Черные крестьяне

Хозяйство Сохиных

Давно это было. Более пятисот лет прошло. На Руси тогда жили черносошные крестьяне. Селились на государственной земле, платили в государеву казну денежные налоги, исполняли разные повинности: постоялую, подводную, ямскую. Условия жизни не простые. Судите сами, территория страны была почти сплошь покрыта непроходимым лесом, с которым приходилось вести постоянную и напряженную борьбу. С большим трудом отвоевывали небольшие участки под пашню, под сенокосы, и стоило только на несколько лет оставить участок без присмотра, как он снова зарастал кустарником. Грунтовых дорог не было, и люди, отправляясь в дальнюю дорогу, перемещались только по рекам.

 Лесом население владело свободно. Крестьяне вольно, беспрепятственно заготавливали бревна для строительства, например, дома, хозяйственных пристроек. Опять же дрова, бери, сколько надо.

В те времена на берегу реки у кромки леса раскинулась усадьба черных крестьян Сохиных. Жили они в большом, многоэтажном рубленном из бревен доме, в котором пол, крыша, потолок и мебель были сделаны из теса. Доски и плахи вытесывали топорами и теслами из цельного или из расколотого с помощью клиньев бревна.
Дом возвышался на подклети, включал клеть, неотапливаемое помещение для кладовки, избу и горницу. В кладовке хранились различные припасы. Помещение избы отапливалось, там была печь, кухня. В избе выполнялась черная работа по дому. В горнице – самом лучшем, чистом и светлом помещении, расположенном на верхнем этаже дома, обычно принимали гостей. На первом этаже, в подклети, размещался скотный двор и погреб. Тепло от животных скотного двора поднималось вверх, обогревая пол избы.

Хозяином дома был Поликарп Сохин, крепкий мужик тридцатипятилетнего возраста. Невысокий, лицо заросло волосом, окладистая борода размашистой лопатой падала на грудь. Большие глаза на широком лице делали его запоминающимся. Светлые волосы на голове острижены в меру, не закрывали глаза. Одет обычно в домотканые порты и самодельную рубаху без ворота с разрезом справа. На ногах лапти. Все домочадцы называли и признавали его большаком. Он управлял общим хозяйством, заботился о благосостоянии семьи, решал вопросы купли и продажи, ухода на заработки. Обладая волевым характером, всех держал в своих руках. Иначе нельзя. А семья была большая, десять человек: жена Алевтина, сыновья Саввка и Куприянка, невестки Василиска и Дунька, младший сын Кондратка, внуки и внучки, Гаврилка, Ритка и Полинка. Семь пар работящих рук. Остальные еще маленькие. Сыновья уже взрослые мужики, у них могли появиться свои интересы, например, пожить отдельно от родителей. Отец этого боялся более всего. Житейский опыт показывал, что крепкое хозяйство возможно только в большой семье, в которой много работников, занятых одним делом.

В семье при строгости большака царила атмосфера любви и уважения, проявлялись глубочайшие супружеские и родительские чувства. Воспитывая молодых, большак всегда утверждал, что любовь, особенно к детям – это серьезное чувство, с которым нельзя шутить.
– Женщина должна создавать благоприятную среду, а мужчина обязан обеспечить достойную жизнь всей семьи, – поучал он.

Сердечные отношения между мужем и женой высоко ценились. Оказавшись как-то на заработках вдали от дома, большак прислал своей жене письмо, с которым та побежала к дьяку и упросила прочитать. Большак писал: «Премноголюбезной и предражайшей моей сожительнице и чести нашей хранительнице, и здравия нашего покровительнице, и всеизрядной по фамилии общей нашей угодительнице и дома нашего всечестнейшей правительнице Алевтине, посылаю вам свой всенижайший поклон и слезное челобитие и с чистосердечным нашим к вам почтением, желаем вам многолетнего здравия и душевного спасения». Вот какие теплые слова поведала Алевтина из письма мужа, и с нежностью всплакнула.

Хозяйку дома матушку Алевтину обычно называли большухой или старшухой. Для членов семьи она была матерью, свекровью или бабушкой, и занималась домашней работой. Худенькая, небольшого роста, везде поспевала. Откуда только силы брались. Следила за собой, своей одеждой. Была аккуратной и требовала от других. Она пришла в этот дом четырнадцатилетней девочкой, и свекровь приложила немало усилий, чтобы воспитать из нее хозяйку. Сейчас у нее две невестки, и она тоже обучает их.

Все дела в доме начинались с молитвы. Хозяин читал молитву перед общей едой. Хозяйка крестила оставляемую на ночь воду и всю пищу.

 Семья занималась сельскохозяйственными работами. У них была корова и лошадь. На освоенной пашне применяли трехпольный севооборот. Одну часть пашни оставляли под пар, на ней ничего не сажали, на другой сеяли зерновые и на третьей – овощи.

Работой были заняты все. Мужчины корчевали пни, пахали, косили, возили дрова из лесу. Женщины готовили пищу, ухаживали за птицей, свиньями, коровой, занимались огородом, стирали, шили, пряли, ткали. Женской работой были также жатва, гребля сена.



Домашняя утварь

Раннее утро. В семье Сохиных так уж повелось, что у печи работали только невестки и по очереди, через день. Вчера работала Василиска, сегодня черед Дуньки. Работы много. Надо истопить печь, подготовить корм для свиней и птицы, еду для семьи, испечь хлеб, помыть посуду.
Чтобы угодить матушке Алевтине, надо очень стараться, делать все аккуратно и не отступать от заведенных в семье правил. Когда Дунька, выйдя замуж, пришла в эту семью, делала все так, как научили родители. Матушка Алевтина требовала делать по-своему. Были даже скандалы, Дуньке пришлось выслушать немало неприятных слов. И одета неаккуратно, и еда, приготовленная ею не вкусная. А батюшка за столом нахваливал еду, приготовленную Василиской, а о качестве еды, приготовленной Дунькой, молчал. Ладно хоть молчал. Не обидно ли ей? Обидно. До слез обидно. Она постепенно подтягивалась к требованиям матушки. Не считала себя красавицей, но крепкая и сильная здоровым телом, склонным к полноте, могла много работать. Небольшого роста, одетая в рубаху, холщовую юбку с косынкой на голове, прикрывающей светлые волосы. Лицо широкое, полное с маленькими щелками глаз. Нос прямой, раздавленный спереди. На ногах вязаные шерстяные чулки и легкие лапти.

Работница подошла в бабий кут, так называлось рабочее место в углу напротив устья печи, с любовью оглядела кухонную утварь. Все было на своих местах и расположено так, как здесь заведено. В печном углу находилась судная лавка с полками внутри, на которых расставлена тщательно вымытая глиняная посуда. У печи стояла кочерга, ухват, помело, используемое для обметания печного пода перед посадкой хлеба, и лопата для укладки тестовых заготовок в печь и извлечения готовой выпечки. Здесь же стояла ступа с пестом, в которой толкли зерно, лежали в туеске деревянные ложки.

Высокой ценностью считалась глиняная посуда. Она была дорогой, привозилась издалека, и ее особенно берегли. Делали посуду мастера из специальной горшечной глины, жирной, пластичной, синего, зеленого или грязно-желтого цвета, в которую добавляли кварцевый песок. После изготовления формы сосуда на гончарном круге, изделие обжигали в горне. Горшки приобретали красновато-коричневый, бежевый или черный цвет.

Дунька достала с полки большую корчагу формой горшка объемом литров десять и, наполнив ее водой, подвинула ухватом вглубь печи. Затем, разложив вокруг сосуда сухие дрова, с помощью лучины, которую тут же ножом настрогала, растопила печь. Печь топилась по-черному, дым повалил в помещение избы и через открытое маленькое волоковое окно выходил на улицу. Так что, не зря поговаривали: «Горечи дымной не претерпев, тепла не видать».

На полках лавки стояла разнообразная посуда, используемая в хозяйстве. Вот горшок, в котором сегодня она будет варить щи. А к столу для взрослых подаст наваристые щи в большой миске. Для маленьких детей для этого есть небольшие плошки с низкими кромками. Дети едят медленно, поэтому каждому из них еда подавалась в отдельной плошке.

Тут же стояла кисельница – большая миска с носиком, предназначенная для подачи киселя на стол. Это тоже глиняный сосуд, который имел носик для слива киселя толи в ковш, или в половник, или в судки. А вот это крынка – глиняный сосуд для хранения и подачи молока на стол. Ее высокое, довольно широкое горло рассчитано на обхват рукой. Молоко в крынке долго сохраняло свою свежесть, а при прокисании давало толстый слой сметаны, который удобно снимать ложкой. Здесь же на полке аккуратно расставлены небольшие судки, которые использовались для питья кваса.

Рядом в углу под иконами возле окна стоял самодельный стол, сколоченный на гвоздях из строганых тесин. Вдоль стен располагались лавки. Некоторые лавки были широкие, на них спали. Другие делались передвижными, скамейки, их подвигали к столу во время обеда.
***
Василиска, проснувшись сбегала в нужник во двор, а вернувшись, стала умываться из двух рожкового глиняного рукомойника, который висел на ремешке около двери над лоханкой. Умывшись, она вышла в сени. Там на лавке, в отведенном месте стоял подойник, используемый для дойки коровы.

