Зверь

РАССКАЗ "ЗВЕРЬ" 18+               
       
                1

С наступлением темноты я чувствую себя спокойнее. Будто вместе с раздражающим кожу светом солнца уходит и ощущение реальности. Яркий свет солнца заменяет приятное свечение придорожных фонарей. В воздухе развеивается атмосфера напряжённого дня. Люди становятся спокойными и менее бдительными. Я иду по одному из дворов моего района, раздирая ногтями пальцы, порой мне кажется, что я давным-давно стёр с них свои отпечатки. Значит ли это, что я в безопасности? Я неуловим? Чёртов невидимка. Чтобы перестать быть человеком мне остаётся лишь забыть навсегда своё имя, стереть его из памяти, уничтожить всё, что напоминает о нём. Только тогда я стану настоящим мешком с костями. Ходячей плотью без будущего, без настоящего и... прошлого. Нет, пожалуй, прошлое я забывать не хочу. Или не могу.

Ко мне на встречу идёт женщина. Корпус её тела сильно накренён от веса пакета, режущего её ладонь. Я чувствую её боль, её усталость. Она наполняет меня силой. Я запускаю ноготь под кожу указательного пальца, чтобы сбросить с лица взгляд сумасшедшего, постоянно появляющегося, как только я не подпитываю себя болью. Стоя перед зеркалом, я начал замечать его появление, как только моё тело перестаёт чувствовать боль, в моих глазах появляется туман, губы произвольно отлипаются, оголяя кривые зубы, а на правом глазу начинается нервный тик. Кажется, словно человек во мне засыпает, передавая управление над телом бешенному Зверю. На раковине лежат лезвия, я беру одно из них, задираю штанину и делаю небольшой надрез на голени. Выступает кровь, и я резко бросаю взгляд в отражение. Зверь пропадает. Он боится боли, боится крови. Пальцем провожу по свежей ране, он становится алым. Дабы добиться лучшего эффекта я начинаю втирать кровь в дёсны, мне нравится её вкус, а Зверя видимо он настолько сильно пугает, что тот пропадает надолго. Я выполняю этот ритуал каждое утро перед выходом на работу. Голень на правой ноге усеяна шрамами, видимо скоро придётся менять ногу.

Женщина уже совсем близко, я стараюсь не смотреть на неё, чтобы не спугнуть раньше времени, если она заметит мой взгляд издалека, то ничего не получится. Опустив взгляд в пол, я иду ей на встречу, ноготь всё ещё раздирает плоть пальца. Только бы не пройти мимо.

Не проходи мимо!

– Добрый вечер, – говорю я, подойдя к ней в самый последний момент, – вам помочь? – Указываю я другой рукой на её пакет, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Господи! – она подпрыгивает от неожиданности, – вы меня напугали! – Произносит она, недоверчиво заглядывая мне в глаза. Я стараюсь выдавить улыбку.

– Прошу прощения, я не хотел вас напугать, – говорю я. – Вижу у вас тяжёлый пакет, если вы живёте где-то неподалёку, я бы с удовольствием помог вам донести его до дома, не гоже такой хрупкой девушке таскать столь тяжёлые вещи. – Продолжаю улыбаться.

– Да, вы правы, пакет и правда очень тяжёлый. Что ж от помощи не откажусь. Надеюсь вы не какой-нибудь местный маньяк! – с её губ слетает нервный смешок, следом за ним на лице появляется смущение. – Простите, не то что бы вы похожи на маньяка, просто сами понимаете...

– Понимаю, однако спешу вас заверить, что вам нечего бояться, я не причиню вам зла. Клянусь честью настоящего мужчины. – произношу я, одновременно прикладывая ладонь к сердцу.

Согласись. Согласись. Согласись!

– Что ж, буду очень признательна, – она протягивает мне пакет. – Я живу в нескольких домах отсюда.

