Пригрезилось

          По  сути,  это  медицинский  рассказ  о  человеке  с  неустойчивой  психикой.  Главный  герой  –  священник,  страдающий  неврозом.  Таких  попов  я  встречал,  но  не  часто.  Страх  –  главный  тюремщик  души  моего  литературного  персонажа.  Живя  в  настоящем,  всецело  пропитанный  тревожной  боязливостью,  Василий  оглядывается  на  своё  прошлое,  словно  ища  в  нём  примеры  собственных  отважных  поступков.   



         
         
          В  душном  маленьком  кабинете  сидел  за  компьютером  отец  Василий, –  грузный  мужчина  лет  сорока  пяти  с  важной  и  устрашающей  внешностью.  Глядя  на  монитор,  он  –  руководитель  православной  гимназии  –  не  замечал  таблиц  с  цифрами  внушительных  сумм,  не  по  назначению  потраченных  или  просто  украденных.  На  что,  кем  и  когда, –  отец  Василий  не  мог  понять.  Какие-либо  догадки,  вспыхивающие  в  сознании  смиренного  руководителя,  вскоре  переставали  озарять  его  чистый  разум.  Он  не  любил  бухгалтерии  ещё  и  потому,  что  был  редким  священником  –  простым  и  не  сребролюбивым.
          Растраты  стали  причиной  истощения  казны  гимназии.  Епархия  требовала  предоставления  отчётов  об  использовании  финансов.  Епископ  Олимпий  угрожал  Василию:  «Я  ж  тебя!»  Нависла  угроза  расформирования  учебного  заведения.  Это  не  могло  не  тревожить  отца  Василия  и  он,  находя  свободное  время  от  служб  и  треб,  подолгу  засиживался  у  компьютера,  каждый  раз  впадая  в  отчаяние,  сменяющееся  меланхолией.            

          Всё  чаще  и  чаще,  в  период  грустных  и  тягостных  дум  батюшка  вспоминал  свою  молодость,  когда  в  обществе  нудистов  часто  появлялся  он  в  Серебряном  бору  на  окраине  Москвы.  Вспоминал  Василий  то  время,  когда  в  летнюю  пору  мог  он  смело  купаться  неглиже  в  окружении  друзей  и  подруг. 
         
          У  каждого  человека  есть  личное  прошлое.  Тёмное,  светлое,  бурное...  В  настоящем  у  каждого  есть  свой  индивидуальный  опыт  и  личные  воспоминания.  Священники  –  обыкновенные  люди.  И  друг  Василия,  отец  Милентий,  до  рукоположения  отчаянно  хипповал.  Отец  Евлампий  был  "металлистом"  и  носил  кожаную  косуху  в  клёпках.  Курил  марихуану.  Василий  же  в  прошлом  бесстыдно  заголялся.  Он  был  смелым  и  чего-либо  зазорного  в  ношении  костюма  Адама  не  видел.  Теперь  же,  сидя  в  своей  утлой  каморке  душным  июльским  вечером,  думал  он  о  раскрепощённой  свободе  своей  молодости.  Грустно  осознавал,  что  юность  безвозвратно  ушла.  Груз  нынешних  забот,  зрелый  возраст  и  сан  священнослужителя  не  позволяют  ему  голышом  безбоязненно  щеголять  по  пляжам  Москвы.
         
