Сладкие грёзы

По  сути,  это  медицинский  рассказ  о  человеке  с  неустойчивой   
психикой.  Главный  герой  —  священник,  страдающий  неврозом.
Таких  попов  я  встречал,  но  не  часто.  Страх  —  главный  тюремщик
души  моего  литературного  персонажа.  Живя  в   настоящем,  всецело
пропитанный  тревожной  боязливостью,  Василий  оглядывается  на  своё 
прошлое,  словно  ища  в  нём  примеры  собственных  «отважных»  поступков.   




В  душном  маленьком  кабинете  сидел  за  компьютером  отец  Василий  —  грузный  мужчина  лет  сорока  пяти  с  важной  и  устрашающей  внешностью.  Глядя  на  монитор,  он  —  руководитель  православной  гимназии  —  не  замечал  таблиц  с  цифрами  внушительных  сумм,  потраченных  не  по  назначению  или  просто  украденных.  Когда,  на  что  и  кем  из  сотрудников  были  израсходованы  средства,  отец  Василий  не  ведал.  Какие-либо  догадки,  вспыхивающие  в  сознании  смиренного  руководителя,  вскоре  переставали  озарять  его  чистый  разум.  Он  не  любил  бухгалтерии  ещё  и  потому,  что  был  редким  священником:  простым  и  не  сребролюбивым.
         
Растраты  стали  причиной  истощения  казны  гимназии.  Епархия  требовала  предоставления  отчётов  об  использовании  финансов.  Епископ  Олимпий  угрожал  Василию:  «Я  ж  тебя!»  Нависла  угроза  расформирования  учебного  заведения,  что  не  могло  не  тревожить  отца  Василия  и  он  —  в  свободное  время  от  служб  и  треб —  подолгу  засиживался  у  компьютера.  Каждый  раз  он  впадал  в  отчаяние,  сменяющееся  меланхолией.            

Всё  чаще  и  чаще  в  период  грустных  и  тягостных  дум  батюшка  вспоминал  свою  молодость,  когда  в  обществе  нудистов  часто  появлялся  он  в  Серебряном  бору  на  окраине  Москвы.  Вспоминал  Василий  то  время,  когда  в  летнюю  пору  мог  смело  купаться  неглиже  в  окружении  друзей  и  подруг.
         
У  всякого  человека  есть  личное  прошлое:  тёмное,  светлое,  бурное...  В  настоящем  же  у  каждого  свой  индивидуальный  опыт  и  воспоминания,  приобретённые  на  протяжении  жизни.  Священники  —  обыкновенные  люди;  значит,  каждому  из  них  есть  что  вспомнить.  Так  друг  Василия,  отец  Милентий,  до  рукоположения  отчаянно  хипповал;  отец  Евлампий  —  сослуживец  моего  героя  —  был  «металлистом»  и  носил  кожаную  «косуху»  в  клёпках,  курил  марихуану.  Любил  женщин  избыточно.  Василий  же  в  прошлом  бесстыдственно  обнажался:  он  не  комплексовал  и  чего-либо  зазорного  в  ношении  костюма  Адама  не  видел.  Теперь,  сидя  в  своей  тесной  каморке  душным  июльским  вечером,  Василий  грустно  осознавал  безвозвратную  утерю  своей  юности.  Груз  нынешних  забот,  зрелый  возраст  и  сан  священнослужителя  уже  не  позволяют  ему  безбоязненно  щеголять  голышом  по  пляжам  Москвы.
         