Я беру пакет, и мы бок о бок бредём к её дому. Интересно, думает ли она сейчас о том, что совершила ошибку, согласившись на мою помощь, я ведь и правда могу оказаться маньяком. Мне ничего не стоит, придержать закрывающуюся за ней дверь подъезда, а затем аккуратно проследить за ней до квартиры. Подождав несколько минут, я бы позвонил в дверь, а она бы в свою очередь скорее всего её открыла, ведь день был тяжёлым, что сделало её очень рассеянной. Увидев в глазке уже знакомое лицо, она улыбнётся, подумав, что заинтересовала такого галантного мужчины, который любезно помог ей донести тяжёлый пакет до дома. Дверь медленно откроется, и я резко схвачу её за горло, перекрыв кислород. Я сожму её глотку так сильно, что из её рта не вылетит ни малейшего визга. Как застреленного гуся, я протащу её в комнату и повалю на кровать. Тяжёлым ударом по затылку я лишу её возможности сопротивляться и, забравшись сверху, начну вдыхать аромат её белоснежных волос. Её стоны будут ласкать мои уши, пока я буду срывать с неё одежду. Если она начнёт махать руками, я сломаю их одним движением, а в наказание за неповиновение я буду сдирать своими острыми ногтями кожу с её спины. Это будет адская боль, которая с лёгкостью отключит её сознание, и я смогу спокойно наслаждаться её ароматом.

– Знаете, вы первый мужчина, кто так любезно предложил мне помощь.

– Печально это слышать. Мужчины в наше время совсем не следуют этикету настоящего джентльмена.

– Да, вы правы, но я рада, что есть исключения! – с улыбкой произносит она, хитро оглядывая меня.

– Расскажите, как прошёл ваш день? – задаю я вопрос, который должен нас немного сблизить, ведь когда ты рассказываешь человеку о своей жизни, ты поселяешь в него частичку себя.

– Вам правда это интересно?

– Конечно, я бы хотел послушать, – заверяю её я.

– Вы не перестаёте меня удивлять, – улыбка не сходила с её лица. Кажется, я неплохо справляюсь. – Что ж, на самом деле ничего интересного. Я воспитатель в детском саду, и весь день я провела в окружении детишек.

– А свои дети у вас есть?

– Двое мальчиков. Одному девять, второму семь. Такие они оболтусы! Но я их безумно люблю, как и любая мать, верно?

– Безусловно.

Я отворачиваюсь от неё, глаз снова начинает дёргаться, чтобы прогнать тик, я со всей силы щипаю себя за бок. Это помогает.

Нужно потерпеть. Ещё немного.

– С вами всё хорошо?

– Да, да. Кажется, что-то в глаз попало.

– А как прошёл ваш день?

– Поверьте, в моём дне не было ничего интересного. Мой рассказ вам наскучит.

– Уверена, что это не так. Вы очень интересный, я бы даже сказала... – она делает небольшую паузу, а затем тихо добавляет, – необычный.

– Вас это пугает? Моя необычность. Я подхожу к вам поздним вечером и предлагаю помощь. Такое с вами ранее не случалось, почему вы согласились?

– Думаю, я разбираюсь в людях, и вы мне показались очень хорошим человеком. К тому же, как вы заметили, мне правда тяжело, у меня очень слабые руки, а я тащу этот чёртов пакет, кажется, уже целую вечность!

Левая рука начинает дрожать. Я чувствую, что сейчас сорвусь. Я должен держаться, всё идёт очень гладко, я не имею права облажаться.

Где же твой чёртов дом?!

Какое-то время мы идём молча, пока она не останавливается у одного из подъездов.

– Что ж, вот мы и пришли. Благодарю вас за помощь.

Я протягиваю ей пакет. Я не знаю, что делать дальше. Дрожь распространяется по всему телу, голова начинает кружиться.

Прошу сделай это сама, я не могу. Не могу!

– Хорошего вам вечера! – произносит она и отвернувшись делает несколько шагов к двери.

– П-подождите! – она резко оборачивается, в глазах я вижу страх, кажется, в последние минуты я всё-таки начал её пугать, – можно... можно вас обнять?

– Да, конечно, – на выдохе произносит она и отводит свободную руку в сторону, открывая тело для объятий.

Я медленно подхожу к ней, одновременно доставая лезвие из кармана. Прижавшись к её телу, я запускаю руку с лезвием ей в волосы и аккуратно отрезаю небольшой клочок.

Выдохнув от облегчения, я желаю ей хорошего вечера и, надев капюшон, быстрым шагом направляюсь к дому.

Получилось.


                2

Тот вечер, одиннадцать месяцев назад, я никогда не забуду.

– У меня рак.

