствии архиепископом Канадским


РОДИЛСЯ Василий Димитриевич Быстров в 1873 году, он был сыном священника села Подмошье Санкт-Петербургской епархии и воспитанником местного духовного училища.  В 1892 году, окончив курс обучения в семинарии, он первым по списку экзаменуемых поступил в Петербургскую духовную академию.  Он из года в год ходил в Академию первым студентом.  В 1896 году он окончил Академию и остался там преподавать;  через два года стал иеромонахом, а в 1901 году был возведен в сан архимандрита и произведен временным инспектором Академии.  В 1905 году он был удостоен степени магистра богословия за свою работу «Тетраграмма, или Божественное ветхозаветное Имя», а три года спустя был назначен ректором Академии.  В том же году в Александро-Невской лавре хиротонисан во епископа Ямбургского, четвертого викария Санкт-Петербургской епархии.  Накануне своей архиерейской хиротонии в слове, обращенном к святителям-архиереям, он свидетельствовал: «... С тех пор, как я появился на свет, я наблюдаю в себе непрекращающуюся борьбу жизни и смерти в сфере бытия, как природного, так и духовного.  О, как тяжела была порой во мне эта битва;  но да будет за это благодарность Господу!  Она глубоко внедрила в мое сердце спасительную истину, что я сам по себе ничто, а Господь для меня все».

Он обладал высокодуховным складом души и был великим молитвенником, за что получил широкую известность в столичном обществе.  Одно время он стал духовным наставником Императорской Семьи.  Позже он с умилением вспоминал, как часто в будние дни служил литургию в Придворной церкви и как пела на клиросе сама Императрица и все четыре Великие княжны.  Революция настигла его, когда он был архиепископом Полтавским, откуда он эмигрировал с Белой армией через Константинополь в Болгарию, где прожил много лет.

 О высоте его духовной жизни можно судить из воспоминаний Г. Я. Концевича: «Мне рассказывали, что в студенческие годы он усиленно подвизался, спал на полу и т.п. и погубил свое здоровье, у него был туберкулез и плохое пищеварение. Поэтому в зрелые годы он был противником чрезмерного телесного аскетизма.  Голос его всегда оставался очень слабым. Он был маленького роста, худой, и в нем было что-то особенное, что вызывало чувство благоговейного трепета. Шутки или смех в его присутствии были невозможны. Он был подобен неземному существу, явлению из  иного мира. Практические вопросы жизни были ему чужды. Он был очень ученый человек. Управлять епархией и вникать в мирские дела не было его призванием. Было большой ошибкой лишать его ректорства в Петербургской академии, где он был на своем месте. Он был большим знатоком патрилогии и патристики. Он сам, будучи делателем умной молитвы и достигнув в этом делании высокой степени, как никто другой знал учение святых отцов об  этой «науке наук». Протоиерей Сергий Четвериков, написавший вместе с игуменом Валаамского монастыря Харитоном книгу об Иисусовой молитве (перевод «Искусство молитвы», Faber & Faber, London, 1966. Отзыв в «Православном слове», 1967, № 2, с.  66.) попросился в ученики к архиепископу Феофану.  Но святой жизни человек поставил ему условие: порвать с YMCA.  (Псевдохристианская организация, которая, особенно в Европе, много работала над тем, чтобы подорвать традиционную православную неотмирную духовность и заменить ее чисто гуманитарным мировоззрением. См. «Православное слово», 1969, № 4, с.  146, 148.)

«Мой муж учился в Полтавском училище и знал, как там почитают владыку Феофана.  Когда он приходил служить в собор, ступени храма и вся дорожка у входа были усыпаны цветами.  Моя тетя Е.А.Н. поехала с мужем в Полтаву и по возвращении рассказала мне следующий случай: В Полтаве жила особо набожная чета.  Они были исключительно преданы Владыке.  Когда муж умер, вдова, будучи в великой скорби, попросила Владыку сообщить ей о загробной доле ее мужа.  Владыка ответил, что в скором времени он сможет дать ей ответ на ее вопрос.  Прошло некоторое время, и Владыка, помолившись, сказал вдове, что ее муж обрел милость у Бога.

 «Другой случай рассказал Владимир Давидович, князь Жевахов, ставший впоследствии епископом Иоасафом. Он спросил владыку Феофана о судьбе епископа Белгородского, найденного повешенным в уборной архиерейской резиденции. Неужели его душа погибла? Владыка  Феофан сказал, что этот епископ не погиб, он не удавился, но это сделали с ним бесы. Оказалось, что этот дом был перестроен, а раньше здесь была домовая церковь.  Но строители кощунственно сделали уборную комнату там, где прежде был алтарь и стоял жертвенник.  Когда оскверняются освященные места, или там, где совершено убийство или самоубийство, и благодать Божия оставила место, там поселяются бесы. Был ли этот епископ виновен в этом кощунственном деянии или нет, но он оказался  жертвой этого.

 «Когда Владыка жил уединенно в Кламаре, под Парижем, я имел честь иногда присутствовать, когда он служил Божественную литургию, а потом делить с ним трапезу за его столом, когда он вел беседы о духовной жизни, иллюстрируя их живыми  примерами святых подвижников.С трудом, будучи уже тогда немного глухим, я с напряженным вниманием насыщался его бесценными повествованиями, как бы исходившими из вышнего мира. Позднее, когда мне сообщили о его кончине, необъяснимый поток горечи охватил меня; я плакал, зная, что настоящий святой покинул эту землю, оставив после себя душевную пустоту и сделав этот мир серым и унылым. В то время у меня была страшная и непрекращающаяся зубная боль, которая не давала мне покоя. В отчаянии озарила вспышка надежды: я мысленно обратился к Владыке, как будто он был здесь живой и мог слышать меня, и я помолился ему о помощи. Мгновенно боль прекратилась!  Хотя я никогда не сомневался в его святости, это чудесное заступничество было для меня явным признаком того, что он действительно святой Божий!»