Отец  Василий  выключил  компьютер,  погасив  зловещий  монитор.  Повернулся  в  кресле  и  откинулся  на  податливую  высокую спинку.  Новые  образы  воспоминаний  проплывают  перед  ним;  сознание  суживается  до  созерцания  обнажённых  на  лоне  природы  молодых  людей,  среди  которых  присутствует  сам  отец  Василий  —  двадцатилетний  парень,  загорающий  в  кругу  нагих  сверстников:  юношей  и  девушек.  Люди  играют  в  волейбол,  смеются.  Все  открыты  —  словно  в  раю...  Песок,  вода,  солнце  и  свист  мяча  над  сеткой.  Никакой  робости  и  стыда.  Кожа  прекрасных  юных  тел  наливается  бронзой  загара.  На  ком-то  из  друзей  в  лучах  заката  розовеют  ровные,  совершенные  по  форме  капли  воды.  Вася  присутствует  на  этом  чудесном  празднике  отчаянной  смелости.  На  торжестве  бесстыжего  куража.  Он  обнажён  так  же,  как  и  все.  Как  и  смуглая  Оленька, —  его  сокурсница  техникума  связи, —  прыгает  он  к  мячу  над  сеткой.  Как  Лёня  он  падает  на  песок,  не  дотягиваясь  до  мяча.  Животом  на  песок.  Разорячённой  плотью,  смело  открытой  натурой,  падает  на  песчаную  манку.  Смех.  Подбадривающие  крики  и  девчачий  визг.  Подбегает  красивая  Вика, —  волосы  мелким  барашком,  на  шее  бусы,  клипсы  в  ушах,  браслеты  на  запястьях  и  больше  ничего...  Только  открытое  природе  молодое  тело.  Вика  протягивает  Васе  руку.  Он  же,  перевернувшись  на  спину,  упрямится, —  ему  не  нравится  волейбол  и  теперь  разомлевший,  Василий  желал  бы  понежиться  на  песочке...  Потом  все  бегут  купаться,  ведь  солнце  садится  и  ветер  холодает.  Окунуться  в  последний  раз!
         
Открыв  глаза,  отец  Василий  медленно  обвел  взглядом  сумрачный  кабинет  и  потянулся,  сообразив,  где  находится.

— Доброе  виде́ние, –  вполголоса  самому  себе  сказал  отец  Василий  и  выпрямил  спину.  Включил  настольную  лампу,  и  из  полумрака  проступили  контуры  мебели  и  церковного  инвентаря;  кадило  лежало  на  сейфе,  громоздкий  подсвечник  стоял  под  образа́ми.  Всё  казалось  унылым  и  печальным:  тёмный  шкаф  с  кипами  папок  и  перевязанными  книгами  на  нём  до  самого  потолка,  низкий  журнальный  столик,  заставленный  пустой  грязной  посудой  и  огромный  бесполезный  сейф...  Безрадостно  было  и  на  душе  у  Василия.
         
...Василий  Канонников  воспитывался  без  отца  и  с  детства,  не  обладавший  крепким  здоровьем,  часто  болел.  Опасался  сквозняков.  Дисциплинированно  посещал  спортивную  секцию,  но  конькобежный  спорт  не  полюбил.  В  классе  был  тихоней.  После  окончания  школы  поступил  в  техникум  связи  имени  Подбельского.  Рано  отпустил  бороду  и  стал  именоваться  однокурсниками  просто:  «борода».  Активно  ничему  противиться  не  умел,  как  и  тому,  что  его  единогласно, —  не  спросив  его  желания, —  избрали  комсоргом.  «Возражать  —  это  не  моё!»  –  привычно  подумал  он  и...  в  итоге  приступил  к  обязанностям  комсорга.  Хуже  всех  он  собирал  членские  взносы.

Но  зато  в  учёбе  Василий  преуспевал,  особенно  в  математике,  и  сокурсники  ему  многое  прощали:  освобождение  от  уроков  физкультуры,  пропуски  практики  и  непосещение  весёлых  вечеринок.  От  армии  был  освобождён.  Рано  женившись  на  женщине  с  ребенком  (что  скрыл  при  поступлении  в  православную  семинарию),  Василий  служил  двенадцать  лет  диаконом.  Благочинный  округа  после  прочтения  характеристики,  написанной  приходским  протоиереем,  высказался:  «На  кой  бес  ты  нам  нужен?  При  таких  попа́х-ро́хлях  всегда  пустая  приходская  казна!»  Василий  не  перечил  и,  получив  в  итоге  благословение  от  благочинного,  вскоре  был  рукоположен  в  священники.

Венчался  с  женой  во  время  учёбы  в  семинарии.  В  их  семье  родились  сыновья:  Матфей,  Марк  и  Лука.  До  рождения  четвёртого  сына,  которого  непременно  назвали  бы  Иоанном,  дело  не  дошло  —  матушка  поиздержалась  здоровьем.  Сам  же  отец  Василий  со  временем  физически  крепчал  и  наполнялся  жизненными  силами,  за  что  благодарил  он  всегда  и  только  «закаливающие  купания»  своей  молодости,  пусть  бы  и  прошло  сто  лет.  Сло́во  «натуризм»  священник  не  любил.
 