Алина сидит в центре комнаты, держа в руках какие-то выписки из больницы. Тело содрогается от рыданий, которые раздирают её тело изнутри. Я стою молча с букетом её любимых лилий и смотрю на красное лицо человека, изменившего мою жизнь до неузнаваемости. Моя первая любовь. Первый человек, который разглядел в неприятной внешности внутреннюю красоту и показал её мне. Научил любить жизнь такую, какая она есть. Она... она умирает.

Руки наполняются слабостью, и букет, словно в замедленном времени, падает на холодный пол. Я смотрю на неё и не могу сказать ни слова. Я потрясён, я не знаю, что чувствую в этот момент. Меня выбило из реальности. Её слова, словно пуля, пробили мне грудную клетку и застряли в сердце. Мне хочется убежать, закрыть дверь и уничтожить увиденную картину, стереть услышанные слова, ведь они нереальны. Это неправда, такого не может быть.

Но это всё по-настоящему. Алина смертельно больна. Я должен принять это и помочь ей.



– Мне просто их отрезать?

– Да, я соберу их в хвостик, и ты отрежешь.

– Ты уверена? – спрашиваю я, прогоняя слёзы.

– Да. Я устала просыпаться и видеть на подушке пучок выпавших волос, устала принимать душ и видеть под ногами мокрый клочок волос. Ты представить себе не можешь как это угнетает!

Она собирает свои длинные чёрные волосы в хвост и протягивает мне ножницы.

– Прошу, дорогой, я закрою глаза, а ты просто отрежь их.

Она закрывает глаза. Я беру её волосы в руку, они такие мягкие, шёлковые локоны щекотят мне ладонь. Я наклоняюсь и вдыхаю полной грудью их запах. Лёгкие наполняются сладким ароматом клубники. Я больше не могу сдерживать слёз. Они падают на её локоны, но обжигают сердце мне.

– Прошу... просто сделай это.

Я целую её в макушку и, закрыв глаза, делаю надрез.



Моя жизнь превратилась в череду кошмарных снов. Каждый день больницы, каждый день слёзы, каждый день вопрос: “Почему?”.

Я сижу в коридоре больницы, у палаты, где её оперируют. На протяжении нескольких часов в моей голове нет ничего. Я словно кукла, из которой вытащили всё содержимое, сижу, крутя в руке, подаренное ею кольцо. Как только загорается лампочка над дверью, из палаты выходит врач и говорит, что всё прошло не так, как хотелось бы. Из-за нестабильного состояния Алины, хирургам пришлось прекратить операцию, опухоль была уничтожена не до конца.

На следующий день меня пускают к ней. В палате темно, лишь небольшой луч проникает сквозь не до конца зашторенное окно, освещая её лысую голову. Алина только проснулась. Я включаю свет и сажусь рядом с её кроватью. Она смотрит на меня глазами человека, в котором потухла жизнь. Пустой взгляд и слабая улыбка, лишь бы приободрить меня.

– Как ты себя чувствуешь? – дрожащим голосом спрашиваю я.

– Никак. Ты слышал про операцию?

– Да, но...

– Они не удалили это из меня! – раздирая горло кричит она.

– Будет повторная операция, – я беру её маленькую ручку, она сильно исхудала, и её рука стала подобна скелету. – Любимая, послушай, ты очень сильная, врачи удалят это из тебя, и ты вновь задышишь полной грудью.

– Нет, боюсь в этот раз рассвета не будет.



Она умерла за день до второй операции. Я проснулся от звонка из больницы. “Алина скончалась, мне очень жаль” – прозвучал голос её лечащего врача. Всё внутри сжалось. Я вдруг оказался посреди темноты, вокруг меня кружили слова цвета крови. Алина. Скончалась. Мне. Очень. Жаль. Я был по центру огромного смерча из слов. Они по очереди влетали мне в грудную клетку. Скончалась. Мне. Очень. Жаль. Алина. Жаль. Жаль. Жаль.

Господи нет!

Я встал с кровати и с криком бросился к стене. Я начал биться головой об стену, стараясь вышибить эти слова из головы. Я потерял её. Я больше никогда не увижу её наяву, больше никогда не почувствую тепло, что она мне дарила. Один из ударов оказался слишком сильным, и я потерял сознание.