 Небезынтересны его слова о будущем многострадальной России, написанные в письме к тому же лицу в 1925 году:

 Ты спрашиваешь меня о ближайшем будущем и о последних временах.  Я не от себя говорю, а даю откровение старцев.  И передали мне следующее: Пришествие антихриста приближается и очень близко.  Время, отделяющее нас от него, следует исчислять годами, в лучшем случае несколькими десятилетиями.  Но до пришествия антихриста Россия должна быть восстановлена, правда, на короткое время. В России должен быть Царь, предначертанный Самим Господом.  Он будет человеком горячей веры, большого ума и железной воли. Так было открыто о нем. Будем ждать исполнения явленного.  Судя по многим признакам, оно приближается, если только из-за наших грехов Господь Бог не отменит, не изменит обещанного.  По свидетельству Слова Божия, так тоже бывает.

 Памятен и момент встречи архиепископа Феофана с группой духовенства «живоцерковного» направления и некоторыми либеральными профессорами на Московском Всероссийском Соборе в 1917-1918 гг.  Между сторонниками церковного понимания Святой Руси и модернистскими клириками за все время работы Собора не утихал спор о том, следует ли вести церковную жизнь по старому руслу или пойти на уступки духу времени и модернизировать церковную жизнь.  И вот модернисты вежливо, почтительно подошли к архиепископу Феофану;  видимо, и они чувствовали в нем духовного гиганта Православия... "Мы уважаем Вас, Владыка, знаем Вашу церковную мудрость... Но волны времени текут стремительно, меняя все, меняя нас; надо им поддаться  Мы тоже должны поддаться, Владыка, бушующим волнам... Иначе с кем Вы останетесь? –  "С кем я останусь?"  – Владыка смиренно отвечал им. –  «Буду со святым Владимиром, просветителем Руси. Со святыми Антонием и Феодосием, чудотворцами Киево-Печерскими, со святителями и чудотворцами Московскими. С преподобными Сергием и Серафимом и со всеми святыми мучениками, Божиими угодниками, преподобными и чудотворцами, во славе просиявшими на Русской Земле. А вы, братия любезные, с кем останетесь, если и с многочисленностью вашей отдадитесь на волю волн времен? Они уже понесли  вас к дряблости Керенского, и скоро вас понесут под ярмо жестокого Ленина, в когти красного зверя».  Церковные модернисты молча оставили владыку после его ответа. (Махароблидзе.)

 Последние годы своей уединенной жизни он провел во Франции;  он ушел на покой и жил отшельником в деревне в пещерах. Об условиях последних лет жизни архиепископа Феофана, «святителя-пещерника», рассказывает отец  Феодор И.:

 «Владыка умер в годы немецкой оккупации, в деревне Амбуаз во Франции. Здесь мы посетили его скромную могилу на маленьком католическом деревенском кладбище, на холме. Ближайший к кладбищу населенный пункт, со старой католической церковью,  это полверсты. Как тихо было на кладбище! Там был православный крест, имя, даты. Отслужили панихиду с двумя старушками, его прислужницами-послушницами, может монахинями в тайном постриге. Пошли домой тихо. Дорога  была милях в двух-трех до места, где в меловых пещерах в горах жил Святитель.

 "Здесь были три довольно длинные, высокие, хорошо выдолбленные пещеры. Возможно, это напомнило ему о жизни св. Павла Фивейского и св. Антония Великого. В одной находилась келья владыки, бывшая и его домашней церковью.  В другой жили двенадцать свирепых собак - доберман-пинчеров, способных в минуту растерзать человека. Днем они были привязаны к цепи. В третьей пещере жили козы, гуси и утки, которые составляли все хозяйство владыки. В четвертой пещере был склад, где на полу мы увидели мешок с грецкими орехами, мебель, сложенную в кучу, кровати, столы и т.д.;  там мы и расположились на ночлег.  В саду был колодец и фруктовые деревья, а на холме виноградник.  Было и домашнее крепкое и ароматное вино, и хорошо сбитое масло, молоко, сыр и т.д., которые продавались.

 «В келье владыки мы видели два его фотопортрета, Библию с вставленными сухими цветами, собранными на Серафимовской канавке в Дивеево, и другими вложенными святынями, киот с мощами, возможно, до 24, в золотых сосудах; и многое другое из святынь..." Такова была атмосфера его последнего земного жилища.

 После его святой кончины, ровно на 40-й день, праведный Владыка явился своему скорбящему духовному сыну Иоасафу, впоследствии архиепископу Канадскому, о чем сей дивный подвижник-просветитель Канады (см. Православный Верд, 1968, № 2, с.  88 и след.) поведал следующее, что является свидетельством святости владыки Феофана:

 «По кончине моего дивного наставника я ужасно скорбел... Мне было очень тяжело, и я много молился о нем... И тогда, в ночь на 40-й день после его кончины, мне приснилось, что я стою перед величественным храмом, из которого после службы выходит множество архиереев.  Я узнал великих святителей Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Богослова и многих других;  вдруг среди них я увидел владыку Феофана!  Я подбежал к нему: «Владыка, вы откуда?»  — Ну, как видите, мы только что вместе отслужили литургию.  Пойдем с нами. Я пошел.  Все заняли места в просторном автомобиле или, может быть, лодке, которая начала как бы плыть по воздуху.  Мимо нас проходили холмы, леса, долины неописуемой красоты, дивные церкви и монастыри. Мой авва стал указывать мне на эти обители и открыл их судьбы: «Эта здесь спасется, а та, что там, внизу, в долине, погибнет.  Это было ужасно смотреть! И вокруг нас были прекрасные сады и дивное благоухание. Я смотрел с наслаждением, не мог насмотреться... Долго мы носились так по воздуху, среди этого великолепия.  Наконец я не выдержал и спросил: «А где же мы?»  Владыка Феофан ответил мне: «Неужели не понимаешь: в Раю!»  С этого момента я успокоился, поняв, что мой дорогой Владыка удостоился вечного блаженства».