Это деревянный сосуд с открытым широким горлом. Он делался обычно без крышки, но с ручкой. Свеженадоенное молоко предохранялось от пыли тонкой холщовой тканью, которая завязывалась вокруг горловины сосуда. Подойник они купили вместе с коровой. По обычаю того времени при покупке его нельзя было брать голой рукой. Передавался подойник из полы в полу, из рукавицы в рукавицу, его поднимали с земли, благословясь.

Василинка – любимая невестка матушки Алевтины. Матушка восторгалась всем, что выходило из рук невестки. Да и сама женщина была чем-то похожа на свекровь. Такая же невысокая, худенькая, подвижная. Одевалась, как все, но выглядело это опрятно, красиво. А веселая, говорливая, ее никто не переговорит.
Василиска с подойником вошла в конюшню. Любимая коровушка стояла, словно ждала, что придут ее доить. Подойдя к животному, работница, не торопясь, погладила ладонью ее бока, ласково разговаривая. Угостила кусочком хлебушка и, устроившись на скамеечке с правой стороны, начала доить. Опытные, тренированные пальцы быстро скользили по соскам вымени. Струи молока попадали в подойник, издавая звуки: «Шир-шир». Подоив корову, Василиска разлила молоко по чисто вымытым крынкам и поставила их на полку в прохладных сенях.

Здесь же на полке хранилась самодельная деревянная посуда. Увлекался этим ремеслом старший сын хозяина Савка, муж Василинки. Острым ножом он вырезал из дерева разные ковши и деревянные ложки, которые использовали по праздникам. Из ковшей пили брагу или квас. Они имели форму ладьи с одной высоко приподнятой ручкой с различными узорами украшений.

Деревянные ложки, вырезанные из древесины липы, осины, рябины, клена, хранились в березовом туеске. Имея различные размеры, формы и назначение, их называли боская, тупоносая, разливная, носатая. Здесь же хранились различной формы туески, сделанные из бересты, с которыми ходили в лес за ягодами и грибами. Плетеные корзины, сделанные из ивовых прутьев, были легкими и удобными при уборке урожая картошки, овощей.

Семья большака не бедствовала и была в достатке обеспечена предметами быта.

 Выпечка хлеба

– Черный хлеб, щи, квас да каша – вот и вся пища наша – часто говаривал Поликарп Сохин. – «Ну, а хлеб – всему голова»! «Хлеб да вода – крестьянская еда». «Хлеб на стол – и стол престол, а хлеба ни куска – и стол доска». «Худ обед, коли, хлеба нет», – сыпал он поговорками.

Выпечка хлеба в семье всегда была своеобразным ритуалом. Секрет его приготовления передавался из поколения в поколение. Пока занимаешься хлебом, нельзя было браниться, сердиться, чтобы душа была чистою. Тогда и хлеб будет румяным, душистым и вкусным. Пекли хлеб по-разному. Когда в работе было послабление, пекли на два дня, а когда работа наваливалась, например, во время сева, сенокоса или жатвы, пекли раз в неделю. Ели только черный хлеб из ржаной муки. А бывали неурожайные годы и в муку добавляли лебеду, крапиву, кору деревьев.

Квашню для хлеба Дунька замесила еще с вечера. Приступая к важному делу, она прежде сказала молитву:
– Сотворил Господь небо и землю, воду и сушь, горы, и глушь, зерно, и хлеб. Господи, дай и мне еду сотворить, людей накормить. Чтобы они ели и запивали, Господа прославляли. Аминь. Аминь. Аминь.

Затем, как учила ее свекровь, она в кадушку насыпала муку и, сделав посередине ямочку, положила комочек ржаной закваски, взятой из предыдущей квашни. Потом, в отдельном горшке разбавив горячую воду холодной, так чтобы в ней можно было держать руку, она медленно вылила воду на закваску, тщательно перемешивая ее с верхним слоем муки. Получив крутое тесто, она сгребла его в середину и накрыла квашню толстым холстом и крышкой. Так закваска в квашне простояла у печи в теплом месте до утра.

Утром, пока топилась печь, хозяюшка достала квашню и, помолясь Богу, приступила к замесу теста. Снова подготовила теплой воды, чтобы терпела рука, и частями выливала ее в середину закваса, перемешивая с мукой, не оставляя комочков, добиваясь нужной густоты. Снова накрыла квашню холстом и поставила в теплое место на полтора часа.

В положенное время она подошла к квашне, резко всунула руку в тесто до дна и выдернула назад. Тесто получилось упругое, сразу же заровнялось.
– Вот и хорошо, слава тебе Господи. Можно валять хлебы. Благослови, Господи, и помоги мне, грешной, совершить начинаемое мною дело, во славу Твою.

Она ловко сделала на столе тестовые округлые формы хлебов. Чтобы не испортить их, между хлебами положила поленца, а сверху накрыла холстом.

Потом из жарко натопленной печи она выгребла угли, оставляя небольшую кучку у устья печи. Под печи дочиста вымела помелом, и печь закрыла ненадолго заслонкой. И вот, когда жар поуходился, она деревянной лопатой стала сажать тестовые хлебы в печь. Крупные хлебы клала к самой задней и по боковым стенкам, а мелкие – в середину. Здесь жару меньше.

Пеклись хлебы около трех часов, если использовалась мука, просеянная через сито. Если мука провеивалась через решето, то хлебы должны сидеть в печи около четырех часов.

Испеченный хлеб она доставала лопатой и проверяла, щелкая пальцем по нижней корочке.
– Этот еще не звенит, говорила она сама себе, – посиди еще в печи.

Те хлебы, которые звенели, она ставила на лавку на ребро, чтобы отошли и отмякли остывая. Изба насытилась приятными запахами хлеба с румяной корочкой.
«Как хорошо получилось, не хуже, чем у Василиски», – обиженно подводила итог Дунька.

Остывший хлеб стряпуха сложила в кадку, которую отнесла на хранение в прохладный погреб.

Готовка еды

Жизнь крестьянская трудна, голодна и коротка. Тяжелая работа, скудное питание и не обустроенные бытовые условия сокращали продолжительность жизни. Редко, кто в те годы доживал до сорока лет.

Правила жизни людей диктовались «Домостроем», книгой, составленной по указанию Ивана IV Грозного, содержащей в себе полезные сведения, поучения и наставления всякому христианину – мужу и жене, и детям, слугам и служанкам. Там содержался свод правил и советов по всем вопросам семейной, хозяйственной и религиозной жизни.

События повести происходили весной во время Великого поста, длившегося долгих сорок дней вплоть до Пасхи. «Домострой» запрещал употребление мясомолочных продуктов и рекомендовал подавать к столу постную еду. Можно было есть рыбу и каши, сушеные и вареные рыжики, щи, блины, кисели, пироги с варением, луком, горохом, репою, грибами, капустою.

В тот день кухаркою работала Василиска, первая невестка хозяйки Матушки Алевтины. Она, как всегда, поднялась после сна рано, принесла дрова, затопила печь и поставила в корчаге и горшке кипятить воду.

В избу вошла старшуха, свекровь:
– Здравствуй, Василиска, у тебя уже печь топится, молодец, – она любила невестку за ее покладистый характер, за почитание старших.
– Здравствуйте, матушка, – робко ответила с поклоном невестка.
– Ну, чем сегодня семью кормить собираешься?
– Ой, матушка, хочется состряпать что-то вкусненькое, но без мяса-то и масла как?
– Ладно, ладно, пока пост, о скоромном и не заикайся. Скоро доживем уже до Пасхи, тогда и будет тебе мясоед. Наедимся еще. Давай-ка, сегодня сварим уху с рыбой, с добавлением гвоздики. Получится «черная уха». Свежей рыбы у нас нет, но в запасах есть сушеная. На второе, давай сварим кашу из полбы. Выйдет питательная еда. Ну, сваришь еще кисель. Продукты я сейчас принесу.

Старшуха ушла в погреб и скоро принесла продукты, с удовольствием повторяя слова поговорки «У кого квашня в руках, та и хозяйка в доме», и удалилась по своим делам.

Василиска мелко порезала сушеную рыбу и ссыпала кусочки в горшок. Взяла горсть зерен полбы, внимательно их разглядела. Они были похожи на зерна пшеницы, только несколько крупнее. Зерна плотно закрыты приклеившейся чешуей. Из-за них каша долго варилась, и есть ее было не приятно, чешуйки изо рта приходилось выплевывать. Зато, все считали, что каша из полбы – самая питательная. Она ссыпала зерна в горшок для каши.

Для варки киселя стряпухе пришлось сходить в погреб. Там в горшках хранились отвары ржаные, овсяные и пшеничные, приготовленные загодя за несколько дней. Для этого зерно, засыпанное в горшок, заливали теплой водой. В него немного добавляли кислого молока для брожения, и горшок на двое суток ставили в тепло. После завершения брожения смесь процеживали и жидкую часть отстаивали. Затем верхний жидкий слой сливали, и оставшуюся желеобразную массу хранили в погребе. Из нее варили кисель. Стряпуха забрала овсяный отвар и вернулась к печи. Она слила отвар в горшок для варки киселя. Для вкуса добавила немного варенья. Вот тебе и «Молочные реки, кисельные берега», символ сытости.