          Отец  Василий  выключил  компьютер,  погасив  зловещий  монитор.  Повернулся  в  кресле  и  откинулся  на  податливую  высокую  спинку.  Новые   образы  воспоминаний  стали  проплывать  перед  ним.  Сознание  сузилось  до  обнажённых  образов  на  лоне  природы,  где  отец  Василий,  –  молодой  человек  двадцати  лет,  в  кругу  голых  юношей  и  девушек.  Играют  в  волейбол,  смеются.  Все  открыты,  как  в  раю.  Песок,  вода,  солнце  и  свист  мяча  над  сеткой.  Никакой  робости  и  стыда.  Кожа  прекрасных  юных  тел  наливается   бронзой  загара.  На  ком-то  из  друзей  в  лучах  заката  становятся  розовеющими  ровные,  совершенные  капли  воды.  Он  присутствует  на  этом  чудесном  празднике  отчаянной  смелости.  На  торжестве  бесстыжего  куража.  Он  обнажён,  как  и  все.  Как  и  смуглая  Оленька, –  его  сокурсница  техникума  связи, –  прыгает  он  к  мячу  над  сеткой.  Как  Лёня  он  падает  на  песок, не  дотягиваясь  до  мяча.  Животом  на  песок.  Горячей  плотью,  смело  открытой  натурой,  летит  он  на  песок.  Смех.  Подбадривающие  крики  и  девчачий  визг.  Подбегает  красивая  Вика, – волосы  мелким  барашком,  на  шее  бусы,  клипсы  в  ушах,  браслеты  на  запястьях  и  больше  ничего...  Только  открытое  природе  молодое тело.  Вика  протягивает  Васе  руку.  Василий,  перевернувшись  на  спину  упрямиться, –  ему  не  нравиться  волейбол  и  теперь  к  тому  же  разомлев,  он  желал  бы  понежиться  на  песочке...  Потом  все  бегут  купаться,  ведь  солнце  садиться  и  ветер  холодает.  Окунуться  в  последний  раз!
         
          Священник  открыл  глаза.  Медленно  обвёл  взглядом  сумрачный  кабинет  и  потянулся.  Сообразил  где  он  и  зачем. 
– Доброе  видение, –  вполголоса  самому  себе  сказал  отец  Василий  и  выпрямил  спину.  Включил  настольную  лампу,  и  из  полумрака  проступили  контуры  мебели  и  церковного  инвентаря;  кадило  лежало  на  сейфе,  громоздкий  подсвечник  стоял  под  образами.  Всё  казалось  унылым  и  печальным:  и  тёмный  шкаф  с  кипами  папок  и  перевязанными  книгами  на  нём  до  самого  потолка,  и  низкий  журнальный  столик,  заставленный  пустой  грязной  посудой,  и  огромный  бесполезный  сейф.  Мрачно  было  и  на  душе  у  Василия.
         