 Да дарует Господь и нам, по молитвам праведного владыки Феофана, быть достойными милосердия у Бога.  Аминь.


8. ВЕЛИКИЕ ПРАВОСЛАВНЫЕ ИЕРАРХИ XIX–XX вв.

АРХИЕПИСКОП АПОЛЛИНАРИЙ
 ИСПОВЕДНИК ПРАВОСЛАВИЯ В АМЕРИКЕ

 1874—1933


(Из журнала отцов Германа и Серафима Платинских "Православное слово" № 30, 1970 г.)


Сегодняшние разногласия внутри Русского Православия, рассматриваемые многими как поверхностный вопрос о «юрисдикциях», наши столпы Православия 20-го века рассматривали как принципиальный вопрос, предполагающий верность самому Православию. В самом начале «юрисдикционного» вопроса в Америке встал исповедник Православия в полном Предании Церкви, чтобы указать прямой путь истины для своего и будущих поколений — ясный ответ тем, кто сбит с толку путаницей участия в новейшем скандале с «автокефалией».

 По плодам их узнаете их.
Мф. 7:20


(Основная информация и все цитаты в этой статье, если не указано иное, взяты из The Russian Orthodox Church in North America, Jordanville, N.Y., 1954, pp. 1-72.)




АРХИЕПИСКОП АПОЛЛИНАРИЙ, в миру Андрей Васильевич Кошевой, родился в Полтавской губернии 16 октября 1874 года. Окончив обучение в Полтавской семинарии, некоторое время служил сельским учителем. Затем, после поступления на миссионерские курсы в Казанской Духовной академии, в 1900 году был пострижен в монахи ректором академии митрополитом Антонием (Храповицким). Окончив эти курсы, он стал инструктором Литовтской семинарии. В 1905 году он окончил Киевскую Духовную академию, ректором которой был епископ (впоследствии митрополит) Платон (Рождественский).  Несмотря на свое высокое положение в академии, он начал свое служение Церкви весьма смиренно как преподаватель греческого языка в Житомирской семинарии, затем как преподаватель Киевской семинарии, а затем в течение семи лет как инспектор последней.

22 октября 1917 года хиротонисан во епископа Рыльского (викария Курской епархии) митрополитом Платоном и епископом Белгородским Никодимом, впоследствии зверски замученным коммунистами. 11 июня 1919 года Патриарх Тихон поставил его в новоявленную Белгородскую епархию.  Вскоре после этого он был вызван в Новороссийск по распоряжению Высшего Церковного Управления Юга России по церковным делам. Ему суждено было уже никогда более не вернуться в Белгород, который затем был оккупирован Советами, а вместо этого он был эвакуирован вместе с другими иерархами в Сербию, где провел два года и три месяца.

12 апреля 1922 года он был командирован Высшим Церковным Управлением Заграницей в Иерусалим, где должен был привести в порядок дела Русской Духовной Миссии, пришедшие в упадок из-за войны. По выполнении этого поручения епископ Аполлинарий был назначен Архиерейским Синодом викарием Северо-Американской епархии по просьбе митрополита Платона, пожелавшего, чтобы его бывший ученик был с ним в управлении его новой епархией. Он прибыл в Америку 2 апреля 1924 года – как раз вовремя, чтобы присутствовать (в качестве почетного гостя) на заключительном заседании злополучного Детройтского Собора.

Здесь необходимо будет кое-что рассказать о предыстории церковной жизни заграницей и, в частности, о деятельности митрополита Платона, с которым теперь предстояло столкнуться епископу Аполлинарию и который должен был определить его дальнейший иерархический путь. Епископ Аполлинарий сам по себе был светлым явлением, но ему суждено было сиять еще ярче на темном фоне времени.

ПЕРИОД 1920-х годов был печальным для мирового Православия не только из-за страшной «русской» революции и распятия Православной Русской Церкви и верующих, но еще более из-за предательства Православия некоторыми своими из-за первобытного сатанизма, внушаемого как снаружи, так и внутри России.

Внутри России Православие сначала предали сторонники поддерживаемой Советским Союзом «Живой Церкви», которая в одночасье попыталась превратить Православие в смесь коммунизма и протестантизма;  затем, когда эта грубая попытка не смогла обмануть большинство верующих, Советы выдвинули вперед митрополита Сергия, который проповедовал коммунизм, возвращаясь к внешней стороне Православия – попытка, которая была настолько успешной, что при его преемнике «Московский Патриархат» получил  признание почти всех Православных Церквей. В центре мирового Православия, таким образом, в хаосе, защитник православных верующих и Удерживающий силы антихриста (Русский Царь) низложен и замучен, а Русская Церковь была не в состоянии выступить за истинное Православие; силы  предательства и отступничества предприняли открытую попытку ниспровергнуть оставшуюся Православную веру. Константинопольский Патриархат возглавил это движение, особенно при печально знаменитом патриархе Мелетии (Метаксакисе); им была признана «Живая Церковь», предлагался всякого рода бессмысленный модернизм, а папский календарь (кроме даты Пасхи) силой и кровью навязывался несчастным верующим Греции, Румынии и других мест. В скором времени под чары этого беззакония попали и некоторые части Русской Зарубежной Церкви, а в 1927 году единство Русской Зарубежной Церкви было нарушено расколом митрополитов Западно-Европейского Евлогия и Северо-Американского Платона.