Загрузив горшки, Василиска ухватом подвинула их вглубь печи. Основная работа сделана, осталось только ждать результата. Настроение поднялось, и она тихо и душевно запела:

«Соловей кукушечку уговаривал:
«Полетим, кукушечка,
В Казань-город жить.
Казань-город славный,
На горе стоит,
Мимо его речка
Золотом блестит.
Там стоит лесочек,
Мы совьем гнездо,
Выведем кукушков –
Двух детеношек.
Тебе — куковьёнка,-
А мне — соловья.
Тебе для забавы,
А мне для себя.
Твой же куковьёнок
Будет куковать,
А мой соловьёнок
Будет распевать».

Голос ее был усталый, глухо извлекаемый из глубины груди, в котором чувствовалась грусть и тоска. Наверное, она вспомнила своих родителей, свое родовое гнездо, тех, кого в детстве любила и уж давно не навещала. «Как вы, мои батюшка и матушка поживаете, не хвораете ли? Как я истосковалась! Хоть бы глазком взглянуть», – подумала Василиска.

Обед

В семье питались обычно три раза в день. На завтрак ели часто хлеб с квасом, доедали то, что осталось от вчерашнего ужина. В обед и ужин семья обязательно собиралась вместе за единым столом. Особо приятным был обед, к нему подавали свежую сваренную еду.

Обслуживала собравшихся Дунька, жена Куприянки, выполнявшая в этот день обязанности кухарки. Она поставила на стол для взрослых большую глиняную миску ароматных горячих щей с мясом. Для маленьких Гаврилки и Полинки щи подала в отдельных плошках. Для каждого едока на столе лежала ложка и кусок хлеба.

Семья собралась. Все повернулись к образам, и хозяин стал читать молитву «Отче Наш». Остальные за ним повторяли слова моления. Затем сотворили молитву «Богородице Дева, радуйся ...» и еще короткую «Слава Отцу и Сыну ...». Батюшка перекрестил еду, и все стали рассаживаться за стол.

Большак Поликарп, глава семьи, сел за стол на лавку первым. Садился в красный угол под образами у окна вдоль короткой стороны стола. Справа от него по длинной стороне стола устроилась его жена Алевтина. Напротив матери, уместился старший сын Савка с женой Василиской, а рядом средний Куприянка и младший сын Кондратка. В конце стола пристроились внук Гаврилка и внучки Маргаритка и Полинка.

Дежурная Дунька за стол не садилась, она поест после, когда накормит семью и останется одна. Существовало даже поверье, если стряпуха стоит у печи голодной, обед получается вкуснее.

Хозяин взял деревянную ложку, зачерпнул жидкого из миски, попробовал. Помолчал, и молвил: «Вкусные щи», и махнул рукой. Это было сигналом, что можно есть всем. Ложки всех едоков потянулись к щам.

Похвала хозяина безмерно обрадовала Дуньку. Это надо же, в первый раз похвалил мою работу.

Хозяин зорко следил за, соблюдением правил поведения за столом. Есть полагалось не спеша, не обгоняя друг друга. Нельзя было зачерпывать из миски дважды, не откусив хлеба. После того, как жидкое из миски было съедено, хозяин доставал ложкой первый кусок мяса и разрешил это делать остальным. Брать ложкой сразу два куска мяса не полагалось. Если кто-то нарушал эти правила, то в наказание немедленно получал по лбу хозяйской ложкой.

За столом нельзя было громко разговаривать, смеяться, стучать ложкой по посуде, бросать остатки пищи на пол, вставать, не закончив еды. И тут, как назло, Василиска, видать, не выдержав обиды от минувшей ссоры, что-то буркнула мужу, и тот зло приструнил ее. Наказание последовало незамедлительно. Тяжелая ложка отца, описав дугу в воздухе, звонко треснула по лбу старшего сына.
– Ты чего, батюшка?
– Гляди у меня! – строго осадил его отец.

После щей была гороховая каша. Дунька поставила перед едоками большую миску. Поедание пошло опять по установленному порядку. На столе уже появился кувшин с киселем и судки, небольшие сосуды для киселя. К киселю Дунька напекла большую горку блинов из гречишной муки и обильно смазала сметаной. Были они рыхлыми, пышными, с кисловатым привкусом.

 Дети ели медленно. Дунька подходила к ним, поторапливала, потому что выходить из-за стола должны все сразу. «Ломать стол», вставать вразнобой, считалось крайне невежливо, поевшие ожидали остальных сидя за столом.

Наконец, когда дети поели, все вышли из-за стола, повернулись к божнице и обратились к богу со словами благодарности. Затем пошли по своим делам.

Дунька осталась одна. Она была довольна, проделанной работой. Ведь сам батюшка похвалил. Сидела за столом, не торопясь, ела. Думала. «Накормить семью не так уж и трудно. Здесь все свои. Не осудят. А вот, скажем в праздник, как в прошлом году, когда был устроен деревенский пир в складчину. Как приготовить еду на такое количество людей? Там работали несколько кухарок. Одна варила щи, другая каши, третья пекла пироги, блины. Это были опытные кухарки. Для проведения пира мужики выбрали старосту, который собирал вклады участников пиршества. Всем миром варили пиво, выбранные кухарки готовили еду, накрывали стол. Собравшиеся наполняли братину пивом и пускали по кругу. Каждый отпивал из нее глоток и передавал соседу. Интересно было смотреть, как пиво разморило людей, и они веселились, пели, плясали». Вдоволь насытившись обедом, Дунька встала и принялась за дело. Впереди еще ужин.

Зимний вечер

Время летит незаметно. Вот, подкралась и зима. Дни стали короткими и за светлое время люди торопились выполнить разную работу во дворе, по уходу за скотиной. На улице холодно, а в избе тепло, вечером печь топили дополнительно, для тепла. Пока огонь топки освещал избу, семья собиралась на ужин. Затем мужчины переходили на свою половину, в зону, где находились божницы. Здесь они отдыхали, выполняли работу по дому. Женщины и дети собирались в бабьем углу около печи. Садились на бабью лавку или скамейку, подвинув ее поближе к камельку, камину, выполненному на углу печи в виде небольшой ниши. В камельке разводили огонь, сжигая хорошо просушенную лучину или смолистые щепки, небольшие поленья. От горения образовывался довольно яркий свет, и излучалось тепло, при котором можно было прясть, шить, вышивать. Следить за огнем, не давая ему гаснуть, поручили маленькой Полинке. Из-под печного шестка она доставала сухую лучину, небольшие поленья и подкладывала в камелек.

Мужчины иногда зажигали лучину, вставленную в светцы, металлический стержень с V-образной развилкой на конце, вбитый в стену. Для падающих угольков под светец ставили лоханку с водой.

В избе становилось светло. Женщины доставали свои рукоделия. Матушка Алевтина в тот вечер принесла из сеней прялку. На ее лопатке веревкой привязала шерсть и села на донце, поставив его на лавке. Левой рукой она теребила кудель, а правой, образовавшуюся нить, скручивала деревянным веретеном.

Василиска шила из льняного полотна рубаху. Выкройка уже была сделана, и она сшивала полосы между собой. А как трудно получить льняное платяное полотно. Надо заготовить лен, несколько недель его вымачивать, затем стебли мять, трепать и чесать гребнями, наконец, прясть и ткать. Затем полотно держать на солнце, чтобы добиться его белизны.
Дунька вышивала подол своей рубахи.

Женщины разговаривали между собой, а Полинка, добросовестно поддерживая огонь в камельке, слушала. Было все интересно, и она спросила:
– Бабушка Алевтина, а чем отличается мужская рубаха от женской.
– Да ничем, – с удовольствием отвечала хозяйка дома. – Так уж заведено, что рубаха должна прикрыть наготу человека и быть теплой зимой. Она не должна подчеркивать форму тела, а поэтому делается свободного покроя, и по длине доходить до колен человека. Женщины поверх рубахи часто надевают сарафан, то есть платье без рукавов, облегающее грудь и расширяющееся книзу. Они могут надеть поневу, шерстяную юбку, синего или черного цвета, с украшенным низом.

– Бабоньки, а расскажу я вам о семье из нашей деревни, – словно очнувшись, торопливо и загадочно начала рассказ Дунька. – Была у нас одна семья, и пять девок, ни одного парня. Отец больной, тяжелую работу делать не мог. Женщины со всем хозяйством справлялись с трудом. И вот, от родителей одного парня поступило предложение породниться, выдать замуж старшую дочь. Отец девки согласился, но потребовал, чтобы жених после свадьбы перешел жить в дом невесты, стать примаком. Семья жениха была не богатой и согласилась с требованием. Народ быстро окрестил парня молодухой, стали подшучивать над ним. Но женитьба была семье парня выгодной. Ведь земельный пай жениха оставался у его родителей. Менялся и порядок свадебного ритуала, свататься шли родители невесты. При этом зять составлял письменное условие по передаче прав на имущество тестя. При жизни тестя зять получал половину дома, но всем хозяйством и имуществом распоряжался тесть. Вот ведь как еще люди живут, – закончила рассказ Дунька.
В избе наступила тишина, в которой неожиданно раздался тихий, жалобный голос Василиски. Она запела:

«Я замуж выйду, да мужа наживу,
      Да у меня будет свекор – стану звать батюшко,
      Да ли буде свекровка – стану звать матушкой;
      А я ведь буду у них снохою слыть.
      Да поживу с мужем – да я сынка рожу,
      Да воспою, вскормлю – у меня и сын будё,
      Да станет меня звати матушкой.
      Да я сынка женю, да и сноху возьму,
      Да буду ли я и свекровкой слыть.
      Да еще же я поживу с мужем,
      Да и себе дочь рожу,
      Да воспою, вскормлю – у меня и дочь будё,
      Да станет меня звати матушкой.
      Да дочку я замуж отдам,
      Да у меня зять будё,
      И буду я тещей слыть».