          Василий  Канонников  рос  без  отца.  С  детства  не  отличался  крепким  здоровьем  и  часто  болел.  Боялся  сквозняков.  Старательно  посещал  спортивную  секцию,  но  конькобежный  спорт  так  и  не  полюбил.  В  классе  был  тихоней.  После  окончания  школы  поступил  в  техникум  связи  имени  Подбельского.  Рано  отпустил  бороду  и  стал  именоваться  однокурсниками  просто  –  "борода".  Активно  ничему  противиться  не  умел,  как  и  тому,  что  его  единогласно, –  не  спросив  его  желания, –  избрали  комсоргом.  «Возражать –  это  не  моё!»  –  обычно  думал  он  и...  приступил  к  обязанностям  комсорга,  хуже  всех  собирая  членские  взносы.  Но  зато  в  учёбе  Василий  преуспевал,  особенно  в  математике,  и  ему  многое  прощалось:  освобождение  от  уроков  физкультуры,  пропуски  практики  и  непосещение  весёлых  вечеринок.  От  армии  был  освобождён.  Женился  рано  на  женщине  с  ребёнком.  Позже,  став  верующим,  скрыл  сей  факт  при  поступлении  в  православную  семинарию.  Служил  двенадцать  лет  дьяконом,  а  только  потом  был  рукоположен  в  священники.  Благочинный  округа,  читая  характеристику  Василия,  написанную  приходским  протоиереем,  сказал  ему:  "На  кой  бес  ты  мне  нужен?  При  таких  попа́х-ро́хли  всегда  пустая  приходская  казна!"  Василий  не  возражал  и...  стал  наконец  священником.  С  женой  своей  он  венчался  ещё  учась  в  семинарии.  Родил  сыновей:  Матфея,  Марка, Луку.  До  Иоанна  не  дошло;  матушка  поиздержалась  здоровьем.  Сам  же  Василий  с  годами  окреп  физически  и  налился  жизненными  соками.  Благодарил  за  это  он  всегда  и  только  "закаливающие  купания"  своей  молодости,  пусть  бы  и  прошло  сто  лет.  Сло́ва  "натуризм"  священник  не  любил.
 – Надоело  всё, –  буркнул  поп  Василий  и  зевнул,  перекрестив  рот.  –  Чудный  сон, –  еле  слышно  вырвалось  из  его  уст.  Он  очнулся  и  стал  размышлять  о  том,  как  бы  и  теперь  он  хотел  вот  так,  храбро  обнажившись,  отдаться  природе.  – Ведь  Адам  был  таковым  перед  Евой  в  раю, – подумалось  священнику. 
          Василий  подошёл  к  окну  и,  смотря  на  лиственные  тёмные  кроны,  припомнил  своих  товарищей.  – Купаются  ли  они  теперь?  Уж  сколько  лет  никого  из  них  не  видел! – А  супружница  моя  никогда  не  могла  купаться  вольно, – отметил  в  себе  Василий. – Эх,  матушка  моя, –  и  ему  припомнилась  жена  в  молодости.  Он  вернулся  к  своему  месту.  Теперь,  вяло  вращаясь  в  начальственном  кресле,  он  отталкивался  пятками  и  думал: – А  те,  с  кем  теперь  я  работаю,  могли  бы  прежде  купаться  в  голом  виде?  Осмелились  бы?  Быть  может,  кто  из  них  баловался  этим  в  молодости?  Ирина  Леопольдовна? –  и  он  вспомнил  завуча  своей  гимназии.  – Куда  там!  Такая  ни  за  что.  Из  таких  полновесных  дам  в  молодости  выходили  моралистки.  Отец  Василий,  встав,  принялся   снова   прохаживаться  по  кабинету,  как  гордый  лев  в  клетке.  –  А  вот  молоденькая  преподавательница  русского  языка, – Людмила Георгиевна, –  пожалуй,  дерзнула  бы!  В  этой  цаце  есть  чёртик.  Василий  пробубнил  себе  под  нос: –  Людочка,  глядишь,  и  не  на  такое  бы  решилась.  И  на  душе  попа́  стало  отрадно.  Василий  весело  пискнул.
          Заметно  стемнело.  Тусклость  настольной  лампы  рассеивала  вялые  мысли  отца  Василия,  но  они  держались  прежнего  направления.  – И  буфетчица  не  годится  для  купаний  ню, – завертелась  в  сознании  батюшки  шальная  мысль.  Василий  улыбнулся  и  вновь  включил  компьютер.  – Совсем  другое  дело  Света,  наш  библиотекарь.  Вот  это  фигура,  так  фигура, –  опять  начал  страдать  батюшка. – Эх,  сподобил  бы  Господь  раньше  жениться  на  такой  девице.  Такую  красоту  обнажить  не  грех!  И  свет  наполнил  душу  священника.   
          
          Был  Вася  робким  человеком.  Он  никогда  не  перечил  священноначалию.  Не  спорил  с  дьяконами  и  не  наставлял  исповедующихся  прихожан,  чаще  просто  позволяя  тем  выговориться.  Приступая  к  разрешительным  молитвам  и  набрасывая  епитрахиль  на  голову  кающегося,  отец  ликовал  в  душе:  "излился-таки!".  Духовными  чадами  за  годы  службы  отец  Василий  не  оброс.  Считал,  что  духовное  наставничество  –  это  поповская  лазейка  в  мутный  мирок  податливых  душ  заблудших  "овец".  Он  не  крепко  уважал  верующих  людей,  считая  их  личностями  с  неокрепшим  и  спящим  сознанием.  Полагал  о  прихожанах  как  о  людях  излишне  подверженных  внушению,  и  потому  считал  духовное  руководство  такими  людьми  –  примитивной  формой  манипуляции.      