Митрополит  Платон до революции был одним из ведущих иерархов Русской Церкви, а после революции вместе с митрополитом Антонием (Храповицким), архиепископом Полтавским Феофаном и другими был одним из основателей того, что вскоре стало называться Русской Православной Церковью за пределами России. Эта Церковная власть взяла за свое правовое основание указ Патриарха Тихона от 7 (20) ноября 1920 года, призывавший всех иерархов, оторванных от высшей Церковной власти в Москве, вступить в связь с другими такими же иерархами и образовать самостоятельную Церковь, власть и ответственность за которую принадлежит старшему иерарху. Когда большевистская оккупация России завершилась, эта новая церковная власть включала в себя всех русских иерархов за пределами России, которые согласились оставаться едиными под властью Архиерейского Синода до тех пор, пока не будут восстановлены нормальные и свободные контакты с московской церковной властью.  Из-за коммунистического господства в Московском Патриархате даже раскольнические русские иерархи за границей не могут до настоящего времени вступить в общение с патриархом, который действительно не находится в общении со многими верующими даже внутри России (например, с Катакомбной Церковью).

Митрополит Платон с самого начала участвовал в заседаниях Высшего Церковного Управления Заграницей, начиная с 1920 года в Константинополе.  16 (29) ноября того же года это Управление назначило его настоятелем церкви Русской Миссии в Афинах, а 29 декабря (11 января) 1921 года удовлетворило его просьбу о четырехмесячном отпуске в Северной Америке. Митрополит Платон уехал в Америку в апреле 1921 года с поручением также исправить неурядицы, вошедшие в церковную жизнь Америки после революции, хотя сомнения высказывались, в том числе и патриархом Тихоном, в том, что митрополит Платон мог быть беспристрастным, видимо, потому что тот сам ранее управлял этой епархией (1907-1914 гг.).  Тем не менее, в 1922 году Патриарх Тихон порекомендовал Архиерейскому Синоду Зарубежья митрополита Платона в Северо-Американскую епархию, и 22 августа (5 сентября) 1922 года это сделал Синод (назначение, однако, временное).  30 сентября 1923 года митрополит Платон утверждал, что получил указ патриарха Тихона о назначении его бессменным главой Северо-Американской епархии, и Архиерейский Синод принял это на его слове, не видя письма; а письмо, однако, было, и было оно вскоре объявлено подделкой Верховным судом Нью-Йорка, в 1925 году по делу о церковной собственности, которое митрополит Платон проиграл «митрополиту» Живой Церкви Ивану Кедровскому. Подлинным указом Патриарха Тихона от 16 января 1924 года митрополит Платон был освобожден от должности и отозван в Москву.

К этому времени возникли серьезные сомнения в том, что Патриарх Тихон свободен в своих заявлениях, особенно в отношении Зарубежной Церкви. Естественный курс для митрополита Платона, следовательно – должно было бы обратиться к свободному Синоду епископов за границей, ведущим членом которого он был. Вместо этого он избрал другой путь: он созвал собрание духовенства и мирян в Детройте с целью провозгласить полную независимость  Русской Церкви в Америке — как от Московского Патриархата, так и от Архиерейского Синода Зарубежья. Это свершилось (4 апреля 1924 года); и при этом митрополит Платон, продолжал посещать заседания Архиерейского Синода в Сербии и вообще вел себя так, как будто Детройтского Собора никогда не было, как действовал и Детройтский Собор так, как будто не существовало такого понятия, как Зарубежный Архиерейский Синод.

Причина таких противоречивых действий вскоре стала очевидной: митрополит Платон нуждался в каноническом авторитете Архиерейского Синода, особенно для поддержки его судебных процессов с другими церковными фракциями; но такой обман не мог оставаться долго нераскрытым. На полном Архиерейском Соборе, собравшемся в Сербии в 1926 году, от митрополита Платона потребовали отчет.  Предвидя это, он отправился на Собор через Париж, где просил у митрополита Евлогия (как рассказывает последний в своих мемуарах) его поддержки «в случае, если ему придется защищать свои права от синодальных притязаний»; пути двух митрополитов сошлись, поскольку у митрополита Евлогия были свои причины не желать надзора за своей епархией со стороны какой-либо высшей церковной власти: только что созданный им Свято-Сергиевский богословский институт (при поддержке ИМКА) становился центром «обновленческого» православия.

На Соборе в Сербии митрополит Платон оправдывался следующим образом, что зафиксировано в официальном протоколе заседания от 14 (27) июня 1926 года: «Относительно Совещания духовенства и мирян в Детройте митрополит Платон заявил, что оно было разрешено им как  предохранительный клапан для выпуска автокефальных газов, угрожавших спокойствию и неприкосновенности Русской Церкви в Америке. Если он и подтвердил решения этого Совещания, то только ввиду указанных обстоятельств, но в то же время он  принял меры к их аннулированию на практике... Со своей стороны, он настойчиво свидетельствовал, что является решительным врагом автокефалии Американской Церкви и подтверждал свое полное каноническое подчинение Местоблюстителю Патриаршего Престола митрополиту Петру,  Архиерейскому Собору той части Русской Православной Церкви, которая находилась за границей и избранному им Архиерейскому Синоду. Ввиду всего вышеизложенного, он просил Архиерейский Собор дать ему подписи всех  членов Собора по справке, составленной его адвокатом на имя всех Патриархов и Русской Церкви в Америке, в которой были подтверждены его права и полномочия на управление Православной Церковью в Америке; такая справка была необходима ему для отношений с представителем Живой Церкви в Америке, бывшим священником Кедровским».