Песня закончилась, и свекровь взволнованным голосом сказала:
– Эта песня сложена, словно про мою жизнь.

Желание породниться

Поликарп Сохин со своей женой Алевтиной возвращались с сельского базара, где купили соль, посуду и сукно. Тепло, одевшись, они сидели в легких санях, и резвый жеребец быстро мчал их домой по наезженной снежной дороге.
– Матушка, хочу посоветоваться с тобой, – обратился хозяин к жене. – Я думаю, Кондратку, младшего нашего, пора женить. Неженатый в нашем обществе не считается настоящим крестьянином. Да и новый работник семье нужен.
– Ой, батюшка, так ведь молоденький еще совсем. Всего-то пятнадцать годков исполнилось.
– Ничего, в самый раз.  Как родители наши жили, так и нам жить следует.
– Ну, раз решил, так давай, будем женить. Подсмотрел уж семью-то, с которой нестыдно будет породниться?
– Подсмотрел. В соседней деревне. Как думаешь, если послать свахой Василиску, справится?
– Эта справится. Она смелая и за словом в карман не полезет.
– Ну, тогда так и порешим.

Вскорости, Василинка, нарядившись должным образом, отправилась в дом предполагаемой невесты. Она быстро до него добралась, через калитку и большой двор подошла к крылечку и через сени вошла в избу.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя. Дай Господи богатства и благополучия этому дому. Здравствуйте дядя Кирилл и тетя Марианна. Я, Василина, жена Саввы, сына Поликарпа Сохина.

Хозяева дома сидели на лавке и с любопытством разглядывали гостью. Семью Поликарпа Сохина они знали.
– Раздевайся, гостья дорогая, проходи, садись на лавку.
– Я не на долго, – Василинка развязала шаль, скинула одежку, и положила на лавку у двери. Прошла в красный угол, села на предложенное место. «Предложили сесть на почетное место в красном углу, значит, семью Сохиных в этом доме уважают», – подумала она.

Окинула взором избу.
Основное пространство занимала печь. Она располагалась сразу справа у входа устьем к передней стене, к свету. Вдоль левой длинной стены дома находилась бабья лавка, покрытая самоткаными ковриками. В правом переднем углу стоял длинный стол, в углу на полочках поместились иконы. Бабий угол закрыт вышитыми занавесками. На окнах висели занавески. Стены и пол добела вымыты. 
– Как поживает семья Поликарка? – поинтересовался хозяин дома, крепкий высокорослый мужчина.

Василинка отвечала и думала: «Я пришла сюда по делу, как от разговоров к нему перейти?» Наконец, решилась:
– Дядя Кирилл и тетя Марианна, я пришла к вам по поручению моего батюшки Поликарпа. Он хочет женить своего сына Кондрата на вашей дочери, создать молодую семью, ведь семейный горшок всегда кипит, и в семье каша гуще. Нам хочется с вами породниться, и батюшка Поликарп хочет знать о вашем согласии.

В избе наступила жгучая тишина. Все молчали и не торопились с ответом. «Сколько же они будут молчать?» – переживала Василиска.
– Наша дочь Прасковья еще ребенок, ей всего-то четырнадцать лет. Мы подумаем. Надо посоветоваться с семьей. За окончательным ответом приходи завтра.
– Хорошее предложение, завтра буду, – посланец быстро оделась, попрощалась с хозяевами и заторопилась домой.
А на завтра она принесла своему батюшке Поликарпу согласие Кирилла Граблина породниться.



Сговор о свадьбе

Получив согласие породниться семьями, большак Поликарп послал свою жену Алевтину в дом будущего родственника смотрительницей. При сватании в деревнях случалось разное. Иногда невесту не показывали из-за гордости, например, или невеста была дурна собою, или была больна, хрома. А в дом нужна здоровая работница.

После обеда матушка Алевтина с Василинкой на резвом жеребце, запряженном в сани, примчали к дому Граблиных. Хозяева приветливо их встретили. Коня завели во двор, а гостей провели в натопленную избу. Гости раскланялись, помолились, стали знакомиться. На столе появился самовар. За разговорами пили чай.
– Батюшка Кирилл, матушка Марианна, покажите нам невесту, хочу с нею поговорить, – обратилась матушка Алевтина к хозяевам.
– Матушка Алевтина, дочку нашу вам покажем. Нам скрывать нечего, мы открыты перед вами и живем без обмана, – ответил глава семейства.
– Пойдемте, я вас провожу, – предложила матушка Марианна.
Они вдвоем поднялись в горницу, расположенную над избой. Это было светлое помещение с добела выскобленными ножами полом и бревенчатыми стенами. Вокруг стен были лавки, на которых и сидели и спали ночью. На лавке сидела девушка. При входе в горницу женщин, она встала.

Невеста была высокая с красивыми чертами лица. На ней была надета белого цвета рубаха с длинными рукавами. К рукавам пристегнуты запястья, вышитые золотом. Поверх рубашки надет летник, застегнутый по правилам приличия снизу доверху, до самого горла. Низ летника подбит дорогим мехом. На ногах надеты легкие лапти, тоже украшенные мехом. Длинная русая коса спадала на грудь. Девушка явно стеснялась и, опустив голову, смотрела под ноги.
– Параша, это матушка Алевтина, мать Кондрата. Она хочет с тобой познакомиться. Поговори с ней дочка, не таись, – и мать удалилась.
– Здравствуй Параша.
– Здравствуйте, матушка.
– Птица крыльями сильна, жена мужем красна, – начала разговаривать смотрительница с девушкой, стараясь понять, умна ли она, хороша ли, «не безъязычна ли и речью во всем исполнена». Интересовалась, какие работы по дому выполняет, может ли самостоятельно быть кухаркой, ознакомилась с рукоделием. Пытала, как часто болеет.
– Замужняя женщина должна рожать, такова уж наша женская доля. Скажи мне, Параша, а ты готова сейчас рожать?
Девушку пугали такие вопросы, и она не знала, как отвечать.
– Не понимаешь. Ну, у тебя бывают здесь крови? Если да, то кивни головой. Ну, вот и хорошо. Другим это знать не обязательно.

Матушка Алевтина оказалась довольна смотринами. Она попрощалась с девушкой и вернулась в избу к хозяевам.

Параша, оказавшись одна, села на лавку и горько заплакала. Ей было страшно и обидно, что родители отдают ее в чужую семью, к посторонним людям, где бедную девушку никто не пожалеет. А если обидят, никому ведь не пожалуешься. Она представила себя такой страдающей от обиды и заплакала еще горше.

 – Я смотринами довольна. Все хорошо. Сейчас хозяева, назначайте сговорный день, – весело сообщила смотрительница.

В назначенный день родители жениха, Савка с Василинкой и сам жених Кондратка приехали на жеребце в дом Граблиных.

Жених, коренастый парень среднего роста. На нем рубаха косоворотка красного цвета с зауженными у кистей рукавами и разрезом справа с завязками. Ворот, рукава и пояс украшены вышивкой. Рубаха надета навыпуск, поверх штанов, обтянутая широким плетеным поясом. На ногах лапти. Испытывая к себе повышенное внимание, он сообразил, что в его жизни происходят какие-то серьезные перемены, что вселяло в него гордость и уверенность.

Родители невесты принимали гостей с почестями, выходили к ним навстречу, кланялись до земли, сажали гостей на почетные места в красном углу, а сами садились подле них. Несколько времени собравшиеся молчали, глядя друг на друга. Так было заведено по приличию.

– Добрые хозяева, – начал говорить Поликарп, – мы приехали к вам с добрыми намерениями, хотим с вами породниться и желаем поженить нашего сына Кондрата на вашей дочери.
– Спасибо, дорогие гости за оказанную честь. Надеемся, наша дочь Прасковья будет Кондрату достойной женой. Дорогие гости, садитесь за стол, отведайте наши угощения, а мы с Поликарпом пойдем писать рядную запись.

Главы семейств удалились в горницу. Там их ждал приглашенный подъячий. Рядная запись была уже предварительно подготовлена, и договаривающимся сторонам следовало только подписать ее. В записи указывалось, что Сохин Кондрат, сын Поликарпа, такого-то числа брал в жены Граблеву Прасковью, дочь Кирилла, и родственники ее должны дать за ней приданое в срок... Перечислялись предметы приданого. В таком виде рядная запись после прочтения и обсуждения была подписана.

После одна из родственниц невесты преподнесла жениху и его родителям подарки от имени невесты. Сговор получил юридическую силу.


Венчание

По обычаю свадьбу проводили в два обязательных этапа: венчание и пир. Венчание проходило Храме, во время которого совершалось Таинство Брака, оформлялись отношения перед Богом и людьми. Во время второй части приглашенные на свадьбу пили брагу, веселились. Это, скорее всего, была игра. Свадьбу играли, выполняя череду ритуальных действий.

