Вторые руки

(Вечерний Волгоград, № 5 (4665), 2 января 1997 г., с.1, 2)

Из выступления на митинге:
– Мы возмущены тем, что негры в Америке недоедают.
Пусть всё, что они не доели, пришлют нам. Мы доедим!
(Старый советский анекдот)

Во времена моей школьной юности учительница истории возмущенно рассказывала нам о том, что зажравшиеся европейские и американские буржуины отправляли в слаборазвитые страны свою поношенную и просто надоевшую одежду, и сетовала по поводу несчастной судьбы негров и азиатов, вынужденных по своей бедности покупать обноски с чужого плеча. То, что добрая половина представителей скудно оплачиваемой прослойки массовой интеллигенции – инженеров, врачей, учителей – сама одевалась зачастую в комиссионных магазинах, можно было не замечать. Там хоть и обноски, но свои, не буржуйские. А стало быть, и чувствовали мы себя на ступеньку выше тех «несчастных» негров... Тем более, что на каждую душу нашего населения было больше всего угля и мазута, чугуна и стали, танков и ракет, галош и томов классиков марксизма-ленинизма...
Недавно моя мама – работающая пенсионерка – сделала мне трогательный подарок – семь рубашек, купленных по тысяче рублей за штуку в тех самых магазинах «Second hand» («Вторая рука»), о которых когда-то работники идеологического фронта говорили как об отвратительных гримасах капиталистического мира.
Впрочем, старшим поколением эти магазины воспринимаются, похоже, так же как послевоенные комиссионки, в которые одни по бедности своей несли всякую дрянь, а другие, тоже по бедности, ее покупали. В восьмидесятых годах они, правда, постепенно превратились в точки сбыта престижных товаров, привезенных некоторыми удачливыми гражданами из недоступной для большинства заграницы. А наши пенсионеры, которые в массе своей не были богаты ни в «эпоху развитого социализма», ни во времена до и после перестройки, с тоской вспоминали дешевые комиссионки первых послевоенных десятилетий. Не потому ли, несмотря на возмущенные вопли защитников прославленной в стихах советской гордости, народ эти самые «Вторые руки» воспринял как манну небесную. Ведь если говорить честно, то именно десятилетия нашей современной истории укрепили народ в мысли, что бедность не порок,
И в то время, когда трубящая о росте народного благосостояния официальная советская пропаганда сочувственно рассказывала о каких-то там неграх, копающихся в отслужившем свой срок чужом тряпье, система наших доморощенных «Second hand» исправно функционировала на просторах великой державы.
А начиналась она обычно с прапорщиков СА, переодевавших новобранцев из гражданской одежды в армейскую форму. И хотя новобранцу давалось право бесплатно отослать свои личные вещи домой, пользовались им немногие. Лень было посылочный ящик заколачивать.
Поэтому куча одежды грузилась в грузовик и вместо помойки отвозилась задешево одной из предприимчивых пенсионерок, живущей где-нибудь на Дар- горе. Она распродавала их мелким оптом своим товаркам, обычно многодетным пожилым женщинам, замордованным жизнью и потерявшим мужей в Великой Отечественной.
Одна из моих бабушек три десятка лет стирала и ремонтировала это тряпье, таскала его на барахолку, стараясь хоть как-то материально поддержать многочисленную ораву своих детей и внуков. Перепадало кое-что и мне, когда я пять лет грыз основы наук в институте, а сорокарублевая стипендия никак не поспевала за моим организмом, каждые полгода выраставшим из очередной «сэкондхэндовской» обновки.
К середине восьмидесятых бабушкин бизнес заглох. Страна начала одеваться из первых рук. И на свою тогдашнюю учительскую зарплату я уже мог купить два костюма, пять-семь пар обуви или очень хорошее пальто. Казалось, навсегда уходят из жизни опостылевшие барахолки и комиссионки, забитые чужими обносками. Уже посмеивались надо мной цивильно одетые друзья, когда я тащил в запас из магазина уцененных товаров очередные полуботинки за трояк или дюжину галстуков по двадцать копеек за штуку. Не зря, видно, говорят, что пуганая ворона куста боится! А боялся я, как бы снова не пришлось одеваться из вторых рук.
Теперь друзья рассказывают мне про несметные «богатства» и дешевизну магазинов «Second hand», а я посмеиваюсь над ними. Да только с каждым месяцем все тише и тише. Кончаются запасы моей не менее дешевой, зато не с чужого плеча, одежды и обуви. А цены, на нынешние, которые стоят и висят в магазинах, поплевывают свысока на мою интеллигентскую зарплату и отрываются от нее как мчащийся на всех парах паровоз от скачущей галопом лошади.
Я уже не задаюсь вопросом, куда все девалось и почему вместо двух костюмов на одну зарплату я могу купить один на две. Я просто чувствую себя тем самым негром, которому везут со всего цивилизованного мира всякую дрянь.
И смешно слышать байки о добреньких европейцах, дарующих нам одежду со своего плеча. Вряд ли они задумываются о судьбе своих обносков, так же как не задумывались над этим новобранцы, кидавшие свою гражданскую одежду в общую кучу. Они просто сдают ненужные вещи в утиль, на котором наши предприимчивые соотечественники делают деньги. Осуждать их не берусь. Ведь для кого-то этот «Second hand» действительно выход из безвыходного положения. Но это не выход для государства, превратившего свою территорию в большую помойку, на которой копошатся ее обнищавшие граждане.
И не только обнищавшие. Кто побогаче, те подъезжают к «Second hand» на выброшенных кем-то на свалку и кем-то перегнанных сюда автомобилях. А не придумает ли кто привозить сюда бывшие в употреблении магнитофоны или посуду? Да мало ли что к нам можно привезти, что дороже уничтожить, чем подарить россиянам!
Самое страшное в этом деле – тот энтузиазм, с которым мы роемся в заграничном мусоре. Кому-то это занятие очень даже понравилось. Зачем думать о работе, об экономике родной страны, если минимум жизненных благ можно найти на помойке?
И когда мне говорят, что «Second hand» – это хорошо, я вспоминаю судьбу наших северных народов. Добрая советская власть когда-то взяла на себя решение всех их проблем. Аборигенам Арктики добрые дяди строили дома, привозили еду, топливо, перед зимой забивали и спускали на берег тушу кита. Зачем было «несчастным» эскимосам и иже с ними рисковать жизнью на охоте или в море, думать, что произвести на продажу, как прокормить семью, если кругом была халява?
Когда она закончилась, оказалось, что наши аборигены ничего не умеют и не хотят. У многих из них нет ни профессий, ни даже паспортов, а большинство детей не владеет русским языком. И кормили их, что называется, в три горла, причем далеко не отбросами.
Стоит ли повторять их судьбу?