Так поступил митрополит Платон, вновь подтверждая свою принадлежность к Русской Зарубежной Церкви, признавая в ней до тех пор, пока не нормализуется церковная жизнь в России, каноническую  основу Церкви в Америке. Когда, однако, его попросили подтвердить своей подписью то, что он говорил устно, он отказался; митрополит Евлогий тоже, подтвердив правильность официального протокола, также отказался подписать, и оба митрополита демонстративно покинули Собор. Теперь собравшимся иерархам представился неизбежный вывод: их доверенный собрат, соучредитель Русской Зарубежной Церкви, обманывал их и использовал Архиерейский Собор только для продвижения своих интересов в Америке. Тем не менее Собор проголосовал за то, чтобы дать ему и его пяти викарным епископам четыре месяца, в течение которых они должны были отказаться от неканонического проекта «автокефалии, постановленного на Детройтском Соборе, и подтвердить свое постоянное подчинение высшей власти Собора и Синода Русских Зарубежных Епископов».  В ответ на эту просьбу четверо из пяти викариев подписали длинное письмо грубого тона, в котором отрицали власть над ними какого-либо Собора или Архиерейского Синода и отказывались признавать какое-либо каноническое значение «так называемого» Собора и Синода «архиереев-эмигрантов» в Сербии, бросивших свою паству, в то время как «мы не покидали своих мест, мы стояли на своем, несмотря на все трудности...» – в уютной Америке!

События этих критических месяцев, завершившиеся первым расколом Американской митрополии, лучше всего описываются словами самого епископа Аполлинария, написанными в письме другу 12 (25) февраля 1927 года: «Митрополит Платон убедил Собор устно в том, что он считает его каноническим и законным, что подчиняется ему как судебно-административной власти и что, наконец, он вовсе не стремится к введению автокефалии в Американской епархии, как это было принято на Детройтском Соборе  1924 года. Но когда ему предложили подписать эти слова, он отказался. Тут члены Собора увидели и воочию убедились, что все его устные излияния, зафиксированные в официальном протоколе, есть ложь и оболванивание Собора." Именно тогда Собор дал митрополиту Платону и его викариям четыре месяца, чтобы заявить о своей позиции. «Мы, викарии, дали ответы на вопросы [Собора]. Архиепископ Бруклинский Евфимий (Сирийский), епископ Чикагский Феофил, епископ Виннипегский Арсений и епископ Аляскинский Амфилохий прислали коллективный ответ — грубый по форме и наглый по содержанию, с примесью  лжи, так что Архиерейский Синод, выслушав этот "ответ", выразил сомнение, мог ли вообще православный епископ подписать такой документ. Мой собственный ответ был совсем в другом духе...

Для предоставления наших ответов Синоду и митрополиту, и нам, викариям, был дан четырехмесячный срок. В конце декабря или начале января этот срок истек. Митрополит Платон по этой причине созвал нас всех в Нью-Йорк для своего  Архиерейского Собора Американской епархии. Пришли все: пятеро викариев, шестой сам митрополит.

18 (31) января было заслушано «послание» или «обращение к американской пастве», составленное самим митрополитом Платоном, в котором говорилось, что Архиерейский Синод в Карловцах неканоничен, что, следовательно, не должно подчиниться ему, и что Американская епархия впредь будет считать себя «самоопределяющейся Церковью»… Кроме того, то письмо, грубое по форме и наглое по содержанию, которое было написано и отправлено четырьмя викариями в сентябре в 1926 году, на Архиерейский Синод.

Все архиереи одобрили это «обращение» к американской пастве, я один с ними не согласился. Я заявил, что признаю Архиерейский Синод каноническим как в его происхождении, так и в его нынешнем виде; что я подчинялся и подчиняюсь ему как судебно-административной власти, что я отрицаю право Американской епархии на «церковное самоопределение». Грубый и наглый ответ иерархов Американской епархии Синоду подписать не могу.

Так как в своих взглядах я был тверд и непреклонен, то тут же, минут через пять, я был приговорен к лишению викариатства, смещению с поста настоятеля Свято-Троицкого собора в Сан-Франциско, освобождению от всех обязанностей и опорочению  в специальной телеграмме, направленной протоиерею Владимиру Саковичу [Сан-Францисского собора]».

ТАКОЕ БЫЛО происхождение независимой «американской митрополии».  Можно ли сомневаться, на чьей стороне правда и принцип и какой путь должен был избрать принципиальный человек, каким был архиепископ Аполлинарий? Для митрополита Платона, а также и для митрополита Евлогия, тоже отколовшегося в это время от Архиерейского Синода, явно были замешаны мотивы, совершенно не связанные с соблюдением принципа или послушанием канонам. Об этом же говорит епископ Аполлинарий в заключении вышеприведенного письма: «От этих митрополитов не требовалось даже какого-либо особого подчинения Архиерейскому Синоду. Они ведь оба были членами Синода, управляли своими епархиями на основаниях, т.е. почти самостоятельно. От них требовалось только оставаться в единстве со всей массой верующих русских беженцев. Но они не желали этого единства. Здесь есть некое нечто, помимо канонов, что делает единство невыносимым для  этих митрополитов, а вместе с единством и возможность со стороны Синода заглянуть в непроходимый лабиринт церковного управления этими митрополитами своими епархиями.  Именно в этом направлении должен смотреть каждый, кто желает знать истинную причину, по которой митрополит Платон и митрополит Евлогий не желают подчиняться высшему надзору Архиерейского Синода..."