Свадьбу уговорились провести в феврале. В это время не было постов, а перерыв от аграрных работ был благоприятен для зачатия детей. Соседи знали о затеваемом мероприятии.
– Тили-тили тесто, жених и невеста, – кричали соседские ребятишки, подшучивали друзья.

Накануне торжественного события к жениху собрались гости, пировали. От имени собравшихся мужчин послали невесте в подарок ларец, в который положили румяна, гребешок, мыло и зеркальце, а также принадлежности женской работы: ножницы, нитки, иглы, не забыв и лакомства.

В доме невесты в это время проводился девичник. В гости были приглашены женщины деревни и подруги. Из них выбрали вытницу, которая должна была петь страдальческие песни.

Растворяйся, дверь тесовая,
Идёт гостья не веселая,
Не веселая, не радошна!
Я иду да со горючими слезами.

Под такие песни Параша плакала. Ее пугала неизвестность, боялась, что в новой семье ей будет плохо. Со слезами она прощалась с молодостью, своей беззаботной юностью, родительским домом.

Гости садились за стол, пили брагу, мед, ели, плакали. Невеста подарила всем женщинам по два пояска. Потом с песнями наряжали бантиками и разноцветными бумажками маленькую елочку, готовили жениху для выкупа. По обычаю жених обязан выкупить куст, одарить девушек деньгами и угощениями. Елочка являлась символом красоты, девичьей свободы, которую девушка теряла, выходя замуж. Выкупленный куст затем красовался на свадебном столе.

Закончив с оформлением елочки, лучшие подруги повели девушку в баню. Они сами ее истопили и украсили все вокруг еловыми ветками. Процессию с песнями возглавила крестная, она шла перед девушкой, пятясь назад, и веником разметала дорожку от нечисти. В бане подружки расплетали косу невесты, расплетали и горько плакали. По возвращении из бани всех свежепомытых потчевали брагой, и мать благословляла свою дочь на новую жизнь.

В это же время из дома невесты в дом жениха увезли приданое. Посланница родителей невесты договаривалась, где будет первое постельное ложе молодых. Она должна подготовить его. Если бы это происходило осенью, то постель сделали бы в прохладных сенях или под клетью по соседству со скотиной. Но февраль, это же холодная зима. Решили, брачную постель для молодых соорудить в бане.

Баню натопили, согрели воду, вымыли и выскребли ножом до бела полок, лавки, стены и пол. На широком полке обустроили постель.

В торжественный день поезд жениха в составе дружка, распорядителя на свадьбе, и друзей выехал в дом невесты. Лошадь повозки жениха покрыта белыми полотенцами, к дуге подвешены колокольчики. Все повозки украшены лентами. Поезд был веселый, шумный. Лошади резво бежали по снежной зимней дороге.

В доме невесты их уже ждали, ворота дома были открыты. Въехав во двор, дружка сошел с повозки и с иконой в руках стал ходить по двору кругами, а сваха разбрасывала по двору хмель. Пройдя по кругу три раза, дружка стал просить у всех присутствующих благословение жениху на брак.

Но не так-то просто получить благословление. Подружки вынесли наряженную елочку и потребовали ее выкупить.
– Добрый молодец, купи у нас этот куст, пропустим тебя к невесте.
– Даю вам за елку много мелких денег и сладости, – он доставал из-за пазухи мешочек с заранее подготовленными монетами и мешочек со сладостями.

Подружки отошли, получив выкуп, но за ними стояли толпой еще подружки:
– Красный паренек, мы тебя дальше не пропустим без выкупа права подойти к крыльцу.

На такой случай у парня заранее подготовлены мешочки с монетами и сладостями. Рассчитался. Путь к крыльцу свободен. Из сеней вышли родители невесты со своей дочкой Парашей. Они благословили жениха словами:
– Дай Бог под златами венец стать, дом нажить, детей водить.

Невесту посадили в отдельную скромную карету с одним возчиком, плаксой. Все поехали в храм.

Погода стояла тихая с легким морозцем. С неба падал редкие снежинки. В повозке шептались:
– Снег на свадебный поезд – приятная примета, к богатому житью, к счастью молодых.

 Перед храмом жених подошел к невесте, взял нареченную за руку, обвел три раза вокруг себя, слегка дергая за косу, как бы показывая, что девушка лишается своей воли и должна подчиняться мужу. Все, трижды перекрестившись, вошли в храм.

Батюшка встретил брачующихся и приступил к обряду, состоящему из обряда обручения и венчания.

Во время обручения священник при совершении молитвословий спросил брачующихся об их добровольном согласии вступить в брак. Получив ответы, он надел им освященные кольца. Затем последовал церковный чин венчания с молитвословием и чтением отрывков из Евангелия от Иоанна. При звучании песнопения церковного хора, священник благословил общую чашу, а затем молодые троекратно выпили из нее разбавленное водой вино. Затем, надев на головы жениха и невесты Священный покров и венцы, священник соединил их руки и троекратно обвел вокруг аналоя. Обряд венчания закончен.

После венчания молодожены, вышли из храма, и крестная завела их в сторожку. Там она быстро расплела девичью косу Параши и заплела две косы, уложив их вокруг головы по бабьи. Все должны были знать: отныне женщина замужем, засматриваться на неё не смей.

Пир

В доме Сохиных ждали гостей. Поезд с молодыми после венчания в храме и с сопровождающими их друзьями и подругами вот-вот должен подъехать. У открытых ворот собрались родители, члены семьи и приглашенные гости. Дунька на подносе держала выпеченный ею круглый хлеб и солонку с солью. Ждали.
– Едут! Едут!

Издали доносился звон колокольчиков, показавшегося на дороге поезда.

Подъехав к дому, молодые подошли к родителям, низко поклонились им в ноги. Отец поздравил детей с состоявшимся венчанием, пожелал счастливой семейной жизни. Мать поднесла хлеб с солью. Жених взял щепотку соли, посолил хлеб и откусил, затем и невеста, посолив, откусила кусочек. Все гости устремились за молодыми вглубь двора.

Откуда-то во дворе оказался ряженый медведь, наверное, мужик в медвежьей шкуре. Он подошел к жениху, громко рыкнул и толкнул его. Потом еще раз, еще раз. Подбежали мужики, один отталкивал медведя от жениха, другой заступился за медведя:
– Не тронь его.

Между мужиками возникла потасовка. Люди вокруг, потешаясь, кричали:
– Поддай ему!
– Сильнее бей!

Драка переросла в настоящий кулачный бой.
– Ну, какая же свадьба без драки. Так положено, – рассуждали наблюдатели.

Вот крепкий удар мужика достиг носа. Брызнула кровь. Все зрители бросились разнимать дерущихся гостей. Дружка подошел к ним с большим расписным ковшом братина, объемом литра два, наполненным медом, и предложил выпить за примирение. Бывшие соперники выпили несколько глотков и обнялись. Конфликт закончился миром.

Наблюдая за дракой, Кондрат позабыл о своей жене. Куда она отошла, завертел головой. Во дворе послышались крики:
– Невесту украли!
– Похитили невесту!

Кондрат знал, что воровать невесту – это на свадьбах обычная игра. «Ну, куда она денется, поиграют и вернут», – думал он. Но люди требовали, чтобы он невесту искал. Кондрат, пошел искать, заглядывая в разные укромные места. Потом сообразил, что спрятать могли только свои. Посмотрел вокруг, все женщины семьи во дворе, а вот Полинки нет. Значит, прячется Параша с Полинкой, а ее любимое место – на полатях. Молодой муж уверенно прошел в дом, заглянул на полати. На него смотрели улыбающаяся жена и племянница.


Свадебный стол

Гости со двора толпой повалили в избу, снимая верхнюю одежду в сенях. Входя, крестились, осматривались.
Крестная невесты, Августа, увидев Дуньку, подошла к ней, обняла:
– Дунюшка, неужели это ты все настряпала, – удивилась, показывая на стол.
– Да нет, Гутя, мы вдвоем с Василинкой, два дня от печи не отходили.
– Расскажи, какие пироги вы сделали?
– Вот, в середине стола на блюдах стоят два курника. Начинкой пирога служит мясо курицы и зерна пшеницы. Пшеницу в пирог кладут с пожеланием, чтобы у молодых было много деток, а курицу – для богатства семьи. Один из пирогов мы сделали с секретом.
– С каким секретом?
– В пирог мы спрятали не чищеное яйцо, в скорлупе, и мясо курицы не отделили от костей. 
– А рядом, какие пироги?
– А рядом рыбник – пирог из дрожжевого теста и свежей рыбы с добавлением сливочного масла. Удались пироги! Посмотри, какие они румяные, с поджаристой корочкой. Рядом на плошках красуются расстегаи, с зернами пшеницы, луком, яйцом, и рыбою. Здесь же пироги кулебяка с разными начинками и тонкими блинчиками между слоями начинки. Начинка в пироге мясная, капустная, грибная уложена слоями. Пирогов сделали много, будем подавать вместо хлеба.

Столы покрыты расшитыми скатертями и заставлены разнообразной едой. Здесь стояли миски с разными кашами, кувшины с киселями, блюда с пирогами с мясом, грибами, капустой, блинами. В мисках стояла и холодная закуска – солёная и копчёная рыба, грибы, капуста и солёные огурцы. Большие кувшины были наполнены брагой и пивом.