— Надоело  всё, –  прошептал  поп  и  звучно  зевнул,  перекрестив  рот.  — Чудный  сон, –  еле  слышно  вырвалось  из  его  уст. 

Окончательно  проснувшись,  стал  размышлять  о  том,  как  бы  и  теперь  он  хотел,  вот  так,  храбро  обнажившись,  отдаться  природе.  «Ведь  Адам  был  таковым  перед  Евой  в  раю» –  подумал  священник.
         
Находясь  в  своем  мрачном  логове,  отец  Василий  вновь  погрузился  в  раздумья  о  прошлом  и  настоящем.  Подойдя  к  окну  и  смотря  на  лиственные  тёмные  кроны,  он  вспомнил  о  своих  товарищах.  «Купаются  ли  они  теперь?  Уж  сколько  лет  никого  из  них  не  видел...  Да,  жёнушка  моя  никогда  не  могла  купаться  вольно» –  отметил  про  себя  Василий.

— Ох,  матушка  моя, –  вздохнул  отец  Василий,  вспомнив  свою  супругу  и  то,  какой  она  была  в  молодости.  Вновь  усевшись  за  рабочий  стол,  он  вяло  вращался  в  любимом  кресле.  Отталкивался  пятками,  погружённый  в  минутные  раздумья.  «А  те,  с  кем  теперь  я  работаю,  могли  бы  прежде  купаться  в  голом  виде?  Осмелились  бы?  Быть  может,  кто-нибудь  из  них  баловался  этим  в  молодости?  Ирина  Леопольдовна?» –  и  он  вспомнил  завуча  своей  гимназии.  «Куда  там!  Эта  ни  за  что!  Из  таких  полновесных  дам  в  молодости  выходили  моралистки».

Отец  Василий  встал,  вновь  начав  расхаживать  по  кабинету  подобно  гордому  льву  в  клетке.  «А  вот  молоденькая  учительница  русского  языка, —  Людмила  Георгиевна, —  пожалуй,  дерзнула  бы.  В  этой  цаце  есть  чёртик».  Василий  пробормотал  себе  под  нос:  — Людочка,  глядишь,  и  не  на  такое  решилась  бы. 

На  что  именно  «не  на  такое»  Людочка  отважилась  бы,  поп  не  мог  себе  объяснить  в  полной  мере,  но  на  душе  у  него  стало  отрадно.  Василий  весело  пискнул.
         
Заметно  стемнело.  Тусклость  настольной  лампы  рассеивала  вялые  мысли  отца  Василия,  но  они  держались  прежнего  направления. 

«И  буфетчица  не  годится  для  купаний  ню» –  завертелась  в  сознании  батюшки  шальная  мысль.  Василий  улыбнулся  и  вновь  включил  компьютер.  «Совсем  другое  дело  —  Света,  наш  библиотекарь.  Вот  это  фигура  —  так  фигура!» –  вновь  расчувствовался  батюшка.  «Эх,  сподобил  бы  господь  в  моей  юности  жениться  на  такой  девице.  Такую  красоту  обнажить  не  грех!» –  и  свет  наполнил  душу  священника.   

...Служитель  церкви  был  человеком  робким  и  послушным  священноначалию;  никогда  не  спорил  ни  с  кем  из  духовенства.  Его  исповеди  напоминали  скорее  сеансы  психологического  освобождения:  Василий  позволял  прихожанам  выговориться,  лишь  поверхностно  касаясь  их  душевных  тягот.  Когда  накидывал  епитрахиль  и  начинал  разрешительные  молитвы  над  кающимся,  его  душу  охватывало  облегчение:  «излился наконец-то!»  Духовное  наставничество  считал  нечистым  делом,  способом  воздействия  на  слабые  души.  Верующих  людей  он  видел  как  податливое  стадо  с  недостаточно  развитым  сознанием.   

Уважение  отец  Василий  испытывал  к  иному  типу  —  людям  решительным,  умеющим  отстоять  своё  мнение,  не  боящимся  спорить  или  даже  стукнуть  по́  столу.  Эти  «героические»  личности  вызывали  в  нём  зависть;  сам  же  он  был  далёк  от  такой  уверенности.  Василий  уважал  финансово  оборотистых  людей,  каким  не  являлся.  Ценил  в  человеке  изворотливость,  которой  ему  не  доставало.  Он  понимал,  что  ему  придётся  непросто  без  недостающих  качеств  его  характера:  решительности  и  бесстрашия.  Мысленным  взором  священник  видел,  что  отбиться  самому  от  епископа  Олимпия, —  найдя  объяснения  материальным  растратам, —  ему  не  удастся,  тогда  как  заступника  у  него  не  было.  И  поп  робел.  Бодрили  же  его  ум  только  воспоминания  о  смелых  купаниях  его  молодости;  теперь  он  откровенно  удивлялся  тому,  каким  раскованным  был  прежде. 