Митрополит Феофил, преемник митрополита Платона, сам является свидетелем совести лучшей части американской митрополии. Он всегда был чем-то смущающим "канонистов митрополии", ибо он не только всегда питал большую любовь и сочувствие к архиереям Русской Зарубежной Церкви, даже если его можно было так назвать, как митрополит Платон не мог  быть продуктом Церкви в Америке, приехав в Америку в качестве церковного чтеца в 1895 году, но и в Архиерейском Синоде видел каноническую основу Русской Церкви в Америке. Несколько раз, по немощи, убеждался  следовать за большинством по ложному пути, но неизменно каялся и делал все, что было в его силах, чтобы вернуться на правильный путь. Например, в 1926 году, подписав вместе с товарищами-викариями грубый ответ Архиерейскому Синоду, он передумал и имел мужество написать митрополиту Антонию (Храповицкому) 14 (27) декабря 1926 года: «Обязуюсь сообщить Вам, что ответ Северо-Американских епископов составлен и подписан первоначально на английском языке, (Один из других епископов позже  признался, что подписал его, не читая, и не знал ее содержания!) и затем переведен на русский язык, что отчасти повлияло на точность мысли в нем. Кроме того, теперь перечитав ответ, я нахожу, что многое из того, что в нем было сказано, не должно было быть включено или должно было быть выражено иначе, и поэтому считаю нужным просмотреть его еще раз и изменить вместе с нашими епископами. Кроме того, я глубоко сожалею, что этот ответ заставил Ваше Высокопреосвященство и членов Синода найти в нем обиду».

После смерти митрополита Платона и его собственного избрания в 1934 году, митрополит Феофил принял меры к уврачеванию раскола и в 1935 году отправился в Сербию, где вернул Американскую митрополию Русской Зарубежной Церкви. По возвращении он сказал газете «Новая Заря»: «Наша церковная жизнь наладилась, под нее теперь положен прочный канонический фундамент».  Однако в 1946 году раскол возобновился на анархическом Кливлендском Соборе, который проголосовал за отказ от Синода и присоединение к Московскому Патриархату — решение, которое, вопреки всем православным традициям, никогда не одобрял ни один епископ (даже митрополия) и при котором митрополит Феофил снова пошел против своей совести.

Поучительно отметить, как апологеты Митрополии защищают даже этот беззаконный Собор. Это говорит о Кливлендском Соборе главный "канонист" митрополии проф. Александр Боголепов в большом труде в защиту "автокефалии" митрополии (Toward an American Ortbedex Church, New York, 1963). «Возникает вопрос, почему решение Седьмого Всеамериканского Собора о прекращении отношений с Зарубежной Церковью не было представлено на утверждение архиереям, присутствовавшим на Соборе, хотя правило на этот счет было обнародовано митрополитом Феофилом в его «Инструкции» перед проведением Собора. В ходе заседаний это положение было изменено Собором, который постановил не выносить своих решений на утверждение Архиерейского Собора»!  Так произошло, что наследие митрополита Платона живет в том виде обмана, который позволяет менять каноны как угодно, в соответствии с настроением момента. То же самое наследие снова проявилось теперь в последнем извержении «автокефальных газов» (цитируя собственное выражение митрополита Платона), которые на этот раз вовлекли в неразбериху Митрополии большинство других православных юрисдикций в Америке.

Во всем прискорбном наследии митрополита Платона нет ни канонического права, ни принципа, ни истины, ни даже какой-либо логики, кроме той, что продиктована неистовой погоней признанием и аплодисментами мира сего;  есть только произвольная воля, показывающая полное отсутствие какого-либо православного духа или благодати Божией. Через два дня после «низложения» епископа Аполлинария митрополит Платон поручил своему сирийскому викарию, архиепископу Евфимию (Афтимиосу), создать «Святую Восточную Православную Католическую и Апостольскую Церковь в Северной Америке» — новую автономную Православную Церковь без одобрения какой-либо высшей церковной власти и, таким образом, явно неканоническую.  26 августа (8 сентября) 1927 года Архиерейский Собор в Сербии, видя полное отсутствие у митрополита Платона раскаяния в своих неканонических деяниях, запретил ему служить и объявлял, таким образом, любые таинства или службы, совершаемые им или последовавшим за ним духовенством, лишенными благодати и неканоническими.  (Этот запрет был снят в 1934 году, накануне воссоединения Митрополии с Синодальной Церковью.) 1 декабря 1928 года Константинопольский Патриархат также объявил эту новую «Церковь» антиканонической и запретил Греческой Церкви в Америке иметь какие-либо контакты с ней. Никакая другая национальная юрисдикция в Америке не присоединилась к ней, и в 1933 году архиепископ Евфимий женился и ушел с церковной сцены. (Эти факты взяты из биографии митрополита Антония (Храповицкого), составленной архиепископом Никоном, т. 7, с. 395–398 — настоящая энциклопедия русской церковной жизни того времени.)

Поэтому митрополит Платон был вынужден пойти еще дальше, чтобы найти «каноническую» основу для своего произвола, и таким образом вступил в переговоры с Московским Патриархатом, который еще в 1927 году объявил себя добровольным агентом Советского правительства. Когда в 1933 году митрополит Платон в третий раз провозгласил «автономию» Митрополии, переговоры подошли к концу, и 25 августа того же года Патриархия провозгласила митрополита Платона низложенным, а все в митрополии отлучены от Церкви. В следующем году митрополит Платон умер, оставив своим последователям столь жалкое наследство, что, когда и если Митрополия сейчас подпишет новую «автокефалию», признав тем самым Московскую Патриархию и все ее церковные акты каноническими, она должна будет в то же время признать, что она не имеет ничего плохого на протяжении более 36 лет. То, что верующие Митрополии об этом, несомненно, никогда не будут извещены, только подчеркивает тот факт, что «автокефалия» есть действительно не церковный, а политический акт, что Митрополия обратилась к Москве не из принципа, а ради корысти.

СОВЕРШЕННО ДРУГОЕ наследие архиепископа Аполлинария, как мы сейчас увидим.