Дружка, распорядитель на свадьбе, пригласил гостей к столу. Толпа пришла в движение, усаживались на лавки. Во главу посадили молодых, их лавка покрыта вывернутыми шубами. Родители, сидевшие рядом, приговаривали:
– Шуба тепла и мохната, жить вам тепло и богато.

Родители еще раз поздравили молодоженов, и начался пир. Произносились тосты. Гости ели и пили брагу, подносили подарки молодым. А молодоженам есть и пить не разрешалось.

Вдруг плаксиво и пронзительно заиграла жалейка. Игрок старательно дул в деревянную трубку, вставленную в раструб коровьего рога, пальцами закрывая отверстия на инструменте.
Услышав музыку, женщины запели:

Кланялась береза лесу темному:
– Спасибо, лес темный, за стояние.
Я за тобою, лес темный, настоялася,
Сучьями, ветьями намахалася,
Яркого солнца навидалася.
Леночка с батюшкой говорила:
– Спасибо, батюшка, за гуляния,
Я у тебя, батюшка, нагулялася,
На танцы, на пиры находилася,
В молодого Ванечку влюбилася.

Так они пели одну песню за другой. Вдруг, когда гости уже насиделись за столом, кто-то вышел и, притопывая, приплясывая и размахивая руками, держа в них трещотку, набор дубовых дощечек, извлекающих при взмахе треск, запел частушки:

Какая острая пила
В елочку впилилася,
Какая глупая была
В мальчика влюбилася.

Эх топну ногой,
Да притопну другой,
Чтобы милый был хорош
На гулянице со мной.

Славушку наносят.
Говорят пустое!
Бабы всяко наплетут,
Поговорят да бросят.

Теперь уже все плясали под удары трещотки. Наплясавшись, гости снова сели за стол, чтобы закусить, набраться сил. В это время молодая вышла из-за стола и стала благодарить родственников мужа. Она им кланялась, обнимала и целовала. Тут она впервые назвала свекра батюшкой, а свекровь матушкой. Затем подошел к ней муж и молодые упали родителям в ноги, чтобы те благословили их на брачное ложе.

После благословения дружка и сватья повели молодоженов отдыхать в баню, где была устроена для них постель, предупредив, что через два часа вернутся, чтобы узнать о здоровье.

Пир продолжался, а молодые отдыхали. Как это у них получалось, не будем гадать, да и не интересно, молодые ведь совсем, не опытные. Только через два часа дружка и сватья постучались в дверь бани:
– Как ваше здоровье?
– Хорошо, – последовал ответ.
– Тогда возьми рубаху, чтобы молодая переоделась.
– Кондрат приоткрыл дверь, взял чистую рубашку и отдал старую.

Посланники вернулись к гостям, радостно восклицая и показывая измазанную кровью рубаху молодой:
– Все хорошо. Слава родителям, правильно воспитавшим дочь.

Опять выпили и пошли снова плясать. Свадьба продолжалась, пока усталость и сон не сморил всех гостей. Под утро Дунька, заступив на дежурство к печи, видела спавших гостей и на лавках, и на полу.
Сельская община

Свадебный пир закончился. В семье Сохиных наступили размеренные повседневные будни.
– Кондратка, завтра с утра поедешь со мной в сельскую общину, – объявил отец, – соберись, приоденься.
– Батюшка, а я-то туда зачем?
– Пора, ты сейчас женатый мужик, будешь учиться ладить семейные дела.

Утром после завтрака Кондратка, облачившись в праздничную одежду, запряг рысака в легкие санки. Подложив в них соломки, заботливо усадил отца и, перекрестившись, направил лошадку по накатанной снежной дороге в село.
– Батюшка, скажи, зачем мы едем в сельскую общину.
– Надо заплатить налог. Да и вообще кое-что поспрашивать. В июле прошлого года нас, хозяев ближайших деревень, собрали на общий сход в сельской церкви. Там мы избрали старосту, главное лицо мирского самоуправления и сборщика налогов. Избрали на один год, только на год, чтобы злоупотребления властью не было. Староста обязан раскладывать и собирать подати, а также передавать их власти. За исправный сбор податей он отвечает своим «животом». Если же ему не удастся собрать налог с плательщиков в положенный срок, то придется расплачиваться своим имуществом.
– Так зачем он соглашается быть старостой?
– Соглашается. Да еще как рад, когда выберут. Ведь его работу оплачиваем мы, плательщики общины. Оплачиваем хорошо. Со старостой лучше не ссориться. Ведь он определяет величину налога. Община нам нужна. Она устанавливает общий порядок в обществе. Назначает одинаковые сроки высева и снятия урожая, внедряет принудительные и одинаковые севообороты, определяет одновременное использование полей под выпас скота после снятия урожая.
– Батюшка, налоги бывают разные, какие же мы платим?
– Налоги-то? Это самое трудное для крестьянина. Сколько хозяйств они разорили. Мы платим, наверное, все налоги. Это дань, денежный налог в размере четырех копеек за обжи, то есть за площадь земли, которую можно вспахать с помощью лошади за один световой день. Платим ямской налог, предоставляя подводы и лошадей для нужд государственных перевозок. Сейчас этот налог платим деньгами четыре копейки. Пока нам удавалось отвертеться от посошной повинности, отправки мужиков в войско для выполнения черновой работы. Там ведь тоже надо работать: таскать на себе орудия, строить временные укрепления, лагеря, после сражения закапывать трупы.
– Кажись, приехали?
– Да, вот здесь останавливай. Вот изба сборщика налогов. Пойдем, – позвал отец.

Привязав лошадь к коновязи, мужики вошли в избу, сняв шапки. В помещении полумрак, тепло. Дьяк пишет какие-то бумаги при зажженной свече.
– Батюшка, кто у вас налоги собирает?
– Иван Савельев. Сборщик сейчас придет. Посидите на лавке.
Присели, держа шапки в руках.
– В избу вошел полный, даже, пожалуй, толстый мужик среднего роста. Хозяйски взглянув на посетителей, спросил:
– Вы хотите заплатить налоги?
– Да, – сказали посетители, поднявшись.
– Давайте ваши бумаги и проходите сюда к столу поближе.
Развернув полученные бумаги, Иван Савельев вслух читает:
– Поликарп Сохин.

Затем достает писцовую книгу, в которой описаны земли, угодья, промыслы, облагаемые податью. Там же были сведения о составе семьи, количестве мужчин, размерах земельных наделов, количестве земли доброй, средней и худой. Найдя нужную фамилию, чиновник сообщает:
– Вам надо заплатить налог дань, ямской и содержание управления общины, всего десять копеек.

Плательщик достал из-за пазухи мешочек, отсчитал деньги, положил на стол.

Подошел дьяк, сделал необходимую запись в писцовую книгу, выписал расписку и вручил ее плательщику.
– Иван Савельев, можно ли мне прирезать еще земли? – обратился Поликарп.
– Можно. Заброшенная земля есть... Заплатите за нее налог и можете обрабатывать. Решайте. Надумаете, приходите.

Возвращаясь домой, Кондратка допытывался у отца:
–  Не понимаю, зачем ты хочешь купить землю, от которой отказался прежний хозяин.
– Вот, и давайте все будем думать, как эту землю сделать плодородной, – отрезал отец и замолчал.


Семейный совет

Предложение сельской общины увеличить земельный надел за счет брошенного участка не давала покоя. Поликарп несколько дней обдумывал, будет ли это для семьи выгодно. Ведь прежний хозяин бросил участок не просто так. Наверное, налог на землю оказался больше приносимой участком прибыли. Почему? Может быть, у хозяина не хватило сил, рабочих рук хорошо обработать землю, и урожайность получилась низкою. Возможно, решил избавиться от земли и налога за нее и заняться разведением скота, с которого налог не взимался. Много возникало разных «почему», и Поликарп не мог уверенно на них ответить.

Наконец, вечером, когда в избе зажгли лучину и мужчины собрались в красном углу, большак обратился к своим детям так:
– Савка, Куприянка и Кондратка, я хочу с вами посоветоваться, как нам поступить правильно. Сейчас, как вы знаете, земельный надел нашей семьи составляет три десятины в одном поле. При трехпольном севообороте всего у нас земли, за которую платим налог, девять десятин. В прошлом году мы собрали хороший урожай зерновых немного более «сам-три». Посеяв по мешку ржи, овса и ячменя, осенью собрали в среднем по три таких же мешка. Урожайность еще немного можно поднять. Заплатив налоги, у нас и для себя кое-что осталось. Недавно мы узнали, что в сельской общине есть брошенные свободные земли. Нам предложили присоединить часть площадей себе. При урожайности, как в прошлом году, можно стать заметно богаче. Но хватит ли у нас сил обработать все земли и получить высокий урожай. Как избежать убытков? Советуйте.