Очнувшись я пополз к своему комоду, в нижней полке которого хранилось то, от чего Алина просила меня избавиться. Под коробкой со всяким хламом лежал пакет, из которого я достал её волосы, собранные в хвост. Прижав их к груди, я начал реветь и, наверное, так и просидел до темноты, пока не отключился.


                3

Домой я вернулся словно в бреду, не выпуская из руки клочок отрезанных волос. Я не мог поверить, что провернул это дело. Раньше я никогда не входил в прямой контакт со своими жертвами. Я всегда выбирал девушек в плотно набитых вагонах метро, где люди словно засоленные огурцы в банке, трутся друг об друга в ожидании своей станции. Когда я видел девушку с длинными красивыми волосами, я приближался к ней сзади и старался почувствовать запах её шампуня, если аромат мне нравился, я доставал лезвие из кармана и делал надрез. Это было очень легко, ещё никто никогда не замечал сие действие. Но вскоре такой подход мне наскучил, он не наполнял моё тело достаточной порцией адреналина.

Открыв шкаф со своей коллекций, я разжал ладонь и высыпал в маленький пакетик волосы сегодняшней жертвы, напоследок вдохнув их аромат. Они пахли какими-то цветами. Возможно, это были лепестки роз с сладким запахом мёда. На пакетике маркером вывел число: “99”. В груди что-то приятно защекотало. Скоро юбилей. Я давно думал над тем, каким будет сотый экземпляр. Я хотел чего-то особенного, что-то что запомнится мне навсегда. Стоит сделать паузу и всё хорошенько обдумать.

Приклеив к задней стенке шкафа сегодняшний экземпляр, я отошёл на два шага назад и оглядел собранную коллекцию. Шкаф был практически полностью обклеен пронумерованными пакетиками. Я помнил запах каждого из них. “47”, например, источал терпкий запах ананаса, а “17” имел аромат лесных ягод, кажется, волосы принадлежали одной из самых юных моих жертв, на вид девушке не было восемнадцати. А вот “54”, наверное, самый необычный аромат из моей коллекции. Необычен он тем, что я понятия не имею, что это за запах, но он у меня ассоциируется с ароматом молодой берёзы, растущей посреди какого-нибудь луга – картина из моего детства.

В самом центре висел самый важный экземпляр. Алинин хвостик. Он был самым первым, с него и началась моя коллекция.

Когда Алина умерла, единственным физическим напоминанием о ней стал её хвостик. Каждую ночь, ложась в нашу с ней кровать, я клал на Алинину подушку её волосы и, глядя на них, погружался в сон. Так я делаю и по сей день, это стало чем-то вроде ритуала.

Однако со временем мне стало мало только Алининых волос. Мне хотелось больше, хотелось чего-то нового. Первую свою жертву я выбирал около месяца. В большей степени не из-за того, что не мог найти подходящую, а потому что всё никак не решался отрезать волосы какой-нибудь незнакомке. Каждый раз приближаясь к кому-то сзади, меня начинало тошнить. По голове словно молотком била какая-то невиданная сила. Я озабоченно глядел на волосы, проводил по ним рукой, наслаждаясь гладкостью, вдыхал их запах, но сделать надрез не мог.

Первой жертвой стала уснувшая на заднем сидении автобуса девушка лет двадцати пяти. Стояла самая холодная зима за последнее десятилетие, она была одета в плотный пуховик, а на голове красовалась шапка, из которой торчала небольшая чёлочка. Девушка спала очень крепко, видимо рабочий день забрал у неё все силы. Несколько раз окликнув её и не получив никакой реакции, я достал ножницы – тогда я ещё орудовал ими, пока не понял, что лезвие более незаметно – и, отмерив на глаз около двух сантиметров, одним движением отрезал её немного вьющиеся локоны. На следующей остановке я выбежал из автобуса и пытаясь упокоиться шёл несколько километров до дома пешком. Возбуждение от проделанного не сходило часами, тогда я понял, что на одной девушке я не остановлюсь. Маленький клочок волос способен разорвать моё тело изнутри на миллион частичек, он согревал мёртвое сердце, возбуждал, напитывал энергией. Пока есть новые экземпляры, я жив.