Когда владыка Аполлинарий вернулся в Сан-Франциско с собрания, на котором он был без промедления «низложен» за отказ отречься от присяги на послушание Русской Зарубежной Церкви, он был плохо принят собственным духовенством и паствой, как он сам указывает в другой  части уже цитированного письма: «Сразу же после оглашения постановления, лишающего меня и моих обязанностей, и даже права служить в церквях Америки, я был фактически выброшен из митрополичьих покоев; они даже не хотели  проститься со мной, чего я и желал, так как чувствовала душа моя, что я вижу своих судей в последний раз в этой земной жизни. На мое: «Простите меня, что я вас так ввел в заблуждение», послышались голоса, говорящие: «Этого не нужно;  мы не принимаем это;  убирайся!»  Не говоря уже о том, как меня прогнали от обеденного стола, который уже был накрыт и блюда разложены — меня прогнали со словами: «Мы не можем разделить с вами даже куска хлеба...»!  Позже митрополит писал кому-то в Сан-Франциско... что с ним "из уважения к его сану обходились учтиво, но не более..."  Это, по их мнению, было вежливостью — вытолкать чуть ли не взашей за дверь».

Епископ Аполлинарий, таким образом, оказался в начале раскола совершенно один: публично опозоренный и низложенный, без денег на жизнь и даже без крыши над головой, не зная, был ли кто-нибудь с ним, будущее его было совершенно неопределенно. На его стороне было только одно: Истина, праведность, которая в данном случае принимала форму верности установленной церковной власти.  Он предпочитал это выше всех земных соображений, даже выше своего естественного чувства родства и симпатии к своему собственному учителю и посвятителю. Действительно, нет никаких показаний против митрополита  Платона убедительнее, чем то, что дал его собственный человек, который был к нему в высшей степени благосклонен и следовал за ним, насколько это было возможно, не изменяя своей совести, и в конце концов должен был окончательно разочароваться в нем и прийти к убеждению, что  единственным ответом на его проступки было лишение его епископства.

Но если праведники страдают от злобы и слепоты человеческой, то Бог видит всякое дело свидетельствования о Своей Истине и приносит из него плод во спасение душ, в случае с епископом Аполлинарием, сторицей и более.

В ответ на обращение епископа Аполлинария к Архиерейскому Синоду в Сербии последний ответил на заседании 17 (30) марта 1927 года, заявлением о неканонических действиях митрополита Платона, удаляя митрополита Платона от управления Северо-Американской епархией, и назначением епископа Аполлинария на его место. Каким бы чуждым его природному смирению и кротости ни было такое назначение (действительно, Северо-Американская епархия считалась настолько важной, что для управления ею должен был быть послан сам митрополит Анастасий, но он не мог тогда покинуть Иерусалим), тем не менее епископ Аполлинарий пошел на это охотно ради правды, так попранной митрополитом Платоном.

Сначала казалось, что раскол был почти единодушным, и мало кто вначале осмеливался рискнуть перед гневом могущественного Платона и запуганного большинства, заявить о своей поддержке нового правящего епископа;  большинство из людей действительно приходили к епископу Аполлинарию, как Никодим к Спасителю, тайно.  Однако понемногу стали собираться верующие, и епархия стала расти. Первый приход, образованный при епископе Аполлинарии, был в Сан-Франциско.  Там бездомного Владыку принял к себе один из прихожан, и в этом доме он совершил свое первое Богослужение в качестве правящего архиерея в праздник Вознесения 2 мая 1927 года. Вскоре был приобретен дом и превращен в церковь, посвященную иконе Божией Матери «Всех скорбящих Радосте», которая стала первым собором нового правящего архиерея. В декабре того же года владыка Аполлинарий отправился в Нью-Йорк для продолжения организации епархии. Там в его собственной скромной квартирке, где шум от диких развлечений, устраиваемых другими жильцами наверху, был настолько громким, что Владыке приходилось иногда выходить и всю ночь ездить в нью-йоркском метро, чтобы хоть немного передохнуть, он учредил Церковь Святых Отцов, а в 1928 году образовалось общество ревнителей Синодальной Церкви. На Аляске отец  Герасим (Шмальц) во время Божественной литургии получил от Бога знак, побудивший его покинуть митрополита Платона и быть с епископом Аполлинарием, а позже в том же году он получил подтверждение своей позиции с Афонской Горы. (См. «Православное слово», т. 5, № 6, с. 217.)

В течение следующего года к епархии присоединились другие приходы – в Скрэнтоне, Бостоне, Балтиморе и Стратфорде, штат Коннектикут.  Примерно в это же время иеромонах (впоследствии архимандрит) Пантелеимон, покинувший из-за раскола Свято-Тихоновский монастырь в Пенсильвании, вместе со своим другом, впоследствии архимандритом Иосифом, испросил у Владыки благословение на основание монастыря в Джорданвилле, штат Нью-Йорк; Владыка, сам знаток и любитель церковного монашеского устава, благословил его при условии обязательного совершения в полном объеме дневного круга Богослужений. Туда перенесли захоронения с нью-йоркского кладбища, на котором они были первоначально похоронены.

Так, среди многих страданий и многих трудностей, Церковь в Америке вернулась к жизни. Иски, возбужденные митрополитом  Платоном в попытке отобрать церковное имущество у тех приходов, которые вернулись к Синоду, потерпели поражение, когда американские суды не смогли найти канонических оснований для самостоятельного существования Митрополии. В 1929 году епископ Аполлинарий был возведен Архиерейским Синодом в сан архиепископа «за особые труды и нравственные страдания, претерпеваемые в деле отстаивания канонической истины». Вскоре епархия настолько разрослась, что было назначено несколько наместников, двое из которых сами были святыми мужами: епископ Сан-Францисский Тихон и епископ Канадский Иоасаф. (О еп. Иоасафе см.: Там же, т. 4, № 2, стр. 86 и далее.)