Все молчали и глядели на отца.
– Так, урожайность-то как еще можно поднять? – нерешительно и тихо задал вопрос Савка.
– Что тут думать, наши предки поступали по-разному, – продолжал отец, – Хороший урожай дают озимая рожь и яровой овес. Рожь умеет выживать под снегом, а овес неприхотлив и успевает вызревать в холодное северное лето. Надо только правильно выбрать объемы их посева. А как удобрять? Раньше люди заходили в лес, вырубали деревья, подготавливая пашню, и поваленный лес поджигали. На поджогах хлеб хорошо рос. Использовались также пашни наездом. Люди находили место под пашню, распахивали и сеяли зерновые. А осенью приезжали собирали урожай и уезжали. Потом после истощения пашни ее бросали. Сейчас при трехпольном севообороте два поля засеваются, а третье поле отдыхает, находится под паром. Поля постоянно обновляются. Для получения урожаев поля надо удобрять навозом. Неслучайно ведь после уборки урожая на поля направляется скот пастись. И самим тоже надо больше “возить гной (навоз) на поля”.
– Батюшка, – подал голос Куприянка, – позволь сказать.
– Говори.
– Я еще в прошлом году заметил, что в соседней деревне хозяева держат скотины больше, чем мы. Они больше едят мяса и на ярмарке продают. Разведение животных выгодно, скот налогом не облагается. Нам надо купить еще одну рабочую лошадь и увеличить стадо овец. Увеличение стада овец позволит получить дополнительно мясо, шерсть и шкуры. Будем продавать на ярмарке, получать доход. А земли нам своей хватит. Не надо увеличивать земельный надел.

– Батюшка, – не удержался Савка, – правильно будет, если мы землю возьмем. Предлагаю купить еще одну рабочую лошадь, новый участок поделим на три поля. Одно поле давайте засеем рожью, а другое ячменем. Это самые урожайные культуры: у ржи средняя урожайность равна сам-3,9, у ячменя – сам-4,2.
– Если лошадь возьмем, то ее ведь кормить надо, – вставил отец. – Одного сена мало. Нужен еще овес. Где его взять? Значит, нужна земля для посева. Урожайность его ниже, только сам-2,6, но овес неприхотлив к погоде и к осени хорошо вызревает.

Помолчали.
– Кондратка, ты что молчишь? – спросил отец.
– Не знаю, что сказать, батюшка.
– Значит, других предложений нет. Хорошо. Давайте еще подумаем, и надо принимать решение. Весна-то уж на носу.

Наговорившись, окунувшись в непривычное занятие, мужчины почувствовали усталость, и пошли по своим местам спать.

Подготовка к весне

После трудных раздумий и расчетов, подгоняемый надвигающейся весной, Поликарп решился рискнуть и присоединить к своему земельному наделу еще три десятины, по десятине на три поля. Он съездил в сельскую общину, оформил полагающиеся бумаги, заплатив налог, и сейчас сидел со своими сыновьями, планировал предстоящие дела. Дети не боялись работы. Поддержав решение отца, они испытывали трудовой порыв. Молодые, здоровые мужики, отдохнувшие за зиму, да еще со своими женами представляли большую силу, способную на любое занятие. Они быстро согласовали перечень работ. С завтрашнего дня Кондратка на лошади будет возить навоз со двора на новые поля. Куприянка подготовит, отремонтирует сохи и бороны. Савка с отцом, поедут на ярмарку. Надо купить рабочую лошадь. Покупка ответственная.

Утром Куприянка вышел во двор. Под навесом хранились с прошлого года орудия обработки почвы: сохи и бороны.

Вытащив первую соху на свет, стал осматривать ее. Широкая деревянная рассоха (изогнутая доска) с двумя железными сошниками внизу оказалась сильно изношенной. В ней заметны глубокие трещины. Конечно, такая деталь при работе долго не простоит. Придется ведь менять. А вот поперечина, к которой крепится рассоха и оглобли для лошади, еще достаточно крепкие. Веревки, связывающие рассоху с оглоблями и удерживающие срезаемый слой земли, облохматились. Многочисленные порванные волокна торчали во все стороны. Их придется менять.

Куприянка достал из заранее подготовленного запаса осиновую чурку, расколол и вытесал топором широкую толстую доску. Сейчас надо ее согнуть вперед и вбок. Для шаблона можно использовать забракованную рассоху. Затопив печь в бане, согрев воду, в кипяток опустил подготовленную осиновую доску. Распарив ее, стал гнуть на шаблоне, крепко привязывая веревками к шаблону. Затем все это изделие положил на теплую печь. Пусть сохнет. Высохнет, получится новая рассоха. Железные наконечники будут поставлены потом.

***
Савка с отцом ходили по ярмарке, присматривались к лошадям. Лошадей было не так много, но были. Продавались взрослые лошади и жеребята.
– Конечно, лучше бы взять жеребенка, и дешевле и животина здоровая без болезней. Но нам надо уже обученную лошадь, – рассказывал свои мысли отец. – Смотри, какая тебе нравится.

Савка остановился, рассматривая одну из гнедых лошадок.
– Батюшка, посмотри на этого гнедого жеребца! Тело коричневого оттенка, обжигает, словно пламя, а грива и хвост черные. Шерсть ровная, блестящая.

Покупатели подошли поближе к коню. Савка погладил бока коня, провел пальцами, сильно надавливая, вдоль позвоночника. Животное стояло, словно ничего не ощущая. Это хорошо, значит позвоночник не больной. Подойдя к голове, обследовал глаза и ноздри. Глаза светлые, не гноятся, ноздри расслаблены. Ничего дурного не обнаружил. Раздвинул губы, рассматривая оскал зубов. Передние зубы имели овальную форму, значит конь еще молодой, не старше шести лет.

Попросили хозяина проехать на лошади верхом. Под хозяином конь шел ровно, не прогибался, не хромал.

Большак стоял и любовался сыном, как он грамотно осматривал коня. С гордостью отмечал, что из него сформировался настоящий хозяин, знающий свое дело.
– Батюшка, по всем признакам жеребец здоровый. Попытайся, поторгуйся, может, сладим, – прервал Савка размышления отца.

И началась настоящая торговля.
– Прошу за коня пять рублей, – заявил продавец.
– Да что ты удумал? Лошадь этого не стоит. Посмотри ее ноги! Копыта износились, на них наросты. Лошадь больная, ее надо лечить.

Продавец подошел к жеребцу, поднял его переднюю ногу.
– Смотри! Где ты увидел истертые копыта, да еще какие-то наросты. Побойся Бога, что ты говоришь.
– А задние ноги посмотри! – настаивал Поликарп.

Продавец не стал поднимать ноги, он знал, там есть болячки.
– Ну, там немножко натерли ноги.
– Вот! Даю тебе за коня один рубль, и по рукам.
– Нет, дешевле четырех рублей не уступлю!
– Да что ты такой не сговорчивый? Знаешь ведь, что пуд ржи стоит восемь копеек, а корова восемьдесят копеек. Разве можно за лошадь просить так дорого?

Они долго еще рядились, приводили разные доводы, ругались, расходились, снова сходились и сошлись на цене в два рубля. 

Взяв лошадь под уздцы, Савка направился к своей повозке. Поликарп, потирая руки от удовольствия, все еще возбужденный от минувшей схватки, следовал в развалку за ним. Вдруг, подбежал какой-то мужичонка, тронул за рукав:
– Батюшка.
– Чего тебе? – удивился Поликарп.
– Батюшка, видел, купили вы лошадку, наверное, к работе готовитесь. Возьми меня на работу. Крестьянский труд я знаю.

Проситель был молодой, худой, просто заморыш, небольшого роста с незапоминающимся лицом.
– Откуда ты знаешь крестьянскую работу?
– Было свое хозяйство, но лошадь не уберег, и обработать землю не смог. Пришлось отказаться от земельного надела, а когда уплатил налоги, у меня ничего не осталось. Только покосившаяся изба, да жена. Возьми меня, буду стараться в работе, лишь бы была еда.
– Поедем с нами, познакомимся и что-нибудь найдем, – у хозяина было хорошее настроение, отказать не мог.
Они сели в санную повозку, привязав коня, и помчались домой.

Новый работник

Лошади резво бежали по широкой накатанной дороге. Мартовские дни стали длиннее, так что за светло удалось съездить на ярмарку и сейчас с приятным приобретением возвращались домой. Хозяева, одетые в длинные шубы из телячьих шкур мехом наружу, развалясь в санной повозке, с удовольствием подставляли лицо встречному ветру.
– Как тебя звать-то, мил человек, – обратился Поликарп к незнакомцу, примостившемуся в правом заднем углу, укрыв озябшие ноги соломой.
– Родители назвали меня Игнатка.
– Замерз?
– Ох, батюшка, что-то холодно стало.

Хозяин вытащил, валявшуюся в углу дерюжку:
– На, накинь хоть на плечи.
– Спасибочко. В поле съезжаются – родом не считаются, – Игнат торопливо укутался в дерюжку.
– Где же ты живешь?
– Там, – кивнул головой, – внизу по реке, стоит починок. Когда стало уж совсем худо, мы ушли в лес. Нашли полянку, расчистив от кустарников, вспахали. По первости хорошие были урожаи. Поставили небольшую избушку. Поселившимся в починок община предоставляла временную льготу по уплате налога. А ныне, зимой, лошадь наша заболела и пала. Как работать в поле? Каково кто сеял, таково и пожнет. Так я к весне оказался не у дел. Какова пашня, таково и брашно.
– Скотиной-то управляться ты можешь?
– Могу. Когда-то у нас все было. При жизни моего батюшки и матушки скотину держали, корову там, лошадь, овец, все, как у соседей. Но в тот год, когда случилась засуха и недород, зимой произошел голод. Сколько могли, скотину берегли, а потом все-таки съели. И начались несчастия одно за другим. Сначала родителей похоронил, а потом – младшего брата. Остались мы с женой. А тут еще и лошадь пала! И пошли мы за помощью к людям.