«А  мальчишек  своих  не  приучил  купаться  без  ничего» –  вспомнил  батюшка  о  своих  взрослых  сыновьях.
         
Смотря  как  бы  сквозь  монитор  с  противными  столбцами  цифр,  руководитель  гимназии  снова  растворился  в  сладких  грёзах. 

«А  ведь  как  здорово,  вот  так,  взять  и  распахнуться!  Не  бояться  чьего-либо  осуждения:  ни  Олимпия,  ни  благочинного...  Плыть  голышом  в  кругу  единомышленников  и  друзей» –  и  ему  захотелось  вдруг  омолодиться  каким-нибудь  чудесным  образом,  ради  одного:  снова,  расхрабрившись,  открыто  посетить  пляж.

Было  душно.  Растворённое  настежь  окно  не  дарило  бодрящей  прохлады.  Василий  в  полудрёме  сидел  недвижимым,  устремив  взгляд  куда-то  в  пустоту.  Теперь  его  фантазийное  воображение  рисовало  цветную  картину:  вот  он,  ещё  не  тронутый  одряхлением  и  ленью,  молодой  и  свежий,  тряся  окладистой  ровной  бородой,  босой  и  откровенный  бежит  по  песку  Серебряного  бора.  Его  сознание  не  затуманено  банальными  материальными  проблемами  и  страхами.
         
Не  прошло  и  пары  минут,  как  глаза  отца  Василия,  прикрытые  тяжёлыми  ве́ками,  стали  подвижными  шариками.  Другое  сновидение  дарило  его  душе  восторг:  сейчас  с  ним  по  золотистому  песку  навстречу  лету  нагими  и  беззащитными  бегут  девушки.  За  ними  летит  Олимпий  —  ему,  Кириллу  Кука́ло,  двадцать  пять  и  он  в  сновидении  Василия  —  безбородый  мо́лодец.  Среди  девушек  на  пляже  —  завуч  Ирина  Леопольдовна,  —  молодая  и  красивая  —  мчит  к  реке  по-над  песочком  плечом  к  плечу  с  учительницей  русского  языка  Людочкой  —  рыжеволосой  красавицей  с  обильно  веснушчатым  лицом.  Он  в  окружении  чудесных  наяд  догоняет  свою  прекрасную  юную  жену  Тамару.  Позади  всех  взмывает  над  песчаной  крупой,  даря  всем  встречным  восторженные  улыбки,  библиотекарь  Светлана  Георгиевна.  Вот  так  сон!

— Купаться,  все  в  реку!  –  решительно  командует  Василий.  Он  властвует  над  наядами.  Он  смел  среди  нимф  и  теперь  повелевает  омолодившимся  козлоногим  сатиром  Олимпием:  — В  воду,  Колька!
         
...В  дверь  его  кабинета  постучали  и,  открыв  её  (не  дожидаясь  приглашения),  вошли.  Над  порогом  возвышалась  Ирина  Леопольдовна —  полная  пятидесятилетняя  женщина  высокого  роста.  Она  тяжело  дышала,  и  из  её  бронхов  вырывался  хриплый  свист.

— Благодать  господня, –  заторможено  произнёс  пробуждающийся  отец  Василий,  крепко  захваченный  силой  переживания  собственного  сновидения.  Едва  открыв  глаза,  он  пару  секунд  не  отличал  горькую  явь  от  сладкой  грёзы. 
— Благословите,  батюшка, –  слабым  голосом  с  одышкой  произнесла  завуч. — Я  пришла  к  вам  за  подписью  в  собственном  заявлении  об  увольнении.
— Вы  уже  искупались?  Как  водичка?  –  потягиваясь,  протянул  поп.  И,  встряхнувшись  и  заморгав,  вполголоса  добавил:  —  Что-что?! –  произнеся  эти  слова,  он  вернулся  в  реальность.  Сердце  его  упало.