В тот день, когда я вернулся домой с первым экземпляром волос, появился и он. Зверь, как называю его я. У нас с ним была общая страсть – волосы. Каждый раз, когда я вдыхал аромат нового экземпляра, я ощущал внутренний рёв, доносившийся из глубин моего тела. По началу я не предавал ему значения, мне было приятно, что появился кто-то, разделяющий мою страсть, и он был во мне, совсем близко. Всегда рядом. Но он был намного ненасытнее меня, он хотел чувствовать запах всегда, хотел больше и больше новых экземпляров. Понимая, что я не могу ему этого дать, он пытался захватить мой разум и тело, поэтому я стал прогонять его причиняя себе боль. То, что Зверь боится боли, я понял, когда в порыве ярости, пытаясь приглушить его рёв, ударил со всей силы кулаком об стену. Рёв тут же исчез. Первые недели я постоянно разбивал кулаки, пока этого стало не хватать, тогда я начал делать надрезы, сначала слабые на руках, а когда этого стало мало, я начал делать глубокие раны на ногах и пить собственную свежую кровь – от этих действий Зверь приходил в ужас и, поджав хвост, сбегал.

Я закрыл шкаф и направился в ванную. Сделав ночной надрез на ноге, я почувствовал странную вибрацию, пронёсшуюся по всему телу, словно кровь в венах начала закипать. Зверь. Он сопротивлялся боли, раньше он был не способен на это. Что-то изменилось. Рядом с первым надрезом я сделал второй – самый глубокий из всех – лезвие практически утонуло в моей плоти, началось обильное кровотечение, испачкавшее коврик. Эти пятна уже не вывести. Нога начала дрожать от боли, а голова кружиться от потери крови. Тогда в груди прозвучал рёв, он был наполнен яростью. Зверь боролся со мной, боролся со страхом боли. Я упал на колени и начал кричать. Из моего рта доносился его рёв, он овладевал мной. Неужели я начал проигрывать?

– Пошёл вон! – закричал я.

Рёбра начали ныть от дикой боли. Он как будто схватился изнутри за них и начал тянуть на себя, ломая мне кости. Я был готов потерять сознание. В голове раздался пугающий шёпот.

Теперь я здесь главный.

Этот голос... его ни с чем не сравнить. Ни одно существующее в мире создание не могло воспроизвести такой глубокий, пронизывающий тело шёпот.

– Не-е-е-т! – обдирая горло закричал я.

Дрожащей, ослабевшей рукой я потянулся к раковине, где лежало несколько лезвий. Ухватившись за одно из них, я начал резать себе грудь. Я наносил режущие кожу удары один за другим, пытаясь вырезать Зверя из себя. Сейчас я хотел навсегда от него избавиться, а не просто заглушить его рёв. Кровь уже была повсюду. Рёв усиливался. Я причинял ему боль, но он терпел, боролся со мной, будто от этого зависит его жизнь.

В какой-то момент всё закончилось. Мы оба были вымотаны. Прежде чем отключиться, я услышал еле различимый шёпот.

Я ещё вернусь.
 
Тогда глаза наполнились темнотой, и я больше ничего не чувствовал.

 
                4

Вставай!

Боль жгла грудь. Открыв глаза, я первым делом заметил бордовый от крови коврик, на котором я пролежал всю ночь. Поднявшись с пола, я осмотрел себя в зеркале. Грудь была полностью усеяна порезами, покрывшимися за ночь небольшой коркой, а на животе остались ужасные пятна от стекающей крови. С полки достал перекись водорода и, вылил себе на грудь. Боль была терпимой, как никак раны были под защитой образовавшихся за ночь струпьев.

Смыв с рук кровь, я вышел из ванной. Живот сводило, я не ел больше суток. Не успел я дойти до кухни, как раздался рёв, своей силой он прижал меня к стене коридора. Голова тут же начала пульсировать.

Ты слаб. Теперь я здесь главный.

Снова этот шёпот. Он сводит с ума, и я больше не могу ему сопротивляться. Зверь стал сильнее, он словно копил в себе силы, чтобы в какой-то момент потратить их все и отобрать у меня управление над телом. Боюсь представить, что он натворит, если я сдамся. Он угробит нас обоих, ведь мы одно целое.

– Ты никогда не будешь главным! – прокричал я и, рыча подобно ему, выбежал из квартиры.