          Уважал  же  Вася  людей  другого  рода:  способных  отстоять  своё  мнение.  Никогда  ни  о  чём  не  сожалеющих.  Любящих  спорить  и  способных  "стукнуть  кулаком  по́  столу"  –  "геройствующих",  как  он  их  именовал.  Сам  Василий  так  поступать  не  умел.  Он  уважал  финансово  оборотистых  людей,  каким  не  являлся.  Ценил  в  человеке  изворотливость,  которой  ему  не  доставало.  Он  понимал,  что  ему  придётся  туго  без  недостающих  качеств  его  характера:  решительности  и  бесстрашия.  Мысленным  взором  Василий  видел,  что  отбиться  самому  от  епископа  Олимпия, –  найдя  объяснения  материальным  растратам, –  ему  не  удастся.  А  заступника  у  него  не  было.  И  отец  робел.  Бодрили  же  его  ум  только  воспоминания  о  смелых  купаниях  в  его  молодости.  Теперь  он  удивлялся  тому,  каким  отважным  он  был  прежде!  – А  мальчишек  своих  не  приучил  купаться  без  ничего, –  вспомнил  батюшка  о  своих  взрослых  сыновьях.
         
          Смотря  как  бы  сквозь  экран  с  противными  столбцами  цифр,  руководитель  гимназии  снова  растворился  в  приятных  грёзах.  – А  ведь  как  здорово,  вот  так  взять  и  распахнуться.  Не  бояться  осуждения  кого-либо.  Ни  Олимпия,  ни  благочинного.  Плыть  голышом  в  кругу  единомышленников  и  друзей.  И  ему  захотелось  снова  стать  молодым  и  быть  храбрым.  Хоть  бы  и  в  малом:  в  открытом  посещении  пляжа. 

          Было  душно.  Растворённое  настежь  окно  не  дарило  бодрящей  прохлады.  Василий  в  полудрёме  сидел  недвижимым,  устремив  взгляд  куда-то  в  пустоту.  Теперь  его  фантазийное  воображение  рисовало  цветную  картину:  вот  он,  ещё  не  тронутый  одряхлением  и  ленью,  молодой  и  свежий,  тряся  окладистой  ровной  бородой,  босой  и  откровенный  бежит  по  песку  Серебряного  бора.  Его  ум  свободен  от  банальных  материальных  проблем.  От  страхов. 
         
          Не  прошло  и  пары  минут,  как  глаза  отца  Василия,  прикрытые  тяжёлыми  веками,  стали  подвижными  шариками.  Другое  сновидение  дарило  его  душе  восторг:  сейчас  с  ним  по  золотистому  песку,  навстречу  лету,  нагими  и  беззащитными  бегут  девушки.  За  ними  бежит  Олимпий  –  ему,  Кириллу  Кука́ло,  двадцать  пять  и  он  в  сновидении  Василия  безбородый  мо́лодец.  Среди  девушек  на  пляже  –  завуч  Ирина  Леопольдовна, –  молодая  и  красивая  –  бежит  плечом  к  плечу  с  учительницей  русского  языка,  Людочкой  –  рыжеволосой  красавицей  с  обильно  веснушчатым  лицом.  Он  в  окружении  чудесных  наяд  догоняет  свою  прекрасную  юную  жену  Тамару.  Позади  всех  летит  над  песком,  даря  всем  встречным  восторженные  улыбки,  библиотекарь  Светлана  Георгиевна.  Вот  так  сон! 
– Купаться,  все  в  реку!  –  решительно  командует  Василий.  Он  властвует  над  наядами.  Он  смел  среди  нимф  и  теперь  повелевает  омолодившимся  козлоногим  сатиром  Олимпием:  «В  воду,  Колька!»
         
          В  дверь  его  кабинета  постучали  и,  открыв  её, –  не  дожидаясь  приглашения, –  вошли.  Над  порогом  возвышалась  Ирина  Леопольдовна, –  полная    женщина  высокого  роста,  лет  пятидесяти.  Она  тяжело  дышала,  свистя  на  выдохе.
 – Благодать  господня! –  произнёс  медленно  пробуждающийся  отец  Василий,  едва  открыв  глаза,  путая  явь  и  сон.
 – Благословите,  батюшка! –  слабым  голосом  с  одышкой  произнесла  завуч. – Я  с  заявлением  об  увольнении.
 – Вы  уже  искупались?  –  потягиваясь,  протянул  поп.  И,  встряхнувшись  и  заморгав,  в  пол  голоса  добавил:  – Что,  что?  –  с  этими  словами  он  вернулся  в  реальность.  Сердце  его  упало.


                16.03.05