Владыка, непреклонный в принципиальных вопросах, был мягок и любвеобилен в своих пастырских обязанностях, всегда стремясь примириться с теми, кто откололся от канонического Синода. Случай с епископом Адамом является примером воздействия этой нежной доброты на людей.

Епископ Адам карпато-русского происхождения, принял в 1925 году титул правящего архиерея Северо-Американской епархии. Его отказ покинуть помещение нью-йоркского собора стоил ему месяца тюрьмы, а за его неканонические претензии он был низложен и лишен права служить. Тем не менее, многие галичане и карпатороссы приняли его как епископа. Из жалости к этому «несчастному, вечно обманутому народу» Владыка обратился к епископу Адаму с просьбой воссоединиться с Русской Церковью и снять запрет. Эта попытка увенчалась успехом, и в 1930 году епископ Адам был назначен Архиерейским Зарубежным Синодом епископом Питтсбургским Карпато-Русским, викарием архиепископа Аполлинария.

Однако вскоре его своеволие вновь заявило о себе, и он бросил вызов авторитету собственного архиепископа, причинив ему много горя. Но, узнав о кончине праведного Святителя, епископ Адам поспешил отслужить панихиду перед его гробом и публично со слезами просил у него прощения за все, чем он его обидел, горячо призывая все враждующие юрисдикции к примирению, следуя по стопам этого стойкого защитника канонической истины.

Некоторые личные качества Владыки описаны в статье, написанной после его смерти русской женщиной, бывшей свидетельницей его трудов в служении Церкви, Е.Г. Александровой: «Архиепископ Аполлинарий был чрезвычайно доступен и прост в обращении, кроток и смирен сердцем, добросердечный по натуре, бескорыстный и истинный монах. Для Америки покойный Владыка был тем редким бриллиантом чистейшей воды, мимо которого невнимательный человек мог пройти рассеянно, не заметив его великой ценности, но человек с верующей душой благоговейно  останавливался перед этим выдающимся пастырем...

Простота Владыки, искренность его речи, то внимание, с которым он слушал всех, кто к нему приходил, привлекали к нему людей... Его простота и теплота сердца заставляли некоторых порой забывать о его высоком сане и видеть в нем отца, себе подобного... Старые и молодые, богатые и бедные, прославленные и смиренные находили в нашем добром Владыке одинаковый прием, утешение и христианскую правду...

Он принадлежал к той группе людей, которые строят смиренно и без шума, своими трудами, иногда из ничего, и творят великие дела, ибо живут своей жизнью по Закону Божию... Он избрал для себя тернистый и скорбный путь, оставаясь верным завету Христа среди несчастий.

Сколько встречало «епископа Аполлинария», когда он впервые приехал в Нью-Йорк в качестве временного правящего архиерея Северо-Американской епархии? Пять-шесть человек, принявших его в частном доме, и там он отслужил свои первые Богослужения. Правящего архиепископа Аполлинария к месту его последнего упокоения [всего пять лет спустя?] – не менее 2000, не считая того потока людей, который без конца проходил в храм, чтобы поклониться его драгоценным останкам...

Кто был рядом с Владыкой, тот знал, что он жил в бедности и умер в нищете. Но много добрых дел он совершил тайно, много слез вытер своей добротой, и одному Богу известно, скольких одиноких и бедных он накормил, напоил и приютил,  смиренно скрывая свои дела».

НО ИЗ ВСЕХ качеств и поступков владыки Аполлинария самое определяющее в его жизни было непоколебимое исповедание Истины. Он сам выразил это в Послании приходу в Астории, штат Нью-Йорк, который не знал, какой «юрисдикции» следовать: «Могут ли быть какие-либо сомнения на этот счет?  Разве не единая праведность в Боге?.. Неужели Божественная Истина разделилась на части, чтобы быть с митрополитом Платоном, с епископом Адамом, с Кедровским и, наконец, с архиепископом Аполлинарием?

Нет, братия мои возлюбленные! Есть только одна Божественная Истина и праведность, и если бы она была у митрополита Платона или у епископа Адама, то не была бы с тремя другими; а если она у архиепископа Аполлинария, то не у  остальных троих».

16 января 1933 года архиепископ Аполлинарий, в расцвете своего служения Церкви, перенес инсульт, частично парализовавший его. 18 июня он принял Святое Причастие и елеопомазание, а рано утром следующего дня мирно отошел ко Господу.

Бесстрашным отстаиванием правды и праведности владыки Аполлинария Господь принес на Американскую землю дивные плоды: перед его кончиной было основано или возвращено в каноническую Американскую Церковь 62 прихода.  Сан-Францисский приход стал крупнейшим русским приходом за границей, впоследствии собором двух святителей – архиепископов Тихона и Иоанна (Максимовича);  великолепный новый собор содержит мощи архиепископа Иоанна — истинное святое место Америки, где совершаются чудеса — и должен стать местом канонизации Синодом отца Германа Аляскинского, первого святого Америки.  Свято-Троицкий монастырь, основанный по благословению Владыки двумя иноками, также избравшими путь Истины, стал крупнейшим русским монастырем за границей, привлек к себе другого праведного святителя и авву Виталия [Максименко] и является первой Лаврой православной Америки.  А форпост подлинного и канонического Православия, который владыка Аполлинарий установил в Америке, позволил Архиерейскому Синоду перенести свой центр в Америку, где он сегодня высоко держит знамя Православной Истины и праведности не только для других русских, но и для всего американского и мирового Православия. Таковы некоторые из видимых плодов и духовной силы, которые американское Православие унаследовало от одного кроткого и беззащитного человека, потому что он исповедовал Истину.

Всякое дерево доброе приносит и плоды добрые;  а худое дерево приносит и плоды худые.  Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак, по плодам их узнаете их.
 Св. Матфея 7:17-20