Свет солнца, свежий воздух, крики детей – всё это ударило мне в голову, когда я оказался на улице. Мир казался каким-то другим. Объекты обрели непропорциональную форму. Казалось, я вижу всё это не своими глазами, или кто-то повредил мои. Всё плыло. Скамейки были слишком большие, люди, проходившие мимо меня, были искажены: ноги были кривыми как у каких-то гуманоидов, а взгляд был наполнен осуждением. Они осуждали меня. За что? За то, что я существую? Я не имею права?

– Что со мной не так?! – накричал я на проходящую мимо меня женщину.

– Больной!

Я побежал. Асфальт дрожал, меня бросало из стороны в сторону. Всё вокруг обрело ядовито-зелёный цвет. Я посмотрел на солнце, оно было красным, а ещё, кажется, оно дрожало.

– Господи оно сейчас взорвётся! – начал кричать я, сидящим на скамейке бабушкам, указывая на красную точку в небе. – Посмотрите же! Разве вы не видите?! Это Апокалипсис! Бегите, ну же!

– Наркоман засранный, а ну пошёл вон отсюда, скотина!

Я побежал дальше. Солнце начало увеличиваться, превращаясь из маленькой точки в огромное красное пятно. Оно летело на меня. Запутавшись в ногах, я свалился на землю.

Стоя на коленях, я наблюдал за тем, как солнце летит на меня. Я начал кричать, однако ни одного звука не вылетело из моего рта. Небо рухнуло на землю, а багровое солнце поглотило меня целиком.


                ***

Наконец-то наступила ночь. Слабость. Он был целиком напичкан слабостью, как жалкая рождественская курица. Но теперь я здесь главный, я доведу наше дело до совершенства. 99 жалких экземпляров, которые ты трусливо добыл за несколько месяцев – ничто, по сравнению с тем каким будет сотый. Я всё сделаю сам, а ты наблюдай.

Лесной парк – чудесное место для ритуала. Осталось лишь найти жертву. Я иду по сырой тропе, провожая взглядом ночных бегунов, стариков, еле передвигающих свои старческие ноги, потягивающих на ходу сигарету мужчин. Ни одной девушки. Мне всегда нравился твой подход: скрупулёзно выбирать жертв, но сейчас мне подойдёт любая.

Дойдя до самого конца парка, я замечаю шагающую за ручку парочку. Девушка очень красива: длинные рыжие волосы, обтягивающие джинсы и белая небрежно заправленная футболка. Парень кажется очень слабым. Я могу сломать его как спичку, он не станет для меня проблемой. Я подхожу к ним в плотную, пряча за спиной, купленный часом ранее нож.

– Добрый вечер, у вас не найдётся...

Резким движением ножа по горлу я лишаю его жизни. Брызги крови попадают мне в глаза. Он отпускает руку девушки и падает на спину. В её глазах появляется ужас, а рот открывается для истошного крика, но прежде чем из её рта вылетит вопль ужаса, я ударяю её по голове обратной стороной ножа. В этот удар я вкладываю всю свою силу, она не должна закричать. Её хрупкое тело тут же валится на землю в след за своим пареньком. Всё прошло идеально тихо, ни одна птичка не дёрнулась в своём гнёздышке.

Пока её возлюбленный хрипя прощается с жизнью, я хватаю девушку за ногу и тащу в глубь леса. Скоро начнётся ритуал. Надеюсь ты всё это видишь.

Я иду по сырой земле, таща за собой мою первую жертву. Ты всегда называешь этих ничего не подозревающих дам своими жертвами. Ты жалок, ты труслив, тебе никогда не хватало смелости заглянуть им в глаза. Ну ничего. Сейчас я покажу тебе: что такое настоящая жертва.
 
Я дохожу до самого тёмного участка леса, куда сквозь ветви деревьев не проникает даже свет луны. Отпустив её ногу, я оборачиваюсь, чтобы хорошенько осмотреть свою добычу. Она всё ещё не в сознании. Пора её разбудить. Я сажусь на неё сверху и начинаю облизывать её красивое личико. Что, теперь я правда похожу на Зверя? На языке остаётся мерзкий вкус макияжа, я сплёвываю его ей на лицо.

– Просыпайся! – шепчу я ей на ухо, а затем больно кусаю за мочко.

Она начинает стонать, видимо приходит в себя. Веки медленно приподнимаются, и глаза тут же наполняются тем же ужасом, как когда я убил её парня. Её рот открывается, бедняжка надеется криком спасти себя. Но ей не выбраться из этого леса. Я вырываю комок грязи из сырой земли и заталкиваю ей в глотку. Она начинает давиться.