Впереди показалась деревня, пять дворов. Дома разные, высокие и низкие и стояли они с левой стороны дороги. Крыши домов, покрытые тесом, закрывали сразу и дом, и двор. Возле третьего дома стояли дети. Увидев знакомую повозку, с криком бросились во двор:
– Едут, едут.

Из ворот вышел Куприянка и детвора. Остановились, с любопытством рассматривая подъезжающих. Лошадь, узнавшая свое место, самостоятельно прошла через открытые ворота и остановилась посреди двора. Женщины, увидев через окно прибывших с ярмарки мужчин, вышли на крыльцо. Все молились, твердя Иисусову молитву, просили достатка своему дому, который они заработают с помощью новой лошади. Мужчины подходили, ласково шлепали ладошкой бока жеребца, брали за уздцы, гладили гриву.
– Ну, хватит, – скомандовал большак, – Савка, ставь коня на место.

Савка взял лошадь под уздцы, повел в конюшню и поставил в денник, наскоро сделанный для содержания животных без привязи.
– Отдыхай пока здесь Бубенчик. Здесь будет твое место.

Большак вспомнил о незнакомце. Оглянувшись, заметил, как тот наблюдал за суетившимися во дворе людьми. Подойдя к нему, сказал:
– Игнатка, хочу поручить тебе уход за скотиной. Чтобы здесь во дворе, в конюшне был порядок, чисто. Поживи до весны, а там, как сам решишь. Кормиться будешь с нами вместе за одним столом. Спать будешь в избе на полу.
– Спасибо, батюшка. Я справлюсь.
– Ну, тогда пошли в избу, скоро будем ужинать.

Двор

Утром Игнат проснулся рано, спешил к исполнению своих обязанностей. Вечером он сытно поел, и ночью хорошо выспался в теплой избе. Быстро поднялся, свернул дерюжку, постеленную на полу. На ноги в шерстяных носках намотал онучи, надел лапти и обмотал подвязками. Поверх рубахи накинул видавший виды овчинный полушубок, подпоясав его веревочным кушаком. На голову нахлобучил старенькую меховую шапку типа малахая и вышел во двор.

На улице было холодно. Только-только начало светать. Взяв вилы и лопату, работник направился в конюшню. Она располагалась под клетью дома и была срублена из сосновых бревен. Слева коридора располагались денники, для лошадей, а справа стойла для коров, овец. Здесь содержалось три лошади, две коровы, восемь овец и две свиньи. Позавидовав чужому богатству, мужик снова, уж который раз, стал копаться в своем прошлом:
– Как-то моя жизнь незаладилась. Ведь сначала было все, как у людей. В семье было пять человек, все работящие. И скотина, и земля, все было. Не было только детей. Батюшка и матушка частенько спрашивали, когда будут внуки. Для продолжения рода в семье должны быть дети. Но Бог их не давал. Жена и к бабкам ходила, травами лечилась, ничего не получалось. У соседей дети один за другим рождались, а у нас нет. Может с женой что неладно? Сама себя раба бьет, что не чисто жнет. А может, так Господь требует покорности. Ведь не зря написано: кого любит Бог, того и наказует.

Так, разговаривая с собой, он открыл первый денник, накинул уздечку на голову лошади, вывел ее в коридор и привязал. Лопатой убрал сырую солому и навоз, складывая все это в деревянное корыто. Постелив свежую солому на пол, вычистил поилку и ясли, залив свежей воды и загрузив порцию пахучего сена. Затем, ухватившись за веревку, волоком вытащил корыто с навозом в огород на отведенное место. Так он очистил все стойла животных.

Хозяева заботливо ухаживали за скотиной. Дунька вышла на крыльцо и кликнула:
– Игнатка, помоги отнести кадку с пойлом.

Парень, оторвавшись от дел, вошел в избу. Дунька взглянула на его ноги и проворчала:
– Ты когда идешь в конюшню, так надевай особые лапти. Ишь, притащил навоза-то на ногах сколько! Ну чего стоишь, берись!

Они вдвоем ухватились за кадку и снесли ее в конюшню. Пойло для скотины варили в печи каждое утро из кожуры овощей, отрубей и некачественной муки.
– Вот видишь, висят лапти для работы. Будешь надевать их поверх своих. А теперь давай деревянные ведра. Запоминай, как делать.

Дунька ковшом разливала горячее пойло в ведро для одной коровы, потом для другой и, наконец, для свиней и овец. Потом разбавила его холодной водой и заставила подать скотине. Кроме того, животным дали сена и по ведру воды.

Выйдя из конюшни, Игнатка стал разглядывать двор. На стене висели различные элементы упряжи, подобранные специально для каждой лошади. Здесь были хомуты, уздечки, седелки, подпруги, шлеи, чересседельники, подбрюшники, дуги, вожжи.

На отдельной полке хранились инструменты женского труда, как-то прялки, ткацкий стан, швейка, вальки и рубели. Игнат взял в руки рубель и представил, как его жена таким инструментом гладила белье, наматывая и катая по столу. В нем проснулась тоска и желание встретиться.
***
На дворе работал Куприянка, ремонтировал сохи. Игнатка подошел, посмотрел и спросил:
– Тебе что-нибудь помочь?
– Вытащи вон бороны, зубья надо заменить. – И продолжил,
– Ты женат?
 Да, женат, законным браком. Как говорится первый брак – законый, второй – прощение, третий – законопреступление, а четвертый – нечестие, потому что свинское это житие.
Помолчали.
– Ну, что молчишь, расскажи что-нибудь интересное, – изрек Куприянка, не отрываясь от занятия.
– Рассказать можно. Ты слышал о жизни князя Петра и Февронии?
– Нет, не слышал. А кто они такие?
– Ну, тогда послушай, – Игнатка начал неторопливый рассказ. – Давно это было. На Руси только-только приняли христианство. А многие его и не принимали, оставаясь язычниками. Так вот, в те времена в городе Муроме жили-были князь со своей княгиней. Жили в любви и согласии. Только с некоторых пор князь стал замечать, что к его женушке стал захаживать змей-оборотень. Не понравилось это мужу, и он повелел своей возлюбленной выведать у змея, где его смерть. Женщина хитростью выспросила, что умереть змею суждено от Петрова плеча и Агрикова меча. А у князя был младший брат, как раз, Петр. Ему-то князь и поручил избавиться от змея. Петр добыл Агриков мечь и зарубил змея. Но при этом брызги крови змея попали на лицо Петра. Лицо покрылось язвами, стало некрасивое.

Прослышал пострадавший, что в земле Рязанской живет девушка, которая удачно лечит разные болезни. Собравши своих слуг, поехали туда, и нашли врачевательницу. Посыльный Петра вошел в избу, взглядом разыскивая божницу, чтобы помолиться и поздороваться. Но в избе не было икон. «Наверно это изба язычников», – подумал посыльный. Он стоял и молча наблюдал за девушкой, перед которой плясал заяц.
– Что молчишь, молодец? Рассказывай, зачем пришел! –  обратилась девушка.

Посыльный все рассказал, и Феврония, это была она, вышла из избы, встала на колени под ореховым кустом и долго молилась. Потом сказала:
– Я вылечу твоего князя, если он пообещает на мне жениться.

Князь подошел к Февронии и пообещал, что обязательно женится на ней, если вылечится. После этого девушка обратилась к слуге:
– Вот тебе снадобье. Поезжайте домой, и учините князю баню, и распаренное тело смажьте снадобьем. И все пройдет.

Так все и случилось. Но Муромские бояре и их жены воспрепятствовали женитьбе на бедной девушке, и князь не исполнил свое обещание. В результате болезнь снова вернулась. Феврония опять лечила князя на тех же условиях, и на этот раз он женился, взяв Февронию в жены.  И прожили они вместе долгую и счастливую жизнь и умерли в один день.
– А где твоя жена, Игнатка? – с таким вопросом обратился большак. Он проверял работу новичка, незаметно подошел и заслушался рассказом.
– Ой, я тебя не заметил, батюшка. Как-то ты подошел незаметно.
– Так, где твоя жена? Если она у тебя такая же работящая, так веди ее сюда, Места хватит.
– Спасибо тебе, батюшка на добром слове. Как мы тебе благодарны. Как говорится пар в бане не одной Марине.
– Ну, так завтра после обеда и сбегай за ней.

На следующий день к вечеру Игнатка привел в дом Поликарпа свою жену и обратился к хозяину со словами:
– Батюшка, вот моя жена Ленка. Прими нас к себе в работники.

С Игнаткой рядом стояла высокая женщина лет двадцати пяти в стареньком кожушке из бараньей шкуры, полы которого опускались до уровня колен, а ниже виднелась рубаха. На голову надета меховая шапка, обмотанная платком. На ногах лапти, украшенные кусками меха. Женщина, стесняясь смотрела на хозяина дома.
– Ну, вот и хорошо. Живите здесь и работайте. Места всем хватит.