– Ни звука, мразь! – рычу я.

Её глаза наполняются слезами. Она начинает брыкаться, пытаясь скинуть меня с себя.
 
– О, дорогуша, у тебя ничего не выйдет, я для тебя слишком тяжёлый, ни то что твой хлюпик, правда?

Я ударяю её кулаком по щеке. Удар вдавливает её голову землю, она кажется снова начинает терять сознание.

– Постой, куда же ты меня покидаешь, это только прелюдия.

Прекрати!

О, мой дорогой сожитель, неужели ты проснулся. Что значит “прекрати”? Я же только начал! Присаживайся по удобней и наблюдай. Впереди нас ждёт чудесный перформанс!

Я спускаюсь ниже, задираю её футболку и начинаю кусать её за живот. Она начинает стонать пуще прежнего.

– Кажется, тебе это нравится. Частенько занимаетесь подобным со своим пареньком?

Она больно ударяет меня коленом в висок. Практически сбрасывая меня с её тела.

– Ах ты жалкая тварь! Не смей мне сопротивляться!

Я хватаю нож и запускаю лезвие ей в ногу. Это наказание. Лезвие проникает в её мягкую ляжку, как по маслу. От боли она выплёвывает грязь из рта и начинает визжать. Я поднимаюсь к её лицу и, взявшись за лезвие двумя руками, подношу его к её рту и начинаю давить.

– Я сказал не кричать!

Лезвие разрезает ей рот, и, кажется, обрезает часть языка. Она теряет сознание.

– Ну и чёрт с тобой! Не хочешь наблюдать за ритуалом – не надо!

Остановись!

– Не смей мною командовать! Я здесь главный!

Что ж, раз уж ты не хочешь видеть, как твоё тело превращается в экспонат моего искусства, значит глаза тебе ни к чему. Я прикладываю большие пальцы к её глазам и начинаю вдавливать их внутрь. Эти славные голубые глазки в мгновение ока превращаются красно-белую кашу. Интересно способна ли она увидеть сквозь них этот прекрасный мир? И каким он будет? Её тело начинает дрожать, а из горла доносятся последние всхлипы.

– Надеюсь ты ещё не умерла, ведь мы переходим к самому главному. Ты же не против, если я одолжу твои прекрасные рыжие волосы?

Я беру нож в руку и начинаю срезать скальп с её головы. К сожалению, я не хирург, и у меня не получится всё сделать на высшем уровне, но в этом тоже есть что-то прекрасное. Небрежными движениями я срезаю кожу с её головы, нож скребётся об череп, мои руки уже полностью в крови.

Закончив работу, я подношу её волосы к носу и вдыхаю их аромат.

– Ну что скажешь? Чем пахнет наш юбилейный экземпляр? Я, например, не чувствую ничего кроме крови. Может у тебя есть какая-нибудь идиотская ассоциация? О, кажется я придумал! Как насчёт: “запах багровой от крови земли”? Нравится или придумаем что-нибудь другое?

Меня пробивает дикий смех. Я падаю на холодную землю и, глядя на еле видное сквозь ветви могучих деревьев тёмное небо, начинаю обнимать волосы моей жертвы. Кажется, мой смех проносится по всему лесу. Пусть слышат все. Сегодня великий день! Мой день.

– С юбилеем нас. Это только начало. Впереди нас ждёт много интересного!


                5

Слова очевидца, опубликованные в местном СМИ

«Это ужасная картина. Никому бы не пожелал увидеть подобное в живую. Она лежала по среди леса вся в крови. Футболка была задрана и на животе были кровавые следы укусов. Джинсы были пропитаны кровью, видимо из-за того самого ножевого ранения, о котором говорит полиция. Но это ещё не самое страшное. У неё, понимаете, у неё не было глаз, их словно выклевали стервятники, а рот был порван, челюсть буквально свисала, рядом с шеей. Ещё её голова... она... на ней не было волос. У неё череп выпирал, господи, сейчас говорю это и перед глазами она. Волосы так и не нашли, видимо псих, совершивший это, забрал их в качестве сувенира. Больной ублюдок!
...
Я не верю, что это мог совершить человек. Тело выглядело так, будто её разорвал какой-то бешеный зверь»